Пус Мидун, специально растягивая удовольствие, неторопливо сервировал стол. Под уютное потрескивание камина, разведенного Чумазым, кот раскладывал, как умел, вилки, ставил тарелки. Он водрузил во главе стола большой кувшин с настоем чмыряги приземистой ‒ сладких ягод, которые давали густой сок, едва их прокипятишь. В это же время енот метался между кухней и кладовкой, грабя чужие запасы и вываливая их на стол. Впереди была шикарная вечеринка, которую друзья решили затеять в одном из недавно освободившихся домов. Да и повод не заставил себя долго ждать: буквально в этот день, ближе к обеду, к прогуливающемуся неспешной походкой коту подкрался Порфирий Закрейздо, который уже на второй год был избран местным распорядителем. В его ведении находились земельные вопросы, вопросы границы села и торговые отношения с окружающими поселками. Кроме этого, он также организовывал медицинскую и пожарную службы, да руководил народным ополчением в случае нужды. На близкий контакт со страшным зверем, Пусом Мидуном, его вынудили жители поселка, которые на подпольных встречах условились если не оказать организованное сопротивление душегубцу, то хотя бы регламентировать его нахождение в их обществе. Звери смирились с тем, что Мидун теперь в их краях главный, что его воля выше воли любого другого существа, семьи или группы, но им для выживания необходимо было осуществлять хозяйственную деятельность и вести хоть какой-то промысел. С этими словами, трясясь, словно лист на ветру, Порфирий побеспокоил кота и попросил о переговорах. Кот же поначалу скривился да отмахнулся лапой – не лезь, мол, в мои дела. Но через минуту размышлений согласился:

               ‒ Поговорим вечером. Приходи в дом Бубеля, он свободен уже.

               Закрейздо, сам удивленный своей смелостью и тем, что нашел в себе силы вымолвить пару слов для обоснования необходимости встречи, часто закивал и поспешил скрыться из виду. А кот, не ощущая под густой лоснящейся шерстью холода, залег подремать под чьим-то забором. Лишь спустя некоторое время он начал вертеться, да неосмотрительно выставил хвост на дорогу, где его и переехала карета. Кот не успел даже понять, что случилось, а карета уже повернула за поворот и скрылась из виду. Отряхнувшись от снега, Мидун решил, что ему все это приснилось и пошел за Чумазым, чтобы вместе с ним готовиться к встрече с Закрейздо.

               Когда на улице стояла уже непроглядная ночь, в дверь коротко постучали. Компания и не расслышала бы этот стук, если бы в этот момент не настала пауза между обсуждениями экзистенциального смысла и физиологического назначения тошноты. Не дожидаясь команды, енот спрыгнул с насиженного места и, подбоченясь, с деловитой мордой пошел открывать дверь. Навстречу ему, словно из холодильника, отряхивая с боков снег, вошел Закрейздо. Вернее, вполз: это был очень толстый удав, который в прошлом году потерял на лесопилке хвост. Из-за этого змея выглядела похожей на короткий валик. Он был обмотан в теплый шарф, связанный тугими узлами на спине – для сохранения тепла. Порфирий, неуклюже сгребая за собой половые дорожки, протащился в комнату к столу и замер на полу, поглядывая на Мидуна.

               ‒ Вечер добрый, Пус. Пришел я.

               Кот повел ухом и сделал широкий жест:

               ‒ Проходи. Садись, где хочешь.

               Закрейздо с тоской осмотрел место, куда его приглашали. Каждый житель поселка прекрасно знал, что Порфирий не может есть за столом. В его доме не было мебели выше пяти сантиметров, преодолеть иное препятствие было для него сложной задачей. Знал это и Мидун, но, согласно внутренним убеждениям, совершенно не ставил перед собой задачу деликатничать в щекотливых ситуациях.

               ‒ Я не смогу туда забраться...

               Кот недовольно крякнул.

               ‒ Тучун с тобой, валяйся там. Чумазый! Айда за стол. Проголодался я.

               Енот шустро переступил через Порфирия и шмыгнул под столом на другую сторону. Вскоре над яствами замаячила его ухмыляющаяся и довольная от такого обилия еды морда. Не мешкая, енот отсыпал в свою тарелку добрую порцию слякотных грибов и подставил стакан поближе к Пусу – тот как раз разливал чмырягу из кувшина. Следующие десять минут друзья, шумно чавкая, лакомились вкусной едой, которой давно в их животах не было. Казалось, они даже забыли о своем госте, который все это время терпеливо ожидал возле стола, наблюдая лишь за дергающимися лапами хозяев вечеринки. Некогда грозный и авторитетный Порфирий Закрейздо не смел сейчас лишнего слова молвить, чтобы не раздражать Мидуна.

