Пус Мидун был редкой скотиной. В их краях эта тварь успела нажить дурную славу раньше, чем тут поселилась. Говорили, что Мидун даже пиратствовал на кораблях корсаров в открытом океане. Правда, при этом добавляли ему лишних 50 лет жизни, что, в принципе, никого не смущало, ведь все охотно верили даже самым нелепым слухам, которые шепотом ходили за спиной у Мидуна. Он сам никогда не рассказывал о своем прошлом, и не являлся на традиционные субботние собрания жителей поселка, чтобы поговорить о том, о сем, да сторговать какой-нибудь нехитрый скарб. Пус отменно ловил рыбу, тем и промышлял. Затем просто ходил по домам, да менял ее на еду или какую-нибудь копейку. На вырученные деньги покупал себе кислое молоко, добавлял туда настойки валерьяны и валялся у себя под калиткой, надрывно мяукая про дохлых собак.

               Все это вспоминала Барка, которая, на свою беду, выменяла у Мидуна неделю назад несколько мелких рыбок в долг. И пообещала отдать кислым молоком. А молоко не хотело скисать. Тучун его знает, какую траву ели коровы, но молоко уже третий день стояло в тепле и не скисало. Она понимала, что Мидун особо церемониться не станет. Возьмет, что под лапы попадется, и на том закончит разговор. Он как раз стоял на кухне и, нервно махая хвостом, недовольно ворчал.

               ‒ Пус, может тебе сыром отдать? Я сыр хороший собрала. Бери, хороший сыр ведь, ‒ Барка топталась в кладовой и от страха грызла собственные лапы.

               ‒ На кой мне твой сыр? Ты мне что обещала?

               ‒ Ну не скисает оно!

               ‒ Ну а раньше скисало?!

               Пус опять покрутил хвостом, высматривая, чем бы еще поживиться на кухне своей хозяйственной соседки Барки. Он уже успел стащить банку грибов с полки за занавеской, хотя понятия не имел на кой она ему. Стекло предательски звякнуло в надутых карманах кошачьей жилетки. Барка снова подала голос:

               ‒ Ну что мне делать, Пус? Может, возьми такое? У тебя и прокиснет?

               ‒ Вдруг не прокиснет?

               ‒ Да как же не прокиснет-то?..

               ‒ Да так же, как и у тебя не прокисает!

               Барка, наконец, робко высунула нос из кладовой. Втянула им воздух и уставилась глазами-бусинками на Мидуна.

               ‒ Ну что мне делать?

               Пус Мидун оскалился и махнул лапой.

               ‒ Тучун с тобой. Завтра отдашь. Добрый я сегодня, пойду к еноту, может он чего приготовил. Смотри, чтобы до завтра скисло!

               Барка вздрогнула и спешно закивала. Страшно ей было жить с таким соседом, а еще страшнее было, когда он приходил к ней в гости. Но она должна была тогда взять рыбы в долг, ведь был мышиный праздник Большой Норы, а без рыбы в такой день никуда...

               ‒ Ой, спасибо тебе, Пус! Завтра точно будет, я туда гнилой гриб кину, вмиг прокиснет!

               Огромный кот только дернул усами и, более не сказав ни слова, ушел. Он толкнул калитку когтистой лапой, оставив несколько царапин на доске, и пошлепал, грузно ступая по пыльной дороге навстречу закатному солнцу. Но ему удалось пройти едва ли сто шагов, как сзади раздался скрипучий голос.

               ‒ Мидун! Стой!

               Хвост Мидуна снова дернулся. Он терпеть не мог, когда кто-то оказывался за его спиной, да еще и окрикивал на всю деревню. Пус, не сбавляя шага, повернул голову и сразу же натолкнулся на остановившегося посреди дороги волка на мотоцикле. Волк был местным стражем порядка, он всегда носил служебную фуражку темно-красного цвета с ярко-желтой звездой, отполированной до тошноты. Из остальных атрибутов формы он признавал только кобуру на пару с ремнем, белую, но сильно поношенную. Двигатель у мотоцикла давно расплавился от перегрева, и теперь это транспортное средство приводилось в ход с помощью педальной тяги. Волк, однако, расценивал это как преимущество – теперь он мог подкрадываться к кому угодно практически бесшумно.

