Начало «Большой тройки»
Вечером 22 июня Черчилль, для которого весть о немецкой агрессии означала наконец-таки появление союзника в Москве, выступил по радио с речью: «Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто. Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига. Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером, — наши враги… Такова наша политика, таково наше заявление. Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы…»
* * *
Не называя Рузвельта, Черчилль тем не менее давал знать, что говорит и от имени Соединенных Штатов.
Консолидация сил происходила и у другой стороны. 25 июня 1941 года на вопрос советского полпреда о позиции Японии в отношении советско-германской войны министр иностранных дел Мацуока заявил, что «основой внешней политики Японии является Тройственный пакт, и если настоящая война и пакт о нейтралитете будут находиться в противоречии с этой основой и с Тройственным пактом, то пакт о нейтралитете не будет иметь силы». Поэтому на дальневосточных рубежах оставалось 30—40 советских дивизий.
26 июня Молотов направил послу в США Уманскому распоряжение: «Вам следует немедленно пойти к Рузвельту или Хэллу и запросить, каково отношение американского правительства к этой войне и к СССР. Вопросов о помощи сейчас не следует ставить».
Однако Рузвельт уже высказался в поддержку СССР. Он разморозил 40 миллионов долларов советских фондов, дав ясно понять, что оказание эффективной американской помощи России возможно лишь в случае длительного сопротивления СССР фашистской агрессии, — во всяком случае, он не имеет представления о текущих нуждах русских. Также он воздержался от применения закона о нейтралитете против России.
* * *
Громыко воспринял заявление Рузвельта о поддержке СССР как свою победу. Антигитлеровская коалиция стала складываться.
Правда, многие в США и Англии считали, что СССР долго не продержится. Так думал и посол Штейнгардт. Характерно для многих в американской верхушке высказывание сенатора Г. Трумэна, будущего президента США, которое привел Громыко в своей книге «Внешняя экспансия капитала»: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают друг друга как можно больше». Но обвинять Трумэна вряд ли стоит, так как весь мир мыслил в категориях «реальной политики».
Теперь надо было ждать, когда в боевые действия вступят Соединенные Штаты, население которых в ту пору в подавляющем большинстве по-прежнему было настроено изоляционистски.
Пожалуй, ключевым действующим лицом в первые дни войны явился помощник президента, его личный друг Гарри Гопкинс, который, будучи в Лондоне, по собственной инициативе прилетел в СССР, чтобы понять, долго ли продержатся русские.
* * *
12 июля Молотов и английский посол С. Криппс подписали соглашение между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии. Налаживалось сотрудничество со странами антигитлеровской коалиции, восстанавливались дипломатические отношения с правительствами оккупированных фашистской Германией европейских государств, находившимися в эмиграции в Лондоне. Молотов сообщил послу СССР в Турции С. Виноградову, что советское правительство согласно установить официальные отношения еде Голлем как руководителем «Свободной Франции».
18 июля 1941 года было подписано советско-чехословацкое соглашение. В то время как Англия и Франция, вступив в войну, не отменили своих признаний захвата Чехословакии Германией, «Советский Союз, — писал Бенеш в своих воспоминаниях, — который с самого начала так решительно выступил против Мюнхена и с такой решительностью выступил против событий 15 марта 1939 года, в этот ответственный момент нанес смертельный удар Мюнхену и всем его последствиям, так как вполне решительно, без всяких ограничений и условий, снова признал республику в ее домюнхенском статуте».
30 июля 1941 года было заключено такое же советско-польское соглашение. Помимо обязательств, аналогичных советско-английским, эти соглашения содержали также согласие СССР на формирование на его территории национальных чехословацких и польских воинских частей для борьбы против Германии.
* * *
28 июля Гопкинс, которому Черчилль в Лондоне высказал надежду на то, чтобы русские продержались хотя бы до зимы, прибыл в Москву. Что он увидел и узнал?
Сопротивление под Смоленском, жертвенные, без артиллерийского и авиационного обеспечения, контратаки советских дивизий, контрудар 21-й армии генерала Ф. И. Кузнецова и упорная оборона других армий задержали наступление немцев. Вечный ресурс русских — решение нерешаемых задач за счет колоссального перенапряжения и жертвенности — проявился здесь во всей полноте.
Еще во время игры в германском Генштабе по плану «Барбаросса» в декабре 1940 года рассматривался вариант, когда группа армий «Центр» опережает группу «Юг», и тогда командующий «Юга» просил командующего «Центра» повернуть войска на юг. В июле 1941 года эта ситуация воплотилась на практике. Для того чтобы обеспечить захват Москвы, Гитлеру надо было взять Киев.
Маршал Василевский называл Смоленское сражение, которое «включало в себя целую серию ожесточенных операций, проходивших с переменным успехом», «отличнейшей» школой «для советского бойца и командира, до Верховного главнокомандования включительно». «Задержка наступления врага на главном — московском направлении явилась для нас крупным стратегическим успехом».
Ценой потери Смоленска 16 июля, частичного окружения частей 20-й и 16-й армий было выиграно время. А поскольку, несмотря на быстрые скорости германских танковых групп, советская система успевала сделать за каждые сутки больше, чем германская, СССР становился сильнее, а Германия слабее. К тому же к середине июля 1941 года вермахт потерял свыше 441 тысячи человек, половину танков и около 1300 самолетов.
Конечно, советские потери были значительнее: к началу июля в полосе Западного фронта из 44 дивизий 24 полностью погибли, остальные потеряли от 30 до 90 процентов личного состава. Общие потери были такими: 418 тысяч человек, 4799 танков, 1777 самолетов, 9427 орудий и минометов. Кроме того, немцы захватили 1766 вагонов боеприпасов, 17,5 тысячи тонн горючего.
