Не зря знающие люди говорят, что кладбище лечит. Оно действительно излечивает от суетливого поиска истины и мыслей о немедленной расправе. За его воротами кажется – все, ну перегорела еще одна вольфрамовая нитка жизни. Чего уж тут… Кому нужно что-то доказывать? И наплывает странная апатия, и вместе с шуршанием комьев глины на крышке гроба накатывает волнами ощущение вечности – не хочется… ничего не хочется.

Через день после той самой ночевки в квартире Медного и после визита странного цыгана с лошадью на похоронах Валерки побывали Медный, Лис, Шкипер, непривычно тихая Камилла и рыжий Юра, которому покойный подарил однажды просто так роскошную камеру «Sony». Лес уже умирал; его было не обмануть потеющей мелким дождичком теплынью, комариными писками за ухом. Лес готовился умирать, и он знал, что делал. Багряный пал уже начал подниматься по кронам, и все плотней обхватывали ноги прелые лапы листьев. Из уважения к процессу похорон все обулись, даже Лис, которая ругалась вполголоса, спотыкаясь на каблуках. Шишки в хвойной наволочке стали уже твердыми, сухими – они отдали все, что можно, этой земле и высохли. Да, лес тоже умирал, и это как-то примиряло людей с потерей.

Да и достаточно было посмотреть на неестественно, непривычно парадный для нашего глаза катафалк похоронной конторы (если бы не тонированные стекла да серебряные вензеля – «Газель» как «Газель», ординарная маршрутка!); на приехавшую откуда-то их Казахстана мачеху Валерки, женщину дородную, крикливую и всем недовольную; на то, как она распоряжается, жадно мнет в руках сотенные купюры, как зыркает глазами… как тяжело бухают литавры оркестра, и у старичка с трубой тащится по мокрой земле выползший из штанин белый червячок тесемки ветхозаветных кальсон – достаточно было пропитаться этим кладбищем, чтобы почувствовать: не только похоронили человека обыденно-серо, но и все предшествующее было очень обыкновенно.

Лис путалась, рассказывая, отчего это ей показалось, что за ними следили в ту ночь. Путалась и несла околесицу, сама смущаясь: вроде того, что у торговки на углу она заприметила шесть пальцев, а через минуту уже положенные пять; что та нагло грызла свои же собственные семечки и курила свои же сигареты, чего не делает ни один порядочный боец уличного торгового фронта. В общем, почудилось Лис, и все. Но это было уже к делу не пришить – да и надо ли?

Странная история с фотоархивом тоже вроде как прояснилась быстро: в тот день Валеркина бабка решила, по доброте душевной, прибраться у внука да протереть эти симпатичные разноцветные кружочки от пыли, но сослепу схватила с полки какой-то необыкновенно едучий состав для сведения пятен – вот и свела почти двадцать гигабайт начисто. Невероятно, но факт. А потом, надышавшись этой гадостью, сама же и рухнула посреди кухни. Про сиреневый свет доходчиво пояснили знакомые, сообщив, что такое бывает, если берешь просроченные китайские батарейки, которые, прежде чем умереть до срока, шибают остатней энергией, как перебродившее вино. Одним словом, все было просто, и бритва Оккама отсекла от них Валерку со всеми пережитыми страхами и тревогами. Только Шкипер что-то недовольно бурчал про автобус, про улльру, но Медный перестал придавать этому значение и даже положил распечатки в кипу газет, приготовленных на растопку: оттуда он брал с собой сухую бумагу на розжиг костра. Тут уж не до мистических исканий – надо было готовить первое серьезное мероприятие «БиЗ». А БиЗ (как они уже поняли) – не Симорон, и поэтому хаосу тут места не было.

Медный, хорошо помнивший институтские вечера художественной самодеятельности, приказал каждому приготовить свой «номер» с соответствующим ритуалом. Таким образом, получалась вполне приличная ярмарка разнообразных Симорон-технологий. А Медный и Шкипер задумали замаскировать все это дело «комсомольским субботником» и провести мероприятие не где-нибудь, а в самом пафосном месте города – на площади лысого коммунистического вождя, у его памятника, перед мощным фасадом оперного театра.

Памятник этот воздвигли тут в семидесятом году по проекту скульптора Бродского, верноподданного однофамильца поэта-диссидента. Вождь стоял, как ему и положено, наклонив лобастую голову, одной рукой придерживал себя за что-то пониже спины, а вторую руку протягивал вперед, но не твердо, а как-то смущенно, в полудвижении, словно решил было повести народ к сияющим высотам коммунизма да потом передумал: мол, подите вы все. И вообще, вождь напоминал печального Моисея, с тоской смотревшего на волочащееся за ним по пустыне племя Израилево и уже сожалеющего, что ввязался в такую скользкую историю. Не зря, наверно, именно под вождем снимался голый сэр Реджи, уловив в нем эту каменную обреченность.

А остальные фигуры шутники уже давно обсмеяли в постперестроечные годы: девушка, например, стояла с протянутой рукой у ресторана, живописуя собой известные строки: «Я стою у ресторана – замуж поздно, сдохнуть рано!»; а рабочий, колхозник и красноармеец наставляли свои винтовки прямо на красное здание областного отделения федерального казначейства, недвусмысленно призывая граждан снова все у всех отнять и поделить среди своих.

