Акому же их устраивать? Даже лозунг Великой французской революции — «Свобода. Равенство. Братство», — и тот был масонским.

Начнем с Великой французской революции.

Многие историки началом революции считают 14 июля 1789 года — день, когда, стремясь отразить подготовку королевского двора к разгону Учредительного собрания, восставший народ штурмом взял тюрьму Парижа — Бастилию. Король вынужден был признать существование Учредительного собрания. В последующие недели революция распространилась по всей стране. В городах образовывались новые выборные органы власти — муниципалитеты, создавалась новая вооруженная сила — Национальная гвардия.

Декретами 4–11 августа Собрание отменило личные феодальные повинности, сеньориальные суды, церковную десятину, привилегии отдельных провинций, городов и корпораций и объявило равенство всех перед законом в уплате государственных налогов и в праве занимать гражданские, военные и церковные должности. Но при этом объявили только о ликвидации «косвенных» повинностей, оставлялись «реальные» повинности крестьян, в частности, поземельный и подушный налоги. Тем не менее эта «ночь чудес», «ночь энтузиазма», как писали о ней современники, породила во французском обществе сомнения в целесообразности продолжать революцию, особенно среди крестьян.

26 августа 1789 года Учредительное собрание приняло «Декларацию прав человека и гражданина» — один из первых документов буржуазно-демократического конституционализма, появившийся в самом центре феодальной Европы, в «классической» стране абсолютизма. «Старому режиму», основанному на сословных привилегиях и произволе власть имущих, были противопоставлены равенство всех перед законом, неотчуждаемость «естественных» прав человека, народный суверенитет, свобода взглядов, принцип «дозволено все, что не запрещено законом» и другие демократические установки революционного просветительства, ставшие отныне требованиями права и действующего законодательства. Декларация также утверждала в качестве естественного права право частной собственности.

5–6 октября состоялся Поход на Версаль к резиденции короля, чтобы силой заставить Людовика XVI санкционировать декреты и Декларацию, от одобрения которых монарх до этого отказывался.

Тем временем законодательная деятельность Учредительного национального собрания продолжалась и была направлена на решение сложных проблем страны (финансовых, политических, административных). Одной из первых была проведена административная реформа: были ликвидированы сенешальства, женералитеты; провинции были объединены в 83 департамента с единым судопроизводством. Стала утверждаться политика экономического либерализма: было объявлено о снятии всех ограничений на торговлю; ликвидированы средневековые цеховые гильдии и государственная регламентация предпринимательства, однако одновременно с этим были запрещены (по закону Ле Шапелье) рабочие организации — компаньонажи. Этот закон во Франции, пережив не одну революцию в стране, действовал до 1864 года. Следуя принципу гражданского равенства, Собрание ликвидировало сословные привилегии, отменило институт наследственного дворянства, дворянские титулы и гербы. В июле 1790 года Национальное собрание завершило церковную реформу: во все 83 департамента страны были назначены епископы; все служители церкви стали получать жалование от государства. Иными словами, католицизм объявлялся государственной религией. Национальное собрание потребовало от священнослужителей присягнуть на верность не Папе Римскому, а французскому государству. Только половина священников и всего лишь 7 епископов решились на этот шаг. Папа в ответ осудил Французскую революцию, все реформы Национального собрания и особо — «Декларацию прав человека и гражданина».

В 1791 году Национальное собрание провозгласило первую в истории Европы писаную конституцию, утвержденную общенародным парламентом. По ней предлагалось созвать Законодательное собрание — однопалатный парламентский орган на основе высокого имущественного ценза на выборах. «Активных» граждан, получивших право голоса по конституции, оказалось всего 4 300 000 человек, а выборщиков, избиравших депутатов, — всего 50 000. В новый парламент также не могли быть избраны депутаты Национального собрания.

Король тем временем бездействовал. 20 июня 1791 года он пытался сбежать из страны, но был узнан на границе (г. Варенн) почтовым служащим, возвращён в Париж, где фактически оказался под стражей в собственном дворце (так называемый «Вареннский кризис»).