Но после Смоленского сражения немцы все же не добились стратегического успеха. Другими словами, советские войска вцепились с южного фланга в группу армий «Центр», и их потребовалось разбить, отложив наступление на Москву.
На Ленинградском направлении инициативу перехватили советские войска. Ожесточенные бои 41-го танкового корпуса немцев на Луге с тремя ленинградскими пролетарскими дивизиями (то есть ополчением) задержали наступление противника почти на четыре недели. 41-й германский корпус отступил, едва не будучи разгромлен. Вслед за ним отступил 56-й корпус.
* * *
Сталин встретился с Гопкинсом. Американец задал конкретные вопросы: каковы непосредственные потребности России? Что ей понадобится для долговременной войны? Кроме того, он намекнул, что Рузвельт хотел бы видеть советским послом нового человека, с которым у него давно сложились доверительные отношения.
Сталин ответил: непосредственно необходимы зенитная артиллерия, тяжелые пулеметы, винтовки, высокооктановый авиационный бензин и алюминий для строительства самолетов. Так, накануне войны, в 1941 году потребность Советского государства в авиационном топливе Б-78 была удовлетворена всего лишь на 4 процента.
Вечером они оба стали свидетелями воздушного боя в темном московском небе, когда советские зенитчики сбили два немецких самолета.
В американской документальной литературе эти переговоры отражены в полной мере. «После переговоров с Молотовым и британским послом Криппсом Гопкинс снова встретился со Сталиным. Президент, сказал он Сталину, хотел бы знать мнение советского лидера о войне. Сталин сообщил, что в начале вторжения германская армия на русском фронте насчитывала 175 дивизий. Теперь их число увеличилось до 232, но немцы могут довести его до 300 дивизий. «…Мистер Сталин заявил, что он сможет мобилизовать 350 дивизий и будет держать их под ружьем до того времени, когда начнется весенняя кампания в мае 1942 года».
Сталин продолжал говорить: о необходимости закалить свои войска в боях, чтобы они поняли, что немцы не супермены; о том, как стойко сражаются русские в окружении и далеко в тылу у немцев; о своем впечатлении, что натиск немцев несколько ослаб; о качественном отличии (крайне подробно) танков и самолетов противоборствующих сторон; о том, что Красная армия не считает опасными для себя финские, румынские, итальянские и все другие дивизии, кроме немецких. В конце беседы он попросил Гопкинса передать президенту нижеследующее личное послание:
«…Величайшая слабость Гитлера состоит в массах порабощенных народов, которые ненавидят его, и в аморальных методах его правления». Эти народы могут почерпнуть воодушевление и моральную силу, необходимую для сопротивления Гитлеру, только из одного источника, и это Соединенные Штаты. Он констатировал, что влияние в мире президента и правительства США колоссально.
Соединенные Штаты неизбежно, продолжал Сталин, «сойдутся в конечном счете с Гитлером на каком-нибудь поле брани. Мощь Германии настолько велика, что даже при способности России защитить себя сокрушить немецкую военную машину очень трудно и объединенными силами Англии, и России. Он сказал, что одолеть Гитлера, и, возможно, без единого выстрела, могло бы только одно — заявление, что Соединенные Штаты намерены присоединиться к войне против Германии. Война, по его мнению, предстоит ожесточенная и, видимо, долгая; что, если мы объявим войну, американский народ проявит настойчивость в том, чтобы его армия сразилась с немецкой. Сталин хотел, чтобы Гопкинс передал президенту: он будет приветствовать американские войска на любом участке русского фронта под полным командованием военачальников США». Последнее предложение — поразительная уступка правителя России.
Позднее Гопкинс вспоминал, что в беседе Сталин не допустил ни одного лишнего слова, жеста или манерности. «Это напоминало разговор с абсолютно отлаженным механизмом, интеллектуальной машиной. Иосиф Сталин знал, чего хочет сам, чего хочет Россия, и полагал, что это известно собеседнику…»
На вторую встречу с Гопкинсом в качестве переводчика Сталин вызвал Литвинова, которого Рузвельт и Гопкинс неплохо знали. Эта крошечная деталь должна была сигнализировать Рузвельту о многом.
31 июля перед отлетом из Москвы Гопкинс на пресс-конференции заявил, что он по поручению Рузвельта сообщил Сталину: «Тот, кто сражается против Гитлера, является правой стороной в этом конфликте… США намерены оказать помощь этой стороне».
«Я глубоко уверен в этом фронте, писал Гопкинс Рузвельту из Москвы, моральный дух населения необычайно высок. Здесь существует твердая решимость победить».
В результате переговоров Гопкинса Рузвельт получил информацию, совпадавшую с его ожиданиями: Советский Союз не сдастся. Гопкинс же стал координатором всей помощи СССР по ленд-лизу и главным союзником СССР в администрации президента, что всегда подчеркивал и Громыко.
Вслед за переговорами Гопкинса практически мгновенно, 2 августа, состоялся обмен нотами между СССР и США о продлении на год советско-американского торгового соглашения и об экономическом содействии со стороны США Советскому Союзу в войне против фашистской Германии.
15 августа 1941 года Сталин получил письмо, подписанное Рузвельтом и Черчиллем:
«Мы воспользовались случаем, который представился при обсуждении отчета г-на Гарри Гопкинса по его возвращении из Москвы, для того, чтобы вместе обсудить вопрос о том, как наши две страны могут наилучшим образом помочь Вашей стране в том великолепном отпоре, который Вы оказываете нацистскому нападению. Мы в настоящее время работаем совместно над тем, чтобы снабдить Вас максимальным количеством тех материалов, в которых Вы больше всего нуждаетесь. Многие суда с грузом уже покинули наши берега, другие отплывают в ближайшем будущем.
