Полюдье

Ключом к пониманию ранней русской государственности является полюдье. Для нас чрезвычайно важно установление существования полюдья на уровне одного союза племен, то есть на более низкой ступени развития, чем "союз союзов" – Русь. Для племенного союза вятичей мы имеем сведения о полном круговороте полюдья – ежегодный объезд "светлым князем" всей подвластной территории, сбор "одежд" (очевидно, пушнины) и сбыт собранных ценностей вниз по Дону в Итиль, взамен чего вятическая знать получала в IX веке и большое количество восточного серебра в монетах, и восточные украшения, повлиявшие на местное племенное ремесло.

Рядом с племенным союзом вятичей ("славян") существовал одновременно с ним суперсоюз Русь, объединивший пять-шесть отдельных племенных союзов, аналогичных вятическому. Здесь тоже бытовало полюдье (русы везли свои меха "из отдаленнейших концов славянства"), но оно существенно отличалось от вяти-ческого прежде всего размерами подвластной территории, а следовательно, должно было отличаться и иной, более высокой организацией сбора дани.

У Руси, как и у вятичей, второй задачей был сбыт результатов полюдья. Восточный автор IX века описывает грандиозный размах торговых экспедиций русов, значительно превышающих то, что мы можем предполагать для вятичей. Русы сбывали свои товары и в Византию, и в земли Халифата, доходя до Рея, Багдада и Балха (!).

Император Константин VII Багрянородный и телохранители

Одни и те же явления, происходившие в каждом из самостоятельных племенных союзов и в синхронном им суперсоюзе Руси, при всем их сходстве отличаются тем, что происходившее в "союзе союзов" было на порядок выше того, что делалось внутри отдельных союзов, еще не достигших высшей степени интеграции.

Пожалуй, именно здесь и лежит точка отсчета новых социально-экономических отношений, новой формации. Союз племен был высшей ступенью развития первобытно-общинного строя, подготовившей отдельные племена к предстоящей исторической жизни в больших объединениях, в которых неизбежно и быстро исчезали древние патриархальные формы связи, заменяясь новыми, более широкими. Создание союза племен было уже подготовкой к переходу к государственности. "Глава глав", возглавлявший десяток племен и называвшийся "светлым государем" или, в передаче иноземцев, "царем", был уже не столько повелителем первобытных племен, сколько главой рождающегося государства. Когда же общество поднимается на порядок выше и создает из союзов племен новое (и количественно, и качественно) объединение, "союз союзов" племен, то вопрос о государственности может решаться только однозначно:

там, где интеграция племен достигла такого высочайшего уровня, государство уже сложилось.

Когда летописец детально перечислял, какие из восточнославянских племенных союзов вошли в состав Руси, то он описывал своим читателям государство Русь на одном из этапов развития (в первой половине IX века), когда Русь охватила еще только половину племенных союзов. Полюдье – первая, наиболее обнаженная форма господства и подчинения, осуществления права на землю, установления понятия подданства. Если в союзе племен полюдье еще в какой-то мере может основываться на старых племенных связях, то в суперсоюзе оно уже полностью абстрагировано и отделено от всяких патриархальных воспоминаний.

В связи с теми фальсификациями, которые допускают в отношении русской истории норманнисты, необходимо отметить, что в источниках полюдье предстает перед нами как чисто славянский институт со славянской терминологией. Полюдье известно, например, в Польше, где оно называлось "стан", а взимаемые поборы – "гощенье".

Русское слово "полюдье" мы встречаем и в летописях, и в грамотах. Никакого отношения к варягам полюдье не имеет; напротив, в скандинавских землях для обозначения этого явления употреблялось русское, славянское слово. В скандинавской саге о Гаральде при упоминании подобных объездов используется заимствованное славянское слово "poluta" ("polutasvarf"). Тем же славянским словом обозначает круговой княжеский объезд и император Константин Багрянородный.

Полюдье как объезд отдаленнейших славянских земель было известно восточным авторам задолго до появления норманнов на Руси. Его можно считать характерным для всего IX века (может быть, и для конца VIII века?) и для первой половины X века, хотя как локальное пережиточное явление оно известно и в XII веке. Подробное описание полюдья для середины X века оставил нам император Константин, а один из трагических эпизодов – убийство князя во время сбора полюдья – подробно описывает летопись под 945 годом.

Анализируя полюдье 940-х годов, мы должны распространять представление о нем и на более раннее время (вплоть до рубежа VIII-IX веков; разница в объеме земель, подвластных Руси, была, но она уже не создавала качественного отличия. Суперсоюз начала IX века из пяти-шести племенных союзов и суперсоюз середины X века из восьми – десяти союзов принципиально не отличались один от другого.

Начнем рассмотрение русского полюдья с описания императора Константина (около 948 года), переставив некоторые разделы по тематическому принципу.

Константин Багрянородный.

"О русах, приезжающих из России на моноксилах в Константинополь".

"Зимний и суровый образ жизни этих самых Ру-сов таков. Когда наступает ноябрь месяц, князья их тотчас выходят со всеми Русами из Киева и отправляются в полюдье, то есть круговой объезд и именно в славянские земли Вервианов [Древлян] Другувитов [Дреговичей] Кривитеинов [Кривичей] Севернее [Север]

и остальных славян, платящих дань Русам. Прокармливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце, когда растает лед на реке Днепре, снова возвращаются в Киев. Затем забирают свои однодревки, снаряжаются и отправляются в Византию…"

"Однодревки, приходящие в Константинополь из Внешней Руси, идут из Невогарды [Новгорода], в которой сидел Святослав, сын русского князя Игоря, а также из крепости Милиниски [Смоленска] из Телюцы [Любеча] Чернигож [Чернигова] и из Вышеграда [Вышгород близ Киева]. Все они спускаются по реке Днепру и собираются в Киевской крепости, называемой "Самватас" (?). Данники их, славяне, называемые Кривитеинами [Кривичами] и Ленсанинами [Полочанами], и прочие славяне рубят однодревки в своих горах в зимнюю пору и, обделав их, с открытием времени (плавания), когда лед растает, вводят в ближние озера.

Затем, так как они ("озера") впадают в реку Днепр, то оттуда они и сами входят в ту же реку, приходят в Киев, вытаскивают лодки на берег для оснастки и продают русам. Русы, покупая лишь самые колоды, расснащивают старые однодревки, берут из них весла, уключины и прочие снасти и оснащают новые…"

Интереснейший рассказ о полюдье императора Константина, ежегодно видевшего своими глазами русские "однодревки" – моноксилы, давно известен историкам, но ни разу не было сделано попытки воссоздать полюдье середины X века во всем его реальном размахе как общерусское ежегодное явление. А без этого мы не сможем понять и сущности государства Руси в VIII-X веках.

Начнем с "однодревок", в которых нередко видели маленькие утлые челноки славян, выдолбленные из одного дерева, чем объяснялось их греческое наименование – "моноксилы". Маленькие челноки, вмещавшие всего лишь по три человека, в то время действительно бытовали, как мы знаем по "Записке греческого топар-ха", младшего современника Константина. Но здесь речь идет о совершенно другом: уже из приведенного текста видно, что суда оснащались уключинами и веслами, тогда как челноки управлялись одним кормовым веслом и никогда не имели уключин и распашных весел: челнок был слишком узок для них.

Характер моноксилов выясняется при описании прохождения их через днепровские пороги: люди выходят из судов, оставляя там груз, и проталкивают суда через порожистую часть, "при этом одни толкают шестами нос лодки, а другие середину, третьи – корму". Везде множественное число; одну ладью толкает целая толпа людей; в ладье не только груз, но и "закованные в цепи рабы". Ясно, что перед нами не челноки-долбленки, а суда, поднимавшие по 20-40 человек (как мы знаем по другим источникам).

О значительном размере русских ладей свидетельствуют и слова Константина о том, что, проделав самую тяжелую часть пути, протащив свои суда через пороги, русы "опять снабжают свои однодревки недостающими принадлежностями: парусами, мачтами и реями, которые привозят с собой". Мачты и реи окончательно убеждают в том, что речь идет не о челноках, а о кораблях, ладьях. Однодревками же они названы потому, что киль судна изготавливался из одного дерева (10– 15 метров длиною), а это позволяло построить ладью, пригодную не только для плавания по реке, но и для далеких морских путешествий.

Весь процесс ежегодного изготовления нескольких сотен кораблей уже говорит о государственном подходе к этому важному делу. Корабли готовились во всем бассейне Днепра ("озера", вливающиеся в Днепр) и даже бассейне Ильменя. Названы обширные земли кривичей и полочан, где в течение зимы работали корабелы.

