Тёмные мощёные улицы мертвенно тихи, когда я шагаю домой, но это нормально в это время суток. Нужно быть самоубийцей или сумасшедшим, чтобы шариться в темноте после наступления комендантского часа. Я пока ещё не решил, кто я: псих или мне просто надоело жить.

Я спешу домой, понимая, что вряд ли сегодня вечером нарвусь на неприятности, но не хочу искушать судьбу. По обе стороны от меня в темноте растворяются дома из шлакоблочного кирпича, которые все ещё стоят обгоревшими после прошлогоднего артналёта, разрушившего город.

Я не могу удержаться и провожу пальцами по мягкому пеплу, покрывающему стены домов, от чего моя коже чернеет. Чёрный. Это цвет моего здешнего мира: чёрные улицы, чёрные здания, чёрные небеса. Везде один сплошной чёрный. Я уже почти и забыл, какие ещё есть цвета.

В памяти всплывает голубоглазая девчонка из Стражей, и моя грудь сжимается. Что же случилось там под мостом? Клянусь, я почувствовал как моё сердце... что? Забилось? Я смеюсь. Какая дурацкая мысль; моё сердце за всю мою жизнь и на миллиметр не сдвинулось. Оно просто безжизненно сидит у меня в груди. Должно быть, это какая-то гадость, которая попала мне в кровьот одурманенной девчонки. Должно быть, это всё и испортило. Ну да, вполне возможно. Я не могу позволить себе надеяться.

Надо мной, на крышах, высятся цифровые экраны размером с рекламные щиты, оглядывая окрестности столетних зданий готической архитектуры. Экраны передают непрерывную видеозапись из ЭсБэЭн, правительственной сети. Они показывают только сообщения пропагандистского характера, объявления и новости, продвигающие правительство Стражей.

Из мониторов гремит женский голос:

— А теперь прослушайте сообщение от нашего правительства.

На экранах появляется пара пронизывающих серебристых глаз. Я мгновенно узнаю их. Они принадлежат Пуриану Роузу — духовному лидеру и главе Соединённых Штатов Стражей. Сообщение строкой бежит внизу экранов: Его Всесилие видит всех грешников.

По моему телу пробегают мурашки, и я ускоряю шаг. Я инстинктивно прихожу к Городской Окраине и замираю, как вкопанный. Почему я всегда в конечном итоге оказываюсь здесь, даже если не хочу этого? Я смотрю на Пограничную стену, каменная стена высотой в тридцать футов увешана плакатами Пуриана Роуза, призывающими голосовать за его Закон. Стена разделяет город надвое, отделяя людей от Дарклингов. Уйдёт весь день, если вы решите обойти стену по всему периметру, — она обхватывает всё гетто Дарклингов, известное как Легион, крупнейшим в Соединённых Штатах Стражей. В каждом городе девяти мегаштатов СШС есть огороженные гетто, такие же, как наш, держащие Дарклингов отдельно от людей.

За Пограничной стеной есть ещё одна стена, поменьше, вся утыканная шипами и обмотанная колючей проволокой, а за ней... моя семья. Там живут все мои родственники Дарклинги: тёти, дяди, кузены. Я отворачиваюсь, не желая сегодня вечером иметь дело с этим и выбираю дорогу домой подлиннее, к Высотке. Район в северной части города, где проживают беднейшие горожане.

В Блэк Сити пять больших районов: Высотка, Парк, Кратер, Легион и Узел, где располагается штаб-квартира Эмиссара. Общие количество Эмиссаров — девять, по одному на каждый мегаштат, и наш Эмиссар — худший. Отстойно, что она вернулась в город; было гораздо лучше, когда она была эвакуирована в Центрум во время воздушных налётов в прошлом году.

Я ныряю под забор из колючей проволоки, который окружает Высотку. Этот забор — довольно сомнительная попытка оградиться от Разъярённых, которые перелазят через Пограничную стену. Это одичавшие Дарклинги, заразившиеся смертельным вирусом C18, и они бродят по улицам, охотясь на тех, кто оказывается достаточно глуп, разгуливая после наступления комендантского часа. На таких идиотов, как я.

Я украдкой ступаю по мощёным сонным улицам, тускло освещённым масляными лампами, которые чадят, следуя своей обычной дорогой домой. «Высотка» получил своё название благодаря сотне высотных многоквартирных зданий, которые преобладали в городе. Правительству Стражей пришлось в спешном порядке возвести несколько жилых домов после бомбёжки Блэк Сити, но они не собирались возвращаться, чтобы закончить начатое. Несколько зданий уже разрушались, угрожая рассыпаться от малейшего прикосновения. Шесть месяцев назад одно здание развалилось и погубило сотни людей. Об этом даже не сообщили в новостях ЭсБэЭн. Всем плевать на нас.

Я подхожу к двум заброшенным многоэтажкам, которые склонились друг к другу, словно спящие великаны. В щели между ними стоит старая церковь: её серые каменные стены душит плющ, колокольня слегка накренена. Дом. Возле церкви растёт с десяток яблонь, которые так и ломятся от спелых красных плодов. Эти деревья посадила мама, чтобы кладбище не выглядело таким мрачным. На камне сидит миссис Бирт — рыжая полосатая кошка, которая шипит на меня, когда я прохожу мимо. Я рычу в ответ, и она даёт деру.