Мы должны теперь обратить наше внимание на рассмотрение политики, рассчитанной на более длительное время, ибо предстоит еще пройти большой и трудный путь до того, как будет достигнута та полная победа, без которой наши усилия и жертвы были бы напрасными.
Война идет на многих фронтах, и, до того, как она окончится, могут возникнуть еще новые боевые фронты. Наши ресурсы хотя и огромны, тем не менее, они ограничены, и речь должна идти о том, где и когда эти ресурсы могут быть наилучшим образом использованы в целях максимального содействия нашим общим усилиям. Это относится равным образом как к военному снаряжению, так и к сырью.
Потребности и нужды Ваших и наших вооруженных сил могут быть определены лишь в свете полной осведомленности о многих фактах, которые должны быть учтены в принимаемых нами решениях. Для того чтобы мы все смогли принять быстрые решения по вопросу о распределении наших общих ресурсов, мы предлагаем подготовить совещание в Москве, на которое мы послали бы высокопоставленных представителей, которые могли бы обсудить эти вопросы непосредственно с Вами. Если предложение о таком совещании встретит Ваше одобрение, то мы хотим поставить Вас в известность, что впредь до принятия этим совещанием решений мы будем продолжать по возможности быстрее отправлять Вам снабжение и материалы.
Мы полностью сознаем, сколь важно для поражения гитлеризма мужественное и стойкое сопротивление Советского Союза, и поэтому мы считаем, что в этом деле планирования программы распределения наших общих ресурсов на будущее мы должны действовать при любых обстоятельствах быстро и без промедления.
Франклин Д. Рузвельт,
Уинстон С. Черчилль».
В письме было сказано о возможности открытия второго фронта («новые боевые фронты»).
* * *
А что же сам Андрей Андреевич? Именно на него легли все заботы по организации экономического взаимодействия с американцами. Например, в начале сентября он встречался с заместителем министра финансов США Г. Д. Уайтом и получил от него очень важное свидетельство: «Несмотря на то, что мощь Германии велика, администрация США питает больше надежд на ваш успех, чем рядовые граждане».
Некоторое представление о других его заботах дает описание занятий его супруги: «Хорошо ли, худо ли, но когда началась Великая Отечественная война, то Лидия Дмитриевна по зову сердца немало поработала по организации различных концертов, сбор средств от которых шел в фонд помощи раненым воинам Красной Армии. Конечно, делать это оказалось возможным при помощи наших друзей и в условиях благоприятной для того времени атмосферы».
Да, конфиденциальные переговоры с политиками, чиновниками, бизнесменами, военными, составление отчетов для Москвы и еще много рутинной работы — эти повседневные дела нашего героя не назовешь ни выдающимися, ни героическими. Вот один из документов о его работе. «Перемены в настроениях ощущались повсеместно и во всех слоях американского общества, снизу доверху. Митинги солидарности с воюющими против нацистской Германии Советским Союзом и Англией собирали десятки тысяч людей. 28 октября 1941 г. временный поверенный в делах СССР в США А. А. Громыко сообщал в НКИД СССР: “Митинг, созванный вчера в Нью-Йорке комитетом медицинской помощи Красной Армии “Рашен уор рилиф”, прошел с очень большим подъемом. Самый большой в Нью-Йорке зал, вмещающий до 25 тыс. человек, был переполнен. Много желающих не смогли попасть на митинг ввиду отсутствия мест. Список ораторов и содержание речей переданы ТАСС. С замечательной речью выступил Джозеф Дэвис (бывший американский посол в Москве). Довольно серым и не привлекавшим внимания было выступление Уолтера Дюранти.
К концу митинга выступил лорд Галифакс… Ему досталось немало. Со всех углов неслись крики: “Почему не открываете второй фронт?” и “Почему не открываете новый фронт?”».
* * *
Лорд Галифакс — один из идейных вдохновителей «Мюнхена», ему и пришлось повертеться ужом. Именно Галифакс в начале февраля 1941 года пенял госсекретарю Хэллу, что Штаты продают СССР слишком много товаров, но эти замечания не нашли понимания у президента Рузвельта, который уже не исключал нападения Германии на Советский Союз.
Настроение 25-тысячного митинга, о котором сообщал Громыко, было далеко не мелочью ни для него самого, ни для Сталина, ни для Рузвельта. Уманского в Вашингтоне уже не было, его отозвали, так как в новых условиях послом должен был стать известный американцам Литвинов. Да, тот самый, которого два года назад сковырнули с поста наркома за его англо-американские привязанности, теперь понадобился. Это помимо всего прочего означало, что в плане личных отношений нашему герою должно было стать не слишком комфортно.
По поводу психологического комфорта так и получилось. Старые кадровики МИД рассказывали, что Литвинов нелицеприятно отзывался об Андрее Андреевиче, и в архиве МИД хранилась данная им убийственная характеристика (потом исчезнувшая), в которой как отрицательный пример приводился факт, что Громыко на своем рабочем месте стриг ногти большими канцелярскими ножницами, кроме того, «выглядит неопрятно, английский язык знает слабо». Деталь с ножницами сама по себе забавная и отдает колоритом гоголевской повести «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Однако они были очень разными, Андрей Андреевич и Максим Максимович. Конечно, шла страшная война, надо было исполнять свой долг там, куда их обоих послал великий вождь, и все же — дипломаты тоже люди…
Заговорив о личном, скажем и то, что Литвинов так никогда и не простил унижения ни Сталину, ни Молотову. В 1941 году его приняли в официальном Вашингтоне как старого доброго знакомого, помня, что именно он в 1933 году открывал дипломатические отношения Союза со Штатами и как тепло его принимал тогда президент Рузвельт. Он ощутил себя здесь командующим важнейшим фронтом Второй мировой войны. А что Громыко? Мальчишка. Об особой роли Громыко в части переговоров по ленд-лизу Литвинов вряд ли много думал, считая их техническими, а не политическими.