Нам уже хорошо знакомо это огромное пространство днепровского бассейна, все реки которого сходятся у Киева; еще в V-VI веках, когда началось стихийное движение северных славянских племен на юг, Киев стал хозяином днепровского судоходства. Теперь во всем этом регионе "данники" русов рубят однодревки в "своих горах". Правда, Константин пишет о том, что славяне-данники продают в Киеве свои свежеизготов-ленные ладьи. Но не случайно император связал корабельное дело с подданством Руси; очевидно, это было повинностью славян-данников, получавших за ее выполнение какую-то плату.

О применении государственного принципа в деле изготовления торгового флота говорит и то, что Константином указаны областные пункты сбора кораблей на протяжении 900 километров: Новгород (бассейн Ильменя, Десны и Сейма), Смоленск (бассейн Верхнего Днепра), Чернигов (бассейны Десны и Сейма), Лю-беч (бассейн Березины, часть Днепра и Сожа), Вышго-род (бассейн Припяти и Тетерева). В Киеве было отведено специальное урочище (очевидно, Почайна?), где окончательно оснащивались все ладьи, доставленные с этих рек. Название этой крепости – "Самватас" – до сих пор не расшифровано учеными.

Итак, процесс изготовления флота занимал зимнее время и часть весны (сплав и оснастка) и требовал усилий многих тысяч славянских плотников и корабелов. Он был поставлен под контроль пяти областных начальников, из которых один был сыном великого князя, и завершался в самой столице. К работе мужчин, делавших деревянную основу корабля, мы должны прибавить труд славянских женщин, ткавших паруса для оснастки флотилии.

Численность торгового флота нам неизвестна; военные флотилии насчитывали до 2 тысяч судов. Ежегодные торговые экспедиции, вывозившие результаты полюдья, были, очевидно, менее многочисленными, но не могли быть и слишком малы, так как им приходилось пробиваться через земли печенегов, грабивших русские караваны у Порогов.

Примем условно численность однодревок в 400-500 судов. На один парус требовалось около 16 квадратных метров "толстины" (грубой, но прочной парусины), что выражалось примерно в 150 локтях ткани. Это была задача для двух ткачих на всю зиму. Учитывая, что после порогов ставили запасные паруса, мы получаем такой примерный расчет: для изготовления всех парусов требовалась работа 2 тысяч ткацких станов на протяжении всей зимы, то есть труд женщин 80-100 тогдашних деревень. Добавим к этому выращивание и прядение льна и конопли и изготовление примерно 2 тысяч метров "ужищь" – корабельных канатов.

Все эти расчеты (дающие, разумеется, лишь приблизительные итоги) показывают все же, что за лаконичными строками источника мы можем и должны рассматривать упоминаемые в них явления во всем их реальном жизненном воплощении. И оказывается, что только одна часть того социального комплекса, который кратко именуется полюдьем, представляет собой значительную повинность. Постройка станов, транспортировка дани в Киев, изготовление ладей и парусов к ним – все это первичная форма отработочной ренты, тяжесть которой ложилась как на княжескую челядь, так и на крестьян-общинников.

Рассмотрим с таких же позиций само полюдье как ежегодное государственное мероприятие, раскроем, насколько возможно, его практическую организационную сущность. Трактат императора Константина содержит достаточно данных для этого.

Во-первых, мы знаем земли тех племен (точнее, племенных союзов), по которым проходило полюдье. Это область древлян (между Днепром, Горынью и верховьями Южного Буга); область дреговичей (от Припяти на север до водораздела с бассейном Немана и Двины, на востоке – от Днепра включительно); обширная область кривичей в верховьях Днепра, Двины и Волги и, наконец, область северян, охватывающая Среднюю Десну, Посемье и бассейны верховий Пела и Ворсклы.

Если мы изобразим эти четыре области на карте, то увидим, что они охватывают пространство 700x1000 километров, почти соприкасаясь друг с другом, но оставляя в середине большое "белое пятно" около 300 километров в поперечнике. Оно приходится на землю радимичей. Радимичи не включены Константином Багрянородным в перечень племен, плативших дань Киеву. Император был точен: радимичи покорены воеводой Владимира Волчьим Хвостом только в 984 году, после битвы на реке Песчане, спустя 36 лет после написания трактата.

Во-вторых, мы знаем, что полюдье продолжалось 6 месяцев (с ноября по апрель), то есть около 180 дней.

В-третьих, мы можем приложить к сведениям Константина скорость перемещения полюдья (не забывая об ее условности), равную примерно 7– 8 километрам в сутки.

В-четвертых, мы знаем, что объезд был круговым и, если следовать порядку описания племен, двигался "посолонь" (по солнцу).

Помножив количество дней на среднюю суточную скорость (7– 8 километров ), мы получаем примерную длину всего пути полюдья – 1200– 1500 километров. Каков же мог быть конкретный маршрут полюдья? Объезд по периметру четырех племенных союзов нужно сразу отвергнуть, так как он шел бы по полному бездорожью лесных и болотистых окраин и в общей сложности составил бы около 3 тысяч километров.

В летописном рассказе о "реформах" Ольги есть две группы точных географических приурочении: на севере близ Новгорода – Мета и Луга, а на юге близ Киева – Днепр и Десна. Полюдье, отправлявшееся осенью из Киева и возвращавшееся по весне туда же, могло воспользоваться именно этими киевскими реками, образующими почти полное кольцо: сначала путь вверх по Днепру до Смоленска, а затем – вниз по Десне до Ольгиного города Вышгорода, стоявшего у устья Десны.

Проверим это подсчетом: путь от Киева до Смоленска вдоль берега Днепра (или по льду) составлял около 600 километров. Заезд к древлянам до Искоростеня, где Игорь собирал дань, увеличивал расстояние на 200– 250 километров. Путь от Смоленска к Киеву, вдоль Десны на Ельню (город упоминается в XII веке), Брянск и Чернигов составлял примерно 700– 750 километров. Общее расстояние (1500– 1600 километров ) могло быть пройдено с ноября по апрель.

Удовлетворяет он нас и в отношении всех четырех упомянутых Константином племенных союзов. Первыми в его перечне стоят вервианы (древляне); вероятнее всего, что княжеское полюдье начиналось с ближайшей к Киеву земли древлян, лежавшей в одном дне пути от Киева на запад. На пути из Киева в столицу древлянской земли – Искоростень – лежал городок Малин, не упомянутый летописью, но, вполне вероятно, являвшийся резиденцией древлянского князя Мала, сватавшегося к Ольге. Кроме Искоростеня полюдье могло посетить и Вручий (Овруч), лежащий в 50 километрах к северу от Искоростеня.

Древлянская дань, собранная в ноябре, когда реки еще не стали, могла быть сплавлена по Ужу в Днепр к Чернобылю и оттуда в Киев, чтобы не отягощать предстоящего кругового объезда.

От древлянского Искоростеня (и Овруча) полюдье должно было двигаться в северо-восточном направлении на Любеч, являвшийся как бы северными воротами "Внутренней Руси" Константина Багрянородного. Следуя на север, вверх по Днепру, полюдье попадало в землю другувитов (дреговичей), живших на обоих берегах реки, и далее на запад. На восточном берегу Днепра дреговичи соседствовали с радимичами.

В верхнем течении Днепра княжеский объезд вступал в обширную область кривичей, проходя по ее южной окраине, и достигал кривичской столицы – Смоленска. Далее путь мог идти на древнюю Ельню на Десне и где-то близ Брянска входил в северо-западную окраину Северской земли (Новгород-Северский, Севск) и через Чернигов, лежавший уже вне Северщи-ны, приводил Десною к Киеву.

Этот круговой маршрут не пересекал поперек земли перечисленных племен, а шел по внутренней кромке владений каждого из четырех племен, везде огибая белое пятно радимичей, не упомянутых императором Константином в числе подвластных Руси. Сдвинуть предложенный маршрут куда-либо в сторону не представляется возможным, так как тогда неизбежно выпадет одно из племен или сильно изменится скорость движения по сравнению с 1190 годом, когда, как установлено, полюдье двигалось со средней скоростью 7– 8 километров в день.

Средняя скорость перемещения полюдья не означает, разумеется, что всадники и ездовые проходили в сутки всего лишь 7– 8 километров. День пути в таких лесистых областях обычно приравнивается к 30 километрам В таком случае весь княжеский объезд в 1500 километров может быть расчленен на 50 суточных отрезков: день пути и ночлег. Место ночлега, вероятно, и называлось в X веке становищем. На более длительные остановки остается еще 130 дней.

