Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения и не распространять его на зарубежных сайтах. Спасибо.

Натали Ричардс

Шесть месяцев спустя

Автор: Натали Ричардс

Книга: «Шесть месяцев спустя», 2016

Оригинальное название : Six Months Later by Natalie D. Richards, 2013

Перевод: Елизавета Щедрина (главы 1–2), Анна Соковнина (главы 3-33)

Редактирование: Виолетта Потякина (главы 1–2), Екатерина Кузнецова (главы 3-33)

Бета-вычитка: Инна Тихонцева

Русификация обложки: Яна Сухинина

Переведено для группы : https://vk.com/dreamandrealisalive

Любое распространение и копирование без ссылк и

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Глава 1

Я сижу рядом с кнопкой пожарной тревоги, а моя лучшая подруга буквально сгорает в огне. Ирония или божественное вмешательство? Я почти чувствую металлическую ручку под своими пальцами. Мне кажется, она даже шепчет моё имя.

Заманчиво. Одним быстрым движением руки я могу превратить эту школу в эвакуационное безумие.

И кошмар Мэгги тут же закончится.

Она стоит у доски и нервно сглатывает. Бледная и трясущаяся, как листок бумаги в её руках.

— Социальное давление и изоляция, с к-которыми сталкиваются м-медбраты…

Нет, я не могу позволить ей так страдать!

Мэгги трясёт головой, пытаясь отделаться от страха, и неуверенно улыбается.

— Простите.

— Всё в порядке, — заявляет миссис Корвин, дёргая висящий на шее кулон в виде кошки, — нет никакой причины, чтобы бояться.

Она думает, что заикание связано со страхом? Разве учителя не должны знать о проблемах с речью и прочей подобной чуши? Хотя что ещё можно ожидать от женщины, у которой на рабочем столе стоит рамочка с фотографией её обожаемого сиамского кота — мистера Усатика?

Мэгги вздыхает.

— Социальное д-давление и изоляция, с которыми сталкиваются м-ме-медбраты в преимущественно ж-женском деле, — это мощный аргумент в п-по-пользу… — Она вновь краснеет и замолкает.

Сзади кто-то сдавленно хихикает.

— Продолжай, Мэгги, — говорит миссис Корвин. Опять.

Всё, я сделаю это.

Сбоку от меня Блейк Таннер двигает свой стул. Я знаю это частично оттого, что у меня хорошо развито боковое зрение, но по большому счёту из-за того, что во мне есть тонко чувствительный «Блейк-радар». Я колеблюсь, вдыхая свежий аромат его одеколона и искоса наблюдая, как он пальцами настукивает какой-то ритм.

Моё лицо горит. Я не могу сделать это, пока он сидит так близко. Я абсолютная невидимка для этого парня! И сейчас я действительно собираюсь привлечь его внимание. Но чем? Нажатием кнопки пожарной тревоги? Да, уверена, это будет замечательным посланием парню, который состоит в ученическом совете с восьмого класса.

Мэгги отбрасывает назад волосы и пытается закончить свою мысль.

— Это мощный аргумент, г-говорящий о с-с-сексизме против мужчин. По большому счету, он в-возникает в рез-з-з…

Лицо Мэгги быстро меняет оттенки: из нежно-розового в пунцовый. На задней парте, уже не таясь, смеются Тайлер и Шеннон. Я чувствую, как мои глаза начинают наполняться слезами. К черту всё! Более ни одной минутки, ни одной секундочки я не собираюсь это терпеть.

Вслепую я шарю рукой по стене в попытках найти заветную кнопку. Пальцы натыкаются на что-то холодное и металлическое. Бинго! Две секунды, и унижение прекратится.

Блейк откашливается, и я прикусываю губу. Неужели он смотрит на меня?

Что со мной не так? Конечно же, он не смотрит. Я невидимка.

Оборачиваюсь, потому что чувствую на себе чей-то взгляд. Адам Рид. Сидит, согнувшись над своей партой. Длинные тёмные волосы отчаянно взывают о паре ножниц.

Адам приподнимает одну бровь, полуулыбкой спрашивая, чего же я жду. У меня нет ответа на этот вопрос, поэтому я лишь резко нажимаю на кнопку пожарной тревоги. А затем я просто говорю «Прощай» своему первому году в школе без наказаний.

***

Мэгги ждёт меня около директорского офиса. В руках у неё пара разноцветных тетрадей, а пшеничного цвета волосы скручены в узел, поддерживаемый карандашом.

Едва закрывается дверь, она подлетает ко мне с сердитыми восклицаниями:

— О чём ты думала? Тебя же м-могли ис-сключить!

Я закидываю на плечо рюкзак и насмешливо машу ручкой нашему школьному секретарю — миссис Лав. Мэгги хватает меня за рукав, и мы выходим в школьный коридор. Здесь всё как обычно: ученики хлопают дверцами шкафчиков и отчаянно набирают сообщения в своих телефонах.

Кто-то свистит, а Коннор даже поднимает вверх два больших пальца:

— Пожарная безопасность — превыше всего!

Холл разражается аплодисментами и улюлюканьем. Я краснею, но раскланиваюсь и машу рукой.

Мы уже спускаемся по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, когда Мэгги вновь начинает разговор.

— Так что случилось, Х-хлоя? Всё очень п-плохо?

— Неделя внеурочной работы и лекция про связь моего интереса к психологии с моим поведением.

Мэгги отворачивается и, я готова поклясться, кусает свой язык.

Я знаю этот вид. Сейчас она пытается сказать что-то, дабы не обидеть меня.

— Плюнь. Ничего страшного.

Она тяжело вздыхает.

— Послушай, Хлоя. Я знаю, ты х-хочешь помочь мне, но уже пора п-подумать о самой себе. Иногда это выглядит так, будто ты избегаешь своих желаний.

Я пытаюсь сделать вид, что меня нисколько не задели эти слова.

— Зато не так, будто я боюсь показаться доброй, Мэгз.

Она просто смеётся и берёт меня за руку.

— Однажды ты спрыгнула с моста на спор. Это доказывает, что ты вообще ничего не боишься. Также это доказывает, что ты б-безумная.

— Смотри!

Я задерживаю дыхание, когда мы проходим мимо питьевых фонтанчиков очень близко к последним шкафчикам в коридоре. Просто очередное ничем не примечательное место нашей школы, за исключением одного. Это «Зона Блейка».

Словно по команде, он закрывает свой шкафчик и предстает перед нами высоким, популярным королём этого одинокого холла. Он смеётся над шуткой, которую я не слышу. У него идеальный смех, который обнажает его идеальные зубы и идеальное что угодно.

Я вздыхаю.

— Блейк выглядел… разочарованным?

Мэгги округляет глаза и смотрит на меня.

— Знаешь, я в последнюю очередь думала о выражении лица Блейка во всём этом хаосе и эвакуационной панике.

Блейк снова смеётся, и я чувствую, что мои щёки горят.

— Да, верно. Прости.

— Хочешь, я подойду и спрошу у него? — хитро ухмыляется она.

Я вжимаюсь обратно в стену с долгим протяжным вздохом.

— Как получилось, что я не могу разговаривать с парнями? Я прыгун с мостов, нажиматель пожарных тревог…

— Голый бегун, — добавляет подруга.

— Это было всего один раз! И, формально, я была в нижнем белье. Но как получилось так, что ты — королева всех школьных отличников, — лучше в этом деле, чем я?

— В з-заикании есть свои плюсы. Н-никто не видит, когда я в-волнуюсь. Кстати, иногда ты тоже разговариваешь с парнями.

Я не могу оторвать глаз от рубашки-поло Блейка и его чуть волнистых волос.

— Да, конечно. Но только не с этим.

— С-слушай, мне нужно в класс. К слову, ты заходила утром в офис забрать результаты своего тестирования?

Я шлю ей самую очаровательную и самую беззаботную улыбку.

— О Господи, нет. Забыла. Зато я записалась на Академический оценочный тест, о котором ты мне говорила.

— Но как ты умудрилась з-забыть про результаты?

— Да кому они вообще нужны?

Она смотрит на меня, недоуменно моргая.

— О, каждому колледжу, в который ты будешь подавать документы.

— Да. Верно. Но у меня ещё есть возможность их исправить.

Глаза Мэгги начинают темнеть. Дурной знак.

— Исправить? Насколько они плохи?

— Ну, я… — Звенит долгожданный звонок, спасающий меня от очередной лжи. — Ой, какая неожиданность. Мне пора бежать. Внеурочные занятия и всё такое. Да, такая я. Учиться, учиться и ещё раз учиться!

Я проскальзываю в дверь и слышу за собой встревоженный голос подруги:

— Теряешь время, Хлоя.

Её слова определённо резонны. У меня есть шесть дней на то, чтобы переписать свой тест на оценку, которая не позволит мне остаток жизни отделять тухлые яйца от свежих в «Обеде у Трикси». Эта безотлагательность должна вдохновить меня на использование каждой минуты внеурочных занятий с пользой для моих оценок.

Я открываю свои записи по биологии, но всё это настолько клеточное и генетичное, что мои глаза тяжелеют уже на третьей строке. Почему я не могу делать всё сразу?

Все вокруг работают в полную силу. Даже Алексис, которая весь год читала «Vogue», пряча его между учебников. Вполне очевидно, что я здесь единственный лентяй.

Возможно, я бы стала просто потрясающей официанткой! Исключая тот факт, что я совсем не хочу становиться ею. Я знаю, кем хочу быть, и эта профессия не включает в себя подачу картошки фри голодным дальнобойщикам.

Она включает докторскую степень в психологии.

Как я собираюсь преодолеть двенадцать лет в колледже, если я даже не могу преодолеть свой сон сейчас?

Слишком плохо, что нельзя сделать карьеру, обучая детей тому, как спать на уроках, чтобы преподаватели не заметили. О, я могла бы стать замечательным педагогом в этом!

Солнечный луч скользит по моей парте. Он будто говорит: «Поспи, Хлоя». Я наклоняю голову, рассматривая, как солнце окрашивает золотом мои пальцы. В конце концов, у меня на подготовку есть целые выходные. А ещё сегодня вечером курсы по подготовке к экзамену. Так какой вред может принести маленький подросток, решивший немного вздремнуть?

Поэтому я кладу голову на парту и закрываю глаза. Я подумаю о недостатке дисциплины позже, когда прозвенит звонок.

Но он не звенит.

Нет ни единого звука, который мог бы разбудить меня. Лишь холодное сосущее чувство внутри. По позвоночнику бегут мурашки, и сердце вдруг меняет ритм. Пропускает один удар. Потом второй.

И я знаю, что-то здесь чертовски неправильно.

Глава 2

Очень страшно открывать глаза, но я это делаю.

Темнота сжимает в свой кулак. И ещё в полудреме я знаю, что это неверно, неправильно. Часто моргаю, ибо всё кажется игрушечным: темнота, комната и даже я.

Сон. Должно быть, это ещё сон.

Снаружи жуткая темнота. Постойте, сейчас не может быть так поздно!

Или может?

За окном угадывается синевато-серое небо. Я вижу летящие белые хлопья, словно блестки на бархате.

Что это? Цветы? Пыль? Нет. Просто снег.

Снег?

Я вскакиваю со стула, слышу, как в полнейшей тишине скрипят его ножки. Я одна. Кожа покрывается мурашками от пустоты кабинета.

Часы над доской показывают половину десятого вечера. Мистер Бринделл, которого я никогда не видела не стоящим у доски, исчез. Я оглядываюсь, понимаю, что исчез не только учитель. Все исчезли. И всё исчезло. Книги, бумаги, рюкзаки. Я нахожусь в животе скелета, который раньше назывался классом.

Паника охватывает меня с ног до головы, расшатывая каждый нерв.

Нет.

Нет, этого не может быть. Страшный сон. Ошибка.

Я напряженно всматриваюсь в окно. Но снег отказывается превращаться во что-либо иное. Он тяжело падает на коричневую траву, прилипает к тонким веткам голых деревьев.

Где деревья? И где, чёрт побери, это долбанное солнце?!

Пожалуйста, разбудите меня! Мне очень нужно проснуться!

Нет, я не сплю. Я чувствую это всеми косточками. Моё сердце кричит «Кошмар!», но мозг упрямо доказывает, что всё происходит на самом деле.

Я прикасаюсь рукой к стеклу и тут же резко подношу её ближе к глазам в полнейшем недоумении. Мои ногти… они грязные. Я вижу чёрные полумесяцы грязи под каждым ногтем. Грязь даже на пальцах.

Ладно, это уже чересчур страшно. Как в каком-то ужастике. И я должна выбраться отсюда. Прямо сейчас.

Я оглядываюсь в поисках рюкзака, но его нигде нет. Исчез и мой полосатый сарафанчик, в котором я была с утра. На мне чёрный свитер и джинсы. Ощущение мягкой пряжи заставляет мой желудок перевернуться. Это неправильно. Здесь всё неправильно!

Обнаруживаю в карманах джинсов свои ключи и телефон. Слава богу. Я быстро достаю его и включаю.

Экран зажигается, и я ввожу пароль. Мир снаружи кричит о своей неправильности, но эти привычные и знакомые движения успокаивают меня, дарят некую защищенность.

Я отхожу подальше от окна и невозможного снега, мои пальцы бегают по клавиатуре телефона.

Так, что теперь? Позвонить родителям? Но они подумают, что я сошла с ума. Возможно, даже поместят в психиатрическое отделение больницы милосердия, чтобы предотвратить другие неожиданности. Нет, родителям я точно звонить не буду.

Мэгги.

Мой экстра-вызов на неё не работает. Нетерпеливо просматриваю последние звонки, но её среди них нет.

Невозможно. Я не могу прожить и десяти минут без сообщения или вызова Мэгги с тех пор, как в девятом классе у нас обеих появились мобильные телефоны.

Я продолжаю листать список звонков и всё больше убеждаюсь, что это не мой телефон. Потому что этот список просто не может принадлежать мне! Наконец на седьмой и восьмой странице я нахожу пару звонков маме на мобильный и домой, но не Мэгги.

Смотрю, когда сделан последний вызов. 10 ноября, 18.32.

10 ноября? Я читаю это снова и снова. Остальные звонки тоже датируются этим месяцем.

Реальность больно бьет меня под дых, сообщая ужасную и неумолимую правду. Я спала шесть месяцев. Кома, или что-то ещё. Так или иначе, я потеряла полгода своей жизни.

Но это тоже не может быть правдой. Они же не могли меня бросить в этом кабинете. Я была бы сейчас в больнице, среди жизнеобеспечивающих аппаратов и заботливых медсестер. Но если я не спала… тогда что это?

Амнезия?

Может быть, у меня что-то типа туберкулёза? Или малярии. Без каких-либо определённых причин не бывает амнезии. Но что это ещё может быть? Меня захватили инопланетяне?

Передо мной медленно начинает открываться мрачная вероятность. Одно слово, четыре слога. И бесконечная река унижения.

Безумие. Должно быть, это безумие.

В том году я достаточно наслушалась шёпота за своей спиной. Я видела это и на лицах, меняющих выражение с сочувствия до презрения, которые смотрели на меня, как на «проблемную девочку». Но лучше быть проблемной, чем ненормальной.

Нормальные люди забывают, что они ели на завтрак. Или имена своих соседей. Но они никогда не просыпаются в тёмном кабинете, не имея ни малейшего представления, где потерялись последние полгода их жизни.

Адреналин приливает к голове, губы немеют, сердце стучит всё быстрее с каждым ударом. Нет. Только не сейчас. Это не должно перерасти в настоящую паническую атаку. Только не сейчас.

Я закрываю глаза и пытаюсь следовать указаниям своего терапевта. Напоминаю самой себе, что всё нормально. Я не больна, не умираю. Моё тело даёт мне дополнительную энергию, и это хорошая энергия. Это нормально. Здесь нечего бояться.

— Хлоя?

Я оборачиваюсь на звук своего имени и вижу чью-то фигуру в дверях кабинета. Адам Рид. Шесть футов и пара дюймов, испугавших меня до смерти.

Я чувствую, как кровь начинает приливать к щекам. Свет уличного фонаря подсвечивает его модельные скулы и широкие плечи. Адам кажется настолько прекрасным, что ему не хватает лишь крыльев и нимба. Но ангелы обычно не бьют криминальные рекорды.

Он здесь из-за пожарной тревоги? Смотрит на меня так же, полуулыбаясь. Но обычно Адам никогда мне не улыбается, так с чего он так расщедрился в последнее время?

— Ты что-то хотел? — Голос звучит глухо и испуганно.

Он хмыкает.

— Ты же сама позвала меня, помнишь?

Сама идея меня, зовущей Адама в пустой тёмный кабинет, кажется настолько нелепой, что я не нахожу, что ответить. Почему я должна его звать?

Несмотря на моё маленькое пожарное приключение, мы с ним совсем не в одинаковых кругах общения. Я нахожу общий язык практически со всеми. Адам же не может просто пройти по коридору, не вступив с кем-нибудь в драку. Иногда я выгуливаю собак из питомника. Он же иногда заходит в класс в сопровождении полиции. У нас с ним даже не разные социальные группы, у нас разные солнечные системы.

Он наклоняет голову, и я перевожу дыхание. Что может быть более нелепым, чем то, что происходит прямо сейчас? Я же не должна чувствовать себя с ним безопаснее. Наоборот, я должна быть абсолютно испугана.

Так почему же я не испугана?

— Так что ты здесь делаешь?

И хотя всё в нем, начиная от тяжёлых чёрных ботинок и заканчивая мешковатой курткой, кричит: «Не говори ему ни слова», его голос звучит заинтересованно. Возможно, даже обеспокоенно.

— Я… — Пытаюсь найти какие-то слова для объяснения того, что потеряла память, застряла во временной ловушке, но на ум ничего не приходит. Я не должна ему что-либо объяснять. Я даже не знаю его. — А почему ты здесь? — спрашиваю его в ответ.

— Потому что ты позвала, — отвечает он, вновь улыбаясь. Затем он кивает на мои руки. — Играла в куличики, пока ждала меня?

Я быстро прячу руки за спину и неосознанно делаю шаг навстречу ему. Затем вспоминаю, что он несовершеннолетний преступник и к тому же психопат. Я должна уже бежать от него! Тем не менее, он не выглядит как психопат. Всего лишь Адам. Он скрещивает руки на груди.

— Ты же помнишь, что звала меня, правда?

По позвоночнику бежит холодок. Горло пересыхает, и язык не поворачивается что-либо ответить.

Нет, не помню. Я вообще никогда не разговаривала с ним и тем более не стояла так близко к нему до этого момента.

Может, он пьян? Все говорит об этом, да? Только выглядит слишком трезвым. Ни красных глаз, ни трясущихся пальцев. Возможно, тоже сошел с ума. Как и я. Возможно, это просто массовое помешательство.

Адам весело ухмыляется, его голубые глаза сияют.

— Я впечатлён твоим взломом двери в кафетерий без моей помощи. Начинаю думать, что ты всегда это умела.

Чем он впечатлен? Что я сделала?

Я спятила. Теперь абсолютно спятила. Я никогда в жизни ничего не взламывала. И если бы даже что-то взломала, то точно не дверь в кафетерий.

Он кладет руки на спинку стула и наклоняет голову. Меня внезапно охватывает ощущение дежавю. Когда-то я это видела. Его, в такой же позе, смотрящего на меня точно так же, как и сейчас, поверх стула. Я уверена в этом.

Смотрю на его руки и бледнею. Внезапно выражение его лица изменяется: исчезает улыбка, прищуриваются глаза.

— Ты в порядке, Хло?

Моё прозвище звучит правильно на его губах. Естественно. Он вообще не должен знать, что у меня есть прозвище! Но, очевидно, знает.

— Ты выглядишь напуганной до смерти, — замечает он.

Я не уверена, что «напуганная» — верное слово. Я не уверена, что вообще существует такое слово, которое может описать мои чувства.

— Всё в порядке. Просто устала. — Ложь даётся мне на удивление легко.

Он подходит ко мне ещё ближе, и, клянусь, я забываю, как дышать. Моё сердце громко стучит, пальцы трясутся. Но мне совсем не страшно.

— Нам нужно поговорить? Для этого ты меня сюда позвала? — спрашивает он. — Ты же знаешь, ты всегда можешь всё мне рассказать.

— Да, знаю. — Я говорю автоматически, слова возникают из места в моей голове, где, должно быть, прячется моя память.

Я чувствую необъяснимую грусть, какую-то зияющую дыру, полнейшее отсутствие чего-то важного.

Что же со мной такое случилось? Что заставило меня всё забыть?

Я кусаю губу и чувствую, как в уголках глаз появляются слёзы. Выражение лица Адама смягчается, становится обиженным. Я никогда не думала, что он может выглядеть вот так.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и моё тело натягивается, как струна, желудок сворачивается в узел, я вся дрожу. Что со мной, чёрт побери, происходит?

Он облокачивается на парту между нами, почти касаясь своими пальцами моих. Каждый сантиметр между нашими руками кажется заряженным электричеством.

— Мы не можем так продолжать, Хлоя, — мягко говорит он.

Слова жалят. Я не понимаю их значения, но необъяснимо хочу оспаривать их. Я хочу схватить его за руку, наклонить к нему голову и… это безумие.

Мой мир сузился лишь до этой комнаты с парнем в центре, которого я абсолютно не знаю.

Если я сейчас же не уйду, то произойдет что-то глупое. Что-то, после чего ничего и никогда не встанет на свои места.

— Мне надо идти. — Я подхожу к двери, стараясь не смотреть на Адама.

— Хлоя. — То, как он произносит моё имя, заставляет мой желудок сделать очередное сальто.

Внезапно на меня обрушивается что-то тёплое и доброе. Я слышу смех Адама на задворках сознания, как саундтрек к фильму, который я не могу видеть. Оборачиваюсь к нему в недоумении, что же его рассмешило.

Но он не смеётся. По крайней мере, не сейчас. Воспоминания о его смехе тотчас стираются, когда я смотрю ему в глаза.

Он молча позволяет мне уйти. Мои шаги спокойные и уверенные. И я хочу, чтобы сердце взяло с них пример.

Глава 3

Моей машины нет на обычном месте, и к тому же я потеряла где-то пару сезонов, так почему это должно удивлять меня? Наконец я нахожу Тойоту в южной части стоянки, припорошенную тонким одеялом снега. Значит, меня не было здесь довольно долго.

Я полагаю, не менее шести месяцев.

Паника поднимается снова, сжав горячие пальцы вокруг моего горла. Я заставляю себя сосчитать до десяти. А затем до двадцати. Наконец я бросаю попытки обрести внутреннее спокойствие и открываю замёрзшую дверцу машины. Завожу двигатель и нахожу свой скребок на заднем сидении, затем приступаю к очистке лобового стекла от наледи. Я дрожу так сильно, что мои зубы выбивают чечётку.

Я прерываюсь, чтобы набрать Мэгги, но опять попадаю на голосовую почту. То, что она не ответила снова, ошеломляет меня так же, так и всё остальное. Она не может принять душ, не положив телефон на раковину, а теперь три звонка без ответа?

Я слышу рычание двигателя и вскидываю голову, как испуганный олень, под светом двух фар, заворачивающих на стоянку. Мое сердце начинает тяжело биться в горле, в то время как красный Мустанг по широкой дуге приближается ко мне.

Блейк?

О боже, пожалуйста, только не сейчас. Не когда я окончательно закоченела и совершенно нестабильна из-за острого приступа долбанной амнезии.

По некоторым причинам я не могу даже понять, почему машина направляется прямо ко мне. Как он мог увидеть меня с главной дороги? Похоже, он знал, что я буду здесь.

Автомобиль подъезжает и останавливается, открываются двери. Возможно, это его сестра или мама. Или, боже, может, кто-то угнал его машину и теперь собирается убить меня. Любой из этих вариантов был бы для меня предпочтительным.

Но нет. Это он. Блондин с ямочками на щеках, игрок в лакросс и тот, в кого влюблена как минимум половина всех девчонок в старшей школе, что ни для кого не секрет.

— Боже, Хлоя. Я ужасно волновался, — говорит он, хлопнув дверцей и направляясь ко мне.

Прежде чем я могу что-то сказать или хотя бы моргнуть, он заключает меня в крепкие объятия. Он пахнет, как всегда, дорогим одеколоном, о котором большинство парней могут только мечтать. И да, до этого момента я бы отдала все, чтобы получить хотя бы легкое похлопывание по спине мимоходом с его стороны. Но сейчас… это слишком.

Его одеколон, его супермягкая куртка. Я чувствую удушение. Поднимаю руки, чтобы оттолкнуть его, но он отступает первым. На его лице написана странная смесь беспокойства и раздражения. Я делаю шаг назад, мой скребок все ещё зажат в левой руке.

Он протягивает руку, заправляя прядь моих темных волос за ухо. Волосы скользят по шее, оставляя после себя миллион мурашек. Они не должны касаться моей шеи. Я отрезала волосы до подбородка на прошлой неделе, но они уже не короткие.

Блейк улыбается, и я отчаянно пытаюсь сказать ему что-то в ответ, но не могу.

Сзади я слышу тяжёлые шаги, направляющиеся от школы. Рука Блейка ложится на моё плечо. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто это, но я не могу удержаться.

Я хотела бы, но не могу. Выражение лица Адама превращает мой живот в камень. Я знаю это чувство, поднимающееся изнутри, но я уже не принадлежу себе. За что я должна чувствовать себя виноватой?

Адам отбрасывает свои тёмные волосы с глаз и отвешивает нам наполовину искреннее приветствие. Он перекидывает свой рюкзак на другое плечо и поворачивается, чтобы пересечь школьное поле в своих не до конца завязанных ботинках.

Он замёрзнет на этом снегу. Где его машина?

И почему мне не наплевать? Он незнакомец, и мне всё равно, где его машина. Только вот он не незнакомец, а я определенно сильно волнуюсь.

Прикосновение к руке заставляет меня обратить внимание на Блейка. Он такой же незнакомец, но мне не нужно его бояться. Он как парень с рекламного плаката. Хороший горожанин, президент класса. Он, возможно, делает рекламу Бойскаутам, когда не помогает маленьким старушкам переходить дорогу.

Он единственный, с кем я должна чувствовать себя в безопасности.

— Хлоя, ты в порядке? — спрашивает он, положив руку чуть выше моего локтя.

— Нет, не совсем… — признаюсь я.

— С твоей головой все в порядке? Почему ты в грязи?

Как только он говорит это, мои пальцы нащупывают набухшую шишку прямо под затылком, и я вздрагиваю от боли. Что за чёрт? Когда это случилось?

— Полегче, — говорит Блейк, и я опасливо отступаю от него. Он игнорирует меня, подходит ближе, чтобы взять меня за руку. — Ты очень сильно ударилась. Не могу поверить, что ты не поехала сразу домой. Возможно, мне следует отвезти тебя в больницу.

— Я не ударялась головой, — говорю я, несмотря на то, что, очевидно, так и было.

И совершенно ясно, что он видел, как я ударилась.

Теперь он выглядит очень обеспокоенным, его брови нахмурены и в глазах печаль. Он не знает меня настолько хорошо, чтобы так беспокоиться обо мне. Или обнимать меня.

Мир начинает клониться, и мне приходится облокотиться на крышу моей машины, чтобы не свалиться в обморок.

— Хлоя, думаю, надо отвезти тебя в больницу, — медленно произносит Блейк. — Ты хотя бы знаешь, почему ты здесь? И почему ты такая грязная?

Я осторожно прикасаюсь к шишке, в надежде, что это даст мне ответы.

— Я не знаю. Я помню… — Я тяну, потому что не знаю, что собираюсь сказать. Я помню, как засыпала в аудитории. В последний вторник мая.

— Ты помнишь прогулку до моего дома прошлым вечером? — спрашивает он.

Прогулка с Блейком Таннером? Невозможно. Если бы Блейк передал мне салфетку в кафетерии, я бы обсуждала это с Мэгги еще дня три. Я бы не смогла забыть прогулку.

— Помнишь? — мягко повторяет он, и я чувствую, как его пальцы переплетаются с моими.

Его рука теплая и широкая, такой, какой и должна быть рука парня.

— Ты помнишь, как поскользнулась на крыльце? Тогда ты и ударилась головой. Хотя я и не понимаю, где ты так испачкалась.

Я снова дотрагиваюсь до головы, на этот раз сознательно отмечая холодные тёмные пятна на коленках моих джинсов. Это то, что случилось? Глупая травма головы или что?

Я хотела бы, чтобы это было правдой. Мне нужно, чтобы это было правдой.

— Поскользнулась на тротуаре, — автоматически лгу я, смотря на свои грязные коленки. — Я действительно устала. Мозг тормозит.

— Давай отвезу тебя домой, — предлагает он. — По крайней мере, твоя мама посмотрит.

Я оборачиваюсь на свою запорошенную снегом машину, затем на его сияющий, только что из гаража, Мустанг. В тёмном салоне, скорее всего, жарко. Возможно, если я присяду ненадолго, я все пойму.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — если ты уверен, что тебя это не сильно затруднит.

Он смеется над моей фразой, как будто смешно, что я вообще могу так подумать.

— Нет, Хлоя. Меня не сильно затруднит отвезти свою девушку домой.

Девушку?

Девушку??? Он сказал девушку?

Это же шутка. Зачем так шутить надо мной. Потому что я влюблена в него? Но кто нет?

Нет, это не может быть правдой. Блейк не стал бы ввязываться в шутки с малолетками. Ради Бога, он же состоит в школьном патруле.

Но это не может быть ничем другим.

Блейк не замечает, что я стою и моргаю, как рыба. Он берет скребок у меня из руки и выключает зажигание в моей машине, а затем блокирует дверцы. И по тому, как он уверенно возится с замками или с зажиганием, я понимаю, что он делал это раньше. С хмурым взглядом он протягивает мне сумку.

— Это было на полу.

— Спасибо.

Он улыбается и ведёт меня к Мустангу. Я верчусь, смотря, как он открывает пассажирскую дверь, а затем помогает мне сесть, как будто это самая обыкновенная вещь. Как будто я обычно не впадаю в экстаз от возможности посидеть в его машине.

Но когда я откидываюсь на кожаное сиденье, я не чувствую экстаз. Во всяком случае, я чувствую себя неловко. Даже слегка подташнивает. Я поджимаю ноги, не желая, чтоб грязь с моих ботинок попала на его чистый коврик.

Здесь восхитительно тепло, как будто сидишь у камина. Я втягиваю запахи новой машины и Блейка, и не знаю почему, но мне не нравится эта смесь. Блейк садится за руль, и мы быстро пристегиваем ремни безопасности в тишине. Затем он тянется за чем-то с заднего сиденья.

— Ты оставила свое пальто, когда выбежала сегодня, — говорит он и протягивает мне его. — Ты, должно быть, замёрзла.

Я запускаю руки под жёсткую красную шерсть. Это мое пальто, все в порядке. Я потратила на него небольшое состояние в начале второго курса, так что это не та вещь, которую я могу оставить валяться где-нибудь.

— О, спасибо. Должно быть, я ударилась головой сильнее, чем думала, — говорю я, обнажая зубы в некоем подобии улыбки.

Блейк прибавляет температуру и выруливает с парковки, не произнося ни слова. Он сразу сворачивает на главную улицу, не дожидаясь от меня пояснений, а затем сворачивает налево на Бирчвуд, что говорит о том, что он знает, куда ехать.

Когда он касается рукой моего колена, все мое тело сжимается от напряжения. Краем глаза я смотрю на него, но все выглядит так, как будто он не дурачится. Он расслаблен. Прикасаться ко мне естественно для него.

По необъяснимым причинам я уверена, что для Блейка всё действительно так. Он думает, что я его девушка.

Я игнорирую свою кружащуюся голову и пожатие руки Блейка и смотрю за окно. Краем глаза я вижу, что он смотрит на меня.

— Что за сумасшедшая ночь… — говорю я, понимая, что не могу сидеть в молчании вечно.

Сначала он не реагирует, но я замечаю, как сводит его челюсть, когда поворачиваюсь к нему.

— Да, — наконец говорит он. — Что ты помнишь?

Это странный вопрос. И краткий перечень. Темнота. Холод. Страх. Адам.

Я задерживаюсь на последнем чуть дольше, чем должна, в моих мыслях всплывает его образ.

— Это как пятно.

Он вздыхает, почти как актёр в театре.

— Я просто хочу, чтобы ты мне сказала, почему так напряжена. Это всё из-за отметки за Академический тест?

— Отметки по тесту?

Он поворачивается ко мне, наполовину закатывая глаза.

— Моя оценка не намного лучше, ты же знаешь.

— Но я не…

Я прикусываю язык, осознавая, что я, возможно, написала тест. Я просто не помню этого, как и многого другого.

— Я просто волнуюсь, — слабо говорю я, ожидая, что вернётся беспокойство. Но вместо этого я чувствую оцепенение. Тяжелое и давящее, как будто в полусне.

Ухх. Наверное, я переживаю шок. Просто прекрасно. Уж лучше это, чем приступы паники.

Блейк останавливается напротив моего дома. Я смотрю на темные окна. Венок на день благодарения, повешенный моей мамой, испускает теплый желтый свет. За всю мою жизнь дом никогда не казался таким милым.

— Ты хочешь, чтобы я зашёл?

— Нет, все нормально, — говорю я. — Я действительно устала.

Он кивает и склоняет голову.

— Эй, перестань переживать из-за отметки за тест. Ты в первой тройке, Хлоя. Ты одна из лучших.

Я открываю рот, чтобы сказать, что понятия не имею, о чём он сейчас говорит, но в этот момент он целует меня на прощание. И я не могу вспомнить, что хотела спросить у него, потому что это был Блейк. Блейк Таннер, целующий меня.

Я мечтала об этом, сколько себя помню. Но никогда в моих мечтах это не ощущалось так чудовищно неправильно.

Глава 4

Меня будит настойчивый звук электронного будильника. Должно быть, сейчас не больше 7 часов утра. Я так устала. Так уютно лежать в коконе из одеял.

Часы ревут, равнодушные к моему молчаливому протесту. Я поворачиваюсь, нажимаю на кнопку повтора и возвращаюсь в блаженное тепло моего одеяла. Еще пара минут, и я встану. Я мысленно подбираю свой гардероб. Мой голубой топик чистый? Хоть бы. Или я могу…

Мои мысли мгновенно останавливаются. Я вспомнила. Снег. Темнота. Блейк. Адам.

Я сажусь, просматриваю комнату и резко сдёргиваю с ног покрывало. Холодно и темно. Слишком холодно и темно для семи утра в мае. С дрожью встаю с кровати и ступаю на деревянный пол. Занавески в комнате плотно закрыты, ни один луч солнца не проникает по краям.

Я быстро тяну занавески, будто срываю повязку. Снаружи все ещё зима. Моя надежда умирает.

Со вздохом я прижимаю ладонь к холодному стеклу. Улицы выглядят волшебно, каждый дом и почтовый ящик покрыты снегом, таким же белым, как сахар. Как на Рождественской открытке.

Но я ещё не готова к Рождеству. Я готова к джинсовым шортам, сладкому чаю и длинным ночам с поющими в траве цикадами.

Я возвращаюсь в кровать и сворачиваюсь в клубок. Это был не ночной кошмар, на который я, засыпая вчера, так надеялась.

Теперь неприятная правда нового дня сводит мне зубы. Я теряю время. Большую его часть.

— Хлоя?

Голос моей мамы, поднимающейся по лестнице, знакомый и немного хриплый. Я думаю, она выпила недостаточно много кофе.

— Ты хочешь позавтракать, дорогая?

Нет. Я не хочу завтракать. На самом деле, я хочу вернуться на шесть месяцев назад.

Попытка позвонить Мэгз снова безрезультатна, поэтому я просто сдаюсь и спускаюсь вниз. Мама копается в холодильнике, её волосы обернуты полотенцем, а рубашка застегнута неправильно. Ничего нового. До тех пор, пока она не поворачивается ко мне, расплываясь в улыбке.

— Доброе утро, Суперзвезда. Хочешь овсянки, чтобы твой мозг работал лучше?

Ухх, что? Я моргаю несколько раз, а она просто смеётся, вытаскивая коробку черники и пару баночек йогурта. Это всё очень…странно. Мы никогда не завтракаем. По крайней мере, не вместе.

— Слишком рано, я понимаю. — Она кивает на чашку и блюдце на столе. — Твой чай готов.

Чай? В этом доме есть чай? Я не понимаю, о чём она говорит, и я слишком устала, чтобы заботиться об этом. Из кофейника поднимается пар, и я направляюсь к нему, чтобы налить себе кофе. Воздух движется, и на меня накатывает тошнота. Я ставлю кофейник обратно на подставку.

— Что случилось с кофе? — спрашиваю я.

Мама вздыхает и делает ещё глоток, а мой желудок невольно сжимается в протесте.

— Не начинай снова, Хлоя.

Мои руки начинают трястись. Я больше не могу выносить это. Мне слишком страшно.

— Мама, мне надо поговорить с тобой.

— О колледже Вассар? Дорогая, я знаю, что это звучит неубедительно, но с твоей успеваемостью, я считаю, что…

— Не о колледже Вассар, мам. Это обо мне. У меня неприятности.

Она смотрит на меня, её серые глаза наполняются беспокойством.

— Какие неприятности? Проблемы в школе? Дети в группе по Академическому тесту?

Я не виню её за вопрос. Если я отстану по некоторым предметам в школе, это будет значить, что я не раскрою мой потенциал.

— Нет. Я просто… Я забываю некоторые вещи.

От облегчения кровь приливает к её щекам.

— Конечно, ты забываешь вещи. Ты изнурена, дорогая. Ты училась днями и ночами, чтобы получить дополнительные баллы.

— Я думаю, это нечто большее, — говорю я.

Мысль о том, как я зарабатываю дополнительные баллы, кажется сумасшедшей. Я девушка, чей девиз — «играй сейчас, работай потом», и она знает это лучше, чем кто-либо другой.

Она задерживает дыхание, руки рассеянно движутся к горлу.

— Ты не думаешь, что это панические атаки? Снова?

Она почти шепчет, словно это какая-то грязная тайна. Она балансирует на острие ножа. Одно неправильное слово от меня, и она снова станет той матерью, которую я помню. Спокойной. Отдаленной. Расстроенной.

— Возможно, мне просто необходимо немного поспать, — со вздохом отвечаю я.

Мама кивает так быстро, как будто заранее знала ответ. Она убирает со стола, хотя я даже не тронула свой йогурт. Типично. Она улыбается и похлопывает меня в утешение, а затем поднимается по лестнице, и я остаюсь наедине с собой.

Напротив меня мерно гудит холодильник, и я бросаю взгляд на беспорядок, устроенный на дверце. Однажды я смотрела серию «Дейтлайн» о том, как криминалисты могут понять всё о тебе посредством копания в мусоре. У них бы получилось лучше, если бы они посмотрели на наш холодильник. Счета, фото с дней рождений, концертные билеты, записки, которые мы оставляем друг другу, — всё это прилеплено на нём слоями, так что трудно найти ручку, чтобы открыть эту штуковину. И сегодня в этой мешанине есть кое-что новое, на что я не могу перестать смотреть.

Это распечатка с сайта, помещённая в центр на левой дверце. Я помню этот логотип в углу, который они используют на своей домашней странице. Это сайт для подготовки к Академическому тесту.

Слова Блейка из прошлого вечера всплывают в моей голове: «Ты в первой тройке, Хлоя».

Мои баллы. Мои баллы за Академический тест на моём холодильнике.

Моё сердце начинает биться быстро и тяжело. Даже отсюда я вижу свое имя и количество набранных балов, обведенных красным посередине.

Я поднимаюсь и направляюсь к нему, хмуро глядя на четырёхзначное число. Это абсолютно невероятно.

2155.

Моя челюсть падает. Нет, это неправда. Этого не может быть. Я надеялась, что наберу примерно 1650. Или хотя бы около 1700, и я бы сошла с ума от радости. Но это?

Я проверяю снова. Моё имя, баллы, даты. Всё здесь.

Это ошибка. Должна быть ошибка, что же ещё это может быть? Такое количество баллов набирают только гениальные дети. Будущие ракетные ученые или хирурги или… психологи.

Я прижимаю палец над четырьмя цифрами и думаю о ряде книг по психологии, которые храню на полке над компьютерным столом. Я думаю первой панической атаке, когда я сидела в раздевалке для девочек, уверенная, что умираю, и отчаянно размышляла, как что-то подобное могло произойти с кем-то вроде меня.

Когда я убираю палец, числа остаются на месте.

2155.

Возможно, я не помню этот тест, но я прошла его.

Эти баллы? Они меняют всё.

***

Я быстро принимаю душ. Трачу минуту, смотря на себя в зеркало. Мои волосы теперь до плеч, но они все ещё тёмные и вьющиеся, что добавляет хлопот. Остальное во мне кажется неизменным. Зелёные глаза, узкий нос и ямочки, которые я ненавижу с тех пор, как впервые заметила во втором классе.

Мой телефон звонит, когда я заканчиваю с волосами, жужжа на раковине.

«Мэгз», — мысленно выдыхаю я, сгребая трубку, но в суете она выскальзывает из рук. Я ловлю её и ищу на дисплее имя подруги, но это не Мэгги. Этот номер я видела снова и снова на своём телефоне прошлой ночью. Тот самый номер, на который я постоянно звонила все эти дни.

Я надеюсь, что телефон Мэгги поменялся. Думаю о том, как она станет обвинять меня, что я так долго не звонила, и спрашивать о моих планах на обед, и потому отвечаю.

— Доброе утро. — Это Блейк. Мои плечи опускаются, и он продолжает, не дождавшись от меня ответа: — Как ты себя чувствуешь?

Мои глаза смотрят в зеркало. Я выгляжу уставшей и бледной. Возможно, даже слегка напуганной.

— Я в порядке.

— Ты уверена? Ты позволила своей маме осмотреть голову?

Я проверяю голову пальцами, но сейчас она едва болит. Не похоже на черепно-мозговую травму.

— Она проверила. Все нормально. — Я лгу, потому что соврать легче, чем объяснять, что я абсолютно забыла о своей голове после его поцелуя на прощанье, который окончательно выбил меня из колеи.

— Хорошо, — говорит он. — Ты хочешь, чтобы я зашёл? Я принес тебе завтрак.

Я замираю на месте.

— Зашёл? Ты здесь?

Он усмехается:

— Детка, твоя машина у школы. Думаешь, я позволю тебе идти пешком?

Детка. Девушка. Все варианты невероятных слов, слишком забавных, чтобы в них поверить. Они также ощущаются как что-то…противное.

— Нет… — я с трудом выцеживаю слово через сжавшееся горло.

Блейк шумит на другом конце трубки. Я слышу нечто среднее между фырканьем и вздохом.

— Ты точно уверена, что с тобой всё в порядке? Мне неприятно это говорить, но ты ведешь себя так, будто у тебя не всё в порядке с головой.