В своих воспоминаниях наш герой счел нужным остановиться на литвиновском самочувствии. «Во время пребывания Молотова с визитом в Вашингтоне в июне 1942 года мое внимание привлек разговор Литвинова с Молотовым, состоявшийся в машине, когда мы втроем ездили в Аппалачские горы…
Речь зашла тогда также и об оценке политики Англии и Франции накануне Второй мировой войны. Молотов высказался об этой политике резко, заявив, что фактически эти две страны подталкивали Гитлера на развязывание войны против Советского Союза. Иначе говоря, он высказал то мнение, которого придерживались ЦК партии и Советское правительство, о чем неоднократно заявлялось на весь мир.
Литвинов выразил несогласие с такой квалификацией политики Англии и Франции.
Этот крутой разговор возвращал собеседников, по существу, к решению об освобождении Литвинова от обязанностей народного комиссара иностранных дел СССР в 1939 году.
Я удивился тому упорству, с которым Литвинов в разговоре пытался выгораживать позицию Англии и Франции, отказавшихся дать совместно с Советским Союзом твердый отпор Гитлеру еще до того, как тот предпринял роковой прыжок — напал на Советский Союз. Несмотря на то, что Литвинов был освобожден от поста наркома иностранных дел СССР за его ошибочную позицию, в особенности в оценке политики Англии и Франции, тем не менее он почему-то продолжал подчеркнуто демонстрировать свои взгляды перед Молотовым, а тем самым, конечно, и перед Сталиным.
Странно было слушать человека, который не замечал Мюнхена и всех его последствий, того Мюнхена, который осудили наша партия, правительство и весь советский народ и который до настоящего времени продолжает оставаться символом вероломства во внешних делах государств.
Я не сомневался, что по возвращении в Москву Молотов доложит Сталину об этом диспуте в автомашине. Также не сомневался и в том, что уже только из-за одного этого факта перспектива работы Литвинова в США в качестве посла может потускнеть.
Так оно и произошло».
* * *
Как свидетельствуют ближайшие сотрудники Громыко, «Молотов и Литвинов не переносили друг друга». Более того, Литвинов в ежегодных характеристиках сотрудников посольства оценил Громыко с большим размахом: «К дипломатической службе не подходит».
Впрочем, в трагических обстоятельствах 1941 года все эти «страсти» не имели большого значения.
Зарождение американоцентричного мира
12 августа произошло событие, повернувшее ход истории XX века. Предварим рассказ о нем напоминанием, что президент Вильсон в сентябре 1919 года признал, что Первая мировая была для США «промышленной и коммерческой войной». Не забывал об этом и Рузвельт.
Итак, на борту английского линкора «Принц Уэльский» в бухте Арджентии (остров Ньюфаундленд) президент США и премьер-министр Великобритании приняли декларацию (Атлантическая хартия), в которой были изложены цели войны с фашистскими государствами. 24 сентября 1941 года Советский Союз присоединился к Атлантической хартии. Особенное значение имел пункт 4 этого документа, согласно которому Британская империя фактически уступала мировое лидерство Соединенным Штатам.
АТЛАНТИЧЕСКАЯ ХАРТИЯ
Президент Соединенных Штатов Америки Рузвельт и премьер-министр Черчилль у представляющий правительство Его Величества в Соединенном Королевстве, после совместного обсуждения сочли целесообразным обнародовать некоторые общие принципы национальной политики их стран — принципы, на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира.
1) США и Великобритания не стремятся к территориальным или другим приобретениям.
2) Они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов.
3) Они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.
4) Соблюдая должным образом свои существующие обязательства, они будут стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны — великие или малые, победители или побежденные — имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран.
5) Они стремятся добиться полного сотрудничества между всеми странами в экономической области с целью обеспечить для всех более высокий уровень жизни, экономическое развитие и социальное обеспечение.
6) После окончательного уничтожения нацистской тирании они надеются на установление мира, который даст возможность всем странам жить в безопасности на своей территории, а также обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды.
7) Такой мир должен предоставить всем возможность свободно, без всяких препятствий плавать по морям и океанам.
8) Они считают, что все государства мира должны по соображениям реалистического и духовного порядка отказаться от применения силы, поскольку никакой будущий мир не может быть сохранен, если государства, которые угрожают или могут угрожать агрессией за пределами своих границ, будут продолжать пользоваться сухопутными, морскими и воздушными вооружениями. Черчилль и Рузвельт считают, что впредь до установления более широкой и надежной системы всеобщей безопасности такие страны должны быть разоружены. Англия и США будут также помогать и поощрять все другие осуществимые мероприятия, которые облегчат миролюбивым народам избавление от бремени вооружения.
* * *
Сын президента Рузвельта был свидетелем подписания Хартии и горячих споров Черчилля с президентом о судьбе Британской империи.