1 октября 1791 года, согласно конституции, открылось Законодательное собрание. Этот факт свидетельствовал об установлении в стране ограниченной монархии. Впервые на его заседаниях был поставлен вопрос о развязывании войны в Европе, прежде всего как средстве для решения внутренних проблем. Законодательное собрание подтвердило существование государственной церкви в стране. Но в целом его деятельность оказалась малоэффективной, что, в свою очередь, провоцировало французских радикалов на продолжение революции.

В условиях, когда требования большинства населения не были удовлетворены, общество переживало раскол, а над Францией нависла угроза иностранной интервенции, государственно-политическая система, основанная на монархической конституции, оказалась обречённой на провал.

После 9-го термидора революция отнюдь не окончилась, хотя в историографии длительное время существовала дискуссия относительно того, чем считать термидорианский переворот: началом «нисходящей» линии революции или её логичным продолжением? Якобинский клуб был закрыт, в Конвент вернулись уцелевшие жирондисты. Термидорианцы отменили якобинские меры государственного вмешательства в экономику, ликвидировали «максимум» в декабре 1794 года. Результатом стали огромный рост цен, инфляции, срыв продовольственного снабжения. Бедствиям низов противостояло богатство нуворишей: они лихорадочно наживались, жадно пользовались богатством, бесцеремонно афишируя его. В 1795 году оставшиеся в живых сторонники террора дважды поднимали на Конвент население Парижа (12 жерминаля и 1 прериаля), требовавшее «хлеба и конституции 1793 г.», но Конвент усмирил оба восстания с помощью военной силы и приказал казнить нескольких «последних монтаньяров». Летом того же года Конвент составил новую конституцию, известную под названием «Конституция III года». Законодательная власть поручалась уже не одной, а двум палатам — Совету пятисот и Совету старейшин, причём был введён значительный избирательный ценз. Исполнительная власть была отдана в руки Директории — пяти директоров, избираемых Советом старейшин из кандидатов, представленных Советом пятисот. Боясь, что выборы в новые Законодательные советы дадут большинство голосов противникам республики, Конвент решил, что две трети «пятисот» и «старейшин» будут на первый раз обязательно взяты из членов конвента.

Когда была объявлена указанная мера, роялисты в самом Париже организовали восстание, в котором главное участие принадлежало секциям, полагавшим, что Конвент нарушил «суверенитет народа». Произошёл мятеж 13 вандемьера (5 октября 1795 г.); Конвент был спасён благодаря распорядительности Бонапарта, встретившего инсургентов картечью. 26 октября 1795 года Конвент самораспустился, уступив место Советам пятисот и старейшин и Директории.

В короткое время Карно организовал несколько армий, в которые устремились наиболее деятельные, наиболее энергичные люди из всех классов общества. В армию шли и те, которые хотели защитить родину, и те, которые мечтали о распространении республиканских учреждений и демократических порядков по всей Европе, и люди, желавшие для Франции военной славы и завоеваний, и люди, видевшие в военной службе лучшее средство лично отличиться и возвыситься. Доступ к высшим должностям в новой демократической армии был открыт всякому способному человеку; немало знаменитых полководцев вышло в это время из рядов простых солдат.

Постепенно революционная армия стала использоваться для захвата территорий. Директория видела в войне средство отвлекать внимание общества от внутренней неурядицы и способ добывания денег. Директория для поправления финансов налагала большие денежные контрибуции на население завоёванных стран. Победам французов во многом способствовало то обстоятельство, что в соседних областях их встречали как освободителей от абсолютизма и феодализма. Во главе итальянской армии Директория поставила молодого генерала Бонапарта, который в 1796–1797 гг. принудил Сардинию отказаться от Савойи, занял Ломбардию, взял с Пармы, Модены, Папской области, Венеции и Генуи контрибуции и присоединил часть папских владений к Ломбардии, превращённой в Республику Цизальпинскую. Австрия запросила мира. Примерно в то же время в аристократической Генуе произошла демократическая революция, превратившая её в Республику Лигурийскую. Покончив с Австрией, Бонапарт дал Директории совет нанести удар Англии в Египте, куда и была отправлена под его начальством военная экспедиция. Таким образом, к концу революционных войн Франция владела Бельгией, левым берегом Рейна, Савойей и некоторой частью Италии, а также была окружена целым рядом «республик-дочерей».

