Шульгин едет в Советскую Россию. — МОЦР демонстрирует свои возможности. — СССР — та же Россия, только хуже. — Снова «еврейский вопрос». — Выпуск книги о путешествии
Итак, 23 декабря 1925 года 48-летний гражданин Иосиф Карлович Шварц, высокий мужчина с пышной седой бородой, курчавившейся возле ушей, перешел советско-польскую границу в сопровождении сотрудника «Треста» Ивана Ивановича (офицер ОГПУ Михаил Иванович Криницкий). Затем уже под именем Эдуарда Эмильевича Шмитта в сопровождении Антона Антоновича (офицер ОГПУ Сергей Владимирович Дорожинский, бывший товарищ прокурора Киевского окружного суда Н. Н. Чебышева) на поезде доехал до Киева и поселился в скромной гостинице «Бельгия».
Шульгин (это, конечно, был он) совершил большое путешествие по трем главным советским городам и был поражен как увиденным, так и большими возможностями «Треста». Вернувшись в Сремски Карловцы, он написал книгу «Три столицы», в которой изложил свои впечатления. Она стала сенсационной.
Вот ее основные выводы: «Позднее я понял, что это вообще самая краткая характеристика современной России: все, как было, только хуже»[469]Шульгин В. В. Три столицы. С. 45.
.
И еще: «Когда я шел туда, у меня не было родины. Сейчас она у меня есть»[470]Там же. С. 338.
.
По сути, эта книга — большой яркий репортаж человека, выглянувшего из эмигрантского Зазеркалья. Читать ее сегодня — словно читать старые газеты: некогда живая ткань жизни высохла, пожелтела и не слышна. Необходимы усилия, чтобы уловить тот некогда сильный голос. В этом смысле «Дни» гораздо живее, потому что трагичнее.
«Три столицы» для нас интересны прежде всего прогнозами Шульгина, а не делами «Треста», тем более что никаких особых «дел» и не было. Василий Витальевич прошел по старым своим путям, посмотрел на себя прежнего и отбыл восвояси. Прежний Шульгин был представлен в виде фотопортрета в Музее революции в Зимнем дворце как депутат Государственной думы и вообще «бывший». Единственное, что останавливает внимание на этой встрече двух Шульгиных, — оценка старшего Василия Витальевича: «Этот господин был мне скорее несимпатичен и во всяком случае очень далек от меня»[471]Там же. С. 315.
.
В приведенных словах угадывается некое раскаяние.
Однако с других страниц книги слышится бодрый голос.
«— Эдуард Эмильевич. Вот вы — белые, или, скажем, мы — белые, боролись. Боролись, скажем, героически, до последних сил. Но проиграли. Ведь проиграли, Эдуард Эмильевич?
— Это как сказать. В борьбе оружием мы проиграли. В борьбе идей мы не проиграли. Во всяком случае, мы свою идею вынесли из боя, сохранили, и я думаю, что она постепенно завоевывает мир. По крайней мере фашизм, который сейчас является противником коммунизма в мировом масштабе, несомненно, в некоторой своей части есть наша эманация»[472]Там же. С. 61.
.
Здесь надо повторить, что тогдашний фашизм означал волевое национальное начало, но никак не то, что потом выразилось в германском национал-социализме. Ведь фашистом в те годы называли и Столыпина («первый русский фашист»), и президента США Франклина Д. Рузвельта — за решительную борьбу с последствиями экономического кризиса.
И вот что подчеркнем особо: в каком-то смысле Шульгин, говоря о культурной отсталости России от стран Запада, предвосхищал знаменитую речь Сталина от 1931 года о необходимости догнать передовые страны за 10 лет, «иначе нас сомнут». Наш герой подчеркнул, что западные культурные достижения стучали в дверь России «не клюкой подорожной, а рукоятью меча».
Конечно, в книге есть и «еврейская тема».
«Лица? Я ничего до сих пор не сказал о лицах.
Какие у них лица?
Боже мой, теперь, когда я это пишу, они уже слились в какой-то общий фон. Я не помню отдельных лиц.
Но общее впечатление: низовое русское лицо, утонченное „прожидью“.
Объяснюсь яснее.
Тонких русских лиц здесь почти нет. Если лицо тонкое, то оно почти всегда — еврейское.
Конечно, в этом вопросе важно „не пересолить“. Тонких русских лиц всегда было маловато. Я хочу сказать: тонких тонкостью черт. Процент таких лиц у нас всегда незначителен сравнительно с Европой.
Но в России была другая тонкость — не чертами лица. Тонкие черты лица указывают на старую культуру — это заслуги предков. Этого в России было мало. В России начинал образовываться порядочный слой тонкости благоприобретенной. Это интеллигентные лица, — тонкие своим выражением. Это люди одного, двух, трех поколений усиленной культуры. Черты лица у таких не могли сложиться в тонкость, это требует веков, но сложилась тонкость взгляда, улыбки. Эти русские лица так легко выделяются и в эмиграции. Они именно и служат характерным признаком русского лица… Русское интеллигентное лицо — это синтез быстро усвоенной культуры, и притом культуры многих народов. Оттого оно такое сложное и часто так мучительно противоречивое…
Вот этого рода тонких русских лиц не видно за столами.
