Уорчестерский колледж располагается между мостами Челси-бридж и Воксхолл-бридж. Из его высоких окон открывается не очень радостный вид на серую гладь Темзы и мрачные башни энергостации в Бэттерси – не более изящной, чем тюремная архитектура Тауэра, зато более безвкусной. Однако обычная для конца лета промозглость и запах сырого дерева, перемешанный с запахами крепкого портера, не помешали сэру Али Орхану Джемалю заканчивать одну из своих, как всегда блестящих, лекций. Огромный британец сирийского происхождения возвышался над кафедрой, в засыпанном сигарным пеплом роскошном пиджаке от Gloger Pakk, сшитом на заказ, и с красной в горошек бабочкой. Жестикулируя уже потухшей, как обычно к концу лекции, сигарой и выставив вперед черный шар бороды, обозреватель вещал:
– …за весной следует лето, крокодилы не умеют летать, а женщина подчиняется мужчине. И это положение, закрепленное во множестве канонических текстов, от Писания до Корана, – столь же непреложный факт, сколь и подсчитанная молярная масса атома водорода! Мужчина приспособлен к большему количеству работы и к меньшей продолжительности жизни, чем у женщин, которые имеют возможность испытывать множественный оргазм и жить дольше. Наши организмы различаются и анатомически, и химически, стало быть, нам предначертаны разные роли. Однако западная цивилизация, известная своим маниакальным стремлением к саморазрушению, подсунула современной женщине все, чтобы та забыла о своей природной роли. Тлетворное влияние стиральных машин-автоматов, либеральных законов и типичного западного индивидуализма привело к тому, что семья перестала быть системообразующим фактором… и мы обрели свободу не подвергаться эксплуатации на дому и не эксплуатировать других. К сожалению, обязанность быть в ответе за тех, кого приручили, мы оставили для животных и аннулировали для людей.
Джемаль сделал передышку, набрав в свои гигантские легкие воздуха. Аудитория взорвалась было аплодисментами, но быстро смолкла, ожидая, что еще скажет эпатажный лектор, за два часа полностью разбивший политкорректный тезис о равенстве гендерных отношений и осмелившийся утверждать тут, в Лондоне, – в царстве плюрализма! – такой отчаянный мужской шовинизм. Джемаль продолжил:
– Болезненное стремление к абсолютной свободе и есть сама болезнь. Европа, пережившая череду разрушительных революций, как старая потаскуха, снова пошла на поводу у янки, внимая словам американской Декларации. Но США еще не знала ни одной революции! Там не рубили головы могущественным монархам на площади! Отчего вы, жалкие европейцы, смотрите в рот этим гуру, обожравшимся несъедобной еды? С американскими женщинами, с их пораженными коррозией феминизма мозгами можно делать только одно – обращаться, как с будильником. Каждое утро нажимать кнопку, чтобы остановить его. Те, кто умеет проделывать это, – счастливчики. Остальных ждет безумный угар феминизма. И это, дамы и господа, не означает, что я, певец матриархата, не приветствую его. Но идея матриархата в изложении феминисток – это пересказ Шекспира языком Маугли. Матриархат наступит тогда, когда родится женщина, которая не захочет власти над миром. Она захочет МАНИПУЛЯЦИИ. Настоящий матриархат, что бы ни говорили, – это не власть женщин. Это манипуляция мужчинами. Но так как женщина будет делать только то, что выгодно для продолжения рода и сохранения детей, то такой матриархат станет новым золотым веком человечества. Итак, дамы и господа, ваши вопросы!
Из боковой двери, из комнаты, где лекторы готовились к выступлениям, невысокий человек с масляными, блестевшими, как бобровый мех, волосами, вынес закупоренную бутылку воды «Эвиан». Это Сид Матьез, детектив из Скотланд-Ярда, прикомандированный к Али Орхану Джемалю недавно стараниями французского друга оратора Майбаха. Джемаль и раньше слышал угрозы в свой адрес, но неприятное чувство опасности появилось лишь после странного приставания босого рыжебородого человека в финале одной из лекций. Этот случай Джемаль хорошо запомнил. Пока он пил, ворочая большим кадыком, аудитория бесновалась – свистела, ревела, топала и хлопала. Часть ее выражала свою признательность безумной храбрости оратора, кое-кто наоборот – был возмущен. Но в целом и то, и другое работало на популярность. Откуда-то из передних рядов в Джемаля полетела туфля на высоком каблуке. Сид метнулся, подхватил ее на лету, обстукал, осмотрел и только тогда подал Джемалю.
