ВОСТОЧНАЯ ДЕСПОТИЯ
Все умные, талантливые люди оригинальны по-своему, а все диктаторы, как правило, очень схожи друг с другом. Годы правления Ниязова показали, что для достижения своей цели он не останавливался ни перед чем, и его нравственные ценности менялись в зависимости от собственных интересов. Он не стремится создать какую-либо логически выстроенную систему, непонятно, чему он отдает предпочтенье: капитализму, социализму?..
Свою тактику, вероятно, он строит на двух “принципах”. Главное, никому не доверять, кроме себя и опираться на близкое окружение, состоящее из своих соплеменников, но опираться до определенной поры, время от времени передвигая их с места на место, как пешек в шахматной игре. Второй “принцип” — никого не жалеть, решительно избавляться от всех потенциальных соперников, для достижения своих целей не брезговать ничем. Цель оправдывает средства — метод не новый, но проверенный; устранять инакомыслящих, даже мало-мальски несогласных, в первую очередь, из числа своих приближенных.
Еще в XIV веке инквизиция относила инакомыслящих к уголовникам. Ниязову всюду мерещатся заговоры, крамола, сплетни, будто людям, особенно интеллигенции, нечего делать и заняты они лишь тем, что перемывают ему косточки. Поэтому он не терпит митингующих, всякого рода собрания, диспуты, застолья, даже свадьбы и другие семейные торжества. Он готов запретить и поминки, собирающие много народу, но для этого придется наложить запрет умирать людям. Дошло дело то того, что лояльного к нему ректора сельскохозяйственного института, профессора Б. Балакаева, принявшего приглашение на семейное застолье профессора П. Тангрыкулиева по случаю его 60-летия и произнесшего там тост, президент снял с должности. А вместо него ректором и проректором назначил людей, давно перешагнувших пенсионный возраст и не имеющих опыта работы в высшем учебном заведении.
Ниязов на том не остановился, освободил от занимаемой должности и ректора медицинского института, профессора А. Аннаева. “Почему ты не избавился от этого кляузника, — упрекнул он Аннаева, имея в виду заведующего кафедрой института, профессора Тангрыкулиева, — его давно пора изгнать из института...” Пострадал и заместитель главного редактора газеты “Нейтральный Туркменистан” Б. Халлыев лишь за то, что в президентской газете была опубликована статья, посвященная юбиляру. Журналисту пришлось распрощаться со своим постом.
Подавляя всякое инакомыслие, Ниязов ликвидировал творческие союзы писателей, журналистов, архитекторов, кинематографистов, композиторов, отдав предпочтенье лишь живописцам-портретистам и скульптурам, создающим его портреты, статуи, бюсты. Президент даже похвалился: “Мы поступили мудро, отказавшись от творческих союзов и, прежде всего, от союза писателей”. Их ликвидация не случайна. Служи они “вождю” верой и правдой, возможно, он их и сохранил бы.
Заместитель председателя Кабинета министров, он же министр культуры О. Айдогдыев, возникнув на пороге кабинета председателя Союза кинематографистов Х. Нарлиева, с ходу бросил:
— Сдай ключи от сейфа! Союз закрыт! Ты свободен!
— Союз — общественная организация, — возразил X. Нарлиев. — А моя должность выборная. Надо собрать членов Союза, спросить...
— Какие тут сборы, выборы?! Президент дал команду!..
Кинематографисты с горечью признаются: “Создал бы Нарлиев фильм о сердаре, и Союз был бы цел и председательство свое сохранил бы...” В том есть весомая доля правды.
В одном из своих выступлений президент обрушился на главного редактора газеты “Туркмен Сеси” Аннаберды Агабаева, обвинив его в лени, бездеятельности, в пристрастии к спиртному. Тот воспринял критику и, не мешкая, написал несколько хвалебных статей в адрес Ниязова, и тот оставил его в покое. Агабаеву это послужило уроком, и теперь он не дожидается высочайшего напоминания — дифирамбы прозой и в стихах на туркменском и русском языках выходят из под его пера регулярно.
Аналогична история и с Нурмурадом Атаевым, хякимом Каахка, чей этрап не выполнял планы, проваливал государственные задания. Президент намеревался освободить руководителя от занимаемой должности. Но тот приятно удивил и обрадовал главу государства, написав о нем... роман.
