Наверное, во время молитвы или ночью, когда Кутепов оставался один, он спрашивал Бога, как могло получиться так, что великая христианская православная держава ушла, подобно Атлантиде в морскую пучину, и остался только бестелесный образ, мерцающий во тьме, словно тлеющие угли. Ответа не было. И вместе с тем он знал, что его родина не мертва, а живет, живет и в его душе.

Он мог повторить слова Марии Владиславовны: "Мы погибнем, но за нами придут другие. Наше дело не умрет вместе с нами".

Кутепову пришлось вынести унижения и упреки, которыми его осыпали великий князь Николай Николаевич и особенно Врангель. У Николая Николаевича было совещание, все волновались, а у хозяина даже случился небольшой удар. Но не все это заметили, Врангель и нефтепромышленник Гукасов продолжали обсуждать положение. Кутепов был подавлен. Врангель прямо бросил ему, что не считает его пригодным для работы в России.

Казалось, престиж Кутепова окончательно упал. Что ему оставалось? Без финансовой поддержки вся его борьба заканчивалась. Собственных сбережений он не накопил. Оставалось найти себе посильную работу. Он уже присмотрел себе столярную мастерскую, куда можно было наняться рабочим.

Черной работы он не боялся. Мало ли офицеров прошли через это? В конце концов, он ничем не лучше сотен русских шоферов или слесарей. Но прекращать борьбу?!

На совещании у великого князя Кутепов покорно просил не оставлять его моральной поддержкой, буквально умолял. Разве можно прекращать борьбу? На идее борьбы держалась лучшая часть эмиграции. Ради них Кутепов не чурался заниматься попрошайничеством, выпрашивая у состоятельных по какой-нибудь тысяче франков, чтобы сразу употребить их на дело борьбы.

Между тем обстановка для России была тревожная. Англия, Франция, Польша хоть и в разной степени, но были едины в намерении содействовать присоединению Украины к Польше. Пользуясь тяжелым положением Русской православной Церкви, Ватикан усилил свою пропаганду по всей России. Кроме того, Англия стремилась укрепиться на Кавказе и Туркестане, ставя своей целью их отделение от СССР.

В справке РОВСа "Работа иностранных государств против России" указывалось: "Всюду проводя свою политику ослабления и "балканизации" России, Англия поддерживает сепаратистские устремления, так английские агенты работают вместе с сепаратистами Украины и казачьих областей (Дон, Кубань, Терек)...

Со своей стороны Японии осторожно направляет свои щупальцы на Дальний Восток, Финляндия не прочь присоединить Карелию, а Румыния - Одессу...

Кроме того, не надо упускать из вида, что престиж национальной России сглаживается из памяти ее друзей. Условия момента заставляют иных (например, Францию, Югославию и др.) искать новых друзей. Образуются новые связи, новые союзы, с которыми возрожденной России придется считаться и которые не всегда выгодны с ее точки зрения.

Разрешен, разрешается или назревает к разрешению ряд вопросов, в которых интересы национальной России, если она к тому времени будет отсутствовать, могут быть болезненно нарушены. Вопрос о Черноморских проливах, столь существенный для России, уже разрешен в отсутствие национальной России. Назревают и другие вопросы, например, Польско-Литовский, Германо-Польский, Галицийский и т. д., намечаются новые экономические и политические комбинации, чрезвычайно интересующие национальную Россию, например, таможенный союз Латвии и Эстонии, проект "Балтийского пакта" и т. п. Отдельно следует упомянуть о дальневосточной и в частности китайской политике, которая может поставить национальную Россию перед лицом совершенно нового и, может быть, крайне невыгодного для нее положения. С каждым годом продолжения коммунистической власти в России международная обстановка может делаться менее и менее благоприятной для национальной России.

Выводы. Вывод из всего изложенного один: каждый лишний год господства большевиков затрудняет возрождение Единой, Великой России. ...время само по себе работает одновременно и против коммунистов и против Великой России. Но история не просто течение времени - она продукт многочисленных факторов и, главным образом, продукт свободных человеческих сил. Чем яснее мы убедимся, что одно течение времени, погубив большевиков, не возвратит нам возрожденной России, тем с большей энергией мы будем стремиться воссоздать ее сами, но не в пассивном ожидании, а в активной борьбе с ее поработителями".

Склонив голову, Кутепов проделал путь в белую Каноссу. Врангель не простил его ошибок, но большинство смягчилось. Кутепова нельзя было отбросить, за ним стояли тени героев Ледяного похода, Добровольческой армии и Галлиполи. В конце концов, за ним стояла та грозная и обаятельная сила самопожертвования, которую не могли заслонить никакие "Тресты". Пусть Великая Россия исчезла, пусть Советская встала на ее место, раздавливая церкви и русскость во имя Интернационала, но оставалась последняя крепость национальная Россия. С Кутеповым.

История еще не кончилась.

Мария Владиславовна и Опперпут готовили планы новых походов и массового террора. В них они уже доходили до предела, собираясь использовать газы и бактериологическое оружие, стравливать экспорт советских товаров, как будто чума, холера, тиф, сибирская язва, которыми предполагалось заражать "коммунистические дома, общежития войск ГПУ и т. д.", могли каким-то образом не затронуть ни в чем не повинных обывателей.

