Через некоторое время кот услышал возню и приоткрыл глаз. На улице было светло, но был ли это тот же день, или уже следующий, Мидун не знал. Возле обеденного стола суетился Чумазый, убирая старые грязные тарелки, ставя вместо них чистые. В комнате уже было тепло – кот обратил внимание, что дыра в окне была кое-как законопачена тряпками. Вещи лежали на своих местах, мебель была аккуратно застлана покрывалами, а посреди стола в большой вазе стояли черные веточки, срезанные с дерева во дворе. Чумазый то и дело хмыкал, когда ему удавалось поднять тарелку без особо шума, и тот же час исчезал с ней на кухне. Через миг он уже возвращался с новой тарелкой. Он увлекся своим занятием и вывалил язык на бок, прикусив его. Что не мешало еноту, вместе с тем, напевать какую-то песню себе под нос.

               Кот не спешил подниматься. Вместо этого он прислушался к своим ощущениям и с удовольствием обнаружил, что тошноты и головокружения больше нет. Он пошевелил лапами и отметил, что прекрасно их чувствует. Общее состояние более чем удовлетворительно, подумалось Пусу. Думать о других вещах не хотелось, тем более, что вдруг появился дикий голод, который отогнал все иные мысли. Кот потянулся. Чумазый вновь вернулся из кухни с чистой тарелкой и заметил движения Мидуна. Он застыл и широко улыбнулся, издав при этом звук, похожий на чавканье грязи под большим сапогом.

               – Ах ты волосатая морда! – весело вымолвил кот. – Ты тут не подох?

               – Пус, привет! Ну, ты и пропал! Неделю тебя не было, считай. Я тут почти все съел уже, думал на Тучун обратно возвращаться.

               – А вот он я! Живой, как видишь.

               – Где тебя носило? – енот водрузил последнюю тарелку на место и облокотился о край стола головой.

               – Ты сначала поесть дай, потом расскажу.

               – Садись! – енот гостеприимно махнул на стол. – Все готово уже.

               Кот свесил зад с кровати и сполз с нее без особых усилий, оказавшись на полу. И опять он с удовольствием отметил отсутствие каких-либо проблем с головой и координацией. Енот в это время поспешил на кухню и вновь появился оттуда, неся в лапах кастрюлю. По запаху кот понял, что внутри варилась крапивная колбаса. Причем варилась довольно долго.

               – Ты колбасу что ли сварил? – удивился Мидун.

               – Именно. Полезно поесть жиденького, горячего.

               – Вот дурак-то, а…

               – Вкусно-о-о! – протянул енот и мечтательно закатил глаза.

               Пус покосился на темно-коричневое варево, но запах действительно был не самым плохим. Да и с таким чувством голода перебирать едой не особо хотелось. Он подставил тарелку, куда енот и плеснул горячей жидкости. Кот ощупал лапами пространство возле тарелки.

               – А ложки-то где? – спросил он.

               – Что? Откуда у нас ложки, Пус? Ты чего?

               – М… – осекся кот. – Ладно, приснилось, видать.

               – Ешь, как всегда. С захватом! – енот схватил свою тарелку и припал губами к ее краю, смачно чавкая. Жидкость разливалась и текла по щекам енота, заливала стол и даже лилась на пол, но енот не обращал на это внимания.

               – Свинья… – шепнул кот умиленно, улыбаясь.

               – М-м-м… Чвак… А?

               – Ешь так, словно пожар вокруг, говорю.

               – А… м-м-м... Чвак… – тарелка енота опустела. Он с довольным видом поставил ее на стол и принялся вытирать щеки лапами, слизывая с них еду.

               – Так куда же ты девался? – поинтересовался енот.

               Кот медлил с ответом и смотрел в свою тарелку, стараясь различить свое в ней отражение. Ему показалось на миг, что оттуда на него смотрело другое существо, но не он сам. Словно бы у него была другая форма морды, да и цвет шерсти незнакомый. Енот неловко спрыгнул со стула, задев стол, и это существо в тарелке испугалось возникшей ряби и вовсе пропало. Пус вздохнул.

               – Ходил в гости к новой соседке. Познакомиться.

               – Надеюсь, она недолго мучилась! – выпалил Чумазый.

               Коту вдруг пришла в голову мысль, с каких пор енот воспринимает жажду кота убивать нормальной? Как он свыкся с этой новостью?

