Война 1967 года

Отчасти согласимся с послом Добрыниным, который считал, что «в повестке дня советско-американских отношений Ближний Восток не фигурировал постоянно, как Европа или Юго-Восточная Азия». Правда, при этом он уточнял, что это был потенциально опасный район.

На самом деле Ближний Восток и Средиземноморье всегда были в зоне особого внимания России. В Русско-турецких, Крымской, обеих мировых войнах — везде присутствовал этот вектор. По-другому и быть не могло по причине огромного геополитического и экономического значения региона, значительно усиливавшегося в связи с борьбой мировых держав за контроль над местными нефтяными месторождениями. Как говорили англичане накануне Первой мировой, «господство само по себе было главной наградой всего предприятия». Даже в самом факте дипломатического признания Советским Союзом Израильского государства был скрыт долговременный интерес Москвы к Ближнему Востоку и ее намерение потеснить западные страны. Правда, после Первой мировой политики уже мыслили свои действия не в категории «господство», а более тонко.

После Суэцкого кризиса 1956 года, который завершился военной победой Израиля и политической победой Египта, арабский мир стал объединяться. Президент Египта Гамаль Абдель Насер стал самым авторитетным лидером арабского Востока. Соответственно укрепились позиции Советского Союза, а в ближневосточной шахматной игре определились ключевые игроки — СССР и США, каждый из которых поддерживал своих союзников.

В апреле 1967 года советской разведке стало известно о возможном вторжении израильских войск на территорию Сирии, и 13 мая эта информация была передана египтянам, у которых было два варианта действий: подготовиться к обороне или нанести превентивный удар.

Однако качество переданной информации и сами основания для ее передачи были сомнительны. Так, Г. Корниенко, бывший в то время заведующим Отделом США в МИД, так описывал ситуацию:

«Нагнетание обстановки началось с того, что в начале мая 1967 года израильские официальные лица стали публично угрожать Сирии военными репрессалиями, если с сирийской территории не прекратится проникновение палестинских террористов и диверсантов в Израиль. 8 мая сирийцы информировали египетское руководство о том, что они располагают сведениями о концентрации израильских войск на границе с Сирией для нанесения удара по ее территории. 12 мая американским агентством Юнайтед Пресс было распространено сообщение о сделанном высокопоставленным израильским деятелем (по разным данным, это был либо начальник Генерального штаба Рабин, либо начальник военной разведки Ярив) заявлении, что Израиль осуществит военную операцию “с целью свержения военного режима в Дамаске, если сирийские террористы будут продолжать диверсионные рейды в Израиль”. Как объяснял потом президент Египта Гамаль Абдель Насер, именно эта израильская угроза сыграла решающую роль в принятии египетским руководством решения перебросить войска на Синайский полуостров, чтобы в случае нападения Израиля на Сирию прийти ей на помощь в соответствии с египетско-сирийским договором о взаимной помощи от 6 ноября 1966 года. В качестве дополнительного аргумента в обоснование своего решения о переброске войск Насер ссылался впоследствии и на то, что сведения о концентрации израильских войск на сирийской границе были получены египтянами не только от сирийской, но и от советской стороны.

Действительно, как потом выяснилось, 13 мая представитель КГБ в Каире в соответствии с существовавшей практикой обмена информацией между советской и египетской разведками передал египтянам полученное им из Москвы сообщение о наличии сведений относительно концентрации израильских войск (10—12 бригад) на сирийской границе. Эти сведения, поступившие в Москву то ли из той же Сирии, то ли из Ливана, были переданы египетской разведке, повторяю, в рабочем порядке по усмотрению руководства советской разведки, без специальной на то санкции политического руководства страны.

Как объяснял позже тогдашний начальник Первого главного управления КГБ Сахаровский, уверенности в достоверности переданной египтянам информации у советских разведчиков не было (не исключено, что она могла быть подброшена самими израильтянами для запугивания Сирии), но они все же сочли необходимым поделиться ею со своими коллегами-египтянами. В глазах же египетского руководства переданная по линии разведки информация могла приобрести дополнительный вес в связи с тем, что, по египетской версии, эта информация в тот же день была доведена советским послом в Каире Пожидаевым и до сведения руководства МИД Египта. Более того, в тот же день, 13 мая, нечто подобное было сказано и заместителем министра иностранных дел СССР Семеновым членам египетской парламентской делегации во главе с Садатом, которая находилась в Москве проездом на обратном пути из Северной Кореи. Именно эта трехкратная передача египтянам не совсем точной, как затем оказалось, информации о концентрации израильских войск вблизи Сирии преподносилась на Западе как свидетельство того, что Москва сознательно подталкивала Каир к конфронтации с Израилем.

