Прежде чем выйти замуж, можно я выйду из себя?

 Амариллис

   Покайфовать на своем любимом матрасе у меня не получилось. Только я скинула с себя мешающиеся тряпки и обувь, как в мое личное пространство вторглась Ширин со своим матрасом и сообщила:

   – Мне там страшно одной. И вообще, если я тебе прислуживаю, то должна быть рядом.

   Ответить на это мне было нечего, и я потеснилась. Мы кое-как умостились рядом и попытались уснуть, но тут пришел со своим матрасом Саид.

   – Тебе-то что здесь надо на ночь глядя? – лениво спросила я, разглядывая симпатичного толстяка, заполнившего собой весь проем.

   – Я теперь ваш личный евнух, – сообщил мне Саид, расстилая матрас у нас в ногах. – И должен стеречь ваш сон в отсутствие господина.

   – А ты не можешь постеречь его снаружи? – недовольно спросила я, поджимая ноги. – Тут все же места для нас всех маловато.

   – Нет! – отрезал евнух. – Вы должны быть у меня на виду, госпожа Амариллис! – И улегся.

   В результате нам с Ширин пришлось спать сидя, поджав ноги. Но даже это не вывело меня из равновесия. А вот когда мне ночью приспичило воспользоваться ночным горшком по причине выпитого чая…

   Для начала я выкопала искомое из-под матраса Ширин, потом переползла через Саида наружу. Не могла же я справлять нужду прямо при нем. Горшок же просто некуда было поставить! С его живота он просто скатывался.

   Снаружи я снова напоролась на сидящего в прежней позе Агилара. И это меня не смутило. Но ведь по всей галерее стояла стража! И присесть бедной девушке было негде!

   Я уж собралась все проделать под лозунгом: «Пусть лучше пострадает моя совесть, чем организм!» – но тут Агилар подал голос:

   – Загородить тебя? Или проводить в сад? – Пока я стояла дура дурой с ночным горшком в руках.

   – Скажи-ка мне, прилипчивый мой, – прошипела я, топчась на месте. – Ты теперь постоянно будешь пол около моей двери протирать? Или у меня есть вероятность от тебя избавиться?

   – Боюсь, что нет, – вздохнул Агилар, вставая на ноги. – Я понял, что не могу быть вдали от тебя. Когда я далеко – словно умираю. Страдаю и горю в неугасимом пламени. Будто душу вынули и поместили в тебя. Меня так и тянет сюда, и нет возможности изменить это.

   – Правильно боишься, – кивнула я, отдергивая ближайшую занавеску. Там спала вповалку троица стражей. – Ну-ну… – сморщилась я и пошла проверять другие места.

   Спустя какое-то время я поняла: свободных апартаментов нет! И терпения у меня тоже нет!

   – Подъем! – выходя из себя, рявкнула я в ближайший ко мне проем. – Конец света уже наступил!

   Стража выскочила наружу, до конца не проснувшись, и теперь стояла, покачиваясь и опираясь друг на друга. Зато проснулся Саид и увидел меня всю из себя злющую и с горшком. Евнух сразу сообразил, какие потребности бьют в мой мозг, и принялся решительно действовать.

   Для начала он отволок непроснувшихся стражей к их бодрствующим товарищам и велел подержать. Потом спровадил меня вовнутрь, задернул занавеску и встал на стреме, заботливо осведомляясь:

   – Все в порядке, госпожа?

   А госпожу заклинило от такого внимания, и процесс познания места нахождения души стал труднодоступен.

   – Может, вам еще чем-то помочь? – кудахтал Саид под тихий смех Агилара.

   В результате в них обоих полетел ночной горшок. Пустой, на их счастье. А следом вылетела взбешенная я с криком:

   – Если так будет каждую ночь, то согласна переехать куда-нибудь, где есть для этого отдельное помещение! – Узрела довольного Агилара и поправилась: – Не в твою спальню!

   Но он после моего заявления почему-то менее счастливым не стал. И это было крайне подозрительно!

   Агилар сделал приглашающий жест и пошел вперед, указывая дорогу.

