— Так пробудился мой интерес к Юлию, — продолжил Литературовед. — На следующий день, вечером, я снова отправился в cantina. Юлий был там, на том же месте, словно не только всю ночь, но и весь день не покидал заведения. Казалось, он сидит там целыми днями, месяцами и даже годами. Гитаристы играли с необыкновенным азартом; время от времени один из них вставал, подходил к Юлию и тот давал ему выпить бокал вина. В этом не было ничего интересного. Всё, что он делал, выглядело вполне обычным. Юлий не был совершенством. Он не стремился отвлечься от действительности. «Я никогда не прошу Вечности, что не родился четырьмя веками раньше. Что такое для Вечности четыреста лет? Ничего! А для меня это было бы праздником. Я мог бы дышать одним воздухом с Монтенем! Читать вместе с ним его песнь любви к Ла Боэси! Смотреть, как он пишет, и читать высказывания старинных авторов, которых он так беспечно цитирует в своих «Опытах»! Да! Я говорю совершенно противоположное тому, что говорил вам сегодня ночью! Я ненавижу цитаты… и люблю их. Как понять это противоречие? Просто нужно смотреть, кто именно их использует. Одни высказывания становятся необыкновенно привлекательными у одних, и те же самые высказывания — отвратительными у других. То же касается и текстов. К примеру, Карл постоянно прикрывается мифами. Но как он их использует? В каких целях? Мифы не могут служить подпоркой прекрасным цитатам!»

— Мне это нравится! — говорит Поэт-Криминолог. — Очень нравится!

— Подождите! Здесь начинается очень странная исповедь. Я хотел рассказать вам о ней позже, когда лучше изучу рукописи Юлия, так как обнаружил то, что уже более полувека мучило этих двух стариков. Между Карлом и Юлием произошло что-то очень серьезное. И если в дальнейшем мои подозрения подтвердятся, то у нас появится очень веская причина, объясняющая драму «Урана».

— Перестаньте дразнить мое любопытство! — восклицает Поэт-Криминолог.

— Поверьте, что я заинтригован не меньше вас, — говорит Литературовед, устремив взгляд на неподвижную морскую гладь. — Как и в прошлый раз, Юлий заказал жаркое из рыбы и блины — ужасно жирные, какие делают в таких испанских cantina и которые я ненавижу. «Хватит литературных мифов! — бросил Юлий. — Нет ничего более познавательного, чем мифы, скрепляющие семейные узы. Семейные истории не представляют никакого интереса, если в их основе не лежат мифы. Когда мы — Карл, я и наш младший брат Арно — были подростками… — Он надолго замолчал, потом спросил: — «Карл рассказывал вам об Арно? Конечно же нет! Даже я сейчас не буду вдаваться в подробности его смерти. Кто может знать, что произошло? В любом случае нас было трое: Карл, я и Арно. Запомните: из нас троих именно Арно должен был написать то, что ни Карл, ни я никогда не смогли бы сочинить. И если Арно продолжает жить, то это в сочинениях Розы и Курта! Да, именно их сочинения проникнуты этой юностью, этой изящной бесполезностью, этим чистым удовольствием — писать!» Затем он начал вспоминать свое детство, от которого так и не смог «излечиться». «Я болен своим детством. Мое детство — тяжелейшая болезнь, от которой я никогда не вылечусь. Арно умер подростком. А вот Карл убил свое детство в самом себе. Он положил на это всю жизнь. Я же стал неизлечимым инвалидом. Подростками мы все втроем увлекались мифами и были в них очень подкованы. Мы наблюдали за различными группами людей и, не без иронии, переносили их в различные мифы. И это действовало божественно! Из нас троих Карл быстро пошел в гору, обо мне не будем говорить, а вот Арно, к несчастью… или, может, к счастью, не дожил до своего семнадцатилетия, когда человек еще верит в чувства. Арно был Арно, а мы с Карлом были влюблены в него. Представляете, какие прозвища мы себе дали: Минос, Радаманф и Сарпедон! Нас зачали Европа и Зевс. Бедная, брошенная Зевсом Европа, которой удалось женить на себе Астерия! Ну как, вы заинтригованы, молодой ученый? — внезапно спросил Юлий, наполняя мой бокал сладким черно-красным вином, которое делают в деревнях в окрестностях Гранады. И, насмехаясь надо мной, продолжил: — Не упускайте ничего из того, что я вам говорю. Всё хорошенько записывайте. Пейте и слушайте, мы работаем над вашей книгой, и поскольку я принимаю в этом участие, мы ее обогатим! Итак, знайте, что семейство Найев пишет под диктовку призрака — призрака Арно, склонившегося над плечом каждого члена нашей литературной семьи. Несмотря на то что Арно умер пятьдесят лет назад, его сердце бьется в каждом из нас. Когда вы встретите Курта и Розу, то увидите, что они вдвоем образуют, придают форму призраку нашего младшего брата, которого мы убили. Да-да, все верно: убили, Карл… и я».

— Постойте, постойте! — восклицает Поэт-Криминолог. — Что он хотел сказать этим «Карл и я»?