Земля слухом полнится: в писательских кругах настоящим автором произведения называют имя другого, профессионального писателя, ныне, с обретением независимости страны, бедствующего и за определенную мзду создавшего роман о “сердаре”. Но дело не в этом, главное, что президент теперь сменил гнев на милость и оставил за “писателем” — хякимом должность и больше не полощет его имя в докладах и на различных собраниях. А что изменилось в хозяйствах этрапа? Ровным счетом ничего. Если не стало хуже. Но это никого не волнует: важно, что президент доволен.
Закрытию Союза кинематографистов предшествовала целая “разрушительная” баталия, связанная с домом народного артиста республики, режиссера Х. Нарлиева и его супруги М. Аймедовой, народной артистки СССР. Ниязов, по чьей воле был снесен коммунальный дом супругов, ибо он не вписывался в архитектурный ансамбль с новым золотокупольным президентским дворцом, лично разрешил им построиться неподалеку. Когда новый дом, построенный на собственные средства артистов, был почти готов, поступил приказ: снести, постройка мешает президентской автотрассе.
Супруги, опять-таки с высочайшего позволения, взялись за сооружение другого дома в поселке Ванновском. Но судьба этого дома пока неопределенна. Говорят, он оказался на пути к загородной вилле президента.
Если представить себя на месте супругов, то для них, пожалуй, вся эта кошмарная история отнюдь не сон, а дурная явь, трагикомедия, поставленная по сценарию самого президента, о чем проговорился, по обыкновению, он сам: “Все, кто учился в Москве, Ленинграде, — он имел, прежде всего, в виду супругов, — и получившие там русское воспитание, подвержены гнили. У них одна демократия на уме. А она нам не нужна...”
Себя Ниязов, тоже закончившего вуз в Ленинграде, работавшего в Москве, считает, конечно, исключением.
Теряюсь в догадках, когда пытаюсь объяснить иные действия президента. Неужто власть может так опьянить нормального человека? О чем, вернее, чем думал “баши”, когда закрывал целый ряд техникумов, училищ, научно-исследовательских институтов и научно-производственных объединений и, наконец, саму Академию наук, создав вместо нее другую академию — Полицейскую? Или взял за правило через каждые два-три года, а то и чаще, смещать министров, председателей комитетов, руководителей ведомств, особенно силовых структур, послов, а хякимов велаятов, городов и этрапов. Судей и прокуроров всех звеньев также меняет, как перчатки.
Здравого рассудка кажется лишены его так называемые нововведения: вчерашних чекистов или высоких правительственных чиновников, не стоявших ни одного часа в армейском строю, назначает министром обороны или начальником генерального штаба, а боевых генералов, за спинами которых Академия генерального штаба и война в Афганистане, отправляет послом, на худой конец, военкомом. Долгие годы в качестве министра торговли президент держал своего соплеменника Х. А. Агаханова, которого не случайно народ прозвал Халназар-баем, но когда о нем все настойчивее пошли нелестные слухи, то его спешно отправили за границу послом, назначив на “доходное место” родного племянника бывшего министра.
Замечено, что Ниязов наиболее перспективных работников, в коих ему стоит заподозрить конкурентов, соперников, старается под всяческими предлогами, вплоть до компрометации и шантажа, устранить с политической арены, а иных, тоже способных, но осуждающих его диктаторскую политику, норовит упрятать за решетку. Своим жертвам окружение Ниязова выискивает и предъявляет уголовное преступление, конечно, надуманное, дабы иметь основание фарисействовать, будто в Туркменистане нет политических заключенных. А бороться с “уголовниками”, мол, внутреннее дело каждого государства.
Показательна история с кандидатом экономических наук Байрамнуром Союновым, с которым у президента были давние счеты. Союнов — интеллектуал, способный организатор, инициативен, и Ниязов пытался его приручить, ибо знал, что тот по образованию и профессионализму стоял на голову выше своих коллег. Союнов — потомственный интеллигент, в годы, когда Ниязов занимал в республике высшие посты, работал секретарем горкома, заведующим отделом ЦК, его знали как перспективного работника, журналиста и политолога. Уже тогда в партийном аппарате иные консервативные чиновники за глаза называли его “диссидентом”, “либералом”, но расправиться с ним не решались: сказывались веяния демократизации.
