В ночь, когда густая темнота и свирепый ветер, прилетевший со стороны реки Сомчин, вступили между собой в схватку, сквозь лесную чащу, утопая по лодыжку в опавшей листве, продирались двое - Ку Чхон и хозяйка флигеля, молодая жена янбана Чхве Чи Су. Вскоре они исчезли в неизвестном направлении.

Несколькими днями позже состоялись похороны старика Ба У, без особых почестей, без присутствия распорядителя траурной церемонии. И пока тело усопшего находилось в помещении заднего двора, перед поминальной дощечкой причитала лишь бабушка Каннан, - её охрипший голос напоминал звук кузнечного меха. Когда старуха, обессилев, умолкла, не оказалось никого, кто бы мог продолжить скорбный плач.

Слуги безмолвно и бесшумно передвигались в угрюмой тишине.

Не понять было, что творилось на душе у госпожи Юн, лицо которой ничего не выражало, и у хозяина дома Чхве Чи Су, скорчившегося в своей обычной позе за столом. В воздухе витала тайна: что случилось в усадьбе? Что крылось за наказанием батрака Ку Чхона и последующим его исчезновением? Все ли действия были согласованы между чхампаном Чхве Чи Су и его матерью, госпожой Юн? А слугам оставалось только перешептываться между собой о том, о сём, да гадать происходящее на свой лад. К примеру, они говорили, что госпожа Юн отправила людей на поиски распутной пары, затоптавшей репутацию семьи в грязь. Выяснить, так ли это на самом деле, было невозможно. Но с другой стороны, на фоне мрачной тишины, во флигеле и днем, и ночью царило беспокойство. Юная госпожа Со Хи терзала окружающих - Бон Сун, её мать-портниху, Киль Сана и Сам Воль - одним требованием: позвать к ней маму. Смотреть на то, как в ярости и неистовстве бьется девочка, было невозможно. Портниха же совсем пала духом, она даже заметно похудела. «Бедняжка Со Хи! Если бы она смогла понять, я бы ей объяснила... За что мне такое наказание?!..» - твердила она, утирая слезы.

Со Хи что ни день спрашивала: «Куда уехала мама?»

Ей всегда отвечали одно и то же: «В Сеул».

«Зачем уехала?»

«Чтобы навестить дедушку».

«Почему она не взяла меня с собой?»

«Сеул далеко. Вы бы устали идти пешком».

«А паланкин на что? Я бы в нем сидела».

«Дорога нелегкая. Надо перейти через несколько гор и несколько рек».

«Через реку меня бы перенес на спине Киль Сан».

«Так-то оно так, но в горах живут свирепые тигры. У них глаза горят как огонь в жаровне. Особенно они злы, когда видят детей. Просто ужас!»

Девочка, испугавшись, замолкала на некоторое время, но затем принималась за старое:

«Когда мама вернется?»

«Скоро», - отвечала портниха.

«Когда - скоро? Сколько ночей мне спать до ее приезда?»

Со Хи колотила кулачками по груди женщины. А та ответила:

«Ваша мама приедет, когда вы станете взрослой».

«Сколько ночей пройдет, пока я стану взрослой? Сколько?» - на красивом и гладком лбу ее выступала вздувшаяся вена. Бон Сун Не стоило больших усилий успокоить девочку, чтобы та, в порыве ярости, не упала в обморок.

В этих местах, несмотря на приближение зимы и близкие заморозки, - при безветрии и чистом небе, - дни стояли теплые, точно весной. Солнечный свет с утра наполнял задний двор флигеля, и тепло здесь сохранялось даже с наступлением сумерек. А ночью был слышен шорох падающих листьев на поверхность пруда, где днем всплывали на свету карпы. А затем наступала долгая тихая ночь.

Намучившись за день с Со Хи, Бон Сун крепко спала в женской половине дома. Её мать, портниха, лежала подле и безучастно смотрела на мерцающий огонь лампы. Окна были закрыты, и свет колебался от зажженного фитиля. Со Хи, тоже измотаная, спала как голубь, дыша ровно и тихо.