…Здесь, за столами, — мещанство. Низ, стремящийся кверху. Через два-три поколения, если их не вырежут какие-нибудь „хищники“, из этого городского примитива образуется вновь слой интеллигенции, тонкий своей сложностью, своей „благоприобретенно“ воспринятой культурой.
Но „тонких черт лица“ все же не будет. Неумолимая история наша не дает отстояться вековому отбору. Рок постоянно скусывает русскую верхушку, и массе каждый раз снова приходится лихорадочно ее вырабатывать.
Кто же скусил эту верхушку на сей раз?
Вот эти тонкочертистые, горбоносистые, которые сидят с русскими вперемешку?
Они, конечно.
Из этого не следует, однако, делать слишком поспешных заключений…»[473]Там же. С. 70–72.
Не надо спешить? Не будем.
Лучше вспомним описание революционной стихии 1917 года у Ивана Бунина, который, кстати, очень хвалил книги Шульгина: «Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские.
Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: „Cave furem“. На эти лица ничего не надо ставить, — и без всякого клейма все видно…»[474]Бунин И. Окаянные дни. Лондон; Канада, 1974. С. 30, 31.
И еще. После смерти Ленина в 1924 году объявлялся массовый прием в коммунистическую партию «рабочих от станка», получивший название «ленинского призыва». К началу 1924 года в партии состояло около 300 тысяч человек. Новый набор увеличил ее на 240 тысяч, что привело к качественному изменению ее состава. Если Ленин видел в партии элитарный культурный отряд, то переход к массовой партии резко изменял ее характер. Партия постоянно вбирала в себя все новых и новых членов, все глубже опускаясь в массовый (очень невысокий) культурный слой.
Видимо, это и имел в виду Шульгин, когда предлагал «не спешить».
Василий Витальевич этим не ограничился и привел программную беседу с одним из главных руководителей «Треста» (возможно, это был генерал Потапов). Вот что говорилось на «еврейскую тему»: «Кто-то, говоря о Советской России, написал, что это страна „еврейского фашизма“. Это глубоко правильно, так оно и есть. В России несомненно произойдет длительная борьба между сравнительно немногочисленным, но очень дружным между собою и психически очень сильным еврейством и русскими, многочисленными, но разрозненными, борьба за гегемонию. Эта борьба идет, и она будет крайне трудна. Но безумие думать, что ее можно решить физическими способами, т. е. погромами. Безумие хотя бы потому, что физическое истребление всего еврейства невозможно, частичное же избиение невероятно укрепляет психическую мощь остального еврейства и в то же время глубоко ослабляет психику русской стихии, развращая ее. Борьба произойдет совершенно в других плоскостях, это будет борьба за духовное преобладание, и победа в этих областях определит уже, как неизбежное следствие, преобладание политическое и экономическое»[475]Шульгин В. В. Три столицы. С. 293.
.
Не исключено, что так же думал и сам Василий Витальевич. Во всяком случае, он не спорил со своим собеседником.
Впрочем, Шульгин от себя противоречиво предлагает после победы решить вопрос иначе и мирно: выслать евреев из России. То есть не надеяться на борьбу «за духовное преобладание».
Сталину тоже уделено внимание в «Трех столицах», причем очень злое.
Так, Шульгин указывает: «…про Сталина говорят, что „легче найти розового осла, чем умного грузина“, но я все же не отчаиваюсь. Выучили же мы Ленина „новой экономической политике“…»[476]Там же. С. 145.
Зато Ленину досталось еще больше, самое «ласковое» определение — «горилла».
Что касается политической программы в изложении «генерала Потапова», то ее вполне можно считать либерально-социалистической: «…уважение к религии и моральному началу, здоровый национализм, не переходящий в шовинизм, осознание важности духовной культуры, наравне с материальной, не только не угашение, но и пробуждение человеческого духа во всех областях, свобода трудиться, работать и мыслить, всяческая поддержка творчества, то, что выражал Столыпин лозунгом „ставка на сильных“, и вместе с тем смягчение этого сурового лозунга во имя христианского чувства, которое мы все исповедуем, смягчение его милостью к слабым…»[477]Там же. С. 298.
Скорее всего, «Потаповская программа» действительно отражала чаяния имперской интеллигенции, перешедшей на сторону большевиков и содействовавшей модернизации страны, однако международный экономический кризис, борьба за передел рынков как со стороны США, так и Германии, внутриэлитная борьба в СССР, ускоренная индустриализация в мобилизационном режиме за счет сопротивлявшегося крестьянства — все это не оставило камня на камне от «милосердных» программ.
Но это мы знаем сегодня.
Тогда же всё виделось по-иному…
Маркс говорил о Кромвеле: он в одном лице соединял Робеспьера и Наполеона — как Робеспьер Кромвель возглавил революцию, а как Наполеон ее задушил, чтобы расчистить путь для реставрации монархии.
Подобно этому ленинский нэп прикрыл недозавершенную ленинскую революцию, а Сталин вообще свернул ее, начав длительное, растянувшееся на многие десятилетия восстановление нормального государства.