               – Да!.. – пустая тарелка полетела со стола в угол.

               Кот, поглаживая усы, довольно откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

               – Блаженство ли? О нет, мой дорогой Чумазый. Что такое настоящее блаженство, никто кроме меня не знает!

               Енот косо посмотрел на кота.

               – Что?

               – Жрать вкусно, говорю. Дурень ты.

               Под стулом енота раздался звук льющейся жидкости.

               – Простите! –  с набитым ртом выпалил Чумазый.

               – Тьфу, зараза... – кот спрыгнул со стула и, едва не наступив на удава, перебежал в другой угол комнаты.

               Там он немного постоял, пытаясь высмотреть что-то в окне, а затем повернулся к Порфирию и спросил:

               – Ну, так чего пришел? Что сказать хочешь?

               Удав облизнул губы узким языком и подполз поближе к коту. Скорее, чтобы размять затекшие бока.

               – Меня, Пус, жители уполномочили. Поговорить хотят.

               – Ага. Но только какой смысл мне говорить с ними? Убить меня они хотят.

               – Не торопись... – Порфирий всегда считал, что знал толк в переговорах, – послушай... Мы тут все давно живем, раньше тебя, ты знаешь. У нас тут свой порядок... был. Мы устроились, как могли и жили так, как получалось. Понимаешь, мы не мечтали о том, что дрова и колбаса будут на нас сыпаться сверху, мы хотели что-то для этого делать, а затем – пожинать плоды своих трудов. Пусть это будут иногда зеленоватые, часом переспевшие, а порою и червивые плоды. Но это то, что нам нужно – краюха хлеба и тишина в простенках. Мы строим мосты и дороги, затем, чтобы наслаждаться ими как определенной вехой в развитии нашей социальной системы. Мы возвели ограды вокруг домов, но не друг от друга, а для порядка, для правильных форм. Понимаешь, мы стремимся созидать, творить, мечтать... А также хотим развиваться в тех сферах, в которых нам еще есть, что сделать, что доказать. Пусть, опять-таки, самим себе – ведь судей мы не назначали – но мы сами и будем радоваться всему, что у нас получится, что мы сможем передать своим детям, братьям, друзьям. Нам совершенно не чужды волнения и переживания прекрасного, нам хочется достигать того, чего раньше не было ни у кого, ни у наших предков, ни у наших соседей. Мы с опаской смотрим в прошлое и думаем, может, что-то пошло не так, может, чего-то не успели сделать... Решаем, что надо успеть сделать. Надо торопиться, потому что жизнь, она такая... Сегодня ты сверху, а завтра уже внизу. Завтра ты попался на удочку и там, наверху, кто-то тянет с такой силой, что враз забудешь о том, что мы все должны строить свою жизнь сами, должны колдовать над своей судьбой, словно сам маг приглашен к нам домой, чтобы разобраться и вымести всякий хлам. К примеру, мы вот весной собрались построить академию у нас при таможне. Будем обучать всех, кто хочет, сносить туда кто какие имеет книги, и торговлю внутри устроить. Но это будет не торговля за деньги, а товаром будет не вещь, там будет бартер знаний. Ты – мне, я – тебе. Такой вот порядок будет. Вот у нас есть Зискосевич, так он ведь видный ученый в области переломов сосудов. Ну, на симпозиумы ездил, толк в этом знает. Так сколько он может рассказать нашей молодежи! Ну, это вот такие планы. А еще построим общими силами крытый базар. И каждому место дадим, чтобы знал, что может прийти сторговать чего-нибудь в любое время. Видишь, мы не разбрелись по домам и не прячемся в норах. Мы вот на собраниях обсуждаем, как обустраивать больницу будем. Сделаем там для стариков палату, чтобы можно было полежать день-два, когда надо будет. Или для таких, как вот Драный был, ему же стационар прописан был, а он огороды лопатил... Так за этим будет следить специально приставленный житель. Мы для этого дежурство устроим, каждый будет отрабатывать дежурство свое. А еще мы решили, что каждый год будем проводить общее собрание и обсуждать результаты прошедшего периода, планировать новый, а потом...