Таким образом, мы должны представить себе полюдье как движение с обычной скоростью средневековой конной езды, с остановками в среднем на 2-3 дня в каждом пункте ночлега. В крупных городах остановки могли быть более длительными за счет сокращения пребывания в незначительных становищах.

Медленность общего движения давала возможность заездов в стороны от основного маршрута; поэтому путь полюдья представляется не линией, а полосой в 20– 30 километров шириной, по которой могли разъезжать сборщики дани (данники, вирники, емцы, отроки и т. п.).

В полосе движения "большого полюдья", описанного Константином Багрянородным, нам по источникам X-XII веков известен целый ряд городов и городков (по археологическим данным, нередко восходящих к X веку), которые могли быть становищами полюдья:

Путь от Киева

Искоростень

Вручий

Чернобыль

Брягин

Любеч

Стрежев

Рогачев

Копысь

Одрск

Каспля

Красный

Смоленск

Путь от Смоленска

Догобуж (?) Лучин (?)

Ельня

Рогнедино

Пацынь

Заруб

Вщиж

Дебрянск

Трубеч

Новгород-Северский

Радогощ

Хороборь

Сосница

Блестовит

Сновск

Чернигов

Моравийск

Вышгород

Киев

Пять городов (Киев, Вышгород, Любеч, Смоленск и Чернигов) из этого списка названы Константином, остальные в разное время по разным поводам упоминаются летописцами и грамотой Ростислава Смоленского.

В одном из городов, Копысе, память о полюдье сохранилась вплоть до XII века. Среди большого количества пунктов, упоминаемых грамотой Ростислава (1136 год), только в двух собирали подать, называемую полюдьем: "На Копысе полюдья четыре гривны…"

Копысь расположен на Днепре, на пути нашего полюдья.

Смоленск был самым отдаленным и поворотным пунктом кругового княжьего объезда, серединой пути. Где-то поблизости от Смоленска полюдье должно было перейти в речную систему Десны. Возможен заезд в Дорогобуж, но деснинский путь начинался, по всей вероятности, с Ельни. Смоленск обозначен Константином как один из важных центров, откуда весной, после вскрытия рек, идут ладьи-моноксилы в Киев. Вполне возможно, что дань, собранная в первой половине полюдья, не возилась с собой, а оставалась в становищах до весны, когда ее можно было легко сплавить вниз по Днепру. Главнейшим пунктом хранения дани мог быть Смоленск, названный Константином крепостью.

Полюдье было, несомненно, многолюдным. Константин пишет, что князья выезжают в ноябре "со всеми русами". Игорь выехал в деревскую землю со всей своей дружиной и, собрав дань, отправил большую часть дружины с данью в Киев, а сам остался во враждебной земле с "малой дружиной". Надо думать, что эта меньшая часть дружины казалась князю все же достаточной, для того чтобы поддержать престиж великого князя и оградить его безопасность.

Вместе с дружиной должны были ехать в полюдье конюхи, ездовые с обозом, различные слуги, "кор-мильцы"-кашевары, "ремественники", чинившие седла и сбрую, и т. п. Некоторое представление о численности полюдья могут дать слова Ибн-Фадлана (922 год) о киевском князе: "Вместе с ним (царем ру-сов) в его замке находятся 400 мужей из числа богатырей, его сподвижников и находящиеся у него надежные люди…" Даже если учесть, что князь должен был оставить в Киеве какую-то часть "богатырей" для обороны столицы от печенегов, то и в этом случае полюдье состояло из нескольких сотен дружинников и "надежных людей". Всю эту массу должно было принять становище.

Великий князь Олег Киевский получает дань от покоренных племен. Радзивилловская летопись. XV в.

По зимнему времени в становище должны были быть "истьбы" – теплые помещения для людей, конюшни, амбары для склада и сортировки дани, сусеки и сеновалы для заранее запасенного зерна и фуража. Становище должно было быть оборудовано печами для выпечки хлеба, жерновами, кузницей для разных оружейных дел.

Многое в обиходе становища должно было быть заготовлено заранее, до нашествия самого полюдья. Должны были быть люди, исполнявшие разнообразные работы по подготовке становища, по обслуге его во время полюдья и охранявшие комплекс становища (может быть, с оставленной до весны данью) до следующего приезда князя с его "богатырями".

То обстоятельство, что полюдье не проникало в глубинные области племен, а шло лишь по самой границе территории каждого племенного союза, заставляет нас задуматься над способом сбора дани. Надо думать, что механика сбора дани непосредственно с крестьянского населения была уже достаточно разработана местными князьями и определенное количество дани из отдаленных районов заранее свозилось к пунктам, через которые проходило полюдье киевского князя.

Мы не должны представлять себе полюдье как разгульный разъезд киевской дружины по весям и городам без всякого разбора. Дань была тарифицирована (это мы знаем по событиям 945 года), и, по всей вероятности, полюдье, производившееся ежегодно, посещало из года в год одни и те же становища, к которым местные князья заранее свозили обусловленную дань, то есть "везли повоз".

Маршрут полюдья отстоял на 200– 250 километров от внешних границ племенных союзов древлян, дреговичей, кривичей и северян. Без предварительного "повоза", организованного местной племенной знатью, трудно представить себе такой большой и громоздкий механизм, как полюдье. Ведь если бы наездам прожорливой и жадной массы киевских дружинников постоянно подвергались одни и те же местности по Днепру и Десне, то население этих мест просто разбежалось бы, ушло в глубь племенной территории, подальше от опасной трассы кругового объезда. Если этого не происходило, значит, местные князья, оберегая свое положение в племени и стремясь к равномерному распределению киевской дани, гарантировали привоз фиксированной дани в становища полюдья.

Нарушение договоренности с Киевом могло привести к тому, что полюдье превратилось бы в поход против того или иного племенного союза. Поэтому полюдье следует представлять себе не как первичную форму сбора дани, а как итоговую фазу этого процесса, охватившего и местные племенные дружины.

Самым обширным племенным союзом были кривичи. Дань, следуемая с них, должна была стекаться в их столицу – Смоленск. Он был перепутьем между Новгородом и Киевом и, как уже выяснено, поворотным пунктом большого полюдья. В силу этого нас не должно удивлять наличие под Смоленском огромного лагеря – города IX-X веков в Гнездове. Курганное кладбище IX-XI веков содержало около 5 тысяч могил, являясь крупнейшим в Европе. А. Н. Насонов имел все основания говорить: "Нет сомнения, что в старом Смоленске IX-XI веков сложилась своя сильная феодальная знать, богатство которой раскрывает содержимое гнездовских погребений. Она выросла на местном корню: гнездовские курганы в массе своей принадлежали кривичам, как признают все археологи. Можно думать, что богатство и могущество этой знати держалось на эксплуатации зависимого и полузависимого населения". Вот эта выросшая на местном корню племенная знать и могла быть промежуточным звеном между кривичской деревней и полюдьем киевского князя, которое никоим образом не могло охватить всей огромной территории кривичей.

Интересный и полный красочных подробностей рассказ о полюдье содержит русская летопись под 945 годом. Князь Игорь Старый только что совершил два похода на Византию. Во время первого морского похода 941 года Игорь возглавлял эскадру в 10 тысяч кораблей. Цифра, вероятно, преувеличена, но русский флот все же повоевал тогда все юго-западное побережье Черного моря: Вифинию, Пафлагонию, Гераклею Понтийскую и Никомидию. Пострадал даже Босфор ("Суд весь пожьгоша"). Только знаменитые греческие огнеметы, стрелявшие "яко же мълния", отогнали русских от Константинополя.

Сразу же после неудачи князь Игорь начал готовить новый поход. Киевским князем были наняты заморские варяги и степные печенеги (у них даже заложников взяли); были приглашены далекие северные дружины словен и кривичей и южные войска днестровских тиверцев. Войско шло в 943 году и сухопутьем, и по морю. Херсонесские греки извещали императора Романа: "Се идуть Русь бес числа корабль – покрыли суть море корабли!"

Когда Игорь стоял уже у Дуная, император прислал к нему послов о мире. Игорь начал совещаться с дружиной, которая была рада без сражений получить дань с империи: "…еда [едва ли] къто весть, къто одолееть – мы ли, они ли? Ли с морем къто советен? Се бо не по земли ходим, но по глубине морьстей и обща съмерть вьсем…" Взяв откуп у греков, Игорь возвратился в Киев, а на следующий год заключил с Романом и Константином Багрянородным договор, разрешавший Руси посылать в Константинополь ради торга "корабля, елико хотять… оже с миром приходять". Договор был утвержден в Киеве в соборной церкви святого Ильи на Подоле и на холме у идола Перуна.

