Интрига в МИД против Громыко

Наш герой в 1949 году был назначен первым заместителем министра иностранных дел и вернулся в Москву. Не все его ждали, а кое-кто вообще воспринимал весьма ревниво. А.Я. Вышинский, ставший в 1949 году министром иностранных дел, имел все основания для этого, глядя, как часто Сталин обращался лично к Громыко по вопросам взаимоотношений с Соединенными Штатами. Впрочем, он напрасно волновался, ибо у Громыко не было склонности к интригам, он был к Вышинскому лоялен.

В феврале 1950 года Громыко совершил ошибку: завизировал без консультации с Кремлем межгосударственное соглашение с КНР о соотношении рубля и юаня. Узнав об этом, Сталин возмутился, поскольку экономические связи с Китаем находились под его особым вниманием. Почему никогда не нарушавший указаний Громыко нарушил собственные же правила, было непонятно. Конечно, его торопили из Госплана и Министерства финансов, так как именно он курировал китайское направление, но тем не менее обычно он выдерживал и не такое давление…

На заседании Политбюро Сталин распорядился снять Громыко с должности первого заместителя министра и отправить — нет, не в ссылку, а послом в Лондон.

В МИД многие не без оснований считали, что Громыко подставил Вышинский, такое мнение высказывал, в частности, Р.А. Сергеев в интервью автору. Во всяком случае, никого из Госплана и Министерства финансов не наказали.

Сам же Андрей Андреевич, когда у него появилась возможность «подставить» Вышинского перед Сталиным, не стал этого делать.

 

Восстание в Берлине 17 июня 1953 года

В начале войны лидеры «Большой тройки» были единодушны во взглядах на будущее Германии — она должна была быть расчленена на несколько слабых государств (вплоть до их полной «аграризации»). Однако уже в 1942 году Сталин дважды высказался по этому вопросу совсем в ином плане: «Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остается» (23 февраля); «У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить Германию, ибо невозможно уничтожить Германию, как невозможно уничтожить Россию… У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить всякую организованную военную силу в Германии, ибо любой грамотный человек поймет, что это не только невозможно в отношении Германии, как и в отношении России, но и нецелесообразно с точки зрения победителя» (6 ноября).

Еще не завершилось Сталинградское сражение, а Москва уже определила направление, в котором советская политика следовала вплоть до последних дней СССР. Эту политику можно определить как противостояние с англосаксонским Западом в борьбе за мирную и лояльную к Москве Европу

На Тегеранской конференции в 1943 году американцы предлагали разделить Германию на пять автономных образований: Пруссия, Ганновер и Северная Германия, Гессен-Дармштадт, Гессен-Кассель и район Южного Рейна (Бавария, Баден и Вюртемберг). В особые территории предлагалось выделить районы Кильского канала и Гамбурга, Рур и Саар, установив над ними контроль держав-победительниц или международной организации. Сталин отверг этот план.

Он был готов к широкому обсуждению проблем с западными партнерами, ориентируясь прежде всего на интересы Советского Союза в Европе. «Но, — писал В.М. Фалин, — два требования оставались для Москвы недискутабельными: границы и неучастие Германии не в какой-то теоретической будущей войне против СССР, а в реальности ведшейся и для успокоения именовавшейся “холодной”».

Показательно, что сразу после окончания военных действий советское руководство с некоторой тревогой отмечало, что немецкие коммунисты «склонны к крайностям», имея в виду стремление немецких товарищей быстро советизировать управление восточной зоны оккупации. Именно так писал Л. Берии генерал И. Серов 9 июля 1945 года и отмечал, что «тов. Ульбрихт обещал нам дать правильную установку членам компартии в этих вопросах…».

Вполне понятно, что страна с разрушенным хозяйством, каким был в то время Союз, прежде всего нуждалась в восстановлении экономики (и репарациях), а также в обеспечении собственной безопасности и недопущения германо-американского альянса (реализации в новом виде плана Черчилля «Немыслимое»). Ради этого идеологию можно было отодвинуть на задний план. Единство нейтральной Германии — вот что тогда было главным для советской дипломатии в 1945—1949 годах.