— Просмотрев незаконченные рукописи Карла и Юлия, я подумал об одной вещи, о которой сейчас не хочу говорить. В своей книге я упоминал о ранней смерти их младшего брата. И я изобразил Карла и Юлия слишком сентиментальными, так как каждый из них посвятил одно из своих произведений Арно. Я даже подчеркнул, что, продолжая писать после его смерти, они испытывали одновременно стыд и гордость, и я действительно верил, что это оправдывало страшное признание Юлия «мы его убили».

— А теперь вы считаете, что между этим таинственным событием пятидесятилетней давности и загадкой «Урана» есть связь? Да, но от чего умер молодой Арно?

— Насколько я знаю, никто никогда не мог с уверенностью этого сказать.

— Боже! Еще одна загадка! Вы шутите?

— Это на самом деле могло бы походить на шутку, если бы все факты не были доказаны. Я смог это проверить, когда собирал солидные аргументы, на которых рассчитывал построить свое исследование. В то время смерть Арно породила множество слухов. Два брата из добропорядочной провинциальной семьи задержаны полицией. Их долго допрашивают и с сожалением отпускают. Что же произошло на самом деле? Никто так и не смог дать исчерпывающий ответ. Как погиб Арно? Однажды утром его нашли мертвым рядом с двумя братьями. Утверждали, что все трое хотели покончить жизнь самоубийством, но только самому младшему удалось это сделать. Говорили также, что два старших брата помогли младшему умереть. Изучив практически все газеты того времени, рассказывающие об этом ужасном событии, я отказался сформировать собственное мнение. Я также не смог ничего вытянуть ни от Карла, ни от Юлия, ни от Курта, ни от Розы и Франца, с которым провел несколько дней в Гамбурге. Один Густав Зорн похвалялся, что многое знает об этом «преступлении», этом «убийстве», этой «ужасной смертельной игре», этом «жалком результате пари, которое могли придумать лишь безответственные молодые люди из добропорядочной семьи». Но все это попахивало сплетнями, от которых страдали даже Роза и Курт. Смерть их дяди должна была оставаться под покровом мрака. Это был семейный секрет. Он действительно брал начало в мифах, как сказал Юлий в Гранаде. И именно эти намеки на миф проливают свет на загадку «Урана» и делают ее очень захватывающей.

— То, что говорил Юлий о семье, можно отнести и ко всей криминологии. Самые изощренные преступления — от каннибализма до выплескивания наружу самых потаенных запретов — зарождаются в лоне семьи. Именно в семьях происходит по тысяче убийств в год и насилий, а каждый ребенок может стать жертвой тайных преследований, в основе которых — постель и порок.

— Мне кажется, я проник в тайну, сравнивая рукописи братьев. Многочисленные намеки, особенно в сочинениях Юлия, натолкнули меня на мысль, которая, когда я писал книгу, даже на мгновение не могла прийти мне в голову.

— Так что же произошло?

— Как я уже говорил, Арно нашли на кровати, в комнате, смежной с комнатой его братьев. Его сердце не билось, и вскрытие показало, что смерть наступила приблизительно в полночь. Некоторые детали привлекли внимание следователей. Сапоги Арно были выпачканы в грязи. С другой стороны, его накидка — как и все денди того времени, братья носили так называемые кучерские накидки — тоже была выпачкана грязью, кроме того, слева, с изнанки, она была порвана. Руки, особенно ногти, тоже были в той же грязи. Было очевидно, что трагедия произошла вне этой комнаты. Юноша умер снаружи, и кто-то дотащил его до постели. Но кто? Понятное дело, два старших брата. Но их обнаружили почти без чувств, так как они приняли очень большую дозу сильнодействующих снотворных. Их сапоги были в той же грязи, что и сапоги Арно.

— И что дальше?

— А ничего!

— Перестаньте меня разыгрывать! Как это, ничего?

— Повторяю: ничего! Хотя после того как дело закрыли, слуги нашли в глубине парка ржавую шпагу, на которой остались следы той же грязи, что и на сапогах трех братьев. Однако следствие отказалось принимать во внимание этот неудобный предмет, и дело зашло в полный тупик.

— А что вы думаете по этому поводу? Вы считаете, что находитесь на пути к разгадке?

— Почти. Я случайно нашел в незаконченных рукописях Карла и Юлия намеки на то, что они собираются написать произведения на одну и ту же тему.

— То есть один и тот же…

— Да, один и тот же рассказ.

— И вы думаете, что в этом рассказе…

— Да, я почти уверен, что нашел ключ к разгадке.

— Подумать только! Но что же это за рассказ?

— Речь идет о необычном пари. Один из подростков бахвалится, что воткнет свою шпагу в могилу погребенного в этот день друга. Веселая компания провожает его до ворот кладбища. Естественно, что всё происходит в полночь. Подросток блуждает между могилами, а вся остальная компания ожидает его со все возрастающим нетерпением. Наконец, когда уже начинает светать, а он не возвращается, они тоже заходят на кладбище и обнаруживают его мертвым, стоящим на коленях на еще свежей могиле.

— Мертвым? Как это мертвым?