Двукратный нажим на Византию в 941 и 943 годах, возможно, был вызван какими-то препятствиями, которые чинили греки русской торговле, несмотря на договор 911 года, заключенный с отцом Романа и Константина. Ряд ограничений содержится и в договоре 941 года, но путь русским кораблям в торговый центр мира – Царьград – был открыт. Киевское правительство, сильно потратившееся на организацию двух грандиозных флотилий (из которых одна сильно пострадала) и на содержание наемных войск, нуждалось в пополнении своих ресурсов вообще и экспортных в частности.

Появление в Киеве нанятых Игорем варяжских отрядов следует датировать самым концом 930-х годов, когда упоминается варяжский воевода Свенельд. Для содержания наемников Игорь определил дань с древлян и уличей, что вызвало войну этих племенных союзов с Киевом. Уличский город Пересечен (у Днепра) три года сопротивлялся Игорю, но тот наконец "при-мучи Уличи, възложи на ня дань и вдасть Свендедду". Эту фразу часто понимают как пожалование, передачу права сбора дани, но грамматическая форма фразы позволяет понять ее только в одном смысле: дань, полученную Игорем, он, Игорь, отдал Свенельду в 940 году. Исключить участие варяжских воинов в сборе древлянской или уличской дани нельзя, но речь идет о правовой стороне. Когда пятью годами позже Игорь отправился собирать древлянскую дань сам, летописец ни одним намеком не показал, что этим попираются права Свенельда. У варяга их просто не было: он получал содержание, а не бенефиций.

В 942 году после разгрома русского войска греками, может быть, как компенсацию варягам, участвовавшим в злосчастном походе, варяжский воевода получил древлянскую дань, что вызвало ропот киевской дружины: "Се дал еси единому мужеви много". Киевляне начали завидовать варягам: "Отроци Свенельжи изодели-ся суть оружием и пърты, а мы – нази. Да пойди, къняже с нами в дань – да и ты добудеши и мы".

После заключения договора 944 года, упрочившего позиции Руси, потребность в варяжском наемном войске значительно уменьшилась (Игорь княжит "мир имея к всем странам"), и осенью 945 года киевский князь вернул землю древлян в прежнюю систему своего киевского полюдья, когда князь начинал свой круговой объезд именно с древлян.

945 год. "И приспе осень и нача мьслити на Древляны, хотя примыслити болыию дань… И послуша их [дружинников] Игорь – иде в Дерева в дань и примышляше к первой дани и насиляше им и мужи его. И възем дань, поиде в свой град. Идущю же ему въспять, размыслив, рече дружине своей: "Идете с данию домови, а яз възвращюся [ к Древлянам] и похожю еще". И, пусти дружину свою домови, с малъмъ же дружины възвра-тися, желая больша имения".

Дань, очевидно, была издавна тарифицирована, так как Игорь увеличил ее, примыслил новые поборы к "первой дани". Когда же Игорь появился вновь, "желая больша имения", внутри древлянского общества происходит любопытная консолидация всех слоев: против киевского князя выступили древляне и их местные князья во главе с "князем князей" Малом.

"Слышавше же Древляне, яко опять идеть [Игорь] и съдумавъше Древляне с кънязьмь своим Малъм: "Аще ся въвадить вълк в овьце, то выносить вьсе стадо, аще не убиють его. Тако и сь – аще не убием его, то вься ны погубить!"

И посълаша к нему, глаголюще: "Почто идеши опять – поймал еси вьсю дань". И не послуша их Игорь. И исшьдъше из града Искоростеня противу древляне, убиша Игоря и дружину его, бе бо их мало. И погребен бысть Игорь; и есть могыла его у Искоростеня града в Деревех и до сего дьне".

Византийский писатель Лев Дьякон сообщает одну деталь о смерти Игоря: "…отправившись в поход на германцев (?), он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван на две части…"

Древляне, казнившие Игоря по приговору веча, считали себя в своем праве. Послы, прибывшие в Киев сватать за древлянского князя вдову Игоря Ольгу, заявили ей:

"Бяше бо мужь твой акы вълк, въсхыщая и грабя. А наши кънязи добры суть, иже распасли суть Деревьску землю…"

Перед нами снова, как и в случае с вятичами, выступает союз племен с его иерархией местных князей. Князей много; в конфликте с Киевом они несколько идеализируются и описываются как добрые пастыри. Во главе союза стоит князь Мал, соответствующий "свет-малику", "главе глав" у вятичей. Он чувствует себя чуть ли не ровней киевскому князю и смело сватается к его вдове. Археологам известен его домениаль-ный город в древлянской земле, носящий до сих пор его имя – Малин.

Примечательно, что в начале Игорева полюдья никто из этих князей не протестовал против сбора дани, не организовывал отпора Игорю, все, очевидно, было в порядке вещей. Добрые князья убили Игоря-безза-конника тогда, когда он стал нарушителем установившегося порядка, преступил нормы ренты. Это еще раз убеждает нас в том, что полюдье было не простым беспорядочным разъездом, а хорошо налаженным важнейшим государственным делом, в процессе исполнения которого происходила консолидация феодального класса и одновременно устанавливалась многоступенчатая феодальная иерархия.

Местные князья разных рангов (сами жившие за счет "пасомых" ими племен) содействовали сбору полюдья их сюзереном, великим князем Киева, а тот, в свою очередь, не забывал своих вассалов в дипломатических представлениях цесарям Византии. Игорь за год до смерти посылал посольство в Константинополь от своего имени "великого кънязя Русьскаго и от вьсякая къняжия и от вьсех людий Русьскые земля". Договор 944 года предусматривает обычное для общества с феодальной иерархией своевольство вассалов и аррьер-вассалов: "Аще ли же къто от кънязь или от людий русьскых… преступит ее, еже писано на харатии сей – будет достоин своимь оружиемь умрети и да будет клят от бога и от Перуна!"

Полюдье существовало в каждом племенном союзе; оно знаменовало собой отход от патриархальных племенных отношений и традиций, когда каждый член племени знал своего племенного князя в лицо.

Полюдье в рамках союза племен, появляющееся, надо думать, одновременно с образованием самого союза, было уже переходной формой к классовому обществу, к государственности. Власть "князя князей" отрывалась от старинных локальных традиций и родственных связей, становилась многоступенчатой ("князь князей", князь племени, "старосты" родов).

Когда же несколько союзов племен вольно или невольно вошли в состав Руси, то отрыв верховной власти от непосредственных производителей стал полным. Государственная власть полностью абстрагировалась, и право на землю, которое искони было связано в представлении землепашцев с трудовым и наследственным правом своего микроскопического "мира", теперь связывалось уже с правом верховной (отчужденной) власти, с правом военной силы.

Феодальная иерархия как система в известной мере цементировала новое общество, образуя цепь сопряженных друг с другом звеньев: высшие ее звенья ("светлые князья") были связаны, с одной стороны, с великим князем, а с другой – с князьями отдельных племен. Князья племен были связаны с боярством. Вассалитет, выраставший из микроструктуры первобытного общества, был естественной формой для феодального государства.

Социально-политическая стратиграфия Руси.

Сумма источников, восходящих к началу IX века, позволяет дать сводный обзор социально-политической стратиграфии Руси:

1."Великий князь Русский". "Хакан-Рус" (титул, равный императорскому).

2. "Главы глав", "светлые князья" (князья союзов племен).

3. "Всякое княжье" – князья отдельных племен.

4. "Великие бояре".

5. "Бояре", "мужи", "рыцари" (персидское "моровват").

6. Гости-купцы.

7. "Люди". Смерды.

8. Челядь. Рабы.

Громоздкий и сложный механизм полюдья мог действовать при условии слаженности и соподчиненности всех звеньев. Нарушение соподчиненности приводило к войнам. Летопись многократно говорит о том, что тот или иной союз племен "заратишася", "имяше рать" с киевским князем. Государственность Руси как целого утверждалась в тяжелом противоборстве разных сил.

 

Социально-политическая стратиграфия Руси.

Константин Багрянородный описывал государство Русь в ту пору, когда полюдье как первичная форма получения ренты уже доживало последние годы. Началом же системы полюдья следует считать переход от разрозненных союзов племен к суперсоюзам-государствам, то есть рубеж VIII-IX веков. Совершенно закономерно, что именно это время и явилось временем зарождения широких торговых связей Руси с Востоком и Византией: полюдье было не только прокормом князя и его дружины, но и способом обогащения теми ценностями, которых еще не могло дать зарождавшееся русское ремесло.