Но как бы то ни было, а Ленин возвышался над площадью на двухметровом постаменте, и было в этой громаде еще шесть метров чистого роста. «Тарзанку», конечно, с него спустить не представлялось возможным, но идея подняться на верхотуру выглядела заманчиво. Поэтому Медный и Шкипер облачились в робу, напоминавшую зелено-оранжевое оперение дорожных рабочих, взяли веселенькой расцветки ведра и швабры и, укрепив на каменной башке хитрую систему талей, начали поднимать туда ведра с водой и орудовать швабрами – якобы мыть статую. На самом деле через одного они поднимали на талях визжащих девчонок, гогочущих парней и публику постарше – тех, кто посмелее. На верхотуре Шкипер делал снимки цифровым фотоаппаратом: это называлось «экологическим озеЛЕНИНием чакр» и должно было сосредоточить общую гармонию в зоне сердца. В принципе, у Медного была «отмазка» – заявку на проведение такой акции силами патриотически настроенной молодежи они подавали, но воспользоваться ею не хотелось бы. Тогда бы получилось как-то казенно, а не по-симороновски.

Су Ян ходила по площади с плошкой риса и предлагала всем «наРИСовать хорошее настроение». А поскольку кореянка одета была в белоснежное кимоно и трогательно семенила успевшими загореть босыми ножками (ее комплексы растаяли, как прошлогодний снег), то ей верили. Первым, кому она наРИСовала хорошее настроение, был массивный мужчина с задумчивым и скорбным лицом Платона. Он торопился в мэрию, расположенную в ста метрах от каменных идолов. Девушка загородила ему дорогу, защебетала, и через полминуты он уже причастился ее рисом, неуклюже орудуя палочками. А когда она своим тонким пальчиком нарисовала на его потном лбу «иероглиф счастья», тот устало улыбнулся, пошел было вперед, но через три метра вдруг хлопнул себя по этой самой части черепа: «Ах, блин! У Шкирдяева же банкет с коньяком!» – просиял и резво понесся в противоположную от мэрии сторону. Су Ян вообще пользовалась страшной популярностью. Несколько бабушек даже жалостливо поинтересовались, не из Хиросимы ли она. Подвыпивший молодой человек назвал ее «Чио-Чио-сан»; средних лет дама озорно пропела пару строк песни «Девушка из Нагасаки», подражая Высоцкому; а двое молодых спортивного вида парней сравнили ее с «короллой»-трехлеткой и попытались увести в ресторан: кореянка не далась. Как бы то ни было, а «вREDных» людей она отлавливала отменно и возвращала им хорошее настроение. Самой вредной оказалась начальница районной СЭС, шедшая на совещание в мэрию. Начала она с крика о немытых палочках в частности (хотя у Су Ян имелось около сотни комплектов) и туберкулезных палочках вообще, а закончила, мило щебеча и записывая у Су Ян рецепт приготовления «настоящей» острой корейской моркови.

Лис, для такого случая специально сшившая себе разноцветные шаровары (одна штанина желтая, другая – черная), нацепила на щиколотки браслеты с колокольчиками и ходила по площади, притопывая голыми пятками. Колокольцы звенели, в ее длинных руках грохотал маленький бубен, в роскошных волосах сверкала фальшивая диадема… А ногти на ногах она вообще покрасила десятью разными цветами лака, распотрошив все свои залежи косметики. Девушка цЭлинаправленно охотилась за хмурыми молодыми людьми. Завидев таких, подходила и, коварно сверкая зелеными глазами, предлагала «поГАДать на счастье». Молодые люди, сидевшие с ногами на скамейках и мрачно потягивавшие пиво, нехотя соглашались. Тогда Лис распахивала что-то наподобие батника, в который была наряжена сверху, и демонстрировала молодым людям свою роскошную грудь в очень символическом бикини: в знакомой всем мужчинам ложбинке уютно лежал ужик, совсем как настоящий. То ли от созерцания этого секретного оружия, то ли от явления ГАДа молодые люди валились со скамеек, иногда вместе с пивом, но, узнав, что ужик резиновый и сшит на самом деле из искусственного фаллоса, хохотали, как безумные, катаясь по траве. Самые отчаянные пытались уволочь Лис в кусты, но девушка тогда нажимала ужику на хвост, и тот возился, издавая шипение, чего было достаточно, чтобы обратить в бегство даже самого нахального кавалера.

Иван продавал приворотное зелье. В гавайской рубахе и необъятных «бермудах» он сидел на скамье у самого входа в сквер, у станции метро, под самодельным плакатом: «ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ. ПРИВОРАЧИВАЕТ, ОТВОРАЧИВАЕТ, КРЕПИТ». Сидел же он, надвинув на глаза панаму, с таким же выражением, с каким в Сочи сидят у своих напольных весов граждане неразличимой местной национальности – скучающе. Именно это и срабатывало. Каждая третья задумчивая девушка останавливалась и начинала сварливо выяснять, что это и как. Иван долго выпытывал у барышень всяческие подробности: кого они хотят «приворотить», надолго ли, действительно ли им это надо… А когда торг оказывался неуместен, меланхолично сдергивал тряпку с края скамейки: под ней красовались тиски с зажатым в них фаллосом из секс-шопа, родным братом лисиного лже-ужика. Сдергивал и лениво говорил:

– Ну что ж, приворачивайте…

Барышни смеялись, сначала нервно, а потом уже весело. А две из них стали так увлеченно крутить тиски, что чуть было не сплющили в стальных губках ценный реквизит. Иван еле успел его спасти, пояснив, в чем состояла суть метафоры. Девушки долго смеялись, а потом пообещали как-нибудь принести настоящий.