Занимая пост руководителя ведущего отдела ЦК КПТ, он без оглядки шел наперекор консервативному секретариату во главе с Ниязовым, противившемуся всяким новшествам. Союнов выступал за демократизацию партийного строительства, общественной жизни, печати, ратовал за многопартийную систему, за признание туркменского языка государственным.
Первый секретарь ЦК Ниязов, все еще находившийся в плену рутинных указаний и инструкций Старой площади, такую дерзость Союнову не простил и в 1990 году “диссидента”, в наказание, во вновь избранный состав ЦК Компартии Туркменистана не рекомендовал. Не высовывайся! Однако Союнова, чей авторитет был велик, вопреки воле высокого начальства, на альтернативной основе все же избрали народным депутатом. Ниязов, ставший к тому времени председателем Верховного Совета республики, подобного оборота в судьбе Союнова не ожидал, и, верный своей политике кнута и пряника, рекомендовал визави заведующим отделом Верховного Совета, а затем и министром. Ниязов изменил бы себе, забудь о самостоятельности Союнова: он ждал своего часа, который, по его расчетам, пока еще не пробил. Возможно, где-то в душе надеялся, что Союнов оценит “добро”, станет сговорчивее, покладистее, но тот и не думал под кого-либо подлаживаться.
Вскоре с избранием президента освободилось кресло председателя Верховного Совета республики. Ниязов, разумеется, намеревался посадить туда послушного его воле человека. Пока всеми республиками верховодила Москва, страна, охваченная эйфорией перестройки, жила идеями демократии, робкими нововведениями. На освободившийся пост председателя Верховного Совета депутаты единодушно рекомендовали кандидатуру Б. Союнова. Но не тут-то было. Предложение народных избранников вызвало у Ниязова отрицательную реакцию: “Он не нужен мне. Не хочу иметь дело с воспитанником Москвы, учившемся там демократии. На посту председателя я хочу видеть такого безотказного во всем человека, как Мурадов”.
К открытому выпаду президента Союнов внешне отнесся спокойно: “Пусть мою судьбу решают сами депутаты”. Этого заявления было достаточно, чтобы Ниязов прибег к лисьим уверткам: “Союнов отказывается от предложенного ему поста”, — обрадовано возвестил он и, воспользовавшись положением председательствующего, стал выкручивать депутатам руки, и они потрафили краснобайствующему президенту и впрямь проголосовав за Сахата Непесовича Мурадова, человека равнодушного и возраста пенсионного.
Теперь Ниязова ничто не сдерживало. Он уже старался не походить на прежнего закомплексованного деятеля республиканского масштаба, боявшегося сказать на заседании Политбюро лишнее слово, вздрагивавшего при каждом звонке правительственного “ВЧ”, связывавшего с Москвой; он уже оставил ряды КПСС, а Компартию республики, как уже говорилось, реформировал в карманную Демпартию, поставив во главе ее себя. Благо, Москва в свою очередь отмахнулась от своего “подбрюшья”: глотайте, мол, суверенитета столько, сколько сможете. Расстрел Российского парламента, беспредел в России, подзуживания новоявленных так называемых друзей и братьев развязывали руки Ниязову, уже почувствовавшего силу и сладость власти, но еще не осознававшего ее губительность.
Президенту все же не давал покоя авторитет Союнова, которого, освободив вскоре от поста министра, перевели председателем комитета, затем понизили до руководителя третьеразрядной ведомственной выставки. Здесь к Байрамнуру применили испытанный метод провокации: по наущению силовых структур Союнову преподнесли “взятку” в меченых двухстах американских долларах, арестовали “на месте преступления” и осудили на двенадцать лет лишения свободы. Через год-другой, видимо, чувствуя, что “дело” Союнова шито белыми нитками, его по амнистии освободили, но цели своей Ниязов достиг: соперник скомпрометирован, теперь он будет тише воды и ниже травы и с такой биографией претендовать на власть не посмеет.