Эту геополитическую практику Москва начала осуществлять еще до Победы. Так, 6 апреля 1948 года в Москве был заключен Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией.

Как вспоминал один из главных советников Леонида Брежнева Андрей Александров-Агентов: «Инициатива его заключения принадлежала Сталину — это был очень умный и своевременный шаг. Он сделал возможным преодоление за довольно короткий период порожденных двумя недавними войнами вполне понятных взаимных чувств недоверия, подозрительности и неприязни между народами обеих стран… Это был в общем действительно равноправный и справедливый договор. Президент Паасикиви и его правительство проявили достаточно государственной мудрости и дальновидности, чтобы принять его таким, каким он был предложен, даже если у финнов, может быть, и не вызывало особого энтузиазма включение в текст договора пункта о “взаимной помощи” в военном плане. Стороны обязывались сотрудничать при отражении военного нападения “Германии и любого союзного с ней государства” на Финляндию или на Советский Союз через территорию Финляндии. В Хельсинки, конечно, понимали, что подобный пункт был минимальной уступкой со стороны Финляндии, неизбежной в послевоенной обстановке. К тому же финнам удалось получить своего рода “компенсацию” — признание Советским Союзом в том же договоре “стремления Финляндии оставаться в стороне от противоречий великих держав”. То есть это было все-таки признанием своего рода нейтралитета Финляндии (хотя и небезоговорочного), что для финнов, конечно, было немаловажно в условиях разгоревшейся уже тогда “холодной войны” между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции».

Показательно, что еще в 1944 году, подписывая мирное соглашение с Финляндией, союзницей гитлеровской Германии, Сталин решил не оккупировать эту страну, надеясь на послевоенное сотрудничество с Рузвельтом. Тогда еще трудно было представить, что после смерти Рузвельта и капитуляции Германии международная обстановка полностью изменится и станет чем-то напоминать «военную тревогу 1927 года», когда Кремль опасался нападения как со стороны европейских стран, так и Японии.

Но в 1948 году советское руководство обеспечило свои северные границы. Впоследствии идеологию советско-финляндского договора Москва многократно пыталась воплотить в своих западногерманских проектах, ведя невидимые дипломатические войны с Соединенными Штатами за Европу. В этой борьбе главными игроками, безусловно, были не только первые лица СССР — Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев, но и Берия, Молотов, Громыко, Андропов (в должности председателя КГБ), маршалы и высшие руководители военно-промышленного комплекса, прежде всего Устинов.

Даже образование Германской Демократической Республики первоначально рассматривалось Москвой как явление временное. В поздравительной телеграмме восточногерманскому руководству Сталин счел нужным подчеркнуть необходимость существования единой, независимой, демократической, миролюбивой Германии. Яснее не скажешь.

Но возникновение двух германских государств превратилось уже независимо от воли Москвы и Вашингтона в самостоятельный фактор мировой политики с иными геополитическими интересами, а также устремлениями их правящих элит. Разумеется, в случае объединения Германии никто не мог бы гарантировать им сохранение властных полномочий.

Отметим еще одно обстоятельство — резкое различие в качестве этих элит. В 1945 году будущий канцлер ФРГ Конрад Аденауэр предложил верховному главнокомандующему союзными войсками Дуайту Эйзенхауэру (будущему президенту США) провести денацификацию, устранив идеологический раскол в германском обществе. В американской зоне оккупации при населении 15,5 миллиона человек заполнили анкеты 12 миллионов. Виновными в сознательной нацистской деятельности был признан 0,1 процента, то есть 12 тысяч человек. В общем, западногерманская политическая и экономическая верхушка (кроме явных нацистов) сохранила свои позиции.

