Война как новая ступень в карьере
Громыко начал свою новую работу со знакомства с послом США Л. Штейнгардтом, о котором потом писал, что его деятельность «заметной пользы развитию советско-американских отношений не принесла». Мы же добавим, что и не могла принести, так как Вашингтон еще не определился в отношении своего участия в надвигающейся европейской войне.
Советский полпред в США К. А. Уманский сообщал Молотову, что новый американский посол — мелкобуржуазный эгоист и бывший активный сионист, а его жена «буржуазна до мозга костей». Сам же посол был в ужасе от советской действительности и писал своим коллегам: «Нужно здесь пожить, чтобы понять, что значит работать в условиях, когда все шиворот-навыворот по сравнению с миром, к которому мы с вами привыкли; этики и морали в нашем понимании здесь просто не существует». Или: «Они понимают только один язык, язык превосходящей силы, и если эту силу не применять, то они будут поступать по-своему».
В свою очередь, Громыко 1 сентября 1939 года писал Молотову, что Штейнгардт занимает «жесткую и даже строптивую позицию». Однако на календаре стояла роковая дата, и в Вашингтоне уже задумывались о новой роли Москвы.
Когда две колониальные империи, Великобритания и Франция, объявили войну Германии, «забыв» об активных действиях, снова выплыли тени прошлого.
Как подчеркнул бывший советский посол в ФРГ Валентин Фалин, стратегические аналогии прослеживаются в более ранних высказываниях Черчилля о планах Англии в августе 1914 года. «В записях его беседы с внуком Бисмарка (20.10.1930 г.) мы читаем: вместо того, чтобы сосредоточить все силы на разгроме России, немцы затеяли войну на два фронта, спутав Лондону карты. Англичане, пояснил Черчилль, имели в виду удержать Францию от активных действий против рейха. Не правда ли, перед нами призрак “странной войны” 1939—1941 гг.?»
* * *
17 сентября 1939 года в СССР была объявлена всеобщая воинская повинность, после чего армия стала быстро переформировываться с территориальных и кадрированных подразделений в массовую.
Советское руководство прогнозировало, что война с Германией начнется примерно в 1942 году, и в соответствии с этим планировало подготовку. Положение было в чем-то сходно с 1911 годом, когда Россия начала программу перевооружения, рассчитанную до 1917 года, а на самом же деле Первая мировая война началась гораздо раньше.
Правительства прибалтийских республик в этом сложнейшем положении еще пытались остаться в стороне от надвигающейся грозы, ввели законы о нейтралитете и предложили Москве переговоры о расширении товарооборота. Однако уже вступала в силу логика военной необходимости: под угрозой военного вторжения они были вынуждены уступить напору Советского Союза.
С Эстонией, а потом с Латвией были подписаны договоры о взаимопомощи сроком на 10 лет, предусматривавшие ввод 25-тысячных военных группировок. 2 октября 1939 года на переговорах в Кремле Сталин прямо заявил министру иностранных дел Латвии В. Мунтерсу: «Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся… если не мы, то немцы могут вас оккупировать, но мы не желаем злоупотреблять… Нам нужны Лиепая и Вентспилс…»
Правда, после ввода войск советское руководство проводило политику невмешательства во внутренние дела прибалтийских республик, что объясняется нежеланием обострять отношения с Лондоном и Парижем и неопределенностью военной ситуации в Европе.
В этой обстановке наш герой непременно попадал в набирающий грозную силу мировой поток. Ему пришлось готовить материалы (по американскому направлению) для доклада Молотова о внешней политике правительства на внеочередной (пятой) сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 года, и в новой картине мира Андрею Громыко виделось много трудностей и испытаний.
Анализ Молотова был суров, а местами даже вызывающе дерзок.
«Британская империя, население которой достигает 47 миллионов, владеет колониями с населением в 480 миллионов человек. Колониальная империя Франции, население которой не превышает 42 миллионов, охватывает 70 миллионов жителей во французских колониях. Владение этими колониями, дающее возможность эксплуатировать сотни миллионов людей, является основой мирового господства Англии и Франции. Страх перед германскими притязаниями на эти колониальные владения — вот в чем подоплека теперешней войны Англии и Франции против Германии, которая серьезно усилилась за последнее время в результате развала Версальского договора. Опасения за потерю мирового господства диктуют правящим кругам Англии и Франции политику разжигания войны против Германии…
Отношения Германии с другими западноевропейскими буржуазными государствами за последние два десятилетия определялись прежде всего стремлением Германии разбить путы Версальского договора, творцами которого были Англия и Франция при активном участии Соединенных Штатов Америки. Это, в конечном счете, и привело к теперешней войне в Европе.
Отношения Советского Союза с Германией строились на другой основе, не имеющей ничего общего с интересами увековечения послевоенной Версальской системы. Мы всегда были того мнения, что сильная Германия является необходимым условием прочного мира в Европе. Было бы смешно думать, что Германию можно “просто вывести из строя” и скинуть со счетов. Державы, лелеющие эту глупую и опасную мечту, не учитывают печального опыта Версаля, не отдают себе отчета в возросшей мощи Германии и не понимают того, что попытка повторить Версаль при нынешней международной обстановке, в корне отличающейся от обстановки 1914 года, — может кончиться для них крахом.
Мы неуклонно стремились к улучшению отношений с Германией и всемерно приветствовали такого рода стремления в самой Германии. Теперь наши отношения с Германским государством построены на базе дружественных отношений, на готовности поддерживать стремления Германии к миру и, вместе с тем, на желании всемерно содействовать развитию советско-германских хозяйственных отношений ко взаимной выгоде обоих государств. Надо специально отметить, что происшедшие в советско-германских отношениях изменения в политической области создали благоприятные предпосылки для развития советско-германских хозяйственных отношений. Последние хозяйственные переговоры Германской делегации в Москве и происходящие в данный момент переговоры Советской хозяйственной делегации в Германии подготовляют широкую базу для развития товарооборота между Советским Союзом и Германией…»
Дальше Молотов сказал о том, что Советский Союз заключил пакты взаимопомощи с Эстонией, Латвией и Литвой, включая и военную помощь друг другу в случае нападения на кого-либо из них. «Создание этих советских военно-морских баз и аэродромов на территории Эстонии, Латвии и Литвы и ввод некоторого количества красноармейских частей для охраны этих баз и аэродромов обеспечивают надежную опору обороны не только для Советского Союза, но и для самих прибалтийских государств и, тем самым, служат делу сохранения мира, в котором заинтересованы наши народы». Министр особо отметил, что «болтовня о советизации прибалтийских стран выгодна только нашим общим врагам и всяким антисоветским провокаторам…».
Еще Молотов сказал о взаимоотношениях с Финляндией, Турцией и Японией. С финнами Москва хотела договориться о безопасности Ленинграда и обмене территориями, с Турцией — о безопасности в зоне Черноморских проливов, с Японией (после успешных боев на Халхин-Голе) — о мирной границе. Министр сказал и о письме президента Ф. Рузвельта председателю Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинину (номинальному главе СССР), в котором высказывалась надежда на сохранение Советским Союзом дружественных отношений с Финляндией. Затем привел ответ Калинина, в котором говорилось, что Соединенные Штаты, в свою очередь, должны обратить свое внимание на зависимые от них латиноамериканские страны.