Туркменский президент на редкость “жалостлив”. Особенно к тем, кого считает потенциальным конкурентом или возмутителем спокойствия. Его “сердоболие” проявляется следующим образом. Сначала он применяет к ним методы воспитания: травит их со страниц республиканской печати, с экранов телевизора. Целая свора научных сотрудников, переворачивая горы архивных материалов, выискивает о них компрометирующие свидетельства. Затем жертву на чем-то провоцируют, арестовывают, осуждают, широко возвещая о том в СМИ, и вся эта вакханалия сопровождается гонениями и преследованиями близких, родственников осужденного; через год-другой президент, проинформированный силовыми министрами, что тюрьмы, лагеря переполнены и не на что кормить заключенных, уже давно перешедших на содержание родственников, вынужденно объявляет амнистию, помилование. Несмотря на плохую игру, делается это с красивой миной на лице: всемилостивейший вынужденный жест выдается за “гуманизм” “сердобольного” вождя. Ну как тут не умилиться?!
Довольны обе стороны: узники получают свободу, а их “благодетель”, потирая руки, чувствует себя именинником. Ему кажется, что своим благодеянием он предстает перед народом добрым, милосердным. Хотя он и очень заблуждается, но ублаготворен уже потому, что обезопасил себя от соперников, которым с запятнанной репутацией дорога во властные структуры заказана.
Президент давно замыслил “нейтрализовать” заведующего кафедрой мединститута, профессора Пиримкули Тангрыкулиева, отличавшегося редкой непокорностью и во многом не разделявшего методы правления Ниязова, часто критиковавшего его с высоких трибун парламента и Халк маслахаты. Тангрыкулиев, пользующийся в народе заслуженным авторитетом, уже однажды, наперекор “сердару”, был избран депутатом на альтернативных выборах. На очередных выборах 1999 года в меджлис он собирался выставить свою кандидатуру, предпринял шаги для создания альтернативной партии и, зная, что его инициатива будет встречена в штыки, обратился за помощью к местному представителю ОБСЕ, в американское посольство.
Туркменские ретрограды подобного перенести не могли. Ниязов отдал команду арестовать непокорного профессора, дабы другим неповадно было. Летом 1999 года Тангрыкулиева взяли под стражу в одном из кафе Ашхабада. Не помогло даже присутствие при этом одного из секретарей американского посольства, с которым профессор сидел за чашкой кофе.
А дальше все по сценарию “баши”: в газете “Нейтральный Туркменистан” и в других президентских изданиях появились статьи авторов, заученно призывающих “применить закон” к “нечистоплотному коллеге”. За законом дело, конечно, не встало: на божий свет вытащили пожелтевшие архивные справки, даже газетные вырезки из “Правды” десяти- пятнадцатилетней давности, где П. Тангрыкулиев критиковал руководство ЦК КП Туркменистана.
Бывший секретарь ЦК КП Туркменистана М. Моллаева, ныне возглавляющая Главное архивное управление Туркменистана, мобилизовав на это аппарат архивных работников, проявила заметное рвение в поисках “компрометирующих” П. Тангрыкулиева архивных материалов. Ему, имевшему свою фармацевтическую фирму, возвели в криминал конвертацию крупной суммы манатов, обычно совершаемую с позволения президента, обвинили во всех смертных грехах многолетней давности и, как следовало ожидать, приговорили к восьми годам лишения свободы, конфисковав имущество, лишив всех наград и почетных званий и даже ученой степени доктора наук.
Кто знает, сколько пройдет времени, и Ниязов соблаговолит досрочно объявить амнистию или помилование. Да, это возможно, если “виновные” униженно попросят “великого сердара” смилостивиться. Как это случилось с Айли Мередовым, бывшим руководителем системы образования Балканского велаята, приговоренного к пяти годам лишения свободы. Он вдоволь нахлебался тюремной баланды, пока попал под амнистию: такова была воля высочайшего, снизошедшего до “раскаявшегося смутьяна”.
Предыстория расправы над А. Мередовым началась с того, что тот не согласился с президентом, приехавшим в Небитдаг с твердым намерением освободить от занимаемой должности хякима велаята. Выступая на совещании, Мередов, выражая пожелание большинства руководителей велаята, привел убедительные доводы о нецелесообразности смены хякима, но президент, не привыкший считаться с чужим мнением, узрел в том “бунт”, покушение на свою власть. И разгневанный “вождь” в назидание непокорным поснимал с постов всех — малых и больших — руководителей, не согласившихся с его действиями и осудивших самодурство деспота.