Вдохновителем этого плана был Опперпут. Его собственные предложения были еще страшнее, чем у Марии Владиславовны, и должны были поставить самих террористов под сильнейший удар: "После первых ударов по живым целям, центр тяжести должен был быть перенесен на промышленность, транспорт, склады, порты и элеваторы, чтобы сорвать экспорт хлеба и тем подорвать базу советской валюты... Я не сомневаюсь, что даже частичное отравление 3-4 пароходов, груженных советским хлебом, независимо от того, где это будет сделано, удержит солидные фирмы от покупки советского хлеба... То же самое можно будет попытаться сделать с другими советскими экспортными съестными продуктами, например, с сибирским маслом. При введении своих людей в грузчики, портовые и таможенные служащие, это будет сделать нетрудно. Этим был бы нанесен советам удар почти равносильный блокаде... При наличии моторного судна можно было бы устроить потопление долженствующего скоро возвращаться из Америки советского учебного парусника "Товарищ".

При медленном его ходе настигнуть его в открытом океане и потопить так, чтобы и следов не осталось, не так уже было бы трудно. А на нем ведь исключительно комсомольцы и коммунисты. Эффект получился бы потрясающий. Потопление советских нефтеналивных судов могло бы повлечь к нарушению контрактов на поставку нефтепродуктов и колоссальные неустойки...

...Для уничтожения личного состава компартии придется главным образом применить культуры микробов эпидемических болезней (холера, оспа, тиф, чума, сибирская язва, сап и т. д.). Этот способ, правда, наиболее безопасен для террористов, и если удастся наладить отправку в Россию культур болезней, то один террорист сумеет вывести в расход сотни коммунистов..."

Это была война на уничтожение живой силы. И трудно было заподозрить Опперпута в двойной игре, каковую на самом деле он вел. Но в конце концов не Опперпут определял суть борьбы, он мог сочинить и что-нибудь пострашнее, чтобы войти в доверие к Кутепову.

Кутепову предстояло решать, надо ли рисковать своими немногочисленными боевиками.

Один из ровсовцев, побывавший вскоре в России, проанализировал перспективы террора и сделал вывод: "Итак, почти гарантированно, что при такой системе почти все люди, идущие туда, обратно не вернутся. Кадры надо все время пополнять и начинать всякий раз с азбуки. Опытных людей в запасе не будет. Каждый из выразивших желание идти на террор сознает, на что идет, и к смерти готов, но весь вопрос в том, целесообразна ли будет их гибель, принесет ли она пользу делу освобождения Родины... (разрядка моя. - Авт.) Раньше я верил в осуществление такого систематического террора, теперь ясно вижу, что это невыполнимо, и на вопрос отвечу - "нет, не целесообразно". Одиночными мелкими взрывами, поджогами и т. д. немногочисленными, и еще вопрос, всегда ли удачными, мы ГПУ не устрашим, общественное мнение взволнуем, но к активности вряд ли кого вызовем. Вернее, ответный террор ГПУ придавит всякое проявление этой активности. Если бы мелкий террор шел снизу, от всей массы населения, тогда он был бы грозным для коммунистов, но ведь трагедия в том, что на это даже рассчитывать сейчас нельзя... Мое мнение, что такая игра не стоит свеч. Мы эту игру не в силах провести в таком масштабе, когда она станет опасной для сов. власти, и результаты не оправдают потерь... Обращаю Ваше внимание еще на одну деталь: именно по этому руслу и пыталось отвести наш террор ГПУ. Вспомните Опп. и его пинкертоновские проекты с публикациями в газетах и т. д.".

Да, план Опперпута был приманкой. Исполняя его, должны были погибнуть кутеповские боевики. Они не боялись смерти, и смерть нашла их.

В ближайшие месяцы погибли Юрий Петерс, Александр Сольский, Сергей Соловьев, Александр Шорин, Николай Строевой, Василий Самойлов, Александр Болмасов. Навеки успокоилась и Мария Владиславовна.

По официальным сообщениям советской печати, Опперпут был убит в перестрелке.

Десятого июня 1927 года опубликованы сведения о неудачной попытке Захарченко-Шульц, Опперпута и Вознесенского (Петерса) взорвать жилой дом по Малой Лубянке. В этом доме жили чекисты, о чем, конечно, газеты не писали.

Не писали они и о том, что за боевиками велось наблюдение, один из трех был чекистом. Кто? Мария Владиславовна отпадает. Двадцатидвухлетний Юрий Петерс, выпускник гимназии св. Алексия финского городка Перкиярви, тоже не подходит на роль сотрудника КРО. Остается Опперпут.

Три года спустя стал невозвращенцем резидент ОГПУ в Турции Агабеков, он-то и подтвердил, что в тройке боевиков был чекист.

Но Мария Владиславовна перепутала мудрецам с Лубянки все карты: она все же не вполне доверяла Опперпуту и потому потребовала исполнить явно незапланированную диверсию. Еще за кордоном она говорила, что как только ее подозрения подтвердятся, она застрелит Опперпута.

Ему пришлось организовать взрыв в общежитии чекистов, размещавшемся в бывшей гостинице "Бристоль" на Малой Лубянке. Вход туда не охранялся. Опперпут ночью прошел в здание, заложил мощный взрывной заряд и на некотором расстоянии от него расставил небольшие мелинитовые шашки, затем полил пол керосином. Мелкие заряды должны были помешать обезвредить основной.

Опперпут поджег бикфордов шнур и выбежал из дома. В подворотне его ждала Мария Владиславовна.

Ударил хлопок от взрыва мелинитовой шашки. И все. Больше взрывов не было. Проснувшиеся от шума чекисты сумели вырвать бикфордов шнур из толового заряда.