Те же люди, то есть целые поколения, попавшие в этот зазор, были несчастливы.
Хотя им порой можно было и посмеяться над своим положением. Мы имеем в виду забавный эпизод из «Трех столиц» — описание, как парикмахер красил Шульгину бороду, использованное вскоре советскими писателями Ильфом и Петровым в сатирическом романе «Двенадцать стульев». Помните, как не лишенный обаяния «сын турецкоподданного» Остап Бендер красит волосы бывшему уездному предводителю дворянства Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову?
У Шульгина процесс описан так.
«Усадив меня в кресло перед зеркалом, он (парикмахер) пошел за перегородку и там с женой кипятил хну. Время от времени он приходил и сообщал, что пробует хну на седой волос (мне почему-то казалось, что на конский, но я не знаю в точности, потому что дело было за занавеской) и что выходит хорошо.
Наконец приблизилась роковая минута. Он вышел с кастрюлечкой, в которой шевелилось нечто бурое. Это бурое он стал поспешно кисточкой наносить на мои усы и острую бородку. День был серый, кресло в глубине комнаты, и в зеркале было не особенно видно, как выходит. Намазавши все, он вдруг закричал:
— К умывальнику!
В его голосе была серьезная тревога. Я понял, что терять времени нельзя. Бросился к умывальнику.
Он пустил воду и кричал:
— Трите, трите!..
Я тер и мыл, поняв, что что-то случилось. Затем он сказал упавшим голосом:
— Довольно, больше не отмоете…
Я сказал отрывисто:
— Дайте зеркало…
И пошел к окну, где светло.
О, ужас!.. В маленьком зеркальце я увидел ярко освещенную красно-зеленую бородку…
Он подошел и сказал неуверенно:
— Кажется, ничего вышло?
Я ответил:
— Когда я пойду по улице, мальчишки будут кричать „крашеный“!
Он кротко и грустно согласился:
— Да, да, не особенно…
Но сейчас же оживился:
— Но я вам это поправлю!
И энергично послал мальчишку „за карандашом“… Вернулся мальчишка и принес обыкновенный карандаш. Парикмахер очинил его тщательно. Усадив меня снова перед зеркалом в кресло, в котором я чувствовал себя хуже, чем у дантиста, и, взяв в левую руку гребешок, а в правую карандаш, он подхватывал на гребешке злосчастные волосы и тщательно растирал каждый волосок карандашом. По мере работы лицо его прояснялось, я же пока видел, что в зеркале борода темнела. Наконец он сказал:
— Готово! Хорошо!
Я взял зеркало и пошел к окну.
Боже! Из зеленой она стала лиловой… лиловато-красной. Это был ужас.
Парикмахер говорил:
— Я всегда так дамам делаю…
Но то, что выходило у дам, не подходило к советскому чиновнику. Что было делать?
Единственный исход! Надо было сбрить к черту всю эту мазню. Я сказал коротко:
— Режьте…
Но он запротестовал:
— Ах, нет, не надо!.. Такая хорошая бородка вышла! Жалко.
Я повторил мрачно:
— Режьте все…
— И усы?
— И усы…
Нельзя ж было оставить лиловые усы…»[478]Там же. С. 196–197.
А вот что читаем у Ильфа и Петрова: «Ипполит Матвеевич отряхнул с себя мерзкие клочья, бывшие так недавно красивыми сединами, умылся и, ощущая на всей голове сильное жжение, в сотый раз сегодня уставился в зеркало. То, что он увидел, ему неожиданно понравилось. На него смотрело искаженное страданиями, но довольно юное лицо актера без ангажемента».
В этом месте все молодые советские читатели улыбались или смеялись, бывший предводитель дворянства действительно был несуразен и смешон.
Что можно добавить к этому?
Было веселое и еще полное иллюзий время нэпа, советские люди (почти по Марксу), смеясь, расставались с прошлым.
В конце путешествия Шульгину сообщили о том, что его сына не удалось разыскать. Как мы знаем, к тому времени он уже умер.
Тогда же Василий Витальевич спросил, как он может отблагодарить коллег за участие, и они предложили ему написать книгу обо всем увиденном. Он долго колебался, не желая навредить им, но ему посоветовали предварительно прислать рукопись на просмотр в Москву. Тогда он согласился.
Одобренное руководством Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) произведение Шульгина «Три столицы» было издано в Берлине и Париже, увенчав чекистскую операцию. Сам факт успешно осуществленного путешествия укрепил авторитет «Треста», а Шульгин стал героем в глазах эмигрантов.
Израильский политолог Михаил Агурский называл чекистскую игру с Шульгиным «макиавеллистской затеей ГПУ», отразившей готовность советской системы к любой трансформации. Что ж, в 1925 году мир еще не окостенел в военно-экономическом противоборстве.
«Я был в те дни самым популярным человеком в эмиграции. Газеты, даже враждебные, писали статьи на тему „Шульгин и его подвиг“.
Все это через короткое время лопнуло, как пузырь»[479]Шульгин В. В. Тени… С. 369.
.