Полюдье полгода кормило киевскую дружину и ее прислугу; по всей вероятности, полюдье гарантировало продовольственные запасы и на вторую, летнюю, половину года, когда происходил сбыт наиболее ценной части дани, собранной черными кунами, бобрами, чер-нобурыми лисами, веверицами-белками. С полюдьем связано свидетельство, неверное понимание которого иногда приводило исследователей к мысли о незнакомстве русов с земледелием:

"Русы не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян" (Ибн-Русте). "Всегда 100-200 из них (русов) ходят к славянам и насильно берут у них на свое содержание, пока там находятся" (Гардизи).

Все это прекрасно объясняется полюдьем. Экспортная часть полюдья состояла из пушнины, воска и меда; к продуктам охоты и пчеловодства добавлялась и челядь, рабы, охотно покупаемые на международных рынках и в мусульманском Халифате, и в христианской Византии. Знакомство с системой сбыта полюдья с особой убедительностью покажет государственный характер действий Киевской Руси IX-X веков.

 

Сбыт полюдья

Центром международных торговых связей Восточной Европы был, несомненно, Киев. Киев и русских купцов – "рузариев" хорошо знали в Центральной и Северной Европе, предоставляли им значительные льготы, так как они с оружием в руках пробивались через кочевнические заслоны хазар, мадьяр, печенегов, внутренних болгар и снабжали европейцев роскошью восточных базаров. Вплоть до крестовых походов Киев не утратил своего значения важного торгового центра Европы.

Наезженный путь вел от Киева на запад к Кракову и далее к Регенсбургу на Дунае. Через Киев (и благодаря Киеву) шел путь "из Грек в Варяги", соединявший Византию со Скандинавией. Важным и хорошо организованным был путь из Киева в Булгар на Волге. Он был разделен на 20 станций, расположенных примерно на расстоянии 70 километров друг от друга. Для гонцов, скакавших налегке, это был день пути, а для купцов, шедших "с бремены тяжкими", – два дня пути и день отдыха в станционном пункте.

По русским землям на восток путь шел через такие города-станции: Киев – городище на Супое – Прилук – Ромен – Вырь (?) – Липицкое городище – Гочево – далее ряд безымянных городищ по направлению к Дону. В двух случаях современные нам села сохранили архаичное имя старинных дорожных станций IX-XI веков "Истобное" (от "истьба" – теплое помещение, "теплый стан"); они находятся ровно в 70 километрах друг от друга.

Десятая станция, приходящаяся на середину пути между Булгаром и Киевом, находилась где-то у Дона, южнее Воронежа. Здесь, по восточным источникам (Джейхани, Идриси), находилась восточная граница Руси. Восточные путешественники, двигавшиеся из Булгара на запад, сначала преодолевали пустынные мордовские леса и луговины, а затем оказывались на Дону, где эта сухопутная дорога пересекалась донским речным путем из вятичей в Волгу и Итиль. Именно на этой дороге они делали свои наблюдения о жизни и быте славян.

Добравшись через два месяца пути до западного конца своей дороги в 1400 километров, булгарские или иные восточные купцы оказывались в Киеве, на берегах Днепра, который они называли то рекой "Дуна", то "Руса". Здесь, в Среднем Поднепровье, поблизости от Киева, восточные авторы указывают три русских города, ставших яблоком раздора между несколькими десятками современных ученых. Один из наиболее надежных источников, Худуд ал-Алем, сообщает:

"Есть еще река Руса (Дуна), вытекающая из глубины земли Славян и текущая в восточном направлении вплоть до границы русов. Затем она проходит по пределам Артаб, Салаб и Куяба (Киев), которые являются городами русов…"

Идриси, обладавший огромной библиотекой восточной географической литературы IX-XI веков, единственный из всех авторов указывает расстояние между этими тремя городами русов, расположенными на одной реке: от города Артан до Киева – 4 дня пути; до города Славия – тоже 4 дня пути.

Игнорируя приведенные выше точные ориентиры, исследователи рассматривали пресловутые "три центра Древней Руси" как некие государственные объединения, охватывавшие каждое большое пространство. Киев (Куяба, Куайфа и др.) не вызвал особых сомнений и обычно отождествлялся с историческим Киевом, центром Южной Руси.

"Славия", как правило, сопоставлялась с новгородскими словенами и Новгородом, хотя ни один источник – ни русский, ни скандинавский, ни греческий – Новгород Славней не называл. В этом сказалось влияние норманнизма, стремившегося искусственно создать какой-либо государственный центр на севере. Способствовало таким широким построениям и то, что в арабских текстах часто путались понятия "города" и "страны".

Особенно многообразным оказалось определение третьего города, имя которого варьирует в двух десятках форм. Не менее разнообразны поиски Артании или Арсании (обе формы крайне условны) на географической карте IX-X веков. В Артании видели и мордву-эрзю, и Тмутаракань, и Рязань, и Ростов…

Не вдаваясь в рассмотрение огромной литературы, посвященной "трем центрам", попытаемся наметить путь их поиска, исходя из приведенных выше ориентиров:

1) все три города находятся на одной и той же реке, что и Киев, то есть на Днепре;

2) все они расположены недалеко от Киева, на расстоянии, которое колеблется от 140 до 280 километров.

Такое созвездие русских городов в Среднем Поднепровье нам очень хорошо известно по документам X века, это упоминаемые договорами с греками города Киев, Переяславль и Чернигов. Расстояние от Киева до Чернигова – 140 километров; до Переяславля – около 100 километров ; от Переяславля до Чернигова – 170 километров. Эта триада постоянно упоминается в качестве главных городов Русской земли в узком смысле. Город Славию не следует искать на том севере, о котором восточные географы не имели никакого понятия. Славия – Переяславль (или Переслав), древний город, стоящий близ Днепра и ближайший к "внутренним болгарам". В привлечении Чернигова есть только одно несогласие с источником – Чернигов расположен не на Днепре, а на Десне. После ознакомления с характеристикой всех трех городов вместо Чернигова может быть предложен иной вариант приурочения Артании.

В Худуд ал-Алем эти три города Руси охарактеризованы так:

"Куяба это город Руси, ближайший к странам ислама, приятное место и резиденция царя. Из него вывозят различные меха и ценные мечи.

Слава – приятный город, и из него, когда царит мир, ездят торговать в Болгарский округ.

Артаб – город, где убивают иностранцев, когда они попадают туда. Там производят ценные клинки для мечей и мечи, которые можно перегнуть надвое, но если отпустить их, они возвращаются в прежнее состояние".

У других авторов есть и дополнения. Ибн-Хаукаль сопоставляет Киев с Булгаром, отмечая, что Киев больше Булгара.

Для нас всегда очень важно выявить точку зрения информаторов. Ибн-Хаукаль, один из наиболее ранних писателей, пишет: "И достигают люди с торговыми целями Куябы и района его". Вот почему Киев считается наиболее близким к странам ислама; вот почему его сравнивают с Булгаром – это делали купцы, шедшие знакомой нам дорогой в 20 станций, начинавшейся в Булгаре и завершавшейся в Киеве.

Купцы попадают в Киев через город Ромен (современные Ромны, у Идриси – "Армен"), действительно находящийся на этой магистральной дороге. Город Славия описан у Идриси как самый главный. Быть может, здесь сказалось осмысление имени города – Пре-слав, "преславный", или же аналогия с болгарской столицей Преславом?

Сложнее всего обстоит дело с третьим городом, условно называемым Артанией, или, как его называет Персидский Аноним, Уртабом. Дополнения к сказанному выше таковы: рассказав об убийстве чужеземцев, Идриси добавляет, что в этот город "никому не позволяют входить с целью торговли… и вывозят оттуда (меха и свинец) торговцы из Куябы". Ибн-Хаукаль тоже пишет, что жители Арсы чужих не пускают, "сами же они спускаются по воде для торговли и не сообщают ничего о делах своих и товарах своих и не позволяют никому следовать за собой и входить в страну свою".

На Днепре, в 120 километрах (три с половиной дня пути по прямой) от Киева, в устье реки Роси был город Родень (в предложном падеже в летописи "в Род-ньи"), от которого ныне осталось городище на высокой горе – Княжья Гора. Город запустел с принятием христианства и на протяжении XI-XIII веков ни разу не упоминается в летописях, хотя событий в его окрестностях было много. Судя по местоположению в середине ареала древностей русов VI-VII веков, Родень мог быть племенным центром русов и называться по имени главнейшего бога древних славян – Рода. Его сравнивали с Озирисом, Баад-Гадом и библейским Саваофом. Это было божество более значительное, чем сменивший его дружинно-княжеский Перун.