Слова задевают последний нерв, который у меня остался, но я уверена, что он не хотел сказать ничего дурного. Если он действительно думает, что я его девушка, тогда я буду ненормальной.

Я издаю короткий смешок.

— Прости, я плохо спала. Я ценю то, что ты заглянул. Можешь дать мне пару минут?

— Конечно, жду.

Мне не нужны пара минут, но я прошу их, чтобы привести свои нервы в порядок. Надевая пару серебряных колец, я замечаю новые фотографии, вставленные в рамку возле зеркала на комоде. Три новые серии снимков моментально заставляют мою кожу заледенеть.

На этих снимках не я. Из фотографии в фотографию на них изображена богатая, красивая, сверкающая девушка, но это не я. Я, конечно, не изгой общества, но и не девушка с этих снимков.

Блейк стоит возле меня на каждой второй фотографии, его рука лежит на моем плече, а моя голова наклонена к нему. Этот тип позы не оставляет никаких вопросов к статусу — мы вместе.

Чертовски невероятно.

Моя память решила избирательно изъять некоторые файлы, и это те месяцы, которые я пропустила? Как насчет нескольких лет, когда я носила брекеты? Или времена, когда моя собака и бабушка умерли с разницей в месяц? Но нет, я пропустила именно те месяцы, которые превратили мою жизнь из поезда, потерпевшего крушение, в совершенство. Очаровательно.

Я смотрю из окна на Мустанг Блейка, который стоит на зажигании на тротуаре рядом с моим домом. События определенно могли бы быть хуже.

Я спускаюсь навстречу к его машине. Держа во рту пончик, он открывает для меня дверь и протягивает бумажный пакет.

— Доброе утро, — говорю я.

Он склоняется ко мне, и я заставляю себя поцеловать его. Это по-прежнему неловко, но будет лучше. Должно быть. Он же Блейк Таннер, ради Бога.

Я погружаю нос в пакет и вдыхаю.

— Пахнет восхитительно, спасибо.

— Садись быстрее. Мы уже опаздываем.

Я никогда так не радовалась черничным булочкам. Я смакую каждый кусочек, медленно пережевывая, чтобы ничего не говорить всю дорогу. Мне нужно заполнить ещё несколько белых пятен, прежде чем я загоню саму себя в угол. Всё происходит словно во сне, и прежде, чем я осознаю это, мы уже на парковке.

Блейк подхватывает меня возле дверей, и я автоматически беру его за руку. Я чувствую, как будто мы танцевали этот танец тысячу раз. Моё тело знает шаги, даже если не играет музыка.

Соль хрустит под ногами, в то время как я поднимаюсь по второй лестнице в привычное время. Сомневаюсь, что, если я опоздаю, это будет иметь значение. С теми баллами, что висят на моём холодильнике, я могла бы месяц не ходить в школу и всё равно поступила бы в любой колледж, какой захочу.

И потом, фото на моем столике — не розыгрыш. Я популярна. Девушки, которые только кивали мне прежде, визжат, машут и шлют воздушные поцелуи, и даже Алексис обнимает меня за плечи и говорит: «Эй, крошка!», когда я прохожу мимо неё.

К тому времени как я добираюсь до шкафчика, голова кружится от всех этих приветствий, полученных по пути. Я получаю кучу внимания от толпы и чувствую себя так, словно не хватает только помпонов и плиссированной юбки.

А затем, когда я уже думаю, что лучше и быть не может, я вижу Мэгги на другом конце коридора. Её клубничного цвета волосы на шесть дюймов короче и завиваются прямо над плечами, но я никогда не спутаю поворот её плеч и полуулыбку, которая, кажется, всегда присутствует на её губах.

— Мэгги! — кричу я.

Она поднимает на меня взгляд, и на короткий миг мир встаёт на место. Сейчас Мэгги потащит меня в туалет и позаимствует мой блеск для губ или спросит, не нужно ли ей покрасить волосы в более тёмный цвет. Тогда я расскажу ей о своей амнезии, и она поможет мне восстановить все основные события, которые я пропустила. Моя тайна будет в безопасности. Всё будет превосходно.

Всё это проносится в моей голове за долю секунды, прежде чем наши взгляды расстаются. А затем глаза Мэгги становятся холодным. Её рот превращается в гримасу, которую я редко видела, и она отводит взгляд.

***

Звенит звонок, но я всё ещё смотрю на пустое место, где только что стояла Мэгги. Замки в шкафчиках защёлкиваются, двери классов закрываются, и затем я слышу мягкий гул голосов многих учителей, которые обращаются к учащимся.

Мои ноги прирастают к земле. Я могу заставить их двигаться, но куда я пойду? Я не знаю, какой у меня сейчас урок. Я не знаю, что делать, и я не могу попросить помощи, ничего не объяснив.

Дура! О чем я только думала, придя сюда? Думала, что я могу со всем этим справиться?

Слезы обжигают уголки моих глаз, сжимают горло. Мне нужно выбраться отсюда. Мне нужна помощь, потому что я не в порядке.

Прямо передо мной открывается классная дверь. Проверка коридора. И вот она я, в коридоре, когда должна быть в одном из этих классов. Я уже представляю: кабинет директора, вопросы… и конец этой идеальной жизни, после секундного наслаждения ею.

Я слышу, как кто-то торопливо подходит сзади, а затем по талии скользит сильная рука, задевая книги, зажатые в моих руках. Я вздрагиваю, наблюдая, как все они падают на пол. Мистер Фибс высовывает голову из класса, настороженно оглядывая коридор.

— Столкновение в коридоре, — говорит кто-то у меня за спиной. — Моя вина. Мы собираем учебники.

Адам. От звука его голоса меня охватывает облегчение. Хотя, погодите, не облегчение. Это должно быть что-то другое. Хотя отчасти ощущается как облегчение.

Его рука задевает мою ногу, когда он приседает, тщательно собирая тетради и папки, которые я уронила из-за него. Онемев, я стою и ошеломленно смотрю, как он собирает мои вещи в аккуратную стопку.

— Поторапливайтесь, — говорит мистер Фибс, закрывая дверь и возвращаясь в класс.

Я не слышу ничего, кроме своего дыхания и мягкого трения бумаги о бумагу, которую собирают его длинные пальцы.

Я никогда не была так близко к Адаму. Он здесь местная знаменитость, наш постоянный преступник и всё такое. Но когда он, чуть склонив голову, смотрит на меня, я удивляюсь, почему же никогда не думала о нём раньше.

Потому что теперь я едва могу прожить час, не вспоминая о нём. Он ухмыляется.

— Ты никогда его не проймешь.

— О чем ты? — спрашиваю я, смотря прямо в его невероятно голубые глаза.

Адам встает, и я вынуждена запрокинуть голову, чтобы удержать его взгляд.

Он протягивает мне книги.

— Мистер Фибс. Он до сих пор не купился на новую, улучшенную тебя.

Он говорит последнее слово, подмигивая, как будто это наша маленькая шутка. Конечно, у нас нет общих шуток, а если бы и были, я не понимаю всей соли. Я не смеюсь. Но когда он направляется дальше по коридору, я автоматически иду за ним.

Он останавливается на углу, кладя руку на моё плечо, и поворачивается ко мне.

— Так когда ты собираешься мне рассказать, почему звонила прошлой ночью?

— Прошлой ночью… — повторяю я, чувствуя смущение.

— У вас что-то случилось с Блейком?

— С Блейком?

Да господи боже мой, я как долбанный маленький попугай. Слова, Хлоя. Просто скажи что-нибудь.

Лицо Адама застывает.

— Слушай, ты звонила мне вчера. Если ты передумала, так и скажи.

— Не в этом дело.

Я ненавижу это выражение, но что я собираюсь сказать? Я не знаю, зачем звонила. Чёрт, я всё ещё пытаюсь понять, как пришла к тому, что телефон Адама Рида оказался первым в моём списке контактов.

— Это не имеет значения. С Блейком всё в порядке, — наконец говорю я, надеясь, что куски головоломки встанут на место. Возможно, он друг моего парня. Может, он расстроен из-за Блейка?

Но нет, он не был расстроен. Я знаю это, потому что вот теперь он расстроен. Его глаза превращаются в опасные щёлки. Когда он подходит ближе, я чувствую отчётливую необходимость удержаться за что-то. Но так как он единственный в пределах досягаемости, я, пожалуй, воздержусь. Вместо этого я сжимаю свои книги так сильно, что острые края впиваются в руки.

— Блейк в порядке? Ты собираешься продолжать и дальше, Хлоя? — спрашивает он обманчиво мягким голосом, учитывая тяжесть его взгляда. — Ты собираешься стоять здесь и притворяться, что ничего не происходит?

Кажется, будто из комнаты высосали весь воздух. Я хочу объяснить, и он, очевидно, ждёт моих объяснений. Но даже если я заставлю свой язык снова работать, что я скажу? Я не помню ничего из того, о чём он говорит. И, Боже, я хотела бы помнить, потому что из-за того, что происходит сейчас, мне тяжело дышать.

— Просто поговори со мной, — просит он, протягивая руку, как будто хочет коснуться меня. Я хочу, чтобы он коснулся. Так сильнохочу, что почти больно. Когда он отступает, я делаю всё возможное, чтобы сдержаться и не схватить обратно его руку.

— Я не помешал, Рид?

Голос Блейка потрясает меня. Вдруг он оказывается позади меня, его рука властно нажимает на низ моей спины. Это ощущается как нежелательное горячее клеймо. Вся моя сила воли уходит на то, чтобы не крениться от него ближе к Адаму.

— Я помешал, Рид? — снова спрашивает Блейк холодным голосом.

— Нет, — говорит Адам, но его глаза смотрят в мои. — Определенно нет.

Он уходит. Я смотрю, как расстояние между нами увеличивается, и чувствую, что должна позвать его. Или бежать к нему. Это не имеет абсолютно никакого смысла.

— Мы опаздываем на английский, — говорит Блейк, направляя меня прямо к двери в конце коридора.

Ну вот, теперь я знаю, куда идти. Думаю, одна загадка решена. По моим подсчётам, одна из восьми миллиардов или около того.

Глава 5

В популярности есть несколько серьёзных преимуществ. Например, после каждого звонка рядом волшебным образом появляются люди, счастливые поболтать по пути до следующего класса, что действительно удобно, если вы понятия не имеете, куда идти.

Есть ли недостатки? Определённо, и главный из них — Мэгги, моя лучшая подруга, ни разу не была среди этих людей.

Я копаюсь в сумке в поисках ключей от машины и воздаю хвалу высшим силам, какими бы они ни были, за то, что у Блейка после занятий еще и тренировка. Потому что я не готова к очередной одной дозе его внимания.

Как только я завожу машину, кто-то стучит в боковое стекло. Я смотрю вверх, выдавливая на лице улыбку.

Эббигейл Биннс. Звезда 42-ой улицы в прошлом году и птица высокого полёта, машущая помпонами в команде поддержки с младших классов. Вообще-то мы не друзья, но она живет через три остановки от меня по пути школьного автобуса. Тяжело не любить кого-то, если он волонтёр в детской больнице и печёт печенье для своих соседей на Рождество.

Я опускаю окно.

— Привет.

— Привет, Хлоя. Мне жаль беспокоить тебя. Мой брат должен был забрать меня, но он застрял на работе. Есть шанс, что ты можешь подбросить меня по дороге домой?

— Конечно, — говорю я.

Эбби расплывается в улыбке на миллион долларов и забирается на пассажирское сиденье моей Камри. Мой отец купил эту машину, когда я родилась, и, думаю, он рассчитывает, что я буду пользоваться ей, пока не умру.

— Спасибо тебе огромное, — благодарит она, пристёгивая свой ремень безопасности, в то время как я начинаю выруливать с парковки.

Кто-то находится сзади моей машины, подходя так близко, что я могу задеть его. Всё, что я вижу — это серая толстовка, загораживающая задний обзор. Этого более чем достаточно, чтобы заставить моё сердце биться чаще. Адам откидывает назад капюшон и бросает на меня взгляд, который я не могу понять.

Эбби качает головой.

— У этого парня нет ни грамма здравого смысла.

— Да и не говори, — соглашаюсь я, но всё же поворачиваюсь, чтобы ещё раз посмотреть, как он уходит.

— Я всё ещё не могу поверить, что он набрал такое количество баллов для поступления в колледж, — говорит Эбби.

Я возвращаю глаза от зеркала заднего вида на неё.

— Серьёзно?

— Ну да. Его оценка успеваемости в этой четверти 3,98. — Эбби прикрывает рот, осознавая, что только что сказала. Она выглядит пристыженно. — Я не должна была этого говорить. Я подслушала это в кабинете. Честное слово, я не пытаюсь следить за ним.

Я улыбаюсь искренней улыбкой, в первый раз с того момента, как всё это закрутилось. И почему я не должна? Ходячая сплетница из Риджвью, штат Огайо, только что приземлилась в моей машине.

— Всё нормально, — успокаиваю я. — Это не похоже на разглашение грязной тайны.

Она хихикает.

— Возможно, он думает, что его успеваемость — это грязный секрет. Я, наверное, никогда этого не пойму. Так ты слышала о Джеймсе и Келси?

Я еду так медленно, насколько это возможно, пока Эбби рассказывает мне последние происшествия из общественной жизни в нашей школе. У неё находятся сочные комментарии по поводу всех и вся, что было бы забавным, если бы она не пыталась найти что-то хорошее даже в самом грязном случае. Она выглядит на семнадцать, но, послушав её речь, создаётся впечатление, что она восьмидесятипятилетняя вдова, которая посещает церковь три раза в неделю.

— Благослови её сердце, мы все совершаем ошибки. Это действительно стыдно для тех, кто не может справиться с этим, — говорит она, когда я поворачиваю на Бельмонт Стрит.

Здесь двухэтажные дома, будто вырезанные из печенья и похожие на мой, уступают историческим гигантам. Мама зовет их «Бельмонтскими Красотками». Она не ошибается.

Вот где живет Эбби, где пожизненно живут коренные жители Риджвью. Эти дома переходили из поколения в поколение. Я смотрю в окно, проезжая широкие подъездные дорожки, на большинстве из которых стоит знак против преступности с лозунгами вроде «Сохраним Риджвью чистым».

И, конечно, есть «королева» всего этого. Белый особняк с колоннами, окружённый кустами сирени, цветущими весной и покрытыми гирляндами на Рождество. Дом Миллеров: Айона, Квентин и их дочь Джулиен. У Джулиен больше научных и спортивных наград, чем у всего моего класса, и это не удивительно, ведь её родители легенды.

Что удивительно, на лужайке не хватает только тыквы и рогов изобилия. Миссис Миллер живет ради того, чтобы сделать свой дом подходящим к любому празднику и… погодите минутку. Где её занавески?

Что-то маленькое и белое возле почтового ящика зацепляет мой взгляд.

Я ударяю по тормозам, взирая на деревянный риэлтерский знак с надписью «НА ПРОДАЖУ».

— О боже, Хлоя, что случилось? Там собака? — спрашивает Эбби, поднося руку к горлу и обыскивая глазами дорогу. — Она уже убежала?

— Где Миллеры? — спрашиваю я, махая в сторону дома.

Эбби слишком обеспокоена несуществующей собакой, чтобы взглянуть на меня.

— О чём ты говоришь?

— О чём я говорю? Я говорю о Миллерах, о семье, которая жила здесь не меньше двенадцати миллиардов лет.

Эбби разворачивается и смотрит на меня так, словно я привидение. Её тёмные глаза становятся круглыми.

— Ты сейчас шутишь, верно? Они уехали в августе, Хлоя.

— Уехали? — переспрашиваю я, потому что мой разум отказывается понять это слово. Миллеры не уезжают. Они организуют всю благотворительность, даже праздничный парад в этом маленьком, Богом забытом городишке. Если они уехали, весь чёртов город погрузится в озеро Эри.

— Калифорния, — медленно говорит Эбби, выглядя немного бледно. — Ты помнишь их большой переезд в Калифорнию?

Я моргаю, но ничего не говорю. Потому что я скорее поверю в существование Снежного человека быстрее, чем в это. Миллеры не могли бы уехать дальше, чем на две улицы от обители своих предков, не говоря уже о двух тысячах миль.

— Хлоя, ты была на вечеринке по случаю их отъезда. Ты и Блейк, вы были там. — Она смотрит по-настоящему испуганно. — Ты типа прикалываешься или что?

Она хочет, чтобы я пошутила. Чёрт возьми, кто б меня так разыграл. Так что я вздыхаю и выдаю странный смех.

— Ухх, конечно. Просто… странно видеть их дом таким пустым.

Эбби сдувается, как воздушный шарик, тряся головой так, что её светлые волосы шелестят.

— Ты ужасна, Хлоя. Напугала меня до полусмерти.

Я выдавливаю улыбку, но она чувствуется слишком натянутой на моих губах. Ладони на руле становятся влажными. Ко всему прочему, мои колени трясутся, и я не знаю, как проеду ещё полквартала до дома Эбби.

Выйдя, она останавливается и удерживает дверь открытой. Воздух ледяной, и у меня раскалывается голова, так что я просто хочу, чтобы она ушла.

— Ты знаешь, я тоже считаю, что переезд был странным. Джулиен была странной последний месяц, как будто она едва могла вспомнить своё имя. Ты даже не можешь представить, сколько всего она забывала, это было… жутко.

Я ощущаю, как мои вены превращаются в лёд, но всё же заставляю себя ответить:

— Ну, я бы тоже выпала из жизни, если бы уехала за тысячу километров отсюда.

— Да, но… — Она замолкает, размахивая рукой. — А, ладно, неважно.

— Нет, скажи мне, — говорю я, хотя у меня плохое предчувствие, что мне лучше этого не знать.

Эбби качает головой.

— Ну, ты помнишь тот курс по психологии, который у нас был в прошлом году?

Я нетерпеливо киваю, потому что, конечно, я помню его. Это был в первый раз в моей жизни, когда я не пролистывала весь учебник заранее, просто для развлечения.

— Помнишь тот день, когда мы обсуждали фобии и страхи? Джулиен сказала, у её мамы был тяжёлый случай этого, эммм… сейсмо… — она запинается, вспоминая слово.

— Сейсмофобия, — подсказываю я. — Страх землетрясений.

Эбби кивает.

— Ты не думаешь, что это странно, когда кто-то, имеющий такой страх, мог переехать в Калифорнию? Я имею в виду, разве это не то место, где постоянно происходят землетрясения?

И правда.

Я смотрю на Эбби и думаю о пустом доме, о чём-то холодном и колючем, что ползёт вверх по моему позвоночнику. Я чувствую, как будто это всё как-то давит на меня, умоляя рассказать остальную часть истории. Но я не знаю остальную часть истории.

Или, по крайней мере, не помню её.

Эбби перехватывает свои книги и смеётся.

— Возможно, глупо с моей стороны думать так. Я уверена, у них были свои причины. Думаю, мы никогда не узнаем, что случилось на самом деле, пока не окажемся на их месте.

«Да, полагаю, ты этого не узнаешь. Особенно если ты не на моем месте».

Когда она закрывает дверь, я достаю телефон и набираю номер Мэгги. Звонок сразу попадает на голосовую почту, её мягкий голос звучит из динамика. Я хотела бы, чтобы у меня было больше времени подумать обо всём, потому что я не знаю, как это сказать. Но я знаю, что должна.

— Это я. Я знаю, что-то происходит с нами, и я уверена, что ты не хочешь разговаривать со мной, но я должна была позвонить. — Я делаю судорожный вздох. — Я напугана, Мэгз. Я думаю, что-то произошло со мной, и, что бы это ни было, это могло произойти и с Джулиен Миллер тоже.

***

Подъезжая к дому, я ожидаю, что мама и папа пораньше ушли с работы. Это «Среда Тако». Мы начали отмечать её, когда папа много работал, а мама защищала свою магистерскую степень. Так что один раз в неделю мы все собирались вместе.

Сначала мы готовили вкусные блюда: делали чипсы, сальса-бар и разные варианты начинок для тако. Большинство этого отпало в сторону через пару месяцев. Но, думаю, старые привычки умирают с трудом, потому что мы всё ещё брали мексиканскую еду на вынос каждый вечер среды и обычно приканчивали всё вместе на диване, смотря что-нибудь по телевизору.

Они смотрят на меня с соответствующими улыбками, когда я вхожу и вешаю свою сумочку и пальто. Я чувствую запах сальсы, вижу кукурузные оладьи и чипсы, поставленные на кофейный столик. Это простая, счастливая сцена. Я собираюсь съесть что-то возмутительно острое из этого всего.

Я не хочу делать это. Всё, чего я хочу, — это сделать всё возможное, чтобы быть новой версией меня, той самой, о которой они так долго мечтали. Возможно, они думают, что я наконец со всем разобралась. За исключением того, что я даже не могу вспомнить своё место на четвертом уроке по тригонометрии.

— Я думаю, со мной что-то не так, — признаюсь я, потому что больше нет смысла ходить вокруг да около.

Мама поворачивается первой, меж ее бровей появляется морщинка. Папа следует за ней, и его улыбка быстро увядает, когда он понимает, что я не шучу.

Они смотрят на меня с выражением всё возрастающего страха, который, вероятно, является отражением моего собственного. С тех пор как увидела пустой дом Миллеров, я была напугана до смерти. И я знаю, что сейчас выгляжу именно так.

***

Четырьмя часами позже я привязана к креслу в тестовой комнате в больнице, в которой остро пахнет дезинфицирующими средствам. Больничная одежда царапает мою кожу, несмотря на то, что я стараюсь не шевелиться, как они и просили.

— Ты отлично держишься, Хлоя! — уверяет меня тонкий голос из динамика. — Всё хорошо?

— Я в порядке.

Абсолютная ложь. Всё не в порядке. Каждый раз, когда вы проводите четыре часа, получая уколы и проколы, в то время как на вас надета больничная, хлопающая на ветру одежда, ничто не может быть в порядке.

По крайней мере, в этой тёмной машине никто не придёт светить мне фонариком в глаза или задавать те же самые пять вопросов, которые до этого мне задавали десять докторов и медсестёр.

Чтобы уберечь себя от неприятностей, я начинаю мысленно составлять список. Нет, с моим зрением всё в порядке. Нет, я не хочу спать. Нет, меня не тошнит. Нет, у меня ничего не болит. Да, у меня есть некоторые проблемы с памятью. Папа и я начали сочинять песню об этом после четвёртого человека, но мама бросила на нас взгляд, после которого могли увянуть даже вечнозелёные растения, так что мы перестали.

Сканирующее устройство скрежещет и гудит вокруг меня. Я стараюсь не думать об этом. Вместо этого я думаю о том, должна ли я была рассказать им всю правду. А именно сказать, что я не помню последние полгода, о которых теперь имею весьма смутное представление.

— Мы закончили, — говорит голос из динамика, и затем поддон, на котором я лежу, выезжает из машины.

Отсюда они направляют меня в другую комнату, где я жду в одиночестве, по меньшей мере, год. Возможно, даже два.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мама, когда заходит. — Я знаю, мы не должны были ходить в кафетерий. — Она выглядит так, будто плакала всё то время, что я проходила МРТ.

— Всё нормально, — говорю я. — Я не умираю, ты знаешь.

— Конечно, я знаю, что ты не умираешь.

Стоя сзади неё, папа закатывает глаза и делает жесты руками, которые ясно дают понять, насколько она в порядке.

— Контрабанда, — говорит он, бросая мне шоколадный батончик.

— Ты мой герой. — Я отрываю обертку и откусываю полбатончика одним махом. — Умираю с голода.

— Джордж, она не должна есть, — строго говорит мама.

— Знаю, — говорю я с набитым шоколадом ртом. — Я такая бунтарка. Сначала шоколадный батончик…

— А затем она будет грабить банки, — заканчивает папа моё предложение.

Мама сопит, скрещивая руки на груди.

— Это не смешно.

Но на самом деле смешно. Вскоре мы все смеёмся. Я думаю, они оба купили его. Думаю, они абсолютно уверены, что я больше не боюсь.

Невролог, который забрал данные моего МРТ-сканирования, заходит, сжимая в руках результаты. У него самые длинные и тонкие пальцы, которые я когда-либо видела, и усы, которые кажутся заточенными, как карандаш. Я не могу не думать о том, что он был бы идеальным диснеевским злодеем.

— Хорошая новость в том, что я не вижу сотрясения, — начинает он. — Твой рентген выглядит абсолютно нормальным, Хлоя.

Очевидно, стресс держал меня в напряжении всё это время, потому что через минуту после того, как я слышу слова «абсолютно нормальный», я падаю на подушку, будто мои кости расплавились.

Но облегчение длится недолго. Я приподнимаюсь на локтях, хмуро глядя на него.

— Постойте. Тогда что со мной не так?

Доктор качает головой, будто он вынашивает что-то в своем уме. Мои родители ёрзают на своих стульях. О, нет. Я знаю этот взгляд. Я также знаю, что у моих родителей есть много информации об истории моего психического здоровья.

Доктор прочищает горло и смотрит в мою карту.

— Твои родители рассказали мне, что у тебя были проблемы с паническими атаками. Чуть меньше года назад?

— Да, у меня были панические атаки. Но я не начинала теряться во времени.

Никто не говорит. Они все просто смотрят на меня этим заботливым, обеспокоенным взглядом. Тем самым взглядом, которым на меня смотрели дети в школе, когда меня забрали на скорой помощи после первой панической атаки.

Я расстроено трясу головой.

— Я не сумасшедшая.

— Никто этого не говорит, — возражает папа.

Мама молчит.

Доктор надевает выражение нейтрального сострадания, которое они, вероятно, разливают в бутылки или продают в виде таблеток во все медицинские школы.

— Доктора не любят использовать слово «сумасшедший».

Да, они не любят использовать его с людьми, которые, по их мнению, сумасшедшие.

Он прячет мою карту под подбородком и выглядит задумчивым.

— Хлоя, стресс может проявить себя сотнями разных способов, и последствия вполне реальны. Так как ты учишься в старших классах, ты находишься в поворотной точке своей жизни, и это создает давление. Я думаю, тебе необходимо найти способы, чтобы справиться с этими проблемами.

Невероятно. Я не помню последние шесть месяцев, и этот доктор, этот высококвалифицированный профессионал хочет похлопать меня по руке и сказать, что у меня стресс? Он всё говорит и говорит, но я не слушаю. Могу лишь думать о своей медицинской карте, о разделе про панические атаки, который останется со мной до конца жизни.

Я вдыхаю и почти могу почувствовать запах хлорки из бассейна, в первый день, когда это произошло. Всё должно было быть нормально. Я имею в виду, да, у меня были проблемы. Мое свидание на дому провалилось, я завалила первый из двух тестов по истории, но это было мелочью. Это не было трагедией.

Каждая девочка из моего класса проплыла свою дистанцию, кроме меня. На половине обратного пути я почувствовала, как всё моё тело скрутило от жгучей боли в груди. Я упала в агонии, судорожно взмахивая руками по поверхности воды. Нашей учительнице по физкультуре, миссис Шумахер, пришлось вытаскивать меня из бассейна, и я кричала как банши. Так больно мне было.

Они растянули меня на холодном цементном полу за трамплином для прыжков, и я смотрела на капающую с купальников воду, уверенная, что умираю.

Я не умерла. Однако, в конечном итоге, провела несколько месяцев, получая психиатрическое лечение и короткую звездную роль в светской хронике Риджвью Хай.

— Хлоя, ты понимаешь, что сказал доктор? — спрашивает мама, прерывая моё путешествие по закоулкам памяти. Её голос надтреснутый и напряженный, как и её улыбка.

Я заставляю себя кивнуть, и все кивают со мной, глядя со странным облегчением. Они что, ожидали, что я скажу «Нет»? Возможно, брошусь кричать или нечто подобное?

Доктор протягивает моей маме чеки и провожает меня до двери. Отец пожимает ему руку.

— Доктор Киркпатрик говорит, что сможет втиснуть её в свой график приёма сегодня же.

— Мы поедем к ней прямо сейчас, — обещает папа.

Глава 6

Я читала, что во время сеанса терапии анализируется всё: от стула, который ты выбираешь, до времени, которое тебе необходимо, чтобы ответить на вопрос. Так что теперь, вместо того чтобы сфокусироваться на реальных проблемах, я задаюсь вопросом, говорит моя поза о расслабленности или о нарушениях и потенциальной социопатии.

Я смотрю на часы и осознаю, что посмотрела на них уже в третий раз, что является возможным показателем обсессивно-компульсивного расстройства. Что ещё у меня может быть? Паранойя? Генерализованное тревожное расстройство? Боже, я хотела бы услышать хоть что-то и покинуть, наконец, эту диагностическую рулетку.

Доктор Киркпатрик сидит, откинувшись на спинку своего стула. Я полагаю, у неё тоже есть несколько вопросов. Я была у неё как минимум тринадцать раз, включая этот приём, и за это время она поменяла три разные прически. К слову по вопросу идентификации.

Последний раз у неё был короткий рыжий боб. Теперь её волосы чёрные и обрезаны под углом возле подбородка. Раньше она выглядела дружелюбнее, как добрая фея, в самом расцвете сил. Меня не покидает мысль о том, что эта версия доктора Киркпатрик должна накрасить губы красной помадой и наставить на меня пистолет или что-то подобное.

— Прошло некоторое время с последней нашей встречи, — говорит она. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я снова смотрю на часы. Прошло четыре минуты. Довольно долго для того, чтобы перестать осматривать офис, но не настолько долго, чтобы я начала нервничать или репетировать ответы.

— Эмм… конечно. В школе всё хорошо.

Доктор Киркпатрик кивает и продолжает смотреть на меня. Полагаю, это означает, что мне нужно продолжать.

— У меня прекрасные оценки, на занятиях всё замечательно, и я подала заявления во множество колледжей.

— Твой средний бал существенно улучшился с прошлого года. Исследовательская группа хорошо повлияла на тебя, — говорит она. Очень умно. Они хранят всё это в моём досье? Определённо, потому что она многозначительно смотрит в него. — Как ты чувствуешь себя в связи с этой переменой?

Ну вот, приехали. Как я себя чувствую в связи с оценками? Учителями? Картиной в этой комнате? Это может продолжаться вечно. Я убеждена, что она может найти значение даже в моём отношении к пачке картошки фри.

О тревожности я читала больше кого бы то ни было, и мне довольно трудно поверить, что терапевт собирается связать зияющие дыры в моей памяти с прошлогодними паническими атаками. Я пыталась объяснить это родителям в машине по дороге в больницу, но мама только тяжелее вздыхала в свой платок.

И вот я здесь.

— Хлоя? — переспрашивает она.

Дерьмо. Это наверняка будет отмечено. Чрезмерная пауза перед ответом на её вопрос.

— Ну, не то чтобы у меня есть на что жаловаться. У меня есть возможность поступить в большинство колледжей на востоке. Плюс я встречаюсь с Блейком, который просто замечательный.

— О, правда? — Она не выглядит удивленной. Она выглядит так, будто симулирует удивление, и это кажется странным. Вообще всё это просто странно. — Вы давно с Блейком?

— О, я не знаю… — Что чистая правда, перед Богом.

— Ты хотела бы рассказать мне о нём?

Да я бы с удовольствием. Только не могу, ведь я не знаю о нём ни одной чёртовой вещи, кроме тех, что читала в ежегоднике или школьной газете.

Но не думаю, что хочу об этом говорить. Есть нечто в положении челюсти доктора Киркпатрик, что изменилось с прошлого раза. И я готова поспорить, что это связано с новым докладом в моей карте, возможно, с тем самым, что пришёл по факсу от невролога. Так или иначе, я думаю, что гигантские провалы в памяти на порядок выше по значимости, чем случаи тревожности по шкале «Как-Напуган-Ваш-Пациент».

Прежде у меня были обычные подростковые страхи. Теперь у меня действительно настоящие проблемы.

— На самом деле, я надеялась, что мы сможем поговорить о моих провалах в памяти.

Она слегка улыбается. Совсем чуть-чуть. Так что я могу сказать, что она довольна. Подчеркнуто, именно для меня.

— Конечно. Почему бы тебе не начать с более подробного рассказа об этом?

Я кусаю губы и делаю всё, чтоб выглядеть задумчивой. По правде говоря, мне не нужно время. Я думала об этом на протяжении всей дороги сюда. Если я расскажу ей слишком много, это разрушит всё. Они начнут говорить о лечении в больнице и назначении лекарств, и я могу помахать ручкой моему выпускному году.

Я не знаю, как вдруг стала девушкой с убийственными оценками за Академический тест, но я не тупая. Это мой билет на собственный кусок хлеба с маслом в стуле как у доктора Киркпатрик. И я не собираюсь его лишаться.

Я перевожу дыхание и наклоняю голову, подгоняя моё выражение лица к искренности.

— Я чувствую себя занятой. Настолько занятой, что временами я начинаю терять память. Иногда я забываю столько разных вещей, что это пугает.

— События в школе?

— В основном разговоры. — Я заставляю лицо принять мягкое выражение. — Социальная жизнь.

— У тебя всё ещё есть время на друзей? — спрашивает она, ища что-то в моей карте. Она, должно быть, находит это, потому что её глаза находят мои. — Ты до сих пор видишься с Мэгги?

Мэгги.

— Нет, — говорю я, тяжело сглотнув. — Нет, мы с Мэгги больше не разговариваем. Слишком много дел.

Она откидывается назад, смотря на меня минуту или две.

— Вся эта занятость не даёт тебе быть счастливой, так, Хлоя?

Я киваю, потому что мой язык всё ещё не слушается меня из-за мыслей о лучшей подруге. Полагаю, теперь уже бывшей лучшей подруге.

— Как ты думаешь, что ты можешь сделать, чтобы изменить это?

— Я не знаю. Но я хочу что-то сделать. В основном с тем, что забываю происходящие события. Я надеялась, есть упражнения, которые могут помочь.

— Это великолепная идея, — говорит она. Как я и думала, она фанат упражнений. — Если тебе нравится эта идея, мы можем попробовать одно прямо сейчас. Просто расслабься и закрой глаза.

Это удобное кресло. Возможно, приобретённое специально для таких упражнений. Я закрываю глаза и следую её инструкциям, позволяя своему сознанию немного уплыть. Стараюсь отпустить сначала все проблемы в школе, затем больницу и тесты.

Звучит как полная чушь, но иногда это работает. Я видела это в прошлом году на уроках по психологии, которые я выбрала как дополнительные. И сейчас я чувствую это на своём опыте, ощущаю теплоту и расслабленность от самых кончиков пальцев, как будто в мягком нигде.

— Сейчас я буду произносить разные слова. Я хочу, чтобы ты представила себя одним из старых диапроекторов или той игрушкой с видоискателем, где ты пролистываешь фотографии с диска.

— У меня был один такой, — говорю я. — Мама купила его для длинных поездок в машине на пляж.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты представила, что ты просматриваешь его прямо сейчас. Когда я скажу слово, думай о картинке. Всего одной. Ты не должна говорить мне, что это. Достаточно увидеть это в своей голове.

— Хорошо.

Я стараюсь оставаться расслабленной. Это тяжело, потому что я взволнована. Это могло бы помочь. То есть, гарантий нет, но все может быть.

— Дом, — говорит она.

Клик. У меня перед глазами картинка заднего двора: стол для пикника с облупившейся краской и пластиковый кувшин с чаем, стоящий в середине.

— Веселье.

Я вижу себя и Мэгги, позирующих с высунутыми языками на выпускном вечере.

— Школа.

Ряды шкафчиков и плакаты университетских команд, натянутые над ними.

— Любовь.

Парень отрывает взгляд от книги. Тёмные волосы и улыбка убийцы.

Адам.

Я резко поднимаю голову, глаза широко распахиваются. Доктор Киркпатрик записывает что-то в свою книгу. Её лицо безмятежно.

— Ты в порядке, Хлоя?

— Без понятия.

***

Дом Мэгги, возможно, не лучшая идея. Но куда ещё я могу пойти? Мои родители заняты сожалением о снижении умственных способностей их абсолютно совершенной дочери. Я могу позвонить своему парню, но проблема в том, что я едва знаю его. И с тех пор, как моя ассоциация со словом «любовь» возникла с совершенно другим парнем, я абсолютно уверена, что не настолько близка с Блейком, как должна бы.

Я звоню в дверь и засовываю руки обратно в карманы пальто. Раздается эхо шагов перед дверью, перед тем как лицо миссис Кэмпбелл показывается в окне сбоку. Она выглядит удивлённой и обрадованной в равной мере.

— Хлоя! — Она открывает дверь шире и сжимает меня в объятиях, которые пахнут как в пекарне, которой она владеет. — Сколько лет, сколько зим. Заходи, дорогая.

Я тяжело сглатываю.

— Все нормально. Знаю, уже довольно поздно. Мэгги дома?

— Конечно, сладкая. Заходи, снаружи холодно.

Я захожу внутрь и встаю на ковер, в то время как она направляется к лестнице. Одумываясь на полпути, она разворачивается ко мне и наклоняет голову.

— Почему ты просто не поднимешься наверх?

— Я не уверена.

Миссис Кэмпбелл проводит своей бледной рукой по рыжим волосам и улыбается.

— Ты знаешь, что бы там ни было, вам двоим давно пора решить это. Давай, Хлоя.

Я киваю и медленно поднимаюсь по лестнице, а мама Мэгги исчезает на кухне. Даже после её слов поддержки у меня ощущение, будто я взбираюсь на свою собственную виселицу.

Я должна была подождать ещё денёк-другой. Возможно, тогда бы меня не так ранила память об Адаме. Но зачем? Почему я представила картинку с ним при слове «любовь»? Я имею в виду, как я так запуталась?

Наверху лестницы я поворачиваю налево и вижу коллекцию наклеек на бамперы на двери Мэгги. Слишком поздно, чтобы отступать.

Она говорит мне войти, прежде чем я успеваю постучать. Перед её дверью скрипучая половица, поэтому она всегда знает, когда кто-то подходит. Раньше мы называли это системой родительского оповещения.

Я открываю дверь и стою там, смотря на россыпь подушек на кровати Мэгги и на плакаты неизвестных мне панк-групп, висящих над ней. Её огромный белый комод завален, как и всегда, морем шёлковых шарфиков и потерявшихся непарных серёжек. Она переворачивается на бок поперёк кровати с открытым ноутбуком перед собой.

Шок от того, что я и есть посетитель, проступает на её лице.

— Зачем ты здесь?

Я пожимаю плечами.

— Ты не отвечала на мои звонки.

— Обычно это значит, что кто-то не хочет г-г-г-оворить с тобой.

Я вздыхаю и смотрю на свои ноги. Она заикается. Она обычно не заикается так сильно. Не со мной. Я прикусываю губу, чувствуя, что на ней уже нет живого места.

Мэгги садится на кровати.

— Я думаю, ты с-с-сказала достаточно в п-п-последний раз, когда мы говорили.

Я перевожу дыхание, стараясь унять дрожь в голосе.

— Я не знаю, что на меня нашло тогда. — Это абсолютная правда. — Но я хочу поговорить с тобой, Мэгз. Я скучаю.

— Нет, ты не с-с-скучаешь, — говорит она. — Чего ты на самом деле хочешь, Хлоя? П-п-потому что я не собираюсь быть твоим очередным п-п-проектом.

Я не могу поверить в это. Не могу переварить то, что эта холодная девушка и есть Мэгги.

— Я не… Я не знаю, о чём ты говоришь.

Тогда она смеётся. Обычно это самый дружелюбный звук в мире, но сегодня он обжигает как кислота.

— Возможно, я недостаточно умна, ч-ч-чтобы объяснить, — говорит она. — Почему бы тебе не попросить одну из своих п-п-подружек по школе, например, Джулиен… О, подожди, ты не можешь больше с-с-спрашивать Джулиен о чём бы то ни было, не так ли?

Её слова ударяют меня в живот как ледяной кулак. Мой язык становится сухим от страха.

— Я думаю, что-то случилось с Джулиен, Мэгги. Вот что я пыталась тебе сказать по голосовой почте.

Очевидно не впечатленная, она скрещивает руки.

— Да, Хлоя. Я п-п-получила твоё голосовое сообщение. На три месяца п-п-позже.

— Зачем ты ведёшь себя так? Что, если она в беде, Мэгги?

— Почему ты ведёшь себя так, словно тебе не наплевать? Я говорила тебе всё это, Хлоя. Я г-г-говорила месяцы назад.

— Я тогда запуталась, — возражаю я, отчаянно пытаясь узнать, что ей известно, прежде чем сама скажу что-нибудь не то. — Я была запутана и отвлечена, окей? Но я стараюсь стать лучше, я хочу поговорить об этом.

Она складывает руки на груди и отгораживается от меня выражением лица, словно стеной.

— Какое жестокое дерьмо. Я н-н-не хочу.

Восемь лет. Вот сколько я знаю Мэгги. Мы боролись как сестры, но она никогда не затыкала меня, как сейчас. Никогда прежде.

— Ты должна уйти, — говорит она.

Я открываю рот, готовясь рассказать о том, что случилось со мной, но она наклоняется вперед.

— Я хочу, ч-ч-чтобы ты ушла.

Слёзы застилают мне глаза, я встряхиваю головой и чувствую, как дрожит подбородок.

— Мэгги…

— Просто уйди, Хлоя!

И я ухожу.

Я лечу вниз по лестнице мимо её мамы. Я отчаянно хочу быть снаружи, подальше от этого тёплого, знакомого дома и ото всех воспоминаний. Прочь от тяжёлых слов Мэгги и глаз, наполненных ненавистью. Миссис Кэмпбелл зовёт меня, но я игнорирую её. Я вылетаю из двери, бросаясь в холодную темноту за ней.

Сбегая по крыльцу, смахиваю слёзы и выбегаю на тротуар. Рыдающая и наполовину ослепшая, я бегу, пока не врезаюсь в чью-то спину. Кто бы это ни был, он высокий и широкий и едва смещается от моего воздействия.

— Что за чёрт? — говорит он, и я отпрыгиваю назад, потому что узнаю голос.

Адам поворачивается, стряхивая волосы с глаз, и потирает спину в том месте, где я в него врезалась. Я в ужасе отшатываюсь, и он ловит меня, хватая за руки.

— Господи, Хло, что с тобой происходит?

Я пытаюсь вырваться, чувствуя, как глаза расширяются.

— Как ты узнал, что я здесь? Зачем ты преследуешь меня?

— Преследую тебя? Я здесь живу, — говорит Адам, прищурившись.

Я качаю головой, тяжело дыша и чувствуя себя пойманным животным.

— Нет, это не правда. Я бы знала, если бы ты жил здесь.

— Ты знаешь. — Он хмурится. — Я живу в квартире с другой стороны школы.

Он смотрит так, словно это очевидно. Но для меня нет. Ничего очевидного, за исключением того, что я сошла с ума. Я абсолютно точно сошла с ума, и мне не становится лучше.