То есть Молотов «с пролетарской прямотой» указал президенту, чтобы тот не лез не в свои дела.
В целом из доклада главы правительства и наркома было ясно, что СССР создает по периметру границ зону безопасности. Защита от кого? От «колониальных империй»? Непохоже.
А что касается Американского отдела, то Громыко мог быть доволен: его работу не оставили без внимания.
В своих мемуарах он подчеркивал: «Для советских дипломатов непреложной заповедью является указание Ленина о том, что к дипломатической борьбе надо подходить как к одному из самых сложных видов политической борьбы. Здесь совершенно нетерпимы любые проявления поверхностности, пренебрежения конкретными условиями момента и обстановки».
* * *
Сегодня нам известно многое, чего не знали тогда советские дипломаты. Например, не знали такой информации. Решающий момент в сближении Латвии с Третьим рейхом пришелся на лето 1939 года, когда 7 июня в Берлине министры иностранных дел Германии, Латвии и Эстонии Риббентроп, Мунтерс и Сельтер подписали пакты о ненападении сроком на 10 лет, которые сопровождались секретными статьями. Германским историком Рольфом Аманном найден внутренний меморандум шефа немецкой Службы новостей для заграницы Дертингера от 8 июня 1939 года, в котором говорится о том, что «Эстония и Латвия согласились с тайной статьей, требовавшей от обеих стран координировать с Германией все оборонительные меры против СССР».
Так что далеко не оптимистичной была советская внешнеполитическая реальность.
* * *
И тут Громыко вызвали в Кремль, к Сталину.
«И вот я в кабинете у Сталина. Спокойная строгая обстановка. Все настраивало только на деловой лад. Небольшой письменный стол, за которым он работал, когда оставался в кабинете один. И стол побольше — для совещаний. За ним в последующем я буду сидеть много раз. Здесь обычно проводились заседания, в том числе и Политбюро.
Сталин сидел за этим вторым столом. Сбоку за этим же столом находился Молотов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, с которым я уже встречался в наркомате.
Сталин, а затем Молотов поздоровались со мной. Разговор начал Сталин:
— Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в посольство СССР в США в качестве советника.
Откровенно говоря, меня несколько удивило это решение, хотя уже тогда считалось, что дипломаты, как и военные, должны быть готовы к неожиданным перемещениям. Недаром ходило выражение: “Дипломаты как солдаты”.
Сталин кратко, как он это хорошо умел делать, назвал области, которым следовало бы придать особое значение в советско-американских отношениях.
— С такой крупной страной, как Соединенные Штаты Америки, — говорил он, — Советский Союз мог бы поддерживать неплохие отношения, прежде всего с учетом возрастания фашистской угрозы.
Тут Сталин дал некоторые советы по конкретным вопросам. Я их воспринял с большим удовлетворением.
Молотов при этом подавал реплики, поддерживая мысли Сталина.
— Вас мы хотим направить в США не на месяц и, возможно, не на год, — добавил Сталин и внимательно посмотрел на меня.
Сразу же он поинтересовался:
— А в каких вы отношениях с английским языком? Я ответил:
— Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует не обходимая разговорная практика.
И тут Сталин дал совет, который меня несколько озадачил, одновременно развеселил и, что главное, помог быть мне менее скованным в разговоре. Он сказал:
— А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на чистом английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу для совершенствования знаний иностранного языка».
Наш герой не написал, что ему предстояло большое испытание, от которого зависело многое не только в его личной судьбе.
Напутствуя его, Сталин сказал: «Надо укрепить связи со Штатами. В будущем они войдут в войну. Должны будете их подталкивать» (Р. А. Сергеев в интервью автору).
Посол в Штатах Уманский, бывший к тому же резидентом советской разведки, уже не подходил для своей роли. Он привык действовать в «революционном духе», высокомерно и грубо, как «матрос из Кронштадта», хотя времена изменились. К примеру, он так «вправлял мозги» заместителю госсекретаря Веллису: «Соединенные Штаты должны приветствовать советские действия, благодаря которым предупреждено укрепление фашизма в трех прибалтийских республиках, а многострадальные народы этих стран смогли встать под защиту советского государства».
Государственный секретарь К. Хэлл называл Уманского «ходячим оскорблением». Рузвельт избегал контактировать с советским полпредом.
Теперь требовались более дипломатичные аргументы. После вступления в войну Англии и Франции Соединенные Штаты, которые высились за ними за океаном, превращались в возможного главного бенефициара войны, как это уже было во время Первой мировой войны. Вспомним высказывание посла Пейджа в начале той войны.
Сталин, который тоже предполагал отсиживаться в стороне максимально долго, должен был подпереть Уманского крепким человеком. И лучше было бы не ошибиться в таком человеке!
И вот Громыко появился в здании советского посольства на 16-й улице в Вашингтоне — полная противоположность Уманскому, выходцу из состоятельной еврейской семьи, знавшему три языка, с 1918 года работавшему в НКИД, «человеку Литвинова». То, как Громыко приняли, не стало достоянием истории. Можно только догадываться, что приняли не очень радушно. Во всяком случае, у него на всю жизнь сохранилось прохладное отношение к «литвиновским». Хотя и тех можно понять: представьте, что вы опытный профессионал, и вам то ли для подстраховки, то ли на замену присылается вчерашний провинциал, разговаривающий с белорусским акцентом, ученый-аграрий с поддержкой Молотова, к тому же со специфическим сардоническим юмором. В общем, большой подарок от великого вождя!
У нашего героя к тому времени были жена Лидия Дмитриевна и двое детей, семилетний Анатолий и двухлетняя Эмилия. И больше из близких — никого. На долгие годы.
В предвоенной картине мира свое место занимает «малая война» с Финляндией, начавшаяся в конце ноября 1939 года. Она продолжалась три месяца и закончилась в середине марта 1940 года, в результате чего СССР получил Карельский перешеек и побережье Ладожского озера.
Реакция Вашингтона, Лондона и Парижа на военную акцию СССР была отрицательной, но все же различной. Французы были наиболее активны, планировали десантную операцию в районе Петсамо, посылку военной эскадры в Черное море и бомбардировку Батуми и Баку. Они вместе с англичанами решили поставить в Хельсинки 50 истребителей. Французский генштаб прогнозировал, что операция на Черном море «может решающим образом ослабить военную и экономическую мощь Советского Союза и даже привести к крушению всей советской системы». Похоже, что в Париже и Лондоне забыли, что у них идет война не с Москвой, а с Германией. Они же инициировали 14 декабря 1939 года исключение СССР из Лиги Наций.