Надо было уходить.

В пылу Мария Владиславовна не подумала, почему Опперпут привел ее к общежитию рядовых чекистов, а не к домам руководителей ГПУ, адреса которых он должен был знать.

Тройка должна была вырываться из Москвы, ничего по сути не совершив. На ее след преследователи вышли только в Дорогобуже. Собственно, их было уже не трое, в двое. Опперпут исчез. Скорее всего, Мария Владиславовна застрелила его, не простив неудачи.

Восемнадцатого июня автомобиль штаба Белорусского военного округа, направлявшийся из Витебска в Смоленск, возле местечка Рудня был остановлен Марией Владиславовной и Петерсом. Шофер отказался их везти и был сразу убит. Помощник шофера довез боевиков до станции Дретунь, отстоящей от Рудни на 207 километров по железной дороге. Граница была уже близко. Неподалеку от Полоцка в трех десятках километров проходила желанная разделительная полоса, - в данном случае между жизнью и смертью.

Здесь судьба в последний раз улыбнулась Марии Владиславовне, не позволив ей попасть в руки красноармейцев. Граница была отрезана лагерями и полигонами красноармейцев. Мария Владиславовна и Петере шли лесом, неожиданно вышли на полковую хлебопекарню, и какая-то женщина, увидев их, закричала. Мария Владиславовна выстрелила, попала ей в ногу. Они побежали. Но куда бежать?

Все, Мария Владиславовна. Спереди и сзади русские люди с винтовками, враги ваши.

Она подняла револьвер к виску, крикнула им:

- За Россию! - и выстрелила.

Петерс молча выстрелил себе в рот.

Теперь Мария Владиславовна была свободна от всех преследований, от всех мучений.

Маленькая девочка на лошади, барышня-смольнянка на балу, молодая жена в подвенечном платье, вольноопределяющийся под германскими пулями, кавалерийская атака в Северной Таврии... - все летит, летит и гаснет навеки.

Дальше террор еще продолжается какое-то время по инерции. Группа Ларионова устроила взрыв в Ленинградском партклубе, было ранено 26 человек. Затем была направлена одна, а сразу за ней и другая группа боевиков. Они попали в руки чекистов.

В июне в Варшаве был убит девятнадцатилетним юношей Борисом Ковердой советский посол Войков, бывший ровно десять лет назад комиссаром Уральского совета во время убийства Николая II и его семьи.

Больше в 1927 году заметных террористических актов не было.

На следующий год Кутепов посылал боевиков организовать покушение на Бухарина. Ничего не вышло.

Этот год был в России мучительным для многих, ибо крестьяне перестали поставлять зерно в необходимых объемах и против них впервые после военного коммунизма стали применять насилие.

После двух предыдущих урожайных лет крестьяне наконец ощутили уверенность. Хлеб давал им силу для того, чтобы пережить инфляцию и надвигающуюся угрозу войны. (В мае 1927 года Великобритания разорвала отношения с СССР, в России шли разговоры о близкой войне). В шатком советском мире крестьянину можно было уповать только на себя. И он становился врагом властям, кулаком, с которым надо бороться.

Крестьянин оказался не готов к социализму. Ему не было никакого дела до мировой революции, до индустриализации, до построения социализма в одной отдельно взятой стране. Хотя сталинский лозунг "социализм в одной стране" воспринимался на Западе как скрыто националистический, он вскоре должен был раздавить русских в железных жерновах радикального переустройства.

В этом железном панцире, медленно истекая кровью от непосильной тяжести, Россия поднималась загадочным исполином.

Из Парижа трудно было все разглядеть в деталях, но в общем вырисовывалась страшная картина: начиналась новая война большевиков со своим народом. Как говорил Сталин на собрании актива Ленинградской партийной организации 13 июля 1928 года: "Надо было прежде всего ударить по кулакам и спекулянтам, взвинчивавшим цены на хлеб и угрожавшим стране голодом... пустить в ход чрезвычайные меры". Через год он ответил сам себе на пленуме ЦК: "А что в этом плохого? Почему нельзя иногда, при известных условиях, применять чрезвычайные меры против нашего классового врага, против кулачества?"

Старая Россия с ее общинным миром, который начал гибко реформировать Столыпин, на этот раз должна была погибнуть. Чтобы возродиться - в чем? Без своих церквей, без православного царя, без чувства, созвучного ощущению вечности. Народ должен был превратиться в топливо государственной машины.

Но несмотря на весь ужас происходящего эксперимента над живыми людьми, оставались неизменными две вещи - национальные традиции русских и геостратегические интересы государства. В этом СССР должен был идти за Российской империей.

И для белой эмиграции эти два понятия являлись бесспорными. Поэтому ее участие в борьбе с Москвой было не только в прямом смысле (через ГПУ) самоубийственным, но и концептуально сомнительным. Если ее английские сподвижники задавались вопросами, как наилучшим образом уязвить Россию, и отвечали: "Там, где можно из состава СССР вычленить (отделить) области, которые не являются чисто русскими", то нетрудно представить, что испытывали при этом Кутепов или евразийцы.

Евразийцам было легче психологически, ибо они не несли несбрасываемого груза гражданской усобицы. Они трезво смотрели на быстро сложившийся союз Германии и России, как на естественный противовес Антанте, и воспринимали экономические и военные связи двух стран так, как и должно.