– Вот видите! – громогласно обратился тот к залу. – Они кричат, что независимы от мужчин, и в то же время не слезают с этой фаллической обуви…
Это уже было ударом ниже пояса. Часть слушавших, выкрикивая оскорбления, потянулась вон через предусмотрительно открытые двери в верхней половине зала, а остальные снова захлопали в ладоши. Но Джемаль знал: в английских университетах одобрение обманчиво. Поэтому он ждал вопросов, которые могли бы быть похожи на камни, выпущенные из пращи.
И не ошибся.
С первого ряда какая-то обезьяноподобная англичанка в очках, даже не вставая, прокричала:
– Вы женаты, мистер Джемаль?!
– Да. Моя жена – философия! Следующий! – отрубил лектор.
– Что вы думаете о России с точки зрения грядущего матриархата?
– Думаю, там и начнется эта эра. Читайте русских классиков… Русская женщина не заражена вирусом феминизма, я в нее верю. Следующий!
– Ваше мнение о гендерной сегрегации и общих туалетах?
– Следующий!
– Вы нашли в Лондоне политическое убежище?
– Следующий!!! – заревел Джемаль, багровея.
А следующий вопрос задала женщина, которую он сразу заметил. Она сидела во втором ряду, с краю. Хорошо сложенная, без лишней полноты, но с налитым упругим телом азиатка. Впрочем, несмотря на это, одета она была по-европейски. И даже ремешки на ее босоножках, как заметил Джемаль, были расстегнуты – это значит, что она в любой момент готова с ними расстаться. Кожаный ремешок уходил в промежуток между большим и указательным пальцами ступни – как известно, массируя это место, умелый специалист по су-джок может вызвать у любой женщины глубокий оргазм. Она встала, оперлась красивой рукой о стол – на ней было бирюзовое платье с блестками! – и проговорила звонким, сильным голом:
– Скажите, мистер Джемаль, что вы думаете по поводу доклада Фонда Коэна «Вариант 2: „Новый Халифат“». Говорят, вы были одним из его рецензентов…
Этот вопрос моментально остудил аудиторию – никто не хотел говорить о политике, да еще дождливым лондонским вечером. Люди направились к дверям, давя подошвами обуви пустые пакетики с жареной картошкой и расшвыривая пивные банки. Слушать эту черноволосую красавицу, на переносице которой сидели дымчатые очки в золотой оправе, осталось человек двадцать. Джемаль посмаковал воду.
– Мадам, хороший вопрос, благодарю… Хоть и не по теме, верно? Нет, я только в общих чертах знакомился с тезисами! Итак, думаю, что создание Нового Халифата от Балкан до границы с Индией вполне возможно уже через десять лет. Центростремительные силы в исламской цивилизации пока сильнее центробежных. По сути дела мы имеем ситуацию, сходную с той, какая сложилась в период до седьмого века – до появления сур Пророка. Скорости увеличились, новый исламский мессия родится уже в этом или в следующем году. Более того, именно женщина может, как это ни парадоксально, стать негласным правителем этого Халифата: например, жена шейха. Именно арабская мать, хранительница очага, даст бой забывшим о своем предназначении европейским женщинам! А для более полного ответа на ваш вопрос, мадам, у меня сейчас нет, к сожалению, времени. Спасибо, дамы и господа!
С этими словами Джемаль покинул блестящую лаком кафедру из благородного дуба и пошел в комнатку. Сид Мастерс – лобастый, подавшийся вперед, похожий на бычка-трехлетку, – стоял на страже, подозрительно оглядывая уходящую публику. Джемаль с удовольствием откупорил стоящую на столике бутылку Otard и наполнил рюмку. В этот момент в комнатку заглянул улыбающийся китаец Ли Хань – он не пропускал ни одной лекции Джемаля и даже платил ему иногда за консультации по вопросам истории ислама.