(П. Судоплатов считал, что ошибка советской разведки сопоставима с ее просчетами в 1941 году, так как могла привести к войне СССР и США. — С Р.)

Между тем мне достоверно известно, что никаких указаний послу Пожидаеву из Москвы на этот счет не давалось, и если он продублировал египетскому МИД ту информацию, которую представитель КГБ передал по своей линии, о чем мог рассказать послу, то это было сделано по собственной инициативе Пожидаева. То же самое, думаю, случилось и с Семеновым, который имел обыкновение перед встречами с иностранными представителями интересоваться у “ближних соседей”… Когда 16 мая, уже после того как египетские войска начали перебрасываться на Синай, министр иностранных дел Египта Риад и военный министр Бадран обратились через советского посла с пожеланием получить из Москвы оценку положения дел на сирийской границе с Израилем. В данном им 20 мая ответе тоже упоминалось о наличии разведывательных данных о концентрации израильских войск на границе с Сирией, но подчеркивалось, что эти данные нуждаются в проверке».

Здесь надо обратить внимание на внутреннее состояние Египта. Генералитет во главе с главнокомандующим А. X. Амером был настроен решительно, и поэтому Насер даже опасался утратить политическое лидерство, которое вполне могло перейти к ветерану революционной борьбы Амеру. Находясь между двумя жерновами, израильской военной угрозой и своими же соратниками, Насер начал превентивные действия, чтобы не допустить агрессии Израиля. 18 мая он потребовал вывести войска ООН с линии перемирия с Израилем и берега Тиранского пролива, ввел туда (без консультаций с Москвой) египетские части и заблокировал для израильских судов выход из залива Акаба в Красное море. Однако затем давление на Насера «снизу» многократно увеличилось, население Египта, Сирии, Иордании восприняло его действия как начало «священной войны» с Израилем; кроме того, сирийское и иорданское руководство нуждалось в укреплении своих внутренних позиций, для чего лучше всего подходило проведение военной акции.

Впрочем, военная активность египтян вызвала негативную реакцию Москвы, которая была далека от желания втянуться еще в один конфликт с Соединенными Штатами и реалистически смотрела на результаты приближающейся войны. У арабов не было никаких перспектив, так как американцы не могли согласиться с их победой над своим единственным союзником на Ближнем Востоке.

В конце мая 1967 года в Москву прилетел военный министр Египта Шамс Бадран с целью заручиться поддержкой в планируемом ударе по Израилю. Он несколько раз встречался с Косыгиным, но постоянно слышал один и тот же ответ, выработанный в ведомстве Громыко: «Мы не можем одобрить такой шаг. Если вы начнете войну, то вы будете агрессором. Советский Союз не может поддержать агрессию — это противоречит основополагающим принципам внешней политики страны». Премьер прямо указывал, что силовой акцией нельзя решить ближневосточный конфликт и что она может привести к втягиванию в войну великих держав, то есть к мировой войне. В итоге в последний день визита Бадран сообщил Косыгину, что Насер решил не начинать военных действий.

(Кстати, французы тоже посчитали необходимым предостеречь арабов и израильтян, что Париж будет считать агрессором ту сторону, которая первой начнет военные действия, а после начала войны президент де Голль заморозил контракт на поставку Тель-Авиву 50 истребителей «Мираж».)

Однако предостережения Косыгина неожиданно были дезавуированы советскими военными. Бадрана провожал министр обороны СССР Гречко и, поднимая тост «на посошок», заверил, что если Израиль нападет на Египет и США вступят в войну на его стороне, то «мы вступим в нее на вашей стороне».

Итак, с одной стороны руководство СССР официально предупреждало и Каир, и Вашингтон, и Тель-Авив об опасности развертывания конфликта, а с другой — советские разведчики, отдельные дипломаты и военные позволили себе действовать в привычных границах «холодной войны», не подозревая, что приближают, вовсе не желая того, войну горячую.

По свидетельству Корниенко, согласно заключению Пентагона и ЦРУ, Израиль был способен самостоятельно, без прямой поддержки извне, нанести поражение Египту и Сирии в течение семи-десяти дней.

Концентрация египетских войск на Синайском полуострове продолжалась. Израиль тоже привел свои вооруженные силы в состояние боевой готовности. Вслед за этим в Египте было введено военное положение, в Иордании, Ираке и Кувейте объявлена мобилизация, а из сектора Газа выведены чрезвычайные войска ООН. Армия освобождения Палестины была поставлена под командование военного руководства Египта, Сирии, Ирака. Король Саудовской Аравии Фейсал отдал приказ вооруженным силам королевства быть готовыми к отражению израильской агрессии. Вскоре Алжир объявил о военной помощи Египту.

Войны еще не было, но все были готовы к ней. Американский 6-й флот был сосредоточен вблизи возможного района боевых действий.