Кроме того, они прекрасно понимали, что культурная разница между Россией и Европой - явление постоянное. Н. С. Трубецкой выразил это предельно ясно: "Затаенной мечтой каждого европейца является обезличение всех народов Земного шара, разрушение всех своеобразных обликов культур, кроме одной европейской.., которая желает прослыть общечеловеческой, а все прочие превратить в культуры второго сорта".

Они также знали, что интересы Европы вполне разделимы и что Германия исторически тяготеет к России и противостоит Англии.

Германскую точку зрения ярко высказал знаменитый адмирал Альфред фон Тирпиц: "В этом несчастье (незаключение мира с Россией в 1916 году. - Авт.) повинно также и тяготение нашей интеллигенции к западной культуре. Сама по себе эта культура является односторонней, ибо мы уже давно усвоили образованность Запада, а его нынешняя однообразная утилитарно-капиталистическая массовая культура, быть может, менее способна оплодотворить германский дух, нежели упрямый идеализм русских и Востока. К тому же здесь дело шло не о культуре, а о политике; чтобы мы могли усилить и развить германскую культуру, нам требовалась прежде всего политическая независимость от западных держав. Никакая политика, стремившаяся к образованию окраинных государств, не могла хотя бы приблизительно гарантировать эту независимость столь же крепко, как всемерное поддержание согласия Германии с великими неанглосаксонскими державами Востока... Я не знаю, найдется ли в мировой истории пример большего ослепления, чем взаимное истребление русских и немцев к вящей славе англосаксов".

Итак, вряд ли можно было найти различие между интересами Советской России и веймарской Германии, - во всяком случае, геостратегическими. Если вспомнить имперские времена, то лучшим образом, обрисовавшим это, была аллегорическая картина, подаренная Вильгельмом II Николаю П, - на ней были изображены два исполина, они опирались спинами друг на друга и глядели: один - на Запад, другой - на Восток.

Разрушение двух империй не нарушило взаимного притягивания.

Время шло, меняло политическую картину зарубежья. Умерли Петр Николаевич Врангель и великий князь Николай Николаевич. Европа входила в новую эпоху, а мировая война, перекройка границ и разрушения великих европейских империй все сильнее окаменевали в сознании людей. И только у русских прошлое еще не отболело!

РОВС стал центром, Кутепов - руководителем белой России.

ОГПУ стал искать способы ликвидации генерала.

Мир неуловимо менялся. Уже поднималась Германия, рейхсвер строил в России авиационный завод Юнкерса, фабрику ядовитых газов и снарядный завод. Немцы потребовали очищения Саара от французских войск. В Китае продолжалась гражданская война. Президент США Кулидж предложил заключить международный договор об ограничении военно-морских флотов, но Япония потребовала особых компенсаций - от Англии ограничения вооружений морской базы в Сингапуре, от США отказа от укрепления Гавайских островов, а это было равнозначно ослаблению баз, на которые могли опираться англичане и американцы в случае войны с Японией.

Кроме того, Эстония и Латвия заключили договор о таможенном союзе, Италия ратифицировала договор о присоединении Бессарабии к Румынии. Российская империя все больше и больше забывалась.

Разве кто-нибудь в Европе всерьез вспоминал о том, что прибалтийские губернии России завоеваны Петром Великим в войне со шведами? Что юг России стал российским в итоге многовековой борьбы с Турцией? Что еще в 1920 году государственный секретарь США Кольби, когда Англия стремилась всячески содействовать отделению от России прибалтийских и закавказских земель, предупредил своею нотой, что Соединенные Штаты против разделения России?

И для белых новая география была все же реальностью, как бы горько ни было это признавать. Например, Мария Владиславовна Захарченко сообщала в октябре 1927 года, незадолго до гибели: "...Мне удалось с большим трудом попасть на "процесс 5-ти монархистов-террористов".

Обвинитель спросил Строева, давал ли он сведения в латвийскую контрразведку (благодаря помощи которой он проник в СССР) по приказанию генерала Кутепова. Строев ответил, что получил от генерала Кутепова приказание давать латышам за их услуги лишь мелкие сведения и прямо запретил сообщать то, что могло бы пойти во вред России (разрядка моя. - Авт.). После этого ответа волна скрытого сочувственного интереса пробежала по аудитории..."

Тем не менее мелкие сведения все же надо было давать!

Родина для них была в России. И смерть шла оттуда же. В записках Бурцева, знаменитого охотника за провокаторами, раскрывшего агента охранного отделения Азефа, есть немало указаний на агентов ГПУ. Вот одно из них, относящееся ко времени, когда Кутепов уже бесследно исчез:

"Еще в 1929 году Якович хвастался, что ему ничего не стоит убрать Кутепова, но не было разрешения из центра. Разрешение это пришло позднее, и Кутепов был похищен.

С самого начала было ясно, что это дело большевиков. Эмигрантская печать указывала как на убийц на Гельфонта и Яковича с его женой. Но их власти не трогали и даже не допрашивали. Газеты описывали, как при свободных условиях уезжали из Парижа Гельфонт, а потом Якович".

В примечаниях Бурцева говорится:

"Якович Захар Моисеевич был официальным членом большевистского посольства на рю Гренель, позднее - помощник Паукера, начальника секретного отдела ГПУ. В 1936 году, 1 мая, был награжден орденом Красной Звезды за отличную организацию охраны на Красной площади в Москве. 2 мая в "Правде" была помещена фотография, где он снят совместно со Сталиным.

В 1937 году был расстрелян при ликвидации старших начальников ГПУ как "троцкист" и немецкий шпион.

