Григорий Тарасюк не испытывал ровно никакого удовольствия от полёта на самолёте. Разумеется, он признавал его преимущества в скорости и потому пользовался авиацией почти во всех случаях, когда ему нужно было преодолеть пространство, превышающее несколько сот километров. Но признание преимуществ ещё не означает любви.

Если же говорить о любви, то больше всего на свете Тарасюк любил ходить пешком — во-первых, всё видно как следует, во-вторых, где захотел, там остановился.

Уже езда на поезде была для него сплошным огорчением — так хочется выскочить у какого-нибудь удивительного кургана или подозрительно блеснувшей осыпи в горах. Но вагон мчится мимо, мимо, мимо — видит око, да зуб неймёт.

А о самолёте что говорить. Тут даже око видит главным образом непроницаемый белый ковёр облаков, закрывающий всё, что есть интересного на земле.

Тарасюк посмотрел в круглый иллюминатор. В похожей на снежную пустыню верхней кромке облаков не было ни единого окна.

Тяжело вздохнув, Григорий снова принялся за иностранные журналы. В последнем аэропорту он радикально обновил их запас и теперь почти в каждом обнаруживал новые высказывания по поводу «странной», «бессмысленной», «сенсационной», «поражающей», «возмутительной», «антинаучной», «легкомысленной», «бьющей на эффект», «бредовой» и т. д. и т. п. гипотезы русского астронома Белова, на днях опубликованной в московской газете.

Вот и на первой странице парижского «Пти» пляшущие оранжевые буквы возвещали:

«БЕЛОВ ОШИБАЕТСЯ — ОНИ ПРИЗЕМЛИЛИСЬ НА ОЛИМПЕ!

Оказывается, ничто так не волнует науку, как десяток булыжников, подобранных в середине прошлого века в Аравийской пустыне. По мнению доселе никому не известного русского учёного Белова, эти камни оставлены гостями из космоса ещё в те времена, когда наши предки имели обыкновение спать на деревьях.

В ослепительном свете идей господина Белова становится совершенно ясным, что космические путешественники не могли ограничиться булыжниками в пустыне, а совершили на Земле ещё немало величественных деяний.

Спешим поделиться с нашими читателями последними открытиями в этой области. Мы убеждены, что беловская компания в конце концов осела на горе Олимп в Греции. Каждому, кто знаком с древнегреческой литературой, известно, что существа, населявшие Олимп, обладали техникой, какая нам — в двадцатом веке — и не снится. Они преспокойно летали по воздуху безо всяких воздушных шаров, самолётов и ракет, превращались по малейшему желанию в любое животное, а один из них даже умел пускать молнии, чему современные люди ещё не научились.

Впрочем, оговоримся. Кое-кто (не будем называть имен) и в наше время учиняет если не молнию, то во всяком случае гром, поражающий воображение недостаточно образованных читателей».

Тарасюк улыбнулся и взялся за следующий журнал, на этот раз — солидный венский еженедельник.

— Интервью с Зингером? — пробормотал он. — Это уже посерьёзнее.

«…Пионер германского ракетостроения доктор Зингер заявил нашему корреспонденту:

«Мне хотелось бы задать уважаемому господину Белову только один вопрос: потрудился ли он подсчитать, сколько энергии потребовалось бы для полёта с околосветовой скоростью на расстояние, отделяющее нашу Солнечную систему от других звёзд? Наши приближённые расчёты показывают, что для такого полёта нужно больше энергии, чем выработало человечество за всё время своего существования.

Если даже предположить, что разумные существа могут где-либо во Вселенной распоряжаться столь фантастическим количеством энергии, они несомненно найдут ей более рациональное употребление, чем посещение населённой дикарями маленькой планетки, заброшенной капризом природы на одну из пустынных окраин Галактики».

Читая это сердитое интервью, Тарасюк уже не улыбался.

Нет, не таким представлял он раньше знаменитого ракетчика. Ну, продал свой талант фабрикантам пушек, но за что же так уничижительно отзываться о своей Земле?