Действие США были более спокойными. Когда по поручению Рузвельта посол Штейнгардт выразил протест, президент получил публичную отповедь от Молотова: «Прежде чем вмешиваться в отношения Советского Союза с Финляндией, которая давно получила свободу и независимость от России, Рузвельту следует обуздать американский империализм на Филиппинах и Кубе». Рузвельт, однако, сдержался. Было введено «моральное эмбарго» на советские сделки с американскими компаниями в сфере аэронавтики. Им было запрещено торговать с СССР. Кроме того, было сокращено число советских инженеров, которым разрешалось посещать американские заводы, был ограничен американский импорт в СССР, прекращены поставки нефтеперерабатывающего оборудования, ряда важнейших типов станков, алюминия и молибдена. Надо полагать, для советского посольства наступили не самые спокойные дни, но общая обстановка настолько быстро менялась, что финскую проблему быстро затмил успех вермахта. Громыко же приобрел новый опыт, так как посла Уманского официальный Вашингтон терпеть не мог. Впоследствии Андрей Андреевич очень обтекаемо описал эту проблему «Убежден, что Уманский являлся опытным дипломатом и обладал незаурядными способностями. Однако, видимо, у него явно не хватило опыта в области ведения конкретных переговоров с представителями другого государства».
Снова нефть
Тем временем на Западном фронте англичане и французы повели «правильную войну» в духе стратегий Первой мировой войны. Англичане, высадив во Франции 150-тысячный экспедиционный корпус, вместе с французами усиленно укрепляли «линию Мажино» и сооружали новые укрепления. При этом английский флот вел активные боевые действия, обеспечивая блокаду германского побережья. Главное стратегическое сырье Германии, железная руда и нефть, находилось под постоянным прицелом англичан. Казалось, повторяется история двадцатишестилетней давности: на всех морях, от Баренцева до Средиземного, Германию ограничивала английская блокада.
В апреле 1940 года немцы быстро захватили Данию и Норвегию и получили стратегическое преимущество в борьбе за Атлантику. Это привело к отставке правительства в Лондоне, которое должно было ответить за Мюнхен. Премьер-министром стал Черчилль, который считал союз с Москвой неизменным условием победы над Германией.
10 мая 1940 года немецкие танковые дивизии вырвались к проливу Ламанш. 14 июня немцы были в Париже. 22 июня было подписано перемирие — в Компьенском лесу, в том же вагоне, в котором в 1918 году французский маршал Фонт принял капитуляцию Германии, по условиям которой она потеряла седьмую часть территории и 10 процентов населения. Отмщение свершилось.
Крушение французской армии, считавшейся сильнейшей в Европе, вывело Германию к Средиземному морю, и теперь весь континент был в ее тисках.
Гитлер должен был всерьез задуматься о завершении стратегии и захвате Северной Африки и Ближнего Востока, где находилось «нефтяное сердце» англичан. Однако он предпочел, так и не дождавшись от Черчилля согласия на мир, начать операцию «Морской лев», чтобы добить Британию. Военный историк называет невзятие Северной Африки «самой гибельной стратегической ошибкой из всех совершенных им во время войны». В Берлине, казалось, на время забыли, что для англичан потеря нефтяных месторождений была бы смертельной.
Кроме того, захват немцами африканского побережья и Ближнего Востока поставил бы СССР в крайне трудное положение из-за угрозы его главному нефтяному району на Кавказе.
Отметим, что положение с нефтью и бензином в самой Германии еще было натянутым, но не критическим. Немалую роль в этом сыграло производство синтетического бензина из угля. К 1940 году производство синтетического топлива резко увеличилось и достигло 72 тысяч баррелей в день (46 процентов поставок нефти в Германию), причем около 95 процентов всего немецкого авиационного бензина было получено из угля.
В своей экономической стратегии Гитлер «был одержим нефтью» и, как показал в мае 1945 года на допросе германский министр военной промышленности и вооружений Альберт Шпеер, «потребность в нефти была одним из основных мотивов при принятии решения о вторжении в Россию». Почему же Гитлер не рванулся через Африку в Ирак, малопонятно. Правда, согласно сообщениям советской военной разведки, весной 1941 года им планировался десант в Ирак (до двух парашютных дивизий), но время уже было упущено.
В целом более прагматичная политика Рузвельта по отношению к Советскому Союзу, давшая некоторый кратковременный сбой в связи с Финской войной, снова возобладала. А после вступления немцев во Францию и захвата японцами французских колоний в Индокитае США стали демонстрировать расположение к СССР. Даже ввод Красной армии в Прибалтику и Бессарабию не изменил этой позиции.
* * *
Молниеносное поражение Франции летом 1940 года явилось для советского руководства тяжелым ударом. Сталин прогнозировал, что будет новая мировая война за передел колоний и рынки, которая обойдет СССР. Но вышло совсем не так, как в августе 1914 года, когда заведенная на блицкриг кайзеровская военная машина завязла во французских полях навечно. Танковые удары вермахта рождали новое стратегическое состояние Европы, где у Германии больше не оставалось противников. Англия? А что она может на своих островах?
К середине июня 1940 года вермахт начал переброску войск в Восточную Пруссию и Польшу, и Москва должна была реагировать на изменившееся стратегическое положение. Соответственно, прибалтийские республики оказались на разрыве: их должны были занять либо вермахт, либо Красная армия. Заняла Красная армия. «Если в период “странной войны” независимая Прибалтика вполне соответствовала советским намерениям, то победы Германии на Западе позволяли окончательно решить прибалтийскую проблему».
16 июля 1940 года Гитлер приказал начальнику Генерального штаба Кейтелю и начальнику своего собственного штаба генералу Йодлю готовить десантную операцию, чтобы «ликвидировать английскую метрополию как базу ведения войны против Германии».
У англичан было в два раза меньше истребителей, но благодаря использованию технической новинки — радиолокаторов — они могли сосредоточивать против атакующих немцев превосходящие силы. Вдобавок британский истребитель «спитфайр» набирал высоту быстрее германского «мессершмитта», что было важным преимуществом в индивидуальном бою. С 10 июля по 31 октября 1940 года англичане уничтожили 1733 германских самолета.
Стойкость британцев в небе привела Гитлера к мысли, что у них тайное соглашение с Россией, и он стал вынашивать мысль, что сначала надо уничтожить Советский Союз и одновременно взять его нефтяные месторождения.
К этому времени СССР осуществил две молниеносные кампании: 17 июня советские части, согласно правительственным соглашениям, вошли в Литву, 21 июля — в Латвию и Эстонию. 27 июля, не встречая сопротивления румынских войск, заняли Бессарабию.
И хотя эти территории входили в советскую зону интересов, Гитлер был сильно обеспокоен — особенно приближением советских войск к румынским нефтепромыслам в Плоешти, поставки из которых имели решающее значение в нефтяном импорте Германии. Россия явно продвигалась к Балканам, где традиционно обладала сильными позициями.
27 сентября 1940 года Германия, Италия и Япония заключили Тройственный пакт. Согласно ему Европа должна была стать сферой господства Германии и Италии, а «великое восточно-азиатское пространство» — сферой господства Японии.
Все три державы обязывались поддерживать друг друга «всеми политическими, экономическими и военными средствами» в случае нападения на одну из них «какой-либо державы, которая в настоящий момент не участвует в европейской войне и в японо-китайском конфликте». Отмечалось, что пакт «никоим образом не затрагивает политического статута, существующего… между каждым из трех участников пакта и Советским Союзом».