               Пус оскалился:

               ‒ Привет, Кабанов. Что ты среди дороги встал-то?

               Волк Кабанов лишь хмыкнул, но ничего не ответил. В это время к коту сзади подошел запыхавшийся медведь Драный. Он перевел дух, согнувшись в пояснице, и выдавил из себя слова вперемешку со слюной:

               ‒ Пус… уф… Ну ты быстро ходишь, с леса за тобой бегу, кричу, а ты все и ухом не ведешь!

               Мидун недовольно покосился медведя.

               ‒ Драный, ты чем-то отравился? С какого леса? Я у соседки был, за молоком ходил, ‒ презрительным тоном сообщил кот.

               Медведь достал из кармана огромных штанов сверток с пчелиными сотами, отломил кусочек и положил под язык.

               ‒ От сердца, ‒ пояснил он, глядя на волка. ‒ Так, Пус, не путай меня, ты же точно с реки шел, ты же той дорогой гуляешь, ‒ медведь не унимался.

               Мидун махнул лапой почти возле самой морды медведя.

               ‒ Лапоть ты, пойди и проспись, я тебе сказал. Я у Барки только что молоко сторговал. Не мог ты меня видеть, морда ты багровая. Чего орал-то, что ты хочешь? – Пус говорил как можно более небрежным тоном.

               Медведь обиженно посмотрел сначала на Мидуна, потом на волка, и, жуя соты, принялся снова лазить по карманам.

               ‒ Да по делу я! Что ты такой нервный? Не пил давно? Вот, ‒ он достал монеты и протянул Мидуну, ‒  я рыбы заказать хотел. Хочу тещу угостить, отпраздновать сто дней с момента ее приезда, стол праздничный накрыть.

               ‒ А ты что, никак забыл, где рыба водится? – Пус не спешил брать деньги, памятуя, что Драный никогда ранее не заказывал у него рыбу, поскольку и сам был умелым рыбаком.

               ‒ Да с коленями беда, ты же знаешь... Нельзя мне в воду. Очень суставы по ночам беспокоят, ох, старый я стал. Ну, Пус, ты же знаешь, что мне нужно. Мне как всем. С десяток штук лосося, а для тещи фугу вылови. Ты говорил, что знаешь, где она норы делает. Мне одной хватит. Фугу этой.

               Волк, который все это время молча наблюдал за беседой, клацнул зубом и спросил у медведя:

               ‒ Драный, да ты что! Фугу ­­– она же отравленная.

               ‒ Ядовитая, ‒ медведь ухмыльнулся, ‒ но я рецепт вычитал. Всего-то, чтобы убить этот яд, надо варить ее в крапиве полчаса и добавить туда стакан одеколона. Выварится.

               ‒ Ты убить ее надумал? – волк стал серьезным.

               ‒ Кабанов, она мне как мать, что за идеи? – Драный снова обиженно посмотрел на Мидуна, а потом на волка.

               Кабанов опять клацнул зубом и процедил:

               ‒ Ну-ну. Ты теперь знаешь, что я все слышал. Так что будь осторожен.

               Мидун оттолкнул медвежью лапу от своей морды и сказал:

               ‒ Завтра принесу, там рассчитаешься. Цену знаешь, будь готов.

               Медведь Драный, не сказав более ни слова, высыпал мелочь в карман, кивнул и ушел прочь.

               Кот и волк остались наедине, глядя друг другу в глаза. Через минуту Кабанов слез с мотоцикла и принялся обходить кота кругом.

               ‒ Что скажешь, Пус? Врут они все, да?

               ‒ Врут.

               ‒ Ты еще не знаешь, кто и о чем.

               ‒ А что тут знать? – Пус опустил зад на песок, скосив взгляд на заходившего ему за спину волка. – Все равно про меня и все равно неправда.

               Волк достал из-под фуражки папиросу и дунул в нее.

               ‒ Будешь? – он сунул папиросу в морду коту.

               ‒ Нет, мне идти надо, ‒ Мидун приподнялся и собрался было уходить. Но волк быстрым движением схватил его за хвост и не дал двинуться с места. Зрачки кота мгновенно сузились, а глаза хищно прищурились. Для него это было самое неприятное ощущение. «Хочешь, чтобы я тебя убил? Дерни меня за хвост!» ‒ любил повторять Пус. Он оскалился и нервно дернулся.