Значит, для вас, господин Зингер, посещение Земли нерационально… А что же рационально? На что бы вы потратили это «фантастическое количество энергии», если бы могли им распоряжаться? На какое-нибудь «сверхфантастическое» оружие?

Что и говорить, не перевелись ещё дикари на нашей маленькой планетке!

Григорий рассеянно продолжал перелистывать журналы, уже не останавливаясь на крупных заголовках с «космическим оттенком», как вдруг его взгляд наткнулся на знакомое имя.

Клайд? Профессор Френсис Клайд? Кому-кому, а уж ему-то должна была понравиться мысль о том, что Хирбетская пирамида построена гостями из космоса! Ведь он ещё в своей первой крупной работе о происхождении египетских пирамид указывал: их пропорции свидетельствуют о больших математических познаниях тех, кто возвёл эти диковинные сооружения. Ни в каких других памятниках архитектуры Древнего Египта и других близлежащих стран подобных свидетельств нет!

«Как знать, — подумал Тарасюк, — не Хирбетская ли пирамида натолкнула египтян на мысль о форме усыпальниц для фараонов?»

Однако маститый профессор не оправдал его надежд.

«…Меня просят сказать, что я думаю о так называемой гипотезе Белова, — писал Френсис Клайд. — Оставив в стороне вопрос о саммилитах, в котором я не считаю себя достаточно компетентным, должен, однако, заметить, что исследование одного-двух образцов никогда не может служить основанием для выдвижения истинно научной гипотезы. Что же касается Хирбета, то, очевидно, господин Белов был введён в заблуждение кем-то из своих молодых коллег-историков.

Историческая наука давно разобралась в секретах производства античных и ещё более древних цивилизаций. Мы отлично знаем, каким образом древние мастера откалывали от скал огромные глыбы. Они забивали в трещины деревянные клинья и поливали их водой. Клинья разбухали — и глыба отваливалась. Наши предки умели пользоваться и огнем — раскаляли камень докрасна, а затем поливали его водой. И камень лопался.

Так мастера Древнего Египта вознесли к небу гигантские гробницы фараонов — кстати, куда более грандиозные, чем небольшая пирамида в Хирбете.

В глубокой древности люди научились не только вытёсывать огромные глыбы, но и передвигать их на большие расстояния при помощи самых примитивных рычагов. Это искусство дожило до наших дней на острове Пасхи. Тамошние жители поднимали и опускали, перевозили с места на место гигантские каменные статуи, пользуясь такими же орудиями, какими пользовались тысячи лет назад их далёкие предки — создатели этих статуй.

К сожалению, я должен предположить, что прекрасная книга господина Хейердала «Аку-аку» осталась не замеченной автором гипотезы, иначе он не мог бы выступить со столь наивными утверждениями».

Тарасюк нахмурился. Неужели он действительно подвёл Матвея, подсунув ему эту пирамиду?

Но ведь между египетскими пирамидами и Хирбетской — огромная разница. Те сложены из отдельных плит — эта вытесана целиком. Идолы с острова Пасхи весят десяток-другой тонн, а Хирбетская пирамида — тысячи! Её нечем поднять даже сегодня!

— Прошу застегнуть ремни! — раздался голос стюардессы. — Приготовьтесь к посадке. Через десять минут наш самолёт прибывает в Бейрут!

Григорий швырнул журналы на полку, застегнул ремни и достал из внутреннего кармана бумажник, чтобы в последний раз проверить, в порядке ли документы.

Заграничный паспорт… Командировочное удостоверение… А это что за бумажки?

Тарасюк вытащил из кармана телеграммы, полученные в редакции сразу же после опубликования статьи Матвея. Серёгин дал их приятелю перед отлётом — «на дорожку»!

