Дитриху послышалось, будто кто-то кричит и стучит в дверь. Он вскочил с кровати и приблизился к окну: «Не хватало новых постояльцев…» Фофа уверял, что дом Трофима Земного глухой и падежный, поэтому Дитрих и поехал сюда из Штеровки, где ожидал Раича. Оказывается, этот дом не такой уже и глухой, если стучатся в него среди ночи.

За окном гудел чей-то басовитый голос:

— Открой, Трофим!..

«Зовет по имени! — отпрянул от окна Дитрих. — Черт понес меня в эту поездку…» Еще в Штеровке, вглядываясь в злые, отчужденные лица железнодорожных рабочих, он подумал, что зря ринулся на Юг, чтобы выяснить обстановку и спрятать золото и драгоценности. Феофан Юрьевич не у власти. Косой шурф — удобное место, но вокруг Косого шурфа поселки, где властвуют Советы, и по меньшей мере наивно надеяться, что они ему не помешают. Горнопромышленнику в Донецком бассейне, охваченном пламенем революции, хуже, чем в Петрограде, где еще многим удается скрыться от Военно-революционного комитета. Любой шахтер с винтовкой не только потребует пропуск, но и обыщет.

Дитрих нервно поглядывал на дверь. Вот-вот она откроется.

— Поживей, чего ты там! — доносился тот же басовитый голос.

«Отвратительная история…» Дитрих подумал, что золото и драгоценности неожиданно связали его по рукам и ногам. Он не может оставить их, как не могла оставить царскую тропу между Ливадией и Кореизом императрица Мария Федоровна, давно потеряв все дороги и троны России. «Какая глупость!» — сжав челюсти, зло водил глазами Дитрих. Басовитый голос умолк.

«Надо бросить… отрубить палец, чтоб сохранить руку…»

Дверь резко открылась — в комнату вошел Трофим.

— Кто там? — спросил Дитрих.

— Девку мою Лиликов привел… На путях, говорит, замерзала… Лиликов — казаринский артельщик.

Трофим говорил тихим, хриплым голосом, не поднимая глаз. «Зол на меня», — подозрительно вглядывался в него Дитрих и спросил:

— Ему что-нибудь нужно?

— Будто ничего не нужно… За девку ругает, чего, говорит, выгнал в ночь на мороз. А я не знал, когда вышла…

— Она вышла, ничего мне не сказав, — сухо произнес Дитрих, догадавшись, что мастер знает о причине ее бегства.

— Понятное дело, шальная: в степи дует — с ног валит…

— Они у тебя, на твоей половине?

— Где же им быть…

— Обо мне ничего не рассказывал?

— Зачем? Я смальства неразговорчивый, — ответил Трофим, продолжая хмуриться.

Появился Фофа.

— Что-то случилось? — спросил он шепотом, часто моргая запухшими от сна глазами.

— Ничего не случилось, — недовольно ответил Дитрих и обратился к Трофиму: — Я понимаю, ты бы не пришел, если бы Лиликов не догадывался о моем присутствии. Он не должен знать, что я не один. Это — ни в коем случае!..

— Стешка, должно, сказала про одного постояльца. У девки ума что у курицы. А тут еще — разжалобил. Она и проговорилась.

— Как, ты считаешь, лучше нам поступить? — быстро спросил Дитрих.

— Можно оставить без внимания. Мало ли как случается. Мое дело, куда и зачем дочка ходит, а вам, известно, свой разговор придется провести.

— Почему он оказался среди ночи вблизи твоего дома? — спросил Дитрих, вдруг заподозрив, что его ищут.

— Сказал, к Косому шурфу шел — лесной склад ему нужен. Я так думаю, не сидится им дома: леса нет, вагонов нет, спать некогда…

— Трофим прав, Лиликов — главный ответчик за шахту, — вмешался Фофа.

— Советую вам не показываться, — оборвал его Дитрих. — Я пойду на ту половину. Ты уведешь оттуда свою дочку, Трофим. Быстро, иди!..

— Ясное дело… — пробормотал Трофим, выходя за дверь.

Дитрих свирепо посмотрел ему в спину: он терпеть не мог этой привычки говорить о «ясном деле», когда оно никому не ясно. Раич, должно быть, уже ожидает удобного момента в Штеровке, чтобы проскочить Дебальцево, а оттуда — на Громки. Остановить его нельзя. Дрезина и груз обнаружатся

— обвинения могут последовать самые неожиданные. Десять килограммов золота в слитках и два десятка брошек и браслетов — улика достаточная, чтоб объявить «врагом революции» и поставить к стенке. Оставить все и скрыться? Об этом не может быть и речи: Лиликов не выпустит его. Дитрих сунул в брючный карман браунинг, набросил на плечи полушубок и решительно вышел.

— Господи, помоги же нам хоть один раз в жизни, — прошептал побелевшими губами Фофа.

Вдруг что-то зашуршало. Фофа часто засеменил босыми ногами. Из-под стола выскочила мышь, метнулась под кровать и исчезла. Фофа облегченно вздохнул.