В этой обстановке израильское военное руководство предприняло ряд дезинформирующих акций, которые должны были убедить арабских военных, что Тель-Авив намерен решать конфликт дипломатическими методами, и 5 июня нанесло массированный авиаудар по авиационным базам и аэродромам Египта, системе ПВО и мостам через Суэцкий канал. В течение трех часов с египетской авиацией было покончено.

После авиационного удара в бой были введены танки, и через два-три дня израильские дивизии вышли к Суэцкому каналу. Так же успешно израильтяне действовали на Иорданском и Сирийском фронтах.

А теперь надо бы взглянуть на ситуацию из Вашингтона.

«Между тем настроения в Вашингтоне к концу мая 1967 года претерпели существенную трансформацию. До закрытия Египтом Тиранского пролива для израильских судов в Вашингтоне преобладала точка зрения (государственного секретаря) Раска, разделявшаяся и президентом Джонсоном, что в случае развязывания войны Израилем США окажутся в весьма затруднительном положении. Сделать то, на что в 1956 году решились Эйзенхауэр и Даллес, — открыто выступить против израильской агрессии Джонсон наверняка не сможет, так как неизбежная в этом случае утрата им поддержки еврейской общины США лишила бы его всяческих шансов на переизбрание в 1968 году, и без того серьезно подорванных войной во Вьетнаме. Поддержка же Израиля, если он первым нападет на арабов, причем без явного повода к этому с их стороны, тоже грозила бы серьезными внутриполитическими осложнениями в условиях, когда американское общество было расколото вьетнамской войной, не говоря уже о подрыве позиций США в арабском мире. Поэтому до закрытия Тиранского пролива на политическом светофоре Белого дома израильтянам виделся красный свет…

В результате во время беседы с министром иностранных дел Израиля Эбаном 26 мая Джонсон, продолжая говорить о предпочтительности мирного урегулирования конфликта из-за Тиранского пролива, вместе с тем употребил для передачи израильскому руководству в качестве ключевой следующую формулу: “Израиль не останется в одиночестве, если он не решит действовать в одиночку”. Эта формула, подсказанная Рас-ком, который надеялся, что она должна оказать сдерживающее влияние на Тель-Авив, прозвучала в устах Джонсона достаточно двусмысленно — во всяком случае, в Тель-Авиве ее расшифровали таким образом, что у США больше нет категорических возражений против принятия Израилем самостоятельного решения о начале войны. Поскольку, однако, среди израильских руководителей возникли разные толкования формулы Джонсона, то для уточнения, означает ли она смену красного цвета если не на зеленый, то на желтый, позволяющий Израилю самому принять решение, в Вашингтон 30 мая вылетел руководитель израильской разведки Моссад генерал Эмет. Там он имел беседы с директором ЦРУ Хелмсом и министром обороны Макнамарой, а по некоторым данным — и с президентом Джонсоном. Во всяком случае, в письме Джонсона израильскому премьеру Эшколу от 3 июня содержалась следующая фраза, вписанная, как видно из сохранившегося в архиве черновика, собственноручно президентом: “Мы провели завершающий и полный обмен мнениями с генералом Эметом”. Смысл же этой фразы раскрыл сам Эмет, который по возвращении в тот же день, 3 июня, в Тель-Авив в своем докладе кабинету следующим образом суммировал суть бесед в Вашингтоне: “Мне было дано понять, что американцы благословят нас, если мы сумеем разнести Насера вдребезги”.

Из опубликованных впоследствии материалов понятно, что окончательное решение о начале войны израильский кабинет принял 4 июня, и утром 5 июня Израиль нанес сокрушительный удар по Египту. Было заведомой ложью, когда Эшкол в тот день в своем послании Косыгину утверждал, будто Израиль подвергся нападению со стороны Египта».

* * *

5 июня 1967 года заработала «горячая линия» между Кремлем и Белым домом, созданная в 1963 году после Карибского кризиса. 10 июня СССР, демонстрируя поддержку арабов, разорвал дипломатические отношения с Израилем, что, как заметил Добрынин, оказалось «серьезным просчетом в контексте ближневосточного урегулирования». Тогда же Косыгин обратился по «горячей линии» к Джонсону, убеждая его потребовать от Израиля безоговорочного прекращения военных действий в соответствии с резолюцией Совета Безопасности ООН. Косыгин намекал, что СССР может предпринять и военные акции.

Также к берегам Египта была направлена эскадра боевых кораблей из состава Черноморского и Северного флотов (до 40 кораблей, в том числе десять подводных лодок), противостоявшие американской эскадре, в составе которой было два авианосца, два крейсера, четыре фрегата, десять эсминцев и подводные лодки.

«Горячая линия» работала, не остывая. В Вашингтоне и Москве непрерывно заседали руководители обеих стран.