Якович Александра Иосифовна одна из руководительниц убийства Кутепова. В конце 1937 года была расстреляна как "троцкистка" и шпионка".

Впрочем, в 1929 году Кутепов еще жив. Он с огромным вниманием следит за событиями на Дальнем Востоке. Там весной китайцы совершили несколько нападений на Китайско-Восточную железную дорогу, построенную при Николае II. Двадцать седьмого мая китайцы захватили советское консульство в Харбине, где находилась штаб-квартира КВЖД, арестовали служащих, изъяли документы. 10 июля была захвачена железная дорога со всеми сооружениями, закрыта советская торговая миссия, высланы все служащие с китайской территории.

Удар по КВЖД был не только унизительным, задевающим исторические чувства россиян (что значили исторические чувства в СССР?), но разрывал единственную связь с Владивостоком. Красная Армия должна была вступать в борьбу.

Два года назад, когда в Лондоне и Пекине были совершены налеты на советские учреждения и СССР стоял в шаге от войны, Кутепов ответил на очень важный для себя и всей белой эмиграции вопрос: надо ли поддерживать создание на Дальнем Востоке буферного государства?

"Надо высказаться ясно и определенно, что образование буферного государства для национальной России было бы колоссальным ударом... Пусть лучше везде в этих местах стоит красная армия, чем какой-нибудь буфер под протекторатом Японии, ведь теперешняя красная армия будет потом русской национальной".

На сей раз Красная Армия дала сильный отпор китайцам, и, к гордости всей белой эмиграции, КВЖД снова стала советской. Гордились этим и РОВС, и ОГПУ, и Кутепов, и его будущие убийцы.

Но жить Кутепову оставалось считанные месяцы.

В начале января 1930 года из Москвы в Берлин прибыли бывшие полковники Попов и де Роберти. Они пригласили приехать в германскую столицу для неотложных переговоров Кутепова. Де Роберти в бытность генерала военным губернатором Черноморской губернии был при нем начальником штаба и после отъезда Александра Павловича на фронт совершил несколько злоупотреблений. Кутепов об этом помнил. Однако его положение, по-видимому, толкало его, несмотря на страшный удар, нанесенный ему "Трестом", идти на общение с прибывшими из России людьми. Поэтому дела де Роберти с присвоением денег за реквизированных для нужд армии и проданный спекулянтам табак и со взятками за разрешения на вывоз пшеницы в Грузию казались Кутепову малозначащими. С той поры миновало столько времени, что не стоило придавать прошлому решающего значения. Гости представляли антисоветскую организацию: Внутренняя Российская Национальная Организация.

Семнадцатого января Кутепов встретился с Поповым и де Роберти у них в гостинице. Они подробно расспрашивали его о денежных делах РОВСа, пытались выяснить, много ли получено средств. Деньги у Кутепова были, но он не собирался раскрывать свои тайны. Да, действительно ходят слухи о получении им свыше 10 миллионов франков из сумм, депонированных правительством Колчака в Японии. Но слухи бывают разные, не надо принимать их всерьез.

Попов и де Роберти торопили поскорее отправлять боевиков в Россию для подготовки восстания этой же весной и предлагали создать в Париже объединение, во главе которого должны встать рекомендованные ими лица.

Вот так просто и по-домашнему шла беседа трех русских.

На следующий день она продолжилась в ресторане на Доротеенштрассе. Там де Роберти, воспользовавшись кратким отсутствием напарника, предупредил Кутепова, что ВРНО - это ловушка чекистов. И еще: на Кутепова готовится покушение, оно состоится не раньше чем через два месяца.

Де Роберти оставлял впечатление запутавшегося человека, просил, помочь ему перебраться с семьей за границу, обещал содействовать в разоблачениях чекистских операций.

Можно ли было ему верить? Не стремился ли полковник усыпить бдительность генерала?

В бумагах Бурцева есть несколько страничек признаний агента ОГПУ, капитана белой армии Александра Николаевича Петрова. О своей службе в войсках Деникина и Врангеля он пишет так: "Я был очень энергичным офицером, и, кроме пользы, я ей (белой армии. - Авт.) ничего не принес".

Он эвакуировался из Крыма в ноябре 1920 года. Жена с трехмесячным ребенком осталась в Симферополе.

Петров прошел через голод, скитания, лагерь русских в Германии. Работал в каменоломнях, у бауэра, механиком "на карамельной машине".

Он кое-как устроился, но душа болела по оставленной семье. Писал в Россию, искал.

"Однажды в воскресение ко мне явился русский. - Вы будете господин Петров? - Да. - Вы были командиром поезда у генерала Май-Маевского? - Да. Вы вашу жену в России еще не нашли? - Нет. - Так вот приезжайте в Берлин, дав мне адрес. - Вам дадут адрес вашей жены, она вас тоже ищет.

Поговорив о посторонних делах, я его угостил за приятные новости, он уехал, я немедленно прибыл в Берлин по указанному адресу, адреса не помню, около Ноллендорплац, и попал в лапы большевиков. Первым встретился мне генерал Достовалов, начальник штаба генерала Кутепова, мы с ним по белой армии были знакомы.

- Не волнуйтесь, Александр Николаевич, садитесь и выслушайте меня. Россия в опасности, иностранцы хотят поделить ее между собой. Мы с вами были в белой армии, мы работали, т. е. воевали в пользу Англии и Франции. Хорошо они приняли белых теперь за границей? Мы - офицеры Генерального штаба - 70 процентов остались в Советской России, создали красную армию, укрепили ее, выгнали из России англичан и французов. Остатки белых армий за границей будут иностранцами еще раз использованы против России. Я вас знаю как очень способного офицера. Вы должны работать с нами. Вы нам очень нужны".