Я думала, что будет лучше. Я сделала всё, что они говорили мне сделать год назад. Я ходила к психологу и вела безумно длинные записи в дневнике. Господи, да я даже йогой занималась! И это должно было сработать. Доктор Киркпатрик говорила, что мои результаты были настолько хороши, что мне не надо было больше приходить к ней.

И теперь это. Как, чёрт возьми, мне с этим справиться? Скажет ли она когда-нибудь, что мне не надо прийти снова?

Боль поднимается из груди, прямо к маленькому шарику в моём горле. Адам просто стоит, внимательно смотря на меня, в то время как я задыхаюсь во время собственного вздоха.

Я качаю головой.

— Перестань смотреть на меня так!

— Как «так»?

— Как будто я должна знать что-то, чего я, возможно, не знаю. Ты ничего не знаешь обо мне.

— Эй, эй! — говорит он, растирая пальцами мои руки сверху вниз. — Успокойся. Просто дыши.

Я смотрю на руки Адама на моих руках. У меня нет чувства вторжения в моё личное пространство. Прикосновения Адама чувствуются правильными. Нет, лучше, чем правильными, они чувствуются… родными.

Он подходит ближе и скользит руками в манжеты моего пальто. Он снова говорит мне дышать.

Теперь я слушаю. Я делаю глубокий длинный вдох. И что-то пахнет… знакомо.

— Я чувствую какой-то запах, — неожиданно говорю я. Что-то сладкое и острое, что отдаётся в глубине моего сознания. — Я почти помню его.

Адам смеётся.

— Хорошо.

И после этого я вспоминаю. Чистая смесь мыла, кожи и корицы — это он. Это запах Адама. И он вертится в моей голове, как память.

— Просто подожди, — говорю я и по какой-то сумасшедшей причине беру его за руку.

Его кожа тёплая и грубая, хотя на улице не может быть тридцати градусов. Но он не холодный. Его сильные пальцы оборачиваются вокруг моих без толики сомнения. На этот раз я не думаю о том, как сумасшедше прикасаться к нему. Всё, о чём я думаю, — это картинка, которую я сегодня увидела. Та самая, что сперва заставила меня побежать к дому Мэгги.

Я закрываю глаза и сильнее сжимаю руку Адама, пытаясь сфокусироваться.

Картинка снова формируется в моей голове, и я медленно выдыхаю, желая, чтобы она двигалась.

Ничего.

— Хлоя.

— Пожалуйста, — шепчу я, — просто дай мне секунду.

Он не должен мне ни секунды, и я чувствую, что мои щёки обдает жаром. Я знаю, я странная, но он вздыхает и остается на месте. Его пальцы становятся мягкими, переплетаясь с моими. Наши ладони прижимаются друг к другу, и я дрожу, хотя совсем не чувствую холода.

И затем я вспоминаю.

Классная комната. Учебный зал с прошлого года, но сейчас вечер. И постеры выглядят по-другому, так что это не прошлый год. Это было в этом году.

Адам согнулся над книгой. Я слышу свой голос. Говорю что-то о науке, может быть. Но Адам игнорирует меня, его глаза сканируют страницы.

— Уфф, не могу сфокусироваться, — разбираю я свои слова. — Я чувствую себя взволнованно и отвлекаюсь.

Адам не смотрит на меня, когда говорит.

— Из-за чего?

— Ты действительно хочешь узнать?

Он смотрит на меня с недоверием. Как будто он услышал меня неправильно. Но затем он улыбается, совсем немного, и я чувствую тепло и свет внутри, как будто где-то глубоко в моей груди поднимается солнце.

— На днях нам нужно что-то сделать с этим, — говорит он.

Я уверена, он прав.

Всё заканчивается так же быстро, как и началось. Я возвращаюсь в настоящее. Мне холодно, и я тяжело дышу, стоя на тротуаре. Каждая частица меня трясётся. Я моргаю, смотря на Адама и понимая, что наши руки всё ещё соединены.

— Я вспомнила кое-что, — говорю я. — Кое-что о тебе.

Выражение лица Адама такое интенсивное, что, клянусь, могло бы зажечь небольшой город.

Я чувствую его взгляд, касающийся самых потаённых уголков моего тела. Я не знаю, рассержен он или счастлив, или, возможно, то и другое, но когда он подходит ближе, я забываю, где я. Чёрт возьми, я забываю, кто я.

— Я не могу понять тебя, Хлоя, — говорит он мягко. Качая головой, он поднимает руку и перебирает кончики моих волос. — Я совсем тебя не понимаю.

Я чувствую восхитительный вес его руки на моём лице на протяжении одной захватывающей секунды. Он отпускает меня и поворачивается обратно к дороге, просовывая руки в рукава своей куртки. Я жду, что он сейчас уйдёт, но он не уходит.

— Ты идёшь? — спрашивает он.

— Что?

— Пошли. — Его голос звучит наполовину отвлечённо, как если бы он до сих пор держал руку на моём лице с обещанием большего в глазах. — Провожу тебя домой.

Глава 7

Родители отрываются от просмотра новостей, когда я вхожу. Мама плакала. Снова. Жизнь в этом доме до того становится похожей на мелодраму, что я ожидаю услышать печальную музыку каждый раз, когда покидаю комнату.

Мама выдавливает яркую улыбку, но меня этим не обманешь. Она плакала каждую ночь на протяжении недели после того, как мне диагностировали панические атаки и тревожное состояние. Сейчас у них даже нет названия тому, что со мной происходит. Если подумать, чудо, что она не сидит в комнате с мягкими стенами, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Эй, Хлоя! — Она старается быть радостной. Она ужасная актриса. — Мэгги была готова поговорить?

— Мы говорили в течение минуты.

— Ну, это лучше, чем ничего, — говорит она. — Так как ты…

— Как твоя голова? — спрашивает папа, заполняя паузу.

Мама пинает его под кофейным столиком. Как будто мне всё ещё шесть лет, и я этого не замечу. Возможно, вскоре они начнут писать слова, которые не хотят говорить вслух передо мной.

— Замечательно, — отвечаю я. — Я чувствую себя лучше.

— Правда? — спрашивает мама.

— Правда.

Это было правдой перед тем, как я зашла сюда. Гораздо проще не думать о ваших надвигающихся проблемах с психикой, когда вы заняты одержимостью тем, сколько раз рука парня задевает рукав вашей толстовки. Адам особо не разговаривал, но просто осознание, что он рядом, очень отвлекало.

— Ты как будто покраснела, — замечает мама. — Надо было тебе взять машину.

— Холодный воздух ещё и свежий воздух. — Я пожимаю плечами. — Я пойду наверх. У меня много домашки, и пора бы начать ее делать.

— Ты не хочешь немного поужинать? — спрашивает мама, практически выворачивая себя наизнанку, чтобы не отрывать взгляда, когда я прохожу за диваном.

— Я поужинаю, но чуть позже, — говорю я, поднимаясь сразу через две ступеньки.

Я не хочу есть.

Я хочу со всем разобраться. С исчезновением Джулиен, с моим причудливым неприятием Блейка и неуместной одержимостью Адамом, с этой сильной путаницей с Мэгги — со всем этим.

Дверь моей спальни мягко захлопывается за мной. Я включаю радио на будильнике. Я научилась этому трюку из статьи в журнале «Психология Сегодня». Музыка облегчает частную жизнь. Многие люди (читай: родители) не будут заходить к вам без предупреждения, если у вас включено радио.

Полезный совет, если не хотите быть застигнуты врасплох.

Я открываю ноутбук и съёживаюсь от картинки на заставке. Блейк и я, с переплетенными вокруг плеч и талии руками.

Это тревожит. Раньше я часами могла грезить о нашей свадьбе, рисуя его имя в своих блокнотах. Сейчас всё, что напоминает мне об этом парне, вызывает лишь отвращение.

Ещё один пункт в списке того, что не имеет абсолютно никакого смысла сейчас.

Я открываю закладки в интернет-браузере, затем проверяю Фейсбук, Твиттер и пару других случайных сайтов. Немного сюрреалистично видеть всё то дерьмо, о котором я болтала. Сначала я даже не читаю. Не совсем. Это как окунуться в ледяной бассейн. Я понемногу приближаюсь к этому, останавливая курсор на картинках профиля и датах.

Судя по всему, я была заядлым интернет-пользователем всё лето. Приблизительно до середины сентября. После этого… абсолютное радиомолчание.

Это реально жутко, просматривать посты и обновления статусов. Хотя я должна заметить, я не чувствую себя Джеймсом Бондом, как надеялась. И если все мои посты такие скучные как эти, мне и правда стоит начать жить нормальной жизнью. Или хотя бы выдумать такую.

Я снова прокручиваю ленту активности за последний месяц, ища что-нибудь пугающее. Или дьявольское, что даже интереснее.

08/02: Просматриваю почтовый ящик. Где мои оценки?

08/06: Шестьдесят дней без кофе. Мне пора выдать медаль

08/17: Серьёзно? До сих пор нет оценок. Гхх.

08/20: Новые джинсы + новые ботинки = я с нетерпением жду холодную погоду.

08/24: Блейк купил мне маргаритки. Просто так. Не правда ли это мило?

08/24: Ладно, не так уж мило. Блейк получил свои оценки за Академический тест (до смешного хорошие). Цветы = упреждающие извинения за мои предположительно плохие оценки. Если они когда-нибудь появятся.

08/25: Вот они! Вот они! Вот они! И… я боюсь открывать их.

08/25: 2155 *умираю*

09/09: Вторая неделя в выпускном классе и до сих пор без кофе. Получите, скептики!

09/13: Подсчитываю дополнительные затраты по четвёртому проекту. Пока всё идет хорошо. Будем надеяться, университетские шишки согласятся.

09/18: Я так взволнована по поводу вечеринки в эти выходные. По-любому уговорю Блейка прийти на неё!

Я прокручиваю ленту, чувствуя, как лицо сворачивается, словно скисшее молоко. Как будто я была увлечена духом учебной успеваемости. Последняя запись была самой плохой. Когда, черт возьми, я начала говорить чушь вроде «по-любому»?

Курсор замирает над этим словом, и я хмурюсь. Я не могла сказать такого. Мне плевать, что случилось со мной за последние шесть месяцев. Я могу представить себя говорящей какую-то абсолютно глупую чушь, но не это. Ни в одной из вселенных, о которых я могу подумать.

Это просто… неправильно. Это как будто кто-то, кого я совсем не знаю. Незнакомка. Такая же незнакомка, которая улыбается мне с дюжины фоток, о съёмке которых я не помню? Возможно.

Но почему ничего с сентября? Я не помешана на социальных сетях, но непохоже на меня не заходить в них дольше, чем несколько дней. Самое большее неделя. Теперь я не захожу в сеть?

Если и есть ответ на это, я понятия не имею, каков он и где его найти. Я потираю руками лицо и смотрю на часы на ноутбуке. Я провела так два часа, и всё, что я нашла, — сорок новых друзей на Фейсбуке и куча дерьмовых дополнительных приложений, в которые я вступила. И под кучей я имею в виду сумасшедшую тонну дерьмовых приложений. Я перестала считать после 26.

Я кликаю по сайту своей школы и нахожу немного больше. Я официально чертовски горяча, фигурально выражаясь. Я на доске почета, состою в клубе по репетиторству и бла-бла-бла. Ничто из этого не говорит мне, почему я не могу вспомнить последние несколько месяцев своей жизни. Или почему я так уверена, что должна что-то сделать с исчезновением Джулиен Миллер. Я только знаю, что мне нужна профессиональная помощь.

Боже, мне действительно нужно, чтобы что-то прояснилось. Я прекращаю вздыхать и начинаю закрывать программы. Когда я перемещаю курсор, чтобы закрыть один из документов, что-то привлекает моё внимание. Еще один файл — текстовый файл, — в списке недавно открытых документов.

Джулиен.

Я протираю глаза и наклоняюсь вперёд, чтобы удостовериться, но я прочла правильно.

Моя кожа становится холодной как лёд, а ладонь увлажняется на мышке, когда я навожу курсор на семь букв.

Возможно, он о ком-то другом. О новом друге. О ком-то, с кем я занимаюсь репетиторством. Возможно, это что-то, что я делала для неё, прежде чем она уехала. Объяснения приходят на ум так быстро, что я едва поспеваю за ними, но это не важно.

Этот файл пугает меня, и на то есть причины. Я знала что-то про Джулиен, и надо выяснить, что именно.

Я кликаю дважды и получаю сообщение об ошибке, информирующее меня, что путь недопустим. Я пробую снова, потому что он должен быть здесь. Всё, что я делала с тех пор, как мы купили этот компьютер, всё ещё в нём.

Не получается. Файл исчез.

С колотящимся сердцем я нажимаю на папку с удаленными файлами.

Пусто.

Пустая белая корзина поражает меня до глубины души. Я редко удаляю файлы и никогда не очищаю корзину. Мэгги обычно нещадно поддразнивала меня этим. Она бы сказала, что если я не смогу держать это под контролем, то превращусь в одну из этих жутких мамаш, которые хранят каждый выпавший зубик своих детей, их волосы и каждый носок, который те когда-либо носили, просто на всякий случай.

Нет, это была не я. Это означает, что кто-то ещё почистил всё. С ума сойти, да. Но это менее сумасшедшая мысль, чем то, что я внезапно удалила файлы с моего компьютера.

Я запускаю руки в волосы и делаю судорожный вздох.

Это начало. Теперь я знаю, что ищу.

Файлы, которых больше нет.

***

Кто-то стучит в дверь, и я рывком поднимаю голову со стола, моргая и пытаясь сфокусировать взгляд. Три банки из-под содовой и пустые пакетики из-под острых кукурузных чипсов выстроены в линию на клавиатуре. Чипсы, возможно, ответственны за ужасный вкус на моём языке.

Мама стучит снова, и я вижу бледное обещание утреннего света, плавающего вокруг занавесок. Уже утро? Серьёзно?

— Хлоя? — спрашивает она.

— Да? — Я кликаю, открывая наполовину законченный доклад об электромагнетизме. Прошлой ночью я подумала, что это было бы отличным прикрытием, но он понадобился мне лишь сейчас.

— Милая… — Она обеспокоенно смотрит на меня. — Ты спала?

— Думаю, задремала на клавиатуре. — Потирая лоб, я неуверенно улыбаюсь. — Но ненадолго. Возможно, отключилась на пару часов.

— Сегодня? Но сегодня суббота, дорогая.

Я молча смотрю на неё. Слишком рано для этого.

— Верно. Следовательно, мне не надо спешить в школу.

Мама смеется, качая головой и помахивая на меня пальцем.

— Очень смешно. Блейк будет здесь через десять минут. Я могу сделать тебе чай в термосе, если хочешь.

— Блейк?

Она смотрит на меня так, словно я сошла с ума, но я уверена, что если кто-то здесь и сумасшедший, то это она. Раннее субботнее утро. Я вообще не в сознании по субботам в течение нескольких часов, так почему, ради бога, Блейк в пути?

— Ты комик, как обычно, — говорит она. — Тебе повезло, что он не забежал раньше, как обычно делает.

— Сколько времени?

Я ищу на столе свой телефон, поднимая бумаги и опрокидывая пустую банку из-под содовой.

— Семь пятнадцать. Что ты ищешь?

— Мой телефон. Мне нужно написать Блейку. Я не могу идти прямо сейчас. Я почти не спала.

Мама скрещивает руки на груди, её взгляд становится тяжёлым.

— Хлоя, ваши субботние встречи с Блейком — не свидания.

Подождите минутку… Этим я занимаюсь каждую субботу? Выступаю добовольцем? Я смотрю на неё, надеясь, что она просветит меня. По её лицу я могу сказать, что мне предстоит целая лекция, поэтому я стараюсь смотреть внимательно.

— Эти дети зависят от тебя, — говорит она и ждёт, что я возьму программу.

Чего не может произойти, потому что я даже не знаю эту программу. Вместо этого я возвращаюсь в своё предыдущее состояние. Делая его приятным, насколько возможно.

— Ты права. Я оденусь. Десять минут?

Она смотрит на часы.

— Семь. Я сделаю тебе чай.

Я стаскиваю вчерашнюю одежду и пролезаю в шкаф в поисках джинсов и нежно-голубого свитера, который мягко оттеняет мою кожу. Я едва успела собрать волосы в хвост и почистить зубы, когда слышу звонок в дверь. Звуки приветствия веселых людей-жаворонков доносятся с лестницы.

Когда я спускаюсь, Блейк стоит с мамой, держа мой чай.

— Где твоя повязка?

Повязка? Какая повязка? Я даже не знаю, куда собираюсь, а теперь должна ещё и принести реквизит?

Мама вздыхает.

— Ох, Хлоя. Она в столовой. Я положила её на клетку.

Я нахожу её довольно легко благодаря этикетке, на которой написано: «Начальная Программа Преподавания Эйзенхауэра». Что объясняет, почему дети должны рассчитывать на меня. Погодите минутку, я могу подделать уроки? Я имею в виду, что если всё это умное дерьмо не сработало?

Оработало.

Часом позже, мальчик напротив меня улыбается щербатой улыбкой, его подбородок испачкан карандашом.

— Как ты решила это так быстро?

— Коммерческая тайна. — Я пожимаю плечами.

Хотя, по правде говоря, я понятия не имею. Последний раз, когда я делала проверку, я всё ещё считала на пальцах. То есть мне не нужна была летняя школа или что-то подобное, но я точно не была человеком-калькулятором. А сейчас? Сейчас я могу складывать трехзначные числа в голове. Как в задачке, которую я только что решила вместе с Тайлером.

— Ты, должно быть, суперумная или что-то вроде этого, — говорит он, извиваясь на стуле.

— Ты ошибаешься, но я делала много дополнительной домашней работы в этом году.

— Я ненавижу домашнюю работу, — отвечает он.

— Да, я тоже, — соглашаюсь я, а затем подмигиваю. — Но мне нравится быть зубрилой. Как насчёт десятого номера?

— Мне обязательно делать его?

Я склоняю голову, как бы рассуждая об этом.

— Ну, вместо этого мы могли бы сделать макияж. Я могу покрасить тебе ногти или сделать прическу.

Тайлер смеётся, так круто и непосредственно, что все теряют в период полового созревания.

Я усмехаюсь, смотря, как он подавляет смех, а затем смотрит на меня со смирением.

— Я всё ещё ненавижу математику. Даже если ты крутая. — Он снова съеживается над домашним заданием, а я сканирую общественный центр, пока как он решает.

Я слышала, что они занимаются здесь репетиторством, но никогда не видела этого своими глазами. Это на самом деле довольно здорово. Родители могут оставить детей и ждать в вестибюле, хотя бог знает, зачем они захотели бы остаться. Там нет ничего, кроме кофе-машины и достаточного количества старых газет, чтобы сделать из папье-маше макет маленького города.

В этой комнате на серых стенах есть указатели для всего, начиная от встреч анонимных алкоголиков до продвинутых занятий йогой. Были поставлены шесть столов, но нас, тех, кто работает, только трое. Блейк, я и Тина Стабс — девушка, которую я едва знала в прошлом году. Сегодня она обняла меня и начала болтать о каком-то парне, которого она отчаянно хочет, пока не подошел Тайлер, чтобы спасти меня.

Блейк сидит в двух столах от меня. Он должен был читать Доктора Сьюза малышу напротив него. Самое плохое, что он даже не смотрит в книгу или на бедного второгодника, который ловит каждое его слово. Думаю, он смотрит на что-то под столом. На что-то на своих коленях?

А, мобильник.

Он пишет кому-то.

— Это верно? — спрашивает Тайлер.

Я смотрю на его работу. 327+456=773.

— Очень близко, Тайлер, одна неверная цифра. Как думаешь, сможешь найти ошибку?

Чёрт возьми, я шикарна.

Я снова смотрю вверх. Студент Блейка читает медленнее, еле слышным голосом, продираясь через слово, которое определенно застопорило его. А мой сладкий-как-сахар парень, по-видимому, слишком занят, набирая Геттисбергское послание, чтобы обращать на это внимание. Есть в этом что-то очень неправильное. Он же координатор репетиторов.

— Я снова ошибся? — спрашивает Тайлер озабоченным голосом.

Я понимаю, что сделала реально уродливую гримасу, хотя она вообще не была предназначена Тайлеру. Жаль, что Блейк слишком поглощен своим сотовым телефоном, чтобы заметить, как я убиваю его взглядом.

Я проверяю работу Тайлера и качаю головой.

— Все идеально. Я знала, что ты сможешь решить, — говорю я, расплываясь в широкой улыбке. — Ты просто должен помнить: справа налево. Не так, как ты читаешь, окей?

— Да, я думаю, что понял.

— Исходя из этого успешно пройденного теста, я думаю, у тебя есть все шансы быть крутым. — Я достаю запасной карандаш из коробки в задней части комнаты, пока провожаю его.

Я отпускаю Тайлера к родителям в комнату ожидания. Входная дверь открывается с мелодичным перезвоном колокольчиков, в то время как мы обмениваемся жестами на прощание. Я понятия не имею, есть ли у меня ещё один студент или что делать дальше, поэтому делаю шаг к двери, чтобы поздороваться.

А потом я просто падаю.

— Адам… — говорю я.

Я даже не хочу говорить этого, но мой рот как будто только и ждал шанса, чтобы эти слова вырвались наружу.

— Привет. — Он смотрит на меня со своей полуулыбкой на губах. Губы, на которые мне действительно пора перестать смотреть, особенно когда мой парень в соседней комнате. В моём животе скручивается узел, я чувствую, как улыбаюсь, и это не хорошо.

Очень не хорошо.

— Ты сегодня репетиторствуешь? — спрашиваю я, стараясь держаться в безопасной зоне.

Неправильный ответ.

Что-то тёмное вспыхивает в нём, чего он не может удержать. Он не отвечает мне, просто качает головой, словно не может поверить, что я могла сказать такое.

В панике я поворачиваюсь вслед за ним, когда он проходит дальше, в комнату. Только тогда я замечаю белый логотип в углу его голубой рубашки и огромную корзину на колесах, которую он тянет за собой. Да, он здесь, чтобы помыть парты, а не сидеть за ними.

Моё сердце делает кульбит в груди.

Очевидно, та я, которая не страдает амнезией, знала, что он убирается здесь, и та я никогда не сказала бы ничего столь ужасного. Если бы, конечно, я не хотела заставить его чувствовать себя абсолютным дерьмом из-за того, что он уборщик.

Потрясающе.

Я стою, жалея, что не могу вернуться назад во времени, пока он стирает пыль и протирает шваброй пол под стульями. Я должна сказать что-нибудь. Я не могу оставить его вот так, думающим что… что я… ну, что бы то ни было ужасное, что он, вероятно, думает.

Я жду, что он зайдет в репетиторскую комнату, но он не заходит. Он пересекает комнату ожидания и идёт к уборным и офисам и всем тем местам, которые мне, вероятно, не позволено посещать.

Не важно. В любом случае, я следую за ним.

— Адам, подожди!

— Я работаю здесь, — говорит он. Его голос резкий и непреклонный.

Лучше бы он сначала пошёл в женский туалет, но вместо этого он двигается прямо к мужскому. Глядя на меня с фальшивым сожалением в глазах, он пожимает плечами. Дверь мужского туалета закрывается, желтый знаком «Туалет убирается» висит на ручке. Как молчаливый вызов.

Да. Ну что ж, есть причина, по которой я бегала по Клементин Драйв в одном нижнем белье в середине февраля. Я не из тех девчонок, кто отступает, не осмелившись даже попытаться.

Глава 8

Я толкаю дверь и проскальзываю в мир писсуаров и мерзкого общественного мужского туалета.

— Ты серьёзно не понимаешь намёков? — спрашивает он, прислонившись к раковине с перекрещенными на груди руками. Как кто-то может выглядеть таким горячим в полиэстере, застегнутом на все пуговицы, и логотипом «Супер Чисто!», красующимся на кармане? Это выше моего понимания, но он с этим справляется.

Он отлично с этим справляется.

— Я не это имела в виду, — говорю я. — Я так не думала.

Ну, технически, я не знала, но не могу же я этого сказать.

— Да, в последнее время ты часто так делала. Не задумывалась о том, что говоришь.

Я делаю шаг к нему. Не уверена, что это хорошая идея, но я также не уверена, что могу остановиться.

— Прости.

— Всё нормально.

— Нет. Это не нормально. И мне очень жаль.

— Да, ты сказала это, — говорит он, затем его брови хмурятся. — И что?

Я ошеломлённо моргаю.

Он кратко поднимает руки, латексные перчатки натянуты на ладони.

— Извинения получены, Хлоя. Считай, что твоя совесть чиста.

Я открываю рот, но не знаю, что сказать. Боже, почему с ним всё происходит именно так? Я абсолютно неисправна с Блейком, но клянусь, вся комната гудит, когда я смотрю в глаза Адама.

Внезапно он шагает вперед, подходя достаточно близко, чтобы выпустить из меня дыхание. Слова продолжают ускользать от меня, что, возможно, к лучшему. Всё равно они не выходят правильными. И, честно говоря, я предпочла бы стоять здесь в тишине, чем вынуждать его сказать мне «уходи».

Адам сжимает кулаки по бокам и делает резкий вдох. Его голос низкий, с просительными интонациями, которые не соответствуют его жесткому выражению.

— Мне нужно работать, Хлоя.

— Адам, пожалуйста… — Я инстинктивно тянусь к нему, оборачивая пальцы вокруг голого участка на его запястье.

Память обрушивается на меня, как ударная волна.

Я вижу листья. Красно-желтый ковёр засоряет мой газон. Мои грабли собирают их в кучу, обнажая следы зеленой травы. В воздухе неповторимый запах осени.

Позади меня Адам поднимает глаза от своих грабель.

— Не могу поверить, что ты уговорила меня на это.

Я закатываю глаза.

— А ты не давал мне спать до трех утра. Что это было? Восемь реваншей в Halo прошлой ночью? Напомнить тебе, сколько из них ты выиграл?

Вместо ответа Адам бросает грабли и делает выпад в мою сторону.

Я чувствую его руки на своей талии и не могу сдержать смех, когда он поднимает меня в воздух и бросает в кучу листьев. Они хрустят подо мной, когда я, смеясь, тяну его за ногу и колено, пока не опрокидываю вниз рядом со мной.

Я чувствую сладкий октябрьский запах вокруг, когда мы лежим так бок о бок, смеясь, пока мои щёки не начинают болеть. Адам переворачивается на бок, чтобы быть лицом ко мне. Его глаза такие синие, и я… теряюсь в них. Я знаю, что пялюсь, и понимаю, что это очевидно, и всё это так смешно, что заставляет меня смеяться ещё больше.

Мои плечи трясутся, и мне пора остановиться, но это всё так сводит с ума. Тогда Адам тянется к моему лицу, и в этом нет ничего забавного.

Его взгляд смягчается, и мои внутренности завиваются, как подарочные ленточки. Я чувствую призрак его пальцев в моих волосах, и это вызывает во мне потребность большего.

— Ты знаешь, я не должен даже находиться здесь, — мягко говорит он.

— Знаю, — отвечаю я. Но когда он двигается, чтобы уйти, я хватаю его за руку. И он позволяет мне.

— Что происходит, Хлоя?

Я отпрыгиваю от Адама при звуках голоса Блейка. И вот они мы: Блейк смотрит на меня, Адам смотрит на Блейка, и я смотрю на стену с горящими щеками, как будто кто-то разжёг на них огонь.

— Хлоя? — снова спрашивает Блейк.

— Я назвал её сучкой, — говорит Адам, пожимая плечами, как бы говоря, что тут не о чем рассуждать.

Мы с Блейком смотрим на него — я в шоке, Блейк с недоверием. Адам просто снова перекрещивает свои длинные руки на груди, пытаясь выглядеть скучающим.

— Ты назвал её сучкой, — говорит Блейк.

Ладно, я не уверена, чего добивается Блейк, но если это гнев, то он не достигает цели. Прямо совсем мимо цели, потому что, вообще-то, звучит так, будто он насмехается. И, возможно, так и есть. Меня это не волнует. Всё, чего я хочу, — убраться отсюда, и побыстрее.

— Окей, я проясню, — говорит Блейк, преувеличенно пожимая плечами. — Почему ты сказал это?

— Она поливала грязью твоё честное имя. И бог знает, она не может перестать делать это, — говорит Адам, показывая на меня с чем-то, что, как я полагаю, должно выглядеть как отвращение.

Серьёзно, в этой комнате всем нужны уроки актерского мастерства. Никто на такое не купится, но ничего другого предложить нельзя.

Я съеживаюсь, отчаянно желая разбить странную тишину.

— Я не была…

Блейк поворачивается и с ожиданием смотрит на меня.

— Ты не была самодовольной сучкой? — спрашивает Адам ворчливым голосом, прямо противоположным его напряженному выражению лица. — Конечно, ты не была.

— Пофигу. Мы можем просто уйти, Блейк?

Блейк косит глазами в сторону писсуара.

— Ну, если вы закончили здесь, я всё ещё хочу воспользоваться туалетом.

Если бы я могла покраснеть ещё сильнее после этого, я бы стала помидором. Я закрываю лицо, качая головой.

— Прости. Я возьму свои вещи и подожду тебя.

Блейк бросает на меня ещё один взгляд, а затем протягивает мне свой бейджик и телефон. Я выскакиваю за дверь, прежде чем он полностью отворачивается.

Оказавшись снаружи, я слышу, как Блейк снова говорит, его голос приглушен дверью.

— Не забывайся, большой парень. Бойфренд — это моя работа, не твоя.

Я резко останавливаюсь, шокированная его словами. Или, возможно, тоном его голоса. То есть, я знаю, что я его девушка. Даже если ничего не помню. У меня в доказательство тому около двух сотен фотографий. Но было что-то в его голосе. Почти как если бы он шутил.

Как будто то, что мы вместе, — просто шутка.

Прекрати.

Я трясу головой, потому что мысли об этом сводят с ума. Паранойя, невроз и куча другой фигни, от которой я должна лечиться. Блейк не может быть недоброжелателем. Адам же напротив…

Но я не могу думать обо всей его злости. Я слишком зациклена на ощущении его руки на моих волосах, этого воспоминания хватает, чтобы заставить меня сейчас дрожать. Да, если кто и портит эти отношения, то это не Блейк. А я.

Как по команде, телефон Блейка гудит в моей руке. Я смотрю на него и думаю о Блейке в учебной комнате, ссутулившимся и набирающим сообщения под столом. Как будто пишущим очень много.

Я прикусываю внутреннюю часть нижней губы, уголком глаза смотря на освещенный экран. Это абсолютно неправильно. Вторжение в частную жизнь и нарушение доверия, не говоря уже о том, насколько сильно это делает меня преследовательницей.

А, черт возьми! Все равно же посмотрю.

Сообщение от номера, который я не знаю.

«Делай свою работу, и она не будет ничего выяснять».

***

Поездка домой с поддельным парнем отстой и при обычных обстоятельствах. Но сейчас названный парень — это не просто подделка. А еще он что-то скрывает от меня. И это не ранний рождественский подарок.

Я так радуюсь, когда он подъезжает к обочине рядом с моим домом, что почти бросаюсь на дверь и выпрыгиваю на обочину.

— Ого, торопишься?

Я выдаю улыбку, которая вспыхнула во мне на подъезде к дому. Настолько широкую, что, возможно, показываю коренные зубы, и такую фальшивую, что она должна быть предупреждением.

— Прости, у меня назначена встреча. Я не хочу опаздывать.

— Встреча?

— Дантист.

— В субботу?

— Меня записали, потому что он берет выходной на День Благодарения.

Конечно, я не собираюсь к дантисту. Но я не могу сказать, что иду к своему психотерапевту. Где я собираюсь продолжить говорить даже большую ложь. Кажется, скоро я могу захотеть оставить психологию и стать в будущем аферисткой.

— Увидимся в понедельник? — спрашиваю я и заставляю себя наклониться к нему для поцелуя. Его губы теплые и мягкие, но я ощущаю их холодными и жёсткими.

Блейк отклоняется назад, нахмурившись.

— Почему я чувствую, что ты даешь мне от ворот поворот?

— Нет, это не так, — быстро говорю я.

Он смотрит на меня грустными глазами.

— В это довольно трудно поверить. Сначала я застаю тебя в туалете с Адамом…

— У нас ничего не было, Блейк. Он просто придурок, а я… отреагировала слишком остро.

— Да ладно, ты поверишь в это, если поймаешь меня в туалете с Эбби? Или с Мэдисон?

По правде говоря, я сильно рассчитываю найти Блейка в туалете с одной из этих девушек. Они упругие во всех правильных местах, и они, вероятно, знают все важные правила в лакроссе.

Они его типаж. А я, возможно, мечтала быть в этой роли много лет, но, по правде говоря, это не моё место. В этом нет ни капли смысла.

— С тех пор как в ту ночь ты ударилась головой, ты стала странной, — говорит он, смотря вниз. — Я чувствую, будто ты скрываешь что-то от меня.

Я не могу удержаться от фырканья.

— Я что-то скрываю? Ну, конечно.

— Что это значит?

— Ничего. Просто забудь. — Я поворачиваюсь, но его рука хватает мою.

— Что за черт, Хлоя? — Когда я оборачиваюсь, он не похож на злодея. Он выглядит красивым, милым и ужасно ранимым. — Что я сделал, что ты так обезумела? Почему ты просто не хочешь сказать мне?

Я кусаю губы, взвешивая варианты. Я обдумывала это сообщение тысячу раз, и не могу представить, что оно может быть не зловещим. Не то чтобы я здесь являюсь живым примером объективности.

— Ты собираешься мне что-нибудь сказать? — спрашивает он. Он не выглядит подозрительным. Он выглядит как парень, достойный большего, чем это. Чёрт возьми, даже бродячие собаки, вероятно, заслуживают лучшего.

— Я увидела кое-что в твоём телефоне, — наконец говорю я.

Он разводит руками, явно озадаченный.

— Моём телефоне?

— Я не собиралась. Ты должен поверить в это. Это было абсолютной случайностью, но я увидела сообщение на твоём телефоне.

Руки Блейка медленно опускаются на колени. На одно мгновение его лицо выглядит расколотым, как будто что-то холодное и злое кипит под его озадаченным выражением. Когда я моргаю, оно уходит, и он просто обычный парень, пытающийся успокоить свою девушку-параноика.

— Какое сообщение? — спрашивает он. Его голос слишком низкий. Слишком спокойный.

Я пристыженно смотрю вниз на свои руки.

— Оно пришло, пока ты был в туалете.

Он поднимает голову.

— После того, как ты была с Адамом, верно? — Его тон говорит сам за себя.

Ауч. И он абсолютно прав. Он нашел меня в мужском туалете, держащуюся за руки с другим парнем, а я исковеркиваю совершенно смутное сообщение, которое даже не должна была просматривать. Привет, Чайник, я Горшок.

— Блейк, я знаю, на что это, возможно, похоже, но все было не так, как выглядит.

— Также и с этим. Что было в сообщении, Хлоя?

Я чувствую, как щеки становятся горячими.

— В нем говорилось «Делай свою работу, и она ни о чём не догадается».

— Это всё, что ты прочитала? — спрашивает он.

Я киваю, хотя странно произносить это вслух. Возможно, было что-то более плохое, что я могла прочитать? Ухх, почему я не могу просто остановиться?

— И всё? — повторяет он, очевидно ожидая, чтобы я что-то сказала.

— Да. Да, это всё.

Затем он смеётся, будто считает меня совершенно забавной. И у меня плохое чувство, что я собираюсь с ним согласиться.

— Хлоя, это про Рождество. Папа купил маме браслет на Рождество. Он хранит его в моей комнате, на случай, если она будет обыскивать все его обычные потайные места.

Моим щекам становится ещё жарче, и я снова опускаю взгляд.

— Ох, ладно, я…

Мне нечего сказать, чтобы исправить ситуацию, поэтому я остаюсь в молчании. Боже, что со мной не так? У меня наконец появился парень мечты, и я могу потерять его, потому что я чокнутая невротичка. Великолепно.

Блейк снова смеётся, что заставляет меня вздрогнуть, потому что я чувствую, что сейчас заплачу.

— Хлоя, посмотри на меня, — просит он.

Я чувствую его руку на своем лице, более холодную, чем комфортную, но сейчас ноябрь. Я смотрю на него, сдерживая слёзы.

— Мне правда очень жаль, — говорю я. — Я просто чувствовала себя неуверенно.

— Это мило, что ты ревнуешь, — говорит он, выглядя немного самодовольно.

— Нет, это не так. Это неприятно. Я действительно не пыталась вторгнуться в твою личную жизнь.

— Знаю. У нас обоих хватит уважения не делать этого.

Я вздыхаю с облегчением, и в этот раз, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, я стараюсь распробовать его. Это всё ещё тяжелее, чем должно быть. Я не помню, чтобы раньше поцелуи были чем-то трудным. Чёрт, может это одна из вещей, которую я забыла.

Когда он отстраняется, я застегиваю пальто и легко открываю пассажирскую дверь.

— Так что, увидимся в понедельник?

Он улыбается, проверяя поворотник в зеркале заднего вида.

— Я не пропущу это.

Двигатель Блейка грохочет, когда он отъезжает, и передняя дверь скрипит, открываясь позади меня. Я слышу шум пылесоса, перед тем как папа снова закрывает дверь. У него подмышкой бумаги, в руке ключи.

— Вернулась с репетиторства? — спрашивает он.

— Да, но у меня назначена встреча с доктором Киркпатрик.

— Знаю. Я, уфф… я думаю, что могу отвезти тебя.

Читайте: Мама хочет, чтобы я отвёз тебя, чтобы попробовать выяснить, как ты крепка.

Я перевожу дыхание, но, к моей чести, не вздыхаю. Я делаю всё от меня зависящее, чтобы сдержать себя. Не могу его винить. Я знаю лучше, чем кто бы то ни был, что иногда с мамой легче просто согласиться.

— Я в любом случае собирался в Роудис, — говорит он, и я улыбаюсь.

Роудис Гриль. Так же известный как лучший кофе на всем побережье озера Эри. Исходящий паром кофе мокко звучит прекрасно. Или звучал, пока я не подумала о том, как мой желудок сжался от одного запаха кофе из кофеварки в другой день.

Но это же Роудис. Я могу переварить его, верно?

— Возможно, ты мог бы захватить мне мокко?

Он направляется в гараж, смотря на меня через плечо.

— Я думал, ты покончила с этим.

— Называй это рецидивом.

Мы забираемся в папину машину, устраиваясь в легком молчании.

Гул радио и жужжание двигателя сохраняют тихое спокойствие, пока мы срезаем дорогу через город. Нужно всего десять минут, чтобы доехать до офиса. Если он не решится спросить меня сейчас, мама не скажет ему ничего плохого.

Разве что дело вообще не во мне.

— Ты и мама не ссоритесь? — спрашиваю я.

Он отрывает пальцы от руля, вяло отмахиваясь.

— Нет, мама затеяла генеральную уборку. Я искал повод.

Он всё ещё плохой лжец, но и я не ожидала чего-то другого. У него ушёл год, чтобы свыкнуться с идеей плакучего вишневого дерева в передней части цветника. Парень не большой фанат перемен. Он вроде как ледник. Устойчивое, невозмутимое присутствие, которое сдерживает маму от взрыва и меня от импульсивного поведения.

Он вздыхает, и я знаю, что он сейчас признается.

— Ну ладно, она хотела, чтобы я поговорил с тобой.

— Да, я уже поняла.

— Она просто боится, вот и всё. Боится того, что ты не рассказываешь нам всё. Кое-что в твоих рассказах не сходятся.

Я смотрю за окно, на город, проходящий в тумане старых домов и витрин, нуждающихся в приведении в порядок.

— Мама думает, что ты, возможно, боишься поговорить с нами, — продолжает он.

— Это не так, — отвечаю я.

— Потому что ты можешь рассказать нам, что происходит. Даже если думаешь, что нам это не понравится, мы хотим услышать.

Снова поворачиваюсь к окну. На этот раз слёзы размывают изображение, которое я вижу.

— Я не сумасшедшая, пап.

Внезапно мне так необходимо, чтобы он поверил в это.

— Я никогда не думал, что ты такая.

— Но мама…

— Мама беспокоится, Хло. Вот и всё.

Я смеюсь.

— Да, она беспокоится, что я подведу её.

— Она хочет, чтобы ты была счастлива.

— Она хочет, чтобы она могла мной гордиться, пап. Это не одно и то же.

Он морщится, и я думаю, это потому, что он хочет защитить её. В конце концов, он этого не делает. Он подъезжает к обочине возле офиса доктора и паркует машину.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Я наклоняюсь через сиденье между нами, сжимая его в объятьях. Хочу удержать как можно больше силы от его широких плеч, чтобы заставить себя поверить, что всё будет хорошо, но когда я отстраняюсь, это исчезает. Как пар, превращающийся в ничто.

Глава 9

В офисе доктора Киркпатрик я морально готовлюсь, в то время как она наливает мне стакан воды со льдом. Сначала она предложила мне горячий чай, первоклассный импортированный сорт, как она уверяла, но, в конце концов, я выбрала низкорентабельную воду из-под крана, потому что я слишком легкомысленна, чтобы различать ароматы и пить маленькими глотками.

— Трудно поверить, что прошла почти неделя с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, — говорит доктор Киркпатрик, забирая мой стакан.

Так психиатр пытается спросить «Насколько ты была сумасшедшей за последние несколько дней?»

И мой ответ был бы «Просто чертовски сумасшедшей», но я здесь не для того, чтобы давать ответы. Если меня заставляют сидеть в этом глупом кабинете, я собираюсь взорвать её мозг, пока не найду что-то, что поможет мне вернуть память.

— Я была занята, — начинаю, — но, кажется, я вспоминаю некоторые события.

Откровенная ложь. Если прибавить новость об исчезающих с компьютера файлах, мой список потерянных вещей на самом деле возрос.

— Это замечательно, — говорит она. — Ты хочешь поговорить о каком-то из этих событий?

Я прикусываю губу и бросаю взгляд на книжные полки. Это просчитанное движение. Если я выгляжу слишком противоречиво, она поймет, что я притворяюсь. Так что я делаю это быстро и, надеюсь, достаточно правдоподобно.

— Я не уверена. Возможно, я ещё не готова. Это нормально?

— Ты считаешь, что тебе нужно моё разрешение? — спрашивает она с улыбкой.

— Нет, это не так. Это… Я просто не хочу сглазить, понимаете? Я хочу быть уверена, что у меня есть прогресс.

Что ещё более важно, я не придумала ни одной темы для сегодняшнего обсуждения.

— Хорошо, Хлоя. Есть ли ещё что-то конкретное, о чём ты хочешь поговорить?

Ещё одна психиатрическая уловка, говорящая «Определенно есть что-то конкретное, о чём ты хотела бы поговорить».

Я встаю и направляюсь к книжному шкафу, рассматриваю стоящие на полках книги.

— Я хочу поговорить о психологии. Я не знаю, помните ли вы об этом, но меня она действительно заинтересовала в последний год, после урока, который у меня был.