Как отмечал Фалин, «СССР выступает в защиту Египта как жертвы агрессии, разрывает дипломатические отношения с Израилем, пытается через ООН немедленно прекратить военные действия. Телеграмма Насера: спасайте, предлагается установить союзные отношения, расположить советские военные базы в районе Александрии и Суэца или в любом другом месте по нашему усмотрению. Сквозная мысль — эффективная помощь нужна немедленно, завтра может быть поздно».

В это время у Насера случился инфаркт, возникла угроза потерять главного союзника Москвы на Ближнем Востоке — и вдруг со всей очевидностью стало ясно, что советская практика общения с третьим миром крайне уязвима.

На совещание в Кремле в присутствии Громыко, Гречко и начальника Генерального штаба М.В. Захарова у Брежнева вырвалось: «Не хватало еще, чтобы в Каире разгорелась борьба за власть… И мы — великие стратеги. Выбей одного человека и все насмарку. Почему американцы не останавливают израильтян? Израиль ведет и американскую войну против нас. В Суэцком канале нас уже макнули физиономией. Скоро дойдет до Нила. Сколько советников держим в египетской армии. Ни черта они не насоветовали, как не научили египтян наши училища…»

(Это горькое признание, впрочем, мало что изменило, и, когда после смерти Насера египетским президентом стал Анвар Садат, позиции СССР ослабли.)

Вечером 10 июня Израиль прекратил военные действия, были подписаны соглашения о прекращении огня. Арабский мир погрузился в траур. Израильтяне захватили египетский Синай, сирийские Голанские высоты, населенный палестинцами Западный берег реки Иордан и район Газа.

Авторитет Советского Союза в Ближневосточном регионе несколько поколебался. Однако было бы ошибкой считать, что все на этом закончилось и Запад на долгие годы получил контроль над местными коммуникациями и ресурсами. Абсолютный военный победитель вскоре столкнулся с непреходящей враждебностью палестинского населения Западного берега реки Иордан, ростом антисемитизма в арабском мире и образованием многочисленных мусульманских террористических группировок. Кроме того, в принятой Советом Безопасности ООН резолюции № 242 от 22 ноября 1967 года так излагались принципы урегулирования отношений между Израилем и арабскими государствами: недопустимость силового захвата территорий, необходимость добиваться справедливого и прочного мира на Ближнем Востоке, вывод израильских войск с оккупированных в 1967 году арабских территорий, прекращение всех претензий и состояния войны, уважение суверенитета, территориальной целостности и политической независимости всех ближневосточных государств, их права жить в мире, в безопасных и признанных границах, не подвергаясь угрозам силой или ее применением, а также справедливого решения проблемы беженцев.

Соответственно, Советский Союз не покинул регион. Уже в течение четырех месяцев после окончания войны в Египет было поставлено от 180 до 200 фронтовых истребителей МиГ и примерно 200 танков, в Сирию — 50 МиГов и легкое вооружение. Вооруженная борьба более низкой интенсивности продолжалась еще долгие годы, в Египет и Сирию были переброшены тысячи советских специалистов (авиация, ПВО, средства радиоэлектронной борьбы). Так, с июля 1969-го по начало августа 1970 года «при активном участии советских солдат и офицеров были сбиты 94 израильских самолета, что составляло примерно 50% от имевшихся в Израиле парка боевых машин».

Президент Насер не простил Вашингтону, что тот не остановил агрессии Израиля, подобно тому как Москва удержала египтян от превентивного удара.

Здесь надо учесть одно обстоятельство: на Специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН в июне 1967 года Громыко постоянно общался с арабскими представителями, разъясняя в каждом разговоре: если не будет признания Израиля и его права на безопасное существование, не быть мира в регионе.

Однако никто не мог принести оливковую ветвь туда, где все дышало жаждой мести. Египетский делегат отвечал Громыко, что «если Насер выскажется за признание Израиля, то на следующий же день будет свергнут или убит каким-нибудь фундаменталистом». И слова Громыко повисали в воздухе.

Знал ли Андрей Андреевич, что, призывая арабских союзников к умеренности, он льет воду на американскую мельницу? Ведь в итоге мирного сосуществования, которое, как он полагал, даст Союзу преимущество, Соединенные Штаты щедро раскрывали перед третьим миром свою экономическую и политическую привлекательность, а Москва, лишенная военного влияния, отодвигалась в сторону. Когда в марте 1979 года под нажимом Киссинджера и тогдашнего президента США Б. Картера преемник Насера Анвар Садат подписал с Израилем мирный договор, то американцы гарантировали каждой стороне ежегодную финансовую помощь в размере двух миллиардов долларов.