Петрова завербовали, сыграв на его патриотизме и привязанности к семье. Это был почти безотказный способ вербовки. Он проработал на Лубянку несколько лет, внедрился в белогвардейские организации, но в конце концов во всем признался и уехал с семьей, которую чекисты выпустили, в Бельгийское Конго, подальше от их длинных рук.

Петров ускользнул со всеми своими грехами. В Африке ни о каких ужасных чекистах не слышали.

О генерале Достовалове, который так убедительно вербовал капитана Петрова, есть в архивах ОГПУ немало документов. Один из них, подписанный Меером Трилиссером, заместителем председателя ОГПУ Менжинского, гласит: "Достовалова не трогайте. Он через посредника работает по нашему поручению, связи его нам известны и выгодны".

И таких Петровых и Достоваловых было, надо полагать, достаточно много в распоряжении иностранного отдела ОГПУ. Где пролегала в их душах граница между страхом и служением патриотическому долгу? То один господь Бог ведает.

Поэтому дерзкие высказывания сотрудника советского посольства во Франции Яковича о том, что ему ничего не стоит убрать Кутепова в любой момент, были суровой реальностью.

Если зажечь летней ночью лампу у открытого окна, то на яркий свет налетит столько мошкары и мотыльков, что их число, пожалуй, можно сравнить с числом агентов Москвы, работавших в белогвардейских кругах.

Когда в 1937 году был похищен преемник Кутепова на посту председателя РОВСа генерал Евгений Карлович Миллер, было сразу выяснено благодаря предусмотрительности самого Миллера, оставившего записку, что непосредственным участником похищения является генерал Скоблин, доблестный первопоходник, командир Корниловского полка.

Скоблин был женат на певице Плевицкой. Плевицкую финансировал Марк Эйтингтон, брат которого в свою очередь торговал в Берлине и Лондоне советской пушниной.

О вербовке Скоблина бывшим его однополчанином, чекистом Петром Ковальским известно из современных публикаций, что она произошла уже после похищения Кутепова. Однако при допросе на судебном процессе Плевицкой бывшего советника советского посольства, ставшего невозвращенцем в 1929 году, Беседовского выяснилось, что деятельность белых организаций освещается изнутри. Главный осведомитель - близкий Кутепову человек. Его фамилию Якович не назвал. Сказал только, что это генерал, женатый на певице.

Есть все основания считать, что Скоблин стал работать на советскую разведку еще при жизни Кутепова. Официальная же вербовка с написанием заявлений произошла позже, когда Скоблин был уже полностью в руках чекистов.

Вербовка тоже происходила по патриотическому направлению с призывом служить русскому народу, а не его врагам. Эти слова, или примерно эти, генерал уже слышал и ранее от своих знакомых евразийцев, которые неспроста дали ему прозвище Твердев.

Современная публикация, несмотря на явное стремление "спрямить линию", свидетельствует: "Кутепова Иностранный отдел ОГПУ не без оснований считал мозгом РОВС, главным генератором идей и бесспорным вождем эмигрантского офицерства. РОВС во многом держался на его энергии, инициативе и личном авторитете... Похищение Кутепова позволяло агенту советской разведки утвердиться в штабе РОВС".

Итак, похищение Кутепова было бесспорным условием плодотворной агентурной работы Скоблина.

Вернувшись из Берлина, Кутепов не забыл предупреждения де Роберти, хотя и отнесся к нему фаталистически спокойно. Наступило Рождество. На крещенский вечер дома у генерала решили гадать. Один из гостей предложил Кутепову задумать, что тот желает. Александр Павлович усмехнулся и сказал, что задумал.

Гость зажег свечу и поднял над огнем сжатый кулак. Потом выбросил из кулака кости на разрисованный китайской тушью лист бумаги. Что он увидел? Гадальщик медленно, словно ему было трудно говорить, произнес:

- Это будет так неожиданно, так быстро, так ужасно...

Наступило молчание. Никто не знал, что загадал Кутепов, но все почувствовали, что в предсказании таится что-то страшное.

Накануне исчезновения Кутепов разговаривал с сослуживцем и предупредил его, что утром пойдет в Галлиполийскую церковь на панихиду по генералу Каульбарсу. Уже уходя, он вдруг бросил странную фразу:

- А по мне, надеюсь, вы не будете служить панихиды.

Он предчувствовал смерть.

К смерти он относился спокойно, даже равнодушно, ценя в жизни не существование физическое, а честь и нравственную силу. Это был один из последних рыцарей, подобных Петру Аркадьевичу Столыпину, глядевшему прямо в лицо опасности и написавшему в завещании: "Похороните меня там, где меня убьют".

Отказавшись от охраны, Кутепов был обречен. Его объяснение, почему он не хочет привлекать бывших офицеров-галлиполийцев, нынешних парижских таксистов, полно скромности и хладнокровия. Ему было не по себе от того, что люди должны были из-за него терять дневной заработок.

В воскресенье двадцать шестого января 1930 года Александр Павлович Кутепов вышел из своей квартиры в доме номер 26 по улице Русселе и направился в Союз галлиполийцев. Было десять часов тридцать минут. До Союза было недалеко, он должен дойти туда минут за двадцать.