Ничего не вышло из усилий СССР сохранить демилитаризованную единую Германию. Имея большие экономические интересы в своей зоне оккупации, Советский Союз по репарационным соглашениям начал вывозить оттуда значительные объемы оборудования — целые технологические линии производства (оптика, радиотехника, металлообработка и др.), а также использовал немецких специалистов в атомной области и ракетостроении. Создав в своей зоне советско-германские предприятия, работавшие на советскую экономику, Москва со своей стороны подтвердила отделение Восточной Германии от Западной. Правда, в отличие от СССР американцы предпочли вывезти не оборудование, а лицензии на новые технологии и заодно — выдающегося специалиста в области ракетостроения Вернера фон Брауна.

После Лондонской сессии СМИД в конце 1947 года, на которой обнаружилась пропасть, разделяющая союзников по германскому вопросу, западные державы вопреки Потсдамским соглашениям взяли курс на создание самостоятельного западногерманского государства.

10 марта 1952 года СССР в ноте союзникам предложил принять основы мирного договора с Германией при равноправном участии Германии в лице общегерманского правительства. Вслед за этим 9 апреля было предложено державам-победительницам безотлагательно рассмотреть вопрос о проведении свободных выборов во всей Германии под контролем (внимание!) комиссии, образованной всеми державами-победительницами, на чем ранее упорно настаивали США и их союзники. Все это вызвало во всей Германии колоссальное смущение — в руководстве ГДР обеспокоились самим существованием ГДР, а в ФРГ значительная часть политической элиты требовала от западных государств немедленно вступить в переговоры с СССР.

Но было уже поздно. «Холодная война» была в разгаре, и опыт нейтрализации Финляндии (договор 1948 года) не мог быть использован. Не будем забывать, что шла корейская война, и мирные переговоры на ее европейском фланге воспринимались как изощренный пропагандистский маневр. К тому же Аденауэр был уверен, что нейтрализованная Германия, лишенная военного прикрытия Запада, превратится в слабое второстепенное государство и будет втянута в советскую зону влияния. Если бы тогда состоялись общегерманские выборы, победу, скорее всего, одержали бы социал-демократы, а не консервативная Христианско-демократическая партия Аденауэра. И Германия могла пойти по другому пути. (Эта возможность впоследствии на протяжении десятилетий будоражила дипломатов Москвы и Вашингтона, будучи опорой различных комбинаций.)

Поэтому закрепление германского раздела было для Запада единственным решением. В ответной ноте Москве было выдвинуто неприемлемое условие: будущее немецкое правительство самостоятельно решит, в какие союзы ему входить.

К тому же ни Аденауэр, ни Вальтер Ульбрихт отнюдь не горели желанием искать счастья в неизвестном будущем. Если добавить к этому, что в ГДР прокомментировали предложение Москвы в духе построения социализма советского образца, то даже западногерманские социал-демократы не захотели рисковать.

О развитии обстановки в Западной Германии и планах ее руководства советская разведка в апреле 1952 года информировала Сталина, отметив, что в узком кругу руководства ХДС (в то время — правящей партии ФРГ) Аденауэр заявил: «Мы не признаем Потсдамскую декларацию, мы стремимся к европейскому единству и добьемся его. Это создаст противовес, который окажет сильное влияние на Восточную Европу Россия не посмеет начать войну».

Таким образом, отпал вопрос об объединении и нейтрализации Германии. Открылась новая страница в советской дипломатии: поняв, что военная интеграция Западной Германии с бывшими союзниками неизбежна, Сталин направил все силы на укрепление Восточной Германии. Создание в ГДР собственной боеспособной армии должно было выравнять позиции противоборствующих сторон.

26 мая 1952 года был заключен Боннский договор, а на следующий день — Парижский, которые легализовали создание в ФРГ армии и ее военный союз с западными державами. При этом было оговорено пребывание союзных войск в ФРГ.

В феврале 1953 года Государственный секретарь США Дж. Даллес заявил в Бонне: «С СССР можно разговаривать только с позиции силы».

И только тогда последовало одобрение Кремлем курса на строительство социализма в Восточной Германии, что фактически означало отступление Сталина от проводимой им политики и, наоборот, торжество восточногерманских коммунистов.