– Мистер Джемаль, – почтительно обратился он, – я взял на себя смелость… Тут к вам одна дама!
Джемаль поставил рюмку на стол, поморщился незаметно – опять, наверно, истеричка-феминистка, без ножа и кислоты, но с гонором! – и вышел. Но к его удивлению, это оказалась та самая дама с черными курчавыми волосами. Теперь он рассмотрел ее вблизи и понял, что она далеко не молода. И хотя кожа ее казалась свежей, в углах глаз и на шее уже были заметны морщинки, а пряди волос над ушами посверкивали сединой. Строгий клетчатый пиджак на ней был расстегнут, открывая классическую белую блузку. Джемаль опустил взгляд и увидел, что свои босоножки женщина держит в руках, а ее удивительно белые голые ступни дерзко попирают пыльный паркет аудитории. Джемаль улыбнулся и, кивнув на босоножки, сказал:
– Вы не боитесь лондонской слякоти, мадам? Я к вашим услугам.
Мастерс пристально следил за движениями женщины глазами, стоя на расстоянии трех шагов, всегда готовый к действию. Но мадам лишь прижала локтем свою крохотную сумочку и протянула руку, тоже слегка выдававшую возраст. Джемаль пожал ее.
Леди улыбнулась.
– Я недавно живу в Лондоне, и меня пугает только его холодная чопорность… Меня зовут Алис Гультияр. Мистер Джемаль, у меня к вам просьба.
Ли Хань бессмысленно улыбался.
– Да, мадам, я к вашим услугам…
– Доктор Джемаль, не могли бы вы уделить всего час для моих студентов в Саутберне? Это ведь совсем недалеко. Мы не смогли к вам сегодня приехать – сломался наш автобус. Мои студенты – дети из небогатых семей…
Джемаль беспомощно оглянулся на Сида Мастерса, который был одновременно и кем-то вроде его секретаря. Но тот пожал квадратными плечами, и Джемаль учтиво поклонился.
– Что ж, мадам, едем!
– Разрешите отвезти вас.
Джемаль кивнул. Повернулся к Мастерсу:
– Сид, дружище, позвони в отель. Пусть закажут столик для двоих на десять вечера. Я, кажется, зверски проголодаюсь после двух выступлений подряд. Что-нибудь мясное, с кровью… Я готов, мадам!
Сид кивнул, а Джемаль, сопровождаемый сияющим Ли Ханем, последовал за женщиной. Как настоящий космополит, делящий время между Лондоном, Нью-Йорком, Парижем и Веной, он жил в отеле «Royal Garden» на Кенсингтон Хай-стрит, 2-24, обедал в клубах и ходил в турецкие бани, а ездил – исключительно на такси.
Снаружи уже было темно. Мадам Гультияр спокойно шла босой по мокрым шестигранным плитам аллеи к сверкавшему водой Aston Martin Lagonda. И, глядя на ее круглые пятки в каплях дождя, Джемаль и не подумал о том, что ее студенты живут гораздо хуже. Впрочем, он часто сталкивался с благотворительными школами. «Наверняка, какие-нибудь иранцы или индийцы. Или турки! – рассеянно подумал он, поправляя бабочку. – Не зря она спросила о Новом Халифате!» Тему лекции Джемаль не торопился обсудить – он всегда импровизировал, и это было его коньком.
…Ехали быстро. Ли Хань вел машину. Пригороды Лондона мелькали в окнах огнями автозаправок, придорожных баров и проносящихся поездов надземки. В машине Джемаль ослабил узел горошечной бабочки и осведомился:
– О чем мне рассказать вашим… студентам, мадам Гультияр?
– Несколько слов о Новом Халифате, – улыбнулась она, показав безупречные, чуть крупноватые зубы, – а потом они сами зададут свои вопросы. Они… вы знаете, у некоторых есть задержки в развитии, ДЦП, встречаются люди с ослабленной психикой.
Джемаль не удивился. Благотворительные лекции ему доводилось проводить не часто, но, в общем, это было обычным явлением.