Данила, устроившись на противоположном конце парка, занимался совершенно мужским делом – «качал бизнес-пресс». Для этого он позаботился о доставке на зеленую траву газона настоящего тренажера Kettler – с хромированными штангами и желто-черной резиной. Более того, тренажер оказался соединен шлангом с хитроумным устройством. Этот аттракцион пользовался особой популярностью среди юношей. Они нависали над тренажером, потея, сбросив кроссовки и расстегнув рубахи, а «пресс» вдыхал еще глоток воздуха в поднимающуюся сбоку резиновую руку с надписью: «Наш бизнес». Рука вставала в положение ОК. Для того, чтобы все было действительно ОК, требовался не один десяток отжиманий. Но дело того стоило: мастерам спортивного качания «бизнес-пресса» Данила вручал сертификат с золотым обрезом и печатью, удостоверяющий, что предъявитель сего имеет безусловную карму успеха в бизнесе и так далее. Но народ шел отнюдь не могучий, а истерзанный ночными клубами и чатами: за полтора часа Данила вручил только два таких сертификата. Иногда он и сам, сняв белоснежную майку с устрашающей надписью: «ПЛОХОЕ НАСТРОЕНИЕ? ЩАС ЗАТРАЛИМ РЫБКУ!», брался за штанги, и тренажер стонал и пел под его огромным мускулистым телом.

А в самой середине парка, куда неизменно отправляли своих «затраленных» и Лис, и Су Ян, и Иван, и Данила, творилось нечто и вовсе сумасшедшее. На центральной аллее приплясывала корова с художественно разлетавшимся хвостом, с головой из папье-маше и четырьмя ногами. То, что эти ноги – босые, девичьи и весьма изящные, можно было разглядеть только очень вблизи, ибо они были покрыты, для сходства с настоящими коровьими копытами, от ступни до колен черной краской – той самой, которую когда-то использовала Лис в своем историческом походе за фруктами. Потому этим «копытам» были нипочем и бычки, и плевки, и битое стекло – все то, чего до смерти боится каждая здравомыслящая горожанка. Корова азартно приплясывала на асфальте центральной аллеи, распевая частушки и одаривая пришедших молоком. Для этого дежурившая у коровы Олеся подставляла под «брюхо» эмалированную кружку, в которую била тугая струя настоящего свежего молочка.

– За вредность! – поясняла девушка. – Чтоб не вредничать…

Народ понимающе смеялся, на глазах излечиваясь от своего плохого настроения и загруженности, с которыми вышел из дома.

А у коровы внутри ругались:

– Милка, балда, ты мне опять всю задницу залила! – шипела Ирка, забыв про весь политес. – Не можешь аккуратней из бутылки прыскать, а?!

Принцесса в долгу не осталась:

– А ты зад не отклячивай, корова такая! И ты меня уже два раза пнула, осторожнее ногами махай!

Впрочем, эти ругалки не портили настроения Ирке и Людмиле, которые потели под тяжелой попоной «коровы». Там было неимоверно жарко, поэтому девушки отплясывали в одних трусиках, и их движениям ничего не мешало.

Одним словом, акция «Молоко за вредность» шла полным ходом. Камилла и Олеся, дежурившие у коровы, иногда бегали в соседний магазин за молоком. Они напоили народ уже тремя литрами, что несомненно являлось хорошим показателем надоев в «Лаборатории ANдреналин».

Все это безобразие, творившееся в летнем парке в самом центре города, на главной его площади, растиражированной на открытках, на его пасторальной визитке – катилось само собой, вскипало фонтанами смеха, звенело азартными девичьими голосами и не напрягало никого. Никого, кроме двух милиционеров, несших в этом районе нелегкое бремя патрульно-постовой службы: молоденького с редкими бровями и пожилого, животастого и рыжеусого, похожего на громадную серую грушу. Они уже пережили некогда момент шока, задерживая под памятником фотографировавшегося голым иностранца, и теперь нутром чуяли: чудачества этой странной молодежи добром не кончатся.

Первым делом они наткнулись на Су Ян. Кореянка доверчиво протянула милиционерам плошку с рисом и новые комплекты палочек доброго букового цвета. Она кратко объяснила, зачем нужен рис, и как она будет РИСовать: без спроса тянуть руки ко лбам представителей власти она не решилась – и правильно.

– А че, ничего видно не будет? – спросил молоденький, с готовностью снял кепи, обнажив потный лоб, и руками полез в плошку с рисом.

– А разрешение на торговлю-то есть? – насупился рыжеусый, забирая оба комплекта палочек.

Су Ян, робея, вывела на милицейский коже иероглиф счастья, объяснила, что угощение не продает, а так… бесплатно…

– Уматный рис, Иваныч! – воскликнул молоденький, облизывая пальцы. – С медком!

Старший хмыкнул, еще раз обозрел хрупкую фигуру девушки, особенно оранжевый лак на пальчиках ее ног, и пробурчал:

– Вы эта… с медком! Все равно, не очень тут! Рисуйте! Вон, мел купите и дома идите себе рисуйте… Пойдем, Коля!

Следующим испытанием для милицейских нервов стала Лис. Девушка благоразумно хотела было уже избавить сотрудников правоохранительных органов от своего аттракциона, но не получилось. Молоденький первый обратил внимание на нее:

– Гражданочка… а что вы там прячете, а?

Лис отважно распахнула пиджачок. Ужик зашипел. Рыжеусый попятился назад, а молодой побледнел, но остался на месте, хлопая глазами.

– Н-ниххх-ху… – выдавил он. – Эт че, настоящий? Кусается?!

