Хочешь изменить свою жизнь? Расскажи по секрету о чужой! Но всем.
Амариллис
Проснулась я в комнатушке на тонком матрасе, полная решимости изменить свою жизнь и не поддаваться невзгодам и душевным слабостям. Потянувшись, уперлась ступнями в стопку одежды. В тусклом свете масляного светильника рассмотрела золотое шитье на богатой ткани.
Чуть поодаль небрежно валялась открытая шкатулка, наполненная украшениями с драгоценными камнями, посверкивающими тонкими лучиками даже при слабом освещении. Рядом покоился поднос с благовониями и маслами. Лежали костяные гребни с искусной резьбой и жемчужные нити для волос.
Около занавески стояли три пары изящных парчовых туфелек на небольшом каблучке, богато расшитых жемчугом, каменьями и золотой вышивкой.
Что еще, спрашивается, нужно женщине? Наверное, любовь, уважение и свобода.
Для меня подарок и подкуп не были равноценными понятиями.
Я пошарилась в другом углу, нашла оставленную там ранее смену одежды. Натянув на себя полинялые шаровары и залатанный кафтан, расчесала пальцами спутавшиеся за ночь волосы и небрежно заплела косу.
После чего сгребла подаренную одежду и, отдернув занавеску, вышла наружу. Чтобы тут же наткнуться на Агилара.
Он сидел, прислонясь к стене около моего проема, вытянув одну ногу и сложив руки на согнутом колене второй. Как всегда, в белом. Только лицо осунувшееся и почерневшее.
– Что ты здесь делаешь? – поинтересовалась я. Обвела пространство правой рукой: – Разве это достойное место для такого, как ты? – прижимая к себе вещи левой.
– Здесь я обманываю себя, – вымученно улыбнулся Агилар, пожирая меня глазами. – Слышу твое дыхание и представляю, что ты рядом.
– Мило, – кивнула я, не ведясь на жалость. – Пригласи к себе кого-нибудь. Пусть подышит. Твои игрушки умеют это делать с высоким мастерством. Закажешь по желанию.
– Ты придешь, если приглашу? – тихо спросил он, сжимая пальцы до побелевших костяшек.
– Нет, – хмыкнула я. – Но могу тут подышать. Как ты хочешь? С волнением, придыханием, страстью? – Сощурила глаза, испуская томный вздох. – Так пойдет?
Агилар напрягся, чуть приподнимаясь и становясь похожим на готовящегося к прыжку хищника. Но и я была отнюдь не травоядной.
В это время из галереи показалась Ширин, ведя за руку юродивую. Она увидела господина и встала на колени, потянув за собой Марьям.
– Чем мы можем служить, господин? – уткнулась лбом в выщербленный пол рыжая.
– Уйди, ничтожная, – между делом бросил Агилар, не сводя с меня горящих глаз.
В моей груди поднялся гнев. Бросив на пол дорогое тряпье, я наклонилась к Агилару и прошипела:
– Ничтожная?!! А кто в этом виноват? Она?
Подбежала к Ширин, вздернула ее на ноги и открыла ей лицо, не обращая внимания на испуг:
– Смотри! Ее забрали у семьи за долги три года назад твои сборщики. И засунули в эту клетушку, потому что девушка не соответствует твоему изысканному вкусу. Три года она прозябает здесь в нищете, еще худшей, чем прежде, недоедая и надеясь, что когда-нибудь ты ее заметишь и проведешь с ней ночь. Возможно, единственную в ее жизни!
Я вперилась взглядом в хозяина гарема, дрожа от ярости:
– У нее никогда не будет ни семьи, ни детей! Ничего, ради чего стоило бы жить!
Юродивая испуганно заплакала от моего резкого тона. Я опустилась рядом с ней на колени, обнимая:
– Марьям украли кочевники, предварительно вырезав всю семью. Мужа и двоих маленьких детей. А потом насиловали всю ночь. И продали на местном рынке рабов, потому что она красива!
Я прижимала женщину к своей груди, укачивая и глядя на оцепеневшего Агилара поверх ее головы:
– Только никто не ожидал, что она из-за таких мелочей сойдет с ума. Глупая, правда?
Я вскочила на ноги и, подбежав в другой занавеске, вытащила подслушивающую Зулейку:
– Она здесь уже десять лет! С двенадцатилетнего возраста. Ее отец подарил девушку тебе, но ты даже не видел подарка! Еще три года – и она перешагнет гаремный возраст, став старухой! И лучшее, что ее ждет, – это чистка котлов на кухне!
Я оставила дрожащую девушку и выдернула следующую:
– Лейла. Она обладает редкой красотой! – Я отодвинула ветхое головное покрывало, являя миру идеальные черты лица девушки. – Но хромая! Потому что один из твоих нукеров сбил ее конем, и сломанная нога неправильно срослась! Всё! Ей навесили клеймо «кривая». Уже не годится для твоей постели!