И тут же женщина перегнулась через сидение. Она расположилась впереди и со смущенной улыбкой передала ему розовый листочек. Ли Хань предупредительно включил свет: чек на две тысячи фунтов.
– Простите, я не решилась сразу заговорить об этом, – виновато объяснила мадам Гультияр. – Вы все-таки ученый, философ. Я не ошиблась в сумме гонорара?
Джемаль небрежно кивнул. Спрятал чек во внутренний карман пиджака. Обычно за часовую встречу он получал как минимум в три раза меньше. Только поинтересовался вежливо:
– А они… поймут?
– О, что вы, мистер Джемаль! – Она, казалось, даже слегка обиделась. – Это такие тонко чувствующие, думающие люди… Вот, посмотрите их рисунки.
И она подсунула Джемалю и Мастерсу альбом с фотографиями рисунков. Те оказались по большому счету мазней. Но среди них попадались определенно шедевры, а также вполне реалистичные изображения. Какая-то деталь постоянно царапала мозг Джемаля, и он не мог от нее отделаться. Но машина уже въехала в Саутберд и остановилась перед массивным зданием из красного кирпича. Открывшиеся ворота впустили ее внутрь, по аллее, обсаженной чахлыми деревьями, по пришедшему в полное запустение парку. С одной стороны здание зажимала какая-то судоверфь, светящаяся тусклыми огоньками, со второй – угрюмая церковь, со шпиля которой с мрачным рокотом сорвались вороны. У входа в храм стоял большой желтый автобус с надписями, замазанными свежей краской: вероятно, его пробовали перекрашивать.
Внутри Социального центра святой Екатерины, как представила его мадам Гультияр, было холодно и сумрачно. Почему-то отчетливо, нехорошо пахло карболкой и еще каким-то дезинфицирующим средством. Полы тут были каменные, а лестницы – скрипучие; лампы светили экономно и нехотя.
Троица поднялась по широкой лестнице, укрытой старым ковром, и женщина, шелестя голыми пятками по плитам, проговорила:
– Проходите в аудиторию, доктор Джемаль. Они такие милые, вот увидите! Они вас ждут. Ли вас представит. А мне надо сменить обувь.
И она исчезла за одной из массивных дверей коридора – все они темнели невыгоревшими квадратами под недавно снятыми табличками; нигде не было видно ни одной дверной ручки. Да, ведь она что-то говорила в машине про ремонт.
Джемаль вошел в аудиторию и отметил, что там освещен, в основном, подиум. За лектором следовал Мастерс. Философ мельком оглядел собравшихся – их глаза смотрели на него с любопытством – и стремительно для его грузного тела взбежал к кафедре. Ему пришло в голову, что сейчас бы не помешала пара рюмок коньяку для бодрости: зря он тогда не выпил ту рюмку в Уорчестере! А бутылку Мастерс, наверно, не забрал…
– Добрый вечер, леди и джентльмены! – произнес он своим звучным баритоном, которым гордился.
Зал ответил хлопками, ревом, свистом, криками и топотом. Джемаль улыбался. Впрочем, примерно так его везде и встречали, так и должно было быть. Он подождал, пока смолкнет шум; но тот никак не стихал. Оратору пришлось несколько раз помахать аудитории рукой, а Мастерсу – грозно надвинуться на первые ряды, выставив голову с тяжелой челюстью, чтобы шум немного улегся. Ли Хань, который, вероятно, мог бы помочь, куда-то запропастился.
– Итак, леди и джентльмены, предмет нашего сегодняшнего разговора – так называемый Новый Халифат. Что же это такое, и почему эти простые слова повергают в ужас философов и политиков от Квебека до Белграда? Надо прежде всего заметить, леди и джентльмены…
Говоря, Джемаль оглядывал аудиторию в поисках слушающих ГЛАЗ. Обычно он отмечал три-четыре пары и равномерно дарил им свое внимание. Получалось плавно и хорошо. Но сейчас глаз почти не было. Точнее, были, но они оказались другими.