Лис пояснила, что послужило основой для блестящей резиновой кожи гада. Молоденький молчал, почему-то облизываясь и глядя не столько на ужика, сколько на роскошные груди Лис, едва прикрытые бикини. Подошел, бочком, старший. Его изумили и грудь, и ужик, и радуга лака на голых ногах девушки. Он ткнул толстым пальцем в Лис:

– И скока берете, гражданка? За показ?

– Ничего не беру, – дерзко ответила Лис. – Благотворительная акция. Гады – народу! ЗаГАДывайте желание…

Рыжеусый уже хотел было принять меры, но молодой потянул его за рукав:

– Пойдем, Иваныч… Девка хорошая, смотри, как прикалывается! Идите, гра… девушка!

Они пошли дальше, давя высокими ботинками свежий, лилового цвета асфальт.

– Черт-те что! – выпалил старший. – Вся молодежь – уроды как уроды, нормальные то есть. Но эти же… Нет чтоб им посидеть, пивка побухать, так они с гадами разными таскаются! Тьфу!

– Не говори, Иваныч! – поддержал напарник. – Но девка-то ниче.

Они проходили как раз мимо Ивана. Сначала мельком взглянули на происходящее, потом раскрыли рты, потом остановились и грозно засопели. Иван улыбался, наблюдая за процессом, а у тисочков сгрудились двое: худая девица с каштановыми волосами, чуть завивавшимися у кончиков, и толстый парень-увалень в очках. Девушка одной рукой вцепилась в громадный резиновый фаллос, торчащий из тисков, другой накручивала рычажок и худым плечом отталкивала парня, со смехом пытавшегося ей помешать.

– Андрюха… ну, пусти! Ну, перестань! Дай мне хоть подержаться-то за него! Дай, я тебя сейчас приворотю… или приворожу… Как правильно, молодой человек?

– Эт-то что у вас тут происходит, молодые люди?! – загрохотал старший, у которого при виде темно-коричневого бесстыдства лопнуло всякое терпение. – А ну, прекратите немедленно! Документы есть у вас?!

Девушка в разлохмаченных джинсах и топике ойкнула и обернулась. Иван быстро скручивал рычажок, ослабляя зажим. Парень в очках потупился и зачем-то спрятал за спину туфли девушки, которые держал в руках.

– Привораживаем, – бодро ответил Иван, вставая каланчой. – Приворот делаем. По всем правилам технического соответствия…

– А меня не е…т, чего вы тут приворачиваете! – рыкнул старший. – Документы ваши!

Иван полез за паспортом. А девчонка вдруг быстро выхватила резиновый фаллос из тисков и бестрепетно спрятала его себе… за топик. Прямо на грудь, как птенца. Рука молодого милиционера, протянувшаяся за вещдоком, застыла в воздухе.

Между тем старший, сопя, проверил паспорт Ивана и принял в руки документ от тюфяка в очках. Он бормотал:

– Вот сейчас в отделении разберемся… кто приворачивает, кому приворачивает… и на каком основании…Так! Так… – Последнее он протянул уже растерянно: – Т-т-аак…

Он выпустил из рук документ очкастого (кажется, это был студенческий билет с лиловой корочкой), и рука его машинально потянулась к седому виску. Под взглядом холодных голубых глаз этого странного парня, который как раз снял очки и меланхолично протирал их, рука как-то сама собой согнулась и стала яростно скрести щеку.

– Кхе! – густо крякнул старший. – Кхе… пойдем, Коля.

Теперь уже он потянул за рукав напарника, вертящего головой и спрашивающего:

– А че, Иваныч? А как же эти, Иваныч?!

Милиционеры удалялись. Старший достал платок и вытер вспотевшее лицо.

– Колян, давай-ка по водичке холодной, – буркнул он. – Ну и денек!

– А че он тебе показал, Иваныч?

– Да так… Эта… Не балаболь ты! – вдруг с раздражением прикрикнул он на напарника. – Балаболка… Ива-аныч, Иваныч… Тоже мне! Как сдурели все, черти голоногие. И как не стыдно…

Ворча, он быстрым шагом шел к белеющему в глубине сквера киоску с холодильниками «Кока-Колы». Вряд ли он мог признаться напарнику, что с ним, отдавшим органам уже десять лет жизни, случился обиднейший казус: документ, который предъявил ему толстый, был до того пугающе значителен, что продирал аж до задницы, как он бы сам выразился. Документ какого-то ведомства… Тьфу! Какого?! Вот сейчас, всего через три минуты после происшествия, милиционер не мог даже припомнить, ЧТО это был за документ! От этого неприятно сосало под ложечкой.

А молодые люди у скамейки Ивана рассмеялись. Юлька (а это была она), стыдливо усмехнувшись, достала из топика уютно поместившийся там пенис, отдала Ивану:

– Возьмите… отнять хотели! Андрюха, а ты чего ему показал?

– Студенческий, – тот растерянно блеснул очками. – У меня фамилия, как у мэра. Наверно, подумал, что я – сын.

– Вот и здорово! – Иван тоже улыбнулся. – Ребята, а давайте еще молочка хватанем? За вредность этих двух представителей закона, ага? У нас тут и корова недалеко. Как рояль в кустах.

– Это дело!

– Я только сейчас наше хозяйство соберу. На сегодня, кажется, достаточно!

Он ловко сложил свои инструменты в сумку.

* * *

Для милиционеров это был явно очень трудный день. Выпив по жестянобокой баночке ломящей зубы американской шипучки, оба утерли лбы, как после тяжелой работы, и снова пошли по скверу. На этот раз уже в сторону памятника, где суетились странные люди в оранжевых жилетах. Приближение милиции не осталось незамеченным: Шкипер, находившийся внизу, тихо свистнул Медному.

