Я смотрю на больного Дарклинга, лежащего на каталке. У меня голова идет кругом.
— Яд Бастет вызывает превращение в Разъяренных, — выпалила я, не веря в то, что говорю.
Все пялятся на меня, даже Дарклинги на больничных койках.
— О чём ты говоришь? — спрашивает Эш.
— Думаю, Золотой Дурман заражен ядом Бастет, — предполагаю я.
— Но в этом нет никакого смысла, — говорит Эвангелина. — Яд Бастет токсичен для Дарклингов. Он мгновенно их убивает. Мы бы не смогли прожить достаточно долго, заразившись вирусом Разъяренных.
— Прожили бы, если бы яд чем-нибудь разбавить. Например, Дурманом или кровью, — мрачно говорит Эш.
— Это объясняет, почему Разъяренные страдают от некроза, — робко добавляю я, вспоминая то, о чем прочла в музее о Бастет. Их яд содержит плотоядных бактерий, Вибоио некрозис, которые вызывают отмирание тканей.
Ужасная мысль приходит мне в голову. Первые Дарклинги, заразившиеся вирусом Разъяренных, были из тех, кто был отправлен в концентрационные лагеря во время войны. Неужели Стражи тестировали эффект яда Бастет на Дарклингах уже тогда? Значит, так они и обнаружили, что яд вызывает появление вируса Разъяренных впервые?
Эш поворачивается ко мне, его лицо встревожено.
— Откуда ты знаешь, что Золотой Дурман был отравлен ядом Бастетов?
Я прикусываю губу.
— Говори! — требует он.
— Эш, пожалуйста... — мой голос дрожит.
— Это дело рук Эмиссара, верно? — говорит Сигур. — Она догадалась, что мы протестировали Кровь Синт-1 на наличие ядов и ей пришлось найти другой способ, чтобы заразить нас. Значит, они создали Золотой Дурман и раздали его в притоны...
— Люди становились носителями инфекции и передавали её Дарклингам, которые питались ими, — заканчивает Эвангелина мысль. — Кроме того Золотой Дурман убивает и людей тоже. Поэтому Эмиссар пыталась повесить эти смерти на нас.
Эш испускает страдальческий звук, словно раненый зверь.
— Эш, мне жаль, — говорю я.
— Почему ты мне не сказала? — спрашивает он.
— Я пыталась сказать тебе сегодня утром, потом вернулся Себастьян и...
— Нужно было получше пытаться! — огрызается он.
Сигур рычит на меня:
— Они умышленно отравили нас. Они убили Аннору.
У меня едва ли есть возможность как-то отреагировать на это, потому что Сигур хватает меня за горло, крепко его сжимая.
— Мне следовало бы бросить тебя на растерзание Разъяренным, — говорит он.
— Нет, пожалуйста! — задыхаюсь я, вцепляясь в его руки.
— Отпусти её! — требует Эш.
— Имей сострадание, Сигур! Она всего лишь дитя, — вступается преподобный Фишер.
— Её мать убила наших детей! О чем ты говоришь?! Око за око! — говорит ему Сигур.
Дарклинги в палате воют в унисон и это ужасный кровожадный звук.
— Если ты её убьешь, я никогда тебе этого не прощу. Моя мама никогда бы не позволила бы тебе сделать это. И ты это знаешь, — говорит Эш.
Кажется, это задело невидимую струну в сердце Сигура. Он бросает меня, и я тяжело опускаюсь на землю. Преподобный Фишер поднимает меня на ноги.
— Тебе нужно уйти, — говорит мне Эш, голос у него холодный и отстраненный.
— Эш, мне жаль. Прошу тебя, прости меня, — говорю я.
— Просто иди, пока Сигур не передумал, — отвечает он.
Преподобный Фишер тащит меня из комнаты.
— Отпустите меня! — протестую я. — Мне нужно вернуться.
— Не глупи, дитя. Они убьют тебя, — наставляет он.
В данный момент он очень похож на Эша. Раньше я этого не замечала, так как его лицо было скрыто растрепанной бородой. У них одинаковая форма глаз, одинаковые приподнятые скулы, тот же прямой нос. Трудно не слушать его, когда он так сильно напоминает мне Эша.
Мы плывем на лодке назад к трущобам у выхода Пограничной стены. Охранники провожают нас к воротам, держа меня за руки с большей силой, чем это было необходимо. Новости распространяются в округе со скоростью лесного пожара. Я слышу их бормотание друг с другом. Мне не понятно, о чем именно они говорят, но ярость в их голосе отчетливо слышна. Они плюют в мою сторону, когда я прохожу мимо. Железные ворота распахиваются, и меня выбрасывают через них, словно мусор. Преподобный Фишер остается внутри.
Я пристально вглядываюсь в ворота, молясь, чтобы Эш вышел оттуда следом за мной. Пожалуйста, пусть это не станет концом. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Но ворота остаются запертыми.