«Надо встать и работать», - подумала женщина, но не смогла пошевельнуть отяжелевшим телом. И сон не шел. В ее затуманенном усталостью сознании появлялись разрозненные картины, которые уходили и появлялись вновь, и мысли в голове путались будто паутина. Все прошедшие события то удалялись прочь, то явственно возникали вновь пред ее глазами, - видение похоронной процессии с носилками, уносящими старика Ба У за дальний холм, и ветер, поднявший дорожную пыль, заполнил сейчас все пространство комнаты... Видение, вызванное слабым колебанием света лампы и отражением теней...

«Надо бы сходить к бабушке Каннан... Жива ли она еще, дышит ли?..» Она никак не могла совладать своим телом, чтобы подняться. Бон Сун Не казалось, что старик Ба У, опираясь на свою палку, вот-вот появится в дверях и посмотрит на нее своими добрыми, мудрыми глазами. «Спасибо тебе, Бон Сун Не! Зачем ты побеспокоилась о похоронных одеждах для старика? Право, не стоило...» Женщина почти слышала его голос. И в ответ проговорила: «Дедушка Ба У, вы так грустны и печальны... Обстоятельства сложились так, что нельзя было тревожить госпожу. А в моем положении я не могла позволить себе привести доктора Муна. И теперь мне бы хотелось что-то сделать для бабушки Каннан... Давеча, кажется, Ду Ман Не принесла ей какое-то лекарство. Но у нее самой на руках больная свекровь, и средств никаких...»

Бон Сун Не вдруг вспомнила Кви Нё, ее язвительную улыбку, отчего портниха испытывала странное чувство, как если бы только что оправилась от несварения желудка, но при этом неприятный осадок все еще оставался. На душе ее было тревожно и в то же время гадко, словно имела дело со змеей. «Коварная девка!.. Не уймется же никак! Только и делает, что вредит!» Как бы ни старалась Бон Сун Не относиться к Кви Нё лучше, ничего не получалось. И не будет у нее к негоднице никакого сочувствия и расположения! Никогда!

А в доме чхампана Чхве разыгралась нешуточная буря, и никто не ведал, чем все закончится, и слугам приходилось лишь молча наблюдать за происходящим. Хотя они, в известной мере, негодовали. Преданность хозяину требовала от них проявления чувства ненависти и гнева к аморальной парочке, навлекшей тень позора на доброе имя янбана. И они, конечно, переживали, испытывая и ярость, и отвращение, но в большей степени их охватывало недоумение. Эти двое, Ку Чхон и жена чхампана, оказались, безусловно, грешниками, поправшими все моральные устои, они не заслуживали никакого прощения, хотя, возможно, сами не ведали, что творят. И к чему, к какой судьбе вел их поступок? Отчего не сработал инстинкт самосохранения? То, ради чего они переступили, разве можно это назвать любовью? Красивая, молодая женщина, сама добродетель, одним своим существованием могущая стать счастьем для доброй половины мужчин, разве она рождена только для одного лишь страстного желания?

Люди в усадьбе Чхве продолжали пребывать в унынии из-за случившегося. За исключением Кви Нё. Она всем своим видом, и поведением, и ядовитыми словами, словно подливала масло в огонь. Её никто не любил, если не сказать - ненавидел. Это обстоятельство даже подзадоривало женщину. Кви Нё становилась еще более дерзкой и высокомерной по отношению к окружающим. Она была как мяч: чем больше бьешь по нему, тем сильней отскакивает. Скорей всего, это было ее ответной реакцией. В ее присутствии слуги не смели судачить о ней. Лишь один Су Донг ничего не боялся и мог возмущаться, когда ему вздумается, пусть даже Кви Нё находилась в это время рядом:

«Эта девка, что ядовитая змея! Тянет свою поганую голову всё выше и выше!..»

Сам Воль, будучи неравнодушной к Ку Чхону, сочувствовала беглецам. Она даже испытывала некоторую гордость от того, что мужчина, по которому она тайно вздыхала, увел из господского дома красавицу-жену самого хозяина.

- Конечно, они поступили неправильно, - говорила она слугам. - Это большой грех. Но если чувства идут наперекор разуму?.. А эта девка Кви Нё... Как можно быть такой черствой? Гляжу, что она вытворяет, меня просто с души воротит. Ходит тут, посмеивается, точно за театральным представлением наблюдает... А ведь она прислуживала за молодой госпожой. И сейчас всем своим видом показывает, да это на лице ее написано, - как же ей нелегко приходится, какой же тяжелый груз ответственности и заботы лежит на ней!..