Медный как раз фотографировал визжащую девчонку – веселую толстушку, счастливо болтающую сытыми ножками. Еще бы – она вознеслась над площадью, как птица. Внизу серел мрамор монумента и лаковые крыши машин.

– Секундочку… Улыбочка! – скомандовал Медный.

Подруга девушки, молоденькая, но своим обличьем, нахмуренными бровями и глухим платьем без выреза походившая на помолодевшую Шапокляк, не пожелав расстаться с босоножками, переминалась внизу с ноги на ногу и скептически слушала визг сверху:

– Ой, Танька! Ой, как здорово! Давай, после меня…

– Ваши документы! – настиг Шкипера суровый голос власти. – Что мы тут делаем? Кто разрешил?!

– Мы себя под Лениным чистим! – не растерялся Шкипер. – И Ленина тоже… Молодежный субботник. Коммунистический авангард молодежи, вот. Товарищ Медный, воду подавать?

– Давай! – откликнулся тот.

Красное пластиковое ведро, роняя капли, поползло по веревкам вверх. А там Медный шепнул толстушке:

– Для того, чтобы было счастье… надо помыть лысинку дедушке. Древняя китайская традиция. Как, есть желание?

– Канешна!

Внизу милиционеры еще соображали, как классифицировать очередное происшествие, на вид – совершенное хулиганство. А ведро уже было вверху, у головы вождя мирового пролетариата, и подруга полненькой, Танюха, задрала голову, наблюдая за тем, что делает там ее подопечная. А та взялась одной рукой за тряпку, другой за ведро…

– Ой!

Двенадцать литров чистой воды низверглось сверху – водопадом. Прямо на не успевшую отскочить Таньку. И чуть было не попало на представителей правопорядка.

– Вот видите… – укоризненно заметил Шкипер, едва сдерживая смех, – сколько воды пропало! А мы ее, между прочим, экологически чистую, из колодца в Шушенском сюда привезли.

Танька стояла мокрая, как мышь. Серое платье тотчас облепило ее невысокую, но очень ладную и выпуклую фигуру. Отфыркиваясь, Татьяна заголосила:

– Натаха, дура ты, блин! Ты что сделала?! Как я теперь пойду?.. Тьфу, босоножки скользят!!!

Милиционеры топтались на месте. Вроде бы и хулиганство, а вроде и…

– Заявление подавать будете, гражданка? – с надеждой спросил мокрую молоденький.

– Тьфу! Какое заявление?! Ай, отстаньте, честное слово! Натаха! Спускайся!..

Слуги закона, потоптавшись и хмыкнув, отошли. На их поясах сороками трещали рации.

Натаха, дрыгая ногами, опускалась с небес на землю. Ее подруга, чертыхаясь, расстегнула ремешки босоножек, в которых подошвы стоп действительно скользили, как по льду, и стала босыми ногами в огромную лужу. С ее черных прямых волос стекали капли.

Легко спустился и Медный. Бросил Шкиперу:

– Ну все, пора кончать… Похоже, мы отлично посиморонили. Девчонки, а молочка? Чтоб не простудиться?

– Теперь только молочка… от бешеной коровки! – с досадой пробурчала Татьяна, выжимая край платья. – Ну, Натаха, я тебя убъю! Когда-нибудь…

– Вот поэтому и молочко нужно, – заметил Медный, – для куража… Шкипер, давай собирать железо.

Ребята собрались быстро – пока подруги мирились. Помирились они своеобразно: Натаха, разбитная и зеленоглазая, заметив второе, неиспользованное ведро воды (которое так и постояло на солнце все эти часы – наготове), подскочила к нему:

– Танька, ну не гунди… А хочешь, вот так?

И одним махом вылила на себя это ведро. Кто-то из прохожих одобрительно присвистнул. На Натахе был желтый сарафан с рюшками, и сейчас она тоже превратилась в скульптуру богини плодородия. Более того, мокрая ткань стала почти прозрачной, и под платьем, под легким лифчиком затемнели крупные соски мощных, выпуклых грудей. Мокрая Танька, посмотрев на это, прыснула:

– Ну, блин! Теперь мы с тобой, как две дуры, пойдем… с мытыми шеями… А где ваша коровка, ребята? Там хоть обсохнуть можно?

– Можно, можно…

Медный видел – акция удалась. С боковой аллеи вышла Лис, пряча в пакет искусственное животное. Доложила: она познакомилась с двумя прикольными цыганками, молодой и старой, отлично говорящими по-русски, но странными какими-то, азартными, как студентки. Сейчас они подойдут к месту расположения «коровы».

– А вообще, – добавила Лис, – все здорово! Как у Стругацких: никто не ушел обиженным!

Медный кивнул. Он смотрел вперед: видел, как пританцовывает на асфальте центральной аллеи их «корова», как вопят около нее счастливые ребятишки, а на траве белеет трехлитровая банка молока, около которой стояли незнакомые девчонка и парень. Девчонка – задорная, худая, с длинными каштановыми волосами, в продранных, закатанных на тонкие щиколотки джинсах, а парень – толстяк в очках. Медный видел, как спешит к ним по боковой аллее Олеся в ярком своем, с подсолнухами, платье, а с другой аллеи подходит Иван, и напротив, между скамейками, идут две настоящие цыганки – в роскошных необъятных юбках, со сверкающими в волосах монетами: молодая – в платке на осиной талии, а старшая – в красной косынке на седоватых волосах.