— Я помню. Полагаю, я предоставила список рекомендуемых книг и некоторых дополнительных курсов, которые могут быть полезны.

Ну ладно, я не изучала никакие курсы. После месяцев панических атак и психиатрических приёмов я не была уверена, что хочу открывать эту банку с червями. Никому не нужно ещё одно напоминание о моём прошлом «Принцессы Прозака», спасибо.

Я смотрю вниз на свои ботинки и вздыхаю.

— Думаю, в прошлом году я не была готова к этой идее. Теперь всё изменилось. Я в выпускном классе и подаю заявления в колледжи.

— Ты очень много работала этим летом, — говорит она.

Её слова почти заставляют меня рассмеяться. Вероятно, она знает, что я провела лето, делая педикюр и смотря повторы «Тома и Джерри».

Тем не менее, я улыбаюсь.

— Вы правы. И теперь я чувствую, что у меня появился реальный шанс на будущее в психологии. Это всё меняет. Я убеждена в этом.

Она откидывается назад, выглядя польщённой.

— Ну, я думаю, это замечательная идея, Хлоя. Люди часто зовут на помощь тех, кто испытал похожие трудности на себе.

— Именно. И я думаю, это то, о чём я хочу поговорить. Я хочу начать с себя. Хочу взять под контроль моё выздоровление и быть инициативной.

Я останавливаюсь, потому что вышла за рамки пятидесяти сотен слов, которыми надеялась убедить её.

Она наклоняет голову, её слишком черные волосы скользят вдоль щеки.

— Ты знаешь, даже обученные психологи до сих пор иногда нуждаются в помощи извне. Пройти через всё в одиночку не всегда возможно или мудро.

Я противлюсь искушению закатить глаза. С трудом.

— Я не пытаюсь отказаться от терапии. Но вы всегда говорили мне, что я получу столько лечения, сколько вложу в него. И я хочу вернуть свой мозг к работе. Я чувствую, что нуждаюсь в лучшем понимании того, как работает память.

Она улыбается, но это не стирает напряжение из её глаз.

— Я рада, что ты подходишь к решению этой проблемы лоб в лоб, Хлоя.

— Отлично.

Доктор Киркпатрик поджимает губы. Значит, мы ещё не уладили это.

— Но сначала я хотела бы поговорить о воспоминаниях. О том, чем они являются. Это хрупкие, субъективные записи прошлых событий, которые меняются со временем и развиваются с твоими эмоциями.

Я киваю, наклонившись вперёд в кресле, готовая перейти к той части, где она рассказывает, как именно я могу получить эти хрупкие, субъективные записи обратно.

Доктор Киркпатрик также наклоняется вперед. Есть что-то в том, как она делает паузу. Я никогда такого не видела и не могу не думать о том, что она репетирует то, что собирается сказать. А может, просто спрашивает себя ещё раз. Что бы это ни было, это создает длинную паузу перед тем, как она начинает говорить снова.

— Хлоя, во время нашего последнего сеанса я чувствовала, что ты не хочешь делиться со мной деталями о твоей потере памяти. Ты знаешь, что это безопасное место, и я хочу, чтобы ты чувствовала себя комфортно, но также для меня важно понимать степень поражения твоей нервной системы, чтобы мы могли знать, как действовать.

Мне стоило ожидать этого. Я должна была знать, что в какой-то момент она захочет узнать, насколько всё это серьёзно. А я не могу сказать ей. Что-то внутри меня говорит молчать.

Я чувствую, что неправильно лгать ей. В прошлом году, когда я едва могла справиться с этими встречами, она помогала мне и говорила не сомневаться в собственной силе. Она ни разу не называла меня слабой или сумасшедшей.

Я доверилась ей однажды, но больше не буду.

Доктор Киркпатрик смотрит на меня очень внимательно. Я не уверена, что она верит мне, поэтому сосредотачиваюсь на том, чтобы сохранять дыхание ровным, а лицо исполненным спокойствия. Делаю усилие, чтобы руки оставались на коленях, и приказываю им оставаться расслабленными и спокойными. Я задерживаю дыхание до тех пор, пока она хранит молчание.

— Возможно, это не должно беспокоить меня так сильно, но так и есть. Я чувствую, как будто теряю кусочки своей жизни.

Большой, шестимесячный кусок, но неважно.

— Хорошо, — наконец говорит она, и по её голосу я могу сказать, что она не купилась.

В любом случае, она откидывается назад в своём кресле.

— Хорошим первым шагом к тому, чтобы воссоединить детали твоей жизни, будет вновь вернуться в недавние события. У тебя есть какие-то недавние фотографии?

— У мамы есть, — отвечаю я.

К счастью, я знаю это наверняка. Моя мама помешана на коллекционировании статей. Это звучит довольно мило и невинно, но на самом деле значит, что каждый момент моей жизни был запечатлён в дурацких деталях. Она снимала на камеру первую удачную партию лазаньи, поэтому я могу гарантировать обилие фотографических фактов о последних шести месяцах.

И почему, во имя Бога, я не подумала об этом раньше? Я, возможно, могла бы занять себя всей этой ерундой.

Доктор Киркпатрик начинает небрежно писать в своей записной книжке.

— Я бы хотела, чтобы ты взяла несколько последних снимков и сравнила их с более старыми фотографиями.

— Более старыми?

— Да. Возможно, что, повторно просматривая событие, которое ты хорошо помнишь, ты сможешь найти больше устойчивых воспоминаний о недавних событиях. У тебя есть какие-либо фотографии со школьного вечера? Или выпускного? Или путешествия с друзьями?

Я киваю, тяжело сглатывая.

— У меня есть вырезки из лагеря искусств.

Полтора года назад. Мы с Мэгги ездили вместе. Не потому, что я имею хоть чуточку таланта, не думайте. У меня его нет. Но Мэгги — одарённая. А мне просто нравится играть с гончарным кругом. Плюс в лагерь искусств приезжают хорошо выглядящие парни — с вечно забрызганными краской джинсами и израненными душами.

Мама разрешила мне взять свой фотоаппарат, предполагая, что я буду снимать всё подряд. Мы восприняли это настолько буквально, что делали снимки самых бессмысленных вещей, которые могли найти. У нас были снимки подошв от ботинок и прилепленных к внутренней части столов шариков засохшей жвачки.

Я думала, это сведёт маму с ума, но вместо этого она была так счастлива, что расплакалась. Она заставила нас с Мэгги вклеить их в альбом. По правде говоря, я пролистывала его лишь однажды, но это было так мило. И я всё помню о тех выходных.

— Замечательно. Я хочу, чтобы по возвращении ты снова посмотрела этот альбом. И я хочу, чтобы ты нашла несколько фотографий, которые были сделаны недавно. Не студийные съемки. Обычные снимки. Я не хочу, чтобы ты просто фокусировалась на том, что происходит на фото. Ты должна обратить внимание на задний план. Ты когда-нибудь слышала выражение «Дьявол проявляется в деталях?»

— Конечно.

— Я думаю, в этом что-то есть. Не то чтобы дьявол присутствовал в деталях, но иногда самое важное может находиться в более маленьких частях пазла, чем мы предполагаем сначала. Рассмотри детали на тех и других фото. Напиши свои наблюдения и посмотри, что они дадут тебе.

***

Я расскажу вам, куда это завело меня. Абсолютно никуда. Если не считать пунктом назначения депрессию. С таким же успехом я могла бы смотреть документальный фильм про умирающих под дождем бабочек.

Я возвращаюсь обратно к обложке альбома из лагеря искусств. К снимку, на которым мы с Мэгги. Мои тёмные пряди завиваются возле прекрасных, пшеничных локонов Мэгги. Её глаза карие, а мои серые, но наши улыбки одинаковы на этом снимке: широкие и искренние.

Остальное довольно стандартно для такого рода альбома. Я кручу глину. Мэгги делает крупные штрихи по плотной бумаге. Мы вместе, делающие липкие улыбки из маршмеллоу возле костра.

Я задерживаюсь над этим снимком, потому что помню, как позировала для него, будто это было вчера. Каждая деталь о чём-то говорит. Щёки и нос Мэгги розовые, загоревшие после купания тем днем. Я могу разглядеть бирюзовые брызги краски на своей рубашке и оранжево-коричневые остатки клея под ногтями. На нас обеих надет один из тех уродливых, убойных браслетов, которые сделала Мэгги.

Эти вещи проделали путь прямиком в жестяную коробку под дубом в самом сердце владений Мэгги. Мы звали её «Недобанкой с Сокровищами», потому что не было причин хранить что-либо в ней. Это чудаковатая коллекция нашей истории. Пуговицы от наших одинаковых пальто в третьем классе. Фотография Мэгги, целующей Дэниэла Маркэма в школьной постановке. Эти ужасные браслеты также хранятся внутри коробки.

Эти фотографии говорят сотню вещей для меня, но ни одна из них не помогла даже на чертову каплю.

Я отталкиваю альбом и возвращаюсь к последним фотографиям, которые нашла. Тем, которые показывают другую Хлою, девушку из другого измерения. Я не уверена, что хочу снова проходить через это. Они достаточно выбили меня из колеи в первый раз.

Мне нужно справиться с этим. Нужно собраться, вести себя как большая девочка. Делать всё, что потребуется.

Я делаю один глубокий вдох и раскладываю их на столе. Пикники, вечеринки и ужин со стейком, который наверняка ознаменовал моё семнадцатилетие. Я ничего из этого не помню. Я не помню, как ела жареную курицу и пила розовый лимонад в парке. Не помню, как смотрела на фейерверки с половиной состава команды по лакроссу, с рукой Блейка на моей талии, как будто мы были приклеены друг к другу. Не помню, как играла в софтбол, и конечно не с этими девчонками, с которыми я никогда… подождите минутку…

Это Джулиен?

Мои пальцы очерчивают её изображение. Светящиеся белые волосы, миндалевидный разрез глаз на простом, но красивом лице.

Я до сих пор не могу представить её уезжающей. Возможно, она собиралась однажды стать директором школы. Черт возьми, возможно, даже мэром. Ещё когда мы были маленькими девочками, на детской площадке она говорила о том, как хочет купить дом в Бельмонте, чтобы жить прямо напротив дома её родителей. Она знала своё будущее, и её будущим был Риджвью.

Мурашки бегут по моим рукам, но неважно, насколько я напугана. Фотография не раскрывает ни одного секрета. Я откладываю её в сторону, снова концентрируясь на одной фотографии Блейка и меня. Я знаю, что должна концентрироваться на деталях, но сами фото уже достаточно жуткие. То, как наши головы соединены вместе, его золотистые волосы резко контрастируют на фоне моих. Я пристальнее смотрю на изображение, пытаясь представить чувство спокойствия, как на ней. Пытаясь представить мир, где рука Блейка, обнимающая меня, будет простой и нормальной вещью.

— Вы как пара из кино, — говорит мама, заходя на кухню. — Почти чересчур красивы, чтобы смотреть.

— Ты бредишь, — говорю я, но она настроена серьёзно. По крайней мере, насчёт Блейка.

Он как будто со съёмочной площадки. Светлые волосы, прекрасные бицепсы, убивающая наповал улыбка. И я… ну, я — это я. У меня широкая улыбка, но я не из тех девчонок, которые становятся королевой бала. И я не из тех девчонок, которые встречаются с Блейком.

— Я просто сказала то, что вижу, — говорит мама, наливая себе чашку кофе.

Смотрю, как пар поднимается от её чашки, и нахмуриваюсь. Я заставила себя выпить треть моего мокко от Роудис этим утром, но во рту до сих пор стоит ужасный привкус.

— Мам?

— Ммм?

— Ты не думала, что это странно, что у меня появилось так много новых друзей?

Когда она поворачивается ко мне, я вижу настороженность в её глазах, как будто она думает, что это начало моей речи о том, что «я слишком депрессивная и испорченная, чтобы иметь друзей».

— Что ты имеешь в виду?

Прикусываю губу, обдумывая.

— Я имею в виду, что я на самом деле другой человек. Оценки, друзья — абсолютно всё. Я просто задаюсь вопросом, удивляет ли тебя это.

— Конечно, нет.

Она наклоняется вперёд, кладя свою руку поверх моей.

— Хлоя, у тебя умная голова на плечах. Глубоко внутри я всегда знала, что ты что-то сделаешь с этим. С тех пор как ты присоединилась к учебной группе, ты была окружена успешными детьми. Кажется, будто ты действительно хочешь стать частью этой компании.

— Когда это я была тем, кто хочет стать частью какой-то компании? Разве ты не помнишь четвертый класс, когда я отказалась носить розовое просто потому, что все девочки в школе сказали, что надо носить именно его?

— Но ты больше не в четвертом классе, так ведь? И теперь ты с Блейком. Кажется, я поняла…

Она замолкает, пожимая плечами, и я чувствую, как раздражение стремительно наполняет меня.

— Что ты поняла? Что я сделала это, чтобы стать достойной кого-то вроде Блейка?

Шок проявляется на её лице, как пощёчина.

— Это не то, что я имела в виду.

— Разве? Я знаю, что это стало сюрпризом, мам, но я не делала этого, чтобы быть с Блейком или сидеть с прикольными ребятами в кафетерии.

— Хорошо, отлично. Тогда зачем ты это сделала, Хлоя?

Это останавливает меня, потому что я не знаю ответа. Я была счастлива быть на окраине. Я не была одним из школьных изгоев с отсутствием социальной жизни и перспектив для чего-то большего. Но я также не была популярной. И мне нормально так жилось.

Я думаю о лице Мэгги в коридоре, её глазах, таких жестоких.

Боже, что я наделала? Она права? Неужели мне отчаянно захотелось стать крутой? Было ли всё моё лето в некотором роде поздним началом моего лихорадочного желания стать частью компании?

Мама выплёскивает свой кофе в раковину и качает головой.

— Пожалуйста, не пойми меня неправильно. Это было сюрпризом, Хлоя. Дополнительные занятия, оценки — всё это. Но не было счастливее человека от твоего выбора, чем я.

Я слабо смеюсь.

— Да, я наконец стала дочерью, о которой ты всегда мечтала.

— Ты наконец раскрыла свой потенциал, — не дрогнув, поправляет она.

Она проверяет часы на микроволновке и вздыхает.

— Лучше я пойду. Я встречаюсь с твоим отцом в садовом центре.

Я киваю, потому что, видит Бог, это ни к чему не приведёт. Мама останавливается, смотря на фотографию наверху стопки. Стейси Мосс, Эбби Бинз, Каяла Паркерсон, я… и Джулиен Миллер.

— Ты, должно быть, скучаешь по ней? — спрашивает мама

Я слегка вздрагиваю, удивленная, что она ещё не ушла.

— Что ты имеешь в виду?

— Джулиен. Вы двое были так близки перед тем, как она уехала. Я серьезно беспокоилась о тебе, когда она переехала. Ты была… огорчена из-за этого.

Я сжимаю ладони и прячу их под столом. Не хочу, чтобы она увидела, как я дрожу.

Мама кажется слегка потерянной в воспоминаниях.

— Ты никогда не говорила мне, над чем работала той ночью.

— О чём ты говоришь?

— Ночь, когда она уехала. Я старалась любопытничать. Я знала, что у Джулиен были какие-то… проблемы. Ты никогда не хотела говорить об этом. Но я была так напугана той ночью.

— Напугана?

— Да, Хлоя, напугана. Ты закрыла дверь в свою комнату и работала за компьютером всю ночь.

Моя кровь застывает в венах. Всё это было новостью для меня. Я прокашливаюсь, чтобы удостовериться, что мой голос не дрожит подобно рукам.

— Мне просто нужно было поработать над кое-чем, — говорю я. — Теперь мне лучше.

Она целует меня в лоб и уходит. Она счастлива, что поверила мне. Счастлива быть уверенной в том, что я до сих пор обновлённая, совершенная дочь, которой она хочет меня видеть.

Глава 10

Я ненавижу скамейку около кабинета директора. Ничего хорошего никогда не происходит после сидения здесь. Первый раз, когда я примостилась на этом куске дерева, я ждала маму, которая забрала меня, когда умер дедушка. Второй раз был, когда нас с Мэгги поймали с поличным в Старбаксе во время школьных часов, и мы должны были ждать справки о прогуле. Сегодня я здесь, чтобы соврать секретарю.

Миссис Лав — тощая блондинка, которая была королевой выпускного бала, капитаном чирлидеров и девушкой, которая, по мнению всех, должна была закончить в Голливуде двадцать лет назад. Сейчас она школьный секретарь. Я никогда не была до конца уверена, должна ли жалеть её из-за этого.

— Хлоя? Хлоя Спиннакер? — зовёт она, как будто офис кишит Хлоями и она должна быть уверенна, что нашла нужную.

Я приближаюсь к высокому столу, задирая голову.

— Мне так неудобно беспокоить вас, миссис Лав, но мне потребовалось кое-что особенное, с чем вы могли бы мне помочь.

— Ну, все очень заняты. Приближается Пасха.

У миссис Лав имеются серьёзные обязанности. Например, приклеивание бумажных индюшек и шляп паломников и другой сезонной чепухи.

— Знаю, — говорю я, изображая сочувствие. — Но это мой выпускной год. Вы знаете мою летнюю учебную группу?

Её лицо проясняется.

— Конечно, знаю. Я была одной из тех, кто писал ту газетную статью о твоей успеваемости. Ты видела её?

Я вздрагиваю, ощущая нечто вроде вины.

— Простите, нет.

— Она прямо там, на доске почёта, — говорит она, выглядя немного сбитой с толку.

Неужели она всерьёз думает, что кто-то проверяет доску почёта? Я никогда не смотрю на неё, если только не использую отражение стекла, чтобы проверить зубы после обеда.

В любом случае, я улыбаюсь.

— Это так мило с вашей стороны. Я обязательно посмотрю её.

— Так чем я могу тебе помочь?

— Я бы хотела послать группе по Академическому тесту Рождественскую открытку, — говорю я. — Что-то особенное, ручной работы. Но я хочу быть уверена, что никого не забуду или не напишу чьё-то имя неправильно.

— Хорошо. — Она смотрит на меня бессмысленным взглядом.

— Я надеялась, что у вас есть список.

Рот миссис Лав образует идеально-розовое «О», а затем она смотрит по сторонам.

— Ну, Хлоя, на самом деле у тебя должна быть эта информация с прошлого года, не так ли?

— Знаю, что должна быть. Я просто немного помешалась на удалении писем, и думала, что у меня есть копия, но нет.

Боже, я так грубо вру. Кажется, она купилась на это, потому что она широко улыбается и ударяет по нескольким клавишам на клавиатуре. Следующее, что я вижу, — два листа бумаги, вылезающие из принтера.

— Я думаю, это хорошо — оставаться на связи со школьными друзьями. Ты никогда не вернёшь эти времена, поэтому наслаждайся ими.

— Я обещаю, что так и сделаю.

Я сдерживаю желание сказать, что ей следует перестать наслаждаться.

— Ну, тогда удачи с этим, — говорит она.

Я благодарю её первой искренней улыбкой за сегодняшний день. Я даже не смотрю на листы, до тех пока не выхожу из кабинета и прочь от окон, где она может увидеть меня.

Часы в холле говорят, что у меня двенадцать минут до конца обеда, поэтому я быстро пробегаю глазами список имён. Тут больше дюжины. Возможно, восемнадцать. Я помню, как видела некоторые имена, когда записывалась в группу прошлой весной. Блейк, конечно. Возвращаясь к тому времени, он был для меня как греческий Бог. Увидеть его имя рядом с моим в списке было достаточно, чтобы мои ладони вспотели.

Другое имя бросается мне в глаза, хотя я уже знала, что увижу его здесь. Джулиен Миллер. К своему удивлению, я также нахожу имя Адама.

Я сворачиваю бумаги, кладу их в свой кошелёк и иду внутрь. Следующая у меня политология, что так же интересно, как наблюдать сохнущей краской. Я думала, что теперь являюсь суперученицей, но миссис Моррис до сих пор разговаривает как взрослая с восьмилетним неудачником из комиксов Чарли Браун. Это похоже на «мяу-мяу-мяу», и я не могу сосредоточиться.

Особенно когда начинаю думать об именах из этого списка.

Адаму не нужна была учебная группа. Блейку тоже.

Если рассуждать, она и Джулиен не нужна была, но я могла вступить в неё с ней за компанию. Ради Бога, она же Миллер. Если есть комитет в Риджвью, Миллер в нём состоит. Посещение бессмысленных мероприятий, вероятно, заложено в их ДНК. А Блейк всегда был тем, кто пробегает дополнительную милю.

Но Адам? Ни за что.

Его имя стало нарицательным в списках деканата за последние три года.

Вы можете видеть медленное накапливание обиды в глазах учителей, когда они вызывают его в надежде, что хоть раз он даст неправильный ответ. Но он всегда отвечает верно. Он никогда не прогуливает и не открывает рот понапрасну. Только отвечает таким низким голосом… чёрт, мне нельзя думать о его голосе.

Я кусаю губы, думая о том, как его чёрные волосы всегда скользят к его голубым глазам. Боже, я запала на этого парня. Мне нужно всерьёз разобраться с этим дерьмом.

Наконец звенит звонок.

Я уворачиваюсь, по меньшей мере, от шести человек, которые хотят обсудить со мной погоду, мои волосы, правду о торговле кофе или что-то ещё. Думаю, я начинаю ненавидеть всё это.

Я пытаюсь попасть в туалет, когда Блейк выруливает из-за угла и расплывается в улыбке, подходя ко мне.

— Вот и ты, детка. Я уже начал думать, что ты избегаешь меня.

Да, возможно, это потому, что я избегаю его.

— Знаю. Прости.

— Не проблема. — Он берёт мои книги и притягивает к себе.

У меня нет шансов избежать поцелуя. Я избегала слишком долго и целовала его сомкнутыми губами гораздо больше.

Наклоняю голову, позволяя ему поймать мои губы. Они мягкие, и теплые, и чертовски странные. Я чувствую напряжение в плечах, мои руки как мёртвые висят вдоль тела.

Боже, это смешно! Это же Блейк. Я продала бы почку, чтобы поцеловать его хоть раз в течение нескольких последних лет. С потерей памяти или без, но это не должно быть тяжёлой задачей.

Блейк отстраняется, и моё напряжение отражается в его глазах.

— Что происходит, Хлоя? Ты кажешься…

— Отвлечённой? — предполагаю я, пытаясь выдать кривую усмешку.

Он улыбается в ответ, но всё ещё выглядит недоверчиво, как будто не до конца верит этому.

— Я знаю, — вздыхаю я. — Я начала заполнять заявления в колледж, и над ними нужно очень много работать.

Его руки опускаются на мои плечи, немного сжимая.

— Я думал, что мы уже говорили об этом. Эмори, Браун, Нотр Дамм, верно?

— А?

— Просто отметил три из твоего топ-списка. Одних твоих баллов достаточно, чтобы поступить в большинство других, — говорит он, ещё раз сжимая мои плечи. — Я не думаю, что тебе светит Вассар, детка. У тебя нет достаточной истории внеклассной работы, которая им нужна.

Я вздрагиваю. Я не схожу с ума от того, что он сжимает меня или называет деткой, или от того факта, что он лезет с советами о моих перспективах на колледж. Как будто всё это старые новости, и мы вместе уже решили, что будет лучше для меня.

— Тебе нужна помощь с эссе? — спрашивает он. — Ты знаешь, я бы с радостью взглянул на них.

Мой глаз дергается. Вот этого действительно не стоит. Это прекрасное альтруистическое предложение. Блейк хороший студент и определённо милый парень, а мне действительно нужно уменьшить коэффициент моей скучности хотя бы на тысячу процентов.

— Спасибо, но всё в порядке, — говорю я, едва сдерживая яд в своём голосе.

— Тогда поужинаем сегодня?

— Я не могу. Мне надо просмотреть моё заявление в Нотр Дамм.

Я даже выдавливаю вздох сожаления. Ложь даётся легче, чем правда.

Одна его рука поглаживает мою талию.

— Ладно, я страстно жажду немного времени для личной жизни, поэтому постарайся найти его для меня как можно скорее.

Он притягивает меня, наклоняясь, чтобы снова поцеловать. Ощущение его губ напротив моих скручивает живот болью, но я заставляю себя пройти через это, со сжатыми в кулаки руками и стальным, как стержень, позвоночником. Поцелуй — просто ещё одна ложь, добавленная в мой список.

Если ад существует, я определённо окажусь там.

Блейк отстраняется с негромким гудящим звуком.

— Завтра. Завтрак. Я заберу тебя. В это время я хочу пойти куда-нибудь поесть за столом. Целых тридцать минут с моей девушкой. Я не так много прошу, правда?

Он наклоняет голову, выдавая улыбку на миллион долларов. Я напоминаю себе, что он парень, о котором я всегда мечтала. И если я не решу свои проблемы с памятью, я навсегда оттолкну его назад, в то время, когда я только представляла, как мы состаримся вместе.

Я сжимаю его руку.

— Нет, не много. Завтрак звучит прекрасно.

— Семь тридцать.

— Я буду готова. Обещаю.

Он кивает и отходит, салютуя мне рукой перед тем, как выйти из дверей. Я вижу Адама, прислонившегося к шкафчикам, смотрящего, как он уходит. Возможно, наблюдавшего всё, что только что произошло.

Я пытаюсь уйти, но чувствую, как будто примёрзла к полу. Глаза Адама находят мои через коридор, и можно дать название этому взгляду. Я бы назвала его адски ревнивым.

***

Было непросто найти адрес Адама Рида. Не знаю, чего я ожидала, но какой бы ни была картинка у меня в голове, я не угадала ни разу. Однажды я сказала Мэг, что Адам, вероятно, избалованный богатенький мальчик, играющий с плохими ребятами, чтобы привлечь папочкино внимание. Картина печального, тесного таунхауса заставляет меня чувствовать себя глупой и жестокой из-за тех слов.

Это не одни из тех шикарных апартаментов, которые вы видите в мыльных операх — гладкие современные лофты с общими бассейнами и еженедельными скандалами. У нас в Риджвью нет комплексов такого типа. У нас едва ли есть такие дома, да и в тех, которые есть, никто не хочет жить.

Этот ряд таунхаусов размещается за заброшенным торговым центром в двух кварталах от дома Мэгги. Здесь нет приветствующих ковриков или фитнес-центров. Или газона, раз уж на то пошло. Вся эта местность выглядит усталой, от облупившейся краски на одинаковых передних дверях до ржавого Бьюика в углу на стоянке.

Я кладу ключи в карман и переступаю через трещины в асфальте на пути к его двери. Уже ненавижу это место. Оно вытаскивает нитки из ткани моего комфорта, разрывая швы до тех пор, пока я не вижу осколки жизни, которую считала невозможной в моём милом маленьком городке.

Я выравниваю плечи и, поднимая кулак, стучу три раза. Внутри кто-то кричит имя Адама. Затем я слышу кашель, ужасный, влажный хрип. Через две двери молодая мать садится в свою машину с плачущим ребенком на буксире.

Опускаю взгляд на сигаретные окурки на краю тротуара, потому что не хочу смотреть на это. Я чувствую себя как избалованный, неблагодарный мальчишка, который вырос не здесь.

Дверь распахивается, и вот он, этот мрачный, красивый и трагический парень. Он не выглядит счастливым от того, что видит меня.

— Чего ты хочешь, Хлоя?

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Поговори с Блейком.

Святое дерьмо, он ревнует. И я этого не понимаю. Просто не понимаю. Но мне нравится. Какая-то вывернутая часть меня хочет, чтобы он ревновал.

Я хочу, чтобы он хотел меня. Потому что какая-то часть меня определенно хочет его.

— Я могу войти? — спрашиваю я высоким, тонким голосом.

— Сюда? — переспрашивает он, как будто я сошла с ума.

— Ну, мы можем прогуляться, — говорю я, но замолкаю, глядя вокруг, на разбитые бутылки и абсолютное отсутствие красоты.

— Сейчас холодно, Хлоя.

— Знаю. Я знаю, но мне действительно нужно поговорить с тобой.

И я поговорю. Незаданные вопросы жгут горло. Я чувствую, как они хотят вырваться из меня. Вопросы о списке. Об учебной группе. О нём и обо мне, и о том, что между нами определенно что-то происходит.

Он проскальзывает наружу из дверного проёма, достаточно близко, что мне нужно сосредоточиться, чтобы удержать глаза на его лице. У него настороженное выражение лица, голова наклонена в мою сторону.

— Ты думаешь, Блейк хотел бы, чтобы ты была здесь, Хлоя?

Моё дыхание замирает. Как будто что-то сжалось вокруг моих рёбер. Он выглядит таким злым. И в какой-то мере виноватым.

Не могу видеть его таким. Мне надо что-то сделать.

Адам усмехается над моим молчанием и идёт назад. Я хватаю его за рукав, тяну за него.

— Адам…

— Пусти, Хлоя.

Он стряхивает мою руку и двигается прочь, и я чувствую себя немного безумной, когда его рукав выскальзывает из моих рук. Мне нужно, чтобы он остался со мной, потому что я чувствую себя правильно рядом с ним. И я вспоминаю события рядом с ним. И мне нужно знать почему. Но я ничего из этого не говорю, а он уходит назад к дому.

Как будто мой язык парализован.

— Иди домой, — говорит он, и дверь захлопывается у меня перед носом.

— Я не могу ничего вспомнить! — с отчаянием кричу я.

Моё дыхание парит в темноте, пока сердце пропускает удар. Потом ещё один. А затем Адам открывает дверь.

Я чувствую, что мои плечи обвисают с облегчением. Он как будто снял тысяча-пудовый груз с меня. Тот, кто находится внутри его квартиры, снова кашляет, разрывая магию, напоминая мне, что я всё ещё на улице. Неприглашённая.

Адам закрывает за собой дверь, когда выходит снова, его тёмно-серая толстовка расстёгнута поверх старой футболки. Он не брился. Это придаёт холодность его чертам, но он всё равно выглядит как кусочек неба для меня — безопасный, тёплый и настоящий.

— О чём ты говоришь? — спрашивает он.

Я сомневаюсь, потому что понимаю — я не смогу повернуть назад. Я не могу взять слова обратно после того, как они высказаны.

— Хлоя, — говорит он, заставляя меня продолжать.

— Я не могу вспомнить, — отвечаю я. — Я не могу ничего вспомнить с мая. И я понимаю, это звучит безумно, и это безумие, но я не сумасшедшая. Что-то происходит со мной. Я заснула в кабинете. Прилегла всего на секунду, а когда проснулась, была зима, и вся моя вселенная была иной.

Мои слова скатываются так быстро, что я едва перевожу дыхание.

— Теперь я этот человек, с великолепными оценками, Блейком и… и тобой и мной, и я не знаю, что всё это значит, или как это произошло, или как я потеряла Мэгги…

— Притормози, — говорит он, прерывая меня на полуслове.

— Я не могу притормозить, Адам! Я не помню шесть чёртовых месяцев, понимаешь? Я не могу вспомнить ничего, что произошло со мной. Помнишь ту ночь в школе? Когда ты сказал, что я звонила тебе? Я не помню, что звонила тебе. Я вообще не помню, что разговаривала с тобой прежде.

— Ты не помнишь, как звонила мне, — говорит он, нахмурившись. — Та ночь в школе… ты не помнишь этого?

— Я пытаюсь сказать тебе, что вообще ничего не помню! У меня есть фотографии, которые я не понимаю, и прежде чем ты спросишь меня, да, я была у доктора, и мой мозг в полном порядке. Что означает, что доктора и мои родители думают, что я абсолютно слетела с катушек, но они даже понятия не имеют…

— Чёрт, Хлоя! — Его голос звучит грубо.

Его руки смыкаются вокруг меня, и он привлекает меня к себе, пряча моё лицо в своей футболке. Я сразу заливаюсь слезами, мои руки оборачиваются вокруг него, как будто они были выращены на моём теле именно для этой цели. Я чувствую давление его сильных рук на моих лопатках, его мягкий шёпот заглушается в моих волосах. Делаю судорожный вдох, забирая его теплоту и чувствуя правильность, в первый раз за последнее время.

И от этого я понимаю.

Вот как всё должно быть с Блейком. Покалывание и тепло, и больше, чем можно сказать словами.

— Ты не сумасшедшая, — говорит он. Ясно как день. Словно нет ни единой причины так думать.

Я киваю и закрываю глаза. Его руки теперь в моих волосах, и каждая частица моего тела осознает всего его. Неправильно так сильно его хотеть.

Он, похоже, тоже осознает это, и мы отстраняемся. Я не хочу, чтобы он уходил. Правда тяжелее, холоднее вне пространства его рук.

Я смотрю вверх на него, и он поднимает мой подбородок, фокусируя глаза на мне.

— Ты сказала, что не помнишь ничего до той ночи. Но ты помнишь всё, что было раньше мая?

— Да.

Он верит мне. Я думала, будет тяжелее довериться ему, но он даже не выглядит шокировано. Как будто люди каждый день говорят ему, что потеряли громадный кусок своей жизни.

Он касается ладонью моей щеки, и я закрываю глаза, делая вид, что думаю. Но я не думаю. Я впитываю ощущение его кожи на моей. Чувство знакомости его объятий. Его запаха. Я медленно выдыхаю, и приходит воспоминание.

Пицца.

Сырный, жирный кусок.

И заметки по химии разбросаны по всей моей тарелке.

Я читаю что-то о хлориде натрия, Адам кивает и переходит к следующей карточке из его кучки.

Я отстраняюсь, встряхиваясь от прошлого. Сейчас мне нужно быть в настоящем.

— Ладно, расскажи всё по порядку, потому что я немного запутался.

— Я не помню ничего из того, что происходило между маем и той ночью. Всё лето и осень просто… прошли мимо.

Я делаю паузу и тяжело сглатываю перед тем, как признаюсь в остальном.

— Кроме некоторых вещей о тебе. Когда ты… прикасаешься ко мне, иногда у меня бывают проблески того, что произошло между нами.

Я открываю глаза, зная, что мои щеки покраснели. Адам, кажется, этого не замечает. На его губах улыбка, как будто ему нравится слышать такое. Но есть ещё что-то. Печальная тень в его глазах.

— Когда я прикасаюсь к тебе? — мягко спрашивает он, подходя немного ближе.

А затем я делаю небольшой полушаг к нему. Мы собираемся пересечь личное пространство каждого из нас, если продолжим в том же духе, но мне плевать. Независимо от того, что я должна, я просто делаю так.

— Ты прикасаешься к моим рукам, — говорю я, и затем беру его за руку, проскальзывая ладонью в его.

Я вижу проблески из прошлого.

Он отрывается от книги. И затем я слышу его смех. И затем эта пиццерия. В моих воспоминаниях он с усмешкой толкает ко мне красный газированный напиток, и я быстро убираю записки по химии с его пути.

— Мы ели в пиццерии и занимались химией. Ты дал мне попить что-то красное.

— Ред поп, — кивает он.

— Это всё мелочи.

Я вздыхаю, слишком смущённая, чтобы вспоминать сцену с листьями во дворе моего дома. Я со смехом отпускаю его пальцы.

— Слишком пафосно, правда?

Он смотрит на меня с минуту. Хотела бы я прочесть то, что скрыто за его прекрасными глазами.

— Ладно, веди.

— Что?

Я чувствую, как глазею на него, рот открывается и закрывается в стиле аквариумной рыбки. Наконец он подталкивает меня своим плечом.

— К твоему дому, Эйнштейн. Давай разберёмся с этим.

Глава 11

Сейчас 10:38, и малолетний преступник готовится проникнуть в мой дом. Нет, это определённо не моя жизнь.

— Я так изнурена, — говорю родителям, вешая пальто.

Изнурена? Серьёзно? Я могу соврать намного лучше. Разве я не доказала это с Блейком?

Но мама и папа, кажется, настолько сильно увлечены каким-то документальным фильмом о Второй Мировой, который взяли в библиотеке, что не замечают ни мой сленг десятилетней давности, ни слишком длинный вздох.

— Мы можем сделать потише, если хочешь, дорогая, — предлагает мама, утаскивая попкорн из миски, стоящей на животе папы.

— Нет, так нормально.

Мы обмениваемся пожеланиями спокойной ночи, а затем я крадусь вверх по лестнице, чувствуя себя преступницей. Закрываю дверь и запираю её. Не убежденная, что этого достаточно, я придвигаю стул к двери, вклинивая его под дверной ручкой, так тихо, как могу.

— Это будет выглядеть как паранойя, если нас вдруг застукают, — говорит Адам, и я практически выпрыгиваю из кожи.

Зажимая рукой рот, поворачиваюсь, чтобы увидеть его. Он сидит сверху на оконной раме, одна нога уже внутри комнаты.

Я включаю радио и в два шага пересекаю комнату.

— Ты сумасшедший? Я хотела выбросить пожарную лестницу. Как ты взобрался сюда?

— Я действительно использовал лестницу. Позаимствовал её из сарая на заднем дворе.

— Оу. Хорошо.

Адам проскальзывает внутрь. Я стою, скрестив руки на груди, в то время как он спокойно двигается по моей комнате.

Адам высокий. То есть, я всегда знала, что он высокий, но когда он находится здесь, кажется, что моя комната такая… маленькая.

— Милый мишка, — говорит он, поднимая моего тряпичного мишку Филлипа со столика.

Я выхватываю его обратно и делаю всё возможное, чтобы прекратить заламывать руки, наблюдая, как Адам ходит по моей комнате, молча инспектируя постеры, разные серьги и пузырьки духов на туалетном столике.

Боже, это похоже на прекрасный момент в конце первого свидания. У вас происходит болезненный короткий разговор на крыльце или в машине. Конечно, оба вы знаете, почему тянете, но это странно, пока кто-то из вас двигается… о мой бог, это совсем не так. Мы здесь не для этого.

Правда?

Я игнорирую бабочек в животе и пододвигаю ноутбук с ночного столика. Ища способы. Потому что мы здесь, чтобы искать.

Я вытаскиваю из сумки две или три записные книжки и кидаю сверху как минимум десять ручек и маркеров.

Адам смеётся, поднимая бровь.

— Как много людей ты пригласила сегодня, чтобы помочь?

Я убираю несколько ручек назад и краснею так сильно, что мои волосы, возможно, становятся рыжими.

Адам поворачивается к моим книжным полкам, пробегая длинными пальцами по корешкам. Вытаскивает три или четыре и делает радио чуть громче.

Он чувствует себя комфортно в моей комнате, на полу между кроватью и окном. Прислонившись спиной к стене и коленями к матрацу. Это не выглядит очень комфортно, но место удачное. Если, не дай бог, мама решит пробиться через укреплённую дверь спальни, у него будет достаточно времени, чтобы выбраться из окна. Или, в крайнем случае, проскользнуть под кровать.

— Как насчёт этих? — мягко спрашивает он, давая мне две книги.

Верно. Мне нужно начать искать. Читать. Писать. Перестать глазеть на Адама.

Я беру две книги, которые он мне протягивает. Я знакома с заголовками, но не читала их. По крайней мере, я этого не помню.

— Эм, что конкретно нам нужно искать? — спрашиваю я, усаживаясь, и чувствую себя неловко.

— Материалы о памяти, — отвечает он, уже погрузив нос в довольно большой том. — Что-то, чтобы запустить её. Возможно, если мы сможем найти что-то, это нам поможет.

— Знаешь, я не думаю, что найду главу с названием «Восстановление шести месяцев, которые вы забыли».

Адам ухмыляется, но не отрывается от своей книги.

— Ты знаешь, что можешь помочь мне с этим, — тихо говорю я.

Тогда он отрывается от книги, его глаза ловят мой взгляд поверх страниц.

Я равнодушно пожимаю плечами.

— Ты мог бы стать для меня как Ридер'с Дайджест.

Он озорно улыбается.

— Что заставило тебя так подумать? Мы же незнакомцы, забыла?

Я хочу спросить больше, но он возвращается к книге и нахмуривает брови, сконцентрировавшись на картинке.

Я гневно открываю книгу и бесцельно перелистываю страницы. Это глупо. То есть, возможно, и существует книга, которая может что-то прояснить, но сомневаюсь, что она у меня есть. У меня есть только основы — и что бы, черт возьми, со мной ни происходило, это далеко от основ. И почему он не хочет мне ничего рассказывать? Мы определенно не незнакомцы. Мы занимались вместе. Гребли вместе листья. Занимались вещами, которые были близки к тому, чтобы называться обманом моего бойфренда.

Возможно, к лучшему, что я не знаю всех деталей.

Я хмурюсь, спускаясь вниз по изголовью кровати. Просматриваю пару глав в моей детской книге по психологии. До тех пор, пока я не смогу судить о влиянии приучения к горшку на моё будущее потомство, это бесполезно.

Я листаю дальше, и мои пальцы захватывают что-то между страницами. Подождите минутку. Я нахожу жёлтый листок из блокнота, зажатый в середине книги.

Отмеченная глава озаглавлена «Память: сейф и минное поле». В этой главе есть несколько подчёркнутых пометок, но ни одна из них не кажется подходящей. Секция ноу-хау с разделами о восстановлении подавленных воспоминаний или видов травм, которые их вызывают. Я вынимаю бумагу, разворачиваю и сразу узнаю каракули на ней. Потому что это мой почерк. Три слова кажутся достаточно безобидными, но они вызывают у меня мурашки от корней волос до самых пяток.

Мэгги была права.

Но права насчёт чего?

***

На моих часах 7:24 утра, и я смотрю на себя в зеркало так, словно готовлюсь к драке. Моя боевая экипировка включает в себя белый свитер, тёмно-синие джинсы и немного времени на волосы и макияж, чтобы было ясно, что я рада встретиться с Блейком.

Я не рада.

Не думаю, что существует толкование страха и тревоги, как синонимов волнения.

Этим утром я лежала около десяти минут, пытаясь придумать причину, чтобы отменить встречу. Отменить завтрак с Блейком. И занятия в школе тоже. Или, чёрт возьми, всю жизнь вообще. В конце концов, я решила разобраться со всем.

Правда в том, что я веду себя как отвратительная девушка. И это не из-за моей ненадёжной памяти или подозрительной учебной группы. Все из-за того, что я окончательно запала на другого парня.

Вздыхаю и говорю себе в тысячный раз, что Адам даже не мой тип. До смешного великолепный? Да. Приятный? На самом деле, да. Умный выбор? Эм, нет. Я могу лишь воображать, как знакомлю его с папой. Или даже лучше с мамой. Нет. Ни за что во вселенной.

Но, боже, я не могу выкинуть его из головы.

Я все ещё сижу перед входной дверью, заставляя себя пройти через это, когда слышу Мустанг, останавливающийся перед моим домом.

Время для шоу.

Перевожу дыхание, надеваю пальто и открываю дверь с улыбкой, приклеенной на моем лице. Играй роль, пока роль не станет тобой, верно?

Я быстро сбегаю вниз, откидывая волосы, потому что буду счастливой сегодня. Заставлю себя делиться маффинами и говорить о погоде. Буду лучшей девушкой, которая когда-либо была у Блейка.

