Ник зажег сигару и направился к общежитию для рабочих. Он был мрачен, неразговорчив, готов вспылить от любого неосторожно оказанного слова. Он был чисто выбрит и вымыт. Оделся, соответственно своему мрачному настроению, во все черное. Черный платок на шее, черная шелковая рубашка, черные габардиновые штаны, жилет из толстой воловьей кожи. Высокие сверкающие сапоги. К кожаному поясу прикреплен нож в черных ножнах. На правом бедре низко висел ствол сорок четвертого калибра с ореховой рукояткой, блестевшей от частого применения. На руках черные кожаные перчатки. На лоб надвинута черная шляпа с плоской тульей. Он выглядел очень опасным мужчиной. Да он и был сейчас таким.

Ник чувствовал себя волком, попавшим в капкан. Ему оставалось либо бороться и тащить капкан за собой, либо перегрызть лапу и уйти. Что бы он ни выбрал, спасения для него не было. И сейчас он готов был затеять драку.

Он крепко сжал зубами испанскую сигару и пинком распахнул дверь кухни. Схватив с полки жестяную тарелку и серебряный прибор, он резко повернулся к столу. Сощурив глаза, оглядел сидящих за столом рабочих. Ковбои заканчивали завтрак. Никто не сказал ему ни слова. Никто не удивился тому, что он пришел завтракать к рабочим. Все разговоры стихли, ковбои, чувствуя его воинственное настроение, молча разбредались по своим углам.

Ник положил себе мясо и бобы из большой металлической кастрюли и пару огромных кусков пирога. В маленькую чашечку налил кофе, такой крепкий, что в нем, кажется, не смогла бы утонуть конская подкова. Подошел к грубо сколоченному столу и уселся на длинную деревянную скамью.

Хромой повар, бывший ковбой, проковылял мимо и заметил:

– Привет, Ник! Надоела Розина стряпня?

Ник яростно посмотрел на него и ничего не ответил.

– Ладно, ешь, а я пойду мыть посуду, – сказал повар и поспешно удалился.

Ник ел, оглядывая помещение. Комната не очень просторная, но в ней есть все самое необходимое: длинный стол из сосновых досок, скамья, неуклюжая железная плита для приготовления пищи и обогрева. Рядом с плитой на стене висели полки для инвентаря и посуды. Здесь он мог немного сосредоточиться и спокойно поесть. Главное, что сюда ей хода нет.

Закончив завтрак, посмотрел в окно. Прикурил еще одну сигару и налил себе вторую чашку крепчайшего кофе. Ему стало немного легче. Но кто посоветует ему, как выйти из столь затруднительного положения. Он снова помрачнел и нахмурился. С Самантой он не переживет зиму. И в то же время не сможет провести всю зиму в городе. Вдруг он хлопнул по столу ладонью.

Почему он не додумался до этого раньше? Черт возьми! У него же есть ранчо.

Он поедет на Высокую Месу и останется там до весны.

Маленькими глотками он прихлебывал кофе и размышлял. Тот дом построил его отец, когда он и Маленькая Лань поженились. Но Ник не жил там подолгу, предпочитая общество деда и Джеффа. Он нахмурился. Все так прекрасно было до встречи с Самантой. Сейчас и Джейк и Джефф его просто раздражают своими ужимками и насмешками.

Ранчо находилось на Высокой Месе – плоской горной террасе, расположенной западнее зимней стоянки Чиянна. С одной стороны к Месе подступал альпийский луг с высокой и густой травой, дальше вздымался в голубой дымке горный хребет с острыми вершинами и отвесными скалами. С другой стороны великолепно просматривалась долина, поросшая осиновыми и сосновыми рощами. В ясный день с террасы можно увидеть ранчо. Это очень уединенное место. Зимой там лежат высоченные сугробы, тропы и перевалы заносит снегом, и пробраться туда невозможно.

«Снег! Если я хочу проскочить через Альта Пасс, нужно выезжать прямо сейчас».

Ник отодвинул чашку и встал из-за стола. Улыбаясь, подошел к повару.

– Джо Боб, я еду на Высокую Месу, – Ник был весел и возбужден, – можешь ты собрать мне жратву, чтобы хватило до весны?

Повар заулыбался в ответ, показывая неровные редкие зубы.

– Спрашиваешь, Ник! Сделаю все, как надо. Прямо сейчас, – он вытер руки о фартук, сшитый из мучного мешка, повернулся и заковылял в кладовую.

Ник знал, что еды, которую соберет старик, хватит не на одну, а на две зимы. Он усмехнулся.

– Надеюсь, что у коня достанет сил донести провиант до ранчо.

Он подошел к загону, свистнул Скауту, затем поймал здоровую серую лошадь. Потом вздохнул и решительно направился к дому.