Под висящими на длинных цепях со шнурами конусообразными лампами сидели люди очень разношерстные. Впрочем, на лекции к Джемалю ходили и босоногие хиппи, и немытые, патлатые панки, и переодетые трансвеститы с накладными бюстами, и даже группы нудистов. Это не удивляло его. Но вот эти персонажи, расположившиеся за длинными допотопными столами темного дерева, выглядели и вовсе экзотичными. В третьем ряду сидела девица с короткими волосами – она была обнажена до пояса, а ее голенькие грудки украшали странные рубцы и синяки. Почти рядом с ней сидел раскормленный толстяк. Он и сейчас что-то ел из плоской банки, чавкая и даже не глядя на лектора. Иногда толстяк поворачивался и отрыгивал съеденное на колени соседа – тощего старика с наполовину бритым черепом. Тот не реагировал. Через ряд расположился прыщавый юнец, разложивший перед собой блокнот и ручку: только этой ручкой он без конца залезал в свое оттопыренное ухо, ковырял там ею, а потом, достав, с наслаждением облизывал, сведя к переносице глаза…
Джемаль читал лекцию, и читать ему становилось все труднее, потому что он натыкался на новых уродов, которые своим видом вызывали путаницу в его мыслях. Дородная краснолицая женщина в верхнем ряду, сидевшая с краю на скамье, задрала юбку и без стеснения мастурбировала. Двое сравнительно молодых геев вцепились друг в друга, и один, высунув большой розовый язык, вылизывал другу бритую макушку. Кто-то плескался руками в блюдце с водой, кто-то натягивал на голову блестящий презерватив…
Неожиданно на задних рядах послышался скулеж, началась свалка. Люди обернулись туда, заголосили.
– …и это несомненно является фатальным для всего… Мастерс! Черт подери, да разнимите их! – зарычал Джемаль, стукая по кафедре могучим кулаком.
Сид побежал туда, где летели вверх из-под стола клочья одежды и какие-то бумажные обрывки. Что произошло, Джемаль не разобрал. Но увидел, как вынырнувший из-под скамьи Сид Мастерс бежит вниз, сжимая что-то в руке. Это был кусок деревянной дощечки с отгрызенным углом. Лицо Мастерса выражало безумный ужас, что нечасто увидишь в среде профессиональных сыщиков Скотланд-Ярда.
– Джемаль! – закричал он дико. – Смотрите! Я узнал это место! Это Саутбернский сумасшедший дом!
Али Орхан Джемаль онемел и попятился. Он тоже ЗНАЛ это место. Будучи еще молодым и работая в Королевской психиатрической лечебнице святого Патрика при Хоментонском госпитале, он слышал о мрачном заведении в Саутберне – для маньяков, свихнувшихся преступников и проституток.
Теперь он понял все: и почему были замазаны краской надписи на автобусе, и почему с дверей были сняты таблички, и почему двери эти были без ручек. И почему пахло дезинфекцией… И почему почти все рисунки, виденные им в машине, отличались одной жутковатой деталью – в головах на изображениях людей обязательно торчала иголка или другой острый предмет! Как память об уже неосознаваемой, но постоянно сверлящей головной боли, мучающей мозг шизофреников.
Мастерс был почти внизу, но кто-то подставил ему подножку. И в мгновение ока он исчез под ревущей, визжащей, клокочущей массой на несколько секунд, в течение которых Джемаль пятился к стенке за кафедрой. Но вот Сид вынырнул из-под кучи полуголых тел… Пиджак на нем был располосован, левой рукой он зажимал глубокую рану на шее, из которой хлестала кровь, а правый его глаз, выбитый, повис на нерве. Шатаясь, Сид добрался до кафедры и хриплым голосом крикнул Джемалю:
– Уходите, Джемаль! Они нас порвут!
Толпа, рыча, катилась к нему, но Сид рванул из наплечной кобуры длиннодулую Beretta и выстрелил: пуля разнесла лампу, обрушив ее на головы психов, и те, ворча, покатились назад.
– Уходите!