— Что же будет теперь…

Лиликов явился к путевому мастеру — постарался он обдумать происшедшее — не чайку похлебать. Он — зол. Арестует всех и поведет на объяснение к шахтам… Надо было убегать подальше, в Екатеринослав, к жене. Оставить Дитриха. Что-то ему нужно от него… Весь век одно и то же: служи, выполняй поручения, угождай. А жизнь теперь иная — надо подумать и о себе.

— Дитрих взял браунинг… — прошептал Фофа и стал вспоминать молитвы: — «Да святится имя господне, Христово, пречистое…»

Память на молитвы слаба: Фофа был безбожником.

Опять зашарудела мышь. Фофа замер, ожидая, пока она появится. Испуганный, он хотел видеть существо, живущее в постоянном страхе. Мышь выглянула из-за ножки кровати, дрожа всем тельцем. Затем выбежала и остановилась, услышав, наверно, как учащенно бьется сердце у Фофы. Неизвестно, что она искала. Фофа ждал, куда она пойдет. Потом пошевелил пальцем, и страх опять метнул мышь под кровать. Фофа улыбнулся.

— Будь что будет… — прошептал он, успокоившись.

…Дитрих мельком взглянул на жавшуюся к печке девчонку, а потом быстрым, но внимательным взглядом окинул высокого, рукастого шахтера, стоящего рядом с ней.

— Здравствуйте… — поздоровался Дитрих, проходя в глубь комнаты.

Никто не ответил.

— Мы тут побудем до утра, — сказал Трофим Стеше. — Ты ступай к себе на кухню.

Стеша взглянула на него испуганно.

— Ничего, не боись, я буду наведываться, домового гонять, — умиротворенно и даже ласково сказал Трофим. — Пойдем, я провожу.

Стеша покорно поднялась. Проходя мимо Дитриха, она прижалась к отцу.

— Ну, да что! — проворчал Трофим, ведя ее к двери. — Ох-ха, мороз…

— Отчаянная девчонка, — неопределенно произнес Дитрих. — Я мужчина — и то бы не решился выйти в такую пору из дому…

Лиликов не ответил. Он возился с самокруткой, аккуратно подбирая просыпавшуюся на потертые брюки табачную крошку. Отогревшееся с мороза и ветра костлявое лицо его пылало.

— Не утихает пурга, — не выдержав молчания, сказал Дитрих.

— Дела-а… — произнес наконец Лиликов, зажигая спичку и прикуривая.

Дитрих обратил внимание на его руки с длинными, цепкими пальцами. В эти руки попадешься — не вырвешься.

— Сказала мне девчонка, — промолвил, морщась от дыма, Лиликов, — что испугалась постояльца. А ты будто и не страшный человек. Откуда явился в наши края? — спросил он, посмотрев на Дитриха в упор.

— С поезда, — ответил Дитрих, выдерживая его взгляд. — Поезда теперь ходят, когда машинист пожелает. Остановился на перегоне — что хочешь делай. Спасибо, путевой мастер позвал к себе.

— Ясно…

Лиликов сказал это так, будто ему еще что-то было известно. Дитрих промолчал, напряженно ожидая прихода Трофима. Не помешает ли история с девчонкой? Дочь ведь единственная, он может озлиться за причиненную обиду. Тогда Дитриху придется действовать самому. Все это мелькало в голове, не давая сосредоточиться. Единственно, что он понимал, — надо подробнее объяснить свое присутствие здесь.

— Вы с Казаринского рудника?

— Может, и так.

— Я почему-то подумал, что вы именно оттуда.

Лиликов промолчал.

— Я имею некоторое отношение к снабжению шахт лесом и другими материалами…

Лиликов взглянул на него исподлобья и повторил:

— Ясно.

Второе «ясно» еще больше усилило напряженность между ними. Раскаленная кирпичная плита пыхтела жаром. Отсветы от нее мелькали на потолке, как будто сигналя о приближающемся несчастье.

— Вы чем-то озабочены? — спросил Дитрих, поднимаясь и нащупывая в кармане браунинг. — Мне кажется, мы с вами попали в дом к доброму и честному человеку.

— Человека этого мы давно знаем, — сказал Лиликов, часто затягиваясь и настороженно следя за каждым движением Дитриха.

Скрипнула дверь — вернулся Трофим.

— Вели господину Дитриху сесть и не шарить по карманам, — приказал ему Лиликов.

— Откуда вам известно мое имя?

— С двенадцатого года. Работал у ваших геологов.

Дитрих сел и растерянно посмотрел на Трофима.

— Такое дело… — прогудел себе в бороду Трофим.

— Господин Дитрих рассказывал о каком-то поезде, — продолжал Лиликов. — Ничего мне не известно о поездах. Я иду с Громков — чиста дорога. Вот так, — закончил он, кинув окурок к плите.

Грудной бас его был звучен, до слуха доносилось каждое слово.