               – Она жива. Она огрела меня сковородой по башке, я и провалялся у нее, поди знай, сколько времени. А потом сбежал.

               Енот вопросительно заглянул в глаза коту.

               – Я не шучу… – вяло произнес Пус и таки поднял тарелку, чтобы отпить варева.

               – Пус Мидун. Это ты вообще?

               Кот продолжал молча медленно пить свою порцию. Еда успела остыть и теплым потоком промывала слипшиеся кишки животного. Она вносила в гамму его чувств ощущение тепла, сытости и уюта. Веки снова стали наливаться сонливостью, конечности тяжелеть. Однако ко сну его организм не призывал. Он хотел лишь развалиться, где удобнее, и заняться раздумьями над всем, что произошло за последние несколько дней. Пустая тарелка опустилась на стол.

               – Чумазый! А где тут зеркало? Оно вообще есть?

               – В шкафу кусок был, я видел. Вон в том, глянь.

               Кот соскользнул со стула и подошел к шкафу. За дверцей хранилась целая уйма самых разных по цвету и фасону зонтов, а также много банок с краской, которой, очевидно, зонты и красились. Удивляться не было желания, потому Пус быстро окинул взором все барахло в шкафу и заметил-таки осколок зеркала. Взяв его в лапы, он осторожно заглянул в него и даже несколько удивился, когда увидел там себя. Та же морда, глаза, обрубки усов, нос в шрамах. Вот только взгляд был другим. Без прежней остроты. Глаза словно округлились, и перестали видеть все детали окружающего мира. Перестали замечать малейшие движения, улавливать движение теней, оценивать расстояние до жертвы. Это уже были не глаза охотника, а глаза потерявшегося в лесу кота. От этого взгляда Пусу захотелось припасть к земле и, хрипло мяукая, заползти под кровать, спрятаться там и не показывать нос.

               С неким разочарованием Пус обронил зеркало и вздохнул.

               – А к нам тут приходили, тебя искали. За день до того, как ты пришел. Позавчера.

               – Кто приходил? – без особого интереса спросил кот.

               – Да эти же… Волки.

               – Кто? – кот поглядел на енота наполнившимся тревогой взглядом.

               – Волки-и-и, – протянул Чумазый. – Спрашивали, не знаю ли я, где Кабанов. А потом спросили, где найти Пуса Мидуна. Ну, я сказал им, что Кабанов и Мидун живут вместе на Тучуне, уже полгода как.

               – Я живу с Кабановым?

               – Ну, я так сказал.

               – Зачем?

               – А чтобы не говорить, что я с тобой живу.

               – Вот так новости…

               Енот развалился на кровати в позе морской звезды.

               – Да что тебе, Пус. Ну, сделаешь с ними то же, что и с Кабановым и его сворой. Дела-то тебе. На пять минут.

               – Да если бы все так просто было, мой убогий друг.

               – Все просто. Я вот знаешь, что подумал. Что вокруг все вообще очень просто. Все вокруг – это то, что нам кажется. Вот я точно знаю, что ты мне кажешься. Ну, словно это сон. Только наяву. Тебя нет, а я тебя вижу. И все остальные тоже видят. А потом, когда засыпают, то не видят. А если не видят, то какой же ты реальный? И я тебе кажусь. Я ведь сам себя будто бы придумал. Ну, не должен я жить, понимаешь. Ни в одном из толкований меня нет. Я даже думаю, что ты меня и придумал. Как будто хотел доказать себе, что ты не злой сам по себе. И для этого тебе нужен был друг.

               – Чумазый, если бы я тебя придумывал, то уж точно не придумал бы, что ты постоянно ссышь под себя.

               – То мелочи!

               – Вонючие мелочи жизни. Ага.

               – Или вот смотри: никого ведь нет там, за окном. А я сейчас возьму и придумаю кого-то. Будто в гости кто-то придет. Хочешь?

               – Нет, спасибо.

               – Ну, давай, вот смотри. Я думаю! – енот приложил лапы к голове и начал себя ими хлопать.

               – Перестань. Ты опять обоссался.

               – Сейчас...

               В дверь резко постучали. Звук был такой неожиданный, что кот не удержался и ринулся под кровать. Шумно дыша, он выглянул оттуда и оскалился.

               – Я же говорил! Ха-ха-ха! Нет, нет, ничего этого нет, я все придумал сам!