Настала очередь еще одной:
– Фарида! Обладает изумительным голосом, наделена идеальным слухом. Сама сделала из тростника дудочку и играет нам вечерами дивные мелодии, скрашивая унылое существование. И тоже не нужна! Потому что на плече родимое пятно!
Я перевела дух и продолжила:
– Их здесь двадцать две! Двадцать две души, прозябающие на краю жизни. Ожидающие твоего появления. Если бы не я, ты бы никогда не узнал об их существовании! А сколько уже сгинуло на кухне и в прачечных? Сколько никогда не испытало мужского прикосновения? Потому что за это полагается жестокая смертная казнь! Утопление живьем! Только потому, что один раз в своей жизни они хотели испытать то, что ты испытываешь каждый день!
Я выговаривалась, не обращая внимания на тянущиеся ко мне за защитой тонкие руки девушек:
– Сколько одному мужчине нужно женщин? Сто? Двести? Тысяча? Сколько?! Ради чего, если он не успевает их даже увидеть? Ради престижа? А престиж может согревать ночами? Делать детей? С престижем можно коротать старость? Ответь мне!
Агилар молчал. Только на щеках ходили крупные желваки.
Я подалась вперед:
– Ты! Ты жалок! Ты не смог пережить одну ночь! А эти девушки живут так годами! И они, а не ты, достойны сочувствия! Их, а не тебя, я буду уважать и ценить! Потому что они учат стойкости и терпению! Они еще умеют надеяться, не поливая каждую сухую лепешку слезами. Да и лепешка им перепадает далеко не каждый день! Но они ЖИВУТ! Это не они ничтожные! Это ТЫ ничтожен в своей мелочности, эгоизме и уверенности, что ты пуп земли! Ты НЕ пуп! Ты!.. – Я запнулась, не в состоянии подобрать определение. Махнула рукой: – А! Бесполезное сотрясание воздуха! Чтобы слышать, нужно иметь уши! Чтобы чувствовать – сердце! Чтобы сопереживать – душу! А у тебя комок шерсти вместо этого! По камню стукнешь, он отзовется. Только шерсть, сколько ни колоти, останется глухой!
Агилар вскочил на ноги одним прыжком, хватаясь за кинжал на поясе и яростно сверля меня глазами.
– Что? – насмешливо изогнула я бровь. – Амирфалака? Дыба? Кнут? Мешок? Смерть? Что? Ну давай, убей меня, и покончим с этим!
Вперед меня бросилась Ширин, загораживая собой и умоляя тонким, срывающимся от страха голоском:
– Не слушайте ее, господин! Она не в себе! Не ведает, что говорит! Накажите меня вместо нее! Прошу вас, господин! Моя жизнь ничтожна, заберите ее себе! Умоляю вас! – И встала на колени.
– Встань! – дернула я ее. – Умирать нужно стоя, глядя в лицо своей смерти, чтобы успеть в нее плюнуть!
– Не слушайте ее, господин! – раздался еще один голос.
Вперед, прихрамывая, вышла Лейла, с трудом вставая на колени из-за негнущейся ноги:
– Возьмите и мою жизнь вместо жизни Амариллис. Она произнесла то, что думаем мы все, но безмолвствуем, не решаясь сказать. Пусть это не будет ее последними словами, господин…
– Не дождется! – фыркнула я, смущенная таким отношением. Честно, я не ожидала такого самопожертвования.
– Я приму смерть с радостью, – договорила Лейла, опуская голову. – Примите мою жертву, господин!
– И мою! И мою! Мою тоже! – один за одним раздавались тихие голоса, и девушки опускались на колени, предлагая свои жизни в обмен на мою. Ни одна не осталась в стороне, ни одна не испугалась смерти.
Агилар осмотрел всех, поймал мой взгляд и громко крикнул:
– Стража!
В коридоре показался усатый Инсар с еще двумя нукерами. Мужчины подошли быстрым шагом и склонили головы в ожидании приказа.
– Сколько сейчас стражи во дворце? – спросил Агилар, обращаясь к Инсару.
– Полсотни будет, – прикинул усатый, косо осматривая стоящих на коленях девушек и меня рядом, как пальму. Жалко, я кокосы плодоносить не могла! А то бы обстреляла!
– Сколько среди них неженатых? – послышался неожиданный вопрос.
Инсар подумал, почесал подбородок и сказал:
– Да, почитай, половина.
– Приведи всех, кто хочет жениться, – велел Агилар. – В приданое каждой дам двадцать золотых монет, надел земли и положенный обычаем наряд невесты.