Главный оппонент советского министра подчеркивал: «Американская стратегия базировалась на предположении, что перед Советским Союзом должен быть поставлен выбор: либо отделить себя от радикальных арабских клиентов, либо смириться с сокращением влияния. В конце концов эта стратегия сократила-таки советское влияние и поместила Соединенные Штаты на передовые рубежи ближневосточной дипломатии».

А пока на Ближнем Востоке развернулась бесконечная советско-американская борьба, за которой наблюдал весь мир. Причем в европейских странах преобладали симпатии к Израилю, в мусульманских — к арабам; только одна Франция де Голля дистанцировалась от Тель-Авива.

 

Война 1973 года

В июне 1973 года в последний день встречи Брежнева с Никсоном в его калифорнийской резиденции Сан-Клементе, когда лидеры уже простились и разошлись отдыхать, ночью Брежнев в нарушение всех условностей протокола потребовал встречи с президентом. Очевидно, случилось что-то неожиданное. Никсона разбудили. Охваченный тревогой, он выслушал Брежнева, который сказал, что на Ближнем Востоке может скоро вспыхнуть новая война и следует предотвратить ее совместными усилиями, так как она может ударить по советско-американской разрядке. То, что генеральный секретарь мог знать о планах арабов, не вызывало сомнений. Но что еще? Никсон и Киссинджер решили, что русские таким образом пытаются навязать урегулирование на своих условиях, поэтому предупреждение Брежнева оставили без внимания.

Обратим внимание на то, что в 1972 году по решению президента Садата из Египта были выведены все советские военные советники и специалисты (17 тысяч человек), что, как отметил Киссинджер, было первым успехом никсоновской стратегии. Советские позиции на Ближнем Востоке были поколеблены.

Тем не менее уже к сентябрю 1973 года король Саудовской Аравии, нефть которой являлась для США стратегическим товаром, открыто заявлял, что Штаты, если откажутся от проведения произраильской политики, могут избежать применения «нефтяного оружия».

6 октября 1973 года Египет и Сирия напали на Израиль. Как заметил нефтяной аналитик, «вся обрушившаяся громада внезапности произвела на израильтян такое же воздействие, как тридцать два года назад Пёрл-Харбор на американцев».

Положение израильтян было критическим: стокилометровую линию Барлева на восточном берегу Суэцкого канала обороняли всего две тысячи военнослужащих и 50 танков. Операция по ее прорыву была проведена молниеносно. Одновременно был нанесен массированный бомбовый удар, за первые 20 минут авиация, которой командовал будущий президент страны Хосни Мубарак, уничтожила все израильские укрепления. После разгрома израильских частей путь на Тель-Авив был открыт. Однако Садат приостановил наступление, решив в обороне перемолоть израильские войска.

На Сирийском фронте израильтяне также терпели поражение. Израиль не смог добиться в Сирии господства в воздухе, так как там была развернута советская система ПВО, а сирийцы хорошо освоили технику пилотирования истребителей МиГ-21.

Советский Союз и США организовали воюющим сторонам поставки оружия по воздушным мостам. Причем американцы пытались сделать это тайно, чтобы сохранить лицо «честного посредника».

Военно-политическая ситуация достигла критической точки, египтяне были в шаге от триумфа. Президенты ведущих американских нефтяных компаний направили Никсону письмо, в котором предупреждали, что если Штаты расширят военную помощь Израилю, то неизбежен кризис нефтяных поставок, а после возможного ухода США с Ближнего Востока вакуум заполнят «интересы европейцев, русских и японцев».

«Израиль разгромил египетские силы и, окружив в районе Суэцкого канала одну из основных армий Египта, угрожал ей уничтожением. Причем сделано это было уже после того, как в соответствии с решением Совета безопасности ООН, где участвовали и СССР, и США, на театре военных действий должен был прекращен огонь. Израильтяне, недовольные “неполными” результатами, достигнутыми на первом этапе войны, рвались в бой и после интенсивных контактов с Вашингтоном развернули новое наступление. Возникла критическая ситуация».

В Москву прилетел Киссинджер, переговоры с ним Брежнева и Громыко ничего не дали, стало ясно, что американец тянет время, чтобы дать Израилю закрепить успех. Тогда Египет обратился в ООН с просьбой немедленно прислать на Ближний Восток американские и советские войска с миротворческой миссией. Брежнев обратился к Никсону: надо действовать незамедлительно. Особо оговаривалось, что «если вы сочтете невозможным действовать совместно с нами», то СССР примет меры «в одностороннем порядке». Сразу же были приведены в боевую готовность две дивизии ВДВ и направлены в сторону Египта несколько боевых кораблей, В ответ американцы привели в готовность свои стратегические ядерные силы.

Как свидетельствует Корниенко, заявление Брежнева было сделано для острастки, и «никакой предрешенности насчет посылки наших войск в Египет» не было.