               Снова раздались тяжелые мерные удары в дверь: бум-бум-бум.

               – Сходи, глянь, кто там? – прошипел кот.

               – А то! Жаль, я не придумал, кто пришел, не надо было бы идти проверять. Момент! – закричал енот. – Иду-иду-у-у!

               «Вот ведь нечисть какая, ишь, чего сумел сделать», – подумал кот.

               Зашумел крючок на входной двери, которая со скрипом отворилась. Сразу же по полу потянуло холодным свежим воздухом. Кот прижался к стене поближе и опасливо поглядывал на проем двери в комнату.

               – Да здесь, он здесь! – весело загоготал енот. – Прошу, проходите!

               «Вот ведь тварь, сдал!» – пронеслась мысль в голове Мидуна. Он стал лихорадочно прикидывать пути отступления. Окна? Окна теперь уже не казались ему непреодолимой преградой. Может, обвалить шкаф и закрыть проход? А что потом? Дом успеют окружить, если уже не успели. Понятно, что успели. Они знают, на кого идут. Под пол? Там нет никакого подвала, куда можно было бы провалиться. Чердак? Выход на него через кухню, а там уже кто-то есть. Надо баррикады делать немедленно!

               Кот резко поднялся и перевернул кровать, под которой сидел. Он схватил свалившееся одеяло и швырнул его в проход. Затем зацепил подушку и запустил ее следом. Подушка угодила прямо в вошедшую Наусу Блоходарову-Кисинскую, которая решила предстать перед его очами в довольно парадном виде – в изящной шляпке с вуалью и синими цветами, в плотном черном пальто с широкими рукавами, и с маленькой сумочкой, зажатой подмышкой. Тяжелая подушка без предупреждения прилетела ей в голову, отчего ее шляпка мигом слетела и укатилась в угол, а сама Науса опрокинулась на спину и неожиданно для всех громко зарыдала. Енот Чумазый едва успел отскочить от падающей Наусы и теперь с опаской глядел из-за угла в комнату. Пус Мидун продолжал бушевать. Он перевернул стол, чем поднял невероятный шум, осколки тарелок полетели во все стороны. Кастрюля с супом звякнула и покатилась по полу, выливая содержимое на пол. Скатерть кот также бросил в сторону Наусы и снова умудрился попасть в нее. Затем взбешенное животное ринулось к шкафу, запрыгнуло на него и, упираясь в стену, с легкостью перевернуло шкаф на пол. Поднявшийся грохот заставил стекла в окнах задрожать. Из-под шкафа появились разноцветные лужи красок. Кот, прежде успевший соскочить со шкафа до того, как он упадет, уперся спиной в одну его сторону и принялся, что было силы, толкать тяжелую мебель в сторону двери. Шкаф, словно огромная нелепая улитка, оставлял за собой шлейф смешавшихся красок. Лапы кота стали скользить в краске, и он несколько раз упал. Вскоре он обессилел, а шкаф и вовсе уперся в кресло. Кот бросил эту затею, шарахнулся в самый дальний угол за кресло и принялся угрожающе оттуда шипеть.

               В наступившей тишине остались лишь лежащая на спине и плачущая Науса, шипящий за креслом Пус Мидун и выглядывающий из-за угла, с круглыми от страха глазами, енот Чумазый. Спустя несколько мгновений енот изрек:

               – Ты прав, Пус, тебя точно не я придумал. Я бы не смог.

               Ответом ему послужила новая порция угрожающего шипения, а затем надрывный мяукающий утробный крик. Енот махнул лапой в сторону кота и подошел к гостье. Та лежала, громко всхлипывая и причитая.

               – Да вы не волнуйтесь, он у нас не всегда такой, – попробовал было утешить графиню енот. – Ну, сейчас покричит, и успокоится. Подымайтесь. Вот так.

               Графиня с помощью енота подняла спину и приняла сидящую позицию. Глазами, залитыми слезами, она глядела на енота и пыталась что-то сказать, но ничего членораздельного вымолвить не могла. Только тяжело вздыхала, время от времени икая. Енот метнулся за чашкой воды – рядом с входом, в небольшом ведерке, стоял талый снег. Не успев растаять, он горкой выглядывал над краями чашки, что, однако, не смутило графиню. Она откусила кусочек и принялась нервно его жевать, выплевывая снежинки во время икоты. Кот перестал шипеть и огромными круглыми глазищами таращился на гостью, все еще до конца не придя в себя.