   – Вы не беспокойтесь, госпожа, – трусил за мной Саид. – Я потом все ваши вещи туда перенесу. Ничего не забуду…

   – Можно подумать, у меня их просто сто сундуков, – пробурчала я, терзаясь смутными подозрениями, что в который раз хитрый Агилар обвел меня вокруг пальца.

   – Сюда, – распахнул он двери, украшенные искусной резьбой. – Надеюсь, тебе здесь понравится.

   Я нырнула внутрь, тут же нашла нужное место, и мне все понравилось. Оптом. И когда вышла, то не разонравилось.

   Две обширные комнаты, устеленные коврами так, что их, этих самых ковров, не было разве что на потолке, да и то не факт. Напольные вазы исполинских размеров. Зеленые цветущие деревца в деревянных горшках и кадках. Блестящие подсвечники и лампы, курильницы из полированной бронзы. Роскошная кровать, на которой могли бы вольготно расположиться пять наших девушек.

   Ширмы, ширмы, ширмы… столики черного дерева. Скамьи с подушками и пуфиками. Этажерки, уставленные ларцами с драгоценными украшениями.

   Гардеробная с трюмо из полированного серебра и объемными сундуками. Плюс отдельная мраморная купальня.

   Второй отдельный выход через балкон в сад, разбитый в отдаленной части внутреннего дворика, где в тени журчащих фонтанов можно ночью любоваться на звезды.

   – Но это же… – застряли у Саида слова в горле, когда он ввалился вслед за нами. – Это же…

   – Что?!! – сдвинула я брови. Взорвалась: – Что на этот раз? Скорпионы под подушкой? Каракурты под одеялом? Крокодил в бассейне? Джинн в лампе или узкогорлом кувшине?

   – Это… – продолжал заикаться евнух.

   Пришлось стукнуть его по спине. Легонько, чтобы выплюнул не легкие, а только слова.

   Агилар подло ухмылялся.

   – Это же покои первой жены, – наконец-то разродился Саид, падая передо мной на колени и утыкаясь лбом в пол.

   Я злобно уставилась на странно спокойного Агилара и сообщила:

   – Да, это гораздо хуже, чем скорпионы!

   И кто-то очень самоуверенный сделал вид, что он совсем здесь ни при чем. Тогда я подошла к нему, подняла голову и уставилась в непроницаемые глаза, на дне которых тлел огонек желания:

   – И что бы это значило, загадочный мой?

   – По-моему, все ясно, – не теряя спокойствия, ответил Агилар. – Ты пришла в эти покои по своему желанию и вскоре займешь место моей первой жены. Это не обсуждается. Я так решил. Я так хочу. И будет так, как я сказал!

   – О как! – уперла я руки в бока. – Считаешь, бросил мне подачку, и я тут же расплывусь медовой лужей под твоими ногами?

   Он дернул щекой.

   – Так вот! – продолжила я. – В меду легко увязнуть, самонадеянный мой! И еще…

   – Ты и так уже слишком много сказала для жены, послушной воле мужа, – прорычал Агилар. – Ты должна знать свое место, женщина!

   – Саид, – вполголоса позвала я евнуха. – Иди-ка прогуляйся, пока я буду искать свое место. Чтобы тебя ненароком поисками не задело!

   Предусмотрительный евнух вскочил и достаточно проворно для такой комплекции вымелся за дверь. Я проводила его взглядом и снова вернулась к своему барану:

   – Слушай меня внимательно! Говорю четко и по словам. Я. Никогда. Не. Буду. Твоей. Женой. Дошло?

   – Будешь, – возразил он, ничуть не смущенный моим протестом. – В этом вопросе у тебя нет права голоса.

   – А в каком есть? – тут же поинтересовалась я своими мифическими правами.

   – Можешь сменить занавески, ковры и выбрать прислужниц, – пожал плечами Агилар. – Остальное оставь мужчинам.

   – Счас оставлю, – кивнула я, тоже начиная звереть от чужой глухоты. – И сменю.

   Агилар усмехнулся и сложил руки на груди. Обычно это действовало на меня, как афродизиак, но сегодня у меня была ночь покаяния, совмещенного со строгим воздержанием. Точнее, покаяние будет у Агилара, воздержание – тоже!