Я чуть прибавляю ходу, а потом останавливаюсь. Волоски на моей шее встают дыбом. Я всматриваюсь в темноту в поисках движения, но ничего не вижу. Ха. Должно быть, я себе просто напридумывал. Я добираюсь до входной двери и хмурюсь. На темной деревяшке свежее граффити — только два слова, написанных большими буквами: ПРЕДАТЕЛЬ РАСЫ. Буквы не очень чёткие в тех местах, где папа пытался соскрести слова. Я вздыхаю и вхожу внутрь.

Папа сидит на одной из церковных скамеек и ждёт меня. Кажется, с того времени, как я утром ушёл из дома, он постарел ещё на год. Его густые каштановые волосы стали ещё седее у висков, борода ещё неряшливее, а голубые глаза поблекли ещё больше. Сложно поверить, что это всё тот же мужчина, который заставляет маму хихикать будто школьницу, просто улыбаясь ей.

— Где ты пропадал? — спрашивает он.

— Снаружи, — отвечаю я.

— Где твоя куртка?

— Потерял, — отвечаю я, что с формальной точки зрения неправда. Я знаю наверняка, где она: под головой у одурманенной. Возможно, я завтра завернусь под мост и погляжу, не оставила ли она её там. Я любил свой мундир, он достался мне от легионера Дарлинга из Освободительного отряда, сражающегося за свободу, ещё во времена войны, как раз перед тем, как был схвачен Ищейкой.

Я прохожу мимо отца к тесной комнатёнке в задней части церкви. К двери, запертой на висячий замок, которая ведёт вниз, в склеп, прислонена проржавевшая старая раскладушка. Папа иногда спит на ней, когда не спускается в склеп, что бывает не очень часто. Мне кажется, он уже неделями не видел дневного света,— наверное, с тех самых пор, как она вернулась. Я поворачиваюсь спиной к двери склепа, даже не взглянув на неё, не желая думать, что скрывается за ней.

Остальная часть комнаты занята маленьким столом и кое-какой кухонной утварью. В комнате грязно. Грязь повсюду. Она на стенах, на тарелках. На всех поверхностях. На полу стоит несколько ящиков, доверху заполненных консервами; пожертвования от местных жителей для раздачи на нашей очередной благотворительной организации. Вокруг кухонного стола три стула: один для отца, другой для меня, а третий никто не занимал вот уже восемь лет. На спинке последнего висит меховое манто из волка, которое папа подарил матери в день их свадьбы.

Я беру манто и прижимаюсь носом к серебристому меху. Я почти верю, что могу почувствовать аромат лилий Кальдера, запах времён, которые были гораздо счастливее нынешних. В моей груди возникла знакомая боль, и я осторожно возвращаю пальто обратно.

На загромождённом столе гора счетов. Я беру их в руки, а мой разум возвращается к девчонке из Стражей. Как там охранники называли её? Натали.

Я уныло просматриваю счета, стараясь сосредоточиться на других вещах, но моё настроение ухудшается с каждой новой красной буквой. Мне нужно разжиться новыми клиентами, чтобы оплатить это, и от этой мысли меня тошнит. Ненавижу подкарауливать детей у своей школы и подсаживать на Дурман, но у меня нет выбора. Либо это, либо выгонят на улицу. В Блэк Сити это смерти подобно.

— Ты собираешься рассказать мне, где был? — спрашивает отец, когда входит на кухню.

— В библиотеке. Надо было вернуть кое-какие книги, — самозабвенно лгу я.

— Ты рисковал быть схваченным после наступления комендантского часа, только из-за того, что тебе надо было вернуть книги?

— Ну, что тут скажешь? Библиотека дерёт просто астрономические штрафы.

— Библиотека сгорела ещё на прошлой неделе.

Вот блин.

— Господи, Эш, если тебя схватят после наступления комендантского часа...

— Да знаю я.

— Тебе следует быть ещё осторожнее. Ищейки снуют по всему городу, особенно теперь, когда Эмиссар вернулась.

Ему не нужно напоминать мне об этом. После того, как Эмиссар эвакуировали в прошлом году, в городе, чтобы его контролировать, были оставлены только основные силы полиции (охрана Стражей). Теперь она вернулась, чтобы начать переговоры с Легионом о расширении своих владений, а город кишит Ищейками — специально обученными людьми, чтобы охотится только за одним: за Дарклингами.

Я бросаю счета на стол.

— Я добываю для нас деньги. Кто-то же должен всё это оплачивать!

Папа щурит свои голубые глаза и смотрит на меня:

— Чем ты занимался?

Я потираю тыльную сторону шеи.

— Я же говорил тебе, больше не связываться с Дурманом! — кричит отец. — Что, если они схватят тебя? Честно говоря, порой мне кажется, тебе хочется, чтобы тебя убили.

Мой рот кривится.