               Внезапный хруст позади удава прервал его речь. Чумазый, задремав, накренился на стуле и начал падать, резко схватившись за стул. Они оба рухнули оземь, а стул дал хорошую трещину. Это отогнало наваждение и от Мидуна, который только скривился и грубо оборвал дальнейшие попытки Закрейздо продолжить речь:

               – Довольно. Ты мне эту ерунду не сказывай, мне это все как лисичке сестричка. Ты что сказать-то хотел в итоге? Что у вас все тут хорошо? Ну, так нет проблем, я порадуюсь вместе с вами. Или что в местных закусочных заканчивается мясо? Да вы его отродясь не ели, а я ел. И могу сказать, что мяса еще полно.

               – Пус, – дрожа от волнения, прошипел Порфирий. – Но ведь мы же ни о чем не договорились! Обществу нужна какая-то уверенность! Ты сам посуди, к нам переезжают новые жители – сегодня приехала сама госпожа графиня Блоходарова-Кисинская! Ты понимаешь, она же богата!

               Мидун хмыкнул:

               – Вам всем от ее богатства какой прок?

               – Ну как же... Ну, вот вскоре займы собирались брать, а теперь не придется. Это же экономит сто кубов плодородной земли! Отдавать не придется!

               – То есть, ее деньги уже ваши деньги?

               – Ну, есть же налоги... Есть система...

               – Да мне чихать на вашу систему! – Мидун начал нервно расхаживать по комнате. – И на деньги!

               – Мы это знаем, мы не против... Ты только дай нам возможность как-то продохнуть.

               – Дышите, кто ж не дает-то?

               – Мы на улицу ходить не можем.

               – Так ходите!

               – Да как же нам ходить, если не сегодня-завтра ты задавишь кого-то из нас!

               Пус приостановился и внимательно посмотрел на Закрейздо.

               – И?

               – Пус... Мы тебя просим... Не надо больше этого... Не изводи поселок.

               – Ха! – Пус не удержался и презрительно фыркнул, попав каплей слюны Порфирию в морду.

               Порфирий притупил взгляд и понуро уставился под лапы коту.

               – А какой смысл мне вас не трогать? Чтобы потом вы меня изводили? Как раньше...

               Удав с наигранным изумлением посмотрел на собеседника:

               – Как это раньше было?

               – А не ты ли на ваших «тайных» посиделках выносил вопрос «о том, как извести всех тварей, имя которых начинаются на М и П»? Не учел ты, что Чумной тоже ходил туда. Он мне по секрету рассказал.

               Удав промолчал.

               – Знаешь, Порфирий... Я тебе так скажу. Чтобы ты понял раз и навсегда. Мне полностью и абсолютно наплевать на то, что вам нужно, чего вы хотите, мешаю ли я вам или нет. Я даже не собираюсь рассматривать ваши пожелания и предложения. Живите, как знаете, я буду жить так, как хочу сам. Ты знаешь, что мне для этого нужно. Немного, самую малость. Но я буду это брать до тех пор, пока у меня есть силы. Вопрос закрыт.

               Закрейздо начал ерзать на полу, поднимая волнами дорожки. После минутной паузы гость продолжил:

               – Тогда можешь хотя бы не трогать Блоходарову-Кисинскую? Как же ее имя... А! Науса. Она только прибыла, и нам очень надо, чтобы она осталась.

               – Ничего я тебе обещать не стану. Как будет, так и будет. Все. Ты свободен. И скажи спасибо, что я наелся. Не думай, что у тебя у самого есть какие-то гарантии.

               Порфирий, не испытывая более судьбу, поспешил проползти мимо вздувшихся ковров и упереться лбом в дверь, пытаясь ее открыть. Через минуту у него это получилось, и удав скрылся в густой темноте ночи.

               Глаза кота еще долго пытались разглядеть в черном зеве окна следы уползающего Порфирия. Не моргая, он смотрел в ночь и размышлял о том, что ему делать дальше. Он и сам не заметил, как набросал в уме коротенький список необходимых дел, и затем начал вычеркивать из него некоторые пункты – он этому не учился и не знал, как додумался до такого. Но вычеркивать ему понравилось, поэтому кот отогнал вязкое наваждение и принялся шарить по тусклым углам в поисках куска бумаги и какого-нибудь карандаша. Найти, на чем писать, ему все равно не удалось. Поэтому спустя некоторое время он плюнул на это дело и пошел спать в тот угол, где теплее. «Утром следует просто отправиться туда, куда захочется» – подумалось ему перед тем, как закрытые глаза подарили сытому телу крепкий сон.