Вскоре Берлин обратился к Москве «с коварным предложением»: совместно с Германией, Италией и Японией произвести «размежевание их интересов». Германское правительство пригласило Молотова для переговоров, похожих на «новый Мюнхен».
США и Великобритания — от финансовой войны к союзничеству во имя победы США
Теперь от Северного до Черного моря сильнейшие континентальные державы вошли в соприкосновение. Но, войдя в Бессарабию, Красная армия оказалась в шаге от Плоешти и могла в удобный момент нанести по нефтепромыслам авиационный удар. Поскольку подобная цель была и у англичан, Гитлер связал обе угрозы как результат тайного сговора Сталина и Черчилля. Не случайно Гитлер так сказал Муссолини о ситуации с румынской нефтью: «Само существование нашего блока зависит от этих месторождений». Он посчитал, что отныне только нападение на СССР может гарантировать безопасность Плоешти.
Черчилль, выступая по радио после подписания пакта Молотова — Риббентропа, сказал, что ключ к действиям России — это ее «национальные интересы». Он словно окинул мысленным взглядом карту и уточнил: «И не в интересах безопасности России будет, если Германия утвердится на берегах Черного моря или захватит балканские государства и покорит славянские народы Юго-Восточной Европы. Это противоречило бы жизненным историческим интересам России».
Он не сказал одной важной вещи: Средиземноморье и Проливы всегда были британской зоной интересов, и борьба за них вызвала по меньшей мере три мировые войны — Восточную (Крымскую), Русско-турецкую 1877—1878 годов и Первую мировую. Не имеет значения, что первые две назывались по-другому; их суть составила борьба Лондона с Россией в этой зоне.
Положение Лондона не назовешь легким, однако Черчилль отверг предложения Гитлера о мире под эгидой Германии, надеясь на США, СССР и стойкость британцев. Решимость Черчилля бороться была им проявлена в критический момент, когда Германия потребовала у правительства побежденной Франции ее флот. Если бы эти корабли были присоединены к германским (прибавим к ним флот Италии), то Англии грозила бы еще одна страшная опасность. Англичане предложили французскому правительству Петена передать флот им. Французы отказались, не веря в способность англичан успешно защищаться. Тогда Черчилль приказал захватить корабли силой или потопить их. Это и было сделано. В результате большая часть была захвачена, один линкор был взорван, один выбросился на берег, один — поврежден, один ушел. «Стало ясно, что английский военный кабинет ничего не страшится и ни перед чем не остановится».
* * *
18 сентября 1940 года Тимошенко представил Сталину доклад «Об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 гг».. В войне на два фронта против СССР могло быть выставлено 280—290 дивизий, 11 750 танков, 30 тысяч полевых орудий, 18 тысяч самолетов. Главный удар Германии предполагался из Восточной Пруссии через Литву на Ригу, Ковно, Двинск, Полоцк или на Ковно, Вильно и далее на Минск.
Одновременно предполагался германский удар из Польши в тыл советской Львовской группировке и овладение Западной Украиной.
Гитлер вначале так и планировал нападение на СССР.
По сравнению с августом 1939 года ситуация резко изменилась.
12 ноября 1940 года в США начался иной отсчет времени: военно-морской министр адмирал Старк подал президенту Рузвельту меморандум, в котором предупреждал, что в случае весьма возможного поражения Англии США придется воевать со всем миром, который будет подчинен Германии. Старк считал, что США должны защитить Британию, пусть даже ценой участия американских войск в сражениях в Европе. Идеи меморандума стали доктриной Рузвельта, он осознал, что надо действовать вопреки изоляционистским настроениям населения. (В феврале 1941 года опросы общественного мнения показали, что 88 процентов американцев были против участия США в европейской войне.)
Американцы вообще смотрели на Европу и Британскую империю очень настороженно. К 1928 году США по объему промышленного производства превзошли всю Западную Европу. «Монополистический капитал США не только продолжал закреплять позиции, отвоеванные у Англии, Германии, Франции, Голландии, Бельгии в годы первой мировой войны, но и стал вытеснять монополии этих стран из районов, являвшихся прежде их сферами влияния».
Лондон на протяжении почти двух десятилетий сопротивлялся экспансии доллара (выражение Громыко) в свою экономическую зону. Это была настоящая финансовая война на выживание. В сентябре 1931 года был отменен золотой стандарт фунта стерлингов, фунт был девальвирован на треть, что повысило конкурентоспособность английских товаров. Кроме того, в том же году был образован «стерлинговый блок» из 25 государств, куда вошли британские колонии и доминионы (за исключением Канады) и страны Скандинавии, Прибалтики, Голландия, Португалия, Аргентина, Бразилия и другие. Его участники хранили валютные резервы в Лондоне и девальвировали национальные валюты одновременно с фунтом стерлингов. Валютная зависимость побуждала эти страны увеличивать продажу товаров (прежде всего продовольствия и сырья) в Англию и одновременно стимулировала закупки изделий английской промышленности. Фунт стерлингов даже в условиях отмены его золотого стандарта продолжал обслуживать почти половину мирового товарооборота.
Подчеркнем, что Англия целиком зависела от внешних рынков нефти, хлопка, каучука, цветных и редких металлов. Она жила буквально за счет своей колониальной империи и зависимых стран, покрывая постоянное отрицательное сальдо торгового баланса доходами от экспорта капитала. Однако падение поступлений доходов в период экономического кризиса 1929—1933 годов и сокращение экспорта привело к тому, что в 1937 году отрицательное сальдо было не только в торговом, но и в платежном балансах. Предпринимаемые меры для расширения вывоза, переход от свободной торговли к политике протекционизма, направленной против США и Германии, помогли, несмотря на наступление нового экономического кризиса в 1937 году, восстановить и несколько увеличить промышленное производство к началу Второй мировой войны.
Поэтому, если смотреть только с позиций американской экономики, война Германии с Англией была выгодна США. Но геополитика взывала к иным оценкам.
* * *
Сталин тоже задумывался о составе будущей антигитлеровской коалиции.
Летом 1940 года академик Е. С. Варга, бывший начальник Громыко в Институте экономики, направил ему письмо, в котором писал о прекращении англо-американских противоречий в связи с падением Франции и перспективном выступлении США и Великобритании против держав «оси». По сути, Варга излагал то же, что и Старк Рузвельту.
Вот что Сталин ответил академику:
«Тов. Варга!
Ваше толкование совершенно правильно. Мысль о том, что англо-американские противоречия являются основными в области международных отношений, относится к тому периоду, когда Германия, поверженная в прах и обескровленная после поражения в первой империалистической войне, не могла быть принята в расчет как конкретная сила против Англии или Америки. В этот период на арене остались две главные силы — США и Англия, противоречия между которыми являлись ввиду этого основным фактором международного положения.
Дело, однако, изменилось в корне после того, как Германия разбила Францию и получила в свои руки почти все ресурсы европейского континента, а Англия лишилась Франции. Теперь блок Германии, Италии и Японии угрожает не только Англии, ной США.