   Я схватила одну из подушек, в изобилии валяющихся по всему помещению, и разодрала ее пополам, не прилагая особых усилий. Вокруг меня закружились пух и перья.

   – Я не согнусь пред твоей волей, – сообщила я, откидывая половинки и хватая следующую подушку. – Я так решила.

   Агилар внимательно наблюдал за мной, готовый в любой момент вмешаться.

   – Я не буду одной из многих! – С легким «крак» подушка погибла в моих руках (на полу появился сугроб из перьев). Я потянулась за кочергой и завязала ее в узел. – Я так хочу!

   Мужчина сделал ко мне шаг, я отпрыгнула к окну и сорвала занавесь.

   – И будет так, как я сказала! – Мое решение подтвердил сверзившийся со страшным грохотом карниз.

   – Ты просто капризничаешь, – сделал типично мужской вывод Агилар. Снисходительно пожал плечами: – Это пройдет.

   – Ага, – швырнула я одно из декоративных деревьев в этажерку, расколошматив в щепки и то и другое. Следующей погибла оконная решетка – я сваяла из нее художественное гнездо для крупной птицы – журавля или аиста. – Вместе с жизнью! – Крикнула во весь голос: – Хочешь жениться на трупе? Нет? А зря… Он всегда молчит! Правда, плохо пахнет… так же, как и твои интриги. Но это же сущие мелочи, о великий стратег, верно? Ты не согласен – заставь меня! Попробуй!

   Тут через окно запрыгнул маленький длинноухий серый ослик с грустными глазами. И Веселый Дервиш, покачивающийся у него на спине, поведал нам:

     Я видел мир, но пусто в памяти моей.

     Я слышал, как в саду поет любимой соловей.

     Наука без души – вода сквозь решето.

     Что ты ни делай, от себя не убежит никто, никто, никто.

   – Здравствуйте! – обрадовалась я ему как родному. – Вы не могли бы объяснить этому тупоголовому архару мою точку зрения с мужской точки зрения, но так, чтобы она не противоречила женской точке зрения, потому что моя женская логика сдохла от тяжелого труда, так и не раскопав в этом мавзолее мужского самолюбования хоть малейший намек на проблеск понимания моей точки зрения!

   – Не могу, девушка с глазами цвета амариллиса, – сокрушенно ответил старик. – Вы сами мостите свою дорогу и сами идете по ней. Сейчас вы пишете не только историю своих отношений, но историю вашего мира.

   – А можно, прежде чем писать… – хмыкнула я, в расстройстве кроша пальцами бронзовый подсвечник. Рявкнула: – Вы ему все же намекнете, что, как женщину ни назови, она покладистей не будет!

   Старик грустно улыбнулся и переключил внимание на замершего Агилара:

   – Я предупреждал тебя, воин пустыни. Я говорил тебе – не торопись. Но ты захотел все и сразу. Нет вихря в клетке, нет любви в неволе и нет согласия без жертвы. Подумай над этим, глупец, пока не умер в мучительном одиночестве! – И растаял.

   – А объяснить ему толком?!! – взвыла я. – У меня уже на языке мозоль!

   – Дай посмотрю, – подошел ко мне ничем не пробиваемый мужчина, притягивая к себе и укутывая теплом своего тела, своим неповторимым запахом.

   Одна только беда – мое тело осталось глухо к призыву.

   – Да хоть пощупай! – в сердцах сказала я. – Нет у меня к тебе никаких чувств. Все внутри словно замерзло.

   – Я отогрею, – пообещал он, бережно поднимая меня на ноги и увлекая к кровати. – Просто дай мне возможность показать, как я тебя люблю.

   – Покажи это или нет – все равно ничего не изменится. Ты для меня навсегда умер, воин, – вздохнула я, сдаваясь и четко понимая, что сейчас никакие слова ничем не помогут.

   Он должен удостовериться сам. Сам понять, какой ущерб нанесен нашим зарождающимся, но так и не родившимся отношениям.

   Но Агилар повел себя очень странно. Для начала он достал из поясных ножен кинжал и одним движением разрезал на мне всю одежду спереди. Сверху донизу. Я даже испугаться не успела, с изумлением наблюдая, как он мастерски распотрошил мои одеяния. Потом я удивилась во второй раз, когда он проделал то же самое со своей одеждой.