После смерти Сталина Москва сделала попытку переиграть ситуацию заново: предложила, что парламенты ГДР и ФРГ образуют Временное общегерманское правительство, которое осуществит «национальное воссоединение Германии на демократических и мирных началах путем подготовки и проведения свободных общегерманских выборов без иностранного вмешательства». Временное правительство должно было представлять страну на четырехсторонних переговорах о заключении мирного договора. В случае возражений со стороны западных держав против образования такого органа Москва предлагала провести референдум во всей Германии по этому вопросу.

5 мая 1953 года, вдень рождения Карла Маркса, председатель Госсовета ГДР Вальтер Ульбрихт заявил, что ГДР вступила в новый этап: народно-демократическое государство теперь выполняет функции диктатуры пролетариата, «происходит переход к строительству основ социализма». Это означало усиление «революционного нажима» на население, и без того недовольного ухудшением снабжения, вытеснением частного сектора торговли, ускоренной кооперацией крестьянских хозяйств и повышением норм выработки на производстве.

Именно тогда у двух членов правящего после смерти Сталина триумвирата (Маленкова и Берии) созрело предложение вообще отказаться от строительства социализма в ГДР и «сдать» ее на максимально выгодных условиях, но Хрущев, Молотов и другие члены Президиума ЦК его отвергли, посчитав, что это будет капитуляцией перед Западом, А проблема слишком высоких затрат на удержание позиций в Европе осталась.

После энергичной инициативы Ульбрихта в Москве решили, что тот все же заходит слишком далеко, и советский МИД направил в Президиум ЦК КПСС записку с соответствующими рекомендациями. Однако указания Кремля не смогли предотвратить народного протеста, который пришлось подавлять при помощи танков. (Впереди были протесты в Польше, Венгрии и Чехословакии.)

* * *

В июле 1952 года на II конференции Социалистической единой партии Германии ее генеральный секретарь Вальтер Ульбрихт провозгласил курс на «планомерное строительство социализма», что сводилось к последовательной советизации восточногерманского строя: мерам против мелких собственников и частной торговли, массовой национализации предприятий. Стала быстро развиваться тяжелая промышленность, что привело к серьезному дефициту продовольствия и потребительских товаров. Наконец, было объявлено о создании Народной армии, и милитаризация, соединенная с репарациями, тяжело сказывалась на бюджете страны: военные расходы составляли 11 процентов бюджета, а вместе с репарациями — 20 процентов непроизводительных трат. В такой ситуации происходило массовое бегство жителей в западную зону, прежде всего высококвалифицированных кадров — «утечка мозгов» (только в марте 1953 года бежало 50 тысяч человек). В апреле 1953 года, за два месяца до восстания, произошло повышение цен на общественный транспорт, одежду, обувь, хлебопродукты, мясо и содержащие сахар продукты.

15 мая советское МВД вручило руководству ГДР меморандум с требованием прекращения коллективизации и ослабления репрессий. 3 июня руководители ГДР были вызваны в Москву, по возвращении из которой провозгласили «Новый курс», публично признали, что в прошлом совершались ошибки, для улучшения снабжения населения наметили замедление темпов развития тяжелой промышленности, отменили ряд мер экономического характера, вызвавших резкое недовольство населения.

В то же время не было отменено ранее принятое решение ЦК СЕПГ «о повышении норм выработки для рабочих в целях борьбы с экономическими трудностями».