               ‒ Кабанов, пусти, ‒ Пус изо всех сил старался быть спокойным и сдержанным. Кот понимал, что задрать волка сейчас не составит труда, но потом из столицы пришлют с десяток таких же и будут снимать с него шкуру живьем на базарной площади. Понимал это и волк, поэтому сдавил хвост еще крепче и произнес краем рта, держа зубами зажженную уже папироску:

               ‒ Мидун, я за тобой наблюдаю, скотина. Вздумай что-нибудь выкинуть, я тебе рыбные консервы сам знаешь, куда засуну! ‒ и отбросил хвост Пуса в сторону.

               Кот, не оглядываясь, пошел дальше своей дорогой. А волк, устав смотреть на удаляющуюся тень своего недруга, сел за мотоцикл, и, натужно пыхтя, принялся крутить педали.

               Мидун нетвердой походкой шел вдоль отвесных стен скальной гряды, которая запирала деревню с противоположной от реки стороны. Чуть дальше, в пещере, между двумя большими валунами, похожими на два отломленных зуба, жил и берег свои припасы енот. Были в его погребах и волшебные засушенные соцветия валерьяны, и собрания всевозможных корешков, бережно уложенных в пакетики, и толченые стебли неведомых трав, которые приводили Пуса в трепетный восторг. Именно сейчас зелье, которого он нанюхался накануне вечером, начало отпускать его разум, окуная и без того злое и раздраженное сознание животного в состояние похмелья. Похмелье это традиционно приходило внезапно, словно кто-то гасил керосинку посреди ночи, погружая все кошачье естество во тьму. Пус шел, сбиваясь с тропы, и мечтал поскорее добраться до енота. Спустя целую вечность Мидун, наконец, подошел ко входу в пещеру.

               ‒ Чумазый? – Пус с трудом выдохнул из себя имя енота.

               Никто не отозвался. Кот сунул морду в темноту пещерного свода и попытался разглядеть хозяина обители. Енот спокойно спал на тряпках, валяясь в углу и обнимая лапами банку с какой-то жидкостью. Мидун ввалился в пещеру и шумно раскинулся посередине в позе звезды.

               ‒ Чумазый… ‒ голос Мидуна звучал все слабее. Сознание кота постепенно погружалось в зловонную горячую жижу, булькающее кипение которой затмевало другие звуки.

               Неожиданно енот открыл один глаз, и по его телу пробежала судорога. Он вскочил, начал пятиться, щелкая зубами, его открытый глаз задергался, шерсть встала дыбом. Упершись затылком в стену, Чумазый вдруг поднял банку и швырнул ее в голову Мидуна, а сам, что было мочи, рванул вон из пещеры. Банка, расплескивая содержимое, звонко стукнула кота в голову и отскочила в угол. Тот не успел даже подумать о том, чтобы увернуться, отреагировать на происходящее у кота не было решительно никакой возможности. Ошарашенный Мидун закатил глаза и, хрипя с каждым вдохом, потерял сознание.

               Проснулся он от приятного запаха. Енот Чумазый стоял над ним и водил около носа засушенным стеблем валерианы. Дивный аромат моментально заставил сердце биться, как отбойный молоток, зрачки кота расширились до размеров глазниц, уши плотно прижались к голове. Пус схватил стебель и сделал глубокий вдох. Облегчение приятной холодной волною пробежало по его телу, освободив из темного мрачного плена горевший разум. Для его сознания моментально наступил день. С минуту он вдыхал чудный запах, не имея сил пошевелиться, но вскоре мышцы налились силой и желанием действовать. Мидун резко вскочил на лапы и сходу отвесил Чумазому звонкую оплеуху. Енот, в принципе ожидавший такую реакцию кота, все равно не устоял и улетел в тот же угол, в котором спал.

               ‒ Ты сдурел? Чего в голову-то кинул? ‒ закричал кот.

               Енот закашлялся и поспешил зарыться глубже в тряпье. Оттуда он глухо изрек:

               ‒ У меня из-за тебя сердце чуть не встало. Я только третий месяц как после сердечного приступа, а ты меня пугаешь.