               Утро следующего дня выдалось теплое. Выходя на улицу, кот заметил, что морозы резко отступили и местами в плотном снежном покрове даже наметились проплешины. Кое-где снег решил уступить грызшей его снизу земле. Белое одеяло легко подавалось давлению тепла. Кот задумчиво попинал несколько сугробов и осмотрелся, спрашивая себя, в какую именно сторону его поманит желание. Но желание не захотело приходить так просто. Ни влево, ни вправо дорога не была просторнее. Ничего не привлекло внимание, а вечно опаздывающий случай не пришел вовремя и в этот раз. Пус Мидун сел на дорогу.

               – Давно такого не было... – подумал он вслух и быстро навострил уши. Потом успокоился, поняв, что услышал он сам себя. – М-да...

               Небо застилала легкая дымка, которая, однако, не мешала солнцу хорошенько припекать в открытых от тени местах. Издалека послышался раздражающий стук дятла, и Пус пожалел в этот момент о том, что не имеет под лапой рогатку, которую отобрал как-то у местной детворы, да так и потерял в тот же вечер спьяну. Он слепил снежок, но понял, что до дятла никак не удастся добросить. Прикидывая в лапе вес снежка, Пус осмотрелся и запустил им в ближайшее окно, которое со звоном разлетелось на мелкие осколки. Из окна послышалась грязная ругань. Через мгновение сквозь шевеление шторы мелькнула морда Чумазого.

               – Ну, какого дьявола же вам не спится, уважаемые твари, а?

               Пус инстинктивно припал к земле и, сдавленно хохоча, решил просто дать деру, удивленно спрашивая сам себя, как это он смог забыть, что в этом доме он и сам временно поселился. Сворачивая за угол, кот выпрямился и пошел дальше не спеша, размеренно вышагивая по белой дороге. Пропуская мимо себя новые дома и сараи, он намеренно не замечал мелкого шевеления напуганных жителей, которые передавали друг другу шепотом «идет! он идет!», прыгая, кто куда. Они все почему-то не интересовали его. Шум захлопывающихся ставней его не раздражал, скрежет старых петель на воротах не беспокоил. Остался позади дом почившего давным-давно Драного. Свой старый дом он прошел, даже не покосившись в его сторону. Лишь у дома Барки он остановился и прислушался. Нет, ничего, внутри тихо. Кот отворил калитку к Баркиному дому и взгляд его выхватил следы на доске, оставленные три месяца назад его же когтями, когда он, недовольный тем, что молоко не прокисало, покидал дом своей соседки. Отметины были такими свежими, словно были оставлены им вчера, и Пус с надеждой втянул носом воздух. И снова нет. Никаких эмоций. Мидун с досадой мяукнул.

               Через несколько дворов начинался лес. Провести его по лесу вызвалась давно знакомая тропа, по которой он ходил на рыбалку и возвращался обратно с полным тяжелым мешком за спиной. От воспоминаний кот даже ощутил боль в теле, вызванную толстыми рыбинами, хлеставшими мешковину и его ребра. Пус решил довериться тропе и проследовал вслед за ней, благо, дорожка была протоптанная и укатанная многочисленными ходками какой-то телеги. Все это время осторожный и чуткий зверь спиной ощущал чужой взгляд, но как только он свернул в лесную чащу, этот взгляд вдруг отпустил его, и он почувствовал себя в некоторой степени брошенным и одиноким.

               На самом деле, в поселке не нашлось существа, которое осмелилось бы следить за Пусом Мидуном в лесу. Обязанность по очереди пытаться отслеживать его перемещение в поселке тайным голосованием досталась троим жителям, которые от такой новости насчитали на себе множество побелевших шерстинок. Стараясь избавиться от опасной работы, они придумывали самые разные поводы – кто болел, кто себе лапы калечил капканами, кто в погреб падал. Но замены им не находилось, после чего они выдвинули свое самое главное условие: ни в коем случае не следить за котом ночами и вне границ поселка. Никакие уговоры на них не действовали, да и другие звери их понимали. Никто не согласился бы это делать.