Ввиду этого блок между Англией и США представляет естественный результат такого оборота международных дел.
С ком. приветом И. Сталин. 12.IХ.40 г».
* * *
Показательно, что и в Москве, и в Вашингтоне угадали будущее.
Это означало, помимо всего прочего, и грядущие перемены в судьбе Громыко. Он мог стать «главным послом» Сталина.
Правда, для этого должно было произойти важнейшее событие — провал переговоров в Берлине Молотова и Гитлера, последней советской надежды договориться.
Перед этим 23 сентября немцы в обмен на поставки оружия получили право ввести войска в Финляндию, а 10 октября 1940 года ввели войска в Румынию. Теперь Дунай, европейская транспортная артерия, становился «немецкой рекой», а Проливы и советские нефтяные промыслы на Кавказе оказывались под угрозой. На придунайской территории немцы завершили развертывание 15—17 дивизий и готовили прорыв на Балканский полуостров, чтобы превратить его в плацдарм против Турции и английских колоний.
Таким образом, с флангов европейского театра военных действий над СССР нависали части вермахта. У Москвы началась новая головная боль.
Молотов против Гитлера
Во время советско-германских переговоров, состоявшихся в Берлине 12—13 ноября 1940 года, Гитлер на двух встречах с Молотовым предпринял попытку, как он потом говорил, приложить «все усилия к тому, чтобы втянуть Россию в великую комбинацию против Англии». Он руководствовался классическим принципом дипломатии: создавать противовесы своим главным противникам. Фюрер попытался «развести» Сталина и Черчилля, повторив Мюнхен в новом варианте и предложив Молотову свободу рук в направлении Индийского океана, то есть английских колоний. Подобными комбинациями пестрит история мировой дипломатии. Вспомним об участии английского посла в организации убийства Павла I для организации коалиции против наполеоновской Франции, о формировании Францией антисоветской политики Польши, о поддержке Сталиным антияпонской борьбы Чан Кайши и Мао Цзэдуна, о чем поговорим чуть позже.
На переговорах в Берлине Молотов руководствовался следующей директивой Сталина: требовать установления советского контроля над устьем Дуная, участия СССР в решении «судьбы Турции» (Проливы!), консультаций по будущему Венгрии, Румынии и Югославии. К сфере интересов СССР были отнесены Финляндия, устье Дуная. Главный пункт директивы: Болгария должна войти в сферу интересов СССР с правом размещения там советских войск. Английской темы в указаниях Сталина не было, так как она была его отдельной козырной картой.
Но Гитлер мало что предложил в ответ. Он обещал добиться советско-японского договора о ненападении, убеждал, что на Балканах «Германия не имеет никаких интересов», — и больше ничего. Молотов дал понять, что это его не устраивает. Переговоры закончились ничем, если не считать подписания дополнительного протокола к секретным протоколам пакта Молотова — Риббентропа, касающегося территории Литвы.
Молотовский стиль ведения переговоров стал для НКИД образцом для подражания. В этом смысле Молотова можно назвать учителем Громыко. Вспоминает сын Андрея Андреевича: «Отец мне как-то сказал — все наши успехи на переговорах, приведших к заключению важных международных договоров и соглашений, объясняются тем, что я был убежденно тверд и даже непреклонен, в особенности, когда видел, что со мной, а значит, и с Советским Союзом, разговаривают с позиции силы или играют в “кошки-мышки”. Я никогда не лебезил перед западниками и, скажу тебе откровенно, после того как меня били по одной щеке, вторую не подставлял. Более тою, действовал так, чтобы и моему не в меру строптивому оппоненту было несладко» (Ан. А. Громыко — в интервью автору).
Оценивая переговоры Молотова в Берлине, Громыко назвал антианглийское предложение Гитлера «провокацией», повторяя, должно быть, исходившую от наркома формулу. Да, Гитлер явно провоцировал Москву, но ведь на то и существуют дипломатия и дипломаты, чтобы разбираться в тонкостях международной игры.
В сообщении об итогах этих переговоров, направленном советскому полпреду в Лондоне 17 ноября 1940 года, нарком писал: «Как выяснилось из бесед, немцы хотят прибрать к рукам Турцию под видом гарантий ее безопасности на манер Румынии, а нам хотят смазать губы обещанием пересмотра конвенции в Монтрё в нашу пользу, причем предлагают нам помощь и в этом деле. Мы не дали на это согласия, так как считаем, что, во-первых, Турция должна остаться независимой и, во-вторых, режим в Проливах может быть улучшен в результате наших переговоров с Турцией, но не за ее спиной. Немцы и японцы, как видно, очень хотели бы толкнуть нас в сторону Персидского залива и Индии. Мы отклонили обсуждение этого вопроса, так как считаем такие советы со стороны Германии неуместными».
17 ноября 1940 года посол СССР И. М. Майский довел до Черчилля, что Советский Союз не станет взаимодействовать с Германией на Ближнем и Среднем Востоке. Это был очень важный для Лондона сигнал.
Неизбежность войны не означает, что она случится завтра
25 ноября после обсуждения в Кремле итогов переговоров Берлину было послано сообщение (а вдруг одумаются?), что СССР готов принять проект пакта об экономическом и политическом сотрудничестве четырех государств на условиях, которые должны быть закреплены в секретных протоколах. И повторялись уже известные предложения о Финляндии, Румынии, Болгарии, Босфоре; зона к югу от линии Баку — Батум в сторону Персидского залива должна быть признана центром «территориальных устремлений Советского Союза».
Сталин решил добиться максимально возможного, пользуясь погруженностью Германии в войну с Англией. Если бы у него получилось, СССР обеспечил бы от Баренцева до Черного моря и Кавказа гарантированную линию обороны.
В итоге, отказавшись «загребать жар» для Гитлера и отстаивая свою позицию, Сталин (никак того не желая) убедил его, что без СССР Германия не может получить полный контроль над Средиземным морем, Ближним и Средним Востоком, что ключ лежит в кармане Сталина и что без разгрома СССР Германия не решит глобальной задачи мирового господства.
18 декабря канцлер утвердил Директиву № 21 (план «Барбаросса»): нападение на СССР предусматривалось на 16 мая 1941 года. Молниеносным ударом он должен быть повержен.
Начиная с этого времени Сталин стал получать десятки сообщений о войне с Германией и различные указания на ее сроки. Он понимал, что под многими может быть реальная основа, но еще он знал, что Англии жизненно необходимо, чтобы Советский Союз как можно быстрее начал военные действия против Германии.
Но Сталин хотел действовать как Рузвельт — готовиться и ждать. Ему не было жалко Англии, как и Англии не было жаль СССР, жестокость борьбы за мировые ресурсы была предельно обнажена.
Из дальнейших действий Кремля видно, что советское руководство твердо отстаивало свои позиции. К тому же из Вашингтона был получен сигнал: в январе 1941 года Рузвельт снял «моральное эмбарго».
17 января 1941 года Москва вновь заявила Берлину, что Советский Союз считает восточную часть Балканского полуострова зоной своей безопасности и не может быть безучастным к событиям в этом районе.