– Слушаюсь! – выпрямился Инсар. – Я бы и сам не прочь, – смущенно признался нукер. – Года три уже вдовствую. Двое деток сиротами растут. Вон ту узкоглазенькую я бы взял…
Зулейка вскинула голову и кокетливо заслонилась головным покрывалом, заливаясь густым румянцем и рассматривая неожиданного жениха.
– …Давно на нее заглядываюсь, – неохотно признался нукер. – Да ведь не мое, а значит – нельзя зариться на запретное. Вот и держусь от греха подальше.
– Пойдешь за Инсара, девушка? – обратился Агилар к Зулейке, окончательно вогнав ту в краску. – Или остальных подождем?
– Пойду, – прошептала Зулейка, низко склоняясь и стреляя глазками в сторону крепкого стражника. – Я детей люблю.
– Тогда собери всех желающих к полудню, – велел Агилар. – И пошли за священником и судьей. Встретимся в саду Золотых Лилий.
– Да, господин, – поклонился счастливый Инсар. – Все будет исполнено согласно вашим указаниям.
Нукеры ушли. Агилар повернулся к коленопреклоненным девушкам и сказал:
– Я велю дать вам доступ в хранилище одежды. Каждая выберет свой свадебный наряд сама, украшения по моему указанию принесут. В полдень вы все должны быть в саду Золотых Лилий со всеми пожитками. Сюда вы больше не вернетесь. Разве только если не воспользуетесь дарованным единственным шансом выйти замуж. Всем все ясно?
– Да, господин! – вразнобой ответили осчастливленные девушки. – Благодарю вас, господин! Да будут ваши дни богатыми, а ночи сладкими!
Мужчина пристально посмотрел на меня, глухо пробормотал:
– Это вряд ли. – И ушел готовиться к церемонии.
Только он скрылся за поворотом, как девушки вскочили и начали целовать мне руки, осыпая словами благодарности.
– Да вы что? – возмутилась я, тая от телячьих нежностей и подпитывая себя очень сытной светлой энергией. – Саксаула, что ли, объелись? Что вас всех так забирает?
Если бы меня хоть кто-нибудь услышал! Нет, они обслюнявили меня с макушки до пяток, обильно полили слезами и затискали до состояния вяленой дыни.
Все это сумасшествие прервал Саид, явившийся в сопровождении надутой, словно ишак после водопоя, госпожи Сирейлы и еще одной женщины возраста «как вам удалось столько прожить?».
– Что раскудахтались? – процедила сквозь зубы смотрительница гарема. – Собрались и быстро пошли за нами.
Девушки мгновенно разбежались по комнатушкам и зашуршали пожитками. Через некоторое время все собрались, держа в руках узелки, глядя на которые захотелось вмазать Агилару между глаз. Может быть, тогда они вылезут и увидят творимое безобразие?
Самый большой узелок был чуть меньше подноса для кофе. И принадлежал старожилке Зулейки. Поскольку она пришла сюда из отчего дома, то имела какие-то личные вещи еще с тех времен. Остальные наживали имущество уже здесь.
– Ничего хозяйского не взяли? – сдвинула густо накрашенные брови госпожа Сирейла?
– А ну, цыц! – так рявкнула я, что она присела в испуге. – Еще раз рот не по делу откроешь, будешь потом самой умной во дворце!
– Это как? – влезла любопытная Ширин.
– Мне как-то сказали: «Молчи – за умную сойдешь», – пояснила я, плотоядно разглядывая стремительно белеющую Сирейлу. – Когда я выдеру ее ядовитый язык, то молчать она будет всегда!
– А можно не дожидаться, когда она откроет рот? – поинтересовался кто-то из задних рядов. – Мы все подтвердим необходимость удаления этого зловредного органа!
– Можно, – солидно кивнула я. – Но мы не будем торопиться. Мы пойдем медленно и…
Смотрительница гарема не стала дожидаться, что будет после «и», рванув со старта со скоростью породистой кобылы. Причем старушку она тащила под мышкой, чтобы та не тормозила ее красивый забег.
– Да на тебе пахать нужно! – прокричала я вслед. – Девочки, удачи! Встретимся в саду Золотых Лилий, если меня туда пустят.
Меня еще раз все облобызали и ушли прихорашиваться.
– Саид, – обратилась я к до этого молчавшему евнуху. – Ты знаешь, где находится этот сад?
– Знаю, госпожа Амариллис, – кивнул толстяк. – Но вы туда не пойдете, пока…
– Кто сказал? – нахмурилась я, подозревая громадный подвох.
И не ошиблась.
– Хозяин, – честно ответил евнух. – Господин Агилар приказал вас туда не допускать, пока вы не приведете себя в надлежащий вид.
– И какой вид считается надлежащим? – прищурила я глаза, уже понимая, что за этим последует.