На Кутепове было черное пальто. Он шел быстрым шагом, каким привык холить и каким мог пройти десятки километров.

На углу Т-образного перекрестка улиц Русселе и Удино возле госпиталя, который содержали монахи, стояло два автомобиля, один большой желтого цвета, второй - красное такси. Здесь же, вблизи желтого автомобиля, находился молодой полицейский.

Он впервые появился на перекрестке недели три назад и дежурил только утром по воскресеньям.

Кутепов поравнялся с желтым автомобилем, возле которого стояли двое рослых крепких мужчин в желтых пальто. Они окликнули его. Он остановился, оба приблизились к нему, потом схватили за руки и, несмотря на сопротивление, втолкнули в открытые дверцы машины на заднее сидение.

Полицейский спокойно наблюдал за схваткой, держа руки за спиной. Как только Кутепов оказался на сиденье, полицейский оглянулся по сторонам, вскочил на переднее сиденье, и в ту же секунду автомобиль дал ход и свернул на улицу Удино, налево. Тотчас вслед отъехал и красный.

Оказавшись в машине, Кутепов понял, что похищен и что спасти его может только чудо. Его крепко держали. Он стал вырываться, упираясь своими сильными ногами в пол машины и наваливаясь на одного из похитителей. Ему удалось высвободить правую руку. Он стал душить человека слева, сжав ему горло. Сзади его били по спине, по затылку. Он не чувствовал боли. Это был его последний бой за свою жизнь, за то, чтобы умереть с честью. Он уже было одолел человека слева, но в спину ударили ножом. И Кутепов ослабел, застонал. Борьба кончилась. Через минуту Александр Павлович был мертв.

Автомобиль мчался по улицам Парижа к пригороду Леваллуа-Перре. Тело Кутепова лежало между двух похитителей, поддерживавших его с боков. Казалось, генерал спит.

Желтый автомобиль беспрепятственно доехал до Леваллуа-Перре и скрылся в гараже одного из домов. Тело вытащили, обыскали, бесцеремонно переворачивая. Затем полицейский оттащил его в угол и завалил коробками.

Дело было сделано. Кутепов перестал быть кому-либо опасен.

Через несколько дней в гараже была вырыта яма, туда сбросили труп и залили бетоном.

"Приказ по Р. О. В. С.

27 января 1930 г.

26 января ген. Кутепов в 10 1/2 утра вышел из дому и более не возвращался к себе.

Ввиду безвестного отсутствия председателя Р. О. В. С. генерала от инфантерии Кутепова я, как старший заместитель его, вступил в должность председателя Р. О. В. С.

генерал-лейтенант Миллер".

Несколько человек дали показания полиции, они видели различные эпизоды похищения, начиная с самого начала и до кратковременных остановок желтого автомобиля в уличном потоке. Эмиграция была убеждена, что следы ведут в советское полпредство.

Полиция известила все пограничные пункты, порты и аэропорты. Она заявила также, что на углу улиц Удино и Русселе никогда не было полицейского поста.

Парижские газеты возмущались действиями ОГПУ в центре Франции, призывали премьер-министра разорвать отношения с СССР.

Русский Париж кипел, чины РОВСа были готовы разгромить советское полпредство, но их сдерживало начальство.

Двадцать шестого января Францию покинул первый советник полпредства Аренс, осуществлявший связь с французской коммунистической партией, а через два дня - второй секретарь Лев Гельфанд.

Но может быть, Кутепов еще жив? Может быть, еще не поздно было перехватить советские торговые суда, на которых его могли увезти?

В храме святого Александра Невского на рю Дарю после литургии и общего молебна было отслужено архиепископом особое молебствие о здравии и избавлении от бед воина Александра.

Двенадцатого июля 1927 года в Хельсинки в возрасте двадцати семи лет умер белый офицер, выдающийся русский поэт Иван Савин. Его стихи знали наизусть многие молившиеся за спасение Кутепова. И кто-нибудь вспомнил посвященное братьям поэта Михаилу и Павлу стихотворение. Приведем его полностью.

Ты кровь их соберешь по капле, мама,

И, зарыдав у Богоматери в ногах,

Расскажешь, как зияла эта яма,

Сынами вырытая в проклятых песках,

Как пулемет на камне ждал угрюмо,

И тот, в бушлате, звонко крикнул: "Что, начнем?"

Как голый мальчик, чтоб уже не думать,

Над ямой стал и горло проколол гвоздем.

Как вырвал пьяный конвоир лопату

Из рук сестры в косынке и сказал: "Ложись",

Как сын твой старший гладил руки брату,

Как стыла под ногами глинистая слизь.

И плыл рассвет ноябрьский над туманом,

И тополь чуть желтел в невидимом луче,

И старый прапорщик во френче рваном,

С чернильной звездочкой на сломанном плече,

Вдруг начал петь - и эти бредовые

Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе:

Всех убиенных помяни, Россия,

Егда приидеши во царствие Твое...

Это были мольбы и о Кутепове, и о белом воинстве, и о всех нас, сегодня погружающихся в пучину вместе со своей Родиной.

Кутепова не нашли.

Спустя много лет был распространен слух, что он умер от сердечного приступа на советском судне вблизи российских берегов. Для чего это было сделано? Наверное, для того, чтобы тайна его исчезновения никогда не была разгадана.

Но тайна открылась. Как бы сама собой. Или по воле Господней.