- Да она просто гадюка! - вторила ей кухарка, мать Ёни - Ёни Не. - Таковой была с детства. В ней много яда. И все эти сплетни её рук дело...

- Не может этого быть, - сказала портниха Бон Сун Не. - Кто видел, что именно она это сделала?

- Ты просто не знаешь.

- Ну-ка, потише, - встрял в разговор кто-то из слуг. - Лучше не лезтьте никуда... Конечно, Кви Нё та еще стерва... Но и госпожа не так проста, как оказалось...

Надо заметить, Бон Сун Не не очень доверяла слухам, считала их бездоказательными и даже укоряла слуг. Но что касается Кви Нё, она испытывала к той большую неприязнь, нежели к беглецам. Портниха еще больше невзлюбила ее после одного случая, происшедшего на днях. Дело было так. Дочь Бон Сун обратилась к ней с вопросом:

- Мама, что такое таверна?

- Что, что?

- Кви Нё сказала, что мне следовало бы работать в таверне. Что это - таверна?

У портнихи не нашлось что ответить. В другой раз она бы даже отругала дочь, считая ее выходки баловством. Взять хотя бы лицедейство, которым девочка забавляла в хозяйском доме Со Хи, когда та капризничала. Хотя портнихе нынче было не до того, шаманит ли ее дочь или актерствует. Ей хотелось лишь одного - пережить день. Справедливости ради, надо сказать, что Бон Сун Не порой нуждалась в помощи дочери.

Она родила ее уже будучи немолодой. Отца своего девочка никогда не видела, поскольку тот умер до ее рождения. И теперь, наблюдая, как дочь мучается рядом с Со Хи, женщина испытывала большую грусть. «По крайней мере, у нее есть мать», - думала портниха.

То, что Бон Сун играла втайне в шамана, знали все. А Кви Нё однажды решила поддеть девочку: «Хм!.. Одержима духом... Это у тебя с рождения. Взываешь к богам охранять дом, но успокоит ли это души предков? Мала ты еще, чтобы вести себя так... И пение твоё выглядит жалким. На пути своем прольешь ты немало крови на великих горах и реках, прежде чем станешь знаменитой исполнительницей... Ты одна у матери, но зятьев у нее будет много. Хотя ты дочь бедной портнихи и плотника, но мать твоя, благодаря тебе, будет жить хорошо».

Однажды Бон Сун Не решила вызвать Кви Нё на разговор:

- Что ты имеешь против меня?

- А? - Кви Нё сделала вид, что не понимает.

- Я спрашиваю, есть ли у тебя обида на меня? Если да, то ты должна это сказать мне, а не обижать малого ребенка.

- Ради бога, о чем ты говоришь?

- Не притворяйся...

- Я притворяюсь?..

- Злобное твое нутро!.. Чего привязалась к моей дочери?! Что ты за человек?! Зачем говоришь гадости ребенку?!

- Чего только не услышишь... Не везет мне с людьми. Стою - мешаю, сижу - тоже мешаю. Все готовы наброситься на меня с палками. Чего вы все от меня хотите? Человек, если он только не немой, должен говорить. Мне, что, воды в рот набрать? Разве это дело - нападать на человека за то, что он имеет свое мнение? - выговаривала Кви Нё нарочито театрально. Казалось, она говорила правильно, под ее хладнокровным взглядом Бон Сун Не выглядела смущенной.

- На всё у тебя есть ответ, - сказала портниха. У нее от бессилия нервно задергались губы. Её охватила досада за свою слабость, что не смогла дать достойный отпор мерзавке. Это был случай, про который говорят: «Вор бьет обворованного». Само собой разумеется: будучи не искушенной в подобных словесных перепалках, Бон Сун Не не ожидала такого исхода событий. Помнится, в разговор их неожиданно вмешалась жена управляющего Кима:

- Что за шум? Не подобает ссориться людям, едящим из одной посуды! Из-за жалобы ребенка вы готовы распотрошить друг друга... Бон Сун Не, я не думала, что ты такая глупая.