Такое допущение вполне объяснило бы летописную фразу (возможно, взятую из греческих источников IX века) "Роди же, нарицаеми Руси…". Название союза племен по общему божеству прослеживается и в имени кривичей, названных так по древнему туземному (литовскому) богу Криве – Кривейте. Русы на реке Роси могли получить свое имя от бога Рода, местом культа которого был Родень на Роси.

При Святославе здесь был, очевидно, княжеский домен, так как там находился его "двор теремьный", Во время борьбы за киевский престол в 980 году здесь укрылся (возможно, рассчитывая на священность места?) князь Ярополк, но после длительной осады был убит наемными варягами. Городок был, по всей вероятности, широко известен на Руси, так как после этой тяжелой осады о нем сложили поговорку, просуществовавшую более столетия: "и есть притьча си и до сего дьне – "беда, акы в Родьни", – писал современник Мономаха.

Бог Род был верховным божеством неба и вселенной. Ему приносили кровавые жертвы. Особый праздник, приходящийся на 20 июля (день бога-громовержца), документирован для славян района Родня календарем ГУ века нашей эры, а в 983 году в этот срок был принесен в жертву молодой варяг, проживавший в Киеве.

Принесение своим богам в жертву чужаков, пленных, побежденных врагов было обычным в древности у многих народов и носило специальное название (греческое) "ксеноктонии". Очевидно, этот обычай ежегодных жертвоприношений и породил у иностранных писателей те разделы их сочинений, где говорится слишком расширительно об убийстве иноземцев вообще.

Запрет въезда в область Уртаба с целью торговли вполне объясним в том случае, если мы отождествим Уртаб (Артанию) с Роднем. Здесь, близ Витичева (города, упоминаемого Константином в связи с полюдьем), скапливались однодревки перед отплытием в Византию. Здесь в последнем, защищенном лесными островами участке Днепра производилось, очевидно, окончательное снаряжение флота и сортировка товаров, предназначенных для продажи на далеких международных рынках. Купцы и соглядатаи здесь были не нужны. Уртаб-Родень не исключался из торговли, но здешним торгом ведал Киев, люди "из Куябы"; недаром в этом городе почти у самой границы Руси находился "теремной двор" князя Святослава.

Наиболее логичным представляется такое отождествление "трех городов Руси":

Куяба – Киев

Слава – Переяславль

"Арта" – Родень на устье Роси.

Все три города на одной реке – на Днепре.

Куяба, "ближайший к странам ислама" город, назван так потому, что информаторы попадали в него по магистральной дороге из Булгара в Киев. Два других города стояли уже в стороне от этой магистрали: Арта-ния в 4 днях пути (вниз по реке) от Киева, а Славия в 4 днях пути от Артании, если плыть вверх по Днепру от устья Роси к Переяславлю.

Передаваемый из сочинения в сочинение рассказ о вывозе гибких стальных мечей из Киева и Уртаба находит подтверждение в легенде хазар о попытке их возложить дань на полян. В ответ на требование дани "съдумавъше же Поляне и въдаша от дыма – мечь… И реша старьци козарьстии: "недобра дань, къняже … си имуть имати дань на нас и на инех странах". Се же събысться вьсе".

Киевская легенда о хазарах могла быть известна и на хазарском востоке.

Славия торгует с болгарами. Переяславль расположен ближе других городов к "внутренним болгарам" Левобережья, постоянно воюющим с русами; этим и объясняется оговорка относительно торга тогда, "когда бывает мир".

Уртаб-Родень. Сюда, в место сосредоточения торгового флота с полюдьем, в город, контролируемый самим великим князем киевским (и до сих пор называемый Княжьей Горой), не пускают иностранных торговцев. Здесь в святилище Рода (по имени которого назван город) приносили в жертву чужаков. Все это вместе окутывало район Княжьей Горы различными легендами, созданию которых Киев мог содействовать целенаправленно. Название этого города так варьирует в арабской графике и такие разные города подставляются при расшифровке, что приравнивание Уртаба Родню является, пожалуй, одним из наиболее удачных вариантов.

Куяба, Славия и Уртаб – это не три государства, не три "центра Руси", а просто Киев и два соседних города, которые играли важную роль в жизни Киевской Руси и интересовали восточных купцов, прибывавших в Киев из Булгар. Наместников князей (или их сыновей) они принимали за "царей" и повторяли легенды о самом удаленном городе Родне, куда путь им был заказан. Уже к началу X века место Родня занял Чернигов, вошедший в триаду важнейших русских городов.

Ежегодно весной Киевская Русь осуществляла свою вторую государственную задачу – вывоз огромного количества товаров, полученных за полгода кругового объезда-полюдья. Сборщики дани превращались в мореплавателей и караван-башей, в воинов, пробивавшихся через кочевнические заслоны, и в купцов, продававших привезенное с собой и закупавших все, что производил богатый Восток, ослеплявший тогдашних европейцев своей роскошью.

Ладьи, наполненные бочками с воском и медом, мехами бобров, чернобурых лисиц и другим товаром, готовились к отплытию в далекие моря в самом Киеве и соседних городах на Днепре – Вышгороде, Витиче-ве, где была сигнальная башня, извещавшая огнем о приближении печенегов, Переяславле Русском и Родне. Самой южной гаванью-крепостью на пограничной реке Суле в 10 километрах от Днепра был город Жел-ни (городище Воинь), своеобразное сооружение, где вышедшие из Руси суда могли в случае неблагоприятных вестей укрыться в прибрежном укреплении, внутрь которого ладьи входили прямо из реки.

"В июне месяце, двинувшись по реке Днепру, они (одно-древки русов) спускаются в Витичев, подвластную Руси крепость. Подождав там два-три дня, пока подойдут все однодревки, они двигаются в путь и спускаются по названной реке Днепру" (Константин Багрянородный).

Далее Константин подробно описывает (очевидно, со слов варяга русской службы) тяжелый и опасный переход флотилии через днепровские пороги. Названия порогов он приводит как по-славянски, так и по-русски, принимая служебное положение современника Свенельда, служившего Руси, за его национальность.

Привозные восточные вещи VIII-IX вв. в земле вятичей (с. Железницы близ Зарайска)

"Русские" – названия порогов (действительно в ряде случаев скандинавские) – доставили большую радость норманнистам, но на самом деле они не доказывают ничего большего, чем наличие варягов на службе у киевского князя, что и без того известно как из договора Руси с тем же Константином, так и из летописной справки о том, что Игорь в это самое время нанял варягов для войны с греками.

"Первый порог называется Эссупи, что по-русски и по-славянски означает "Не спи!". Этот порог настолько узок, что не превышает ширины ипподрома. Посредине его выступают обрывистые и высокие скалы, наподобие островков. Стремясь к ним и поднимаясь, а оттуда свергаясь вниз, вода производит сильный шум и внушает страх".

Русы с трудом переволакивали свои суда через каждый порог, иногда даже вытаскивая из них поклажу и волоча ладьи по берегу. Так они добирались до "Крарийской переправы" (Кичкас), которой пользовались херсонесские купцы, ходившие в Русь. Весь этот путь проходил под обстрелом печенегов.

Пройдя пороги, на острове Хортица (близ современного Запорожья)

"…русы совершают свои жертвоприношения, так как там растет огромный дуб. Они приносят живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные кладут куски хлеба, мяса…".

От Хортицы русы плывут к острову Березани близ устья Днепра и там дополнительно оснащаются перед плаванием по морю. Далее их путь лежит к устью Днестра, а оттуда к гирлу Дуная к Селине.

"Пока они не минуют реки Селины, по берегу за ними скачут печенеги. И если море, что часто бывает, выбросит однодревки на сушу, то они все их вытаскивают на берег, чтобы вместе противостоять печенегам".

Плавание вдоль западного берега Черного моря (к которому нам еще придется вернуться) завершалось в Константинополе, где русские "гости" проводили все лето, возвращаясь на Русь лишь для нового полюдья.

От устья Днепра или от острова Березани предстоящий морской маршрут русов раздваивался: одним направлением был указанный путь в Царьград, а другим – сложный путь в Хазарию и далее в "жребий Симов", в далекие страны Халифата, о чем мы уже знаем из рассказа Ибн-Хардадбега середины IX века.

"Русы-купцы – один из разделов славян. Они возят меха белок, чернобурых лисиц и мечи из крайних пределов славянства к Черному ("Римскому") морю, и берет с них десятину византийский властелин. А то они отправляются по Дону ("Танаису"), славянской реке, проходят до (Хамлиджаса (хазарской столицы), и берет с них десятину ее властелин".