— Ты выглядишь отлично, — говорит Блейк, открывая дверь и затаскивая меня в машину.

— Ты тоже выглядишь неплохо, — говорю я.

И это не преувеличение. Застёгнутая рубашка, выцветшие джинсы, а волосы взъерошены таким образом, что, вероятно, ему потребовалось больше времени, чем мне. Он должен быть в рекламе Gap, продавая майки-поло с улыбкой на миллион.

— Как насчёт Триксис? — спрашивает он.

— Отлично.

Триксис в пяти минутах от моего дома. Даже я могу завести светскую беседу, чтобы заполнить шесть минут. Но, на самом деле, мне даже не нужно заморачиваться, потому что Блейк прибавляет звук радио, и мы слушаем его, пока не припарковываемся.

Кафе, кажется, видело лучшие дни, но оно семейное и чистое. Белые столики, отделка из нержавеющей стали блестит вокруг столов и стульев.

Разговоры слышны от столиков и кабинок, когда грудастая блондинка усаживает нас. Она посылает особенную улыбку Блейку, и он возвращает её, но оставляет руку на моей спине. А затем он ждет, пока я сяду, потому что он — олицетворение рыцаря, а я дурочка, которая отбилась от стада. Даже мысленно.

— Умираю от голода, — говорю я, поднимая меню. — Я могу съесть десяток блинчиков.

Блейк усмехается.

— Тебе определённо нужно следить за уровнем углеводов, если не хочешь набрать 15 килограмм к следующей осени.

Я смеюсь и смотрю на него, но не похоже, что он шутит. Серьёзно? Я конечно не 40-го размера, но, чёрт возьми, уверена, что не сломаю весы. Я опускаю меню, чтобы снова проверить его выражение, но Блейк, кажется, завис на выборе яиц и бекона.

Ладно, проехали. Он, наверное, подал знак, когда я моргала.

Официантка возвращается за нашим заказом, и я только открываю рот, чтобы попросить двойной бельгийский кофе, когда Блейк заказывает первым.

— Нам обоим на первое омлет с индюшачьей колбаской и пшеничный тост.

Я моргаю так быстро, что кто-то, проходящий мимо, наверное, мог подумать, что у меня что-то в глазах.

Видимо, снова случился прыжок во времени, но на этот раз он послал меня назад в 1940-е, или какой бы там ни был год, когда парни заказывали еду для девушек, после того как делали комментарии о весе. Ей богу, может, он даст мне поносить свою куртку в закусочной после школы.

Мне нужно сосчитать до десяти, потому что предполагалось, что это будет приятный завтрак, а я могу лишь думать о том, чтобы не швырнуть солонкой ему в голову.

— Так как дела с заявлениями? — спрашивает у меня Блейк.

— Я не сильно продвинулась. Была ужасно вымотана вчера после ужина, — отвечаю я.

— Бездельница, — дразнит он. — Два моих уже готовы.

— Да? Которые?

— В Браун и Нотр Дамм, — говорит он.

— Хах, это две из моих школ, — говорю я, протирая испарину со стакана.

Блейк смеётся.

— Э, да. Это было условием, помнишь? Поступить в одну и ту же школу.

Нет, не помню. Я понятия не имею, в какие колледжи он подаёт заявления, и я уверена, что, чёрт возьми, не помню, как планировала следующие четыре года моей жизни, основываясь на отношениях с парнем, с которым я встречаюсь… сколько? Три месяца?

Ладно, я шокирована. Я не хочу следить за уровнем углеводов или идти в Нотр Дам. Я вообще не хочу здесь находиться. Официантка ставит наши тарелки, и я смотрю на омлет и пшеничные тосты, которые даже не хотела заказывать. Я люблю есть сладости на завтрак. От яиц или тостов так рано утром у меня начинает болеть живот.

Блейк пристально смотрит, как я беру вилку, и совершенно очевидно, что ему есть, что сказать. Его взгляд становится прохладным и отстранённым, и я кладу вилку, чувствуя, как будто что-то есть в чашке Петри. Мой желудок съёживается, и я чувствую, как холодный пот проступает на ладонях.

Откидываюсь назад в кабинке.

— Блейк, прости, но я плохо себя чувствую.

— Возможно, немного горячего чая поможет. Ромашка успокаивает, — говорит он, оглядываясь в поисках официантки.

— Нет.

Слово выходит немного громче и жёстче, чем я хотела. Я чувствую себя достаточно плохо, чтобы прикусить губу и опустить взгляд.

— Что такое, Хлоя? — спрашивает он.

И вот снова. Это почти клиническое выражение, которое заставляет меня думать, что он держит планшет-блокнот. Если бы это был урок по биологии, я находилась бы на металлическом поддоне, с булавками, удерживающими части моей кожи. А я не хочу быть препарированной.

— Живот, — говорю я, и впервые это истинная правда. — Думаю, мне нужно домой.

— Хорошо, только дай мне взять счёт. Я тебя отвезу.

— Я понимаю, но не хочу, чтобы меня вырвало в твоей машине.

С минуту я могу видеть, что он не в восторге даже от предположения чего-то подобного. Но он быстро скрывает это за обеспокоенным выражением.

— Хлоя, не сходи с ума. Ты не можешь идти пешком. Здесь две или три мили.

— Если срезать через дворы, не так долго. Раньше я ходила сюда с Мэгги за блинчиками каждым субботним утром.

Произношение её имени вызывает во мне ещё одну волну боли. Я расплачусь, если останусь здесь. Я чувствую это, но не хочу плакать перед Блейком.

Встаю, отталкивая прочь тарелку.

— Извини. Мне действительно плохо.

— Ладно, поправляйся. Позвони, если я тебе понадоблюсь.

Я едва заставляю себя кивнуть, прежде чем вырываюсь за дверь, в слишком яркое утро. Свежий и сухой воздух очищает мою голову и снимает напряжение с нервов.

Мне стоило бы пойти прямо домой, но я не делаю этого. Я чувствую, что мне нужно вернуться на Бельмонт Стрит. Мои ноги помнят короткий путь наизусть, поэтому я следую бездумно. Через Маунд Стрит, потом через новую застройку к Бельмонт. Иду мимо вязов, посаженных вдоль улицы и доказывающих, как долго эти дома находятся здесь.

Прежде чем начинаю осознавать, зачем я здесь, я стою перед домом Джулиен. Я пытаюсь вспомнить миссис Миллер в саду или Джулиен на веранде, но даже не могу знать, любила ли она сидеть там. Она была практически незнакомкой для меня. Теперь она как призрак в моей памяти, расплывчатый силуэт девушки, которую я никогда на самом деле не знала. И никогда не узнаю, потому что она уехала.

Я закрываю глаза и пытаюсь представить её. Возможно, услышать её голос. Она просто как набор расплывчатых черт. Светлые волосы, маленький нос. Застенчивая улыбка. Это могло бы относиться к половине девушек из школы.

— Ты грустишь из-за того, что она не вернулась? — спрашивает юный голос.

Я смотрю вниз на девочку передо мной, в наполовину застегнутом пальто, с красными от холода щеками. Ей, должно быть, не больше восьми или девяти лет.

— Что? — переспрашиваю я, хотя уверена, что услышала правильно.

— Джули, — говорит она.

Я никогда не слышала, чтобы кто-то называл её так, но сомневаюсь, что она имеет в виду кого-то другого.

Прикусываю губу, осознавая, что для этой маленькой девочки она была идолом, красивой принцессой из самого большого замка на улице. Я улыбаюсь ей.

— Думаю, она скучает по тебе.

— Да, возможно. Иногда она лепила со мной снеговиков. Я не думаю, что это можно делать в Калифорнии, — рассуждает маленькая девочка, вытирая нос рукавом пальто.

Она смотрит на меня вверх, и ей, должно быть, не нравится сожаление, которое она видит в моих глазах. Она перекрещивает руки и пытается выглядеть грозно.

— Но я стою здесь не затем, чтобы плакать из-за того, что она уехала.

— Я не плачу.

Девочка поднимает на меня взгляд.

— Возможно, сейчас нет, но раньше ты плакала. Я видела тебя плачущую здесь. В ту ночь, когда она уехала.

Мурашки поднимаются по моим рукам, но я пытаюсь свести всё в шутку, как будто бы смехом смогу от них избавиться.

— Извини, но ты, должно быть, думаешь о ком-то другом.

— Не-а. На тебе было надето то же самое красное пальто. Ты стояла здесь очень долго. Знаешь, мама даже собралась вызвать копов.

— Копов? Зачем?

Она пожимает плечами и описывает круг носком ботинка на тротуаре.

— Я не знаю. Возможно, она подумала, что ты собираешься сделать что-то плохое.

— Нет, это не так, — говорю я.

Но я не могу знать наверняка. Я даже не помню, как была здесь, поэтому, чёрт возьми, я не знаю, что делала. Или почему плакала.

— Ну, мне надо идти. Не грусти из-за Джули. Ты можешь написать ей письмо. Ей очень нравится моя блестящая бумага, так что если хочешь, можешь взять немного.

Я пытаюсь поблагодарить её, но голос не слушается. Вместо этого я смотрю, как она уходит, чёрная лента её волос хлопает по розовому пальто, когда она бежит. Хотела бы я тоже побежать, быстро и на пределе сил, пока легкие не загорятся, а глаза не заслезятся от ветра.

Но я знаю, что никогда не буду достаточно быстрой. Уверена, прошлое всё равно догонит меня.

Глава 12

Я сделала всё необходимое. Позвонила в школу и родителям и даже снова надела пижаму. Словом, вела себя так, словно на самом деле собираюсь спать, хотя я на миллион миль далека ото сна.

Дважды проверяю телефон, в тысячный раз убеждаясь, что моё текстовое сообщение Мэгги отправлено. Не могу представить, что она вот так игнорирует мои сообщения, несмотря на все те ужасные вещи, что случились между нами.

Опять проверяю телефон, спрашивая себя, достаточно ли ясно выразилась.

Мне нужна твоя помощь, Мэгз. У меня на самом деле неприятности. Пожалуйста, пожалуйста, позвони.

Нет. Знаете что? Это предельно чертовски ясно. Но она не позвонила, а я не могу сидеть, сложа руки, в ожидании звонка. Как бы сильно я ни хотела, чтобы всё было по-другому, ничего не изменится. Я сама по себе.

Вздыхаю и отбрасываю в сторону одеяло, сую ноги в пару пушистых тапочек-мишек и усаживаюсь за стол. Мельком увидев своё отражение в зеркале, я думаю о том, что выгляжу как реклама антидепрессантов, с бледными губами и тёмными кругами под глазами.

Ладно, хватит. Мне, к чёртовой бабушке, плевать, что случилось за последние шесть месяцев. Я не собираюсь превращаться в одну из тех девушек, которые пишут плохие стихи о бесконечных страданиях в одиночестве.

Показываю себе язык в зеркале и свожу глаза. Лучше. Буду притворяться Гуфи вместо плаксы в любой день недели. И дважды по воскресеньям.

Я прочищаю горло и открываю ноутбук, потому что у меня всё ещё есть Интернет. Там совершенно точно найдутся некоторые секреты учебной группы. Ради бога, нас же было 18. Кто-то должен был что-то сказать. Мне просто нужно найти это «что-то».

К обеду самой интересной вещью, которую я нашла, были вязальные схемы в блоге Кэлли Барон. Серьёзно. Я буквально загоняю себя в кому, потому что это самая жалкая охота в мире.

С этими людьми ничего не ясно. Как будто я набираю их имена и прямиком попадаю на одну из историй про примерного парня или девушку. Нет ни одной ссылки на членов какой-либо исследовательской группы, которая не приводит к первосортным и добившимся успеха людям. Это так скучно, что я могу умереть.

И ещё это в основном бесполезно, разве что кроме заполнения нескольких пробелов о самой группе. Учебная группа Риджвью по подготовке к Академическому тесту длилась всё лето, и это было сумасшедшим успехом. Бог знает, что на самом деле сыграло роль, потому что, судя по постам и твиттам, большую часть времени мы просто тусовались.

Раз в неделю мы собирались вместе, чтобы официально сделать наброски, флэш-карты и… медитации и чай? Думаю, это обучение по части Дзена, йоги или что-то вроде того. И, тем не менее, теперь мы все как заново родившиеся Эйнштейны? Смешно.

Нет, серьёзно. В этом нет никакого смысла.

Нахмурившись, я переключаюсь обратно к заставке веб-сайта учебной группы, уверенная, что пропустила что-то мелким шрифтом. Раздаётся стук в дверь, и появляется немного обеспокоенный папа.

— Эй. Ты пришёл домой пораньше? — спрашиваю я.

— Я тоже заболел чем-то, — отвечает он, хлюпая носом. — Возможно, я заразился от тебя.

— О, вряд ли, у меня просто что-то с животом, — говорю я, что нельзя назвать полной ложью. — Я чувствую себя лучше, но поняла это, когда уже переоделась в пижаму.

Папино лицо быстро напрягается, но, в конце концов, расслабляется. Я не склонна к прогулам школы, и ему не нужно принимать серьёзные меры. Или, возможно, он просто устал. Его нос и глаза немного красные.

— Ты хочешь, чтобы я погрела тебе суп? — предлагаю я.

Он качает головой и с трубным звуком высмаркивается в носовой платок. Затем кивает в сторону моего ноутбука.

— Они когда-нибудь обновят этот сайт?

Я оглядываюсь на учебную группу, нахмурившись.

— Уфф, думаю, что нет.

Папа скрещивает руки, выглядя немного надменно.

— Я полагал, что на нём прямо в центре будет размещена спонсорская информация. До сих пор не могу поверить, что они планируют взимать за эту плату в следующем году.

— Плату?

— За обучение в группе, — говорит он, сужая глаза. — Только не говори, что изменила мнение. Ты была на полпути к тому, чтобы написать статью в школьной газете на эту тему, когда я рассказал тебе.

— Верно. Извини.

Я машу рукой над стопкой разных работ.

— Я полностью закопалась во всей этой бумажной истории.

— Ладно, не буду мешать. В холодильнике есть немного имбирного эля, если хочешь.

— Уже выпила стаканчик. А тебе, похоже, не помешает немного поспать.

Он ворчит и уходит, закрывая за собой дверь. А я пялюсь на неё, ещё более сбитая с толку. Всё обернулось в серию Скуби-Ду. Кто стоит за всем этим? И что за спонсор? С какой стати мне нужно заботиться об этом?

Мой телефон гудит, и я, бросив на него взгляд, вижу входящий звонок. Дисплей озаряется светом, и фотография Мэгги танцует по нему. Каждая клеточка моего тела прыгает от счастья.

Я хватаю телефон, как будто от того, насколько быстро я его схвачу, зависит моя жизнь. Что ж, вполне возможно.

— Алло? — спрашиваю я, стараясь не показаться нетерпеливой. И полной неудачницей.

— Привет.

Мне достаточно лишь звука её голоса, чтобы почувствовать себя лучше.

— Я так рада, что ты позвонила, — выдыхаю, закрывая глаза от накатывающего на меня облегчения.

— Не уверена, что нужно было. Но ты, кажется, совсем помешалась. И я не знаю, почему ты думаешь, что я м-м-могу что-то сделать.

— Я помешалась, и не жду, что…

Прерываю себя, делая глубокий вдох и откидываясь в кресле. Кусочек бумаги, который я нашла в книге, смотрит на меня. Мэгги была права.

— Ты была права, — наконец говорю я. — Похоже, происходит именно то, о чём ты говорила.

Я улыбаюсь, желая, чтобы между нами всё было по-прежнему. Легко. Потеря Мэгги ощущается как потеря сестры. Или, возможно, почки.

— Мэгги, мне нужно тебе кое-что рассказать, и я знаю, что это прозвучит безумно.

— Сомневаюсь, что т-т-ты можешь переплюнуть всё то дерьмо, которое сделала за последние четыре месяца.

— Последние четыре месяца для меня как в тумане, — тихо говорю я. — Всё настолько размыто, что я едва могу хоть что-то вспомнить. Знаю, это прозвучит совсем шизануто, но я думаю, было нечто странное с группой по подготовке к Академическому тесту, в которую я входила.

— Ну и дела, ты думаешь? — спрашивает она, и в её голосе нет скрытого сарказма. Я могу представить её лицо, бледные брови выгнуты в удивлении. — Сколько раз я г-г-говорила тебе это, Хло? Д-д-дюжину? Сотню? И каждый р-р-раз ты вываливала всё дерьмо в стиле Нью Эйдж мне в лицо, без умолку болтая о своём идеальном парне, правильном питании и бреде о медитации…

— Медитации?

— З-з-зачем ты позвонила мне, Хлоя? — раздражённо спрашивает Мэгги.

— Потому что я хочу узнать, что случилось с Джулиен Миллер. И я думаю, у тебя есть предположения.

Это всего лишь предчувствие, но я уверена, что не ошибаюсь. Записка в моей книге и то, что Мэгги сказала — всё это что-то значит.

Я слышу, как она вздыхает на другом конце провода, и понимаю, что она не хочет ничего мне говорить. Мэгги больше не доверяет мне. Невероятно, но это так.

— Почему бы т-т-тебе просто не спросить Блейка?

— Я не хочу спрашивать Блейка. Я спрашиваю тебя, Мэгги. Не его. Тебя.

Она ненадолго замолкает, и я слышу, как она настраивает свой телефон. Меняет ухо или что-то ещё. Когда она снова говорит, её голос звучит очень тихо.

— Не знаю, хочу ли я г-г-говорить с тобой о чём-то из этого. Я вообще не знаю, хочу ли р-р-разговаривать с тобой.

— Знаю. И также знаю, что, возможно, я это заслужила, — говорю я, потому что, по правде говоря, Мэгги практически невозможно разозлить.

Не знаю, что я сделала, но ненависть, которую она извергает на меня, должна быть хоть частично оправдана.

— В этом предложении нет слова «возможно», — говорит она.

— Ты подумаешь об этом? О том, чтобы поговорить со мной? Я знаю, что-то произошло с этой группой, но все детали расплывчаты. Не могу объяснить, но всё лето как будто было плохим сном.

Она снова замолкает. Знаю, я должна остановиться, но не могу. Я продолжаю, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Я хочу собрать кусочки воедино, но не знаю, с чего начать.

— Я уже с-с-сказала, где начать, — отвечает она. — Доктор Киркпатрик.

Мир с визгом останавливается, и всё моё тело разбивает неловкая пауза. Я хочу сказать что-то, но ничего не придумываю. К счастью, Мэгги не ждет ответа.

— Послушай, Хлоя, я знаю, что она называет это мониторингом, н-но есть кое-что странное. Разве нормально, что психолог сидит на занятиях учебной группы? Это же не была учебная группа по психическим нарушениям, так какого фига?

— Не знаю. — Я сильно сглатываю.

Я почти чувствую, как горячие пальцы адреналина покалывают мой позвоночник, и думаю о комментариях доктора Киркпатрик о том, как много я работала этим летом.

Она сказала это не просто так… Она знала, потому что была там.

— Это место, г-г-где нужно начать, — говорит Мэгги ещё раз, вздыхая. — Послушай, мне нужно идти, но, Хлоя…

— Да?

— Попроси помощи. Кого-то, кому ты доверяешь.

— Я доверяю тебе — шепчу я.

— Я н-н-не могу этим заниматься, — говорит она, но я слышу толику сомнения в её словах.

Или, возможно, мне это показалось, но, в любом случае, я так думаю. Всё лучше, чем молчание, которым она одаривала меня прежде.

— Рада, что ты позвонила, Мэгги. Это много значит.

Она больше ничего не отвечает, но, когда она вешает трубку, я всё ещё улыбаюсь.

***

Адам не выглядит довольным, увидев меня в своём доме. Снова. Он оставляет плечи в дверном проёме и смотрит на свои ботинки.

— Прости, что приехала сюда, но мне нужно с тобой поговорить, — говорю я.

— Ты не могла поговорить со мной в школе?

— Я не была сегодня в школе.

Его глаза быстро поднимаются на меня, обеспокоенный взгляд смягчает выражение лица.

— Я заметил, что тебя не было на наших совместных уроках. Ты заболела?

— Нет, я…

Как, чёрт возьми, я могу закончить эту фразу? Нет, Адам, я не больна. Я сбежала от своего парня, потому что от него у меня мороз по коже. А также потому, что я совершенно потеряла от тебя голову.

Не думаю, что могу сказать это.

— Со мной просто много что происходит, — говорю я. — Но мне действительно нужно поговорить с тобой. Можно мне зайти?

Он снова смотрит на меня своим тяжёлым взглядом, и внезапно я понимаю. Он смущён. Он не хочет видеть меня в своём доме.

Незнакомец внутри заходится в том же грохочущем кашле, и я заставляю себя не вздрогнуть.

— Ладно, я поняла, — говорю я. — Думаю, на самом деле ты не хочешь, чтобы я увидела твоё личное пространство, но мне наплевать. Если ты не проводишь ритуалы с принесением в жертву козы в гостиной или чего-то подобного, то всё круто, ладно?

Он не отвечает, просто отводит глаза в сторону. Тяжело не пялиться на него, даже сейчас. Тяжело представлять кого-то, выглядящего настолько хорошо и живущего в таком уродливом месте.

— Мне некуда больше пойти, — понижаю голос. — Не с этим.

На секунду становится абсолютно тихо. Затем он открывает дверь шире, и я, стараясь стереть удивление с лица, следую за ним внутрь.

Здесь не грязно. Я имею в виду, это не вылизанные дочиста полы, но в маленьком углу за дверью не валяются груды грязных тарелок, и стол на кухне, кажется, недавно протирали. Хотя здесь довольно мало места. Только маленькая кухонька и обеденный уголок, и несколько ступенек напротив двери, которые, скорей всего, ведут в ванную. И другая комната, которую я не могу разглядеть, позади. Оттуда просачивается голубой свет. Телевизор, наверное. Я снова слышу кашель, доносящийся из невидимой комнаты. В моём представлении это тот тип звука, который называют «предсмертный хрип».

Адам стоит прямо передо мной на пути к лестнице. Мы так близко, что я чувствую, как он пахнет. Ещё шесть дюймов, и у нас будет полноценное соприкосновение телами. Я одновременно чувствую жар и холод, а затем он внезапно останавливается, с одной ногой на ступеньке.

Смотрит вниз на меня, его глаза мерцают. Как будто он осмелится мне что-то сказать. Да он скорей в штаны наложит. Ему придётся долго стоять вот так, если он думает, что немножко противный кашель заставит меня испуганно свалить отсюда. Я не уверена, что даже армия тараканов, поющих оперу, заставила бы меня передумать. И я на грани потери терпения.

— Адам? — зовёт кто-то.

Женщина. Я бы предположила, что бабушка, судя по голосу. Однако шеренга бутылок из-под вина, которую я видела позади кухонного стола, говорит мне, что она не из тех, кто печёт печенье и откладывает деньги на обучение в колледже.

— Адам!

— Я здесь! — кричит он в ответ, а затем выгибает бровь, смотря на меня.

— Мне нужно выпить, — говорит она, нечётко выговаривая каждое слово.

Выражение его лица становится ещё более темным, когда он улыбается мне.

— Ты не хочешь тоже пропустить стаканчик, Хлоя?

Тест. Я вижу этот полустёб в его глазах. Он проверяет меня. Я бы поспорила на тысячу баксов прямо сейчас, что он никогда даже не прикасался к этим бутылкам. Отвращение в его глазах слишком очевидно.

Внутри гостиной женщина начинает храпеть.

Я устремляюсь вперед, сокращая дистанцию между нами, чтобы взять его за руку.

— Спасибо, что позволил мне войти.

Я просто хотела успокоить его, но что-то серьёзное проступает на его лице, что-то, что заставляет мое сердце пропустить три удара. Проходит целая вечность, прежде чем он переплетает свои пальцы с моими и подталкивает меня вверх на лестницу.

Я вхожу в классную комнату и осматриваюсь. Она только на половину заполнена, нас приблизительно двенадцать. Кэлли поднимает взгляд от своего телефона, приветственно кивая, Келли и Сет кивают из-за своих парт. Адам тоже смотрит вверх, но улыбка на его губах не отражается в глазах. Я чувствую руку — руку Блейка, — на своей пояснице. Мы проходим на наши места, и в тот момент я ощущаю что-то ещё. Глаза Адама прожигают меня всё время, пока мы идём.

Он отпускает мою руку, как только мы поднимаемся наверх. Я осматриваюсь в узкой прихожей, а затем следую за ним через открытую дверь спальни. Моргаю над внезапной яркостью и чувствую, как будто ступила на другую планету.

Я никогда не думала о комнате Адама раньше, но если бы пришлось, я бы предположила дет-металл плакаты и одежду, разбросанную по всему полу. Возможно, украденный уличный знак, пришпиленный к стене рядом с анархистскими плакатами.

Но эта комната настолько чистая, что, кажется, вышла из ситкомов. Нет, скорее из одного из тех криминальных сериалов, где у убийц оказываются тщательно ухоженные дома.

Как будто все серийные убийцы делятся правилом о вычищенной раковине и спальне, в которой на полу никогда не валяются вчерашние грязные носки. Комната Адама выглядит нарочито Спартанской.

Кровать аккуратно застелена. Две книжные полки над ней заполнены книгами различных жанров, и я говорю не о комиксах про Людей-X. Толстой, Ницше. Серьёзная литература. Литература, которую я прочту только в том случае, если к моему виску приставят дуло пистолета.

Крошечный стол возле окна, на котором стоит компьютер, настолько старый, что я ловлю себя на поиске отверстия для дискеты. Огромный квадратный монитор из тех, что остались от компьютерной эры далёкого прошлого. Однако я могла бы есть с клавиатуры. Она практически блестит. Я думаю о своём грязном ноутбуке, издающем различные звенящие, свистящие и дребезжащие звуки.

Оборачиваюсь, готовая дать комментарий о том, насколько здесь чисто, и вот тогда вижу заднюю стену. Стену, сверху донизу покрытую фотографиями, в основном чёрно-белыми, но встречаются и несколько цветных.

Я взираю на плотно наклеенный коллаж, фото мостов и небоскрёбов, и того самого знаменитого оперного дома в Австралии. Здесь также есть кадры из кино. Лепнина на потолке. Угол веранды. Так много всего, что я могла бы провести целый день, рассматривая всё это.

Адам, должно быть, заметил, как я глазею, потому что он садится на стул возле компьютера и пожимает плечами.

— Мне нравится архитектура.

— Мягко сказано, — медленно выдыхаю я, когда замечаю ещё одну узкую полку, заполненную книгами по этому предмету. Гладкий чёрно-серый небоскрёб, сделанный из Lego, примостился сверху. — Это ты сделал?

Он кивает, выглядя обеспокоенно.

— В третьем классе.

— Ты сделал это в третьем классе?

В третьем классе я, скорее всего, ела макароны.

Перевожу дыхание и поворачиваюсь к нему лицом. На столе за ним я вижу стопку конвертов, как и у меня. Даже отсюда видно, что один из Йеля.

Заметив, куда я смотрю, Адам переворачивает стул и ставит его перед стопкой.

— Что тебе нужно, Хло?

— Ладно, приготовься, потому что я знаю, как это может прозвучать. — Вытираю ладони о джинсы и делаю вдох. — Я думаю, вся моя потеря памяти связана с учебной группой по подготовке к Академическому тесту.

Адам резко поднимает голову.

— Группа по подготовке к Академическому тесту? — спрашивает он глухим голосом. — Которая закончилась несколько месяцев назад.

— Да, я знаю, но есть нечто странное. Я имею в виду, ты знаешь, у скольких из нас была успеваемость больше двух тысяч баллов?

Адам пожимает плечами, как будто мысль об этом не кажется ему удивительной. Но так и есть. Абсолютно удивительно.

— Послушай, мы не такие гении, как ты, — говорю я, показывая рукой вокруг комнаты. — Я не знаю, чем занималась эта группа, но я не настолько умная.

— Нет, ты умная, Хлоя. Ты такая же умная, как и любой другой из списка декана. Мы уже это обсуждали.

Разве? Боже, хотела бы я помнить об этом, потому что взгляд, которым он на меня смотрит, почти заставляет меня поверить, что это правда.

— Я знаю, что я не глупая. Но я не лучшая студентка. Я отставала в течение трёх лет, Адам. Не думаю, что даже три месяца дополнительных занятий с профессором Гарварда позволили бы мне набрать такие баллы, которые я получила.

— В этом году ты набрала 3,9 ГПА1.

Да? Ладно, сейчас это неважно. Я качаю головой, подходя ближе к нему.

— Слушай, если баллы не кажутся тебе странными, что по поводу доктора Киркпатрик?

— А что с ней? — спрашивает он, хмуро глядя на меня.

Возможно, я подобралась слишком близко. Я отхожу назад, внезапно почувствовав неловкость. Это как… не знаю. Всё, что я знаю — неправильно. Внезапно Адам начинает нервничать, перекладывает бумаги и проверяет свой телефон.

— Она контролировала нашу группу, — говорю я.

Он смотрит в окно, а затем снова на свой телефон, как будто у него абсолютно нет идей на этот счёт. Что за чёрт?

— Разве это совсем не кажется тебе странным? — спрашиваю я, надеясь получить хоть какую-то реакцию.

— Она была там, чтобы помогать нам техникой релаксации. Ослабление тревоги перед тестированием или что-то вроде. Я не думаю, что это странно.

Как только он произносит это, у меня случается проблеск памяти.

Доктор Киркпатрик во главе урока, спокойная и сосредоточенная. Она говорит нам глубоко дышать. Я закрываю глаза, повинуясь.

Здесь и сейчас Адам смотрит на меня с каменным выражением лица. Разве можно его винить? Заявляюсь с какой-то странной теорией, которую даже не могу подкрепить доказательствами. Я выгляжу, как законченный псих.

— Забудь, — говорю я. — Мне не надо было приходить сюда.

Я делаю шаг к двери, и челюсть Адама дергается. Почему я думала, что могу ему доверять? Из-за того, что питаю к нему нечто вроде гормональной озабоченности?

Чувствую себя полной дурой.

— Прости, что побеспокоила тебя, — говорю я, подходя к двери. В тот момент, когда мои пальцы сжимают дверную ручку, Адам встаёт со стула и двигается ко мне.

В его комнате примерно столько же квадратных метров, сколько в почтовой марке, поэтому, когда он встает передо мной, у меня не остаётся других путей, кроме как в его ванную или через открытую дверь. Поэтому я стою и жду, заставляя себя смотреть ему в глаза, потому что мы находимся настолько близко.

— Ты не побеспокоила меня, — говорит он, и его пальцы ложатся на мои плечи. Я впитываю его прикосновение. — Всё будет хорошо, Хлоя. С тобой всё будет хорошо.

Я качаю головой, потому что он ошибается. Весь мой мир перевёрнут с ног на голову, но сейчас, когда его руки на моих плечах, а его запах витает вокруг меня, мне наплевать.

И в этом нет ничего нормального.

Глава 13

Доктор Киркпатрик сидит в бледно-зелёном кресле, на лице выработанное выражение безмятежности. Она потратила годы учёбы, тренируясь находить признаки обмана. Прикинув, я понимаю, что мои шансы пройти через это, не выдав себя, равны одному на миллиард, но выбора нет. Единственная зацепка во всём этом дерьме сидит напротив меня, и я не уйду из этого кабинета, пока она мне кое-что не расскажет.

На этот раз она ждёт десять минут, прежде чем начать говорить. Возможно, сегодня она хочет, чтобы я немного поволновалась.

— Так как проходят твои занятия?

Занятия? О, чёрт. Я мысленно возвращаюсь в нашу последнюю встречу, вспоминая её небольшое задание. Альбомы с вырезками.

— Думаю, это помогло.

Я лгу, прощупывая почву. Учитывая, как сузились её глаза, могу сказать, что эта почва похожа на болото.

— Не могла бы ты немного рассказать мне об этом?

— Ну, если честно, детали в старых альбомах чувствовались более настоящими. — Надеюсь, эта крупица правды поможет ей принять мои следующие выводы. — Но простое просматривание новых фотографий дало мне лучшую перспективу.

— Перспективу?

— Да. — Я качаю головой вперёд-назад, словно подыскиваю слово. — Как будто у меня лучше получается вспоминать прошлое.

— Хорошо. — Странно, но, кажется, это её успокаивает. — Какие чувства у тебя возникают, когда ты вспоминаешь моменты прошлого более чётко?

Я распрямляю плечи и пристально смотрю ей в глаза.

— Я чувствую, что скучаю по Джулиен.

Она вздрагивает.

И быстро прячет это, скрывает за спокойной улыбкой. Но на гладком фасаде есть маленькая трещинка, я вижу её. Едва заметная дрожь напряжения на её лице проходит через меня, как ледяное лезвие. Я сопротивляюсь, стараюсь выглядеть спокойно, удерживая руки на коленях.

— Вы же помните Джулиен? — спрашиваю я. — Из нашей учебной группы.

Она улыбается, но я вижу, что ей некомфортно. Может быть, даже грустно. Видимо, даже обученные врачи не могут избежать сжатой челюсти и натянутой улыбки, выдающих обычных людей.

— Кажется, я помню Джулиен, — мягко отвечает она. — Ты же знаешь, моё время с вашей группой было очень ограниченно. Порой всего несколько минут. К сожалению, у меня не было возможности хорошо узнать тебя, как индивидуальность.

Это что, извинения? Звучит как извинения. И, теребя ручку, она выглядит виновато.

О боже, Мэгги была права. Что-то произошло с Джулиен, и доктор Киркпатрик знает, что именно.

— Мне кажется, Джулиен не хотела переезжать в Калифорнию, — говорю я, не успевая остановить себя.

— Иногда семьи принимают решения, которые огорчают кого-то из членов семьи.

— Возможно. Или, возможно, никто из них не хотел уезжать.

На этот раз нельзя не заметить, как бледнеют её щеки. Она нервничает. Быть может, даже напугана.

— В этом нет никакого смысла. — Прикусываю губу, прежде чем осуждение, которое я чувствую, проступит на лице. — Миллеры всегда жили здесь. Мистер Миллер состоял в Торговой палате. И Джулиен нравилось здесь. Всем им нравилось. А теперь она просто уехала.

Доктор Киркпатрик распрямляет и снова скрещивает ноги, затем смотрит вниз на свои записи.

— Знаешь, Хлоя, я верю, что наши жизни должны быть рассмотрены и исследованы, пока мы не достигнем хотя бы частичного понимания.

— Ну, вы психолог. Было бы странно, если бы вы думали иначе, разве нет?

Она улыбается, в уголках глаз появляются морщинки.

— Возможно, это так. Но, веря в это, я также знаю, что в жизни некоторые вопросы не имеют ответов. Некоторые вещи надо просто принять.

— Вы имеете в виду, что для меня не важно знать, почему Джулиен уехала?

Я надеялась, что это собьёт её, но нет. Её улыбка смягчается, а выражение глаз говорит, что я разыграла её карту.

— Я думаю, самое важное в этом то, что ты скучаешь по ней, — отвечает доктор Киркпатрик. Её маска суперспокойствия ушла, маленький блокнот для записей легко лежит в ладони. — Настоящий урок, который нужно вынести из этого, заключается в том, как справиться с этой потерей.

Понимая, что проиграла, я пожимаю плечами и ссутуливаюсь на стуле. Время упущено, и это моя вина. Мне нужна минута, чтобы собраться с мыслями. Мне нужно знать, что я не просто так затеяла весь этот разговор. Вся её работа состоит в том, чтобы держать в руках вожжи.

— Возможно, я скучаю не только по Джулиен, — наконец говорю я.

— Есть что-то ещё, по чему ты скучаешь, Хлоя?

— Ни по чему-то конкретному. Я имею в виду, теперь у меня идеальная жизнь, будто маленькие кирпичики сложились в прочный фундамент.

— Но ты, кажется, не рада этому.

Смотря на неё, я позволяю частичке испытываемого мной осуждения отразиться на лице.

— Что ж, возможно, я не хотела идеальной жизни. Возможно, мне нравилась та жизнь, которая у меня была.

Теперь я пристально смотрю на неё, но её лицо остается спокойным. Тем не менее, я вижу, как побелели костяшки её пальцев на коленях. Это даже большее доказательство.

Она что-то знает. Если бы не знала, то не была бы сейчас на взводе, с застывшим как камень лицом.

Её взгляд переключается на часы, и челюсть разжимается.

— К сожалению, на сегодня мы закончили. На следующей неделе я хотела бы побольше поговорить о твоих чувствах. Ты сможешь к этому подготовиться?

— Конечно, — обещаю я, улыбаясь хищным оскалом.

Именно так, как я хотела. Я не тот тип немого семнадцатилетнего подростка, которого может запугать женщина с несколькими висящими на стене дипломами. Я имею полное право знать, что со мной происходит, даже если она не хочет рассказывать мне об этом.

Я позволяю двери закрыться за собой, оставляя доктора Киркпатрик в одиночестве. Приёмная пуста, что понятно, потому что я была записана на последний приём на сегодня. Надевая пальто, я смотрю на пустой стол приёмной.

Смотрю довольно долго.

Нет. У меня много талантов, но я не сыщик.

Тем не менее, независимо от того, сколько раз я повторяю себе это, я всё ещё стою, нахмурив брови, и смотрю на датчик движения над главной дверью. Когда подхожу, дверь открывается и звенит, отмечая мой выход. Но я не выхожу. Я заклиниваю дверь сумкой и иду обратно к кабинету доктора Киркпатрик.

Тут нечем гордиться.

Щёки заливает краска стыда, когда я приближаюсь к её двери.

За ней абсолютно тихо. Ладно, не абсолютно, но я слышу только шуршание бумаги и мягкий перезвон ключей. И это не похоже на зловещий саундтрек.

В любую минуту она может выйти с обновленной губной помадой и портфелем в руке, и то, что я стою здесь, будет выглядеть жутковато.

Но я всё ещё взбудоражена тем, как хорошо слышно сквозь эту дверь. Обычно здесь звучит какая-нибудь расслабляющая музыка, но секретарь, видимо, выключила её перед уходом.

Уфф, мне нужно идти. Это слишком опасно.

— Это я.

От звука голоса доктора Киркпатрик я вскидываю голову. Это не «голос психолога», он звучит устало и… опасливо.

— Я знаю, ты не хочешь говорить, Дэниел, но моя карьера под угрозой, — говорит она.

Великолепно. Я преследую своего собственного терапевта, чтобы услышать, как она ругается с мужем? Очевидно, мне в самом деле требуется лечение. Возможно, я до конца жизни не разберусь с этим дерьмом и не выберусь из этого офиса.

— Хорошо, если всё прекрасно, то почему Хлоя Спиннакер спрашивает меня про Джулиен?

Всё внутри меня мгновенно заледеневает. Я не моргаю и не дышу. От желания услышать то, что отвечают на другом конце трубки, ноги превращаются в желе.

Теперь она говорит тише, или, возможно, она отвернулась в другую сторону. Телефонная трубка с грохотом возвращается на подставку, а я, несясь как выпущенная из стойла лошадь, пробираюсь боком через комнату ожидания, стараясь не врезаться в стенд с журналами, стоящий за стульями. Моё сердце стучит так громко, что я практически слышу, как этот звук выходит наружу. Добравшись до своей сумки, забираю её из прохода и выхожу.

***

Свет перед входной дверью моего дома словно небеса. Я чувствую себя как шарик, из которого выпустили воздух. Когда запираю машину, мои плечи наконец расслабляются.

Я до сих пор ничего не знаю. Завтра я снова проснусь с зияющей дырой в памяти, а лучшая подруга так и не захочет разговаривать со мной. К тому же я понятия не имею, кто такой Дэниел и как он замешан во всём этом.

Но я продвинулась на маленький шажок, а это уже что-то.

Снаружи холодно, и я в который раз проклинаю своё упущенное лето. Поднимаясь по ступенькам на крыльце, мечтаю лишь о горячем душе и флисовых пижамных штанах.

Я бросаю свои ключи на столик и вешаю пальто на крючок у двери. А затем слышу, как кто-то смеется на кухне. Нет, не просто «кто-то». А кто-то, кого я знаю.

— Хлоя? — зовёт мама, и я уже почти отвечаю, когда другая фигура появляется из-за кухонной двери.

Блейк.

Блейк стоит на моей кухне, в носках и с кружкой чего-то горячего в руках.

Я вижу маму и папу, все улыбаются, и всё выглядит нормальным, но мои зубы снова начинают скрипеть. А затем происходит нечто безумное. Блейк целует меня. Прямо перед родителями. Он просто наклоняется и целует меня, позволяя поцелую длиться так долго, как будто он хочет что-то доказать.

— Привет, детка, — шепчет он.

Я отвечаю на его объятия, как марионетка на невидимых нитках, которые поднимают мои руки и обнимают его. Поверх его плеча я вижу своих довольных родителей. Или, по крайней мере, свою довольную мать. Улыбка моего папы выглядит слишком натянутой, чтобы убедить меня.

— У тебя ледяные руки, — говорит Блейк, согревая мои пальцы между ладоней, когда я отстраняюсь.

— Я не знала, что ты собираешься прийти. Не видела твою машину.

Это звучит глупо, поэтому я смотрю на маму и папу в поисках поддержки. Разве парень не должен сначала звонить?

Определенно не в том случае, если этот парень — Блейк Таннер, потому что он тот тип парня, с которым вы хотите, чтобы встречалась ваша дочь. Он из хороших мальчиков. Бойскаут. Спортсмен. Чёрт, он был в списке «Хороших граждан Риджвью» так много раз, что им пора бы уже переименовать его в честь Блейка.

— Я взял отцовскую машину, — отвечает он, кивая за окно, где я вижу чёрную блестящую Ауди, припаркованную на улице. — Моя в мастерской для ремонта мотора.

— Оу. Ладно. Тогда… тебе что-то нужно?

Он смеётся и машет передо мной учебником по химии.

— Эм, химия? Завтра промежуточный экзамен, помнишь?

— Точно, — подхватываю я, моля Бога о том, чтобы мой подбородок не дрожал от холода.

Я пытаюсь представить, что все последующие вечера занимаюсь с Блейком. Это приводит меня к мысли об Адаме в моей комнате, зажатом в крошечном пространстве между окном и кроватью.

Что приводит меня к мысли о том, чтобы приложиться головой об стену… серьёзно, что я творю?

— Я подумал, что ты захочешь пробежаться по списку вопросов, — добавляет Блейк. — Как мы обычно делаем.

Я киваю и улыбаюсь, потому что все кажутся счастливыми от его плана.

— Так… — Он отступает и кивает в сторону кухни. Или моей спальни. Это было бы ещё хуже.

Пожалуйста, пусть это будет кухня. Пожалуйста.

Я оглядываюсь по сторонам, потому что, чёрт возьми, парень никогда не приходил ко мне, чтобы позаниматься. Во всяком случае, не тот парень, с которым я встречаюсь. Я не знаю, каковы правила родителей в такой ситуации.