«Черчилль встал и расхаживал по каюте, ораторствуя и жестикулируя. Наконец он остановился перед отцом, помолчал секунду, а затем, потрясая коротким, толстым указательным пальцем перед самым его носом, воскликнул:
— Господин президент, мне кажется, что вы пытаетесь покончить с Британской империей. Это видно из всего хода ваших мыслей об устройстве мира в послевоенное время. Но несмотря на это, — он взмахнул указательным пальцем, — несмотря на это, мы знаем, что вы — единственная наша надежда. И вы, — голос его драматически дрогнул, — вы знаете, что мы это знаем. Вы знаете, что мы знаем, что без Америки нашей империи не устоять.
Со стороны Черчилля это было признанием, что мир может быть завоеван только на основе условий, поставленных Соединенными Штатами Америки. И, сказав это, он тем самым признал, что английской колониальной политике пришел конец, точно так же, как и попыткам Англии занять господствующее положение в мировой торговле и ее стремлению стравить между собой СССР и США.
И всему этому действительно пришел бы конец, если бы отец был жив».
* * *
Одной из первых совместных союзнических акций было решение Москвы и Лондона ввести 25 августа войска в Иран для защиты ближневосточных коммуникаций и ресурсов. Это случилось после отказа шаха уменьшить численность германской колонии (16 сентября Реза Пехлеви отрекся от престола в пользу своего сына Мухаммеда Реза Пехлеви). Здесь необходимо уточнить, что американское руководство первоначально не соглашалось с военной операцией в Иране, поскольку уже тогда имело далекоидущие планы в этом регионе, но, взвесив реальную угрозу захвата немцами Ирана, сняло возражения.
Решение напоминало англо-российское соглашение 1907 года о разделе сфер влияния в Персии и в Азии. И вообще военное мировое противостояние по сути являлось продолжением Первой мировой войны — те же противники, те же стратегические задачи. И те же противоречия внутри союзного лагеря. (И, заглядывая вперед, тот же конфликт на этой территории после войны.)
Союзники вырывают Иран у Германии
В конце июля на Закавказском фронте и в пограничных войсках была объявлена повышенная боевая готовность. С 25 июля до 5 августа шли последние уточнения деталей наступательной операции. Был утвержден план оккупации городов и населенных пунктов, захвата и уничтожения промышленных и военных объектов. 20 августа все документы, касающиеся наступления, были отправлены по назначению с пометкой «совершенно секретно». По решению Государственного Комитета Обороны советские войска в 2 часа ночи 25 августа приступили к осуществлению военной операции. С 5 до 7 часов утра по всей линии от Нахичевани до южного побережья Каспия пограничные войска СССР, 44-я и 47-я армии, Каспийский флот, 8-й Закавказский авиакорпус, 132-я Евлахская авиадивизия начали боевые действия в Южном Азербайджане и на юге Каспия. Была отрезана связь иранской армии с тылом, в течение полутора часов, с 5.00 до 6.30, сопротивление передовых постов иранской армии было сломлено. Только в отдельных местах сопротивление продолжалось до 13 часов дня. Вопреки приказу Реза-шаха об оказании сопротивления, солдаты и офицеры беспорядочно покидали позиции, бросая оружие и технику. 28 августа иранская армия официально прекратила сопротивление. Советские войска заняли Южный Азербайджан, Гилян, Мазандаран и Хорасан.
Английская армия своими 12 индийскими дивизиями вышла на линию Кирман-шах, Абадан, Хоррамабад, Меджиди-Сулейманийе, Хормуз, Бендер Дейлим. 27 августа правительство Ирана ушло в отставку. На следующий день меджлис утвердил состав нового правительства, а также утвердил решение правительства о прекращении сопротивления.
Эта военная операция фактически прошла незамеченной на фоне тяжелейших сражений на советско-германском фронте, но благодаря ей был создан важнейший коммуникационный коридор, по которому через весь Иран можно было поставлять в СССР оружие и оборудование, поступающие по ленд-лизу. Об энергетической важности иранской нефти мы и не говорим. Кстати, после мая 1945 года именно в Иране разыгралась иная драма, в которой по разные стороны оказались бывшие союзники и в которой принял участие и Громыко.
Южное направление, Кавказ и Ближний Восток постоянно были в зоне повышенного внимания Кремля (особенно летом 1942 года, когда немцы рвались к советским нефтепромыслам на Северном Кавказе и в Баку).
Для того чтобы предотвратить участие Турции в войне на стороне Германии, в августе 1941 года вдоль советско-турецкой границы была дислоцирована 45-я армия, а вдоль ирано-турецкой — кавалерийский корпус, усиленный стрелковой дивизией и танковой бригадой. Все эти войска были крайне необходимы в Центральной России, — но надо было держать южный фланг, как и дальневосточный — против Японии. С учетом этих обстоятельств Советский Союз держал круговую оборону.
В сентябре 1941 года к Атлантической хартии присоединился и Советский Союз с оговоркой, что ее принципы должны «сообразовываться с обстоятельствами, нуждами и историческими обстоятельствами той или другой страны». Бесспорно, это решение Кремля соотносилось со стратегическим замыслом Вашингтона о переделе колониальной системы и стремлением не отстать в этом от американцев.
Разумеется, заявление президента Рузвельта о том, что «защита Ирана является для США стратегической задачей», прозвучало для Лондона весьма тревожно.
Вскоре в иранской армии, жандармерии и полиции появились американские советники. «Главным управляющим финансами» стал экономический советник Госдепа США Артур Мильспо, получивший «полномочия в делах приобретения и распределения… всех сырьевых и производимых товаров, их экспорт и импорт; …право выдавать лицензии на производство и продажу». Забегая вперед укажем, что к середине 1943 года в Иране был принят закон о предоставлении чрезвычайных полномочий А. Мильспо, гарантировавший беспошлинный ввоз американских товаров в Иран. Но главной экономической задачей американцев было добиться концессий на разведку и добычу нефти, поэтому старое соперничество с англичанами перешло на новый уровень.