Перед смертью от неизлечимой болезни старый депутат-коммунист Морис. Онель облегчил душу, рассказав французскому историку Жану Элленстайну о том, как его брат участвовал в похищении генерала, будучи тем самым переодетым лжеполицейским, и заколол Кутепова ножом, когда тот оказал бешеное сопротивление.

Поэтому понятен поспешный отъезд Аренса из полпредства, похожий на бегство: отсекались связи с французскими исполнителями.

Двадцать второго мая 1930 года корреспондент "Морнинг Пост" сообщил из Риги о расстреле де Роберти. Там тоже обрубались концы.

Кутепова не стало. РОВС без него стал ниже ростом, отяжелел. Скоблин получил возможность влиять на генерала Миллера, сдерживать борьбу в России.

Плевицкая пела свои знаменитые песни.

"Занесло тебя снегом, Россия, запуржило седою пургой, и холодные ветры степные панихиды поют над тобой".

А Советская Россия продолжала коллективизацию сельского хозяйства, выдавливая из крестьянства кровь и силы для выковывания могучего государственного механизма. Никто тогда не знал, что ее нельзя будет победить извне. И никто не знал, что она вправду обречена, как то предсказывали белогвардейские аналитики. Что победят ее только изнутри.

Впереди было похищение генерала Миллера, разоблачение Скоблина и Плевицкой, бегство в СССР нескольких белоэмигрантов, в том числе и мужа Марины Цветаевой Сергея Эфрона. Еще впереди была блестящая финансовая афера с деньгами РОВСа, проведенная чекистом Владимиром Багговут-Коломийцевым, в результате чего превратились в дым семь миллионов франков.

Много чего было впереди у русских людей!

Девятнадцатый век с его дворянско-крестьянской культурой, с жизнью людей по законам веры и чести завершился. Разрушенный мир собрался заново, но в нем уже оставалось ничтожно мало места для веры и чести. Цену бытия стали определять жадность к материальным благам, технический прогресс и страх человека за свою жизнь. Лишившись веры и чести, человек стал смертным.

С гибелью Александра Павловича Кутепова, последнего рыцаря империи, стало до боли ясно, что у белой эмиграции нет реальных возможностей изменить судьбу Родины. Пресеклась историческая линия, связывавшая настоящее с будущим и прошедшим. Герой кутеповского детства, освободитель славян от турецкого ига генерал Скобелев еще раз умер в Александре Павловиче, чтобы никогда не возродиться в России. Умерли Суворов, Кутузов, Сергий Радонежский...

Реальная Россия, в советской броне, выжигала из своего народа память, не ведая, что через шестьдесят лет, когда надо будет отворить заржавевшие от крови исторические ворота, за ними не будет никакой настоящей опоры, только темный туман и глухие стоны.

(В 1930 году в Риге вышел в переводе на русский язык роман французского автора Клода Фелисье "Тайна похищения генерала Кутепова". Скорость издания была удивительной. Еще удивительнее - версия романа: похищение организовала английская разведка. Понятно, кому была выгодна эта версия.)

Для чего история предоставила нам возможность оглянуться на ее лабораторный эксперимент с либеральными реформами Врангеля и спасительной диктатурой Кутепова? Для чего Столыпин в проведении своей реформы был вынужден повернуть государственный руль к национальным интересам русского народа?

Но тогда, в тридцатые годы, еще многое казалось обнадеживающим. Евразийцы уповали на перерождение большевиков и готовы были на любые жертвы, даже на самопожертвование. Советская мощь представлялась величественной. Начальник управления сухопутных войск рейхсвера генерал Гаммерштейн в декабре 1932 года говорил венгерскому посланнику в Берлине Кания:

"Все же, по моему мнению, Россия неприступна. И ее соседям придется горько. Русская армия и русские рабочие будут фанатично защищать свою родину. Я знаю, насколько велик рост заводов военной промышленности в Перми, но если они только подготовлены к пуску, то и тогда Россия при ее блестящем географическом положении непобедима. Ну какое для России это может иметь значение, если удастся на время захватить даже Москву".

Запись этого разговора советские агенты передали в Москву, где в Кремле Сталин и Ворошилов, должно быть, удовлетворенно улыбнулись, прочитав документ.

Но они не подозревали, что им придется еще взывать к русской православной культуре, повторяя в ужасных условиях войны мысль евразийца Флоровского о том, что "Великая Россия восстановится лишь после того, как начнет созидаться русская православная культура".

А не начнет созидаться? Тогда значит, что Россия уже погибла.

Судьбе было угодно распорядиться так, что сын генерала Павлик Кутепов учился в русском кадетском корпусе в Югославии, а преподавателем закона Божьего там был отец Георгий Флоровский. Мальчик долгое время верил, что его отец жив и находится в России. Он даже говорил товарищам, что маршал Тимошенко - это и есть его отец, генерал Александр Павлович Кутепов. В голове мальчика слились в один образ белогвардейский генерал и советский маршал. (Сообщено А. М. Ермаковым.)

Когда-то Кутепов приводил как пример самоотверженности случай времен покорения Кавказа: в одном из боев путь артиллерийской батарее преградила скальная расщелина, на постройку моста не было времени, и тогда пушки выкатили по плечам и спинам солдат и офицеров. Несколько человек было раздавлено, но бой - выигран.

По Кутепову тоже прошло железное колесо.

И вот этот человек покинул земной строй. Из рассказанной истории уже никого не осталось в этом строю. Все перешли в строй небесный.

Прощайте, маленькие новочеркасские кадеты.

Прощайте, Кутепов.

Апрель 1992 года