Но тогда же против неё составилась новая коалиция из Австрии, России, Сардинии, Турции. Император Павел I послал в Италию Суворова, одержавшего над французами ряд побед и к осени 1799 г. очистившего от них всю Италию. Когда к внутренней неурядице присоединились внешние неудачи 1799 г., Директорию стали упрекать в том, что она услала в Египет самого искусного полководца республики. Узнав о том, что делается в Европе, Бонапарт поспешил во Францию. 18 брюмера (9 ноября) произошёл переворот, в результате которого было создано временное правительство, состоящее из трёх консулов — Бонапарта, Роже-Дюко, Сийеса. Этот государственный переворот известен под названием «18 брюмера» и считается концом Французской революции.

Именно с этой революцией связано возрождение нового интереса к забытым тамплиерам и их последователям — масонам.

История сыграла злую шутку с французским королевским домом. В революцию 1789 года Людовик XVI был заточен в Тампле, где некогда помещалось руководство тамплиеров во Франции. Тех самых тамплиеров Великого Магистра, которых его предок Филипп Красивый сжег на костре. Оттуда же отвезли на гильотину последнего из королевской династии.

Это совпадение дало повод французскому историку Ренэ Жиллю сделать следующее замечание: «Процесс тамплиеров — это одно из тех исторических событий, последствия которого сказываются на протяжении столетий, причем невозможно предвидеть, чем оно закончится в конечном итоге. Костер, поглотивший Жака де Моле, имел своим продолжением эшафот четыреста лет спустя, на котором Людовик XVI закончил свои дни столь же трагично, как в свое время их закончил гроссмейстер Храма».

И еще один факт:

…В 1793 году, почти пять столетий спустя после смерти Жака де Моле, в Париже по приговору революционного Конвента был казнен «гражданин Луи Капет» — свергнутый король Франции Людовик XVI. Рассказывают, что когда опустился нож гильотины и голова короля упала в корзину, неизвестный человек выскочил из толпы на эшафот и, оросив руку кровью, хлеставшей из обезглавленного тела, торжествующе вскрикнул: «Жак де Моле, ты отомщен!!!».

Все правильно — Великую революцию во Франции делали масоны, потомки тамплиеров.

Остается только непонятным, почему же тогда в результате Французской революции пострадало так много масонов, а само развитие масонства было приостановлено на многие годы?

До Великой революции под юрисдикцией «Великого Востока» было 67 лож в Париже и 463 — в провинции, под юрисдикцией «Великой ложи» — 88 в Париже и 43 — вне его. Во время революции в Париже действовали только три ложи.

В XVIII веке французское масонство было большей частью клубом аристократов. Социальные изменения не были им нужны и не вызывали никаких симпатий с их стороны. Но часть масонов последовала за лозунгами революции и принимала в ней участие. Это были масоны из нерегулярных, не признанных остальным масонством лож. Несмотря на то, что идеи «Свободы. Равенства. Братства» близки масонству и многие из них вышли из масонства, все же идея порядка, базирующегося на человеческом установлении, а не на установлении божественном, в корне противоречит масонству. Именно нерегулярное французское масонство сняло ограничение по вере в Бога при принятии в масонство. Чтобы опровергнуть тезис о том, что Великая революция во Франции была масонской, следует вспомнить документально доказанный факт, что очень многие масоны пострадали от нее. И не просто пострадали, а потеряли свои жизни.

Масонство вообще всегда чуждалось политики, в ложах запрещены любые виды обсуждения политических проблем. Еще в XVIII веке видный русский масон барон Рейхель писал великому просветителю Н. И. Новикову: «Всякое масонство, имеющее политические виды, есть ложное; и если ты приметишь хотя бы тень политических видов, связей и растверживания слов равенства и вольности, то почитай его ложным. Но ежели увидишь, что через самопознание, строгое исправление самого себя по стезям христианского нравоучения, в строгом смысле, нераздельно ведущее, чуждое всяких политических видов и союзов, пьянственных пиршеств и развратности проявлений членов его, где говорят о вольности такой между масонами, чтобы не быть покорену страстям и порокам… “такое масонство уже есть истинное или ведёт к сысканию и получению истинного”».