- В самом деле?

- Разве я не права? Только не думай, что я на стороне Кви Нё. Дело в другом... Дети растут, получая побои и слыша порицания и брань от взрослых. На то они и дети. Спору нет, твоя дочь дорога тебе. Но чем больше ты любишь дитя, тем в большей покорности окружающей жизни обязана ты растить его. Так ребенок будет более живучим.

Кви Нё многозначительно усмехнулась и поспешила удалиться.

Следует сказать, что в доме чампхана Чхве портниха имела более высокий статус, нежели обычные слуги, поскольку Бон Сун Не не была крепостной. Сама госпожа Юн очень тепло относилась к ней. Портниху уважали за хорошие манеры и прежде всего за то, что она была по натуре справедливой. Перед ней склоняли головы даже самые грубые мужики. Только одна Кви Нё стояла особняком. Бон Сун Не платила ей тем же, хотя каких-либо явных причин для ненависти не было.

Однажды Кви Нё всё-таки досталось от Со Хи. Дети играли у пруда. Киль Сан, сидя на пеньке, плел из рисовой соломы корзинку. А портниха Бон Сун Не штопала платье, усевшись в комнате перед раскрытой дверью и могла наблюдать за играющими детьми. И в это время во дворе появилась Сам Воль, она прошла к флигелю и, нахмурив брови, уселась на пороге веранды.

- Что за погода стоит на дворе? - проговорила она недовольно. - Не зима вовсе, а будто весна пришла.

- Всё ли так серьезно? - спросила ее Бон Сун Не.

- Что, что?

- Я о бабушке Каннан... Она даже не ест жидкую кашу. Неужели никаких улучшений?

- Да. Жаль старую бездетную женщину... Тяжелая участь.

Стояла ясная погода. Небо было чистое, как стекло. Солнечные блики дрожали на поверхности пруда.

Бон Сун подобрала камешек и бросила в пруд. Со Хи подбежала к Сам Воль:

- Покатай меня на спине, Сам Воль! Покатай, пожалуйста!

- Конечно, юная леди! Прошу! - Женщина с готовностью присела, подставила девочке спину. Наблюдая за Сам Воль, расхаживающую по двору с Со Хи на спине, Бон Сун затянула знакомую песню «Вскармливание младенца молоком»:

«Малыш, не плачь...

Твоя мать далеко.

Она уехала в край, где цветет груша,

В Накяндок...

Чтобы встретить любимого.

Там могилы двух королев

И гробница императора...

Твоя мать туда подалась,

Чтобы излечить свою душу.

Не плачь.

Значит, судьба - потерять маму на седьмой день после рождения.

Ты страдаешь в пеленальной одежде,

Не плачь...

Тигровая бабочка летает

Над цветком шиповника.

Скоро завянут цветы,

Не грусти.

Как вернется весна,

В марте вновь они зацветут...»

- Бон Сун, не заставляй меня плакать, - сказала, утирая слезы, Сам Воль. - Как же грустно ты поешь, девочка.

Портниха, слушая дочь, тоже едва не заплакала. И в это время послышался громкий смех Кви Нё, та приблизилась, раскачивая бедрами, и, поведя плечами, заговорила громко:

- Дети, разбуженные среди ночи, плачут... Тебе, что, приснилось, как побывала в Западном раю и добыла там эликсир вечной молодости?

- Оставь свои ласковые словечки, - ответила Сам Воль и в глазах ее остро блеснуло. - Я знаю, что тебе надо?

Эти две женщины явно недолюбливали друг дружку, и при встрече почти всегда обменивались любезностями.

- Скорбь овдовевшей может знать только вдова, - сказала Кви Нё и посмотрела в сторону Бон Сун Не, словно пытаясь скрытым намеком поддеть портниху.

- Тоже мне открытие сделала... - усмехнулась Сам Воль. - Я не желаю с тобой разговаривать. Иди куда шла.

- Конечно, конечно! - парировала Кви Нё. - Я не грущу и не расстраиваюсь по всякому поводу. Но что касается щепетильного вопроса... Я понимаю юную барышню, переживающую разлуку с матерью, и тебе, потерявшую любимого человека, сочувствую... Малышка катается на спине служанки... жалкое зрелище. Я знаю, что ты чувствуешь, Сам Воль...