               Если бы Пус подумал об этом, то сам додумался бы. Но ему совершенно не хотелось ни о чем думать. Все его естество питало интерес лишь к одному факту: почему он не хочет адреналина, почему не чувствует жажды? Почему его не тянет в чей-то дом, чтобы оторвать пару кусочков кожи со спины несчастной, но уже приговоренной жертвы? Куда делся аппетит? Сам того не замечая, кот забрел глубоко в чащу леса, куда не доезжала уже даже телега-попутчица. Через пару сотен метров сквозь стройный ряд лесного войска показался просвет – река, одетая в ледовый панцирь. Ее берега были все также обозначены теми самыми камнями, по которым он не так давно шнырял, выискивая рыбные норы. Река тянулась все так же вальяжно, словно и не заметила перемены погоды. Но постороннему зрителю все здесь казалось изменившимся – и толстый лед, который мешал рыбе дышать, и непонятная звенящая тишина, резавшая привычный к лесным звукам слух. Кот просто брел дальше, не заостряя на всех этих деталях внимания. Он понимал, что-то происходит в голове, но не хотел знать, что именно. Дойдя до границы озера выше по течению, кот остановился. Дальше идти некуда и незачем. Там уж точно он не сможет найти ответов. Там просто некому их подсказать. Губы Пуса Мидуна исказила совершенно не свойственная ему эмоция непонимания и замешательства. Странные ощущения собственной неприкаянности, казалось бы, мимолетные, никак не хотели отступить и дать инстинкту шанс намекнуть на дальнейшие действия. Все это – лес, река, озеро, воспоминания – было ему не нужным. Все было не то...

               Кот резко повалился на бок, раскидывая лапы в стороны. Ему захотелось просто поваляться, как он делал это давным-давно, будучи маленьким котенком. Но в те давние времена он запросто получил бы булыжником в голову за такие выходки. Теперь, само собой, ему было нечего бояться, но память сделала свое дело. Зверю не удалось просто отпустить тело, которое снова съежилось в комок и встало на лапы.

               Мидун начал вспоминать – что могло заставить его ощутить перемены. Но решительно ничего не смогло прийти в его полупустую голову. Еда? Нет. Холод, зима? Нет. Кислого молока захотелось? Пус прислушался к себе – нет, не это. Что же заставило его потерять свое желание? Закрейздо? О, кажется, уже ближе! Шерстяная морда резко и непроизвольно оскалилась – вот оно! Он сказал что-то, и это не давало коту покоя, возвращая его память во вчерашний вечер, но совершенно никак не обнаруживая себя в потоке слов управляющего. Что он говорил... что говорил... О мостах, о займе, об академии, колбасе, заборах... Тучун бы его побрал, он нес полную околесицу и даже заставлял себя слушать. Займы? Ближе! Что займы? Их не придется брать. Почему? Потому что приехала... Она! Наконец-то тело кота отреагировало – все мышцы спины начали сокращаться, и шерсть встала дыбом. Она!

               Ну, вот же, в чем дело! Закрейздо попытался запретить Мидуну посягать на жизнь Наусы Блоходаровой-Кисинской! Да по какому такому праву, позвольте узнать? Кот, сопровождая свои умозаключения вопросительным мяуканьем, осмотрелся и только теперь понял, как далеко от поселка ушел. Он сам не осознавал, куда занесли его лапы, следуя лишь пустому внутреннему вопросу. Но теперь ответ был найден. Пус даже не заинтересовался приездом этой Наусы, пока ему об этом не сообщили. Притом сообщили с намеком на запрет, чего его естество не могло стерпеть.

               Внутренний конфликт был разрешен чрезвычайно быстро, и мозг бешено заработал. Глаза сощурились, нос втянул воздух и по запаху быстро подсказал кратчайшую дорогу к поселку. Напряженный, словно стрела, хвост трубой взмыл в небо, а затем отклонился назад и замер вдоль тела, предупреждая всех вокруг, что Пус Мидун выходит на охоту.

               – В пустыне пошел дождь, – сообщил сам себе Пус и в два огромных прыжка преодолел берега озера вместе с опушкой, снова окунаясь в лес, который вел себя так тихо, как только мог. Несколько раз кот пересек виляющую тропинку, совершенно не удивляясь, почему это она оказалась проложена не напрямик. Так ведь гораздо короче... Его мышцы только добавили ходу, когда он проносился над тем местом, где когда-то в беспамятстве распял кабана. Через минуту остались позади кусты, в которых прятались крыса Прокоп с женой из-за своих ложных переживаний. Пронеслись мимо первые дома с ветхими крышами, похожими на проломленные черепа. Мелькали напуганные местные жители, не успевшие предупредить друг друга о надвигающейся угрозе. Кот лишь проносился мимо них на бешеной скорости, прижимая уши к голове и видя перед собой только одну цель: дом Порфирия Закрейздо. До него осталось пробежать лишь половину улочки, всего десять прыжков.