Лавина оскаленных морд снова пришла в движение, и окровавленный Мастерс пальнул еще раз. Но в это время неизвестно как забравшаяся на лампу, совершенно голая, обритая клочками девица прыгнула на него сверху. Ее худые и иссеченные ноги обвили тело Мастерса – пистолет с громом изрыгнул пулю в потолок. А девица, стискивая коленями грудь полицейского, обняла его голову и, сатанински захохотав, крутанула в сторону.
Почему-то даже в гуле визга и хрипа Джемаль явственно услышал треск рвущихся позвонков. Тело Мастерса, покачнувшись, свалилось на дощатый пол, а голая девица начала отгрызать мертвому ухо, хрипя и смачно отплевываясь кровью.
Сознание Джемаля помутилось. Он кинулся назад, к небольшой двери. Может, ТАМ ОКНА? Но оттуда уходил вглубь коридор, и лектор понесся по нему, срывая к черту давящую бабочку, ударяясь по пути во все двери, которые оказались наглухо заперты. И только одна, в конце коридора, манила лондонской сыростью, свежим воздухом. Может, это какой-нибудь аварийный выход? Задыхающийся Джемаль рванул ее, прыгнул, запнулся и, пролетев несколько метров, рухнул на шершавый цементный пол. А за ним гулко, с эхом, захлопнулась эта стальная дверь.
Джемаль медленно разомкнул веки и поднялся на колени. Он сидел в центре небольшого квадратного бассейна глубиной метра три, с оградкой-решеткой, проходившей по краю. В углу была, очевидно, расположена решетка, прикрытая стальным листом, и именно оттуда тянуло этим «свежим», сырым, пахнущим мазутом и гнилью, испражнениями и паклей, неповторимым воздухом.
Такой воздух мог принадлежать только одной реке в мире – Темзе.
– Вас не сильно помяли наши друзья? – донесся сверху грудной, чарующий голос.
Гнилостный запах с самого дна реки лез в ноздри, распирал горло подступающей рвотой. Джемаль захрипел и встал на обе ноги.
На самом верху, у решетки, стояла мадам Гультияр. Черные ее волосы, там, в аудитории, убранные в прическу, сейчас свободно рассыпались по плечам. Все так же были босы ее ноги, которые она кокетливо скрестила, и сейчас их белизна на сером, крошащемся бетоне выглядела жутко. Черные глаза женщины сверкали каким-то странным блеском.
– Что вы устроили? – заревел снизу Джемаль. – Они разорвали Мастерса! Они… О, Господи! Они – это…
Женщина усмехнулась. Теперь у нее во рту сияли не белые накладки, а золотые коронки. Полный рот желтого огня. Куда делись ее фарфоровые зубы?!
– Что ж, психи не любят хороших мальчиков… Между прочим, вы стоите сейчас там, где в прежние времена в Саутберде их приводили в чувство. Видите? – Она кивнула на острия брандспойтов на турелях, укрепленные в разных краях бетонной ямы. – Артезианская вода. Если напор делали максимальный, то за семь минут струей воды особо буйным перешибали хребты. Вы хотите холодного душа?
Джемаль, оскалившись, смотрел на нее. У ее босых ног он заметил бутылку Otard. Женщина улыбнулась, присела на бетон и отхлебнула коньяк прямо из горлышка.
До Джемаля дошло. Он вспомнил, где он слышал этот голос. Таинственный посетитель, якобы репортер, интервью для несуществующего журнала… Корреспондент пришел к нему с молодой женщиной в парандже, а потом отпустил ее… Джемаль всмотрелся, напрягая глаза, и вскрикнул от ужаса: конечно, она! Смыла грим с лица и шеи, с полных нежных рук, унизанных перстнями… О, черт!
– Вы… вы… – Он закричал, но сорванный голос родил лишь хрип. – Вы… ас… ас-ссса…
– Да. Орден ассасинов, – брезгливо подтвердила сверху Мириам, отбрасывая последние остатки конспирации. – Раздевайтесь. Донага. Иначе ваша смерть будет чересчур мучительной… Может быть, вам составить компанию? Вы же европеец… трусливая душонка, даже в сексе!