- Я бы с удовольствием набила тебе рожу, но боюсь, не хватит воды, чтобы потом отмыть руки. Убирайся- ка ты отсюда подальше.

- Да ты мне завидуешь! От зависти у тебя живот разболелся, да?

- Ага, точно, разболелся. Иди, потрогай! - Сам Воль двинулась к Кви Нё, и когда они оказались близко лицом к лицу, случилось непредвиденное. Со Хи, сидящая на спине у Сам Воль, плюнула в лицо Кви Нё. Та, никак не ожидавшая этого, отшатнулась. Сам Воль рассмеялась, Бон Сун тоже прыснула со смеху. Мальчишка Киль Сан, пораженный, встал.

- Юная госпожа! - окликнула девочку удивленная портниха.

- Это тебе кунжут с солью, - сказала Бон Сун. - Будешь знать, как язвить! Всегда получишь сдачу! Ха-ха-ха...

- Что тут смешного? - с красным, от ярости, лицом, закричала Кви Нё. - Что смешного? - она дала затрещину Бон Сун, и, бросив на Со Хи взгляд, полный ненависти, поспешила прочь.

- Юная леди! - Бон Сун Не отложила свое занятие и ступила во двор, строго взглянула на Со Хи. - Негоже так поступать вам. Нельзя плеваться даже в животных. Если бы бабушка, госпожа Юн узнала обо всём, она бы отчитала за ваши манеры и вас, и меня.

- Я больше так не буду, - пообещала Со Хи. - Но я ненавижу эту Кви Нё.

Утомившаяся за день, Со Хи спала рядом с Бон Сун Не.

«У людей много недостатков и разные характеры. Что же такое в натуре Кви Нё, чтобы так относиться к окружающим... к ребенку?» - думала портниха. Со Хи пошевелилась и во сне потянулась к женщине, припала к её груди. Затем открыла глаза, медленно поднялась и села. Она увидела, что рядом не мать и разразилась плачем.

- Перестаньте, юная леди, вы всех разбудите, - женщина взяла девочку на руки. А та не унималась и, суча ногами, продолжала плакать пуще прежнего. В это время снаружи раздался окрик:

- Бон Сун Не!

- Да, госпожа! - испуганная портниха положила девочку на постель и открыла дверь. У порога стояла пожилая госпожа Юн. Свет, падавший с комнаты, освещал ее широкий лоб и глубоко посаженные глаза. Фигура ее на фоне густой темени, выглядела точно привидение.

- Госпожа... - пробормотала портниха и посторонилась. «Неужели плач девочки был слышен и в Большом доме? - подумала она. - Нет. Скорей всего, госпожа, страдая от бессонницы, бродила вблизи флигеля.»

- Прекрати сейчас же плакать! - велела внучке спокойным голосом госпожа Юн. Со Хи, хотя и боялась бабушку, но сейчас ее присутствие ничуть не страшило девочку. Она запричитала:

- Хочу к маме! К маме!..

Госпожа Юн вышла во двор и подошла к растущей у пруда иве, стала шарить. В темноте ее белый рукав блузки напоминал крыло журавля. Наконец, она обломала ветку, вернулась в комнату.

- Прекрати плакать!

Бон Сун Не со страхом наблюдали за хозяйкой.

- Не престанешь?!. - Старуха ударила прутом по ноге девочки, затем еще ударила, и еще.

- Пожалуйста, госпожа! Не надо! - умоляюще запричитала портниха.

На нежных икрах девочки появились красные полосы. Со Хи вскочила и стала кидаться предметами, что попадались под руку: мотками ниток, игрушками... Госпожа Юн опустила руки, тонкие губы на ее неподвижном лице скривились в судорожной улыбке.

- Упрямая девчонка! - пробормотала она, и, выйдя во двор, бросила прут, затем отправилась к себе, растворилась в темноте.

Бон Сун Не взяла девочку на руки, которая была почти без чувств. А прибежавшая Сам Воль побрызгала водой в лицо ей. Со Хи пришла в себя, но уже не заплакала, а только издала полный отчаяния крик:

- Позовите мою маму!