Из чулана в задней части дома достал седельные вьюки. Перекинул их через плечо и вошел в холл. Поднимаясь по черной лестнице, прислушался. Из столовой доносились возбужденные мужские голоса. Ник ступал осторожно, надеясь пробраться в свою комнату незамеченным. Он постучал в дверь, но никто не ответил. Осторожно приоткрыв ее, просунул голову и остался доволен – Саманты в комнате не было. Обрадованный, ворвался и стал лихорадочно собирать свои вещи, бросая их на пол.

Ему, конечно же, понадобится теплая куртка. Карабин и две коробки с патронами. Улыбнувшись, положил в карман носовой платок с золотисто-рыжими локонами…

Закончив упаковывать, закрыл глаза, вдыхая розовый аромат, витающий в воздухе.

– Что ты здесь делаешь, Ник? – на пороге стояла Саманта, уставившись на него изумленными глазами.

Он стал испуганно озираться. Петля затягивалась.

– Я уезжаю в горы.

– Надолго?

– На всю зиму, – ответил он, глядя ей прямо в глаза.

– О! – прошептала она.

Глаза ее наполнились слезами, она изо всех сил одерживалась, чтобы не заплакать. Нижняя губа задрожала, она прикусила ее ровными белыми зубами. Щеки покраснели. Одинокая слеза скатилась на уголок рта, она смахнула ее ладонью.

Проклятье! Он вовсе не хотел делать ей больно. Вдруг к нему пришла паническая мысль о долгих зимних вечерах, когда он будет один, словно на необитаемом острове. Он будет окружен со всех сторон снегами и снежными бурями. Несколько месяцев не услышит ее милого хрипловатого голоса.

Ее не будет рядом с ним темными зимними ночами. Некому будет соблазнять его, как пыталась делать она в последнюю ночь, когда гроза бушевала за стенами дома. Ник глубоко вздохнул. Сняв перчатки, подошел к Саманте.

На него смотрели переполненные зеленые озера.

– Я поцелую тебя сейчас, – сказал он, протянул руки и прижал к себе. Он смотрел ей прямо в глаза.

Прикоснувшись ртом к ее мягким губам, Ник с силой разжал языком ее зубы. Потом стал как-то остервенело целовать ее. Провел рукой по волосам, разлохматил прическу. Гребень выпал, волосы рассыпались по плечам. Саманта попыталась вырваться, оттолкнуть его. Он схватил ее за руку, крепко сжал. Другой рукой потянулся к вороту платья. Нетерпеливо расстегивал пуговки. Одна оторвалась и покатилась по полу.

Саманта изворачивалась, колотила кулачками по груди. Он не обращал на это никакого внимания. Он помнил ночь, когда она протягивала к нему руки и приглашала в постель. Он рванул ворот платья, оголил плечо и грудь. На мгновение застыл, глядя на нежный сосок ненасытным взглядом. Потом охватил грудь ладонью, стал мять ее, ощущая, как она твердеет и набухает под пальцами. Пальцем стал проводить вокруг соска, пока он не стал розовым и твердым. Он наклонился, взял сосок в рот, прикусил зубами.

Саманта застонала, обхватила руками его шею, прижимая к себе плотнее. Он отпустил одну грудь, оголил и стал целовать другую. Саманта трепетала и стонала под его руками. Оставив грудь, он проложил дорожку по ее шее и подбородку к распухшим и покрасневшим губам. Он снова разжал языком ей зубы, пробуя на вкус нектар ее рта. Он целовал ее снова и снова, а руки жадно скользили по мягкому душистому телу.

– Ты моя, котенок, моя, – бормотал он и говорил ей слова любви по-английски и на языке Чиянна. А губы и руки в это время ласкали и любили ее трепещущее тело.

Ее глаза загорелись, она прижалась к Нику. Он слегка ослабил объятия. Саманту шатало. Она упала бы, наверное, если бы он не подхватил ее под упругие ягодицы. Он приподнял ее и прижал к своей набухшей отвердевшей плоти. Потом наклонился, подхватил ее под колени и поднял на руки. Она обхватила его за шею, гладила волосы, покрывала лицо нежными, короткими поцелуями. Еще несколько мгновений, и она отдастся ему. Бог знает, что он слишком долго ждал этого момента. Он понес ее к кровати. И вдруг, словно вспышка молнии, перед ним возникла картина: полуобнаженная Саманта целует Джеффа. Кровь ударила в голову, он затрясся от гнева. Маленькая ведьма! Она ни за что не дождется его покорности. Он никогда не попадется ей в капкан. Никогда! Он вытянул руки и бросил ее на матрас.

Она лежала в растерзанном платье и изумленно смотрела на него. Глаза вновь наполнялись слезами.

– Ну, сладкая, вот тебе он – мой поцелуй! – мстительно прохрипел Ник. Весь дрожа от желания и ревности, подобрал вещи и выскочил из комнаты.

Сладость мести была настолько сильна, что у него улучшилось настроение. Он был весел и возбужден, чего не случалось с ним уже довольно давно.