— Дай мне только взять учебник, — тупо говорю я, направляясь к лестнице.

— Или я мог бы подняться, — предлагает он, перекладывая книгу в руках. — Я раньше оставлял свои вещи в твоей комнате.

Он был в моей комнате. Предположительно в одиночку. От всего этого я чувствую отвращение.

— В обеденном зале больше места, — замечает папа, и по выражению его лица я могу сказать, что он предпочел бы видеть нас там в десяти метрах друг от друга и без дверей.

Но мама бросает на него многозначительный взгляд.

— Мы как раз собирались смотреть кино, Джордж. Здесь они не смогут сконцентрироваться. К тому же, там нет интернета.

— Им нужен интернет, чтобы заниматься? — уточняет папа, выделяя слова «интернет» и «заниматься», как будто это кодовые названия для чего-то более грязного.

— Не глупи, Джордж. Они всегда занимаются в комнате Хлои.

Да? Или мой отец ближе к правде? Мы занимались чем-то ещё? Я чувствую, как горло пересыхает, когда осознаю, что именно мы могли делать в моей комнате.

— Мне жаль, — произносит мама, провожая нас до лестницы и показывая глазами, что для неё всё это нормально.

Но для меня это не нормально. В груди давит, и коленки подгибаются.

— В обеденном зале будет удобно, — говорит Блейк, но я не купилась на его тон. Это явное подлизывание для родителей.

— Глупости, — заверяет мама, которая в буквальном смысле ест прямо из его рук. — Мы будем здесь, внизу, если вам что-то понадобится.

— Прямо здесь, внизу, — добавляет папа.

Я преодолеваю лестницу и мельком вижу своё пунцовое лицо в декоративном зеркале на стене. Кажется, Блейка ничего из этого не беспокоит, он следует за мной как лабрадор-ретривер, тихо закрывая за нами дверь моей спальни.

Я тут же сканирую каждый сантиметр в комнате, ища признаки Адама. Смешно, знаю. Не то чтобы он мог оставить что-то из одежды или… ещё что-то. Боже, мне лучше не думать о том, как Адам избавляется от одежды. Не тогда, когда Блейк, возможно, ждёт, когда я начну раздеваться.

Лучше бы я вообще могла отключить мысли.

— Что за тест? — спрашиваю я скрипучим голосом.

Блейк просто смеётся и сокращает пространство между нами, запуская пальцы в мои волосы. Он притягивает меня к себе, и я чувствую запах одеколона. Его слишком много, он слишком сильный, и всё, о чём я могу думать, что мама умерла бы, если бы узнала, как этот парень запудрил ей мозги.

У меня примерно полсекунды, чтобы оценить происходящее, а затем его губы смыкаются на моих.

У меня было достаточно опыта в поцелуях, так что ямогу сказать, когда кто-то умеет целоваться. И Блейк технически всё делает правильно. Слегка наклоняет мою голову, призывая открыть губы, и прижимается ко мне таким образом, чтобы оставить пространство для других интересных вещей без того, чтобы тереться своими причиндалами об меня.

Моё сердце стучит как молоток по совершенно непонятным причинам. Мне неловко под его поцелуями. Я чувствую, как будто нет правильной скорости для губ, нет комфортного положения для рук. И на самом деле мне нужно перестать думать об этом, прежде чем ему станет казаться, что со мной что-то не так.

Беда в том, что со мной действительно что-то не так.

Если называть вещи своими именами, я не могу перестать думать об Адаме.

Это неправильно. Вина разрывает меня, все инстинкты кричат, чтобы я оторвалась от него. Я не могу с этим справиться. Просто не могу.

Я отстраняюсь, и Блейк смотрит на меня тёмными глазами, наполненными желанием.

— Что случилось?

— Ничего. — Я заставляю себя прикоснуться к его плечам. — Просто учеба…

— Хм… — Он прерывает меня следующим долгим и медленным поцелуем.

Этот даже хуже, чем предыдущий. Всё, о чём я могу думать, — это Адам. И, боже, это так неправильно-неправильно-неправильно, но на секунду я закрываю глаза и представляю, что я с ним. Я думаю о голубых глазах, низком смехе и всех тех вещах, о которых никогда не должна думать.

Блейк издает слабый стон, и звук его голоса настолько незнакомый и ужасающий, что я отталкиваюсь, вытирая рукой рот.

— Прости, — бормочу я, отходя к своему столу. — Мне правда жаль.

Блейк смотрит на меня очень холодным, отрешённым взглядом. Так же, как тем утром в Триксис. Как будто хочет разорвать меня на куски и пометить каждый кусочек липким стикером.

— Знаешь, я думал, мы закончили с этим, — говорит он.

— Закончили с чем? Блейк, я просто напряжена.

— Да, я помню это оправдание. Ты была напряжена каждый раз с той ночи в моём доме.

Мне не нужно спрашивать, чтобы понять, какую ночь он имеет в виду. Ночь, когда я ударилась головой. Ночь, когда я забыла. Или вспомнила. Чёрт, я даже не знаю, как это назвать.

Ты могла бы рассказать ему.

Я отбрасываю эту идею почти сразу, не успев подумать. Всё моё существо говорит, что я не могу рассказать Блейку. Ни о чём. А я определенно из тех, кто доверяет своей интуиции.

— Прости, — снова повторяю я, как будто заело пластинку. — Думаю, давление из-за подачи заявлений и выпускного года сказывается сильнее, чем мне казалось.

— Ты занимаешься своими медитациями?

— Да, — лгу я, отворачиваясь, чтобы он не увидел раздражения на моём лице.

Но оно есть, и оно прожигает меня. Странная смесь страха и дискомфорта. Я не хочу, чтобы он так же, как моя мать, пытался исправить меня.

— Знаешь, тебе стоит подумать над тем, чтобы ходить со мной в спортзал. Это поможет тебе сжечь большую часть тревоги.

— Спасибо, я просто не… — я замолкаю, потому что для меня это как тонна кирпичей. Я не хочу быть с Блейком. Просто не хочу. Даже если бы Адам вообще не существовал, я бы всё равно не захотела.

Кроме того, целыми днями пялясь на него на поле для лакросса, я чувствовала, что это неправильно. Что это не для меня.

— Блейк… — начинаю я, но останавливаюсь, потому что не верю в то, что собираюсь сделать, — … думаю, мне нужно немного времени. Немного… отдыха.

— Отдыха, — повторяет он, хотя совершенно ясно, что он знает, куда я веду, и он не сердится. Не сердится, не шокирован и даже частично не тронут.

— Перерыв. Просто чтобы собраться с мыслями.

Я поворачиваюсь к нему. Он очень спокоен и тих. Через какое-то время он подходит ко мне, касается мягкими пальцами моего лица. Прикосновение нежное, но его лицо — нет. Боже, как всё запутано.

— Ты имеешь в виду перерыв на какое-то время или разрыв навсегда? — спрашивает он.

Я не знаю. Не знаю, что я имела в виду. Я вообще не знаю, что делаю. Убраться подальше от Блейка в топе моего списка желаний. Я слышу слова Мэгги в моей голове. Разве я убегаю? Это именно то, что происходит?

— Не знаю, — честно признаюсь я. — Просто мне нужно некоторое время, чтобы со всем разобраться.

— Конечно, Хлоя. Я дам тебе время. Ты знаешь, я всегда буду рядом.

Слова как будто из кинофильма, но его лицо остаётся безэмоциональным. Как будто он никудышный актер, который играет свою роль не по сценарию.

И я бы хотела знать, какой придурок написал его.

Мы спускаемся по лестнице. Он полон вежливости, когда приобнимает меня возле двери.

— Уже уходишь? — спрашивает мама.

Её взгляд мечется между нами. Чувствует проблемы в раю? Возможно. Боится сказать слово «неприятность»? Определённо.

— Да, — отвечает Блейк, почёсывая затылок. Сейчас он выглядит более расстроенным, и чутьём я понимаю, что это тоже напоказ. Как будто всё это для её блага. — Я внезапно очень устал.

— Тогда будь внимательным за рулем, — предупреждает мама. — Скажи Дэниелу, что мы передавали привет.

Мои глаза расширяются, а кровь ощущается как ледяная вода. Я поворачиваюсь к ней.

— Дэниел?

— Его отец, — напоминает мама. — Серьёзно, Хлоя, где твоя голова в последнее время?

Ошеломлённая своим ляпом, я ничего не говорю. Блейк тоже замечает это, потому что я вижу, как тонкая пленка грусти отходит от его лица, открывая первое выражение, которому я поверила в этот вечер.

Подозрение.

Глава 14

На этот раз я колочу в дверь. Это не деликатный стук. Не скромное топтание на приветственном коврике или там, где был бы приветственный коврик, будь это место хоть немного приветственным. Я просто переполнена самой гнусной ложью, которую когда-либо говорила родителям. Чтобы быть здесь в одиннадцать вечера, я сказала им, что иду на школьную вечеринку, и теперь моё терпение действительно на исходе.

Я как раз собираюсь прокричать имя Адама или бросить камень в окно, когда дверь резко открывается, и в проёме появляется старая женщина. Чёрт.

На ней надета рубашка в цветочек, которую не стирали уже целую вечность. Жидкие белые волосы неаккуратно свисают по сторонам широкого морщинистого лица. Эта женщина не имеет ни одной общей черты с Адамом. Начиная от водянистых зелёных глаз до белой, почти просвечивающей кожи, она совершенная противоположность Адаму, имеющему резкие черты и пронзительные глаза.

Ко мне наконец возвращается голос.

— Простите, что побеспокоила вас.

Она ничего не отвечает, просто смотрит на меня, будто понятия не имеет, что мне нужно. Или не понимает ни единого слова из того, что я говорю. Что вполне вероятно, если исходящий от неё запах выпивки — признак того, как она провела вечер.

— Адам дома?

Он появляется в поле зрения, натягивая рубашку. Краем глаза я вижу кусочек золотистой кожи над джинсами и усилием воли поднимаю глаза к его лицу. Его волосы ещё влажные после душа, он стоит босиком на ковре.

— Я разберусь с этим, ба, — говорит он.

— Глория? — спрашивает она, смотря на Адама намного более мило, чем на меня.

— Нет, ба, это я. Адам.

— Адам, — бормочет она, прикасаясь к его руке.

— Да. — Он мягко разворачивает её обратно в дом. — Тебе нужно вернуться. Сейчас холодно.

Её лицо морщится, черты сминаются, и она выглядит как бесцветная виноградина.

— Сукин сын! Сукин сын!

У меня отваливается челюсть от её внезапной враждебности. Крики переходят в надсадный кашель, а потом она уходит прочь, ковыляя по дому и продолжая ругаться. Адам какое-то время смотрит на неё, потом поворачивается ко мне. Он абсолютно спокоен.

А я, должно быть, выгляжу отчаянно, потому что он поднимает руку и снимает свою куртку с крючка возле двери. Задерживаю взгляд на его босых ногах, обутых в наполовину зашнурованные кеды. Он выходит ко мне, его дыхание вырывается клубами пара в темноте.

— Тебе не следует быть здесь.

Боже, я думала, что у меня была паранойя, но этим вечером Адам меня переплюнул. Он рассматривает парковку, расхаживая туда-сюда на крошечном пятачке цемента перед дверью.

— Ты когда-нибудь слышала о телефоне?

Он высматривает девушку? О боже, он же только что принял душ. Он, возможно, собирался на свидание, а я вот так просто заявилась сюда.

Я чувствую слабость в животе. Слабость во всём теле, если честно.

— Прости. Я не могла… мне нужно было… — Я даже не могу подобрать слова.

Тоже оглядываюсь, опасаясь прихода девушки, которая в моих мыслях никогда не существовала. А должна бы.

— Просто скажи, что тебе нужно. И побыстрее, Хлоя. Это не… — Он не заканчивает, просто вздыхает и смотрит на меня в ожидании.

Я не знаю, как соединить все события, которые привели меня сегодня к его двери. Мой разговор с Мэгги? То, что я подслушала доктора Киркпатрик? Тот факт, что случившееся со мной не было несчастным случаем или болезнью, и тот факт, что отец Блейка и, возможно, сам Блейк к этому причастны?

У меня миллион причин быть здесь сегодня.

— Похоже, я порвала с Блейком.

По-идиотски. Потому что этого нет в списке важных вещей, которые мне нужно сказать Адаму.

Но, очевидно, это важно для него, так как он перестаёт оглядываться. Смотрит прямо на меня до тех пор, пока у меня не остаётся сомнений, что нет никакой девушки, собирающейся прийти. Здесь вообще нет девушек. Ни одной, кроме той, что стоит прямо перед ним.

Воздух между нами ощущается горячим и холодным одновременно. Наэлектризованным до такой степени, что, кажется, сейчас ударит молния.

— Ты говорила, что это было бы огромной ошибкой, — произносит он, на шаг приближаясь ко мне.

Его глаза скользят вниз, на мои губы, и боже помоги мне, но этот взгляд отдаётся у меня в коленках. Возможно, прямо в моих костях.

— Говорила?

Мой голос хриплый. Я тоже придвигаюсь к нему. Адам кивает, и его восхитительные изменяющиеся глаза впитывают меня, как будто он наконец дорвался.

Это неправильно. Каждая частичка меня понимает, что я не должна скользить в объятия нового парня спустя жалкие три часа после того, как порвала с бойфрендом.

Но я не могу противиться этому. Или, возможно, просто не хочу.

Мои руки взлетают на его грудь, и он наклоняется так близко, что своим лбом я чувствую его влажные волосы. Он закрывает глаза, а я сминаю пальцами его рубашку.

— Ты должна уйти. — То, как изломлено звучат эти слова, доказывает, что он заставляет себя произнести их.

— Я не хочу уходить. И не думаю, что ты этого хочешь.

— Ты должна, — с мукой в голосе повторяет Адам и отступает от меня.

Мои пальцы отрываются от его рубашки, а он снова начинает оглядываться. Проверяет свой телефон.

В моей груди слишком тесно, сердце слишком большое. Что бы я ни чувствовала к нему, это слишком. Ненавижу это чувство. Оно затмевает всё, что я чувствовала раньше, и я не думаю, что готова. Я не знаю, как мы до такого дошли.

Нет, возможно, знаю, но кто-то украл у меня все воспоминания.

Слёзы прочерчивают горячие дорожки на моих щеках, и я не могу остановить их.

— Кто-то сделал это со мной, Адам. Кто-то сделал так, чтобы я забыла, и я знаю, что это каким-то образом связано с учебной группой. И с доктором Киркпатрик…

— Хлоя, я не могу, — обрывает он.

Я вижу боль в его глазах, но он качает головой и отходит назад. Он как будто связан по рукам и ногам. Молчит, бегло проверяя улицу.

— Отлично, тогда не надо. Но дай мне зацепку, Адам! По крайней мере, расскажи о том, что произошло между нами.

— Ничего, — отвечает он, но выражение тоски на его лице говорит мне об обратном.

— Лжец.

Я подбегаю к нему, беру за обе руки и притягиваю к себе. Чувствую запах свежести, мыла и корицы. Вижу, как его тело напрягается под моими прикосновениями.

— Ни один из тех моментов, что я вспомнила, нельзя назвать «ничем», и ты это знаешь.

Он закрывает глаза и тяжело сглатывает. Ещё никогда в своей жизни я не хотела так сильно поцеловать кого-то. И даже гораздо больше, чем просто поцеловать.

— Иди домой, Хлоя, — говорит Адам, и каждое слово как будто причиняет ему физическую боль. — Пожалуйста, просто… уйди.

***

Я пялюсь на фото на холодильнике и со злостью насыпаю овсяные хлопья в миску. Мама предлагает мне кружку чего-то горячего, но я качаю головой.

Она вздыхает и ссутуливается на стуле напротив меня.

— Ты разобралась с Блейком вчера вечером?

Разобралась? Ох. Точно. Моя вчерашняя уловка, чтобы выбраться из дома, заключалась в том, что я якобы бросилась за своим расстроенным парнем.

Снова качаю головой. Это, наверное, единственное движение, которое мне даётся этим утром.

— Возможно, ему просто нужно немного времени, — говорит она, предполагая, что Блейк был инициатором расставания.

Вся эта ситуация с Адамом прошлым вечером заставила меня почувствовать себя на грани, поэтому её комментарий становится последней каплей. Моя голова подскакивает, как возведённый пистолет.

— Блейк не единственный, кому понадобилось время. Мне тоже.

— Тебе? — уточняет она, смотря на меня с лёгким испугом. — Ты порвала с ним?

Я потираю лицо руками, потому что всё это просто смешно. Как я могу продолжать такой разговор? Как я могу порвать с тем, с кем я даже не помню, как встречалась?

— Не знаю. Я сказала, что мне нужно подумать. Мы расстались на некоторое время.

— Время? От Блейка? Дорогая, ты хорошо подумала?

— Да.

— Но ты же была влюблена в него с младших классов.

— Ну что ж, я больше не в младшем классе!

Выражение её лица становится тяжёлым и напряжённым.

— Следи за своим тоном, юная леди. Я прекрасно понимаю, что ты не первоклассница. Я просто немного шокирована. Вы двое были так счастливы.

— Разве, мам? Что мы делали вместе, что делало меня такой счастливой?

Она откидывается назад, выглядя испуганно.

— Я видела несколько снимков, — говорю я. — Из того альбома, который ты собирала в этом году.

— Это должно было быть сюрпризом, — произносит она слабым голосом.

— Мам, ты даришь мне их на каждое Рождество. Ты оставила его на столе в подвале на несколько месяцев, пока собирала.

Её лицо немного дёргается, а глаза путешествуют по столу.

— Я люблю их. — Слишком очевидно, но ей, кажется, нужно это услышать. — Это мило и трогательно, но действительно не сюрприз, понимаешь?

Она пожимает плечами.

— Ладно, но какое отношение это имеет к тебе и Блейку?

— Я не выгляжу счастливой с Блейком, — отвечаю я. — На каждом фото я в таком месте, где никогда не любила бывать раньше. Большинство из них в школе. Некоторые на играх. Там даже есть снимок с боулинга.

— У вас было двойное свидание тем вечером, — защищается она.

— Разве это важно? Важно то, что я ненавижу боулинг, мам. Мне на самом деле не нравится школа, и я никогда, ни разу, не была на игре по бейсболу.

— Ну, Блейк же не запасной игрок в команде? Всё по-другому, когда ты встречаешься со спортсменом.

— Да? Ну, хорошо, тогда с кем он встречался? Потому что эта девушка на фото — не я, мам. Просто не я.

Думаю, для неё это слишком много, чтобы осмыслить. Она убирает мою нетронутую тарелку и кружку чая, которую она предложила, и моет их в раковине.

— Твоё поддерживающее молчание очень трогательно, — саркастично замечаю я.

— Что ты хочешь от меня услышать, Хлоя? Думаешь, то, что ты ушла от Блейка, порадует меня? Я поверю в это, только когда увижу.

— Что ты имеешь в виду?

— Некоторые люди выбирают страдания, ты знаешь.

— Нет, это не я.

— Да, ты. Каким-то образом, когда тебе исполнилось шестнадцать, ты решила, что твоя жизнь слишком несчастна.

— Когда мне исполнилось…

Когда мне исполнилось шестнадцать. Когда начались панические атаки. Я чувствую, как бледнеет моё лицо. Руки сжимаются в кулаки, но я заставляю себя промолчать.

— Я не знаю, что с тобой делать. Ты прошла лечение. Мы покупали каждую книгу, попробовали каждый вариант. Мы давали тебе свободу, а затем стали более строгими, но ничего не сработало. Иногда я не уверена, хочешь ли ты быть счастливой.

Я встаю, и у меня вырывается горький смех.

— Забудь всё, что я сказала. Я была счастливее с Блейком. Ладно, возможно я позвоню ему днем, чтобы мы могли поиграть в мини-гольф. Или, эй, возможно, он возьмет меня на тренировку по бейсболу.

Я громко задвигаю свой стул, и мама смотрит на меня с осуждением.

— Продолжай в том же духе, и я заберу у тебя машину.

Скрещиваю руки и отвечаю на её взгляд, пока она не отводит глаза, вытирая руки полотенцем для посуды.

— Я не враг, Хлоя. Я хочу помочь, но сейчас я не понимаю, что тебе нужно.

Да? Тогда ей пора вступать в клуб.

Звенит дверной звонок, и я направляюсь к выходу, не ответив, благодарная за это отвлечение.

Распахиваю дверь, и у меня перехватывает дыхание от стоящей снаружи худой блондинки.

— Мэгги?

Глава 15

Я не спрашиваю, зачем она пришла. На самом деле, мне это не интересно.

Я просто втягиваю её внутрь, прежде чем она передумает, и сжимаю в объятиях.

— Ты выбрала удачный момент, чтобы прийти, — шепчу ей в волосы, на мгновение забывая, что между нами всё изменилось.

Но я не могу забыть об этом надолго. Напряжение в её плечах, и то, как она отстраняется, напоминают мне, что мы с Мэгги уже не те, что были раньше.

— Тебя давно не было, Мэгги, — говорит мама.

— Рада видеть вас, миссис Спиннакер, — вежливо отвечает Мэгги.

— Ну, оставлю вас наедине. — Мама наклоняется, чтобы поцеловать меня в щёку, как будто мы абсолютно счастливая семья и не пережили только что словесный Армагеддон за обеденным столом.

Она отходит от входной двери, и Мэгги отступает от меня на шаг.

— Я п-п-просто зашла отдать тебе это. — Она протягивает мне свитер, который одолжила около года назад. Я не могу придумать ни одной причины, почему она вернула его сейчас, разве что она здесь, чтобы поговорить. Моя надежда на это почти умирает, когда она нахмуривается и поворачивается обратно к двери.

— Подожди, Мэгги. Не уходи.

Она вздыхает и немного поворачивается от двери, но всё ещё недостаточно, чтобы на самом деле посмотреть на меня.

— Сейчас очень рано, Хло. Мне н-н-нужно идти в школу.

— Знаю. А ещё я знаю, что у тебя есть много причин, чтобы игнорировать меня, но мне нужно поговорить с тобой.

Тишина настолько болезненна, что я начинаю прислушиваться к малейшему шуму. Слышу гудение холодильника и мягкий рокот машины на противоположной стороне улицы. Наконец, отчаявшись услышать ответ, заполняю тишину собственными словами.

— Я в отчаянии, Мэгги. Я доверяю только тебе.

Она изучает меня долгим взглядом, а затем дёргает головой в направлении своей машины.

— Ты м-м-можешь поехать со мной, если хочешь.

— Отлично. — Я хватаю пальто и рюкзак со стойки. Двигаюсь быстро, желая скрепить сделку прежде, чем Мэгги передумает.

— Это не означает, что мы всё уладили, — напоминает она, и я прячу улыбку, которая грозит разделить моё лицо пополам.

— Знаю. Я знаю.

— Хорошо.

Мы больше не разговариваем, усаживаясь в грузовик. Мэгги водит древний пикап, который пробежал как минимум сто шестьдесят тысяч миль. Её дядя использовал его для своего электромонтажного бизнеса более десяти лет назад, в те времена, когда деньги доставались трудом. Что означает, в нём нет никаких удобств. Окна, открывающиеся ручным рычагом, виниловые сидения и стандартная коробка передач.

Мэгги учила меня водить с ручной коробкой передач на этом грузовике. Или, по крайней мере, пыталась. Во мне никогда не было водительского таланта. Это одна из многих причин, почему я проводила так много времени на пассажирском сидении этого куска металлолома.

Я слушаю знакомые звуки: ключи поворачиваются в замке зажигания, и двигатель возвращается к жизни. Знаю, смешно быть такой легкомысленной на протяжении шестиминутной поездки на ржавом ведре, но впервые с тех пор, как всё пошло не так, моё утро ощущается правильным. Нормальным.

Я жду, что Мэгги молча выйдет из машины, но она остаётся, положив руки на переключение передач.

— Так о чём т-т-ты хотела поговорить?

Я перевожу дыхание и собираюсь с силами.

— Когда я расскажу тебе, ты подумаешь, что я сошла с ума.

— Я уже думаю, что ты сошла с ума, — говорит она, и в её глазах нет ни тени юмора.

— Что ж, тогда ты убедишься в этом ещё больше, — отвечаю я. — Вот почему я никому не рассказывала.

Кроме Адама. Но я не могу говорить об Адаме. Каждый раз, когда я просто думаю о нём, чувствую, как сжимается горло, и глаза становятся влажными, а это не то, что мне нужно. Не сейчас.

Она даёт задний ход и едет на маленькой скорости по окрестности. Я молчу, смотря на голые ветви деревьев, проплывающие за окном.

— Ты собираешься р-р-рассказать мне?

— Я думаю, кто-то изменил мою память.

Украдкой бросаю взгляд, но Мэгги сфокусирована на дороге. Её губы немного напряжены, но она не взволнована. И не удивлена.

Грузовик заворачивает на остановку возле Бичер, и она поворачивает налево, а не направо. Этот путь добавит нам лишних три минуты. Она одолжила мне время для разговора.

В спешке продолжаю, позволяя словам соскакивать так быстро, как только мой язык формулирует их. Я не рассказываю ей только о том, чего не могу вспомнить. Рассказываю о результатах компьютерной томографии, о лечении у психолога и о пачке заявлений в колледжи, из-за которых меня парализует от страха. Рассказываю о странных ощущениях, которые вызывали поцелуи Блейка, о звонке доктора Киркпатрик и о Дэниеле. Я даже рассказываю об Адаме, хотя это всего лишь мимолётное упоминание, которому я позволяю вырваться.

Когда я поднимаю взгляд, то осознаю, что мы в историческом районе. В одной улице от Бельмонт Стрит. А ещё мы опоздали на занятия, но это совершенно не беспокоит меня, хотя должно.

Мэгги паркует грузовик на обочине и вынимает ключи из зажигания, поворачиваясь на своём месте.

— Мы б-б-больше не друзья.

Эти слова не шокируют меня, но слышать их не доставляет радости. Я отталкиваю болезненную пустоту в груди и пытаюсь найти слова.

— Я знаю. Только не знаю почему.

— Думаю, я тебе верю, — произносит она. — Но это ничего не меняет. Я н-н-не могу смириться со всем тем, что ты сделала, н-н-но ты принимала решения, Хлоя. Возможно, ты не помнишь их сейчас, но ты — та, кто это делал.

— И это всё? Мы больше не подруги? Это навсегда?

— Думаю, да, — отвечает Мэгги, и это первый раз, когда я вижу боль в её глазах. На бледной коже под её глазами появляются красные пятна — верный признак того, что она расстроена.

Затем она качает головой, и её лицо сразу ожесточается.

— Я н-н-не хочу принимать во всём этом участие. Я н-н-не готова.

Я киваю, но все же не могу с этим смириться. Всё во мне цепляется за эти ростки возможности.

— Но, возможно, когда-нибудь?..

Я понимаю, что мой голос звучит жалко. Она отворачивается, смотря в окно. Я вижу спины «Бельмонтских Красоток» даже отсюда.

— Всё это м-м-может подождать, — неожиданно говорит она. — Мне нужно показать тебе кое-что. И я не д-д-думаю, что это дело терпит отлагательств.

Мы с Мэгз делали вместе много разных сумасшедших вещей, но ни в одной из моих диких фантазий я не могла представить, что мы пропустим занятия, чтобы влезть в дом Миллеров. В основном потому, что в моих воспоминаниях это место не пустое. Не настолько пустое, во всяком случае.

Сейчас мы тихо крадёмся вдоль живой изгороди позади дома, отсутствие занавесок на задней двери и окнах странно и непривычно.

— Посмотри за улицей, — говорит Мэгги, когда мы подходим к заднему крыльцу.

Она вынимает большую связку ключей из своей сумки и начинает перебирать их.

— Что, ты теперь домушница?

— Они моего дяди. Он что-то чинит на кухне. С-с-свет или ещё что-то.

— А он не хватится своих ключей?

— Он сегодня на охоте.

Великолепно. Мы используем сворованные ключи парня, который владеет шестью охотничьими ружьями и арбалетом в придачу. Только я собираюсь сказать ей, что это плохая идея, как она находит правильный ключ, и дверь открывается с тихим скрипом.

— Входи, — говорит она, и я, следуя её команде, проскальзываю в слабоосвещённую кухню.

Я была в доме Миллеров только на нескольких вечеринках. И тогда всё было по-другому. Кухня раньше выглядела как картинка из шоу про домашнее декорирование, с фотографиями свежих цветов и сочетающимися по цвету полотенцами для посуды, свисающими с античных крючков. Каждый укромный уголок и трещинка были какими-то домашними, тщательно продуманными. А теперь это просто… пустота.

Шарканье моих кроссовок по деревянному полу, кажется, создает эхо от стен. Даже воздух ощущается другим — холодным, сухим и пустым.

Мэгги не позволяет мне долго задерживаться на одном месте. Она несётся через кухню и столовую к широкой лестнице с дубовыми перилами. Мы взбираемся по лестнице, и мои ладони оставляют влажный след на перилах. Я знаю, куда она ведёт меня. И что-то глубоко во мне не хочет туда идти.

Мы открываем шестую дверь в конце коридора, и я чувствую себя так, будто прошла под ледяным душем. Пустая комната зияет из раскрытой двери. Розовые стены и деревянный пол. Она голая и жуткая, словно обглоданные кости, лишённые живой, дышащей плоти.

Мне хочется уйти.

Я вижу тёмный прямоугольник на полу — пространство, где, вероятно, стояла кровать Джулиен, защищая деревянные доски от солнечного света, заливающего всю комнату из трёх окон в ясные дни.

— Здесь, — говорит Мэгги, и я слегка подпрыгиваю.

Она стоит внутри пустого шкафа, низко пригнувшись к полу. Смотрит вверх, наморщив нос.

— Я приходила с ним, когда он участвовал в торгах на дом. А потом вынуждена была терпеть приступы аллергии.

— Зачем ты поднималась сюда? — спрашиваю я, потирая руки.

— Скука. Любопытство. Не знаю. Даже не знаю, почему открыла шкаф, но когда я это сделала, то нашла вот что.

Подхожу ближе, потирая руки в тех местах, где проросли мурашки. Я вижу бледные линии от карандаша, прежде чем приседаю рядом с Мэгги, чтобы прочитать то, что написано на стене.

Раньше я не была сумасшедшей.

Кто-то сделал это.

Хлоя знает.

Три строки аккуратного женского почерка, шепчущие секреты, которые должны были оставаться таковыми. Перед моими глазами всё тускнеет, отпечатывая в памяти лишь два слова.

Хлоя знает.

***

С тех пор как я впервые вошла в школу, она стала для меня особой версией ада. Звенит звонок, и я буквально выпрыгиваю из кожи. Снова. Мне нужно наконец взять себя в руки. Целый день я вздрагивала от каждого хлопка дверец шкафчиков и покрывалась холодным потом каждый раз, когда кто-то упоминал то, что я не могу вспомнить. А это в моём нынешнем состоянии происходит примерно каждые двенадцать секунд.

Ученик-второкурсник стрелой проносится мимо, и я притягиваю книги к подбородку, стараясь не завизжать. Как долго я смогу это выдерживать? Смотрю на часы, а коридор в это время быстро пустеет. Обычно кто-то перекидывается со мной парой фраз по пути на следующий урок, но сегодня я социальный изгой.

К тому же вчера я порвала с Блейком. Популярность — переменчивая штука.

Кристен Симпсон останавливается возле двери и посылает мне сигнал, который говорит «Поторапливайся». Чтобы вы знали, в прошлом году Кристен наплевала бы на меня, даже если бы я сгорала в огне, но сегодня я рада любому дружелюбному лицу. Улыбаюсь и иду к ней.

Компьютерный класс. Именно его я посещаю с Блейком и Адамом. Немного притормаживаю в дверях и позволяю Кристен зайти первой. Могу представить, каким «великолепным» будет этот урок: Блейк и Адам стреляют друг на друга взглядами, полными ненависти, а я желаю просочиться в трещины на полу.

Я не могу увидеть их обоих прямо сейчас. Чёрт, я едва могу переставлять ноги сегодня, потому что в моей голове бьётся только одна мысль, снова и снова.

Что я знаю о Джулиен?

Она страдает? Родители заставили её переехать ради защиты? Или кто-то другой заставил её? И почему я должна что-то знать обо всём этом?

Звенит звонок, и я ныряю в ближайший туалет и бросаю рюкзак на пол. Кладу руки на раковину и смотрю на своё отражение. Мои глаза пусты, хотя кажутся мне полными… полными всех тех вещей, что я видела, но не могу вспомнить. Вещей о Джулиен.

Новая мысль заставляет меня сильнее сжать руки на раковине. Что ещё я скрываю? И знает ли кто-то?

Я думаю о том, как доктор Киркпатрик звонила Дэниелу, кем бы он ни был. Знаю, смешно думать, что это отец Блейка, но я всё ещё так считаю. Даже такая невротичка, как я, не может серьёзно верить, что её парень и его отец оба вовлечены в заговор с изменением памяти, который каким-то образом заставил Джулиен и её семью покинуть город.

Останавливаюсь, похолодев от фактов, рикошетом проносящихся в моих мыслях, словно пули. Моё имя на стене Джулиен. Звонок моего психотерапевта. Пропавший файл на компьютере. Сообщение на телефоне Блейка.

Мой живот скручивает, ладони оставляют влажный след на кафеле.

Все эти сумасшедшие вещи крутятся по одной оси. Все они связаны с шестью месяцами, которых я не помню.

Дверь со стуком распахивается, и я снова практически выпрыгиваю из кожи.

— А вот и ты, — говорит Эбби, но её яркая улыбка почти мгновенно исчезает. — О, Хлоя, ты словно призрака увидела.

Пытаюсь улыбнуться, но могу выдать лишь жалкое подобие.

— Я почувствовала себя плохо. Думаю, возможно, скоро смогу вернуться.

— Хочешь, чтобы я помогла тебе дойти до кабинета медсестры? Бедняжка!

— Нет, я в порядке, — отвечаю я. — Выпью немного воды и вернусь в класс.

— Ты уверена?

Я киваю и посылаю ей весёлый салют рукой, направляясь на выход. И даже выпиваю немного воды, прежде чем проскальзываю на парковку. Я делаю это в третий раз. Это должно где-то учитываться, верно?

Зимнее солнце сегодня сияет удивительно ярко, согревая мою кожу, несмотря на холодный ветер. Я застёгиваю пальто и просовываю руки в карманы, зная, что мне предстоит долгий путь домой.

Но, возможно, дом — не лучший вариант. Теперь, думая о том удалённом файле, я сомневаюсь, что мой компьютер безопасен. Если Блейк был в моей комнате и сделал что-то с моим компьютером, не знаю, что за программу он мог установить.

Я могла бы позвонить папе; он не будет делать из мухи слона за то, что я освободилась на несколько часов раньше. Может, он даже взял бы меня к себе в офис, и я могла бы воспользоваться одним из их запасных компьютеров. Но что дальше? Папа расскажет маме, а мама отправит меня к доктору, чтобы пройти очередные тесты, раз я так плохо себя чувствую.

Нет. Мне нужны ответы, которые не может дать доктор. Через квартал в моей голове формируется план, и я ускоряю темп. Пересекаю Парквью, а затем беру левее на Дженнер Стрит. Небольшой кирпичный дом выглядывает в конце дороги.

Когда-то на границе стоянки стоял знак. Большинство из них снесло ураганом несколько лет назад. И, видимо, экономика нашего города по-прежнему в полной жопе, потому что его до сих пор не заменили. Всё, что от него осталось — буквы ОТЕКА и следующая за ними графическая стопка книг, сделанная в стиле 80-ых.

Я толкаю дверь и погружаюсь в запах старых книг и бумаги. Не могу вспомнить последний раз, когда была в библиотеке, но мне нравится это место. Всегда нравилось. Когда я была маленькой, мама приводила меня сюда. Я сворачивалась в одном из кожаных кресел в конце прохода, чтобы почитать книги с картинками, а она обращалась к разделу кулинарии. Сейчас всё выглядит более старым. Поблекшим и износившимся, как и знак снаружи.

На самом деле, это печально. Библиотека — пережиток старых времен, тех, когда мэр Риджвью верил, что новые книги важны так же, как и обновление цветников на главной улице каждый год в апреле.

Я вытираю обувь о коврик и оглядываюсь. Место выглядит совершенно пустынным. Знак на доске информации гласит, что миссис Несбит, библиотекарь, находится в справочном разделе, если она мне понадобится.

Нет, не понадобится.

Мне нужен компьютер.

Пара достаточно новых Маков размещены на двух столах для занятий. Помню, как миссис Несбит приходила в школу, чтобы встретиться с технологическим клубом, когда их установили. Я видела, как однажды они болтали в компьютерном классе, и это было сумасшедше. Я имею в виду, ей лето сто тридцать, но, по правде говоря, она могла разговаривать о скачиваниях и обновлениях как профессионал.

Я усаживаюсь за стол. Компьютеры работают, но скорость очень медленная. Даже загрузка стартовой страницы занимает целую минуту. Я вздыхаю и потираю шею, желая, чтобы компьютер работал быстрее. Спрашиваю себя, смогу ли я найти что-либо, или же просто буду сидеть здесь и ждать до самого выпускного. Может, мне лучше проверить копии заголовков в нашей газете, чтобы найти информацию о Миллерах.

Или я могла бы отказаться от всего этого скрытного дерьма и просто спросить одну из сплетниц-мегер типа Эбби Биннс. Уверена, что смогла бы вырвать у неё чуть больше информации.

Стартовая страница загружается, поэтому я набираю четыре слова в строку поиска. Дэниел Таннер Риджвью Огайо.

Машина трещит, обрабатывая запрос около 30 секунд. Затем целую минуту. Я могла бы отправить телеграмму быстрее.

Ну же, давай!

Наконец выгружается список ссылок, но, к моему разочарованию, я не вижу ничего криминального. Это обычные вещи для богатого парня. Социальные упоминания, благотворительные пожертвования, переизбрание в совет школы: обычное дерьмо в высшем обществе. В высшем обществе Риджвью. Таннеры, определённо, звёзды первой величины. Я имею в виду, они не Миллеры. Они не живут в одной из Красоток Бельмонта. На самом деле, они живут в одном из типовых домов в новой застройке на южной стороне города. Думаю, в их владении находится часть компаний, занимающихся медицинскими исследованиями или что-то типа того.

Я прокручиваю ссылки, выделяя одну, которая проясняет это. Технологии Таннер. Статья, датированная 7–8 месяцами назад. В тот момент компания мистера Таннера потеряла какую-то крупную фармацевтическую сделку и была под угрозой закрытия.

Круто. Возможно, я не лучший детектив, но посмотрела достаточно сериалов про копов, чтобы знать, что общий финансовый кризис заставляет людей делать действительно ужасные вещи.

Например, такие, как манипулирование памятью обычной семнадцатилетней школьницы?

Боже, это бессмысленно.

— О, мисс Спиннакер, приятно видеть вас.

Я оборачиваюсь кругом, думая, что она говорит о другой мисс Спиннакер, даже несмотря на то, что в этом городе нет других людей с такой фамилией.

Наконец, встречаюсь взглядом с миссис Несбит. Она улыбается мне поверх стопки книг, которую держит в руках.

— Здравствуйте, — говорю я.

— Прошёл почти месяц с тех пор, как ты приходила сюда в последний раз, — произносит он так, будто сильно удивлена этим фактом.

Хотя, насколько помню, я не переступала порог библиотеки с начальной школы. Так что теперь мне нужно прибавить таинственные посещения библиотеки к тем вещам, которые я не могу вспомнить.

— Где твой чудесный друг? — спрашивает она.

Блейк? Блейк приходил сюда со мной? Это просто… Я не могу. Открываю и закрываю рот несколько раз, прежде чем забиваю на слова и пожимаю плечами.

— Не могу поверить, что он оставил тебя заниматься в одиночестве. — Она посылает мне задумчивый взгляд, которым иногда смотрят пожилые женщины, подразумевая юношескую любовь.

— О, мы с Блейком сейчас просто друзья, — пытаюсь объяснить я.

Она испуганно смотрит на меня и качает головой.

— Блейк? Сын Таннера? Я не видела его, по крайней мере, пару лет. Я говорила об Адаме.

Теперь она смотрит на меня с чем-то сродни упреку, как будто я наглая дерзкая девчонка, играющая с двумя парнями. Она даже понятия не имеет, насколько права, но у меня нет на это времени. Мне нужно выяснить, чем я занималась здесь с Адамом.

Сворачиваю поисковое окно и нервно смеюсь.

— Верно, простите. Я так растеряна из-за всех этих заявлений в колледжи.

Понятия не имею, почему так сказала, но она протяжно мычит с сочувственным взглядом, будто знает, что я имею в виду.

— Знаешь, я уверена, что Адам мог бы помочь тебе с этим. Конечно, ты тоже была в той учебной группе Дэниела Таннера, так что…

— Простите, что?

Знаю, перебивать грубо. Но ещё я знаю, что мой пульс подскочил просто до сверхсветовой скорости.

— Учебная группа, — повторяет она, выглядя немного сбитой с толку. — Ты же была в этой группе?

— Да. Извините, просто я не знала, что мистер Таннер имел к ней какое-то отношение.

— О, да. Он был главным спонсором. Из того, что он говорил, я поняла, что он планирует расширение в следующем году. Возможно, им даже понадобятся наши возможности здесь.

Она практически сияет, а я готова броситься к её Маку. Этого не может быть. Просто не может. Потому что это означает, что тот телефонный разговор был настоящим. Моё дыхание, кажется, замораживается в лёгких.

Я резко встаю, и такое чувство, словно у меня на лице не осталось ни кровинки.

— Простите, миссис Несбит. Я абсолютно забыла, что мне нужно встретить маму сегодня.

— О, ладно. Знаешь, у меня всё ещё записана книга на тебя. — Она хмурится. — «Основы Гипноза». Ты уже на неделю или две просрочила сроки сдачи, мисс Спиннакер.

— Мне нужно будет вернуться за ней. Моя мама, должно быть, сильно волнуется.

Я жадно смотрю на дверь, но следую за миссис Несбит к книге записей, где отдаю свою читальную карточку и жду, по меньшей мере, три часа, пока она проверяет книгу.

В конце концов, я спотыкаюсь на пути к двери, чувствуя, что дрожу как лист. Гипноз? Это значит…

Глава 16

Когда на парковку библиотеки въезжает знакомый Мустанг, я спотыкаюсь, будто врезавшись в невидимую стену. Смотрю, как машина через всю парковку направляется прямо ко мне.

Дежавю.

Как в ту первую ночь возле школы. Ночь, когда я очнулась.

Пока он паркует машину, я моргаю, а мои ноги наливаются свинцом. Как? Как он узнал, что я буду здесь? Потому что раз уж он здесь, то из-за меня. Нет ни единого шанса, что Блейк внезапно решил посетить библиотеку в первый раз за последние несколько лет именно сегодня.