24 марта СССР взял обязательство оказать поддержку Турции в случае, если она подвергнется агрессии.
5 апреля заключен договор о дружбе и ненападении с Югославией (после совершенного там военного переворота и за сутки до начала германской агрессии против Белграда).
13 апреля СССР и Япония заключили договор о нейтралитете.
* * *
(В послесталинской историографии утвердилось мнение о том, что советское руководство сознательно закрывало глаза на нарастающие угрозы со стороны Германии. Громыко же считал иначе: «Агрессивные замыслы гитлеровской клики и ее намерение напасть на Советский Союз были очевидны для Советского правительства и руководства Советских Вооруженных сил. Однако был допущен просчет в определении сроков этого нападения. И. В. Сталин ошибочно полагал, что в ближайшее время Гитлер не решится нарушить договор о ненападении, если ему не дать для этого предлога…
Отсрочка вовлечения СССР во Вторую мировую войну дала время для дальнейшего укрепления обороноспособности страны, для развития военно-промышленной базы, для перестройки работы оборонной промышленности с учетом все более явственно надвигавшейся военной опасности, для дальнейшего повышения боевой готовности вооруженных сил. Однако некоторые вопросы, связанные с обороной страны, решить не удалось. Многие из намеченных мероприятий из-за недостатка средств и времени не были осуществлены до конца.
Не менее важный выигрыш был для СССР и с внешнеполитической точки зрения. К моменту гитлеровского нападения на Советский Союз его международное положение, равно как и вся международная обстановка, изменилось кардинальным образом. Стране Советов удалось не только покончить с внешнеполитической изоляцией, в которой она оказалась в результате мюнхенского сговора Англии и Франции с фашистскими государствами, но и разрушить мюнхенский антисоветский фронт.
Англия теперь воевала с Германией, а империалистические противоречия между США, с одной стороны, Германией и Японией, — с другой, настолько обострились, что возможность сговора правительств США и Англии с фашистскими агрессорами становилась нереальной. Создавались объективные предпосылки для объединения в антифашистскую коалицию крупнейших государств мира — СССР, США и Англии».)
Другими словами, со времен Мюнхена внешнеполитическая ситуация изменилась радикально.
18 апреля 1941 года при встрече с заместителем наркома иностранных дел СССР А. Я. Вышинским британский посол Стаффорд Криппс вручил памятную записку, в которой давалось понять, что выбор Лондоном вариантов ближайшего будущего зависит от позиции Советского Союза. Предупреждалось, что в Англии имеются влиятельные силы, по-прежнему делающие ставку на заключение мира с Гитлером, восстановление прежнего положения в Западной Европе, согласие с расширением германского продвижения в восточном направлении. Указывалось, что и в Соединенных Штатах есть сторонники этого варианта. В записке без дипломатических оговорок заявлялось, что безопасность СССР «не представляет собой прямого интереса для правительства Великобритании» по сравнению с безопасностью Франции и некоторых других западноевропейских стран.
Далее в британском документе рассматривались возможности: либо Германия может не прибегать к агрессии, либо нападает на Советский Союз.
«Что касается первого варианта, то правительство Великобритании было бы, очевидно, поставлено перед необходимостью усилить свою блокаду везде, где это представляется возможным. При втором варианте у нас был бы обоюдный интерес… и в этом случае правительство Великобритании, исходя из своих собственных интересов, стремилось бы по мере сил помешать Гитлеру в достижении его целей… Мы приложили бы поэтому все старания, чтобы оказать содействие Советскому Союзу в его борьбе, причем помощь давалась бы нами в экономическом смысле или другими практическими способами, например координированной воздушной активностью…» В заключение в памятной записке указывалось, что если события пойдут по второму варианту, то следовало бы приступить к улучшению отношений между Англией и СССР, что «послужило бы на пользу и той и другой стороне».
* * *
5 мая начальник Разведывательного управления Генштаба Красной армии Голиков передал Сталину спецсообщение, из которого следовало, что Германия готовит военное вторжение в пределы СССР. «За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). Из них число танковых дивизий возросло с 6 до 12 дивизий. С румынской и венгерской армиями это составит около 130 дивизий».
6 мая Сталин стал председателем Совнаркома, что свидетельствовало о крайней обеспокоенности советского руководства создавшейся обстановкой и необходимости концентрации власти в одних руках. Молотов стал первым заместителем председателя правительства и сохранил пост наркома иностранных дел.
В мае 1941 года Сталин написал Георгию Димитрову письмо, из которого видна идейная основа будущей войны: «Нужно сочетать идеи здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом. Пролетарский интернационализм должен опираться на тот национализм… Между правильно понятым национализмом и пролетарским интернационализмом нет и не может быть противоречия».
14 мая 1941 года Гитлер направил Сталину личное письмо. Оно в дипломатической практике не имеет прецедентов. «Я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе — не только для нас, но и для будущих поколений без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства. Как Вы хорошо знаете, я уже давно принял решение осуществить ряд военных мер с целью достичь этой цели. Чем ближе час решающей битвы, тем значительнее число стоящих передо мной проблем. Для массы германского народа ни одна война не является популярной, а особенно война против Англии, потому что германский народ считает англичан братским народом, а войну между нами — трагическим событием. Не скрою от Вас, что я думал подобным же образом и несколько раз предлагал Англии условия мира. Однако оскорбительные ответы на мои предложения и расширяющаяся экспансия англичан в области военных операций — с явным желанием втянуть весь мир в войну убедили меня в том, что нет пути выхода из этой ситуации, кроме вторжения на Британские острова.
Английская разведка самым хитрым образом начала использовать концепцию “братоубийственной войны” для своих целей, используя ее в своей пропаганде — и не без успеха. Оппозиция моему решению стала расти во многих элементах германского общества, включая представителей высокопоставленных кругов. Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии, особенно те, у которых в Англии имеются родственники.
Эти обстоятельства требуют особых мер. Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположено у границ Советского Союза. Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.
Хочу заверить Вас — и даю слово чести, что это неправда…
В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.
Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15—20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы…
Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш,
Адольф Гитлер».
Хочешь мира — готовься к войне, или Скрытые мобилизации
22 июня Германия напала на Советский Союз, что изменило весь мир и судьбы сотен миллионов людей, в том числе и судьбу Громыко, Теперь он должен был, как находившийся в запасе солдат, выступить на передовую.
В нашу задачу не входит описание военных сражений, однако общий контур противостояния необходимо очертить.
В марте 1941 года Совнарком принял решение о переводе промышленности на выпуск военной продукции по плану военного времени.