«Если судить по мемуарам Киссинджера, Никсон в какой-то момент был даже склонен найти форму сотрудничества в связи с обращением Брежнева. Примирительная акция на Ближнем Востоке могла бы, как ему казалось, быть даже полезной ему, Никсону, лично в разгар развернувшегося “уотергейтского дела”. Но кто пришел в неописуемый ужас, так это ближайший помощник президента, в то время государственный секретарь США Генри Киссинджер, один из многолетних вдохновителей антисоветской политики США на Ближнем Востоке… “Неужели мы годами старались ослабить советское военное присутствие в Египте только для того, чтобы помочь Советскому Союзу еще больше утвердиться там с помощью резолюции ООН?.. В конце концов главной целью нашей политики на Ближнем Востоке является ослабление роли и влияния СССР”.

Поэтому обращение Брежнева к Никсону от 24 октября привело главу американского внешнеполитического ведомства (одновременно теснейшим образом связанного и с военными, и с разведывательными кругами) в настоящую панику. Тем более что он помнил, как несколькими днями ранее Никсон сообщил ему, Киссинджеру, в Москву свою “убежденность… в том, что Советский Союз и США должны вместе использовать завершение войны для установки всеобъемлющего мира на Ближнем Востоке”».

На срочном заседании в Вашингтоне госсекретарь представил обращение Брежнева как «вызов».

«Прямого советского вмешательства допустить было нельзя: оно могло перевернуть весь международный порядок. Нельзя было также и допустить, чтобы Брежнев решил, что Советский Союз может добиться преимущества над ослабленной Уотергейтом высшей исполнительной властью».

Кроме того, Киссинджер заверил посла Израиля, что предложение о совместных действиях отклонено и что США будут бороться «против одностороннего вмешательства, применив, если потребуется, силу». Были приведены в боевую готовность вооруженные силы США. Запад ощутил себя в шаге от мировой войны, а Египет отозвал свое предложение о посылке американских и советских войск, с тем чтобы заменить их международными наблюдателями ООН.

На следующий день после ночного заседания в Вашингтоне военные действия закончились. Еще через два дня, впервые за 25 лет, военные представители Израиля и Египта встретились для прямых переговоров.

3-я египетская армия избежала разгрома, а Советский Союз пока еще сохранил позиции на Ближнем Востоке.

Подчеркнем, что именно в это время советские спецслужбы стали на учебном полигоне в Туркмении готовить операцию по уничтожению израильского атомного центра Димона в пустыне Негев, через месяц она была отменена.

Итак, война закончилась победой израильтян. Почему это произошло, стало известно далеко не сразу. Только в конце 1975 года Садат в разговоре с журналистом Игорем Беляевым и востоковедом Евгением Примаковым признал, что египтяне могли уничтожить израильскую группировку на западном берегу Суэцкого канала, у них для этого было все необходимое и двойной перевес в артиллерии и танках. Однако Садат прислушался к предупреждению Киссинджера: «Если советское оружие одержит победу над американским, то Пентагон этого никогда не простит, и наша игра с вами (по возможному урегулированию арабо-израильского конфликта) будет окончена».

«Спору нет, самое негативное воздействие на политику разрядки, отношение США и других стран НАТО к Советскому Союзу имел новый вооруженный конфликт на Ближнем Востоке. В Белом доме отлично знали, что советское руководство сделало все от него зависящее, дабы удержать А. Садата от прыжка через Суэц. Оно не убоялось даже поставить на карту сотрудничество с Египтом. А что в Вашингтоне? Нагнетали в прессе антисоветскую истерию, как если бы за всем случившимся стояла Москва, и выжидали, будучи (как и мы) уверены, что садамовская авантюра лопнет и рассчитывая на фоне омрачившихся отношений Египта с СССР разыграть гамбит с Каиром».

Вот загадки дипломатии! Германист Фалин оценивал только что закончившуюся войну чуть ли не как катастрофу разрядки: «Соглашение о предотвращении ядерной войны испустило дух при первом же перегоне».

А американист Корниенко высказывал прямо противоположное: «В целом можно говорить, что разрядка выдержала испытание ближневосточным кризисом 1973 года. Подтверждением тому были положительные итоги и визита Никсона летом 1974 года, и владивостокской встречи Брежнева и Форда в ноябре того же года».

В ЦК КПСС была иная точка зрения. «Замирение Египет — Израиль на основе Киссинджера. Нас обдурили. И немудрено: нельзя строить политику в расчете на то, что Садат и проч. представляют “национально-освободительное” движение (вернее, на то, что он будет считаться с тем, что мы его рассматриваем как представителя этого движения. На самом деле он лишь спекулирует на этом нашем “обязательстве”). Они представляют национализм, который очень легко, при обстоятельствах, может оборачиваться фашизмом. Впрочем, может, и хорошо, что так вышло: будем постепенно привыкать к тому, что действуют в мире категории, которые уже нельзя мерить аршином сталинской внешней политики. А в этом районе мы пока действуем именно так: имперская стратегия под прикрытием идеологии».