Он развернул бланки. На первом стояло:

МОСКВЫ ПЯТНАДЦАТОГО ПЯТЬ НОЛЬ-НОЛЬ

ПРОШУ ВКЛЮЧИТЬ СОСТАВ ЭКСПЕДИЦИИ ВТОРЫМ НОМЕРОМ ПЕРВЫЙ РАЗРЯД ЛЁГКОЙ АТЛЕТИКЕ ЗНАНИЕ ДРЕВНИХ ЯЗЫКОВ СОГЛАСНА ЛЮБЫЕ УСЛОВИЯ

МАЙЯ КРЕМНЕВА

«Сразу видно — наша!» — подумал Тарасюк. А вот вторая — тоже любопытная, хоть и явно «не наша»:

ЧИКАГО… СВЯЗИ ПОМОЛВКОЙ ДОЧЕРИ ЛИЛИАН ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ СТОИМОСТЬ ОЖЕРЕЛЬЯ ДВАДЦАТИ РОЗОВЫХ САММИЛИТОВ… УВАЖЕНИЕМ ДЖЕННИ ЮКЛИД.

А эта, наверное, дружеская шутка:

ВАША ПИРАМИДА ПЕРЕЕХАЛА ВПАДЕНИЮ ХРУСТАЛЬНОГО РУЧЬЯ ПЕРЛАМУТРОВОЕ ОЗЕРО ТЧК СЕДЫХ.

Самолёт сильно качнуло. Григорий спрятал бумажник в карман. Машина пошла на посадку.

Облака расступились, и внизу ярко заголубело море с белыми поплавками кораблей. По краю оно было оторочено блестящей каймой прибоя.

Но вот море наклонилось и ушло куда-то вбок, а прямо на самолёт стала наплывать крутая коричневая гора, покрытая тёмно-зелёными пятнами. Потом гора тоже наклонилась, и самолет начал проваливаться вниз.

Навстречу понеслась стайка белых домиков с красными крышами, потом несколько игрушечных труб с игрушечным клубящимся дымом, потом показался настоящий город — с многоэтажными домами, разноцветными жучками автомобилей и гусеницами трамваев.

Моторы перестали реветь. Совсем близко бешено помчалась серая бетонная лента посадочной полосы.

Через три часа маленький, видавший виды «додж» выскочил из города и понёсся вдоль небольшой горной речушки по направлению к горам, полукругом окаймлявшим горизонт.

— Не знаю, удастся ли проехать, — сказал шофёр, немолодой смуглолицый мужчина с точно такими же усами, как у Григория. — Я сделаю всё, что смогу, но господин не должен сердиться, если это не удастся. Я сразу предупредил господина, что на дороге в Хирбет стоят кордоны.

— Тайм из маней! Время — деньги! — объявил Тарасюк. — У меня мало времени. Поэтому вы получите вдвое больше, если приедем сегодня… А давно у вас тут осадное положение?

— Никакого положения нет, просто шофёры говорят: сегодня вечером лучше не езди, на дороге будут кордоны, — ответил шофёр.

— А почему?

— Сейчас никто не знает. А пройдёт неделя — все будет известно! Как с пещерами…

— С какими пещерами?

— А недели три назад на всех дорогах, которые ведут в Хирбетские горы… Да что там на дорогах — на всех тропинках появились жандармы! Стоят и никого не пускают. И стояли так дней десять. А знаете, в чем было дело? Оказывается, губернатору рассказали, что в горах есть пещера, а в пещере — клад, сто кувшинов золотых монет. Вот он и приказал оцепить горы и никого туда не пускать, а сам вызвал из Америки самых лучших сыщиков…

— Ну и как — нашли клад?

— Конечно, нашли! Если бы не нашли, так до сих пор никого не пускали бы в пещеры.

— А сейчас пускают?

Шофёр утвердительно кивнул.

— И вы сами тоже там были?

— Конечно! Все были!

— И нашли что-нибудь? Хоть одну золотую монетку?

Шофёр только усмехнулся,

Дорога влетела в горы и пошла выделывать замысловатые петли. Ещё пять или шесть раз на поворотах открывалась голубая гладь моря, а потом машина помчалась в узком туннеле между скалами. Время от времени туннель превращался в неширокую долину, а склоны становились более покатыми. Среди тёмной зелени листьев розовели незнакомые цветы.