               ‒ Та не пугал я тебя, дурак! Я звал и стучал, мне плохо было!

               ‒ Ты все-таки извини, Пус. И за мочу извини.

               Кот поднял уши.

               ‒ Какая моча, Чумазый?

               Енот под тряпьем постарался чем-нибудь обмотать голову на случай новых ударов.

               ‒ В банке моча была. Я туда это… Ну чтобы на улицу не бегать, у меня энурез, ты же помнишь…

               Кот вздохнул и опустил голову. Он смотрел на свой живот. Его шерсть, намоченная жидкостью из банки, свалялась комками, из-за этого появившиеся кое-где проплешины стали еще более заметны.

               ‒ Тебя как, утопить или тоже по башке двинуть чем-нибудь, чтобы ты издох и не мучился?

               ‒ Прости, Пус, ну я же не контролировал себя, я испугался, – Чумазый выглянул из тряпок и шумно сглотнул. – Я тебе еще травы дам. Уж как-нибудь рассчитаемся. У тебя еда есть какая-нибудь?

               Мидун достал из своей ветхой котомки банку с грибами, украденную у Барки. На крышке банки была нанесена реклама: «Замучили кошки? Покупайте наш яд на основе валерьяны! Ваши кошки издохнут!» Кот скривился.

               ‒ Держи вот. Ты бы свою траву на еду менял, а то загнешься и без моей помощи.

               Енот радостно выхватил банку и ловким движением челюсти содрал крышку.

               ‒ Спасибо! Вот ведь друг настоящий!

               Пус посмотрел в сторону входа в пещеру. Отсюда открывался чудесный вид, позволявший окинуть взором мелкие холмики, возвышавшиеся за поселком. Некоторые из них жались поближе друг к другу, другие стояли одиноко, отбрасывая длинные тени. Солнце уже практически сбежало отсюда, оставляя ночи право на свой промысел. В тех краях мало кто бродил, местность была заболоченной и тропы не приживались на ней. Все интересы жителей поселка были связаны с лесом, росшим по другую сторону. А здесь правил Тучун ‒ гора, на которой и жил енот, выброшенный обществом поселка далеко за пределы своего терпения. Иногда по ночам со стороны этих холмов доносились жуткие завывания, но никто не знал, чья беда там бродит. А может, это все лишь казалось им. Коту однажды привиделось, словно холмы передвигаются с места на место, стараясь покинуть эти дикие края.

               ‒ Тьфу!

               Кот отпрянул от плюющегося енота, который вдруг перестал есть грибы и схватился за горло.

               ‒ Та чтоб ему! – Чумазый поднял открытую банку с грибами, из которой только что ел, и вышвырнул ее из пещеры. – Там черви!

               Мидун опять вздохнул.

               ‒ И все-таки, ты дурак, Чумазый. Барка, а я у нее эти грибы взял, добавляет туда опарышей и личинки овода, чтобы вкус лучше был. Их есть можно, это же не куриные яйца.

               Хозяин пещеры грустно и отрешенно кивнул и пошел искать банку с грибами, чтобы доесть.

               Кот тем временем сел поближе к давно потухшему кострищу и начал грести когтями пепел. Когда енот вернулся, Мидун спросил:

               ‒ А где тот твой капкан большой, который ты когда-то на слонов ставил? У тебя он еще?

               ‒ У меня, конечно. В кладовке вон висит, на стену я его приклеил, ‒ ответил Чумазый, поджигая керосинку.

               ‒ А он рабочий еще?

               Енот обиженно скривил губы.

               ‒ Само собой, работает! У меня все работает! А зачем тебе такой капкан? Он же слону ногу перебивает.

               Пус пожал плечами.

               ‒ Была мысль на лосося его поставить. Может, чего побольше удастся изловить.

               ‒ Бери, если надо будет. Мне не жаль. Только смажешь потом и на место приклеишь.

               Мидун согласно кивнул и замолчал. Вспомнив что-то, он добавил:

               ‒ Там, на реке, иногда такое что-то из воды высовывается, что мне заходить туда страшно становится. Мутанты какие-то. Доел?