И она, хохоча – ее смех метался эхом под бетонными сводами, через голову стащила с себя платье и швырнула его вниз – на Джемаля. Тот шарахнулся. Шелк, пахнущий потом ее сытого тела и удушающее-сладким парфюмом, облепил ему лицо. Он чуть не упал, отбросил его. Голая Мириам стояла вверху и, издеваясь, поглаживала себя по пухлой груди, похлопывала по округлым персидским бедрам и выставляла вперед свой выбритый до синеватой белизны лобок.
– Ну, Джемаль! – снова захохотала она. – Вы же, мужчины, так любите, когда женщина показывает вам стриптиз… Ну? Посмотрите на меня. Я самая бесстыдная тварь на Земле. Я не трахала только самого Аллаха, если он, конечно, есть! Раздевайтесь. Иначе вы пожалеете.
Бормоча ругательства, Джемаль стал лихорадочно раздеваться. Пиджак, сорочка, брюки… Под внимательным взглядом Мириам он разделся донага и стоял теперь внизу – грузный, бородатый. Он сразу стал каким-то жалким – надутым белым шаром с бурдюком-животом. Тело философа не впечатляло, кожа казалась застиранной простыней из бедного дома.
– Апофеоз современного мужчины, – заметила Мириам с издевкой. – Голый, но в носках! Что ж, это ваше право.
За дверью что-то заскрежетало. Джемаль бросил туда взгляд, полный одновременно и страха, и надежды. Затем она запрокинула лохматую голову и парой глотков прикончила содержимое коньячной бутылки. Посудина полетела вниз, ударив Джемаля, отскочила и разлетелась на мелкие острые осколки. Философ рухнул на них, чувствуя, как стекло вонзилось в живот, в грудь. Дикая боль обожгла плечо, а правая рука повисла плетью.
– Ну вот, – спокойно проговорила сверху Мирам, – теперь вы точно не выберетесь. Знаете, я хорошо мечу камни! В детстве я таким образом выбила глаз двум котятам, одному петуху и соседскому мальчишке-нахалу… Помните, вы рассказывали моему другу Вуаве о том, что орден ассасинов готовит наступление на мир, что мы вскоре станем сильны, как во времена Старца ас-Саббаха? Так вот, вы не ошиблись. ОНА уже в наших руках. Потомок его крови, та самая девочка… которая не погибла. О, хвала второй жене, старой и мудрой! Она смотрела сквозь время. Хвала Магомету! И еще у нас есть улльра из бронзы, в которой растворено семя Абдаллаха аль-Хабиби, последнего Старца, коменданта Ширд-Куха. Все это мы привезли из России, Джемаль! Теперь это нужно соединить… воедино. Призвать на помощь великого Гаспара, царя Востока. И родится та, о которой говорила ваша глупая жирная свинья Мерди, взорвавшаяся в Париже. О, она теперь долго ничего никому не скажет! Говорят, ее челюсти собрали по кусочкам, и пройдет много времени, прежде чем они изрекут хоть слово. А ноги у нее превратились в две глупые культяпки… А мы будем владеть миром, Джемаль. Жаль только, что вы этого не увидите…
Разговаривая, она ходила по залу, и шарканье ее босых подошв по сухому бетону этого помещения было ужасным. Мертвые брандспойты целились ржавыми головками в окровавленного, стонущего, с трудом поднимающегося Джемаля.
Между тем Мириам подошла к большому стальному пульту, укрепленному в углу этой комнаты. Усмехаясь, она натянула на руки с безупречным маникюром перчатки ядовито-желтого цвета и начала щелкать кнопками. В недрах здания завыли какие-то механизмы, и большая желтая машина, стоявшая в углу, – Джемалю была видна только ее верхушка – тоже загудела, задрожала. Ее барабан вращался.
Обратно женщина вернулась уже с сигарой. Она провела необрезанным коричневым кончиком по своему обнаженному телу – от набухшего соска до выбритого лона, дразня Джемаля. Потом зубами откусила этот кончик, сплюнула и вставила сигару в пухлогубый рот. Увидев, с каким ужасом он смотрит на вращающийся барабан, она сказала:
– Что вы так смотрите? Это прекрасная французская строительная бетономешалка IMER. Триста литров жидкого бетона каждые полчаса. Щебень, песок и вода подаются автоматически, из подвала. Тут же собирались все перестраивать! Я думаю, этот резервуар заполнится за сорок минут, может, за час. Вы только не упадите в бетон, Джемаль.