И тогда Мередов, не смирившийся с произволом, написал жалобу в ООН, изобличая президента как диктатора, грубо попирающего права человека, преследующего всякое инакомыслие. О письме стало известно Ниязову, а дальше все разворачивалось по обычному сценарию, приведшему А. Мередова в тюрьму, где ничего не стоило сломать его волю и принудить к “покаянию”.
Так уж заведено в “королевстве датском”, что всякого, кто хоть мало-мальски перечит воле “баши”, ожидают унизительнейшие испытания: одного шантажируют или, провоцируя, берут на испуг, другого без видимой причины увольняют с работы, третьего арестовывают... Для садистов все средства хороши. С теми, кто во власти Ниязова, можно расправиться под любым предлогом, ибо в его руках, кроме СМИ, огромнейший репрессивный аппарат, способный против всякого добыть любые “обвинения”.
В президентском арсенале немало и других способов усмирить и приручить “заблудших”. Показательна трагикомичная история, приключившаяся с доктором наук, профессором Дурдымухаммедом Нуралиевым, любившим в хмельном застолье шутливо копировать президента, сравнивая его внешний портрет и привычки с повадками фюрера Адольфа Гитлера.
Чем чаще сей ученый прикладывался к бутылке, тем злее шаржировал “вождя”. Горькие усмешки вызывала аналогия лозунга: “Халк (народ), Ватан (родина), Туркмен “баши” с гитлеровским: “Один народ, один рейх, один фюрер”. О пьяных кривляньях дошло до высочайшего слуха. И чтобы их пресечь, профессора спровоцировали на его слабости — “взятке” стоимостью в один ящик водки, преподнесенный его аспирантом в качестве подарка, обернувшегося для злосчастного любителя алкоголя “уголовным делом”.
Д. Нуралиева осудили на пять лет, но спустя немногим более полугода, разумеется, после “покаянных” писем в адрес президента, профессора освободили и даже восстановили на прежней должности. И отнюдь не случайно...
В этой печальной истории все, как в классической мелодраме: несправедливость, жестокость, слезы, милосердие, раскаяние и “счастливый” конец, которым довольны обе стороны. И. Д. Нуралиев, освободившись из-под стражи, благодарный высокому благодетелю, пишет о нем серию медоточивых статей и очерков, и польщенный президент, счастливый, что его “уроки” пошли впрок, награждает законопослушного профессора крупной денежной премией — в три тысячи долларов США.
Финал у трагикомедии — “счастливая” развязка. Но торжествуют не справедливость, честность, порядочность, а ханжество, лицемерие и предательство.
Мой ашхабадский приятель, медик по образованию, исследователь в области физики психических процессов, долго служивший в правоохранительных органах, занимавшийся проблемами борьбы с наркоманией и диагностикой аномальных состояний человека, сокрушался, что поведение Ниязова располагает к невеселым размышлениям.
— Его частые, почти ежедневные выступления по телевидению, — говорил он, — по которому передаются не только его многочасовые речи, но и весь ход заседания Кабинета министров, президентского Совета, прием иностранных делегаций, посещения, поездки по велаятам, этрапам, хозяйствам, где он, как правило, извергает из себя длинные монологи, дают мне, как специалисту, основание полагать, что президент часто бывает явно не в себе. Не могу категорично утверждать, что у него наркотическая, алкогольная, лекарственная или токсическая интоксикация. Чтобы не ошибиться, я должен осмотреть, побеседовать, некоторое время понаблюдать. Но убежден в одном: Ниязов, судя по его выступлениям, поведению, часто пребывает в аномальном психофизиологическом состоянии, которое зачастую вызывается приемом, употреблением соответствующих веществ на фоне общей физической усталости. Он явно перерабатывает, устает. К тому же у него больное сердце, которое не терпит всякого рода злоупотреблений.