   Ладно мое барахло – в конце концов, я не в златотканых уборах ночью спать ложилась. Но хозяин дворца, в отличие от меня, был одет вполне прилично. И весь блистал золотым шитьем, шелком и драгоценностями убора!

   Но и это еще не все!

   Он сдернул с меня растерзанные остатки ночных одежд, разоблачился сам и с печальной улыбкой переспросил:

   – Так ты намерена навсегда отлучить меня от своей постели, сегилим? И почести первой жены второго военачальника паши тебя не интересуют?

   Я с трудом оторвала свои зенки от красивого обнаженного мужчины рядом с собой и неохотно промычала нечто утвердительное.

   – Тогда наш последний раз ты никогда не забудешь! – твердо сказал Агилар.

   Он хлопнул три раза в ладоши и отдал на ухо указания прибежавшему мальчику-слуге. Затем подхватил меня под коленки и понес на ложе, взяв попутно на кровать перевязь с ножнами. Это меня весьма насторожило.

   – Я люблю тебя, Амариллис, – нежно произнес мой партнер и резанул свой бок кинжалом, вынутым из ножен.

   Хлынула кровь. Он щедро размазал багряную жидкость по нашим телам и принялся целовать мою грудь.

   У меня от удивления глаза полезли на лоб, мало того, впервые вообще стало не до радостей плоти, хотя вид и запах свежей крови, прямо скажем, почему-то весьма взбудоражил.

   Я попробовала заглянуть в глаза Агилару, но не получилось. Его лицо с полузакрытыми веками и странным выражением, его дикие, непонятные действия привели меня в состояние, среднее между обалдением и шоком. Хотя кровь разбудила во мне нечто темное и непознанное, страшное. Я облизнула пересохшие губы и твердо спросила:

   – Агилар, что ты делаешь?

   – Люблю тебя, – с полуулыбкой заявил мой бывший и нынешний (на одну ночь!) любовник. Заявил спокойно и уверенно.

   Я даже поперхнулась от уверенности его тона, потому что Агилар все с той же твердой непрошибаемостью расписал кровавым росчерком второй свой бок, одновременно медленно входя в меня.

   Не знаю почему, но моя темная часть натуры взбурлила. Я начала паниковать: пришло время всерьез пугаться, причем не Агилара, нет, – себя! Добровольно пролитая кровь туманила мозг, ее сакральный смысл бил по мне почище бочонка крепкого вина или тяжелых ударов молота по голове.

   Я дрожала, трепеща с головы до ног, не в силах владеть собой. Ногти на руках несколько удлинились, превращаясь в натуральные когти. Опять зачесались десны, глаза перестроились, и ночь окрасилась в тысячи ярких красок. Но самой яркой для меня была КРОВЬ! Подаренная в знак любви КРОВЬ! Ароматная. Сладкая, как мед! Каждая моя клеточка пела, напоенная бешеной энергией бесценного дара.

   А мой мужчина, пятная дорогие шелковые простыни, продолжал вколачиваться в меня со странным неистовством. Не доводя себя до финала, он каждый раз отвлекался, чтобы сделать новый надрез на руках, ногах и на своем теле, отчего вскоре я уже практически плавала в его крови. Он улыбался мне, двигался и… слабел.

   Когда до меня наконец окончательно дошло, что происходит, Агилар начал белеть. У меня началась форменная истерика. Страх, злость и гнев – всегда плохие спутники. А уж если они сплелись в тугой клубок и стали не разлей вода…

   Я оторвала его руки от своих плеч, спихнула неудавшегося мужа с себя и в страхе заорала:

   – Ненормальный, ты что творишь?! А если я джинния и выпью сейчас всю твою кровь?!

   – Я люблю тебя. – Его спокойная невозмутимость сведет меня в могилу!

   Я всхлипнула, трясущимися руками ощупывая его бока. А он хмыкнул:

   – Если хочешь – пей, нафасим! Я весь твой.

   Но раньше я туда отправлю кое-кого другого, если только он сам себя туда не загонит!