В мае 1941 года Генштаб направил в приграничные округа директивы, которые оказали важнейшее влияние на весь ход военной кампании 1941 года. Предусматривалась вероятность отступления вглубь страны, а на случай вынужденного отхода — подготовка к эвакуации промышленных предприятий, государственных учреждений, складов и т. д. Определялись три рубежа обороны: фронтовой — по границе, стратегический — по линии Западная Двина, Днепр (Нарва, Сольцы, Великие Луки, Конотоп), государственный (Осташков, Сычевка, Ельня, Почеп, Рославль, Трубчевск). На основании директив Генштаба округа должны были в кратчайший срок, с 20 по 30 мая, представить на утверждение оперативные планы обороны. Фактически это было началом скрытой мобилизации. В мае—июне из тыловых округов — Северо-Кавказского, Приволжского и Уральского на стратегический рубеж обороны перебазировали несколько армий и корпусов. Всего на западном направлении было 170 дивизий, 57 из них прикрывали границу. Заглядывая вперед, где курится кровавый дым первых месяцев войны, надо сказать, что 28 дивизий не вышли из окружений, 70 дивизий понесли тяжелые потери, но более 70 кадровых дивизий вместе с вновь собранными (всего более 200 дивизий) сорвали решающий этап плана «Барбаросса» — «воспрепятствовать своевременному отходу боеспособных сил противника и уничтожить их западнее линии Днепр — Двина».
При этом учитывалось, что в 1939—1940 годах линия обороны была выдвинута на запад в Прибалтике, Бессарабии, Западной Украине и Западной Белоруссии. Представим, что советские границы остались на линии 1939 года, что удар немцев в июне 1941 года не задержан на целую неделю в Прибалтике, Западной Белоруссии и Западной Украине. Румынские войска, соответственно, тоже не задержаны в Бессарабии.
Отсутствие у обороняющейся стороны этой недели позволило бы немцам быстрее захватить Киев и Смоленск, опередить советское командование, которое не успело бы подтянуть резервы для обороны Москвы. Не исключено, что Москву и Ленинград пришлось бы сдать. Соответственно, немцы смогли бы перебросить с Восточного фронта несколько десятков дивизий для высадки в Англии и прорыва через Египет к нефтяным месторождениям Ближнего Востока и Баку.
Что было бы, если бы нефть оказалась в руках Германии, трудно представить, так как, судя по высказываниям фюрера, именно Ирак, Иран и Баку были энергетической целью его стратегии.
Британское правительство эвакуировалось бы в Канаду. На сколько лет затянулась бы в таком случае война, одному Богу известно. К тому же вполне вероятно, что немецкие физики успели бы сделать атомную бомбу.
Если суммировать все меры, принятые СССР к 22 июня 1941 года, то получится следующая картина:
«Версии просчета Сталина в сроках вероятного нападения Германии на СССР как главной причины наших неудач сопутствует утверждение, что наши войска в 1941 году, до войны, не уступали вермахту в умении воевать, в профессионализме и, если бы их вовремя привели в боевую готовность, они успешно отразили бы нападение агрессоров.
Под боеготовностью при этом понимают только способность войск занять по тревоге рубежи развертывания, упуская главную составляющую боеготовности — умение успешно выполнить боевую задачу по отражению внезапного нападения, которое при таком умении армии и не будет внезапным.
Главным “доказательством” неприведения наших войск в боевую готовность перед агрессией многие считают сам факт их поражений, хотя прямой связи тут нет. Вместо нечетких голословных утверждений, что войска не приводились в боеготовность, пора бы определить конкретный перечень главных мер, которые надо было осуществить для достижения требуемой готовности перед войной. И выявить, какие из них были проведены в жизнь до войны, вовремя; что не было сделано и как это повлияло на исход первых сражений.
В 1935—1941 годах руководством СССР был проведен ряд крупных мер по повышению боеготовности Советских Вооруженных Сил:
1) перевод Красной Армии в 1935—1939 годах на кадровую основу;
2) введение всеобщей воинской обязанности в 1939 году;
3) создание и развертывание серийного производства нового поколения танков и самолетов в 1939—1941 годах, до войны;
4) стратегическое мобилизационное развертывание Вооруженных Сил в 1939—1941 годах из армии мирного времени в армию военного времени (до войны!), с 98 дивизий до 303 дивизий;
5) создание и сосредоточение на западных границах в 1939—1941 годах армий прикрытия невиданной в истории человечества для мирного времени численности в 186 дивизий, с учетом 16 дивизий второго стратегического эшелона, прибывших в армии прикрытия до войны;
6) подготовка Западного ТВД к войне — аэродромы, укрепрайоны, дороги.
В апреле—июне 1941 года, с нарастанием угрозы войны, были приняты дополнительные срочные меры по повышению боеготовности, включавшие:
призыв в апреле — мае 793 тысяч резервистов для пополнения войск западных военных округов почти до штатов военного времени;
Директива Начальника Генштаба от 14 апреля о срочном приведении в боеготовность всех долговременных огневых сооружений, укрепленных районов с установкой в них оружия полевых войск при отсутствии табельного;
скрытая переброска с 13 мая из внутренних округов войск второго стратегического эшелона в западные округа с приведением их при этом в боеготовность — 7 армий, 66 дивизий (16, 19, 20, 22, 24 и 28-я армии, 41-й стрелковый, 21-й и 23-й механизированные корпуса);
приведение в боеготовность 63 дивизий резервов западных округов и выдвижение их ночными маршами, скрытно, с 12 июня в состав армий прикрытия этих округов (Директива НКО от 12.06.41);
приведение в боеготовность и скрытый вывод под видом учений в места сосредоточения 52 дивизий второго эшелона армии прикрытия из мест постоянной дислокации (Приказ НКО от 16.06.41);
вывод дивизий первого эшелона армий прикрытия в укрепрайоны по телеграмме Начальника Генштаба от 10.06.41 и указанию Наркома Обороны от 11.06.41 — с начала июня;
приведение всех войск ПрибОВО и ОдВО в готовность 18-21.06.41;
создание с апреля 1941 года командных пунктов и занятие их 18—21 июня срочно сформированными фронтовыми управлениями;
создание группы армий СМ. Буденного на линии Днепра 21.06.41;
досрочный выпуск по Приказу НКО от 14 мая изо всех училищ и направление выпускников в западные приграничные округа;
Приказ НКО№ 0367 от 27.12.40 и его повторение 19.06.41 о рассредоточении и маскировке самолетов и т. п.;
Направление зам. наркома обороны генерала К. А. Мерецкова И. В. Сталиным в ЗапОВО и ПрибОВО для проверки боеготовности ВВС округов 14.06.41;
издание Директивы НКО и Ставки (№ 1) о приведении в боеготовность войск западных военных округов (подписана 21.06.41 в 22.00, так как С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков уже в 22.20 вышли от Сталина, получив одобрение им этой Директивы, отправив ее с Н. Ф. Ватутиным на узел связи Генштаба).
Всего в боевую готовность до нападения немцев были приведены, таким образом, 225 из 237 дивизий Красной Армии, предназначенных для войны против Германии и ее союзников планам обороны.
Не были проведены в жизнь до войны только две важные меры — всеобщая мобилизация в стране и ввод войск в предполье укрепрайонов.