— Хочешь умереть? — папа упорствует и говорит напыщенно.

— Я уже мёртв.

— Только то, что твоё сердце не бьётся, не означает, что ты мёртв.

— Ты не понимаешь, — быстро отвечаю я. — Ты себе представить не можешь, каково это — быть уродом. Куда тебе? Ты же человек; ты совершенно не такой, как я.

У отца есть бьющееся сердце, а у матери даже целых два. Однако ж, мне по какой-то причине не досталось ничего, кроме холодного камня в груди. Не имеет значения, сколько раз он пытается объяснить мне — моё сердце не бьётся, потому что ему не нужно этого делать, мою кровь питают и насыщают кислородом симбиотические простейшие; просто это один из удивительных побочных эффектов смешивания человеческой и дарлинговской ДНК — это не имеет никакого значения. Я ведь всё-таки чудовище.

— Я не хочу, чтобы ты впредь выходил ночью, — говорит он.

Я раздражённо вздыхаю.

— Эш, я серьёзно. Мне не хочется, чтобы какая-нибудь Ищейка рыскала тут и задавала вопросы.

— Ладно, ладно, — бормочу я.

Папа идёт к шкафу и достаёт конверт.

— Это пришло по почте, — спокойно говорит он.

Отец протягивает мне конверт. Внутри брошюра и медный браслет. Я просматриваю содержимое листовки: ЗАКОН О РЕГИСТРАЦИИ ДАРКЛИНГОВ ПО ПРИКАЗУ ПУРИАНА РОУЗА, главы Соединённых Штатов Стражей: Граждане Дарклинги, проживающие на территории Стражей, обязуются постоянно носить идентификационные браслеты. Невыполнение карается смертью.

Я рассматриваю браслет. На нем выгравирован текст:Эш Фишер #000121 Собственность Гарольда Фишера, Церковь Плюща, район Высотка.

Я глубоко вздыхаю.

— Они же это не серьёзно. Я ведь не пёс какой! Я не могу быть ни чьей собственностью.

— Прости, сынок, — говорит отец, не в силах посмотреть мне в глаза. — Только пообещай мне, что оденешь его. Не хочу, чтобы ты попал в какие-нибудь неприятности.

Я сглатываю, пряча подальше свою обиду, и надеваю браслет, не желая давать отцу ещё причин для беспокойства из-за меня. Я прикрываю браслет рукавом, но всё равно знаю, что он там. Это унизительно. С разницей всего каких-то несколько минут я перестал быть чьим-то сыном и стал домашним питомцем.

— По крайней мере, так Ищейка не примет тебя за одичалого Дарклинга, — говорит отец напряжённым голосом.

— Ага. Слушай, да фигня это всё; это всего-навсего браслет, — упоённо лгу я, только до конца всё никак не разберу, ему или себе.

Я бросаю взгляд на дверь, ведущую в склеп.

— Она ела? — интересуюсь.

Отец качает головой.

— Я ждал тебя.

Я иду к холодильнику и вытаскиваю из него пакет с синтетической кровью, первая положительная — Кровь Синт-1. Стражи создали её в очень короткие сроки, сразу же после войны, лет восемь назад, чтобы накормить Дарклингов, которые были насильно переселены в огромное гетто за новой возведённой Пограничной стеной. Тем, кто поудачливее, удалось благодаря подкупу и торгам выбить себе место в гетто — в Легионе, понимая, что это их лучшая возможность выжить. Остальных отправили в «миграционные лагеря» в Бесплодных землях. Теперь единственные Дарклинги, которых можно встретить, находятся по эту сторону стены: несколько горничных, обученных вести хозяйство, кое-какие нарушители границ, скрывающиеся в благополучных домах организаций — «Люди за Единство», одичалые Разъярённые, да я. Последний оставшийся полукровка в Блэк Сити.

Папа идёт к раскладушке и отпирает висячий замок на двери. Мы молча спускаемся вниз по каменным ступенькам. В склепе стоит вонь смерти и разложений. В центре комнаты стоит потрёпанное кресло с брошенной на подлокотник книгой. Я заставляю себя смотреть на создание, которое сидит, сгорбившись, в углу комнаты.

Она шевелится.

Мои руки сильнее сжимают мешок с кровью.

— Я тут... — я откашливаюсь, прочищая горло, которое пересохло. — Я принёс тебе кое-что на ужин.

Тварь рычит и дёргает цепи, которыми прикована к стене. Я ставлю пакетик с кровью на пол и пинаю его к ней. Она хватает его, рвёт, слизывает кровь с пакета своим чёрным языком и жадно пьёт, разбрызгивая кровь по своему практически сгнившему лицу, обнажая длинные изогнутые клыки.

Я сажусь в кресло, наблюдаю с безопасного расстояния. Вирус Разъярённых не передаётся воздушным путём, но я по-прежнему подвергаюсь риску, если она укусит меня. В уголки моих глаз набегают слезы, и я сердито смахиваю их. Отец прав. Мы должны быть осторожнее с Ищейками, которые наводнили город. Я смотрю на существо.

Они не должны знать о маме.