Думаю о сообщении на его телефоне, о книгах в моей комнате и, самое главное, о том, как он смотрел на меня в Триксис. Ничего из этого не было бы большой проблемой, если бы его отец не запустил во всё это свои руки. Мотор глохнет, и я чувствую выброс адреналина, словно правда ударяет меня с сокрушающей кости силой. Блейк преследует меня.

Дверь машины открывается, и я сжимаю руки в кулаки. Я не могу сбежать. Если побегу, он поймёт, что я раскрыла его. А я пока не хочу, чтобы он это узнал.

Когда Блейк выходит наружу, на парковку заезжает другая машина. Это очень старый чёрный Камаро. Мотор угрожающе гремит, а краска потускнела, почти превратившись из чёрной в серую, и это делает машину ещё более пугающей.

Она скрежещет и становится на место рядом с Мустангом. Лицо Блейка становится угрюмым через секунду после того, как он видит Адама, открывающего дверь Камаро.

О боже, они оба знали. Они оба как-то узнали, куда я пойду, и вот они здесь, а я в ловушке.

Адам тянет сумку и стопку книг с пассажирского сидения, и я заставляю себя вздохнуть. Ладно. Ладно, хватит быть параноиком. Адам, должно быть, бывает в библиотеке. А Блейк…

Блейк преследует меня.

Мои мысли ускользают, когда Адам поднимает взгляд и с удивлением встречается с моими глазами, а затем замечает Блейка, двигающегося ко мне. Я стараюсь взглядом передать, насколько мне некомфортно… страшно некомфортно, насколько я испугана.

Задержав дыхание, смотрю, как Адам закидывает на плечо свой рюкзак… и проходит прямо мимо меня.

— Хлоя, нам надо поговорить, — произносит Блейк, бросая последний взгляд в сторону Адама.

Качаю головой, с трудом сглатывая.

— Я не хочу разговаривать.

Я всё ещё вижу, как Адам идёт к двери. Как он может вот так оставить меня, когда ясно как день, что я дамочка в очень щекотливой ситуации? Поверить не могу.

— Я могу отвезти тебя домой. — Голос Блейка звучит сладко, но глаза напоминают дровосека. — Просто дай мне десять минут.

— Я действительно не хочу разговаривать. — Мой голос срывается. — Я говорила тебе, что мне нужно время.

Адам почти возле двери. Возможно, он двигается слишком медленно, или же я просто принимаю желаемое за действительное. Но если он не остановится, я останусь здесь в одиночестве через две секунды.

— Не глупи, Хлоя. Идти одной до дома пешком небезопасно, — говорит Блейк, сокращая дистанцию между нами.

— Это Риджвью, а не Гарлем2, — беззаботно отвечаю я. Хотя внутри кричу. Теперь я понимаю, почему кусаются загнанные в угол собаки. Я бы скалилась, как маньяк, если бы у меня были острые зубы.

— Хлоя, — повторяет Блейк, и это звучит почти снисходительно.

Затем он прикасается к моей руке, просовывая пальцы под рукав. Резко дёргаюсь, чтобы освободиться. Я необъяснимо сильно не могу этого вытерпеть. Похоже на отторжение при виде таракана или червей. Не знаю почему, но чувствую — мне нужно, чтобы он был подальше от меня.

— Как насчёт того, чтобы я позвонил тебе? — спрашивает он.

— Она сказала, что ей нужно время, чувак.

Адам.

Я чувствую, как всё моё тело расслабляется. Не знаю, когда он повернул назад или почему я не слышала его шагов, но сейчас он здесь. Сумка с книгами всё ещё перекинута через одно плечо, а глаза сузились до опасных щёлочек.

Блейк насмешливо улыбается ему.

— Как насчёт того, чтобы не лезть не в своё дело?

— Нет, он прав, — вставляю я. — Мне нужно время, Блейк.

— Я счастлив предоставить его тебе. Это не попытка вернуть тебя обратно. — Он говорит так, будто сама эта идея веселит его. — Я просто обеспокоен. Как друг. Пропуск занятий и ранний уход домой… Я волнуюсь, что ты ставишь под угрозу своё будущее.

Он не выглядит обеспокоенным. Если бы я не знала лучше, то сказала бы, что он выглядит непреклонно. У него такое выражение лица, которое напоминает мне мамину «делай, как я тебе сказала, или проваливай» мину.

Блейк ещё на один шаг приближается ко мне, и я вздрагиваю, прежде чем Адам скользит между нами, смотря на Блейка.

— Оставь её.

— Может быть, ей нужна помощь, — шипит Блейк.

— Она сказала, что в порядке.

— Это не твоя забота, Рид.

— Но и не твоя больше, — отвечает Адам, возвращая меня назад в настоящее.

Похоже, это не обо мне. В смысле, я слышу слова, но в том, как они смотрят друг на друга, есть что-то больше, чем просто ревность. Возможно, вся эта ситуация просто дала им повод, и в любой момент кто-то нанесёт удар.

Блейк стоит перед Адамом, но ловит мои глаза над его плечом. Его лицо застывает, как пластмасса. Маска.

Он, кажется, не обращает внимания на Адама, обращаясь только ко мне.

— Прости, если что-то из этого тебе кажется неправильным. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я рядом, если понадоблюсь тебе.

Заставляю себя кивнуть, и он улыбается, но улыбка не затрагивает его глаза. Я наблюдаю за тем, как он поворачивается к своей машине. Мустанг оживает, и я приказываю сердцу перестать бежать сотню миль в час.

Адам даже не смотрит на меня. Он просто идёт назад в библиотеку, как будто ничего не случилось.

— Он преследует меня? — кричу я ему вслед.

Адреналин всё ещё бурлит в моей крови, заставляя руки дрожать, а зубы клацать.

— Прости? — переспрашивает Адам.

Сейчас он не выглядит как парень, который двадцать секунд назад собирался подраться возле библиотеки.

— Как он узнал, что я буду здесь, Адам?

Он отводит взгляд, его челюсть напряжена, очерчивая красивую линию возле воротника. А чего я ожидала? Откуда ему знать? Всё равно, несмотря на книги и пакет, что-то говорит мне о том, что Адам следовал за Блейком до библиотеки.

Возможно, сейчас он собирается заниматься, но почему-то я уверена, что он приехал сюда из-за Блейка. А может, из-за меня.

— Уходи отсюда, — наконец произносит он. — Дома тебе будет безопаснее.

***

Дома, ага. Я остаюсь на парковке и жду, пока Адам не выйдет и не объяснит, что за чертовщина происходит. Что звучит намного более уверенно, чем реальность, потому что по пятницам библиотека закрывается в 16:00.

Пофиг. Холодно и, кажется, собирается дождь. Всё небо затянуто облаками. Дождь в ноябре в северном Огайо также неприятен, как это звучит.

Огни библиотеки гаснут, и через несколько мгновений выходит Адам. Пара книг зажата у него подмышкой, куртка перекинута через плечо вместе с сумкой. Как будто он непроницаем для холода, который заставляет меня, стоящую возле его машины, дрожать до самых косточек.

Он вытягивает ключи из кармана, и я кашляю.

Его глаза расширяются, когда он видит меня.

— Ты действительно настроена серьёзно?

— Серьезно, как инфаркт. — Я задираю подбородок.

— Не знаю, откуда Блейк узнал, что ты здесь. Может, он преследовал тебя.

— А может, ты преследовал его.

Он машет книгами передо мной.

— Нет, я пришел, чтобы заниматься. Начерта мне преследовать Блейка?

— Это ты мне скажи.

Отхожу от его машины, хотя, возможно, не должна. Но я не собираюсь давить на него, чтобы заставить остаться. Адам дёргает дверцу машины и бросает книги внутрь. Я жду, что он просто сядет и уедет, но он захлопывает дверцу и смотрит на меня.

— О чём мы вообще говорим? Теперь ты упрекаешь меня за то, что я прервал вас с Блейком?

Я округляю глаза.

— Вот именно, Адам. Совершенно очевидно, я бы не справилась с этим одна.

— Тогда что? — Он повышает голос, почти кричит, и я вздрагиваю, когда он подходит ближе. — Что за чертовщина, Хло? В один момент мы с тобой…

— Что? Что «мы с тобой», Адам? Я уже говорила тебе, что ничего не помню, но ты отказался просветить меня.

— Здесь не о чем говорить, — произносит он, никого не убедив.

— Я тебе не верю. — Мне так холодно, что зубы выбивают чечётку, а дыхание вырывается изо рта подобно облаку. — Я всё ещё чувствую это, Адам. То, что я забыла. Оно всё ещё здесь. Каждый раз, когда ты смотришь на меня, когда проходишь мимо в дурацком коридоре, я чувствую…

— Что ты чувствуешь?

Я вижу нетерпение в его глазах. И что-то ещё.

— Это. — Я приближаюсь и беру его за руки. — Нас, Адам.

Его божественно тёплые пальцы оборачиваются вокруг моих, а на лице появляется беспокойство.

— Ты замёрзла, Хло. Тебе не нужно было торчать здесь на морозе. Я отвезу тебя домой.

— Не делай вид, что тебе наплевать. Не делай вид, будто ничего не произошло, когда ты посадишь меня в машину и включишь радио.

— Почему ты так уверена, что что-то произошло? — спрашивает он напряжённым и печальным голосом, даже немного отчаянно.

У меня нет ответа, который я могла бы произнести вслух. Поэтому я переплетаю наши пальцы и вдыхаю его запах: мыло и чистота с мягкими нотками корицы. Закрываю глаза.

— Прикасаясь к тебе, я вспоминаю прошлое. Помню, как занималась с тобой. Сгребала с тобой листья.

— Да, Хло, это было. Но на самом деле это ничего не значило.

Открываю глаза и проглатываю свой страх.

— Нет, Адам. Я думаю, это значило всё.

Он вырывает свои руки из моих, и я вздрагиваю. Адам запускает руку в волосы и, тяжело дыша, отходит назад. Я чувствую себя холоднее льда, словно у меня отняли что-то важное.

Он качает головой, выпуская горький смешок.

— Этого не будет. Мы не можем делать это, — бормочет он. — Мы не можем продолжать, Хлоя. Не сейчас. И ни когда-либо.

Смотрит налево и направо, а затем направляется к машине. Боже, он собирается уехать. Собирается просто оставить меня стоять здесь, после всего, что я сказала.

Он не уезжает, но остается напряжённым и скованным. Я слышу, как он испускает судорожный вздох, его ноги шаркают по тротуару.

— К черту всё это, — неожиданно произносит Адам, качая головой.

Он поворачивается ко мне, и у меня даже нет времени, чтобы вздохнуть или моргнуть или сделать хоть что-то, прежде чем его руки касаются моего лица, запутываются в волосах… и затем он целует меня.

Его губы мягкие и жёсткие одновременно, они посылают электрические разряды в каждый мой нерв. Я тяжелею и дрожу под его губами, мои наполовину отмороженные пальцы прижимаются к его рубашке, купаясь в тепле.

Мой рот открывается со вздохом, и поцелуй длится и длится, пока я не перестаю думать о холоде, опасности или любом из миллиона вопросов, которые хочу задать. Я не могу думать ни о чём, кроме ощущения его рук и вкуса его губ.

Мы отстраняемся в судорожной попытке вздохнуть, наши лбы прижаты друг к другу, а мои руки в его волосах.

— Скажи, что мы не делали этого раньше, — выдыхаю я.

Адам отстраняется. Его рот припух, а глаза так сверкают, что мне хочется снова поцеловать его.

Я кусаю свои губы.

— Пожалуйста, скажи, что я не забыла и это тоже.

— Нет, — отвечает он, ухмыляясь. Подушечками больших пальцев оставляет тёплые линии на моём лице. Затем его рот кривится. — Ты действительно не помнишь?

Я качаю головой. Он притягивает меня к себе и заключает в объятия, всё ещё тяжело дыша в мои волосы.

— Мы не может разговаривать здесь, тебе надо согреться. Могу я тебя куда-нибудь отвезти?

Закрываю глаза и с улыбкой прижимаюсь к его груди.

— Вези.

Глава 17

Сначала мы с Адамом едем к нему домой. Когда он выходит из машины, чтобы забросить рюкзак, я звоню своим родителям, заверяя их, что у меня учебная практика с друзьями из учебной группы. Он садится обратно примерно в тот момент, когда я вешаю телефонную трубку, и смотрит на меня. Святые угодники, не уверена, что могу смотреть на этого парня и не думать о поцелуе с ним.

— Они поверили? — спрашивает он.

— Да, а что?

— Хорошо. Выключи телефон.

Я открываю рот, чтобы возразить, и он хмурится, смотря на свои руки, лежащие на руле.

— Как ты думаешь, каков шанс, что Блейк не позвонит или не напишет тебе смс в ближайшие пару часов?

— Пару часов? — переспрашиваю я, чувствуя, как поднимаются мои брови.

Адам косится на меня с улыбкой, которая заставляет меня краснеть.

— Ты торопишься?

— Нет. — Дрожащими пальцами отключаю телефон. — Так куда мы едем?

— Это сюрприз.

— Люблю сюрпризы. — Я ухмыляюсь.

Он ухмыляется в ответ, дотягиваясь до меня, чтобы взять мою руку.

— Да, думаю тебе должно понравиться.

Мы едем на двадцать миль южнее от Риджвью, и я не чувствую отчаянного желания заполнить тишину. Вместо этого я наслаждаюсь поездкой, смотря на зимнюю красоту, проносящуюся за окном.

Прежде чем я осознаю это, мы приезжаем в центр Корбина — городка такого же размера, как наш, но не обладающего таким преимуществом, как расположение на озере. Понятия не имею, почему Адам привез меня сюда, особенно после пяти, когда многие предприятия и магазины закрыты.

Он подъезжает к месту на гравии неподалеку от центральной части города, в строительной зоне, судя по ограждению. Я задираю голову, обнаруживая высокое здание, или, точнее, строительные леса того, что однажды станет зданием. Первые несколько этажей кажутся набросками, но те, которые выше, состоят из стальных балок и неба.

Адам паркует машину, и мы оба выбираемся наружу, взирая вверх.

— Я приезжаю сюда раз в неделю. Из-за зимы работы идут медленно, но всё-таки продолжаются.

Киваю, двигаясь к нему и скользя ладонью в его руку. Он сжимает мои пальцы и целует меня в макушку.

— Так мы можем зайти? — спрашиваю я.

Он выгибает бровь, и улыбка плохого мальчика раздвигает его губы.

— Законно?

Я возвращаю ему такую же улыбку и смотрю на здание.

— Ну же. Я буду там первым.

У меня нет шансов обогнать Адама, но, к счастью, ему неинтересна победа. Он следует за мной по пустым этажам, вокруг опорных балок и вверх на пролёт по цементным отпечаткам ног. Второй уровень такой же, как первый: полы и балки, но над нами открытый воздух. Я откидываю голову назад, глядя на перекрещенные балки, освещённые закатным солнцем.

Есть что-то в этом месте или просто в Адаме, что заставляет моё тело вибрировать от энергии. Такое чувство, будто нет ничего невозможного. Я хожу вокруг, пока Адам проверяет что-то на другой стороне этажа. Почти слышу, как работает его мозг, как крутятся шестерёнки, когда он прижимает большой палец к определенному выступу в бетоне.

Я наблюдаю за ним издалека, касаясь столбов и шаркая кедами по полу. А затем внезапно решаю, что хочу подняться ещё выше.

Это легче, чем казалось. Я нахожу уступы для ног и углы и, почти не осознавая происходящего, оказываюсь на следующем этаже. А затем на следующем.

Ветер треплет мои волосы, а глаза слезятся, когда я смотрю сверху на незнакомые окрестности и дома. Балка передо мной холодная, как лёд, но я всё равно держусь за неё, напуганная и взбодрённая.

Я смеюсь, преодолевая свой страх, и слышу, как Адам приближается ко мне сзади. Сжимаю сталь ещё сильнее, когда его руки оборачиваются вокруг моей талии.

— Не ожидал, что ты будешь взбираться на рабочие конструкции, — произносит он, касаясь губами моих волос.

Я пожимаю плечами.

— Я всегда была обезьянкой. Мама говорит, я выбралась из своей кроватки в первый день рождения.

— Могу себе это представить.

Боже, он превосходно пахнет. И он такой тёплый. Уверена, на небесах должно быть именно так. Если бы я могла выбрать себе небеса.

— Так что это за место? — спрашиваю я.

— Новые государственные офисы округа, — отвечает Адам. — Будут здесь следующей весной, если они закончат стройку. Простой дизайн, но у них в плане великолепная арка над входом. Ты можешь видеть её структуру там. — Он показывает вниз к участку, слишком близкому к земле, чтобы я смогла сфокусироваться на нём.

— Ты видел проектные изображения?

— Я видел чертежи. Они лучше.

— Архитектурное порно, — бормочу я, и он одобрительно поддакивает, кладя подбородок мне на плечо.

Моя улыбка становится ещё шире. Думаю, я выгляжу как сумасшедшая — продуваемая ветром и улыбающаяся, как Чеширский кот.

— Ты собираешься построить нечто вроде этого однажды?

— Я хочу построить что-то в два раза красивее, чем это.

Я разворачиваюсь в его руках, надежно становя ступни на балку, прежде чем закрепить руки на его талии.

Адам поднимает брови, глядя на меня.

— Ты маленькая бесстрашная штучка.

— Когда-то была.

— Когда-то была? Не так много людей сможет сюда забраться. Не уверен, что сделал бы это, если бы не пошел за тобой.

— Я не боюсь чего-то такого. — Я вздыхаю и наклоняю голову. — Но кем бы ни был тот, кто сделал это со мной… Я боюсь его.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, мягко, нежно и достаточно глубоко, чтобы я почти забываю, где нахожусь. Когда он отстраняется, загадываю желание, чтобы сохранить этот момент в своей памяти навсегда.

— Никто не причинит тебе вреда, Хлоя, — нежно говорит он.

— Ты будешь защищать меня? — спрашиваю я, наклоняясь и целуя низ его скулы. Он слабо стонет.

— Если только выберусь из этого здания живым, то конечно.

Мы спускаемся вниз и садимся в машину. Все заведения закрыты, поэтому мы делаем выбор в пользу заправки: упаковка пирожных Твинкис и два больших, исходящих паром кофе. Мой кофе устремляется вниз, без единого тошнотворного признака.

— Я думала, что никогда больше не смогу пить кофе. — Я прижимаю к себе картонный стаканчик, как старого друга.

— Я плохо влияю на тебя.

— Да, я рада, что ты это делаешь. Ты всегда был тем самым плохим парнем, так что кому какое дело?

— Кому какое дело?

— Ну да, ты как… как Кларк Кент.

— Кларк Кент?

Адам, похоже, более чем польщён этим сравнением.

— Ну, ты пришел мне на помощь возле библиотеки.

— Это верно. — Он пожимает плечами. — Я подумал, что это будет отличный способ заполучить твой поцелуй.

— Заставляя меня мерзнуть, пока ты занимался час-другой после того, как спас меня? Интересная стратегия.

Он снова ухмыляется, и я понимаю, почему девушки западают на плохих парней. Или, по крайней мере, на парней, которые кажутся плохими парнями.

— Думаю, всё это представление, — говорю я, слизывая крем из пирожного с пальца. — Это трюк плохих парней. Ты делаешь это, когда клеишь девчонок.

— И работает? — спрашивает он, наклоняясь ближе.

— Жюри ещё обсуждает этот вопрос, — отвечаю я, но когда он целует меня в шею, я абсолютно уверена, что вердикт положительный.

***

Когда официантка ставит перед нами тарелки с блинчиками, уже восемь вечера. Я выливаю, должно быть, около двух литров сиропа сверху, и Адам смеётся.

В течение десяти минут я подцепляю еду и рассказываю. Адам слушает, как я излагаю странные вещи, которые сопоставила вместе, от удалённого файла Джулиен и до загадочного разговора доктора Киркпатрик с Дэниелом. Я даже упоминаю исследования по гипнозу, хотя до сих пор не могу представить, куда отнести этот факт.

Делаю паузу, ковыряясь в уже чуть тёплой еде, и Адам задумчиво откидывается назад, его тарелка почти пустая.

— Так как всё это связано? Доктор Киркпатрик как-то загипнотизировала тебя, чтобы ты забыла всё о последних шести месяцах? Зачем?

— Понятия не имею.

Адам нахмуривается.

— Не знаю, Хлоя. Она давала нам упражнения на релаксацию, но это не то, о чём ты говоришь. И я не могу понять мотив. Что-то подобное может разрушить её карьеру.

— Может быть, её шантажируют? Может, она хочет больше денег? Кто знает, что толкает людей на преступления?

— Обычно то, что толкает людей, абсолютно прозрачно. Я имею в виду, что знаком с одной женщиной. У неё на самом деле нет дурных наклонностей.

У него своя точка зрения, но у меня нечто больше, чем мои мысли. У меня есть долбанные доказательства. Ну, вроде того.

— Адам, она разговаривала с кем-то о Джулиен. С кем-то, кого зовут Дэниел. И вполне возможно, что это был Дэниел Таннер, один из спонсоров нашей маленькой учебной группы.

— Или кто-то вроде Дэниела Смита из почтового отделения, или Дэниела Старински, начальника заправки возле школы. Ты представляешь, как много Дэниелов в Риджвью? Всё, что мы знаем — это то, что у Джулиен был другой доктор по имени Дэниел, и она разговаривала с ним.

Я медленно окунаю кусочек блинчика в реку сиропа.

— Ты думаешь, что я хватаюсь за соломинку.

Адам перегибается через стол, его пальцы накрывают мою руку.

— Ты хочешь узнать, что с тобой произошло, и я разберусь с этим.

— Но?..

— Но ты готова указать пальцем при любой возможности. Возможно, на тех людей, которые не сделали ничего плохого.

— Её голос звучал нервно, Адам. Почему она нервничала из-за того, что я разговаривала с ней о Джулиен, если она не сделала ничего плохого?

— Возможно, она была расстроена. Джулиен была в нашей группе, Хло. Возможно, она была близка с ней, и её беспокоит, что ты так расстроена из-за всего этого.

Его слова как будто разрушают мою версию на части. Но в них нет ничего плохого.

— Хорошо, — говорю я со вздохом. — Я оставлю всё как есть.

Адам улыбается, но его глаза немного настороженные, когда он качает головой.

— Нет, не думаю, что ты так сделаешь. Я уверен, что ты ничего не оставишь просто так.

— Осторожнее. Демонстрация твоей сообразительности может плохо сказаться на твоей репутации плохого парня.

Он тащит с моей тарелки одну из сосисок рядом с блинами, и мы меняем тему.

Он показывает на потолочные балки, и я говорю о статье, в которой читала о влиянии похожего декора на настроение, с винтажными фотографиями и элементами домашнего обихода, представленными, как арт-объекты. Это первый раз, когда я чувствую себя нормально с тех пор, как проснулась в классе.

Поездка домой долгая и спокойная. Адам приглушает радио, и я использую ремень безопасности посередине, чтобы свернуться под его рукой. Нахожу зазубренный шрам, прямо над его запястьем, и изучаю его пальцами, смотря на дорогу, стелющуюся перед нами.

На мгновение я думаю над тем, как бы назвала это. Он мой парень? Слово такое маленькое, детское для того чувства, которое я ощущаю. И какая-то часть меня понимает, что я должна бояться этого чувства абсолютной правильности, когда прижимаюсь к нему.

Но потом он целует меня в макушку, и я улыбаюсь. И больше не думаю об этом.

Я наполовину заснула, когда внезапная мысль вырывает меня из полузабытья.

— Я сегодня ничего не вспомнила.

— Что такое? — спрашивает Адам, его голос грохочет возле моей щеки.

— За всё то время, что мы целовались сегодня, я ничего не вспомнила. Обычно я что-то вспоминаю, когда ты прикасаешься ко мне.

— Только я?

— Только ты, — отвечаю я. — Но сегодня ничего. Я ничего не вспомнила.

— Может, твоя испорченная часть мозга была слишком занята сегодня. — Он щекочет меня, пока я не начинаю смеяться и ударяю его по руке.

Но это имеет смысл. Когда его губы напротив моих, мой мозг определённо не способен функционировать на высшем уровне.

Он провожает меня до двери, но сомневается, когда я наклоняюсь за ещё одним поцелуем.

— Ты превратился в тыкву? — дразню я.

— Мило, — отвечает он.

— Ты ещё не знаком с моими родителями. Кажется, немного грубо стоять с тобой на пороге.

Он улыбается, но его лицо снова становится напряжённым. Оглянувшись по сторонам, он снова смотрит на меня, а затем быстро касается моих губ своими.

— Сладких снов, Хлоя.

Киваю сквозь зевок, но, когда он поворачивается, чтобы уйти, я хватаю его за руку.

— Ты ведь всё ещё собираешься помочь мне разобраться со всем этим?

— Как я могу отказаться от такого предложения?

Я снова целую его, немного задержавшись перед тем, как отступить.

— Никак. Я не позволю. Скоро увидимся?

— Недостаточно скоро.

Когда захожу внутрь, не уверена, что мои ноги касаются земли. Я дрейфую на пузыре гормонального легкомыслия. Клянусь, я могла бы услышать щебетание птиц, летящих за мной.

Скольжу на кухню с такой широкой улыбкой на лице, что щекам становится больно. Но она умирает на моих губах, когда я включаю свет, освещающий мою мать, прислонившуюся к раковине.

— Думаю, нам надо кое-что обсудить.

Глава 18

С мамой у нас не бывает коротких разговоров, и этот не исключение. О похоже на траурную речь на похоронах или чтение вслух всего телефонного справочника. За исключением того, что я бы предпочла их этому разговору.

Она даже не начала кричать. Только снова и снова монотонное повторение того, насколько сильно она разочарована моей неспособностью раскрыть свой потенциал.

— Ты даже не слушаешь меня? — спрашивает она.

Не совсем.

— Да.

Она качает головой, сигнализируя о переходе к третьей части — воздействию на моё чувство вины.

— Хлоя, когда ты говоришь мне, что ты на встрече с друзьями по учебной группе, я верю тебе. Но теперь эта вера разбита.

— Я сказала, что мне жаль, — говорю я, сжимая свои всё ещё чувствительные губы вместе. — Не думаю, что ты хочешь услышать подробности.

— Ну, я бы спросила, где ты была, но не уверена, хочу ли знать это.

Я поднимаю взгляд, и невозможно ошибиться в том, как она смотрит на меня. У меня не было шанса взглянуть в зеркало, чтобы знать наверняка, но я уверена, что мои губы и прическа даже близко не в порядке.

— Всё не настолько плохо, как ты, наверное, думаешь, — говорю я, надеясь успокоить её.

Не срабатывает.

— Знаешь, ты хоть раз за весь вечер подумала о том, как почувствует себя Блейк, если узнает, что ты была с другим парнем?

— Мам, я тебя умоляю.

Это не тот разговор, который я хотела бы с ней вести.

— Не говори мне «я тебя умоляю», — говорит она. — Я думала, что воспитала тебя лучше. Этот парень заботится о тебе. И он мог бы обеспечить тебе чертовски лучшее будущее, чем Адам Рид.

Я резко встаю, и стул отлетает, издавая скрип по деревянному полу.

— Ты шпионила за мной?

— Я беспокоилась за тебя. Когда Блейк позвонил мне сегодня вечером, я даже понятия не имела, где ты.

— Подожди, Блейк звонил сюда?

— Разве это не то, что я сказала?

— Он звонил сюда этим вечером?

— Да, этим вечером. Он сказал, что находится с большей частью учебной группы, и хотел узнать, собираешься ли ты присоединиться к ним. Что определённо было интересной новостью, ведь ты уверила меня, что уже с ними.

Страх пробегает через меня, такой же холодный, как воздух снаружи.

— Что ты ему сказала?

Её глаза становятся тёмными от гнева.

— Не беспокойся, Хлоя. На тот момент я не знала, поэтому не раскрыла твой маленький секрет. Но могу сказать, насколько сильно разочаровало меня то, что всё, о чём ты беспокоишься — это то, как скрыть свою связь с этим парнем.

— Нет, мам, я не думала про мою связь. И я не думала также об Адаме, который, между прочим, имеет самую высокую успеваемость и заставляет думать о себе самой, как об обученной обезьяне. Прямо сейчас я думаю о Блейке, который буквально преследует меня с тех пор, как я порвала с ним.

Мама скрещивает руки и округляет глаза.

— Ты не думаешь, что это немного драматично?

— Я думаю, что ты видишь то, что, чёрт возьми, хочешь увидеть. Со мной. С Блейком. Даже с Адамом, о котором ты вообще ничего не знаешь.

— Я знаю, что у него есть судимость, и я говорю не о неоплате штрафов за парковку. Он рассказал тебе об этом, Хлоя? Он рассказал тебе о том времени, когда сидел? Потому что я была на смене в больнице той ночью. Я зашивала ему руку, когда офицеры зачитывали ему права.

***

Мистер Чоу двигается в передней части класса, держа в руках стопку бумаг. Я оглядываюсь вокруг. Лица, окружающие меня, кажутся знакомыми. Джулиен улыбается мне, и я отвечаю ей тем же, радуясь, что подружилась с кем-то так быстро. Я рада этому почти так же сильно, как и тому, что провожу каждую среду и вечер четверга в одном помещении с Блейком Таннером.

— Время теста по математике, — говорит мистер Чоу, передавая листки. — Задача состоит в том, чтобы переключиться так быстро, как вы можете, и сохранить свой мозг в тонусе и готовым к переменам.

— В чем подвох? — спрашивает Блейк, указывая на парты, которые были составлены вместе по парам.

— Обмен, — отвечает мистер Чоу, улыбаясь. — Каждые 60 секунд вы будете обмениваться бумагами с вашим партнёром. Это предостережёт вас от забегания вперёд, общий мыслительный процесс поможет оставить беспокойство о будущих вопросах. Тревога, как криптонит для максимальной производительности.

— Звучит довольно просто, — произносит Джулиен, и мы многозначительно улыбаемся друг другу. Она чертовски хорошо знает, что математика мой конёк.

Мистер Чоу качает головой, посмеиваясь.

— Я так не думаю, девушки. Я буду назначать партнёров. Блейк, ты с Раулем. Джулиен с Таней. Хлоя, ты с Адамом.

Я заставляю себя не скривиться. Я избегала его с момента инцидента с пожарной сигнализацией и, думаю, предпочла бы избегать и дальше. Мы садимся друг напротив друга, бумаги перевёрнуты вниз, таймеры установлены.

Смотрю на свою кутикулу и проверяю секущиеся кончики, пока мистер Чоу разбирается с неисправным таймером на другом столе.

— Срывала какую-нибудь пожарную сигнализацию в последнее время? — спрашивает Адам.

Я округляю глаза.

— Ты всё ещё не можешь забыть об этом, да?

Адам улыбается.

— Я действительно не думал, что тебе хватит смелости пойти на это.

— Полагаю, я полна сюрпризов.

— Хорошо, — говорит он. — Я люблю сюрпризы.

***

Звонок телефона вырывает меня из сна. Не моего мобильного, а домашнего, розового недоразумения с проводом, о котором я почти забыла. Вслепую нащупываю трубку, поднимаю и прижимаю её к уху.

— Алло?

— Так т-т-тебя нужно отвезти в ш-школу или как?

Я выпрямляюсь, сжимая одеяло на груди, и улыбаюсь, как ненормальная.

— Да! То есть да. Если это не слишком большая проблема.

— Я б-буду через двадцать минут, — говорит Мэгги. — Кстати, твой телефон отключен.

— Ага. Увидимся.

Это лучше, чем Рождество. Я буквально пританцовываю, вылезая из кровати и идя в ванную. Затем поспешно возвращаюсь, ища телефон в джинсах, которые сбросила, прежде чем упасть на кровать. Нахожу пятидолларовый чек в одном из карманов и сдачу от Твинкис, которые купила вчера.

Смотрю на красные квадраты, пририсованные Адамом в углу чека, чтобы продемонстрировать мне какие-то основы стабильности структуры или что-то вроде того. Я думаю о комментариях моей мамы прошлым вечером, а затем о шраме, который почувствовала на его руке.

И что? Он не плохой человек. Что бы там ни думала моя мама о том, что ей известно, она ошибается.

Я вынимаю одежду и направляюсь в ванну, смотря на время на часах.

Время. Таймеры. На минуту.

Я останавливаюсь в коридоре, вспоминая сон, который видела. Но это был не сон. Это было воспоминание. Наконец-то они начали возвращаться.

Принимаю душ, одеваюсь, и готова за десять минут до приезда Мэгги. И это хуже, чем первое свидание, потому что я вышагиваю перед дверью и кусаю губы. Я почти убеждена, что она никогда не приедет. Что она порвёт со мной и оставит нас прямо там, где мы были пару недель назад.

Рваный рёв двигателя — рай для моих ушей. Я накидываю рюкзак и беру две чашки кофе, которые приготовила в дорогу. Это утро похоже на все те, которые были раньше, до того, как всё произошло.

Направляюсь к грузовику и протягиваю ей кофе.

— Ты всё ещё пьёшь его со сливками?

— Ты снова пьёшь кофе? — удивлённо спрашивает она.

С ухмылкой кидаю сумку на пол.

— Я не настолько сильно изменилась.

Мэгги делает глоток кофе, и я вижу, как она улыбается в первый раз за длительное время. Хорошо. Да, всё будет хорошо.

Я пью свой кофе, слушаю последнюю панк-группу, которой увлечена Мэгги, и даю себе обещание сохранить этот момент. Я обещаю, что не буду думать об отце Блейка или о страшном шраме на запястье Адама, или вообще о том, что происходит. Мне не совсем это удаётся, но я близка.

***

Мой день катится под откос. Мэгги едва сказала хоть слово по дороге в школу. И я завалю не один, а целых два теста на первых трёх уроках. Что случилось с моим супермощным интеллектом?

Я встаю на линию раздачи на обеде, хватая сандвич с тунцом, который выглядит также бледно и безжизненно, как я себя чувствую. Со вздохом беру яблоко и устраиваю его на своём подносе.

— Плохое утро?

Пытаюсь сдержать улыбку, но это невозможно. Чувствую давление руки Адама на плече, и моё лицо буквально расцветает.

— Я думала, тебя освободили на сегодня.

— Я никогда не пропускаю школу.

Неодобрительно смотрю на него, хмуря брови.

— Почему нет? У тебя бесподобный средний балл. Я бы, наверное, приходила только по вторникам.

Он просто смеётся и двигается в очереди, оплачивая оба наших обеда.

— Так что, я теперь должна обедать с тобой или это просто мимолётный флирт? — спрашиваю я.

— Мимолётный флирт, — отвечает он, затем смотрит поверх плеча на столик, за которым Блейк пялится в нашем направлении. — Думаю, ещё слишком рано, чтобы баламутить воду.

— С каких пор ты заботишься о том, что он подумает?

— Не знаю. Но мне кажется, что ты всё ещё можешь беспокоиться.

Я чувствую себя, как шарик, из которого выпустили воздух.

— Так вчера…

— Был очень хороший день, — заканчивает он, ударяя меня в другое плечо.

— Но это был просто день. — Ненавижу пустую боль, поднимающуюся изнутри.

— Хмм, думаю, мне нужно выразиться более ясно. — Злая улыбка кривится на его лице, и, когда он наклоняется ближе, его дыхание щекочет мою шею. — Я не собираюсь целовать тебя перед ним. Но лучше тебе поверить, что я думаю об этом.

Он снова отступает, и я абсолютно уверена, что он забрал с собой весь кислород из комнаты, потому что каждый новый вдох, который я делаю, дается с большим усилием.

— Так, в эти выходные, — говорит он. — Учебное свидание? У нас будет предварительное финальное тестирование.

— Я только что завалила тесты по химии и английскому. Тебе, вероятно, нужно променять меня на лучшего человека.

— Чёрт, нет. Математика — твой предмет. Ты не отделаешься от меня из-за плохого настроения.

Он оставляет свой поднос у двери кафетерия, забирая только яблоко, которое стянул с моей тарелки. Я не могу остановиться, чтобы не спросить его вдогонку.

— Ты что, даже не ешь?

— Я заплатил за компанию.

Он выдает последнюю ухмылку, которая заставляет сжаться всё внутри, а затем уходит.

Выражение лица Блейка стирает улыбку с моего лица. Я вижу, как он выхватывает телефон и что-то усиленно печатает.

— Окей, я официально х-хочу узнать, во что ты, блин, вляпалась.

Я поворачиваюсь, и сандвич с тунцом почти соскальзывает с подноса.

— Мэгги?

Не знаю, сделать ли мне сальто от того, что она говорит со мной на публике, или ужаснуться обвинительному выражению её глаз.

— Да, нам надо п-п-поговорить, — говорит она.

— Чёрная лестница?

— Определённо.

Мы идем из кафетерия к чёрной лестнице школы. Как-то раз, когда мы были первоклассницами, я попала в неприятности из-за того, что вела себя очень шумно в кафетерии. Когда стало совершенно ясно, что я никогда не смогу научиться держать рот на замке, мы нашли чёрную лестницу. Она прямо напротив женского туалета, так что, если учителя задавали вопросы, мы всегда могли соврать о женских делах.

Я бросаю взгляд на дверь туалета, слушая визги младшеклассников, доносящиеся изнутри. Помню те дни, когда готовилась перед зеркалом, нанося блеск для губ ради парня, который на тот момент даже не знал, что я существую.

Какое-то время мы едим наши бутерброды в тишине, не начиная разговор, затем Мэгги кладет свой и отряхивает руки.

— Так что с тобой происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду твою внезапную смену п-п-парня. Ты п-п-променяла Блейка н-на Адама?

— Всё совсем не так, — отрицаю я, но на самом деле это выглядит именно так.

— Ты уверена, что знаешь, что делаешь?

Я кладу свой наполовину съеденный сандвич.

— Нет. Не уверена.

Мэгги кажется удовлетворённой моим ответом, пока не хмурится.

— Знаешь, я никогда этого не пойму. Этот горячий фактор.

— С Адамом? — спрашиваю я.

Она машет рукой, отрицая.

— Нет, не Адам. Он в-всегда делал такие трагичные и прекрасные вещи, хотя я не думала, что ты замечаешь это.

— Я не замечала, — соглашаюсь я, понижая голос до шепота. — Но теперь да. Я едва могу выдержать час, не замечая.

— Я г-г-говорила о Блейке.

Чувствую, как мой нос морщится.

— Ты никогда не понимала, почему мне нравится Блейк. Кому он не нравится? Он Мистер Приятный Парень. — Мои слова наполнены сарказмом.

Мэгз отталкивает свою тарелку и смотрит через коридор, качая головой.

— Возможно. Или, может, он хочет, чтобы все так думали. Я никогда не могла с-с-сказать.

— Ты никогда ничего не говорила.

— Я никогда не думала, что твоя влюблённость п-п-приведет к чему-то. — Она поворачивается боком на ступеньке, чтобы посмотреть на меня.

Это жалит меня, как колючая проволока, и я отклоняюсь, отпрянув.

— Так ты всегда думала, что у меня нет шанса с ним?

— Нет. Но я также не д-д-думала, что у него будет шанс с тобой. Не тогда, когда ты на самом деле узнаешь его.

Теперь я не знаю, что и думать. Киваю, и Мэгги поднимается на ноги.

— Ты разобралась с доктором Киркпатрик? — спрашивает она.

— Да. Думала, что нашла зацепку, но скорее всего это тупик.

— Продолжай копать. Я говорю, т-т-там что-то есть.

— Что с мистером Чоу? Он всё ещё преподаёт?

Мэгги качает головой.

— Я слышала, что ему поступило п-п-предложение о работе в Китае. Не знаю, он казался д-д-довольно безвредным.

— А мой терапевт с приятными манерами не казался?

Мэгги кривится.

— Возможно. Но она не была такой.

— Тогда, думаю, мне нужно продолжать в этом направлении.

— Ты не должна ничего д-д-делать. — Она пожимает плечами, возвращая незаинтересованный вид.

— Нет, должна. Джулиен сказала, что я знаю, что с ней случилось. Думаешь, я смогу просто оставить это?

— Не знаю, насколько тебя х-х-хватит. В последнее время ты уже не т-т-тот человек, которым, как я думала, ты являешься.

— Я всё тот же человек. Я не изменилась.

Мэгги не выглядит убеждённой, поэтому я беру её за руку и сжимаю.

— Знаю, ты не веришь мне.

Она вырывается из моего захвата.

— Да, ты права.

— Поэтому я докажу тебе. И начну с Джулиен.

Глава 19

Сейчас час ночи, и я скрываюсь на кухне, используя интернет на папином телефоне. Это не самый приятный момент в моей жизни. Но в наказание я ограничена во всём, кроме похода в школу и использования ванны, поэтому выбор у меня небольшой — если только я не хочу рискнуть возможностью, что кто-то прослушивает мой телефон или ноутбук, и увидеть, к чему это приведёт, а я на самом деле не хочу этого. Да, теперь я абсолютный параноик. И зациклена, спасибо Мэгги за маленький вызов на лестнице.

К сожалению, кибер-след Джулиен абсолютно чист, как свежевыпавший снег. Только дюжина новостных постов из её жизни в Риджвью. Её волонтерская работа в главном центре и куча материала о различных академических наградах, которые она выиграла за несколько лет, но, что даже смешно, ни одного упоминания из Сан-Франциско. Как будто она кубарем свалилась в разлом Сан-Андреас.

Мой собственный телефон пиликает в кармане. Я вытаскиваю его и с удивлением вижу номер Мэгги и смс.

«Ты спишь?»

«Неа. Я в поисках»

Через несколько секунд мой телефон звонит. Я отвечаю со смехом.

— Я тоже, — говорит Мэгги.

Улыбаюсь и жду, что она скажет. Она не позвонила бы, если бы не захотела помочь.

— Я нашла адрес М-Миллеров.

— Адрес почтового ящика?

— Нет, настоящий. И угадай что? Он не в Сан-Франциско. Он в Сан-Диего. Я имею в виду, может быть где-то ещё, н-но с аббревиатурой Ай и Кью?

Айона и Квентин. Миллеры — довольно распространённая фамилия, поэтому я даже не думала попытаться. Мэгги даёт мне адрес и название ближайшей высшей школы. Я качаю головой от впечатления.

— Не знаю, как ты нашла его, но ты гений. Мне надо позвонить Адаму.

Мэгги задерживает дыхание на другом конце трубки. В сомнении, я нахмуриваюсь.

— Что за внезапная тишина? Ты хочешь что-то сказать? — спрашиваю я.

— Нет. Да. В-возможно.

Вздыхаю, садясь на один из стульев на кухне.

— Так что тебя останавливает?

— Ничего. Я п-просто думаю, что ты должна быть осторожнее.

— Осторожнее с Адамом.

Её молчание подтверждает это. Я округляю глаза.