Стратегическое мобилизационное развертывание Красной Армии до войны в армию военного времени (5,4 млн. чел.), создание огромных армий прикрытия, скрытая мобилизация дополнительно 793 тыс. запасных и др. позволили осуществить практически большую часть мер, предусмотренных всеобщей мобилизацией, в силу чего надобность в проведении ее до войны отпала. Уже в мирное время были сформированы все 303 дивизии, запланированные для войны. Было сделано все главное, что страна должна была и могла сделать для успешного отражения надвигавшейся агрессии, если не затрагивать вопроса о качестве наших войск в сравнении с гитлеровскими. Фактически с марта 1941 г. происходило встречное стратегическое сосредоточение и развертывание вооруженных сил Германии для агрессии и частей Красной Армии — для ее отражения.
Фактически сейчас просчетом в вероятных сроках нападения немцев называют совсем другое — решение Сталина, несмотря на очевидную неизбежность агрессии Германии в июне 1941 года, не объявлять всеобщую мобилизацию и не вводить войска в предполье укрепрайонов до нападения немцев, считая проведенные весной 1941 года мероприятия вполне достаточными, а армии прикрытия в 186 дивизий — способными отразить любое внезапное нападение Германии и ее союзников!
Это не просчёт в сроках, а сознательное, учитывающее все плюсы и минусы решение. Ошибся при этом Сталин в одном: переоценил боеспособность наших войск, выглядевших по числу дивизий и боевой техники значительно сильнее вермахта, это был главный и единственный просчет Сталина (и НКО также).
Просчета в предвидении вероятного направления главного удара вермахта также не было, а было решение Сталина, допуская возможность главного удара немцев в Белоруссии, сосредоточить наши главные силы на Украине, считая, что в Белоруссии 44 советских дивизий хватит для успешной обороны против 50 дивизий немцев. А ответный удар нам выгоднее наносить с Украины — на Краков… Тут опять просчет в боеспособности наших войск, и только.
Версия о поражении наших войск именно в первый день войны более чем легенда. Фактически первым ударом войск агрессора 22 июня подверглись лишь 30 дивизий первого эшелона армий прикрытия от Балтики до Карпат из 237 дивизий западных приграничных округов и второго стратегического эшелона. Трагедия поражения главных сил трех особых военных округов (118 дивизий) произошла не 22 июня, а позже, во время встречных сражений 24—30 июня 1941 года между новой и старой границами <…>
Мнение, что репрессированные высшие командиры были лучшими, а в армии остались худшие, — бездоказательно. Лучшие из репрессированных (М. Н. Тухачевский и др.) нередко в печати сравниваются с худшими из оставшихся, не исследован вопрос — какой опыт современной войны (кроме Гражданской) мог получить наш высший комсостав 30-х годов (в том числе репрессированные), служа с окончания Гражданской войны до 1937 года в нашей малочисленной, отсталой тогда территориально-кадровой армии, в которой кадровых дивизий было два десятка (26 процентов) на двадцать военных округов (во внутренних округах их не было вообще), армейских управлений не существовало с 1920 по 1939 год, крупные маневры начали проводиться только в 1935—37 годы и т. п. Недаром 120 наших военачальников ездили в Германию учиться военному делу в 20—30-х годах.
А идеи, связанные с именем Тухачевского, не были отвергнуты, как пишут, они не всегда оправданно внедрялись в армию перед войной, отражались в уставах. В частности:
идея “ответного удара” стала стержнем плана войны вместо более подходящей для нашей армии идеи стратегической обороны;
теории глубокого боя и операции заслонили для нашей армии вопросы обороны, маневренной войны, встречных операций и др.;
идея создания армий прикрытия была с большим размахом воплощена в жизнь, что спасло нас в 1941 году.
Последствия репрессий 1937—38 годов против комсостава были частично преодолены к лету 1941 года, поэтому их нельзя отнести к главным причинам неудач нашей армии в начале войны.
Беда в том, что Красная Армия так и не успела стать кадровой ни в 1936, ни к 1939, ни к июню 1941 года. С 1935 года она развивалась экстенсивно, увеличивалась в 5 раз — но все в ущерб качеству, прежде всего офицерского и сержантского составов.
Советское военное руководство, готовясь к войне с Германией, усиленно добивалось к 1941 году количественного превосходства над вермахтом, особенно в танках и самолетах, но для него оставалось тайной многократное отставание Красной Армии от немецкой в качестве войск, штабов, комсостава всех степеней, особенно младшего.
Войска были плохо обучены методам современной войны, слабо сколочены, недостаточно организованы. На низком уровне находились радиосвязь, управление, взаимодействие, разведка, тактика…
…Переход армии на кадровую основу, увеличение ее численности в 5 раз в 1939 году и реорганизации 1940—41 годов обострили дефицит комсостава и ухудшили его качество.
Действительной главной причиной поражения наших войск летом 1941 года была неготовность Красной Армии вести современную маневренную войну с противником, имевшим богатейший опыт в ней и отличную подготовку именно к такой быстротечной войне. Наши Вооруженные Силы не умели реализовать огромный технический и людской потенциал, превосходящий к началу войны потенциал агрессоров. Причиной такого отставания нашей армии является полный провал в 1930—1937 годах заблаговременной подготовки командных кадров технического звена для многократного увеличения (развертывания) Вооруженных Сил перед войной. Спешные, авральные меры 1939—1941 годов, и особенно весной 1941 года, не могли выправить это положение».
* * *
Итак, Сталин не успел полностью решить поставленную им в 1931 году задачу — за десять лет догнать западные страны, «пробежав» путь, на который у них «ушло сто лет». В результате догоняющей модернизации низкого передела экономика не достигла должного уровня четвертого технологического цикла, о чем свидетельствовала хотя бы катастрофическая нехватка в ВВС высокооктанового бензина. В такой ситуации и люди тоже могли рассматриваться как «природный ресурс».
Итак, с одной стороны — великие достижения, с другой — огромные проблемы. Вот основные, относящиеся к стратегическому планированию; незавершенный переход Вооруженных сил на кадровую основу, консервативные представления о начальном периоде войны как о месяце отмобилизовывания и сосредоточения войск накануне стратегических сражений, недооценка боевого опыта вермахта (его опыт польской, французской, югославской, греческой кампаний), отсутствие у Генштаба завершенного и утвержденного Совнаркомом оперативного и мобилизационного плана, отсутствие у Наркомата обороны единого органа управления тылом.
Разведка, как писал П. Судоплатов, совершила «роковую ошибку», не спрогнозировав «блицкриг».
Советский Союз в июне 1941 года был похож на богатыря, который только пробудился по тревоге.
К тому же обратим внимание и на внешне малозаметное обстоятельство: качество населения, его культурный уровень. Как можно было за столь короткое время перестроить его культурный код и воспитать в тех, кто разрушал имперскую петровскую государственность, в их детях — новое видение мира и новую идентичность?
Да, «советские десятиклассники» победили в той войне, но и погибли почти все.
32-летний Андрей Громыко, если бы не стал дипломатом, тоже должен был пасть на поле боя, как пали его братья, офицеры Алексей и Федор, дядья по материнской линии Федор и Матвей, брат жены Аркадий.
До конца своих дней наш герой жил с чувством невозвратной потери. Он был советским человеком, понимал ход истории и закономерность социалистической революции, реалистически оценивал огромную роль Сталина, но… Но боль утрат всегда была в его сердце. Война стала величайшим событием в его жизни.