Интересным вариантом является сообщение Ибн-ал-Факиха:

"…владетель Византии берет с них десятину. Затем идут по морю к Самкушу-Еврею, после чего они обращаются к Славонии. Потом они берут путь от Славянского моря (Азовского), пока не приходят к Хазарскому Рукаву, где владетель хазар берет с них десятину. Затем идут к Хазарскому морю по той реке, которую называют Славянской рекой…"

Здесь важно отметить, во-первых, проход русского флота через Керченский пролив, который принадлежал хазарам, принявшим иудаизм ("Самкуш-Еврей"), а во-вторых, обилие "славянских" определений: Азовское море – Славянское; низовья Танаиса-Дона – Славянская река, Северное Приазовье – Славония(?) и даже Нижняя Волга в ее, несомненно, хазарском течении – тоже "река славян". Не пытаясь внести четкость в эти определения, отметим лишь, что Приазовье и Нижний Днепр, очевидно, действительно были наводнены в ту эпоху славянами.

Ежегодные экспедиции русов через Керченский пролив мимо Керчи и Тмутаракани привели к появлению новых географических названий (если не у местных жителей, то у иноземных географов), связанных с Русью:

Керчь – "город Русия",

Керченский пролив – "река Русия",

участок Черного моря близ Тмутаракани (в пяти днях плавания от Трапезунда) – "Русское море".

Неудивительно, что с этим районом ученые нередко связывали еще одну загадку восточных географических сочинений – "Остров русов", в котором хотят видеть Тмутаракань. Не подлежит сомнению, что Киевской Руси при значительном размахе ее торговых операций на юге были крайне необходимы какие-то опорные пункты на Черном море, но Тмутаракань, находившаяся до 960-х годов во власти хазар, едва ли подходит под определение "Острова русов" (хотя ее и называли островом).

Совершив трудный и дорогой по сумме пошлин путь по Хазарии ( 300 километров по Азовскому морю, 400 километров вверх по Дону и волоками и 400 километров вниз по Волге), русская флотилия выходила в Каспийское море, называвшееся то Хазарским, то Хо-резмийским (в летописи "Хвалисским"), то Джурджан-ским, то Хорасанским.

Ибн-Хордадбег, продолжая свое повествование о русах, сообщает интереснейшие сведения о далеких морских и сухопутных маршрутах русских купцов:

Из Хазарии "они отправляются к Джурджанскому морю и высаживаются на каком угодно берегу. И диаметр этого моря 500 фарсангов. (Ибн-Факих сохранил еще одну подробность этого текста: "…и продают все, что у них с собою; и все это доходит до Рея"). И иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за христиан и платят подушную подать". Вариант: "…они идут в Джурджанское море, затем до Балха и Мавераннахра, затем до кочевий тогуз-гузов, затем до Китая".

Мы должны вполне доверять сообщению Ибн-Хор-дадбега, так как сам он находился в Рее, а путь русских купцов от Рея до Багдада (около 700 километров ) проходил по области Джебел, над которой Ибн-Хордадбег начальствовал в качестве управителя почт. Русские караваны ежегодно проходили на глазах у автора "Книги путей и государств". Он знал, что писал.

Кроме этих дальних дорог, связанных с заморскими поездками, существовал еще один сухопутный трансъевропейский маршрут, одним из важнейших звеньев которого был Киев. Он начинался на восточном краю Европы, на Волге, в столице Волжской Болгарии, в городе Булгаре. Из Мавераннахра и Хорасана через "ворота гузов" на север вели караванные пути к Булгару. Сюда приводил северных купцов волжский речной путь. От Булгара в Итиль и далее к Каспию текла Волга.

Информаторы восточных географов очень часто точкой отсчета брали Булгар. Нумизматы считают, что одним из важнейших пунктов распространения восточных монет IX-X веков был Булгар.

Мы уже видели, какую важную магистраль представлял собой хорошо наезженный, тщательно измеренный и снабженный "манзилями" ("станами гонцов") путь из Булгара в Киев, по данным Джейхани. Но этот путь не обрывался в Киеве; Киев был лишь пределом знаний восточных географов X века. Вероятно, здесь, в столице Руси, активная роль переходила к русским купцам, которых в Западной Европе называли "рузарии".

Путь из Киева на запад едва ли был только путем сбыта дани, собранной с русских земель; по всей вероятности, к русским мехам, вывозимым на запад, добавлялась и доля восточных товаров, привозимых мусульманскими купцами из Булгара в Киев или закупленных русами во время их заморских путешествий.

Французский поэт того времени, воспевая красавицу, говорил, что она одета в одежды из "русского шелка". Это, конечно, русский транзит, привоз из Византии или Хорасана (куда, в свою очередь, шелк поступал из Китая), но важно отметить, что последними поставщиками были "рузарии", иначе шелк не называли бы "русским".

Путь из Киева на запад шел через Дрогичин на Западном Буге (где найдено множество торговых свинцовых пломб) в Польшу или несколько южнее в направлении на Краков, бывший тогда важным политическим и торговым центром. Дальнейший путь киевских "рузариев" шел на Средний Дунай, к такому крупному экономическому центру Европы, как Ре-генсбург.

С Северной Европой Киев был связан тем путем, который описан летописцем Сильвестром как "путь из Грек в Варяги", а историками был перевернут и обозначен как "путь из Варяг в Греки", хотя летописец ясно написал, что последний вариант подразумевает морской объезд континента Европы, когда мореплаватели сначала попадали в Рим, а потом уже "в Грекы".

Путь, связанный с Киевом, Сильвестр обозначил так:

"Бе путь… по Дънепру и вьрх Дънепра волок до Ловоти и по Ловоти вънити в Илмерь езеро великое, из негоже езера потечеть Вълхов и вътечеть в езеро великое Нево и того езера вънидеть устие [река Нева] в море Варяжьское. И по тому морю ити доже и до Рима…"

Из пяти направлений "гостинцев" (магистральных торговых путей), шедших из Киева, – цареградского, закаспийско-багдадского, булгарского, регенсбургско-го и новгородско-скандинавского – наиболее важными, государственно значимыми были два первых. Мы уже разобрали подробно один из этих важнейших путей внешней торговли Киевской Руси, уводивший русские караваны на "вельблудах" далеко в "жребий Симов" до Багдада и Балха. Русские воины-купцы являлись здесь далекими предшественниками Афанасия Никитина, так как добирались почти до самых ворот в Индию, находившихся в 10 днях пути от Балха, а в Рее пересекали будущий путь тверского купца. Теперь нам надлежит ознакомиться с другим важным направлением торговли и военных походов – юго-западным, "в Грекы".

Это направление было известно славянам еще на заре их исторической жизни: Тацит пишет о походах венедов к устьям Дуная к певкинам; морские походы середины III века шли к западному побережью Черного моря. Колонизация славянами Балкан тоже шла этими путями.

Для только что оформившейся как государство Руси торговля с Византией представляла очень важный раздел государственной деятельности. Военные походы (начиная с 860 года) были продиктованы не стремлением к завоеванию византийской земли, а необходимостью проложить свободный путь (закрытый в устье Днепра и в гаванях Черного моря греками), что сочеталось с желанием получить контрибуцию золотом и парчою, как бы в компенсацию за протори в торговле.

Константин Багрянородный, описавший организацию полюдья киевских князей, с такой же добросовестностью описал и путь русской флотилии, нагруженной "медом, воском, скорой (пушниной) и челядью". Ладьи-моноксилы со всех концов славянских земель сходились к Киеву, Витичеву и, по всей вероятности, к Родню на устье Роси. Затем они с трудом и опасностью проходили пороги, непрерывно осаждаемые печенегами. Миновав пороги, русы на острове Хортице приносили жертвы своим языческим богам. Выплыв из Днепра на морской простор, русские корабли прибывали к островку Березань (от Борисфена – Днепра), имя которого сохранилось в сказках: остров Буян.

"Пристав к этому острову, они отдыхают там два-три дня и опять снабжают свои однодревки недостающими принадлежностями: парусами, мачтами и реями, которые привозят с собой". "Оттуда они уходят к реке Днестру и, благополучно достигнув его, снова отдыхают… (затем они) приходят к Селине, так называемому рукаву реки Дуная.

Пока они не минуют реки Селины, по берегу за ними скачут печенеги. И если море, что часто бывает, выбросит ладьи на сушу, то они все их вытаскивают на берег, чтобы вместе противостоять печенегам. От Селины они никого уже не боятся и, вступив на Болгарскую землю, входят в устье Дуная. От Конопа – в Кон-стантию на реке Варне (?). От Варны к реке Дичине – все эти места находятся в Болгарии – от Дичины достигают области Месемврии. Здесь оканчивается их многострадальное, страшное, трудное и тяжелое плавание".