Аллеи сходились тут Андреевским крестом, и сейчас со всех четырех сторон к центру приближались силы, взаимоисключающие друг друга, сходились Материя и Антиматерия, и это грозило страшными последствиями. Но Медный этого не знал.

И не смог бы узнать, потому что на арене внезапно появился новый игрок.

Со стороны ступеней Оперного театра, сердито сигналя, распугивая карапузов (мамы едва успевали выхватывать тех из-под колес, ругаясь), приближался черный «мерседес». Посторонний бы признал в нем овеянный анекдотами и легендами «шестисотый». Но на самом деле это было барахло модели S380 – с тем же одутловатым корпусом, но без шильдика на правой стойке кузова и без надписи V12, дающей его владельцу право считать себя обладателем настоящего S600. Двое молодых вахлаков, сидевших внутри, денег не собрали ни на что большее, но пафоса у них было столько же, сколько и наглости. И вот, ленясь выезжать от подъезда театра на забитую машинами боковую улицу Орджоникидзе, где образовалась пробка, они нагло катили по пешеходной аллее, намереваясь вывернуть из парка у самого провала станции метро.

Они гуднули Юле и Андрею. Те опасливо убрались на газон. И тут взгляд Юльки, радостный, светящийся наслаждением, – она напилась холодного молока, а сейчас баловалась ванильным мороженым – внезапно напоролся на чей-то другой взгляд. Кинжально-ненавидящий, разящий Злом. Резкая боль пронзила весь организм девушки, как если бы торчащий из старой доски гвоздь разорвал кожу ступни и, раздвигая сухожилия, вошел в упругую плоть мышечной ткани, выпуская теплую кровь… Юлька пискнула, выпустила мороженое из слабеющих рук и рухнула на траву.

– Юлька-а!

Крик Андрея был заглушен недовольным гудком. Но «мерседес» вынужден был остановиться: на его пути танцевала корова.

И в этот момент все смешалось, закрутилось с какой-то невероятной быстротой. И то, что происходило в центре площадки, словно заморозило всех приближающихся к ней. Застыл Медный, идущий с Лис, Шкипером и двумя своими новыми знакомыми, остановился в необъяснимой растерянности и замер Иван, оглядываясь, ища глазами своих. И цыганки остановились.

До Мириклы тоже дошло это смрадное дыхание Зла, большого и неостановимого. Цыганка поняла, что они оказались меж двух огней. Впереди было Зло и сзади – тоже оно, только поменьше, пожиже: два милиционера в серой форме, от которых, как по опыту знала Мирикла, ничего хорошего ожидать не приходится, особенно в центре города.

Цыганка тронула за плечо Патрину, у которой еще сверкали глазенки: та только что познакомилась с такими чудесными людьми – веселыми, дурачащимися вволю, – которые пригласили ее и Мириклу к «корове». После бесконечного их кочевья по раскаленному городу, после этих последних ночей в приюте Святой Терезы, гостеприимном, но мрачноватом и унылом, как все подобные заведения, эта встреча была глотком счастья.

Мирикла требовательно сжала худое плечо:

– Патри… нам снова надо сделать ЭТО. Танцуй!

Девочка посмотрела на нее с досадой и кротко кивнула.

А там, на аллее, водитель «мерса» высунулся из окна.

– Э, мля! Уроды ряженые! – заорал он лениво. – Пошли нах отсюдова! С дороги, мля! Епт, че, не поняли?!

Он с остервенением вдавил кнопку сигнала.

Звук этот, равно как и его обидные слова, достиг ушей тех, кто приводил в движение «корову». Им было плохо видно. Девушки уже успели поменяться местами, и теперь согнувшаяся Людочка была впереди. Она попыталась посмотреть, что происходит, но сквозь прорези трудно было что-либо разглядеть, и поэтому девушка чуть откинула коровью голову из папье-маше и выпростала лицо наружу.

Это произвело впечатление на водителя машины. Он еще громче завопил:

– О, мля! Чувырла лохматая! Коровень… Иди нах, я кому говорю!

Еще месяц назад Людочка бы, возможно, потупилась и, глотая слезы, отошла в сторону. Но сейчас в ее нервных, бьющихся под коленкой жилочках текла кровь Принцессы Укок! И эта королевская кровь моментально вскипела.

– Ах ты… КОЗЕЛ! – выкрикнула она неожиданно для себя. – Да мы тебя сейчас… забодаем!

Рядом, на траве, Андрей склонился над побледневшей Юлькой и, стиснув зубы, делал единственно возможное – массировал ей виски по особой системе, стимулируя кровообращение мозга, чтобы снять энергетическое поражение, настигшее девушку неизвестно откуда. Он уже знал, что это не обморок, не тепловой удар… На суету с «мерсом» он не обращал внимания.

Но водителю машины, нагло поправшему все правила движения, слова Людочки очень не понравились.

– Что-о? – заревел он. – Да я тя щас, коза драная, дура ты гребаная!

Он выскочил из машины. Это был молодой вахлак, раскормленный, в дорогих джинсах и кожаной куртке – они все носят кожаные куртки, даже в жару.

Но он не рассчитал.

Голова с рогами из папье-маше опустилась, как забрало. Черные коровьи ноги выбили искры из асфальта.

И «корова», взревев, понеслась на парня. Навыков матадора у него явно не было. Он не успел ни уклониться, ни выставить руки – корова с размаху ударилась в его мягкий белый живот. А так как под тканью была все-таки крепкая отчаянная голова, удар получился смачным. Грубиян, всхлипнув, улетел на газон. А Людочка попятилась и сделала новый бросок. Ирка, поставленная сзади и лишенная возможности наблюдать за происходящим, могла только, ругаясь, следовать за передней частью «коровы». А эта передняя часть легко вспрыгнула на горячий капот и оттуда – на крышу машины. Там она принялась отбивать чечетку черными пятками, вопя:

– А ты не езди, где не надо! А ты не езди, где попало! Дурак! Вот!