Наш заочный оппонент Олег Платонов пишет: «Российское масонство (имеются в виду масонские организации перед февральским и октябрьским переворотами. — Прим. авторов) — подпольная подрывная организация, преследующая цель разрушения России и свержения её государственного строя. По размаху своей деятельности у него не было аналогов в мире. Даже скандально известная итальянская масонская ложа «П-2» по сравнению с ней выглядит дошкольным учреждением.

А по большому счету российское масонство не просто организация, а духовная болезнь определенной части правящего слоя и образованного общества, болезнь ненависти к исторической России, болезнь отсутствия национального сознания. Своего рода духовный СПИД — чума XX века, инфекция, проникшая в жизненно важные центры народного организма, на какое-то время парализовавшая его волю к сопротивлению разрушительным силам».

Про упомянутую здесь итальянскую ложу «П-2» мы уже подробно говорили. Остановимся на революциях 1917 года. Благо их было две — Февральская и Октябрьская.

Итак, Февральская революция. С легкой руки профессора Брачева В. С., читавшего курс лекций по истории русского масонства в 1998–1999 учебном году на историческом факультете Санкт-Петербургского университета, сложилось мнение, что вся буржуазная революция в России проходила под патронажем масонства. Вот часть его лекции:

«Если же исходить из данных Биографического словаря русских масонов XX столетия Н. Н. Берберовой, то получается, что практически все министры — члены Временного правительства во главе с близким к кадетам князем Г. Е. Львовым (10 человек из 11) были масонами: А. И. Гучков (октябрист), Н. В. Некрасов (кадет), А. И. Коновалов (прогрессист), М. И. Терещенко (беспартийный), А. И. Мануйлов (кадет), А. И. Шингарев (кадет), А. Ф. Керенский (трудовик), В. Н. Львов (центр.), И. В. Годнев (октябрист). «Белой вороной» здесь был, по-видимому, только министр иностранных дел П. Н. Милюков. Правда, в последнее время со ссылкой на данные архивов французских спецслужб некоторые исследователи (О. А. Платонов) считают, что и П. Н. Милюков все-таки был масоном, правда не в русской, а во французской ложе».

Предоставим право «высказаться» по поводу этой лекции Авреху Арону Яковлевичу (1915–1988), доктору исторических наук, ведущему научному сотруднику Института истории СССР АН СССР, крупнейшему специалисту в области политической истории России эпохи империализма. Вот, что он пишет в своей работе «Масоны и революция»:

«“Масонство народов России”, так Некрасов называет масонскую организацию, сразу поставило себе боевую политическую задачу: «Бороться за освобождение родины и за закрепление этого освобождения». Имелось в виду не допустить повторения ошибок 1905 г., когда прогрессивные силы раскололись, и царское правительство легко их разбило по частям. «За численностью организации не гнались, но подбирали людей морально и политически чистых, а кроме и больше того, пользующихся политическим влиянием и властью». По его (Некрасова) подсчетам, к кануну Февральской революции «масонство имело всего 300–350 членов, но среди них было много влиятельных людей. Показательно, что в составе первого временного правительства оказались трое масонов — Керенский, Некрасов и Коновалов, и вообще на формирование правительства масоны оказали большое влияние, так как масоны оказались во всех организациях, участвовавших в формировании правительства». Организация была надпартийной — в нее входили члены «разнообразных» партий, «но они давали обязательство ставить директивы масонства выше партийных». «Народнические группы» были представлены Керенским, Демьяновым, Переверзевым, Сидамом-Эристовым, который был исключен в 1912 г. по подозрению в связи с азефщиной. Меньшевики и близкие к ним группы «имели» Чхеидзе, Гогечкори (правильно — Гегечкори. — Прим.

А. Авреха), Чхенкели, Прокоповича, Кускову. Из кадетов были Некрасов, Колюбякин (правильно — Колюбакин. — Прим. А. Авреха), Степанов, Волков и «много других». Среди прогрессистов «отмечу» Ефремова, Коновалова, Орлова-Давыдова. «Особенно сильной» была украинская организация, которую возглавляли барон Штейнгель, Григорович-Борский (правильно — Барский. — Прим. А. Авреха), Василенко, Писаржевский “и ряд других видных имен до Грушевского включительно”».