               – Однажды у меня спросят, как я смог столько лет дружить с Мидуном, – вымолвил енот, – и как при этом он меня не пришиб. А я знаю, что им сказать. Я им скажу, что Пуса Мидуна надо понимать. Он не плохой. Он просто слетел с катушек. С ним просто нельзя спорить. А так он даже хороший. Он мне еду приносил.

               Влажные глаза Наусы вновь устремились на енота.

               – А… простите, милостивый господин… Ик… Вы давно с этим котом знакомы?

               – Давно. Лет десять уж как. С того дня, как я его подобрал в лютый мороз возле своей пещеры, пьяного и оборванного. Он у меня отоспался, с тех пор и признает как своего.

               – Вот как?.. А до этого он где был?

               – Да кто его знает. Он не помнит ничего. Сколько ни спрашивал – молчит. Ну, значит, не помнит. Иначе чего бы ему молчать.

               – Ик… простите… А в чем он был одет, когда вы его нашли?

               – Одет?.. Давно уж было это… – Чумазый присел на пол рядом с графиней, – Да ни в чем он был, кажется. Как есть, сирый. Жилетку вот эту, что на нем, я ему сразу и дал. Она уже тогда была того… не самой свежей. Теперь и подавно. А вы, значит, та самая графиня? – енот заискивающе улыбнулся.

               Науса вспомнила про этикет и подняла повыше подбородок.

               – К вашим услугам, мой любезный друг. Графиня Нау… ик… са Блоходарова-Кисинская, супруга графа Блоходарова.

               – Графиня! – енот расплылся в улыбке, снова издавая чавкающий звук. – А я Чумазый. Друг и, считай, родня Пуса Мидуна. Он у нас местная аномальная зона.

               – Помогите мне встать, господин Чумазый.

               – Чумазый! – строгий голос Мидуна пригвоздил собеседников к месту. – Сходи-ка, снегу набери, пить нечего.

               Енот удивленно оглянулся.

               – Да вон же ведро целое!

               – Давай, давай. Это выбрось, нового набери. И проследи, чтобы растаяло там. Полчаса минимум следи. Иди.

               Енот обиженно поджал губы и поплелся, прихватив ведро с собой на улицу. Стукнула входная дверь, в доме воцарилась тишина, изредка прерываемая иканием. Кот высунул голову из-за кресла и оскалился. Он рывком сбросил с себя жилетку и оставил ее одиноко валяться за креслом.

               – Граф!.. А я вас искал… ла... – к концу этой фразы интонация голоса Наусы изменилась с уверенной на растерянную.

               – Не стоило, – прошипел кот.

               – Что с вами?..

               – Дождь, – кот вышел из-за кресла. – Дождь в пустыне.

               На полусогнутых лапах он проследовал в сторону графини, ступая тише, чем бьется сердце мертвеца. Его лапы оставляли на полу следы краски цвета сошедшей с ума радуги. С каждым шагом кот старался почувствовать прилив сил, бодрости и того сладкого ощущения желания. Но что-то было не так.

               – Граф, вы меня пугаете…

               – Молчи!

               Пус Мидун приблизился к ней почти вплотную. Он изо всех сил слушал себя, хотел нащупать ту самую струну, которую следовало дернуть, чтобы музыка заиграла вновь. Чтобы лапы налились силой, чтобы в глазах появились четкие очертания всех предметов и теней, чтобы цвета вновь стали яркими и различимыми даже в темноте.

               Пус пододвинул свою морду к глазам Наусы и в хищной ухмылке оскалил пасть, демонстрируя острые желтые зубы. Его гортань издала нечто похожее на хриплый рык. Он глядел в глаза Наусы и старался различить в них страх, питающий его, дающий ему силы. Он схватил ее за плечо и довольно резко повалил на спину, став над ней, прижимая к полу. Он смотрел на нее сверху, затем закрыл глаза и шумно втянул воздух носом, постоянно повторяя про себя фразу «в пустыне пошел дождь». Он хотел ощутить ее запах, помесь страха и крови, представлял, как этот аромат ударит ему в голову, отключит ощущение границ своего тела, превратит его во всесильное существо, лишенное сомнений и нерешительности. Он вновь хотел ощутить бесконечную власть над живым существом – и вот, кажется, это чувство появилось. Возникло, словно искорка в ночи, в тысячу раз слабее самой тусклой звезды, но кот бережливо прикрыл эту искорку лапами и принялся раздувать ее, аккуратно подбрасывая сухие листья, чтобы лучше горело. Он изогнул шею и заулыбался, не открывая глаз. Он вдруг смог очень глубоко вдохнуть, так, как раньше не получалось. Искорка превратилась в голубой огонек, трепещущий в его лапах, слишком хрупкий, чтобы гореть, но слишком ценный, чтобы погаснуть. Из его раскрытой пасти потянулась нить слюны, все ближе приближаясь к клюву Наусы.