15 июня в Берлине среди строителей на Сталин-аллее начались первые забастовки, которые 16 июня переросли в демонстрации. 17 июня 1953 года в ГДР начались волнения, которые были названы «июньской революцией». Утром в тот день забастовка была уже всеобщей. Рабочие колоннами направлялись в центр города. К полудню численность манифестантов в городе достигла 150 тысяч человек. Всего в республике в протестных выступлениях участвовало 470 тысяч человек. Лозунгами манифестантов были: «Долой правительство! Долой Народную полицию!», «Мы не хотим быть рабами, мы хотим быть свободными!». Были разгромлены пограничные знаки и сооружения на границах советского и западного секторов города. Толпа громила полицейские участки, здания партийных и государственных органов и газетные киоски, продававшие коммунистическую прессу. Участники волнений уничтожали символы коммунистической власти — флаги, плакаты, портреты. Были осаждены полицейские казармы; восставшие также попытались освободить заключенных из тюрьмы. Дом Министерств был разгромлен; оттуда толпа двинулась к театру Фридрих-штадтпалас, где шло заседание актива СЕПГ, и партийное руководство спешно эвакуировалось под защиту советских войск в Карлсхорст. Протестующие сожгли здание таможенной службы ГДР, захватили здание ЦК СЕПГ, Дом правительства, штаб-квартиру Национального фронта, Центральный совет профсоюзов, Общество германо-советской дружбы. Захватывались тюрьмы и полицейские участки. Фактически гражданская власть в советской оккупационной зоне рухнула.

Волнения перекинулись на всю Восточную Германию. В индустриальных центрах стихийно возникали забастовочные комитеты и советы рабочих, бравшие в свои руки власть на предприятиях.

Правительство ГДР обратилось к СССР за вооруженной поддержкой. Принципиальное решение о вооруженном вмешательстве было принято в Москве уже вечером 16 июня. В Берлин срочно вылетел министр внутренних дел СССР Берия.

Около полудня 17 июня против протестующих были выдвинуты полиция и советские танки. Демонстранты кидали в танки камнями и пытались повредить их радиоантенны. Толпа не расходилась, и советские войска открыли огонь. В 13.00 было объявлено чрезвычайное положение. Столкновения между советскими войсками и участниками волнений и стрельба продолжались до вечера. На следующее утро вновь были попытки демонстраций, но они жестко пресекались. Официальные власти ГДР оценили число участников движения в 300 тысяч. В других источниках число бастующих рабочих оценивается примерно в 500 тысяч, а общее число участников демонстраций — в 3—4 миллиона из 18 миллионов населения и 5,5 миллиона рабочих. По официальным данным, было убито 17 и ранено 166 функционеров СЕПГ.

Как вспоминал Молотов, в этой обстановке ему понадобилась помощь нашего героя: «Я вызвал на воскресенье к себе Громыко. Тогда у меня было два заместителя — Громыко и Кузнецов Василий, который сейчас в президиуме Верховного Совета. Я вызвал Громыко, как более опытного в делах. Мыс ним обсудили вопрос, выработали предложение вместе, письменно; смысл такой, что в ГДР делать… И вот мы в своем МИДовском проекте записали: “не проводить форсированную политику строительства социализма в ГДР”».

После событий 17 июня 1953 года, в ход которых вмешивались и западные спецслужбы, окончательно закрылся вопрос об объединении Германии.

В июле по рекомендации советского руководства прошел пленум ЦК СЕПГ, который наметил программу повышения жизненного уровня населения и осудил курс на ускоренное строительство социализма. В августе в Москве было объявлено, что прекращается дальнейшее взимание репараций с Германии, ГДР передаются 33 крупных предприятия, ранее перешедших к СССР в порядке репараций, и сокращается размер платежей ГДР на содержание советских войск в Германии.

События в ГДР стали первым сигналом Кремлю о необходимости искать новые методы в отношениях с европейскими союзниками, что обеспечение геополитических позиций — сложная и дорогостоящая вещь.

Вслед за восточногерманским конфликтом в конце 1953 года возникла проблема в Чехословакии, где, как сообщал советский посол, росло недовольство населения, были крупные перебои в снабжении продовольствием и углем, бросались в глаза факты коррупции чиновников. И снова по предложению МИД (Молотова) Президиуму ЦК компартии Чехословакии было направлено письмо Президиума ЦК КПСС, в котором говорилось о немедленном устранении данных проблем и о воспитании партийных и государственных кадров «в духе высокой ответственности перед народом и внимательного отношения к его повседневным нуждам».

Но могли огромный социалистический блок реально обеспечить провозглашаемую его коммунистическими партиями заботу о благосостоянии населения и одновременно с этим добиваться стратегической безопасности?