Народ, наблюдавший эту сцену, радостно заулюлюкал – владельцы черных «мерседесов» никогда не пользовались любовью общественности.

Медный, остановившийся было, увидел – там что-то происходит. Он бросился вперед, крикнув Лис:

– Куда Олеська делась? Корова взбесилась, видала?!

Для милиционеров, шагающих по аллее, неожиданная заваруха в центре сквера была и того неожиданней. Они уже настроились хорошенько потрясти цыганок, замеченных ими метрах в пятидесяти, как тут послышались крики, а эти две чертовы куклы вдруг стали танцевать, как в индийском фильме. Их коричневые ступни чертили асфальт кругами.

– Черт! Че с ними?! Иваныч?! – ошарашенно выдавил младший.

Напарник тоже выпучил глаза:

– Беспредел какой-то… Пойдем!

Они двинулись к цыганкам, на ходу доставая дубинки – на всякий случай. Над сквером желтело, расталкивая редкие облачка, солнце. Листва деревьев сверкала в его лучах, зЭлиная до нестерпимости, и слепила глаза. То ли от этих бликов, скачущих везде, даже по тротуару, то ли от жары, глаза заслезились; Иваныч, шедший впереди, приложил ладони лицу и зарычал:

– Вот гады! Туда побежали…

– Куда? – не понял напарник. – Ни хера не вижу…

Топая ботинками, милиционеры помчались по аллее, мимо скамеек с влюбленными. Но – странное дело – по мере того, как они приближались к танцующей паре, к вертящимся платьям, очертания цыганок все более расплывались. Будто плавали в раскаленном костром воздухе. И вот стражи порядка уже подбежали к тому месту, где еще кружился желтый листок, задетый ногой Патрины…

– Куда же они побежали, чертовки? Ох, надо было у них сразу документы проверить…

Если две молодые девушки, весом по семьдесят килограммов каждая, взберутся на крышу изделия штутгартского концерна, то ни машине, ни концерну ничего не будет. И даже если эти девушки начнут прыгать по крыше, как молодые козы, долбя ее пятками, то концерну по-прежнему ничего не будет. А вот крыше…

Металл начал скрипеть и, гулко ухая, прогибаться.

– Лелик! – заорал с травы водитель. – Мочи их! Они же тачку уродуют!

Тем временем Людочка и Ирка, притопывая, уже пели звонкими голосами известную песенку, несколько переиначив ее на свой лад:

Лелик, верзила в темных очках-каплях, испуганно выскочил из салона, крыша которого грозила рухнуть ему на голову. И выхватил из-за ремня джинсов газовый пистолет, очень похожий на «ПМ» – самый модный газовик года.

Однако ни Ирка, ни Людочка не могли видеть такого угрожающего маневра. Это им и помогло.

Голая пятка Ирки, закаленная бетоном тысяч вымытых подъездов и чуточку шершавая, совершенно непроизвольно со звоном въехала в правый глаз размахивающего оружием Лелика. Очки захрустели, брызнули темными скорлупками, а сам верзила, завопив голосом козленка, схватился за глаз и закрутился на месте.

В этот момент сквозь небольшую и уже начавшую аплодировать группу зевак протолкнулись Медный, Шкипер, Иван и Лис. Услышав знакомые голоса, участницы дуэта «Коровы» спрыгнули с изрядно попорченной крыши автомобиля и, еще не представляя себе ситуацию, начали выпутываться из помятых рогожей. Коровья голова, раздавленная о живот водителя «мерса», жалко болталась.

Выпутавшись первой, Людочка с ужасом увидела, что стоит в окружении двух десятков хохочущих людей разного возраста, показывающих ей большие пальцы, – мол, молодец! И что самое страшное – стоит она топлесс, как была, дерзко открыв свою плоскую грудь всем взорам. Впрочем, и Ирка была не лучше. Она стояла, оторопевши, и только хлопала глазами – так обнажаться ей еще не приходилось.

– Ой! – взвизгнула Принцесса и лихорадочно прикрылась обеими руками.

Толпа радостно заржала, впрочем, совсем не злобно, а одобрительно. Лис в этот момент набросила на Людочку что-то из реквизита: кажется, штору.

А поднявшийся с травы водитель пошел было на Ирку, но остановился, ошеломленный видом ее обнаженных прелестей.

– Вы, мля, че, совсем, а? – хрипло выдавил он.

Быстро подоспевшая Су Ян без лишних слов кинула Ирке ее синее платье. Та прижала его к себе, и «лабораторщики» начали быстро отступать в кусты, сохраняя боевой порядок и пряча девушек. Народ хлопал; раздавались голоса: «А еще?» В этот момент из-за машины выскочил Лелик. Из щеки текла кровь – из-за глубокой, но явно не смертельной царапины от разбитых очков. Теперь было видно, что глаза у Лелика дурные, совершенно обкуренные. В руках он по-прежнему держал газовый пистолет и орал:

– Мля, замочу! Стоять! Стоять, я говорю!!!

И тотчас перед ним выросли двое в сером.

Они свое дело знали. Старший, рыжеусый, тренированным жестом выбил из рук дебошира пистолет и тотчас уложил того мордой на горяченный капот «мерса». Младший ловко поставил задержанного в позу «Х», у салона водителя, и обыскал его.