   – Ты мне скажи, с чего ты решил так интересно сдохнуть? – У меня разве что искры из глаз не летели. Под веками пекло, их жгли непролитые слезы. Страх перешел в ужас, а тот – в ярость отчаяния. – У кого-то не голова, а пустой кувшин, а вместо мозгов – коровья лепешка! – Я заорала: – Сын ишака! Дурак! Бестолочь! Совсем ополоумел!

   Агилар оскалился, раздувая ноздри:

   – Ты же сказала – я тебе не нужен. Эта ночь – последняя. И я проведу ее так, что потом уже ее будет не с чем сравнивать!

   – ДА?!! Правда твоя, не с чем! Потому что ты загнешься, а меня казнят за твое убийство! – орала я во всю глотку, выведенная из себя.

   – Не казнят, – доверительно шепнул Агилар. – Произнес чуть погромче: – Саид?..

   Как глас джинна из колодца, от двери раздался мрачный голос Саида:

   – Господин приказал до зари оседлать двух лучших лошадей и двух верблюдов, нагрузить припасами и ценностями, взять с собой десять стражников и проследовать с вами туда, куда вам будет угодно.

   Меня заколотило:

   – А ты?!

   – А меня утром отнесут на носилках в дом вечности, – все с тем же дико раздражающим спокойствием заявил мой невыносимый мужчина.

   – И как это понимать? – Я уже от злости пускала ноздрями пар. Только Агилару удавалось за два-три удара сердца доводить меня до подобного состояния.

   – Я искупал тебя в своей крови, пока находился в тебе, сегилим. Теперь, чтобы не превратиться в дикого пса, который в жажде господской ласки готов выгрызать себе внутренности, я уйду. – Агилар потянулся перерезать себе горло. Буднично так, спокойно. Ни с того ни с сего.

   Ненормальный! По их верованиям за это его ждет ад! Кто поймет этих южных горячих мужчин, у которых семь пятниц на неделе?! Только не я!

   Но я и не отпущу его! Так или иначе, его убийственная настойчивость и мое упрямство не должны стоить ему жизни. И его кровь взывала ко мне, будоража мою…

   Я успела просунуть руку между его горлом и кинжалом. Резкая вспышка боли, когда оружие прорезало руку почти до кости, и безмолвный ужас в глазах Агилара подтолкнули меня к интуитивным действиям.

   Что-то страшное, темное и древнее как мир поднималось из глубин моей души. То, что не имело названия, но с ним я сроднилась и сжилась.

   – Что ты наделала, сегилим? – прошептал Агилар, отбрасывая кинжал в сторону и хватая скользкую от его и моей крови руку. Попробовал крикнуть: – Лекаря! – но голос от слабости осекся.

   – Спасаю тебя! – вызверилась на него я, совершенно не собираясь ни удирать, поджав хвост, ни скорбно хоронить его, рыдая и стеная, ни покорно идти на плаху.

   У меня нет власти над смертью, но мы повязаны кровью. Причем тройной. Моей девственной, его жертвенной и моей добровольной.

   Я перевернула Агилара на спину, втирая свою кровь в его раны, и одновременно прижалась к губам, даря свое дыхание вместе со старинными словами, выходившими рыком:

     Трижды связанный со мной

     И дыханьем напоенный,

     Неразрывною струной ты привязанный, влюбленный,

     Отдаю тебе себя, твою душу забирая,

     Вместе, рядом, навсегда… [15 - Стихи Юлии Славачевской.]

   Яркая вспышка резанула по чувствительным глазам на последних словах, отшвыривая от лежащего мужчины. Мгновенно впиталась в нашу кожу совместная кровь, убрав раны. Как будто ничего и не происходило. И не было здесь глупости, вызывающей невольное восхищение.

   Я думала, что не умею любить, но сердце екнуло, когда открылись глаза цвета грозового неба. И желанные губы шевельнулись в слабой улыбке:

   – Я люблю тебя, сегилим. И все же добился своего.

   – Мужчина! – фыркнула я, сворачиваясь у него под боком. – Всегда им нужно последнее слово оставить за собой, даже если оно прозвучит в посмертии!