Мы видим, что не 10 или 11 членов Временного правительства были масонами, а только три. И в заключение о роли масонства в Февральской революции дадим слово члену этого правительства, масону Некрасову: «…переходя к роли масонства в Февральской революции, скажу сразу, что надежды на него оказались крайне преждевременными, в дело вступили столь мощные массовые силы, особенно мобилизованные большевиками, что кучка интеллигентов не могла сыграть большой роли и сама рассыпалась под влиянием столкновения классов. Но все же некоторую роль масонство сыграло и в период подготовки Февральской революции…когда оно помогло объединению прогрессивных сил под знаменем революции». Это из его книги «1 августа 1914».

Вторая революция, или октябрьский переворот, был организован прежде всего большевиками — чаще всего маргинальными представителями интеллигенции, выражавшими интересы беднейших слоев населения.

Абсолютное большинство руководства большевистской партии масонами не было и никак с масонством не было связано. Единственный деятель большевиков, хоть как-то связанный с масонами, — министр финансов большевистского правительства Скворцов-Степанов. При этом надо учесть, что он был членом не регулярного масонства, а «Великого Востока Франции». Ленин во время своего парижского периода эмиграции однажды был приглашен в масонскую ложу для чтения лекции о политической экономии (на «белые столы», масонские трапезы, зачастую приглашают интересных лекторов, не являющихся членами Ордена). Существует мнение, что Троцкий получил 1-ю степень в «Великом Востоке Франции», однако продолжать свою масонскую карьеру не стал. До сих пор это мнение никому не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть.

Правда, нельзя отрицать и того, что Троцкий сильно интересовался масонством. Вот что он пишет в книге «Моя жизнь»:

«Статьи о франкмасонстве в богословских журналах заинтересовали меня. Откуда взялось это странное течение? — спрашивал я себя. Как объяснил бы его марксизм?»

Думается, что марксизм вряд ли был способен объяснить возникновение и развитие масонства, потому что возникло оно задолго до появления марксизма, и, судя по всему, умрет не завтра — в то время как марксизм уже превратился в экзотическое интеллектуальное течение немногочисленных левацких группировок.

Однако предоставим слово самому Троцкому, серьезно изучавшему масонство:

«В этот именно период (во время своего первого заключения. — Прим. авторов) меня заинтересовал вопрос о франкмасонстве. Я в течение нескольких месяцев усердно читал книги по истории масонства, которые мне доставлялись родными и друзьями из города. Почему, для чего торговцы, художники, банкиры, чиновники и адвокаты стали называть себя с первой четверти XVII века каменщиками, воссоздавая ритуал средневекового цеха? Откуда этот странный маскарад? Постепенно картина становилась мне яснее. Старый цех был не только производственной, но и морально-бытовой организацией. Он охватывал жизнь городского населения со всех сторон, особенно цех полуремесленников, полуартистов строительного дела. Распад цехового хозяйства означал моральный кризис общества, едва оставившего позади средневековье. Новая мораль складывалась гораздо медленнее, чем разрушалась старая. Отсюда столь нередкая в человеческой истории попытка сохранить те формы нравственной дисциплины, под которыми исторический процесс давно уже подкопал социальные, в данном случае производственно-цеховые основы. Оперативное масонство превратилось в спекулятивное масонство. Но, как всегда в таких случаях, пережившие себя морально-бытовые формы, за которые люди пытались держаться ради них самих, получали под напором жизни совершенно новое содержание. В отдельных ветвях франкмасонства были сильны элементы прямой феодальной реакции, как в шотландской системе. В XVIII веке формы франкмасонства заполняются в ряде стран содержанием воинственного просветительства, иллюминатства, выполняющего предреволюционную роль, а на левом своем фланге переходящего в карбонарство. К франкмасонам принадлежал Людовик XVI, а также доктор Гильотен, изобретший гильотину. В Южной Германии франкмасонство принимало явно революционный характер, а при дворе Екатерины — стало маскарадным отражением дворянско-чиновничьей иерархии. Франкмасона Новикова франкмасонская же императрица сослала в Сибирь.