               ‒ Почти. Маловато, конечно. Но и то хорошо. И баночка лишняя появилась! – с умилением сказал енот.

               ‒ Ну, хорошо, давай мне, что там мое, и я пойду. Завтра мне на рыбу идти, а перед этим еще дела будут, так надо успеть выспаться.

               Енот кивнул и засеменил в самый слабоосвещенный угол пещеры, отодвинул деревянную дверку в половину своего роста и исчез за ней. Раздался шум падающих камней, сдавленная ругань енота и через минуту он вернулся, волоча за собой небольшой пакетик, набитый аккуратно сложенными стеблями травы.

               ‒ Пус, может, попробуешь варить ее, а? Экономнее будет, да и сшибет лучше. Снотворное все-таки дорогая штука нынче, поди попробуй эту траву накосить, когда она ночью только косится.

               Пус скривился:

               ‒ Мне Барка молока не приготовила, у нее оно не киснет. В чем варить?

               ‒ Да в чае можно.

               ‒ Может, сварю, только не в чем мне.

               ‒ Тебе котелок дать?

               ‒ Стащу где-нибудь. Очень мне надо тащить еще и котелок твой!

               ‒ Смотри, Пус, будь осторожнее. Я слыхал, что про тебя говорят… Вчера брат заходил, рассказывал. Подозревают тебя во всяком, и в том, что делал, и в том, чего не делал. За кирпичи-то ты знаешь, ну это ведь ты их украл и зарыл. Но тебе, кроме этого, приписали еще и то, что ты лес повалил, – енот осмотрелся по сторонам и перешел на шепот. – И что к макаке ты приставал, когда она в лесу была. А та сволочь обезьянья сидит и кивает! А как ты мог к ней приставать, если мы с тобой тут были и дурь варили?!.

               Пус даже не моргнул.

               ‒ Пусть говорят. Не впервой, они всегда за моей спиной говорят.

               ‒ Оно-то может и так, но Кабанов все записывает, о чем они говорят.

               Чумазый съел последний гриб.

               ‒ Кстати, у коз во дворе кто-то давеча памятник какой-то построил из грязи. Твоя работа?

               ‒ Ну, моя.

               Енот  заржал.

               ‒ Так, а почему памятник-то?!

               ‒ А что им, ратушу городскую строить?

               ‒ Ты – дикое существо, Пус, особенно когда под этим, ‒ енот потряс пакетом. – А помнишь, как тогда, восемь лет назад в экспедиции?..

               Мидун кивнул и ответил:

               ‒ Это когда тебе капканом ухо обрубило? Помню. Ты тогда еще кричал, что твоя енотиха тебя теперь домой не пустит, потому что какой же ты мужик без уха.

               Енот описался.

               ‒ Та чтоб тебя, ‒ протянул он. – Уже и днем достает.

               Прикрывая срам, енот выбежал из пещеры и зашумел охапкой травы.

               ‒ Не тот ты уже, старик, не тот, что был раньше. Раньше из-за тебя тигры ссались, а теперь ты вон из-за сквозняка.

               Чумазый вернулся и утер слезу.

               ‒ Раньше я дураком был, не ценил того, что имел. А теперь я умный, но мне от этого не легче.

               ‒ Ты и сейчас дурак.

               ‒ Тем более.

               ‒ К чему это ты?

               ‒ К тому, Пус, что мы издохнем скоро. И что все эти мои болячки… в общем, время берет свое.

               Кот улыбнулся.

               ‒ Зато коты живут дольше енотов раза в два.

               ‒ Кто тебе сказал? Ты столько травы жрешь и кислого молока пьешь, что твоя печень уже наверняка черная. Ты еще меня опередишь.

               Мидун встал и собрался уходить.

               ‒ Ладно, Чумазый, спасибо тебе за мочу, за пепел, и за банку в голову. Я тебе завтра рыбы занесу под вечер, не помри к тому времени. Может, воск достану, так мы бутербродов каких-нибудь сделаем. Ну, давай. До скорого!

               Ничего более не говоря, кивнув на прощальные слова Чумазого, Пус Мидун захватил пакет и растворился в густой темноте за порогом освещенной керосинкой пещеры старого енота.