Весь путь от русской границы у Сулы, где находилась гавань-крепость Воинь, и до Дуная представлял собою военно-оборонительную экспедицию, которая должна была противостоять ордам 40 печенежских племен, владевших всей степью "на месяц конного пути". Только разветвленные гирла Дуная удерживали степняков. "Река Селина" в настоящее время средний, а в древности – первый с севера, самый ближний к степям проток Дуная, что делает понятной порубежную защитную роль этого гирла.

Представляет интерес и дальнейший путь вдоль болгарского побережья, указанный Константином. Этот ежегодный каботажный путь надолго остался в памяти русских людей, и книжник конца XIV века в перечне "градов русских ближних и дальних" совершенно неожиданно для ситуации 1390-х годов перечисляет в своем списке приморские гавани древнего болгарского побережья, как бы дополняя и поправляя Константина, сочинение которого известно ему не было.

Перечень русских градов на море доведен почти до того же места, что и у Константина, – до Дичины, под которой следует понимать не город на Дунае, а реку между Варной и Месемврией (как у Константина), где ханом Омортагом в 821 году был построен дворец. В результате мы получаем крайне интересный исторический перечень черноморских пристаней, куда регулярно заходил русский торговый (а может быть, и военный) флот: в устье Дуная (на южном берегу древней Селины) – Килия. На Черном море – Констанция (древние Томы), мыс Калиакра ("Аколякра"), Каварна, Карна, Варна, Дичина, Месемврия.

При перенесении этого перечня пристаней на карту бросается в глаза неравномерность их распределения: такие гавани, как Килия, Констанция, Варна, Месемврия, отстоящие друг от друга на большие расстояния, связаны с каботажным характером русского мореходства, но на участке между мысом Калиакра и Дичиной мы видим пять пристаней на 60 километров побережья. Почти несомненно, что это связано с русско-болгарским торгом, так как означенные приморские города ближе всего расположены к жизненным центрам первого Болгарского царства – Плиске, Преславу и Шумену, где была какая-то "русская контора". От Варны до Преслава всего около трех дней конного пути, а до Плиски – только два дня.

Сгусток пристаней вокруг Варны, постоянно использовавшихся русскими торговыми экспедициями, свидетельствует о том, что русское полюдье еще до того, как оно достигало Византии, частично распродавалось в Болгарии. Русские торговые базы в болгарских гаванях были, очевидно, настолько обжиты и освоены флотом киевских князей, что это позволило русскому писателю XIV века причислить их к общему списку русских городов.

Византийская монета – солид с портретным изображением Константина VII Багрянородного. 945 г.

"Тяжкий и многострадальный" путь русских купцов отмечен несколькими пунктами языческих жертвоприношений. Об одном из них (на острове Хорти-це) упомянул Константин. В конце болгарского отрезка морского пути между Дичиной и Месемврией есть село Волос (Влас), имя которого связано со славянским богом богатства Волосом. Кто бы ни основал святилище этого бога – местные славяне или приезжие славяне-мореплаватели, – но те участники морских экспедиций, о которых писал Константин, отмечавший, что именно у Месемврии заканчивалось страшное и трудное плавание, могли здесь принести благодарственные жертвы своему "скотьему богу", именем которого они клялись при заключении договоров с тем же Константином.

Часть русской торговой флотилии, покинув болгарские гавани, отпрашшлась в Константинополь – столицу Византийской империи. Император не описал жизни русов во "втором Риме", но здесь на помощь приходит русский летописец, включивший в свою хронику драгоценнейший текст договоров двух государств – Руси и Византии.

Русь была жизненно заинтересована в постоянной мирной торговле с Византией, которая, однако, стремилась играть в своей внешней торговле активную роль и не впускать иноземцев в свою страну, не открывать им рынки своих городов. У греков было много средств воспрепятствовать проезду русских внутрь империи: застава у устья Днепра, контролировавшаяся из Херсонеса (современный Севастополь), закрытие черноморских гаваней, необходимых русам при каботаже, подговор печенегов и, наконец, закрытие входа в Босфор. Все эти препятствия преодолевались Киевской Русью вооруженной рукой и закреплялись дипломатическими документами. Осада столицы Византии русским войском в 860 году была показателем противостояния двух могучих противников, оставившего долгий след в памяти народов Европы. С этого небывалого события русский летописец начинал свою хронику исторической жизни Руси.

Договоры Руси с империей (907, 911, 944 годов) должны были закреплять успех русского оружия (или успех угрозы) и обеспечивать возможность мирного торга, главной цели русских, так как никаких территориальных претензий Русь даже после победы не предъявляла.

При заключении договоров исполнителями и выразителями воли киевского князя были как варяги, так и славяне, но самый договор заключался в двух экземплярах на двух государственных языках – греческом и славянском (русском). Договоры заключались Византией от лица цесаря (императора), а с русской стороны – от имени великого князя киевского и от имени его вассалов, различных "светлых князей", стоявших во главе племенных союзов, и "всякого княжья" – многочисленных князей племен. В договорах часты ссылки на "Закон Русский", текст которого до нас не дошел, но был, очевидно, хорошо известен грекам (там и тарификация штрафов выражена в греческих деньгах), так как иначе не было смысла на него ссылаться.

Договор 907 года вводит нас в бытовую обстановку жизни русских "гостей" в Константинополе в тех политических условиях, когда Киевская Русь диктовала свои пожелания, а Византия в меру возможностей ограждала свои права. Русские послы получали от греков посольское содержание "елико хотящи".

Купцы-гости получали содержание помесячно на протяжении полугода. Это летняя половина года, когда русские гости распродавали все, что было собрано в зимнюю половину, во время полюдья. Из этого явствует что реализация полюдья не была каким-то оптовым, одноразовым актом, а производилась неспешно на протяжении целых шести месяцев, когда гости из Киева, Чернигова, Переяславля, Полоцка, Ростова и Любеча проживали в предместье Константинополя и получали от греческого правительства "хлеб и вино и мясо и рыбы и овощь (фрукты)". Оговорено было даже право пользования цареградскими банями-термами: "и да дверять им мовь, елико хотять".

Единственное ограничение, которое вставили в договор византийцы, боявшиеся вооруженных русов, касалось безопасности столицы. Императорский чиновник составлял список русских гостей (для выдачи содержания) и сопровождал их при входе в город. Русские должны были входить внутрь города только через одни ворота группами не более 50 человек и без оружия, но зато им разрешалось "да творять куплю якоже им надобе, не платяще мыта ни в чемь же".

Когда русские гости собирались к концу лета возвращаться к себе домой, император обязан был обеспечить отъезжающим "на путь брашно (продовольствие) и якоря и ужа (канаты) и пьре (паруса) елико надобе". Такая сверхблагоприятная ситуация была, разумеется, результатом определенного соотношения сил в пользу Киевской Руси и поддерживалась угрозой войны.

Под 907 годом в летописи приведена та часть договоренности Руси с Византией, которая касалась нормального повседневного быта русских воинов-купцов в столице империи на протяжении шести летних месяцев. Договор 944 года, заключенный после угрозы нового похода на Византию (Игорь дошел в 943 году только до Дуная), тоже содержал эту бытовую регламентацию с незначительными уточнениями. При входе в цареградскую крепость греческий полицейский "мужь цесарства нашего да хранить я" и следит за законностью действий как русских, так и греков.

Покупка шелковых тканей (монополия производства в императорских эргастериях) была лимитирована (50 кусков); каждая покупка пломбировалась цесаре-вым мужем.

Помимо этой регламентации обычной жизни русских в Царьграде договоры 911 и 944 годов содержат значительное количество юридических казусов, связанных с имущественным и уголовным правом.

Предусматриваются действия сторон при кораблекрушении купеческого судна; много статей посвящено пленным рабам (выкуп, возврат беглых, стоимость и т. п.); с русской стороны предусматриваются бедные и богатые (неимовитые и имовитые), учитывается возможность ухода от кредиторов; имовитый русский на случай смерти может составить письменное завещание. Не забыты и возможные случаи краж, драк и убийств. В отдельных случаях есть ссылки на "устав и закон русьский", и преступник, кто бы он ни был, "да будеть повинен закону русьскому и греческу".

Как видим, внешняя торговля Руси, являвшаяся прямым продолжением сбора княжеского полюдья во всех подвластных Киеву землях (как славянских, так и неславянских), по своей масштабности, по необычайной организационной сложности, по неизбежной мощной поддержке военными силами молодого государства IX – середины X века была как проявлением государственного начала Киевской Руси, так и убедительным доказательством существования и силы этого начала.