               Словно шаровая молния Пус Мидун влетел во двор Порфирия и с наскока развалил доселе прочно стоявшее строение, предназначенное для хранения зимних запасов дров. Поленья и щепки полетели во все стороны, как будто это были брызги воды, стряхиваемые с шерсти каким-то могучим огромным мокрым животным. Едва затормозив, кот изменил траекторию и сходу вышиб дверь в хибарку удава. Но далеко пролезть коту не удалось, хибарка была лишь немного выше половины кошачьего роста. Понимая, что сейчас застрянет, Пус дал задний ход, когда внезапно обнаружил, что еще влетая в жилище, придавил несчастного удава выбитой дверью. Тот как раз подполз посмотреть на апокалипсис, пришедший в его двор, но даже не успел ничего подумать, прежде чем дверь, вырванная хищной мордой, накрыла Порфирия до кончика его обрубленного хвоста. Недолго думая, Пус ухватил удава за хвост зубами и рванул из-под обломков. Раздался неприятный хруст – кот увидел, что голову Закрейздо все еще сдавливала дверь, на которой он стоял. Подавшись снова назад, Мидун освободил дверь от своего веса и снова дернул тело удава на себя. На сей раз оно с легкостью высвободилось и полетело куда-то в сторону, зарывшись в сугроб.

               – Стоять, братец! – яростно зашипел кот. – У меня к тебе дело есть!

               Однако удав и не смог бы никуда деться при всем желании – у него был сломан позвоночник ближе к голове. Пус это обнаружил сразу, как только выудил его из сугроба. На спине Закрейздо под кожей виднелась солидная по размерам выпуклость, которая в таких случаях означала только одно. Больше этот удав ползать не сможет. Сам Порфирий находился в состоянии глубокого шока и совершенно не отдавал себе отчет в том, что сейчас произошло. Полминуты назад он мирно полз из кухни в гостиную, когда вдруг услыхал шум на дворе. А вот сейчас он со сломанными костями ощущает, как когти кота все глубже и глубже проникают в его горло, а он смотрит в пасть самому страшному жителю своего поселка. Лишь спустя бесконечно долгие мгновения до него дошло, что раскаты грома в его ушах – это крик Мидуна, который требовал сказать, где живет Науса.

               – Где она?! – Пус снова сотряс голову удава сильным ударом лапы и еще глубже запустил когти в его плоть.

               Порфирий лишь удивленно уставился на душегубца и вытянул свой длинный мерзкий язык.

               – Да говори же ты, выродок змеиный!

               – Ой-ви! – раздалось откуда-то из-за спины кота. Повинуясь охотничьему инстинкту, тот молниеносно повернул голову и увидел соседку Порфирия, свинью Гену, которая каменным истуканом замерла возле низкого забора, разделявшего ее участок и двор Закрейздо. Она цокнула копытцами и снова заорала с примесью поросячьего визга:

               – О-о-о-о-о-ой-ви-и-и-и-и!..

               Пус с досадой огляделся по сторонам. Его мозг требовал жертвы, но ни Порфирий, ни это копытное млекопитающее не удовлетворило бы его потребности, и он это понимал. Ему совершенно не хотелось сейчас тратить время на то, чтобы отправить парочку жителей в вечный сон, для этого будет другое время и другое желание. В этот момент ему надо было лишь узнать, где поселилась Науса, о чем он сразу же спросил Гену. Но свинья не отличилась адекватным поведением и снова цокнула копытцами.

               – О-о-о-о-о-о-о-о-о-ой-ви-и-и-и-и-и-и-и-и-и! – визг, словно снежная лавина пронесся по ушным туннелям Пуса Мидуна и многочисленным эхом спустился во все уголки поселка.

               Пус Мидун резко изогнулся и, что было мочи, запустил полудохлым удавом прямиком в свиную рожу, в ее разверзнувшуюся, словно жерло вулкана, пасть, готовую к извержению новой порции противного пульсирующего визга. Это помогло делу, и свинья от удара завалилась на бок, хрипя и давясь снегом и... удавом.

               – Чтоб вы все издохли, – задыхаясь от ярости, прошипел Пус. В одно мгновение он преодолел двор Закрейздо и перемахнул за забор, чтобы раствориться за ближайшими домами. Его целью была Науса Блоходарова-Кисинская. И он шел ее искать.