— Если мы действительно раньше встречались, то нам найдется о чем поговорить, — неуверенно сказал Дитрих. — Мне любопытно, как сейчас работает шахта…

— Зачем же тогда у путевого мастера хорониться? Можно отправиться на шахту и поглядеть.

— Дороги теперь трудные… Да и неудобно как-то, мне доложили, что ваш Совет уволил управляющего.

— Сбежал ваш управляющий.

— Как ни случилось, но его нет. Звать — не зовут. Чего же мне появляться?

— Со стороны поглядеть удобнее?

— Оставим препирательства, — мирно улыбнулся Дитрих. — Вам должно быть понятным мое желание узнать подробно о шахте. Если я не заезжаю, это еще ничего не значит. Хотите, я расскажу вам, чем занимался в последние дни? Искал по дорогам затерявшиеся вагоны с крепежным лесом…

Он начал возмущаться непорядками на железной дороге, военным положением, введенным Калединым, неразберихой в денежных операциях. Лиликов слушал, изредка! вприщур поглядывая на Дитриха. Трофим молчал, словно затопив в бороде свое отношение к происходящему. В плите потрескивал уголь.

— Вам надо укреплять власть, — сказал Дитрих так, как будто был заинтересован в укреплении этой власти. — Хозяйство Продугля расшатано неразберихой в стране. На смену прежнему должно прийти что-то другое. Придут и другие люди… — Дитрих грустно покачал головой, словно и с этой неизбежностью он уже смирился. — Но кто бы ни был, он должен уметь управлять…

Чудно, — желая смягчить Лиликова, Дитрих рассуждал с такой убежденностью, что не остановился бы, наверное, и перед обещанием «научить советских управляющих» распоряжаться хозяйством.

— А не жалко отобранного? — с любопытством спросил Лиликов.

— Вы — человек труда, вам понятны обиды, когда результаты труда присваивают другие.

— Какой же труд?

— Минутку! Рабочий рубит уголь в забое, но и промышленник не вылеживается в постели. Уголь продай, контракты подпиши, лес и керосин раздобудь, с банкирами поспорь. Признаюсь, мне любопытно поглядеть, как будете это делать вы…

Где-то в глубине его темных неподвижных глаз блеснул огонек, — черта с два вы сумеете! Лиликов заметил этот огонек. И может быть, это решило исход их встречи: Лиликов вдруг подумал, что арестом не решить спор с Дитрихом. Спор предстоит долгий, кулака и нагана мало. Может, за одним столом придется посидеть с этим чертом, чтоб хоть болтовню его послушать: гляди, что-нибудь выболтает по неосторожности.

— Куда же вы от путевого мастера? — спросил Лиликов.

— В Харьков.

— Пропуск на проезд есть?

— Да, есть.

— Калединский или Военно-революционного комитета?

Дитрих следил за Лиликовым из-под ресниц.

— Желаете проверить?

— Не буду проверять, — отказался Лиликов, уверенный, что настоящий или поддельный пропуск у Дитриха есть. — Трофим! — позвал он дремлющего или прикидывающегося сонным мастера.

— Ну?.. — отозвался Трофим.

— Проверишь путя к Косому шурфу.

— Как служба велит, так и сделаю, — угрюмо ответил Трофим.

Лиликов подошел к кадке, выпил воды. Стоял он спи-ной к Дитриху. Трофим взглядом спросил: проводить ли? Дитрих утвердительно кивнул головой.

— Пошел я, — хрипло произнес Лиликов.

— Всего вам хорошего, — сказал Дитрих, улыбаясь.

Трофим шел за Лиликовым, глядя себе под ноги. Вот уже и крыльцо позади. Сквозь вьюжную муть темной полосой проглядывала ограда.

— Чего тебе степью идти, по путям можно! — крикнул он Лиликову. — А я ворочусь!

— Погоди ворочаться! — Лиликов неожиданно повернул за угол погреба.

— Чего тебе? — спросил Трофим, подойдя к нему.

Вьюга накрыла их на какой-то миг. Трофим почувствовал близкое дыхание Лиликова.

— С сей поры чтоб извещал нас про своих постояльцев, — загудел он ему в ухо. — Все как есть!

— В сыск нанимаешь?

— Не дури! — схватил его за руку Лиликов. — Про кого б другого речь

— к дочке твоей приставал, дурья башка! Все о нем будешь докладывать. Таков мой приказ. Не выполнишь — дом твой недалеко, придем, спросим.

Лиликов перешагнул через заснеженную ограду и скрылся из виду. Трофим какое-то время стоял, не чувствуя холода. Потом побежал к дому. Войдя, долго крякал, расправлял спутавшуюся бороду.

— Ушел шахтер? — спросил Дитрих.

— Ушел, слава богу, — ответил Трофим.

Свой голос показался чужим, слишком громким.

— Ни о чем он тебя не спрашивал?

— Выговорился здесь, чего ж… Идемте, — после молчания позвал Трофим, — время позднее…