* * *
К сентябрю 1941 года концентрация сил антигитлеровской коалиции стала еще заметнее. 11 сентября, воспользовавшись инцидентом в Северо-Западной Атлантике (в нем участвовали германская подводная лодка и американский эсминец «Гриер»), Рузвельт выступил по радио с заявлением об изменении политики США «в водах, которые мы рассматриваем как исключительно важные для нашей обороны». Американские корабли и самолеты получили приказ без предупреждения атаковать германские и итальянские суда, главное же — им разрешалось конвоировать суда других стран. Фактически началась необъявленная война против Германии в Атлантике.
Как само собой разумеющееся были восприняты распространение на СССР закона о ленд-лизе и «модификация» закона о нейтралитете, фактически означавшая его отмену.
Однако на советско-германском фронте положение все больше ухудшалось. 19 сентября немцы вошли в Киев, две советские армии были окружены в районе Умани, еще пять — восточнее Киева. С разгромом Юго-Западного фронта открывался путь на Москву с юга. Наступал «последний парад».
Создан мощный фронт свободолюбивых народов
В эти дни (29 сентября — 1 октября) началось Московское совещание представителей Советского Союза (Молотов), США (А. Гарриман) и Великобритании (В. Бивербрук). Иностранные гости с трудом сдерживали тревогу.
Много лет спустя Гарриман в беседе с переводчиком Сталина Валентином Бережковым вспоминал: «Мы с лордом Бивербруком, хоть внешне и сохраняли бодрый вид, шли к Сталину в подавленном настроении. Наши военные эксперты обрисовали сложившееся положение в самых черных красках. Майор Итон, наш военный атташе, твердил: Россия обречена, Красная Армия деморализована поражениями, нет ни малейшей возможности отстоять Москву. О каких поставках в СССР стратегического сырья и боевой техники вести речь, если все это попадет к немцам? Атташе даже заявил: “Если ваша миссия хотя бы на несколько дней задержится в Москве, не исключено, что вы будете пленены вместе с русскими…”
Но в ходе переговоров Сталин сам сделал детальный и правдивый военный обзор. Был абсолютно спокоен. Вел переговоры неторопливо и обстоятельно, как будто у него масса свободного времени. Не скрывая трудностей с производством вооружения, попросил в первую очередь поставлять танки, во вторую — противотанковые орудия, а уж затем — самолеты, объяснив, что их выпуск уже налаживается. Сказал: хотелось бы получить и “джипы”. Мы были озадачены. Еще более удивило нас, когда Сталин стал разъяснять, какое сырье, оборудование уже сейчас необходимо поставлять вам, чтобы в 42-м году пустить такие-то заводы.
Когда же Сталин посоветовал англо-американской миссии поехать в военные госпитали, побеседовать с ранеными командирами и красноармейцами, Гарриману стало стыдно за свое паническое настроение. А предложение посетить Большой театр, съездить с ним на концерт! А банкет, который вождь устроил в Кремле! Мы, признался Гарриман, думали: русским в столице уже и есть-то нечего!
Общение со Сталиным, поездки по прифронтовой Москве убедили союзников в том, что Россия выстоит, немцы не смогут поставить русских на колени. В итоге все важные соглашения с союзниками заключили в рекордно короткие сроки».
В результате Московского совещания был подписан протокол, определивший на период с 1 октября 1941-го по 30 июня 1942 года месячные квоты американских и английских поставок Советскому Союзу вооружения, промышленного оборудования и продовольствия (ежемесячно 400 самолетов, 500 танков, зенитные и противотанковые орудия, автомобили и пр.), а также встречных поставок некоторых товаров и сырья из СССР в США и Англию для нужд их военного производства (станки, зенитные пушки, амуниция, оборудование для военных заводов, драгоценные металлы, сырье, марганец, хром, платина).
Выступая на заключительном заседании, Молотов сказал, что «отныне создан мощный фронт свободолюбивых народов во главе с Советским Союзом, Англией и Соединенными Штатами Америки».
Итоги Московского совещания были очень важны для шатающегося от тяжести немецких ударов Советского Союза.
* * *
«По американским официальным данным, из США в СССР за все время войны было отправлено 14 450 самолетов и около 7 тыс. танков. Основной поток американских поставок СССР пришелся на 1943—1944 гг., т. е. на то время, когда силами Советского Союза уже был достигнут коренной перелом в войне. Между тем советская промышленность в течение трех последних лет Великой Отечественной войны выпускала более 30 тыс. танков и самоходных орудий и до 40 тыс. самолетов ежегодно. Все поставки промышленных товаров со стороны союзников составили всего 4 процента советской промышленной продукции. В решающих битвах под Москвой и Сталинградом ленд-лиз практически не имел значения».
Едва ли в военные годы Андрей Андреевич так холодно оценивал помощь по ленд-лизу. На его позднейшие оценки явное влияние оказывала «холодная война».
По другим данным (с учетом английских поставок), на сумму 10 миллиардов долларов было поставлено 22 тысячи самолетов, 13 тысяч танков, 9,6 тысячи орудий, 44,6 тысячи металлообрабатывающих станков, 517,5 тысячи тонн цветных металлов, 1800 паровозов, 11,3 тысячи железнодорожных платформ, 427 тысяч автомобилей, авиабензин, трубы для газопроводов и нефтепроводов, оборудование для нефтеперегонных заводов и т. д., что, по американским данным, составило 7 процентов промышленной продукции СССР в годы войны.