Конечно, США объявили Ближний Восток зоной своих жизненных интересов и пригрозили применить ядерное оружие против арабских стран, если будет перекрыт «нефтяной кран», однако это был такой же блеф, как и заявление Брежнева прислать в Египет советские войска.

Более существенным было другое.

По поводу энергетического кризиса 1973 года и его последствий, подтолкнувших цены на углеводороды на невиданную высоту, можно сказать, что именно тогда мир стал переворачиваться.

Из-за больших потерь, в результате которых Израиль вчетверо увеличил свою территорию, арабы свое негодование обратили против Соединенных Штатов. Союзник Египта Саудовская Аравия применила «нефтяное оружие»: 16 октября при поддержке еще четырех государств Персидского залива король Фейсал объявил о 70-процентном повышении цены на нефть. К этому решению присоединились Иран и все арабские страны.

Но далее последовало что-то неожиданное. 19 октября по запросу президента Никсона конгресс выделил 2,2 миллиарда долларов для помощи Израилю. Арабы ответили полным эмбарго на поставки нефти за океан. В Штатах разразился топливный кризис, цены на нефть выросли в семь раз.

Что же было дальше? Недавно стала известной экономическая подоплека тайной стратегии Вашингтона.

«Никсон и его советники хорошо понимали, что решение выделить более двух миллиардов долларов помощи Израилю непременно спровоцирует арабские страны на крутые ответные меры. Поддерживая Израиль, американская администрация целенаправленно создавала условия, породившие то, что теперь считается самой что ни на есть искусной и значимой операцией экономических убийц за весь XX век».

В Вашингтоне была принята программа действий, которая должна была вынудить страны ОПЕК переправлять свои многомиллиардные дивиденды от продажи нефти обратно в Соединенные Штаты и укрепить падающий доллар. (В 1971 году США отказались от золотого стандарта, и их валюта осталась фактически без обеспечения.)

Главные пункты этой новой «нефтяной стратегии» касались Саудовской Аравии как основного производителя нефти. Вот они: «1) вкладывать значительную часть нефтедолларов в ценные бумаги США; 2) разрешить министерству финансов США за счет многомиллиардных процентов по указанным ценным бумагам привлекать американские корпорации к европеизации страны; 3) поддерживать цены на нефть на приемлемом для корпоратократии (то есть транснациональным корпорациям. — С. Р.) уровне. Взамен правительство США гарантировало, что королевская семья Сауд сохранит свою власть».

В итоге произошли события вселенского масштаба. Американская валюта, надежно привязанная к нефти, стала «королем международных финансов», а Соединенные Штаты подняли свою экономическую мощь, пошатнувшуюся было после Вьетнама.

Что же касается Советского Союза, то его позиции на Ближнем Востоке стали слабеть. Через двадцать лет, уже при президентстве Рональда Рейгана, Штаты при содействии саудитов нанесут тяжелый удар по экономике Союза.

* * *

А что по этому поводу сказано у Громыко? Сказано очень много. В том числе и то, о чем нет ни слова в исследовании Перкинса.

Среди целей США в Саудовской Аравии, отмечал советский министр, была и такая: постоянная поддержка Эр-Риядом позиции США в том, что «район Персидского залива должен быть свободен от советского, китайского или другого коммунистического влияния».

И еще. «Суть этого явления хорошо схвачена в высказывании американского политолога Р. Барнета, писавшего, что “с середины 50-х годов возник серьезный конфликт между экономическими интересами государства и интересами корпораций. Коротко говоря, стоимость содержания имперской системы стала превышать извлекаемые из нее выгоды… Исходя исключительно из экономических критериев, руководители корпораций приходят к убеждению, что достижение национальных интересов с помощью военной силы угрожает собственности и прибылям корпораций”».

То есть Штатам требовалось найти новые методы ведения борьбы. Вьетнамский провал, антивоенные движения в самих США и Европе, экономические проблемы, а кроме того, стремление не допустить случайного возникновения ядерной войны и задача вытеснить Союз с Ближнего Востока — все это диктовало новую тактику.

Возможно, Громыко, как образованный марксист, тогда вспомнил такую мысль Карла Маркса: «Сколь велика сила денег, столь велика и моя сила…»

«Нефтяной кризис» 1970-х годов, как сказано у Громыко, имел «не природные, а социальные и политические» причины, то есть «закономерным результатом экономической эксплуатации монополиями США людских и природных ресурсов нефтедобывающих стран». И, подчеркнув это, Андрей Андреевич тотчас указал на боевые порядки Москвы: «Именно поэтому СССР и другие братские социалистические страны оказывают поддержку действиям тех стран, которые видят выход из кризиса в последовательном ограничении деятельности иностранных нефтяных компаний, несущих основную долю ответственности за его возникновение».