               – Граф...

               Кот открыл глаза, и его оскал появился вновь. Он склонился над ней.

               – Дождь… В пустыне пошел дождь… – прошептал он, словно боясь дыханием потушить огонек.

               – Граф… Вы меня пугаете, но я боюсь не вас. Я боюсь того, что вы сами не знаете, кто вы!

               – Ты не боишься меня? Это не так. Я вижу, как ты дрожишь!

               – Тут очень холодно, на полу. Я замерзла.

               – Ты меня боишься!

               – Граф, чего мне вас бояться. Ну вот что вы мне сделаете?..

               – Замолчи! – кот выпустил когти и пробил ими неплотное оперение ее плеча.

               – Ай, граф! Что это вы?! – ее глаза снова наполнились слезами.

               Кот вгляделся и вдруг осознал, что она говорит правду. Она не боялась. В ней не было того страха, который был у всех остальных. Она не осознавала, кто он такой и что может с ней сделать. Она не отдавала себе отчета в том, что ее жизнь может вдруг оборваться, в эту самую минуту, прямо на этом самом полу. Что весь ее жизненный путь, такой сложный и глупый, вился только затем, чтобы закончиться именно на этих холодных скрипучих досках, в этом чужом и мрачном доме, наполненном страхом всего поселка. Но она не ведала страха. Она была не способна на это.

               Пус Мидун отпустил ее плечо и растерянно поднял лапу. Он не знал, куда ее поставить, не знал, что делать с тремя остальными конечностями. Его взор источал нерешительность, пасть сомкнулась, губы начали мелко дрожать. В один миг обрушилась вся его система мировосприятия, выстроенная с такой тщательностью за несколько последних месяцев. Стены его мирка пошатнулись и дали бесчисленные трещинки, все его нутро сотряслось от треска цемента и звука ломающихся кирпичей. Горевшая, некогда такая яркая, звезда, которая доселе указывала ему путь, сократилась до размера едва различимой пылинки, ее подхватил ветер и начал уносить куда-то за горизонт. Холод одиночества вдруг навалился на его окрашенную красками спину, раздавил волю и жажду, столь невосполнимую, как он раньше думал. Пустыня исчезла. Дождь не идет. Сухой песок поднялся вслед за ветром и превратился в песчаную бурю, застилающую глаза, набивающуюся под веки, режущую тысячами мелких царапин. Эволюция сознания, ставшая в один прекрасный момент социальной революцией, замерла, застонала, словно огромный зверь, зависший над пропастью, и медленно начала катиться вспять.

               Пус Мидун пятился от графини, упираясь задом в лежащий на полу шкаф, скользя в лужах краски, царапаясь об осколки тарелок. Он глядел на нее со страхом, откуда-то появившемся в его сгущенном и вязком сознании. Затем кот развернулся, перепрыгнул через шкаф и спрятался за кресло, откуда несколькими минутами раньше шипел на графиню. Он обессилено рухнул на пол, подобрал под себя лапы, свернулся и опустил голову на пол. Глаза его, не моргая, смотрели в окно куда-то за облака, нависшие теперь не над всем миром, а над ним лично. Науса не поднималась, лишь снова начала всхлипывать и что-то причитать. Она забыла о холоде, провалившись в свои столь же далекие от реальности мысли.

               Спустя полчаса дверь осторожно приоткрылась, и в дом вошел Чумазый. Лапами он прижимал к себе ведро, полное снега, пытаясь растопить его теплом своего тела. Но вместо этого енот сам продрог до костей. Он очень долго стоял под дверью, слушая, что происходит в доме. Тишина убедила его войти и погреться. Оглядевшись, он поставил на пол ведро, отряхнул лапы от снега и несколько раз щелкнул зубами, как бы не решаясь нарушить молчание. Потом вдруг спросил:

               – Вы есть будете?