— Мертвым от страха. Совершенно случайно он воткнул шпагу в край своей накидки, а когда захотел подняться, то почувствовал, что его кто-то держит. И он тут же умер от страха.

— И вы думаете, что оба старика собирались в своих рассказах описать смерть Арно?

— На это указывают и другие признаки. Но то, как они подошли к этой теме, очень интересно, если, конечно, моя интуиция меня не обманывает. Юлий описывает события еще более скупо, чем я вам рассказал. Грязь, пальто, а не накидка, шпага, взятая из коллекции оружия и ради смеха воткнутая в могилу погребенного в тот день друга. Страх. Эмболия… Карл же описывает все это совсем в другом тоне. Вот два подростка. Конечно же, они дерутся на дуэли. Один убит. Его хоронят. В ночь после похорон «убийца, опьяненный гордостью», заключает пари, что воткнет шпагу побежденного в еще свежую могилу. Вызывающий жест в виде дани уважения, на манер Дон-Жуана. И, как Дон-Жуан, он умирает, вопя от страха, думая, что его тащит под землю рука мертвеца. Оцените всю разницу между двумя братьями.

— Это был бы прекрасный конец для «Дуэли» Конрада. Но какое значение имеет сегодня дуэль? Жаль, что старики писатели не закончили свои рассказы.

— Что касается Карла, то тут все понятно. А вот с Юлием совсем по-другому. Что он сделал из этой вечной драмы? Юлий уничтожал истории. Его письмо было кислотой, разъедающей истории, и он приглашал вас принять участие в этой жестокой игре по разрушению. Он действовал на виду, перед свидетелями, ему удавалось превратить письмо в искусство фокусника и довести его до такой степени, что вы заражались его безумством. Почти как у Борхеса, когда многочисленные планы один за другим раскрываются на глазах читателя и история распадается на столько граней, сколько может вместить человеческий ум. В этом был весь Юлий! А вот у Карла, хоть он и отчаянно ссылался на мифы, истории оставались лишь вечными историями, написанными и переписанными тысячью мелких сочинителей историй. Правда, в его произведениях все время чувствуются угрызения совести, которые пожирали его до последнего вздоха… если следы на «Уране» означают то, что я предполагаю. Признание Юлия по поводу мифологических имен, заимствованных тремя братьями, показывает, как им хотелось восстать против семейной лжи. На следующий день мне удалось в отсутствие Карла продолжить начатый разговор с Юлием, и он признался: «Мы с братом не разговариваем еще и потому, что смерть Арно оставила огромную пустоту в наших душах. Мы прозвали его Сарпедоном — гигантом, изгнанным с Крита, блуждавшим по морям и доплывшим до Кари, где царил Анакт, сын Урана. Сарпедон-Арно таинственно погибает! С тех пор я не живу. И Карл не живет тоже. С тех пор я жду. Чего? Ничего! Карл тоже ждет. Я знаю, чего ждет Карл, и боюсь этого. Я знаю, чего жду я, но не боюсь этого. После смерти Арно мы с Карлом стали самоубийцами. Однако нас возвратили к жизни. С тех пор мы медленно умираем, и это длится уже пятьдесят лет. Карл стал «великим» Карлом Найем, а я? Карл продолжает жить, убеждая себя, что он есть Арно. Вы удивлены, юный исследователь? И однако, так оно и есть! Это не Карл Най пишет произведения Карла Найя, это Арно диктует Карлу произведения Арно-Карла Найя. Вот во что верит мой брат. «В тот день, когда призрак Арно сочтет, что его произведение закончено, — признался мне Карл, когда мы плыли на «Уране», — в этот день я переверну песочные часы и мы все полетим в тартарары, туда, где он нас ждет. Это предрешено: не только мы с тобой должны будем умереть в одно и то же время, но и все Найи, как мне предсказывали, должны исчезнуть таким же таинственным образом, как исчез Арно». Вот в каком бреду живет Карл», — заключил Юлий.

— Смотрите, смотрите! — восклицает Поэт-Криминолог, показывая на парусник, скользящий за фарватером. — Это Следователь и его драгоценная жена. Вот почему он так спешно покинул нас. Она ждала его на свидание. С какой грустью и завистью я смотрю на этот белый парусник, направляющийся в открытое море. Почти каждый день, наслаждаясь нежностью осени, они в некотором роде покидают Землю, оставляя всех других людей заниматься своими делами… Однако вы понимаете, что сейчас мне сказали? Все семейство Найев должно исчезнуть! Тогда всё указывает на старика Найя!

— Постойте, постойте! Всё указывает на него и всё его оправдывает. Сколько еще таких же весомых аргументов совершенно неожиданно могут вызвать наши подозрения! Поэтому сейчас самое время вернуться к рукописям.

— Мне, кстати, тоже пора с вами расстаться, — говорит Поэт-Криминолог. — Что я делаю с большим сожалением. На некоторое время я должен забыть о нашем расследовании, проститься со своим хорошим настроением и спуститься во влажный и душный подвал своей настоящей жизни. Вечером мы можем встретиться в бюро моего друга Следователя, или же вы предпочитаете, чтобы я заехал за вами и мы втроем поужинали в Морском клубе?