Далее наш герой коснулся вопроса растущих цен на нефть как следствия «неоколониалистской политики обеспечения дешевой энергии, проводившейся США и другими империалистическими государствами». И как противодействие этой политике назвал изменяющееся соотношение мировых сил в пользу социализма.

В переводе с дипломатического языка это означает, что на территории нефтедобывающих стран Ближнего и Среднего Востока шла еще одна необъявленная война Советского Союза и Запада.

Биржевые сводки отражали результаты противостояния. В 1965 году цена одной тонны легкой ближневосточной нефти составляла 13,4 доллара, в январе 1971 года — 15, 91 доллара, к 1974 году она выросла до 85,5 доллара; к концу 1977 года — до 99,65 доллара, а в конце 1981 года поднялась до отметки 250 долларов.

Что же в итоге?

Если в 1972 году арабские страны получили от продажи нефти всего 7,5 миллиарда долларов, то в 1975 году — уже 57 миллиардов долларов, а в 1980 году общий объем накоплений странами — участницами ОПЕК достиг 350 миллиардов долларов.

Андрей Андреевич мог бы здесь сообщить, что так же бурно выросли нефтяные доходы Советского Союза, но данная тема не входила в его задачу.

Внутреннее положение в СССР и странах СЭВ тоже напрямую зависело от нефтяных цен.

«Мы, например, уже объявили своим социалистическим друзьям, что не сможем и впредь продавать им нефть по 16 рублей за тонну, тогда как на мировом рынке она — 80—120 рублей. Но если мы поднимем цены на нефть, потом на всякое другое сырье, то при структуре экономики братских стран, которая сложилась под нашим влиянием и давлением, эта экономика рухнет в несколько месяцев. Политические последствия от этого понятны!»

* * *

«Где-то в начале 70-х годов, когда соглашение по ОСВ в основном уже было выработано, оставалось еще несколько неотрегулированных вопросов, по которым наши военные никак не хотели идти на уступки, считая, что это дало бы одностороннюю выгоду американцам.

Успехи в решении задачи создания потенциала “сдерживания” США были налицо. В начале 1970-х годов Советский Союз догнал Соединенные Штаты по количеству стратегических носителей ядерного оружия. Правда, США всё еще существенно — более чем в два раза — превосходили СССР по числу ядерных зарядов на этих средствах, однако оно больше не играло решающей роли в стратегическом взаимоотношении сторон. Сложилась принципиально новая ситуация, когда ни одна из сторон больше не могла рассчитывать на победу в ядерной войне, если, конечно, не считать победой то, что страна-агрессор была бы разрушена второй. Это заметно снизило вероятность ядерной войны и явилось важным фактором укрепления международной стабильности. В СССР это состояние называли “примерным военно-стратегическим равновесием”, или “ядерным паритетом”».

К тому времени, когда был заключен Договор по ПРО, уже действовали подписанные в течение предшествовавшего десятилетия четыре многосторонних соглашения, касающихся ядерного оружия: о запрещении ядерных взрывов в атмосфере, космическом пространстве и под водой (1963 год), о запрещении размещать ядерное и другое оружие массового уничтожения в космосе (1967 год), о нераспространении ядерного оружия (1968 год) и о запрещении размещать ядерное и другое оружие массового уничтожения на дне морей и океанов (1971 год).

В советском руководстве не было единой точки зрения на политику «разрядки». Однажды Брежнев собрал совещание, на котором присутствовали Громыко, Гречко, Устинов, главком ВМФ С. Г Горшков и ряд других руководителей. «Разгорелся длительный пятичасовой спор: дипломаты отстаивали соглашения, но военные выступали против, не желая давать односторонних преимуществ американцам. В конце концов, Брежнев раздраженно спросил: “Ну хорошо, мы не пойдем ни на какие уступки, и соглашения не будет. Развернется дальнейшая гонка ядерных вооружений. А можете вы мне как Главнокомандующему Вооруженными Силами страны дать здесь твердую гарантию, что в случае такого поворота событий мы непременно обгоним США и соотношение сил между нами станет более выгодным для нас, чем оно есть сейчас?” Такой гарантии никто из присутствующих дать не решился. “Так в чем же дело? — спросил Брежнев. — Почему мы должны продолжать истощать нашу экономику, непрерывно наращивая военные расходы?”

На этом дискуссия закончилась. Сопротивление военных было сломлено, и путь к соглашению расчищен. Его подписание стало одним из важнейших итогов первой встречи Брежнева и Никсона в 1972 году».