Видно, поэтому больному президентскому воображению и чудится, что его соратники питают стремление к своему “куску пирога”, которые, получив допуск к определенной доле, могут потянуться и ко всему “пирогу”, то есть к президентскому креслу. Такие подозрения у него в свое время пали сначала на министра иностранных дел Абды Кулиева, а затем и на заместителя председателя Кабинета министров Назара Союнова, которые были вынуждены эмигрировать за границу. Из-за преследования властей Туркменистан также покинули писатели Худайберды Халлыев, Евшан Аннакурбанов, народный депутат Халмурат Союнов, бывший заместитель министра сельского хозяйства Сапармурат Ыклымов, которого в июле 1996 года ниязовские власти арестовали в Стамбуле по обвинению в хищении полутора миллионов долларов, но через полгода из-под стражи освободили в связи с недоказанностью его вины.
Спасаясь от неудовлетворенной мести президента, республику покинул один из братьев Ыклымовых — Ораз, бывший сотрудник спецслужб. Ни он, ни Сапармурат, рискуя быть арестованным, не смогли приехать в Ашхабад на похороны еще нестарого отца, скоропостижно скончавшегося от сердечного приступа. Недавно Ниязов, чтобы свести счеты с Ыклымовыми, приказал арестовать Парахата, самого младшего брата в семье, поставив условие: тот будет сидеть в тюрьме до тех пор, пока непокорный Сапармурат, скрывающийся за рубежом, сам не сдастся туркменским властям. Уж тут-то “баши” сдержит свое слово и безвинному Парахату “преступление” припишут. Туркменская Фемида в этом накопила богатейший опыт.
Вся беда не только в аморальности этого человека, но и в пассивном отношении к правящему режиму простых людей, которые, осуждая действия и моральные принципы “сердара”, активных мер против него пока не предпринимают. Но и сам “лидер”, вероятно, не обольщается своей популярностью в широких слоях населения. Кризис в сельском хозяйстве и промышленности не позволяет властям применить экономические меры влияния, хотя и активно предпринимаются шаги популистского свойства, и поэтому режим видит выход из тупика, делая ставку лишь на репрессивные методы — запугивание электората. Создав мощные силовые структуры, президент широко прибегает к репрессиям, пытаясь подавить у населения недовольство, прежде всего, преследованием всех инакомыслящих, придав их действиям и выступлениям характер не политического, а уголовного преступления. А закоренелым преступникам, коррупционерам, открыто грабящим страну и ее народ, — раздолье полное.
А между тем он без умолку уверяет в своей любви к народу, к его истории и традициям, рассуждает о гордости и чести туркмен, пытается из всех сил предстать перед людьми гуманистом, миротворцем, “отцом нации”, пекущимся о будущем Туркменистана, фактически, ни в грош не ставя ни достоинство человека, ни его жизнь.
Ниязов часто пытается выдать себя за идейного борца, человека, увлеченного исторической наукой; однако у него нет никаких идей, никакой он не историк и не теоретик, хотя его облачали не в одну мантию доктора или академика, вручили с десятка полтора всяких лауреатских дипломов, знаков. Туркмены говорят: без учения стал муллой, без клевания — вороной. В сентябре 1999 года Всемирная академия медицины наградила Ниязова Золотой звездой имени Альберта Швейцера “За выдающиеся заслуги в развитии гуманистических принципов в международных отношениях и деятельность во имя всеобщего блага людей” и одновременно присвоила титул Почетного члена Академии и звание Почетного профессора философии.
По иронии судьбы все это получил человек, предложивший отменить в медицине латынь и впредь рецепты и медицинские термины писать только по-туркменски; это он сократил свыше 9 тысяч врачей, среди коих немало опытных специалистов — доцентов, профессоров, он закрыл в республике Институт философии, оставив без работы многих ученых философов, докторов, кандидатов наук, ликвидировал темы научных исследований по истории философской мысли в Туркменистане, а в медицинском институте запретил преподавание курса философии. Это не считая того, что он приказал резко сократить количество лекционных часов по философии, читаемых в вузах страны.
Словом, президент поступил, как в той известной китайской притче, когда самодур-правитель поубивал всех мудрецов, чтобы не стало в стране дураков. Поистине, неисповедимы пути Господни!
Прибавили ли ума Ниязову ученые регалии и блеск золотых медалей? Отнюдь. С ними или без них, не обладает он ни красноречием Цицерона, ни мудростью аль Фараби, ни искусством врачевания Ибн Сины.