Спускаясь по лестнице вниз, он стал насвистывать какую-то веселую мелодию. Теперь пусть целует и любит, кого хочет. Джеффа или Билли, ему наплевать. В одном он может поклясться точно – его и его поцелуи она никогда не сможет забыть.

Навьючив лошадь, он немного постоял, размышляя. Потом вернулся в кладовую. Приподняв потник, вытащил из-под него несколько свертков, вернулся в дом и постучал в дверь Розиной комнаты. Когда она открыла и впустила его, сказал:

– Тут у меня приготовлено кое-что. Я бы хотел, чтобы ты положила под Рождественскую елку, – он потупил глаза.

– На Рождество? – Роза удивленно подняла брови. – Ничего не понимаю, Никки. Почему бы тебе не сделать это самому?

Не глядя ей в глаза, он бросил свертки на стул, повернулся к экономке, обнял ее за плечи.

– Потому что на Рождество меня здесь не будет. Я еду на Высокую Месу и останусь там до весны.

– О Боже! На Высокую Месу? А что твоя жена? Она едет с тобой?

– Нет, я еду один, – резко ответил он, наклонился и чмокнул пожилую женщину в щеку. – Береги себя и… ее тоже, – и, прежде чем Роза смогла что-нибудь спросить у него, повернулся и вышел из комнаты.

– Ник!

Ник поднял голову: на лестнице стоял Джефф.

– Привет, Джефф! – весело сказал он. – Я как раз шел к тебе, чтобы попрощаться.

– Да, я видел твоих лошадей. Куда это ты собрался? – Джефф подозрительно смотрел на него.

– Я тоже хотел бы это знать, – Джейк приковылял из столовой.

– На Высокую Месу, проведу там зиму, – устало сказал Ник, ему надоело объяснять всем, куда он едет.

– На Высокую Месу? Какого черта ты там забыл? – возмущенно загудел старик. – А как же Саманта? А, ты хочешь бросить ее и подленько сбежать?

– Я думаю, это лучшее, что я мог бы для нее сделать, – спокойно ответил Ник.

– Маленькая девчонка любит тебя. Только вот почему, не знаю, – сокрушенно сказал Джейк. – Никогда еще в жизни не встречал более дубоголового малого, чем ты.

– Я недостоин ее, она заслуживает лучшей доли. Вот почему я решил уехать.

– Знаю, какой ты упрямый! Раз задумал, значит – сделал. Но считаю, что все это – глупость. А вдруг ты замерзнешь там?

– Береги себя, дед, – Ник стиснул рукой костлявое плечо. – Увидимся весной! – он толкнул дверь и вышел на крыльцо. Джефф шел следом за ним.

– Ну? – спросил Ник, взглянув на брата. – Плюнь ты на все, – добавил он. – Я вижу, ты готов запаниковать.

– Ник, я знаю, почему ты делаешь это. И считаю, что ты просто безмозглый дурак. Неужели ты ее совсем не любишь?

– Не знаю. Признаюсь тебе, что я все время хочу ее, но только любовь ли это? – он пожал руку брату. – Береги всех за меня. И себя тоже, – он потрепал Джеффа по щеке. – До весны.

Саманта лежала на кровати. В ее глазах стояли невыплаканные слезы. Она часто заморгала. Слезы внезапно высохли. Она была теперь возмущена и разъярена.

«Как он смеет так обращаться со мной? Будь ты проклят, Ник. Ты еще заплатишь мне за это».

Она сказала эту фразу в пространство пустой комнаты. Все ее тело ныло, но жаждало его прикосновений, оно томилось той сладостной тягучей болью, утолить которую мог только он. Он пообещал ей это утоление, но не дал…

Она стянула разорванное на груди платье, встала, пошатываясь, подошла к окну. Отодвинула в сторону кружевную штору.

Там, внизу, высокий стройный молодой человек в черной одежде вспрыгнул на коня. Чуть помедлил, прикурил сигару, взял в руки поводья другой лошади, груженной вьюками. Повернулся лицом к дому, посмотрел наверх. Увидел ее в окне. Сжал сигару ровными крепкими зубами, скривился в усмешке. Поднял руку, сорвал с головы шляпу, рисуясь перед ней, поклонился. Снова нахлобучил шляпу, понукнул коней и пустил их галопом. Он исчез из виду, ни разу не оглянувшись.

Саманта смотрела ему вслед. Сердце ее разрывалось. Она была растеряна, обижена, обозлена. Он бросил ее. Он не любит ее. Он не хочет ее.

Положив голову на подоконник, она долго смотрела на пустую дорогу. Страшное чувство одиночества, покинутости, ненужности захлестнуло ее.

Она больше не могла сдерживаться и горько заплакала. Потом подняла вверх крепко сжатый кулачок и прокричала, задыхаясь от рыданий:

– Ты дорого заплатишь мне за это, Ник Макбрайд. Клянусь, ты дорого заплатишь за все, – она обращалась туда, в ту сторону, куда он уехал. В горы.