Для сравнения: советская промышленность в течение трех последних лет Великой Отечественной войны выпускала более 30 тысяч танков и самоходных орудий и до 40 тысяч самолетов ежегодно.
(В самый тяжелый период войны, с октября 1941 года по 30 июня 1942 года, Советский Союз получил весьма незначительную помощь в технике: 900 бомбардировщиков, 900 истребителей, 1125 средних и столько же легких танков, 85 тысяч грузовых машин и т. д. Основной объем поставок — авиационный бензин.)
Здесь необходимо подчеркнуть, что, по признанию самого Сталина, без поставок по ленд-лизу «мы не выиграли бы войны».
А в советском посольстве в Вашингтоне за экономику войны отвечал не кто иной, как Андрей Андреевич. Именно тогда его знакомство с президентом Рузвельтом окрасилось теплым чувством. Вот как он вспоминал об этом:
«В напряженных условиях военного времени и через советское посольство в Вашингтоне осуществлялась систематическая связь, шел активный обмен посланиями между руководителями СССР и США. Это явление было новым. Ничего подобного не было ранее в отношениях между двумя странами.
По документам, которыми обменивались столицы обеих стран и которые теперь опубликованы, можно отчетливо представить, насколько жизненно важными были вопросы, поднимавшиеся и согласовывавшиеся в этой переписке.
Как правило, при получении письма от Сталина в адрес Рузвельта в советское посольство в Вашингтоне на 16-й стрит к послу приезжал военный помощник президента генерал Эдвин Уотсон. Об этом было условлено с Рузвельтом. Все делалось срочно и архисрочно. Несрочных вопросов тогда почти не было. Получив от меня, тогда еще поверенного в делах, послание Сталина, генерал немедленно доставлял его президенту. На это уходило не более пятнадцати — двадцати минут, а иногда и меньше.
Однажды в беседе со мной Рузвельт в шутку заметил:
— Уотсон, наверное, не дает вам покоя своими частыми визитами?
Я ответил:
— Господин президент, мы рады этим визитам, и, кроме то го, в Москве ведь проделывается то же самое, только в обрат ном порядке, при передаче ваших посланий Сталину.
На беседах с Рузвельтом всегда обсуждались вопросы, касавшиеся существа проблем того времени. И прежде всего главный — как ускорить достижение победы над гитлеровской Германией».
* * *
Две мировые войны, в которых участвовала Россия, были для нее совершенно разными явлениями, о чем не могли не знать ни в Москве, ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, ни в Берлине, ни в Токио. Авторитет советских дипломатов и, в частности, самого Громыко опирался не только и не столько на их профессионализм. Как сказал в интервью автору этой книги Е.М. Примаков, рассказывая об Андрее Андреевиче, «дипломатия может многое, но далеко не все».
Без сравнения военно-промышленных основ Российской империи и Советского Союза невозможно понять происходящее. Если сравнить итоги модернизации начала века (периода Витте — Столыпина) с итогами советской индустриализации, то в обоих случаях они прошли проверку на прочность в мировых войнах с одним и тем же противником. Результаты сравнения общеизвестны.
В декабре 1941 года в ходе Второй мировой наступил первый перелом. Красная армия, прижатая к стенам Москвы и готовая к уличным боям, перешла в наступление и отбросила немцев на 200—300 километров. 7 декабря японский флот атаковал американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор на острове Оаху (Гавайи) в Тихом океане, и США стали участником непосредственных боевых действий; вслед за этим Германия объявила войну Штатам. Исторический круг, берущий начало с конкуренции великих держав накануне Первой мировой войны, совершил второй виток.
Нападению японцев на американскую базу сопутствовало одно важное обстоятельство: англичане, располагающие японскими шифровальными кодами, знали о готовящемся нападении, однако Черчилль не сообщил об этом союзникам, желая, видимо, любой ценой вовлечь США в войну.
Япония обеспечивала только 7 процентов своих потребностей в нефти, остальное импортировалось. Ее стратегическое стремление на юг в сторону Ост-Индии ограничивалось американской политикой «открытых дверей». То есть в открытой конкуренции Япония была бессильна что-либо изменить. Отсюда вытекало для нее ужасное противоречие: ее промышленность, армия и флот снабжались в основном американской нефтью, но, чтобы развиваться, ей требовалось найти способ выиграть у непобедимой Америки. И японцы решили сильным ударом нанести США поражение в Тихоокеанском регионе, чтобы вызвать шок и за это время укрепиться, получив доступ к нефти. Это был тот же блицкриг, что и в Германии, и он также был обречен на неудачу.
Как писал генерал Э. Роммель, безуспешно пытавшийся прорваться из Северной Африки на Ближний Восток: «Битвы ведутся и выигрываются квартирмейстерами еще до того, как начнется стрельба».
Вечером 11 декабря Сталин в кремлевском кабинете с нетерпением ждал сообщения из НКИД о выступлении Гитлера по радио. Должно быть, он испытывал те же чувства, что и Черчилль, когда узнал о нападении Германии на СССР. Теперь антигитлеровская коалиция окончательно сложилась. Но его еще интересовало, нападет ли Япония на СССР Это нападение ожидалось давно, но откладывалось, так как сопротивление Красной армии не ослабевало.
Немцы же поторапливали японцев.
