Частый стук копыт гулким эхом расходился в воздухе. Ритмичный, взволнованный, он звучал в такт биению моего сердца. Двойка пегих коней уносила нашу повозку все дальше от императорской резиденции. Ленты тьмы летели рядом и, словно щупальца гигантского спрута, извивались над землей. Они тянулись во все стороны, путали следы, создавали новые, усыпляли оказавшихся на дороге путников. Но я едва ли обращала на них внимание.

Сидя на полу крытой повозки и прижимаясь к боку Самаэля, я изо всех сил старалась не поддаваться отчаянию.

Айры в резиденции вот-вот очнутся. Тьма не сможет удерживать их под наведенным сном долго — все-таки внутренние блоки у высокородных сильны. Скоро Тайдариус Четвертый узнает о предательстве Самаэля, о моей тайне, и объявит нас вне закона. Начнет охоту. И тогда, совсем как в ту роковую ночь, когда Лаур меня продал, гончие возьмут мой след. Уже не псы — имперские охотники. Опасные, безжалостные. Разве возможно скрыться от таких?

Беспокойство в груди росло. Крепло, как набирающий силу вихрь, скручивало мои внутренности, заставляло все во мне болезненно сжиматься. Не только из-за страха перед карой Тайдариуса. Я думала о Самаэле, вспоминала наш короткий разговор в саду и будто заново слышала: «Никто тебя не поймает, Эвелин».

Меня. Не нас. Почему он сказал так? Что задумал?

Спросить напрямую я не могла — Самаэль, кажется, дремал. Он потратил много сил, чтобы укрыть резиденцию тьмой, и продолжает тратить их сейчас, путая наши следы. Прижимаясь к его боку, я чувствовала, как часто вздымается его грудь, ощущала исходящий жар. И я не хотела мешать. Пусть Самаэль делает то, что считает правильным. Я тоже поступлю так.

Я останусь. Не побегу спасаться в одиночку, даже если Самаэль об этом попросит. Пусть это глупо, пусть наивно, но каким бы ни оказался финал нашей истории, я встречу его с Самаэлем. В конце концов, он ведь сам говорил, что мы разделим одну судьбу на двоих. И я хочу этого. По-настоящему хочу. Не из благодарности или чувства долга. Это нечто гораздо более глубокое, личное. Почти эгоистичное. Потому что Самаэль нужен мне. Любым. И мне неважно, как он выглядит: обезображен ли шрамами, как молвят в городе, или обожжен до черноты. Не видя лица, я разглядела нечто более прекрасное — его душу.

Часа через три мы остановились на маленьком гостевом дворе. Таком убогом, что не оставалось сомнений: даже городские бывают тут нечасто, только низкородные. Еще до того, как мы выбрались из повозки, ленты тьмы опутали дом, заскользили по территории. Очертили ее, будто защитным барьером, и замерли. Самаэль прошел внутрь. Я же осталась на улице, кутаясь в наведенный плащ.

Совсем скоро Самаэль вернулся. За ним, переваливаясь с боку на бок, семенила полная женщина с каким-то свертком. Не поднимая взгляда, она впихнула его мне в руки, развернулась и зашагала обратно в дом. Однако дойти не успела — на пороге тьма опутала ее, будто коконом, и погрузила в наведенный сон.

Ржание и скрип колес заставили меня переключить внимание с женщины на дорогу. Рядом с нашей повозкой остановилась другая — такая же старая и убогая, как гостевой двор. На козлах сидел плюгавый мужичок в растянутой серой рубахе. Дождавшись, когда мы заберемся внутрь, он щелкнул поводьями. Я мельком глянула на вившееся у него над головой темное облако и повернулась к Самаэлю.

— Поешь, — кивнул он на сверток у меня в руках.

Но я не послушалась, даже не посмотрела вниз. Отложила сверток и придвинулась к Самаэлю. Что-то в его голосе меня насторожило.

Несколько мгновений я всматривалась во тьму под капюшоном, будто надеясь поймать его взгляд — тепло-карий, почти золотой. Как тогда, еще в первые дни нашего знакомства. А потом одним быстрым движением, словно змея в броске, я вскинула руку. Самаэль попытался перехватить ее, но я успела коснуться пальцами гладко выбритой щеки. Слишком горячей, чтобы ошибиться.

— Да ты горишь! Надо вернуться на постоялый двор. Уверена, у них найдутся хотя бы простейшие микстуры и…

— Нет времени, Эвелин.

— На такое время всегда найдется! — я бросила беспокойный взгляд на дорогу, оставшуюся позади.

— Эвелин, не надо, — Самаэль мягко потянул меня на себя, заставляя повернуться к нему. — Мы не можем медлить, — произнес он настойчиво.

— Пожалуйста, хотя бы на пару минут. Где-нибудь поблизости наверняка есть колодец. Можно смочить водой тряпку и попытаться сбить жар.

— Это не поможет.

—  Самаэль, пожалуйста! — взмолилась я, в отчаянии сжимая его пальцы.

— Этот жар не сбить. И микстуры тут не помогут. Не стоит тратить время попусту.

— Что? Но почему?

— Потому что это проклятие, Эвелин.

Я растерянно моргнула. Как — проклятие? Какое? Чернокнижников? Но до его пробуждения же еще полгода!

Самаэль тихо усмехнулся и качнул головой.

— Тьма над резиденцией развеялась. Тайдариус обо всем узнал и активировал проклятие.

— Активировал? Как?

— Это поводок, которым правители держат чернокнижников. Никто не стал бы подпускать нас к вершинам власти, не имея возможности усмирить. Еще один залог нашей верности: вместе с принесением клятвы мы отдаем часть крови. Через нее можно заставить скрытое в нас проклятие проснуться раньше.

Я упрямо мотнула головой. По-детски наивно, не думая, не понимая, что и почему делаю. Я просто не желала верить, что у меня отняли последнее — время с Самаэлем.

Нет! Только не сейчас! Не когда я наконец смогла понять, что чувствую, когда сделала выбор. Не отдам! Мои пальцы на руке Самаэля сжались сильнее. Будто вцепись я что есть мочи — и удержу.

— Сколько?..

— Не знаю. От пары часов до трех суток. Надеюсь, оставшегося времени хватит, чтобы добраться до поместья. Я должен лично снять печать с лаборатории. Иначе внутрь не попасть.

— Ты знал, что так случится? — голос надломился. — Почему не сказал? Почему не попытался помешать. Почему… почему?..

Слова не приходили. Горло стянуло, не позволяя наполнить грудь воздухом. Его будто не осталось вовсе. Все, что я могла — шептать одно слово, задыхаясь, и всматриваться во тьму. Во тьму, в которой я вновь смогла различить чуть прищуренные светло-карие глаза. В них не читалось обиды или сожаления — только бескрайний океан нежности и непонятного мне спокойствия.

Он всегда знал, что рано или поздно проклятье убьет его. Знал, что, пойдя на преступление против империи — сохранив жизнь сначала Айрис, а потом и мне — рискует. И сейчас в его взгляде я видела уверенность. Согласие с каждым принятым решением, с каждым сделанным шагом. А еще я видела нежность. Такую, от которой стягивает сердце. От которой сковавший мое тело лед с треском ломается. Разлетается сотней осколков и вспарывает ими последний бастион моей выдержки. Я падаю, прижимаюсь к Самаэлю и до крови прикусываю губу, сдерживая крик. И только слезы сдержать я оказалась не в силах.