Он устремил к серому потолку свою обросшую бородой голову и дико закричал, скаля зубы, выпучивая глаза. Ужас положения дошел до него! Его просто хотели убить. Им не нужно было ни денег, ни информации. Им нужен был мертвый Али Орхан Джемаль.
Крик его погас в бетонных ущельях.
А Мириам, попыхивая сигарой, деловито забрала из кармана пиджака розовый листок банковского чека. Видимо, сначала она хотела его сжечь, но потом, рассмеявшись, слегка скомкала и швырнула под ноги несчастному:
– Возьмите, Джемаль! Правда, вам некуда будет его положить. Держите в руке! Кто знает, может, банки есть и на том свете. Тогда вам удастся его обналичить.
Но философ не слушал ее. Он метался по своей каменной клетке, в последнем безумии пытался выбраться, стонал и здоровой рукой, обламывая ногти, цеплялся за шершавые выступы стен. Но бетономешалка работала с чудовищной скоростью и изрыгала серую густую массу сразу из нескольких шлангов; и плескала под ноги Джемалю – тяжелыми шлепками. Передвигаться становилось все труднее, ноги вязли… Несколько раз он упал, и рот его заполнился вязкой массой. Он плевался, а наверху, извиваясь нагим телом, заливисто хохотала Мириам, давясь сигарным дымом.
Бетон, дыша паром, дошел ему уже до пояса, связал его, как большую белую муху, попавшую в мед, и потащил за собой, течением.
Джемаль тяжело дышал. Бетон холодной массой сдавил бедра, навалился на грудь… Мужчина уже не мог говорить, он только смотрел на пританцовывавшую Мириам. Ее голые пятки теперь были не былыми, а серыми от бетонной пыли.
– Вы знаете, что с вами будет, Джемаль? – нахохотавшись, проговорила она с высоты. – Я заполню эту яму бетоном почти доверху. Над поверхностью останется только ваша голова – вы уже всплыли. Потом масса начнет твердеть… Это бетон марки С-4, он твердеет быстро. Он раздавит вам таз и легкие. Лопнут ребра, грудная клетка и мочевой пузырь. Кал из кишечника смешается внутри с кровью. Поры будут закупорены. Вы еще будете дышать, Джемаль, но вы будете гнить заживо. А ваша светлая голова будет торчать, как памятник.
За лицом Мириам маячил лунообразный лик Ли Ханя – он регулировал машину. Бетон уже смачно шлепался в бассейн с краю, наползал буграми и действительно моментально твердел…
Но, видимо, сила жизни этого человека, погибавшего сейчас в грязном помещении с закопченными сводами, была настолько сильна, что он смог все-таки сказать несколько слов. Его черная борода была уже в клочках из отвердевших комочков бетона, которые залепили также и щеки, и губы. Джемаль с трудом выдавил:
– Вы не уй… Я… меня…
И замолк. Мириам лишь подобрала с пола его пиджак, брюки, галстук и отряхнула их.
– Вряд ли, Джемаль. Сумасшедший дом превращен в частный реабилитационный центр. Тут все приобретено нашими людьми. А человек, очень похожий на вас, в вашей одежде, сейчас отправится на ужин в отеле Royal Garden. Что вы там заказывали? Белое вино? Что-то с кровью?! Отлично. А завтра он уедет, и нашего бедного милого мистера Джемаля будут искать в Касабланке, в Сингапуре или Бангкоке. Что ж, покурите… если сможете!
И она, затянувшись сигарой последний раз, швырнула ее в сторону Джемаля. Тлеющий коричневый окурок упал на быстро твердеющую корку бетона С-4, да так и остался лежать, не шипя, а тлея и сжигая правый глаз несчастного. Но Али Орхан Джемаль из-за чудовищной боли, сковавшей его тело, уже ничего не ощущал…
Машина автоматически выключилась, и в тишине только шаркали по цементному полу широкие, крестьянские пятки удаляющейся Мириам.