«10 июля, то есть в разгар немецкого наступления на советском фронте, министр иностранных дел Германии Риббентроп направил немецкому послу в Токио следующую телеграмму: “Поскольку Россия, как об этом сообщает из Москвы японский посол, фактически находится на краю катастрофы… просто невозможно, чтобы Япония, как только она будет готова к этому в военном отношении, не решила проблемы Владивостока и сибирского пространства. Я прошу вас использовать все находящиеся в вашем распоряжении средства, чтобы побудить Японию как можно скорее выступить войной против России, ибо чем скорее это произойдет, тем лучше. Естественная цель должна и впредь заключаться в том, чтобы Япония и мы до наступления зимы подали друг другу руку на Транссибирской магистрали”».
Когда стало понятно, что Япония не нападет на СССР, напряжение в Кремле спало. Победа под Москвой отдалась на дальневосточных рубежах.
* * *
Новый, 1942 год в Вашингтоне встретили по-особому. Вечером 1 января в кабинете президента собрались Рузвельт, Черчилль, Литвинов и Т.-В. Сунн, посол Китая. Перед ними на столе лежал документ, имеющий два значения — первое было очевидно, второе — понятно не многим.
ДЕКЛАРАЦИЯ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ
Совместная Декларация Соединенных Штатов Америки, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Союза Советских Социалистических Республик, Китая, Австралии, Бельгии, Канады, Коста-Рики, Кубы, Чехословакии, Доминиканской республики, Эль-Сальвадора, Греции, Гватемалы, Гаити, Гондураса, Индии, Люксембурга, Нидерландов, Новой Зеландии, Никарагуа, Норвегии, Панамы, Польши, Южной Африки, Югославии,
Правительства, подписавшие документ, поддерживая в целом цели и принципы, изложенные в Совместной Декларации Президента Соединенных Штатов Америки и Премьер-министра Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии от 14 августа 1941 года, известной как Атлантическая хартия; будучи убежденными в необходимости полной победы над врагами для защиты жизни, свободы, независимости и религиозной свободы, для обеспечения прав человека и справедливости в своих собственных и других странах; будучи убежденными, что ведут совместную борьбу против жестоких и свирепых сил, стремящихся поработить мир, заявляют:
7. Каждое правительство обязуется использовать все свои ресурсы, военные и экономические, в борьбе против государств — членов Пакта трех держав 1940 года и его сторонников, с которыми данное правительство находится в состоянии войны,
2. Каждое правительство обязуется сотрудничать с правительствами, подписавшими документ, и не заключать с врагами соглашений о прекращении огня или мире,
К вышеупомянутой декларации могут присоединиться другие страны, которые оказывают или могут оказать материальную поддержку и внести другой вклад в борьбу за победу над гитлеризмом.
Составлено в Вашингтоне 1 января 1942 года.
Неявное значение документа заключалось в том, что Атлантическая хартия с ее 4-м пунктом приобретала общемировое значение. Победа над Германией была лишь вопросом времени, а новый мировой порядок под эгидой Соединенных Штатов уже начал складываться. Поэтому не имели большого значение заявления Черчилля, что он не собирается «председательствовать при развале Британской империи», — развал старого мирового порядка шел полным ходом. То, что для англичанина было развалом, для американца являлось продолжающейся с начала века реорганизацией, в которой его союзником стал не кто иной, как советский диктатор.
Еще в июне 1941 года Рузвельт называл Гитлера и Сталина одинаково — «диктаторами», правда, уточняя, что первый представляет угрозу для США, а второй — нет. Теперь же большевизм и диктаторство «дядюшки Джо», как за глаза называли его Рузвельт и Черчилль, не имели большого значения. Главным было: разбить Германию и создать новый миропорядок.
Конечно, Рузвельт при всей его прозорливости не мог знать, что после победы весь мир будет перекроен и обретет неведомые качества — во многом благодаря России.
На протяжении многих веков Россия находилась между двух центров силы, Запада и Востока, и постоянно в организацию ее будущего вмешивались половцы, хазары, византийцы, монголы, немцы, поляки, шведы, французы, англичане. В ее истории есть эпизоды прямого участия иностранцев в заговорах против верховной власти, но ничем радикальным они не заканчивались. Поэтому намерения Рузвельта надолго оставить советского вождя в младших партнерах могли и не осуществиться. По поводу советского руководителя основатель венской экономической школы Йозеф Шумпетер высказался так: «Безличные или объективные факторы — все были против России. Даже ее огромная армия была не просто продуктом огромного населения и богатой экономики, но результатом деятельности одного человека, которому удалось держать это население в состоянии крайней бедности и страха и мобилизовать все силы слаборазвитого и порочного промышленного аппарата на цели войны. Но и этого было бы недостаточно. Те, кому не понять, как переплетаются удача и гениальность, конечно, укажут на счастливые случаи в длинной цепи событий, вершиной которых стал колоссальный успех. Но эта цепь событий содержит столько же, если не больше, отчаянных ситуаций, во время которых большевистский режим имел все шансы погибнуть.
Политический гений состоит прежде всего в способности эксплуатировать благоприятные возможности и нейтрализовать неблагоприятные события настолько полно, что в итоге поверхностный наблюдатель заметит только первые. Рассматривая события, начиная с первого мастерского хода — “взаимопонимания” с Германией, — мы узнаем почерк мастера. Действительно, Сталин никогда не встречался с человеком равных с ним способностей. Но это только еще раз говорит в пользу той философии истории, которая оставляет достаточно места для учета качеств действующих лиц, а в данном случае — личных качеств лидера».
Кстати, Громыко считал, что Сталин был лидером в «Большой тройке», что неудивительно, учитывая мощь Красной армии и роль Союза в разгроме Германии.
Андрей Андреевич тоже присутствовал при подписании Декларации Объединенных Наций. Его роль, разумеется, пока была не главной, но и не второстепенной.