Если сейчас, в эпоху готового и дешевого платья, уже никто почти не донашивает редингот своего дедушки, то в области идейной рединготы и кринолины занимают еще очень большое место. Идейный инвентарь переходит от поколения к поколению, несмотря на то, что от бабушкиных подушек и одеял отдает кислым запахом. Даже вынужденные менять существо своих взглядов люди чаще всего втискивают его в старые формы. В технике нашего производства произошел переворот гораздо более могущественный, чем в технике нашего мышления, которое предпочитает штопать и перелицовывать, вместо того чтобы строить заново. Вот почему французские мелкобуржуазные парламентарии, стремясь противопоставить распыляющей силе современных отношений некоторое подобие нравственной связи людей между собою, не находят ничего лучшего, как надеть белый фартук и вооружиться циркулем или отвесом. Сами они при этом собственно имеют в виду не строить новое здание, а лишь проникнуть в давно построенное здание парламента или министерства.

Так как в тюрьме при выдаче новой тетради отбирали исписанную, то я завел себе для франкмасонства тетрадь в тысячу нумерованных страниц и мелким бисером записывал в нее выдержки из многочисленных книг, чередуя их со своими собственными соображениями о франкмасонстве и о материалистическом понимании истории. Работа эта заняла в общем около года. Я обрабатывал отдельные главы, переписывал их в контрабандные тетради и посылал на просмотр к друзьям в других камерах. Для этого у нас была очень сложная система, называвшаяся «телефоном». Адресат, если его камера была недалеко от моей, навязывал на веревочку тяжелый предмет и приводил этот снаряд во вращательное движение, высунув руку как можно дальше за решетку окна. Условившись заранее по стуку, я как можно дальше высовывал половую щетку за окно и, когда грузило обматывалось вокруг нее, втягивал щетку к себе и привязывал к концу веревки свою рукопись. Если адресат находился далеко, то передача производилась через ряд посредствующих этапов, что, конечно, очень усложняло дело.

К концу моего пребывания в одесской тюрьме толстая тетрадь, заверенная и скрепленная подписью старшего жандармского унтер-офицера Усова, стала настоящим кладезем исторической эрудиции и философской глубины. Не знаю, можно ли было бы ее напечатать сегодня в таком виде, в каком она была написана. Я слишком многое узнавал одновременно из разных областей, эпох и стран и, боюсь, слишком многое хотел сразу сказать в своей первой работе. Но думаю, что основные мысли и выводы были верны. Я уже чувствовал себя тогда достаточно устойчиво на ногах, и это чувство росло по мере работы. Я многое сейчас дал бы, чтобы разыскать эту толстую тетрадь. Она сопровождала меня и в ссылку, где я, правда, прекратил работу над масонством, перейдя к изучению экономической системы Маркса. После побега за границу Александра Львовна доставила мне эту тетрадь из ссылки через родителей, когда они посетили меня в Париже в 1903 г. Тетрадь осталась вместе со всем моим скромным эмигрантским архивом в Женеве, когда я нелегально уехал в Россию, и вошла в состав архива «Искры», который стал для нее преждевременной могилой. После вторичного побега из Сибири за границу я тщетно пытался разыскать свою работу. По-видимому, ее израсходовала на растопку печей или на другие надобности та швейцарская хозяйка, которой архив был сдан на хранение. Я не могу не послать упрека этой почтенной женщине».

Несомненно, работа Троцкого о масонстве, если бы ее сейчас удалось обнаружить, представляла бы собой огромную ценность.

Участие масонов в американских революциях — отдельная тема, так же, как и их участие в движении декабристов.

Наши выводы:

Масонство как Орден, безусловно, революций не устраивает и устраивать не может — мы об этом уже достаточно говорили при разборе первого мифа. Однако в масонство часто приходили умные, развитые, социально активные люди. Неудивительно, что во время исторических катаклизмов они оказываются «на гребне волны».

Так что, хотя масонство революций не замышляет, несомненно, что в масонских ложах состояли многие известные революционеры и политические деятели.