– Вы че, волки позорные! – всхлипывая, выл тот. – Они ж нам тачку уделали… Вы че, волки!

– Я тебе сейчас покажу, «волки»! – проворчал рыжеусый, тихонько двинув скулящему по почкам. – В отделении разберемся. Наркотики есть? Коля, осмотри машину…

Милиционеры были счастливы. Энергия, бурлившая в них с самого утра, наконец нашла выход. Зеваки, тускнея лицами, стали расходиться: ясно было, что и ствол незарегистрированный, и наркотики найдут. В такой машине да ничего не найти?

Продавленная крыша «мерса» тоскливо калилась на открытом солнце.

Молоденький страж порядка вызывал по рации автопатруль.

* * *

А ребята шли по аллее к метро. Ирка судорожно смеялась, расправляя на себе натянутое наспех платье. Людочка же с помощью Лис обмоталась шторой так, что казалось, будто на ней сари. Кремовая с золотом ткань выглядела отличным нарядом. Через двадцать шагов их нагнала запыхавшаяся Олеся. Торопливо шаркая пятками по асфальту, она призналась:

– Блин, я страху натерпелась! Бегу, а навстречу – менты… А у меня же прописки до сих пор нет! Пришлось в кусты прятаться. Ну что, все целы?

– Да, – ответил ей Шкипер. – Ты много пропустила… Выговор.

– Слушайте, – вдруг проговорила Ирка. – А где эти ребята, двое? Толстый парень и девчонка?

– Какие?

– Ну… которые пришли, когда ты, Олеся, за молоком побежала. С ней там, с девчонкой, плохо, кажется, было.

– Я там никого уже не видел, – рассеянно успокоил Медный. – Видимо, просто перегрелась. Ушли они.

А его тормошила Ирка, еще не оправившаяся от пережитого:

– Андрей, ну как мы их, а? По заслугам ведь получили, да?! Прут по тротуару, детей пугают…

– Ну да.

– Нет, как мы их?! – возопила Ирка еще раз, оглянулась на новых друзей и выкрикнула недавно узнанное: «БиЗ – НЕ СИМОРОН!»

– БИЗНЕСИМОРОН!!! – хором заревели остальные.

Прохожие шарахнулись в стороны от идущей группы.

Медный улыбался, поддерживая общее настроение, а сам все время думал: не показалось ли ему?! Эта Юля, худенькая, в джинсах, с фенечками на хрупких запястьях и тонких щиколотках ног, с каким-то очень несчастным лицом… Из-за лица-то их и пригласили… Так вот она почему-то казалась ему той самой девушкой, о которой рассказывал загадочный цыган. Но этого не может быть! Чтобы вот так случайно встретиться… Медный отогнал от себя эти мысли. Шкипер рассказывал ему, что две мокрые девчонки успели оставить ему телефоны, и их обязательно надо пригласить на семинары. Вон как Натаха на себя воду вылила, не испугавшись ни капельки за свои волосы!

Медный кивал. Девушка с фенечками не выходила из головы. А еще и то, что в решающий момент осталась без присмотра их «корова», и то, что куда-то исчезли эти цыганки.

В общем, все прошло хорошо, но какой-то осадок оставался. С этим ощущением он и вошел в прохладный сумрак метрополитена.

…А в километре от них по скрипучей лестнице старого деревянного дома, построенного еще в тысяча девятьсот третьем году купцом Штейнером, устало поднялись две женщины. Цыганки. Старшая сняла с головы платок – сверкнули на висках монисто.

– Мири, – услышала она, – почему мы все время бежим? От кого сейчас мы бежали?!

Мирикла обернулась. Патрина стояла на нижней ступеньке, требовательно и обиженно смотря на нее. Вокруг безмолвно зеленели старые липы. Цыганка поправила локон на потном лбу девочки.

– Сегодня, Патри, – проговорила она, – нас снова нашли те люди, которые сожгли наш дом и убили Исидора… Я боюсь, что они придут и сюда. В приют.

Новости

«…Интерпол так до сих пор и не дал убедительного комментария по поводу внезапной смерти Ричарда Дилли, одного из известных специалистов в области гидродинамики. Трагедия произошла во время его восточноевропейского турне с лекциями об информационных свойствах воды. Без пяти минут Нобелевский лауреат, как предполагали многие, Дилли еще несколько месяцев назад заявил в интервью американскому журналу „Нейчур“, что им, наконец, найден способ устойчивой передачи различных данных без помощи радиоволн или какого-либо кабеля. Дилли утверждал, что основой новой энергоинформационной системы будет служить простая вода, взятая из мирового океана и впадающих в него рек и ручьев. С помощью простейших передатчиков, погруженных в воду в Буэнос-Айресе, можно будет передавать в Лос-Анджелес информацию со скоростью не менее 300 Гб в секунду, что многократно превосходит возможности любой известной ныне техники… Во время турне по Восточной Европе, находясь в университете Бухареста, Дилли дал последнее интервью представителям информационной службы новой глобальной поисковой системы abracadabra.go, после чего через 18 часов покончил жизнь самоубийством в поезде Бухарест – Варшава, приняв смертельную дозу цианистого калия и не оставив никакой предсмертной записки. Самым загадочным в этой истории является то, что представители Интерпола, который немедленно заинтересовался смертью известного физика, и представители ЦРУ, курировавшего работы Дилли, так до сих пор и не смогли найти его научного архива с данными исследований – он исчез не позже, чем обнаружили смерть Дилли…»

Боб Фишер. «Научные войны»

Los Angeles Times, Лос-Анджелес, США