— Знаешь, ты начинаешь говорить, как моя мама. Этот парень не Ганнибал Лектор, ладно? Конечно, может, у него были какие-то неприятности…

— Довольно большие н-неприятности, — перебивает Мэгги. — Он тебе к-когда-нибудь рассказывал об этом?

— Нет. Но я никогда не спрашивала. Да, он сделал несколько ошибок, но что с того? Мы все их делаем, разве нет?

На мгновенье Мэгги затихает, и я знаю, что она тщательно подбирает слова.

— Просто спроси его, ладно?

— Спрошу.

— Мне надо н-немного поспать.

— Мэгз, подожди, — говорю я, прежде чем она повесит трубку.

— Что?

— Спасибо. Было… очень здорово поговорить с тобой.

Она делает паузу, после чего вешает трубку. Я знаю, она не готова сейчас ответить мне тем же. Но она думает об этом, и это уже что-то.

Кладу телефон и смотрю на браузер в телефоне папы, задаваясь вопросом о так называемых преступлениях Адама. Но судебные записи не являются достоянием общественности.

Он всегда был со мной добрым. Добрым, честным и даже больше. У меня нет ни единой причины не доверять ему.

Кроме совета Мэгги.

Прикусываю губу, долго и тяжело раздумывая над тем, чтобы позвонить ему. Я могла бы просто спросить. От простого вопроса ничего не случится, да?

В конце концов, я ставлю папин телефон обратно на зарядку и отправляюсь в кровать.

***

Адам снова находит меня на раздаче в столовой. Видимо, сегодня он по-настоящему голоден, потому что хватает апельсин и клубный сандвич и кладёт их на мой поднос.

— Кстати, на сколько ты наказана? — начинает он.

— До своего тридцатилетия, — отвечаю я. — Ты берёшь больше еды, чтобы потом выбросить в мусорку?

— Не в этот раз. У меня горячее свидание.

Я беру батончик-мюсли, изображая безразличие.

— В кафетерии Риджвью Хай. Да ты на самом деле игрок?

— Из меня просто сочится крутизна. — Он протягивает десять долларов, чтобы заплатить за наши обеды.

Я открываю рот, чтобы возразить, потому что не хочу, чтобы он это делал. Я видела, где он живёт. И сомневаюсь, что работа уборщиком на полставки даёт ему нормальный доход.

— На этот раз это должно было быть моей заботой, — говорю я.

Его лицо немного напрягается, но он скрывает это улыбкой.

— Не суди о книге по обложке.

— Прости. Я не имела в виду ничего такого.

Он пожимает плечами, но я чувствую себя идиоткой. Подталкиваю его локтем.

— Я уже в опале?

— Нет, — отвечает он. — Если только не собираешься попытаться отменить наше свидание.

— Никогда.

— Тогда тебя ждёт твоя карета. — Он кладёт поднос обратно на линию раздачи и убирает сандвич и апельсин в карманы своего пальто.

Я тоже кладу всё в карманы, хваля себя за то, что выбрала мюсли и йогурт вместо большого салата, на который смотрела.

Затем он выходит из кафетерия, даже не смотря, следую ли я за ним. Нам разрешено есть за пределами кампуса, поэтому я не понимаю его секретности. Но, в любом случае, я шагаю за ним, скользя по парковке, пока мы не садимся на передние сиденья его старенького Камаро.

Мы едим обед под радио, играющее тихо, как падающий снег, летающий вокруг машины. После того, как я кладу обертку от мюслей в стаканчик из-под йогурта, Адам укладывает мои ноги на своих коленях и начинает развязывать шнурки на моих ботинках.

У меня нет ни малейшей идеи, почему это посылает мурашки вверх по моим ногам, но это так.

— Ты получил свои промежуточные результаты? — спрашиваю я, стараясь вести себя как обычно, и прислоняюсь к окну.

Он пожимает плечами.

— Да. У меня всё хорошо. А ты?

— Пять с минусом. И я ненавижу тебе это говорить, но ты действительно не понимаешь, что значит «хорошо».

— Я не понимаю?

— Неа. «Хорошо» обозначает среднюю успеваемость, а ты ничего не делаешь наполовину.

Его руки взбираются на мои колени. И я не знаю, оттого ли, что он смотрит на меня из-под своих тёмных ресниц, или из-за какого-то секретного вещества, выходящего из-под его пальцев, но он сводит меня с ума.

— Я обычный в большинстве вещей.

— Да ладно, — говорю я и с ухмылкой тяну свои ноги назад с его коленей. — Дай отгадаю. Ты, наверное, имеешь в виду, что набрал девяносто семь.

— Девяносто шесть, — поправляет он.

Я задыхаюсь, кладя руку на горло, и пригибаюсь к коленям.

— Ты теряешь рейтинг.

— Я, должно быть, отвлёкся.

Он хватает мои ноги, прямо под коленями, и притягивает к себе на сидение. Затем его губы скользят по моим скулам, и я не смогла бы произнести слово «отвлеклась», даже если бы мне за это заплатили, настолько хорошо я себя чувствую. Мы целуемся до тех пор, пока не оказываемся опасно близко ко второй базе прямо во время школьных занятий. Мы отстраняемся, взглянув на часы на приборной панели и на школу вдалеке.

— Мы очень хороши в этом, для тех, кому это в новинку, — говорю я, откидываясь назад на своё сиденье.

— Ты удивлена только потому, что не помнишь, как мы смотрели друг на друга последние несколько месяцев.

Я корчу рожу своему дикому отражению, пытаясь пальцами пригладить волосы.

— Не выйдет, — говорит Адам. — Ты всё равно будешь выглядеть отпадно.

— Мне всегда удавался безумно-зацелованный вид. Так мы перебрасывались горячими взглядами между собой?

— Даже карточки обгорели.

— Ну, давай уже, расскажи мне. Когда всё началось?

Он подпирает подбородок, выглядя задумчиво.

— В октябре. На занятии миссис Молли.

Я чувствую, как моё лицо застывает в замешательстве.

— Миссис Молли? Она была моей учительницей в четвёртом классе.

— Нашей учительницей в четвёртом классе, — поправляет он.

Смеюсь и качаю головой. Я едва помню, что мы были в одном классе. Он был просто темноволосым мальчиком, всегда носящим скейтборд и по большей части серию выцветших футболок. Адам заправляет часть моих волос за ухо и улыбается небольшой улыбкой, обещающей продолжение истории.

— Ты вырубила Райана МакКорта на детской площадке. Помнишь?

Я киваю и практически ощущаю тот момент: резкая шокирующая боль в костяшках и тошнота, поразившая меня, когда я увидела, как из носа Райана забрызгала кровь. Я до сих пор слышу, как Райан насмехается над Мэгги.

С-с-скучала по м-м-мне, М-м-мэгги?

Он смеялся. Мэгги плакала. Я ударила.

— Он это заслужил, — говорю я.

Адам кивает.

— Да. Чёрт, Райан постоянно всех задирал, но в тот день он напал не на ту девчонку.

— Это просто бессмысленные нападки. Она не глупая, — продолжаю я, не в состоянии убрать из голоса оборонительные интонации.

— Тебе не обязательно мне это говорить. Мэгги надрала мне задницу в тесте по английскому в прошлом году. — Он улыбается ещё шире. — Но кто мог знать, что ты опрокинешь его прямо рядом с качелями. Он был на 15 сантиметров выше тебя и на 20 кило тяжелее.

— Думаю, я всегда была поборником справедливости.

— Думаю, я всегда был твоим фанатом.

И я не могу придумать, как ответить на это. Ни единого слова. Я кладу руки на его плечи и наклоняюсь, пока наши лбы не соприкасаются.

— Ты серьезно говоришь, что запал на меня в четвёртом классе?

— Слово бойскаута.

Я смеюсь.

— Ты никогда не был бойскаутом.

Он смеётся в ответ, и я целую его, не дожидаясь ответа, который он, возможно, захочет дать. И любого вопроса, который я должна задать.

***

Когда я прихожу со школы, дома никого нет. Не удивительно. Мама часто работает сверхурочно, чтобы заработать на Рождество, а сейчас ноябрь. Она оставила список покупок на день благодарения на холодильнике, и это всё.

Я почти отрываю кусочек сыра Колби Джек, когда замечаю на столе записку от мамы. Моё имя написано её красивым наклонным почерком в верхней части листа.

Хлоя,

Думаю, тебе нужно взглянуть на это. Это не заключение суда. Это информация. Я знаю, ты сделаешь правильный выбор.

Позади записки лежит копия газетной вырезки. Проверяю дату в углу. Два года назад. Преступный удар.

Я чувствую такой сильный прилив ярости, что удивляюсь, как банка с содовой не треснула у меня в руке. Но настолько же сильно, как я ненавижу это, через меня проходит не только злость. Любопытство. Я хочу узнать.

Просматриваю копию, обводя пальцем по кругу одну секцию.

Я закрываю глаза и выпускаю из себя воздух. Думаю о том, как была с Адамом в машине сегодня, о его длинных пальцах на моих шнурках, о его улыбке, такой легкой и комфортной, что я могла бы уютно завернуться в неё для сна. Не хочу отпускать это.

Но я также не хочу быть в неведении. Больше никогда.

Я расправляю плечи и начинаю читать.

Молодой человек получил травму во время взлома в местной аптеке. Преступник сбежал с места преступления, но позже был арестован. Полиция подтверждает, что расследование ещё ведётся, но владелец аптеки подтверждает, что украденные лекарства ещё не возвращены.

Опускаю бумагу, кладя сверху записку. Кладу её, как было, как будто не читала. И как будто не заметила, что она там лежит.

Но я видела её. И я помню слухи. В коридорах посходили с ума, разговаривая о том, как Адам ограбил банк или убил парня или ещё что-то в таком же духе, но я никогда не думала об этом. Имею в виду, я знаю, что его арестовывали, но он быстро вернулся в школу, поэтому насколько плохим это могло быть? Я всегда думала, что это была драка. Или, может, уличные гонки. Идея кражи со взломом никогда не приходила мне в голову.

И он ограбил не банк. Он ограбил аптеку. Из-за наркотиков.

Я отмахиваюсь от мысленных образов того, как он считает таблетки или — о, Боже — кайфует под чем-то тяжёлым. Этого не может быть.

Ухожу с кухни, желая, чтобы я никогда не заходила туда, желая, чтобы можно было повернуть время назад и не видеть того, что прочитала.

Но я не могу.

Глава 20

Я перекладываю телефон к другому уху. Уверена, я не могла услышать того, что услышала.

— Погоди, что?

— Я хочу запланировать поездку примирения, — говорит Мэгги. — Ты вообще слушаешь?

— Да. — Я действительно пытаюсь слушать, но не могу перестать думать об Адаме. — Я просто удивлена.

Она вздыхает.

— Я больше не н-н-ненавижу тебя, окей? Н-Но я не готова спеть «Кумбайя» или что-то в этом духе.

Прижимаю подбородок к руке, бессмысленно смотря в окно.

— Ладно, так почему ты предлагаешь поехать с тобой в Калифорнию?

— Так, ты не слушала, — говорит она. — Моя мама была приглашена как участник б-большого ужина в честь Дня благодарения в Лос-Анжелесе — она готовит всю выпечку.

— Точно.

— И мы можем поехать с ней, ч-чтобы вернуть нашу дружбу или что-то вроде того.

— Но ты сказала, что не хочешь…

— Нам стоит найти Джулиен, Хлоя. Боже, ты что, лунатичка?

Нет, но хотела бы быть. Хотела бы я уснуть прямо сейчас и не просыпаться, пока весь мой мир не станет снова нормальным. Хотя, рассуждая об этом, что, чёрт возьми, было бы нормальным?

— Прости, я слушаю. Просто расскажи мне снова, каков план.

— Мы поедем с моей мамой в Лос-Анжелес, а потом убедим её п-позволить нам съездить на день в Сан-Диего, чтобы возобновить нашу дружбу.

— Они ни за что не позволят нам ездить по Калифорнии без присмотра. Мои родители смотрят слишком много передач про такое дерьмо.

— Там ходит поезд. Что может быть более надежным и полезным, чем Амтрак?

Я прикусываю губу, смотря на пыль на подоконнике.

— Попробую, — обещаю я, — но в данный момент я наказана до конца своей жизни.

— Думаю, ты должна дать мне попробовать. Я уже убедила с-свою маму.

Это неплохая идея. Моей маме всегда нравилась Мэгз.

— Ты хочешь заехать сегодня?

— Мы собираемся на обед. Заедем п-после него.

— Ладно. Значит, увидимся.

Я четыре раза переодеваю одежду и дважды переделываю прическу, пока жду. Мне нужно найти идеальное сочетание нормального счастливого подростка и раскаявшейся, обо всём подумавшей дочери. Блеск для губ? Да. Тушь? Нет. Я последовательно перебираю разные варианты, пока не уверяюсь, что выгляжу правильно.

Теперь самая тяжёлая часть. Я выхожу из комнаты и спускаюсь вниз в коридор, стараясь не врезаться в желоб для грязного белья или не наступить на скрипучую половицу. Застываю наверху лестницы, слушая родителей.

Я слышу телевизор, но звук слишком тихий, чтобы его смотрели. Спускаюсь вниз по лестнице и нахожу родителей на кухне: папа прислонился к холодильнику, а мама очищает морковь на раковине.

— Мы едим дома сегодня? — спрашиваю я.

Мама мимолетно улыбается мне.

— Я думала сделать овощной суп. Сегодня вроде как день супа.

«Вроде как день заговоров и интриг для меня», — думаю я, но оставляю эти мысли при себе.

Смотрю в окно над раковиной: ветер кружит опавшие листья напротив нашего забора.

И, конечно же, листья приводят меня к мыслям об Адаме, отчего начинает болеть голова.

— Могу почистить картошку, если хочешь, — предлагаю я.

Мама поднимает на меня удивлённый взгляд. Папа закрывает холодильник и вытаскивает упаковку пива.

— Думаю, это отличная идея.

— Конечно, ты так думаешь. — Мама выгибает бровь. — Ведь это была твоя работа, пока не пришла Хлоя.

Я уже очистила и нарезала кубиками картошку, когда слышу дверной звонок. Требуется сумасшедшая сила воли, чтобы остаться возле стола и делать вид, что я всё ещё читаю журнал, в который слепо смотрю.

Мама отрывает взгляд от плиты и хмурится.

— Кто это может быть?

Я лишь пожимаю плечами, переворачивая страницу и не поднимая взгляд. В гостиной я слышу весёлое приветствие папы. А затем слышу миссис Кэмпбелл. И Мэгги.

— Ну, это звучит…

— Вирджиния, — зовёт отец. — Почему бы тебе и Хлое не выйти на минутку?

Встаю и обмениваюсь с мамой непонимающим взглядом, чтобы она заглотила наживку, крючок и грузило. Она вытирает руки полотенцем для посуды, и я следую за ней из кухни, умоляя свои коленки оставаться сильными, чтобы не дрожать как корабль, идущий ко дну, которым я себя ощущаю.

И я не должна нервничать. Это же просто Мэгги.

Она здесь для того, чтобы осуществить самый большой заговор, о котором мы когда-либо мечтали, вот и всё.

Мама ахает, и я разыгрываю удивление.

— Миссис Кэмпбелл, — говорю я, а затем более мягко: — Мэгги.

Она смотрит на меня, её щеки и глаза покраснели. Она плакала? Что случилось? Она не плакала по телефону. Её мать раскрыла её? О боже, она раскрыла всё, и я под угрозой ареста. Снова. Я буду наказана до самой пенсии.

Мэгги сомневается несколько секунд, а затем бросается через комнату. Я чувствую её руки вокруг себя и слышу полувсхлип в своих волосах.

— Прости, — шепчет она.

Я не знаю, является ли это частью плана. Не знаю, почему она пошла этим путём, чтобы быть убедительной, но мне плевать. Когда я обнимаю её в ответ, мне не надо заставлять себя заплакать.

Я просто плачу.

***

Мы с Мэгги сидим рядом на лестнице. Она ничего не сказала насчёт слёз, а я не спросила. Не уверена, что хочу об этом знать. Её причины могут быть не настолько милыми, как те, о которых я думала.

Как будто мы вернулись обратно в наши двенадцать лет, шпионя за взрослыми с верхних ступеней лестницы. Тарелка имбирного печенья стоит между нами, и иногда кто-то из нас берёт одну и откусывает. Но в основном мы слушаем.

Довольно безуспешно, потому что все три родителя остаются на кухне, откуда можно услышать лишь каждое третье или четвёртое слово.

— Есть какие-нибудь мысли насчёт того, о чём они разговаривают? — спрашиваю я шепотом.

Мэгги поднимает руку, чтобы я замолчала. Из нас двоих у неё всегда был лучший слух. Она говорит, что это побочный эффект дерьмового зрения. Не было большего празднования в нашей истории, чем тот день, когда у Мэгги появились контактные линзы.

Я ем очередное печенье и смотрю, как она хмурится, прислушиваясь. Я слышу только отрывки разговора. «Как много давления», «как ужасно видеть их в ссоре» и всё такое.

Затем она шокировано смотрит на меня.

— Думаю, это работает.

— Ты шутишь.

Из кухни я слышу шум двигающихся стульев и топот ног. Мы срываемся назад в мою комнату в рекордные сроки.

Едва проходит минута, как нас зовут.

— Девочки, вы можете спуститься на несколько минут?

Моя мама. Её голос звучит счастливо. Это значит… мы победили. Мы с Мэгги обмениваемся взглядами, выжидая достаточно времени, прежде чем открыть дверь, чтобы не выдать себя. Мэгги идёт впереди, двигаясь вниз по лестнице пружинящим шагом, который я пытаюсь скопировать.

— Ты знаешь, каникулы — это особое время, — начинает моя мама. — При обычных обстоятельствах я бы хотела, чтобы ты была дома с нами, Хлоя.

Мой папа фыркает и вмешивается:

— Ох, хватит мучать их. Ты едешь.

Мама бросает на него раздражённый взгляд, но гнев исчезает, когда папа целует её макушку. Мэгги с визгом подпрыгивает, и мы обнимаемся и танцуем по кругу, как будто нам десять и мы только что получили билеты на выступление самого крутого бойз бенда.

И как будто мы совсем не притворяемся.

— Но тебе лучше не возвращаться обратно без снежного шара, брелока или чего-нибудь ещё, — говорит папа.

— Спасибо, пап. — Я целую его в щеку, поворачиваюсь к маме и крепко обнимаю её. — Спасибо.

Мама обнимает меня в ответ, и я чувствую напряжение в её руках и слышу всхлипывания в голосе.

— Не благодари меня. Это все миссис Кэмпбелл, которая согласилась позаботиться о вас обеих. Надеюсь, ты будешь делать всё, чтобы она не пожалела о своём великодушии.

— Она никогда не доставляла никаких проблем, — отвечает миссис Кэмпбелл. Она кладёт руку на моё плечо, и я чувствую запах дрожжей и корицы. И, конечно, это приводит меня к мыслям об Адаме.

Как ему это объяснить?

— Хлоя? — спрашивает миссис Кэмпбелл. — Всё в порядке?

Чёрт, моё внимание ускользнуло. Я качаю головой, чтобы очистить мысли, и широко улыбаюсь.

— Да, это круто.

Мэгги знает меня лучше и хмурится.

— Значит, мы заберём тебя завтра сразу после школы.

— Я только что это сказала, — говорит её мама, посмеиваясь.

— Завтра великолепно. Думаю, мне лучше начать думать о том, что взять.

Мы обмениваемся прощаниями, и я поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Через десять минут вынимания одежды я больше не могу сдерживаться.

Мне, по меньшей мере, надо сказать ему, что я уезжаю.

Адам отвечает после третьего гудка, и я слышу музыку на заднем фоне.

— Тебя наконец освободили от наказания?

— К несчастью, думаю, это наказание будет длиться ещё пару лет, — отвечаю я. — Но у меня есть хорошие новости.

— Какие?

— Мы с Мэгги вроде как наладили отношения.

— Адский подвиг, если учесть, что ты даже не можешь выйти из дома, — говорит он. Я слышу улыбку в его голосе.

— Ну, мама не против прихода Мэгги.

Я вздрагиваю из-за молчания, воцарившегося на другом конце линии. Чёрт. Это прозвучало абсолютно неправильно.

— Понимаю, твоя мама не одобряет компанию, в которой ты находилась, так же как и ложь.

Я вздыхаю, скользя к основанию кровати рядом с грудой маек.

— Она расстроена, что я лгала, но да, она также обеспокоена насчёт тебя.

— Но не насчёт Блейка, — догадывается он, и его смех настолько низкий и печальный, что мой живот сжимается от этого звука. — Забавно.

— Слушай, она даже не знает тебя, ладно?

— Но она точно не готова была дать мне презумпцию невиновности, не так ли?

— Это не так… — Я замолкаю и прижимаю другую руку ко лбу. — Моя мама работает в больнице. Она была на смене в ночь, когда ты повредил руку.

Тишина приветствует меня на другом конце трубки. Она длится достаточно долго, чтобы я задалась вопросом, прервался ли звонок или, может, он не планирует отвечать. А затем он отвечает.

— Значит, я полагаю, она рассказала тебе всю историю.

— Она рассказала мне то, что знает. Или то, что она думала, что знает. Она просто беспокоится, Адам. Все мамы беспокоятся.

Он смеётся настолько едко, что я удивляюсь, как мое ухо ещё не ужалило.

— Нет, Хлоя, не все мамы беспокоятся. Так теперь ты тоже волнуешься, да?

— Нет.

— Тогда почему это беспокоит тебя? Потому что это очевидно.

— Слушай, то, что я сорвала пожарную сигнализацию и пробралась на строительную площадку, не означает, что я спокойно отношусь к уголовным преступлениям, понимаешь?

Через несколько ударов сердца я представляю, как мои слова распыляются на него как пули.

Когда он заговаривает, его голос звучит тише:

— Ты думаешь, что я украл лекарства. Может быть, ты думаешь, что я имел с этим дело.

— Ты ворвался в аптеку. Или я должна думать, что ты сделал это, чтобы достать пару мерных ложек?

— То, почему я сделал это, на самом деле неважно, да, Хлоя? — говорит он, и я слышу издевку.

Суть в том, что это важно, и я хочу сказать ему об этом, но как будто оцепенела. Всё, о чем я могу думать, — это та статья в газете и мои попытки объяснить родителям, почему встречаться с вором — умный выбор. И я не могу. Просто не могу представить это.

Не теперь, когда я представляю, как Адам врывается в аптеку.

— Думаю, твое молчание — довольно ясный ответ, — произносит он.

Связь обрывается, а мой рот всё ещё открыт для разговора.

Горло горячее и опухшее, а глаза зудят как сумасшедшие. Я вытираю ладонями слёзы, которые наконец нашли путь наружу, и говорю себе, что разберусь с этим. Вот успокоюсь и перезвоню ему, и всё будет в порядке.

Но в глубине души сидит напуганная часть меня, которая думает, что всё будет совсем не так.

Глава 21

Аэропорт отвлекает меня от тоски по Адаму. Я всегда любила аэропорт на каникулах. Да, очереди длинные, а отмены рейсов приводят к беспорядкам, но если всё идет гладко, это самое счастливое место на планете.

Я скрещиваю ноги, чтобы освободить место для семьи из четырех человек, проходящих мимо меня. Они проходят с нескончаемым потоком болтовни и видеоигр и ярким багажом малышей.

— Я помню вас двоих такими же маленькими, — с грустью говорит миссис Кэмпбелл.

Справа от меня Мэгги подпирает подбородок рукой и смотрит на них.

— Интересно, куда они едут.

— Домой, наверное, — говорю я.

В каком-то смысле я тоже направляюсь домой. Смотрю на Мэгги, и мы обмениваемся пробными улыбками, прежде чем я делаю глоток кофе из Старбакса, который она мне купила. После уведомления о посадке, мы встаём и тянем наш багаж, и всё просто, как всегда было между нами. Есть какая-то сумасшедшая ирония в том, что я лечу на две тысячи миль, в надежде взывая к Богу, чтобы по возвращении всё вернулось к тому, с чего началось.

Мы с Мэгги пристёгиваемся к двум креслам возле окна. Миссис Кэмпбелл устраивается через проход от нас, с наушниками в ушах и кроссвордом, ещё до того, как мы начинаем выруливать на взлетно-посадочную полосу.

— Так как много ты распланировала? — спрашиваю я Мэгги, когда Кливленд за окном превращается в лоскутное одеяло из огней. Она неделикатно фыркает и достает блокнот. Две страницы исписаны незначительными научными записями. Заметки о какой-то научной теории или что-то вроде того. Она переворачивает их, открывая другую секцию. Я вижу список расписания поездов и направлений по неизвестным адресам в Сан-Диего.

— Что это такое? Кое-кто говорил, что это было Сан-Франциско.

— Да, но на п-почте сказали, что это ошибочный адрес. — Мэгги показывает воображаемые кавычки на фразе «ошибочный адрес», как будто она ни на секунду не поверила в это.

— Погоди, ты хочешь сказать, что они даже не назвали правильный город? — Осознав, что говорю слишком громко, я бросаю взгляд на миссис Кэмпбелл, которая дремлет со свисающей в руке ручкой. Но я всё равно понижаю голос до шепота.

— С чего бы они стали лгать об этом?

— Технически, они н-не лгали, — объясняет Мэгги. — Миллеры действительно не имели чёткого представления обо всём, помнишь?

Я отвечаю ей резким взглядом, и она сокрушённо подаёт знак рукой.

— Точно. Извини. Они говорили, что п-переезжают в Калифорнию из-за каких-то возможностей в бизнесе, и у них нет постоянного адреса, но все знали, что всё это было из-за Джулиен. Она б-была кошмаром всё лето. Они ни на секунду не выпускали её из вида.

Я чувствую, как мои глаза широко открываются.

— Так другие люди тоже что-то подозревали?

— Чёрт, нет. Риджвью с-слишком маленький город. Они просто думали, что идеальная маленькая дочка Миллеров дала трещину.

Она пожимает плечами.

— Так бывает, хотя это было довольно причудливо.

— Да?

Мэгги поднимает руки.

— Это же Миллеры. Переезжающие через всю чёртову страну!

— Спасибо!

Я благодарна, что хоть кто-то заметил неуместность этого факта. Я кусаю внутреннюю часть губы, всё ещё пытаясь разобраться в ситуации.

— И что ещё более странно, они не держали Джулиен в курсе. Как будто абсолютно не брали её в расчёт.

— Думаешь, её родители сделали что-то незаконное?

Мэгги смотрит на меня недоверчивым взглядом.

— Миссис Миллер была руководителем хора. В буквальном смысле.

— Ладно, прекрасно, но что с её отцом? Мои родители никогда не могли его вынести. Я слышала, как мой отец говорил о нём.

— Ну, если они подорвались и уехали без причины, то, в-возможно, у них всё-таки была причина. Чокнутая до чёртиков д-дочь, которую они хотели спрятать.

Я тяжело сглатываю, шокированная этой идеей, но боюсь уточнить, пошутила она или нет. Потому что если всё это случилось с Джулиен, это всё ещё может случиться со мной.

Появляется стюардесса, предлагая напитки и спасая меня от необходимости ответить. Я пью свой имбирный эль и делаю вид, что заворожена пейзажем за окном.

Мама и папа однажды брали меня в Нью-Йорк, и я помню, как пролетала над городом с прижатым к стеклу носом. Мои глаза, наверное, были размером с блюдца. Я не могла даже представить себе такой огромный город, где так много зданий вокруг изумрудно-зелёного треугольника Центрального Парка.

Приземляться в Лос-Анджелесе абсолютно не похоже на то. Это как приземляться в Кливленде. Разве что я замечаю надпись Hollywood ещё до того, как слышу выдвижение шасси.

Мама Мэгги, должно быть, гораздо более хороша в готовке, чем я представляла, потому что нас привозит в отель заказная машина с водителем. Конечно, это не лимузин, но всё-таки. Гладкая чёрная городская машина с кожаными сидениями и телеэкранами, вмонтированными в спинки сидений — это вам не моя старенькая Тойота.

В Калифорнии всё такое зелёное и живое, как будто ноября здесь никогда не существовало. После того, как каждый год проводила зиму в северном Огайо, я чувствую себя словно на другой планете.

— Вау… — Я смотрю на бесконечный поток пальм и автомобилей. — Это на самом деле как в кино.

Мэгз улыбается мне.

— Первым делом мы проведаем пляж.

— Первым делом мы зарегистрируемся в отеле, — поправляет миссис Кэмпбелл, закидывая на каждую из нас по руке, пока водитель выгружает наш багаж.

Если бы это была моя мама, мы бы потратили следующие два часа, проверяя номер и обсуждая меры предосторожности. Но миссис Кэмпбелл не такая напряжная, поэтому я знаю, что мы увидим океан до того, как отправимся на боковую.

Двумя часами позже наша троица идёт на пляж Венис. Мы пробуем рыбный тако и мороженое и смеемся всю дорогу к нему. Мама Мэгги устремляется в кофейню, а мы идем на пляж, чтобы посмотреть на удачливых людей.

Я всегда думала, что дикость преувеличена, но была неправа. Дощатый настил по дороге на пляж как гигантская цирковая постановка. Огромный парень с самой маленькой собачкой, которую я когда-либо видела, проезжает на ярко-зелёном велосипеде, почти задавив девушку, которая жонглирует по меньшей мере пятью апельсинами. Несколько длинноволосых детей двигаются вокруг них, разговаривая друг с другом на языке Шекспира.

Мы с Мэгги качаем головами и меняемся нашими рожками, чтобы попробовать другой вкус. Возможно, это лучший день в моей жизни. Правда, если не считать того дня, который я провела с Адамом, но я не могу его учитывать. Я не могу даже подумать об этом, если только не хочу расплакаться.

Уголком глаза вижу Мэгги, её золотисто-рыжие волосы сияют в лучах заходящего солнца.

— Мэгги? — Я смотрю на море.

— Ммм?

— Ты собираешься мне когда-нибудь рассказать, что между нами произошло?

Её нос морщится, и на секунду я жалею, что спросила об этом.

— Н-не уверена, — отвечает она.

Я смотрю на длинные закручивающиеся волны, желая, чтобы моя память вернулась ко мне, как прилив. Но, в конце концов, может, я и не хочу вспоминать. Может, лучше оставить всё запрятанным по тёмным закоулкам.

— Чтобы там ни было, я сожалею, — говорю я ей.

— Да. Теперь я это знаю.

***

Поезд мчится все быстрее, отрезая побережье Калифорнии. Я сжимаю руки и пытаюсь не думать о том, куда мы направляемся. Или о том, что предстоит увидеть, когда мы доберёмся.

— Мы здесь именно из-за этого, Хлоя, — говорит Мэгги, словно читая мои мысли.

— Как долго мне предстоит торчать в этом поезде на грани нервного срыва?

— Уже недолго. Но я уверена, что ты будешь сходить с ума и в машине.

Поезд прибывает на станцию, и Мэгги ведёт нас к такси без излишней суеты. Может, для неё это не такое большое дело, но я немного не в себе из-за того, что увижу Джулиен. Если она сошла с ума, я буду следующей?

Тем не менее, солнце здесь исключительно успокаивающее. Я стягиваю свитер, который надела поверх майки, и позволяю тёплому ветру улучшить моё настроение. Я могла бы переехать в подобный город. Небо настолько голубое, что можно вылить его в бассейн.

В машине нашего водителя играет музыка регги, и он ведёт со скоростью примерно тысяча миль в час. Иногда краем глаза я замечаю залив, участки кобальтовой воды усеяны белыми точками парусных лодок. Затем я возвращаюсь к попыткам задержаться в этой жизни и смотрю, как Мэгги становится всё более зелёной с каждой секундой.

— Двадцать восемь долларов, — говорит таксист, когда мы, наконец, останавливаемся. Я вынимаю пару двадцаток и протягиваю ему. Даже не прошу сдачи. Я слишком заинтересована в том, чтобы снова оказаться на твёрдой почве.

Дом не такой, как я ожидала. Это гладкая, ультрасовременная башня, полная больших окон от пола до потолка и металлических балок. Это маленькая версия дома, который мог бы быть у рок-звезды.

Я смотрю на окна. Не вижу, чтобы кто-то выглядывал, но всё равно ощущаю холод невидимых глаз. Может, я выдумываю, но всё же отворачиваюсь, смотря вместо этого на Мэгги.

— Ты в порядке? — спрашиваю я. Она смертельно бледная и глубоко дышит. Это всё из-за поездки в такси, я уверена.

— Просто удивительно, что на тебе н-нет моего обеда.

Она не преувеличивает. Мэгги подташнивает в машинах всё время, что мы с ней знакомы. Поездки в лагерь всегда были её особым видом ада.

Мы медленно направляемся к двери, и Мэгги снова проверяет адрес. Невозможно представить Миллеров в этой холодной, покрытой сталью штуковине. Если бы Миллеры, которых я знала, переехали, они бы переехали в коттедж в лесу, где поют птицы, а пироги постоянно стынут на подоконниках.

Дверь открывается, и появляется женщина, которая, должно быть, и есть миссис Миллер.

— Чем могу вам помочь? — спрашивает она, смотря на Мэгги, а не на меня. Её голос звучит как у миссис Миллер.

Она одета в свою обычную летнюю униформу — белое поло и юбка хаки, — но у миссис Миллер не было таких больших мешков под глазами.

И она не хмурилась. Никогда. Я видела миссис Миллер на похоронах её отца, и она так улыбалась, что я чувствовала, будто плачу за неё.

Мы с Мэгги стоим и пытаемся заговорить, но не можем сказать ни единого слова из тех, что репетировали прошлой ночью.

А затем Миссис Миллер смотрит на меня и сразу узнаёт.

— О! — Её рука движется ко рту, глаза становятся большими, а с лица сходит краска. Какое-то время я думаю, что она закричит. Или, может быть, упадет в обморок. Но вместо этого она качает головой, выглядя абсолютно шокированной.

— Боже, Хлоя Спиннакер. Как ты нашла… — Она замолкает, закрепляя хорошо мне знакомую коммерческую улыбку на месте. — Зачем, Бога ради, вы проделали весь этот путь?

Я наконец обретаю голос.

— Здравствуйте, миссис Миллер. Простите, что не позвонили, но у меня не было номера.

— Мы принесли вам это, — говорит Мэгги, вытаскивая подарочный пакет с коробкой орехов в кленовом сиропе — конфет ручной работы из магазина в центре города, которые каким-то образом нашли дорогу в каждый дом Риджвью на День благодарения.

Это странная традиция. Маленький город и всё такое. Но Миссис Миллер берёт подарок, как будто мы предложили ей подержать новорожденного младенца. Как будто она никогда не видела ничего столь же совершенного или драгоценного в своей жизни.

— Это очень мило, — говорит она, всё ещё сжимая священную пластиковую сумку с конфетами. Затем её улыбка колеблется, как будто она не уверена, что делать. Она оглядывается, и улыбка возвращается.

— Не хотите зайти?

Мы следуем за ней маленькими шаркающими шажками. Я всё время ощущаю напряжение Мэгги, соответствующее моему собственному. Не похоже, что мы хорошо проводили время с этими людьми. Или, по крайней мере, мы не веселились, пока меня не засосало в Секретное Учебное Сестринство.

— Прости, — говорит миссис Миллер. — Можешь снова назвать своё имя?

— Мэгги. Мэгги Кэмпбелл.

— О, точно! Дочка Норин.

— Единственная и н-неповторимая.

Она ведёт нас на кухню, и я покрываюсь мурашками. Это похоже на Сумеречную Зону. Комната не похожа ни на одну из тех, что были в их старом доме в Риджвью, но она настолько близка к оригиналу, насколько это возможно.

Те же самые часы с петухом стоят наверху кухонной стойки. Те же самые полотенца в деревенском стиле висят на ручках шкафов. Все корзинки и антикварные кувшины, которые я помню из их прошлого дома, выстроились на определённых поверхностях, делая всё возможное, чтобы выиграть сражение за стерильность этого места.

Миссис Миллер даёт нам горячий шоколад, хотя на улице должно быть не меньше тридцати градусов. Но мы всё равно вежливо потягиваем его, пока она лепечет о том, как правильно нафаршировать индейку. Мэгги, истинная вегетарианка, заметно бледнеет, когда миссис Миллер учит нас удалять потроха после перерубания шеи индейки.

А затем, когда она заканчивает вытирать кухонный стол и обсуждать технику подготовки птицы, её улыбка выключается. Так резко, будто кто-то переключил выключатель. Я почти ожидаю, что у неё закружилась голова или что-то вроде того, но она просто поднимает кружку и снова ставит её обратно, даже не сделав глотка.

— Я полагаю, вы здесь из-за Джулиен, — произносит она.

Мы с Мэгги обмениваемся быстрым взглядом.

Я вымученно улыбаюсь.

— Так и есть.

— Я позову её, если хотите. Она наверху в своей комнате. — Её улыбка настолько незаметная, что похожа на подёргивание. — Но должна предупредить вас.

— Предупредить? — переспрашиваю я.

Миссис Миллер складывает руки, одну под другой.

— Девочки, я не знаю, как сказать это. Мы так сильно пытались сохранить это в секрете…

Её голос обрывается, но я знаю, она не закончила. Поэтому мы ждём. Через некоторое время она моргает несколько раз и, кажется, возвращается к жизни.

— Джулиен заболела. Мы не хотели жалости от людей, поэтому решили, что будет лучше, если никто не узнает её диагноз.

— Диагноз? — спрашивает Мэгги.

— У нее… шизофрения. — Она как будто давится этим словом. Замолкает, чтобы сделать глоток своего какао, и я не могу перестать думать, что она пытается смыть это слово с языка.

— По-видимому, эта болезнь исходит от семьи моего мужа. Джулиен начала проявлять симптомы в последний месяц в Риджвью.

— Вот почему вы уехали? — спрашиваю я и сразу же понимаю, что не должна была. Это как выложить все свои карты на стол. К моему удивлению, миссис Миллер кивает.

— Мы хотели начать всё сначала ради Джулиен. Её болезнь стала протекать опасно. Мы хотели, чтобы она получала лучшее лечение, а здесь есть врачи, которых рекомендовали моему мужу. Нам обоим.

Нет, всё не так просто.

— Я была т-так удивлена, что мистер Миллер смог оставить свой бизнес, — говорит Мэгги.

Миссис Миллер съёживается, как будто её окунули в ледяную воду. Плечи напрягаются, а глаза смотрят в сторону.

— Мы можем увидеть её? — снова спрашиваю я, пытаясь вернуть ту открытую леди, которая была готова разговаривать. — Я действительно скучаю по Джулиен.

— Она тоже по тебе скучает, — отвечает она, грустно улыбаясь. — Она, наверное, только вышла из душа, пойду, поднимусь за ней. Сейчас она снова принимает лекарства, но даже теперь ясность её рассудка не постоянна.

— Т-так у нее бывают просветления? — хмурясь, спрашивает Мэгги.

Лицо миссис Миллер наполняется печалью, поэтому я стараюсь объяснить, опираясь на то немногое, что читала.

— Шизофрения может заставить людей вроде как оторваться от реальности. В одну минуту она может быть нормальной…

— А в другую может начать говорить о «Волшебнике Страны Оз», как будто эта история только что произошла за соседней дверью, — продолжает миссис Миллер.

Её выражение лица снова милое, но в глазах притаилось столько боли, что моя собственная грудь сжимается.

— Вы уверены, что готовы к этому? — спрашивает она.

Нет. Нет, определённо не готова. Но я всё равно киваю.

Глава 22

Миссис Миллер оставляет нас ждать в маленькой гостиной, обставленной диванами из жатого бархата и античными столами. Всё как у Джейн Остин. Не хватает только парня в накрахмаленной рубашке. И, возможно, чайного сервиза.

Мы присаживаемся на краешек дивана, кладя руки на колени, слишком ошеломлённые, чтобы сказать хоть что-то. Я слышу голоса наверху лестницы, а затем спускающиеся шаги. Не знаю, как это возможно, но я напрягаюсь ещё больше.

Входит Джулиен, одетая в шорты хаки и пару голубых маек, натянутых одна на другую. Её волосы всё такие же светлые и длинные, завивающиеся на концах, как в рекламе шампуня. И её улыбка точная копия улыбки её матери. Белая и широкая. И на сто процентов нормальная.

— О, божечки мои, Хлоя! — Воскликнув, Джулиен пересекает комнату и заключает меня в объятия. — Не могу поверить, что ты здесь.

Я ловлю ошарашенный взгляд Мэгги поверх плеча Джулиен, осознавая, что сама, должно быть, выгляжу также.

Джулиен, энергичная и счастливая, отстраняется от меня.

— Ты можешь в это поверить? Этот дом! Что ты думаешь о Сан-Диего? Как долетели?

— Великолепно! — Не уверена, на какой вопрос отвечаю, но понимаю, что это лучшее слово, чтобы ответить на все.

Позади Джулиен Мэгги всё ещё пялится на нас. И я не могу винить её. То есть, где безумно сумасшедшая девушка? Я ожидала увидеть девушку с ввалившимися, как у актеров хорроров, глазами, которая прячется по углам, избегая дневного света. Но это просто Джулиен.

— Оу. — Джулиен нахмуривается и поворачивается к Мэгги. — Прости, Мэгги, я даже не поздоровалась. Так круто видеть и тебя тоже.

— Ох, спасибо.

Джулиен оборачивает одну руку вокруг моих плеч, и я напрягаюсь, как будто она собирается разорвать меня на части.

— Я так рада, что вы двое поладили, — говорит она. — Вы были подругами так долго, что для меня было ужасно наблюдать, как вы ведёте баталии.

Мы с Мэгги киваем в ответ как китайские болванчики. Уровень странности в этой комнате нереально высок. Я начинаю задаваться вопросом, не придумала ли весь этот разговор о шизофрении на кухне, но затем, прямо перед моим носом, Джулиен как будто исчезает.

На ум приходит ассоциация с телевизором, потерявшим сигнал, или, может быть, с чернилами, растворяющимися в воде. Её лицо становится скучным и плоским, черты словно расплываются. А затем она кивает, как будто кто-то о чём-то её спросил.

— Вы должны рассказать мне об этом. — И это достаточно нормально, но не она сама. Что-то просто… не так. Её голос выше. Почти как у ребенка.

— Конечно, — всё равно отвечаю я и двигаюсь, чтобы сесть на диван.

Джулиен играет с краем своей майки, закручивая его снова и снова. Её пальцы движутся крошечными, быстрыми движениями, которые абсолютно не сочетаются с отсутствующим выражением лица.

— С чего бы начать? — спрашиваю я, впервые замечая миссис Миллер. Она всё ещё колеблется возле двери. Ждёт.

Джулиен поднимает взгляд со сверкающей улыбкой.

— Начни со Злой Ведьмы, потому что я ничего не слышала о ней с тех пор, как уехала. Мне нужно узнать все малейшие детали. Разумеется, я продолжаю записи в своём дневнике.

Взглядом прошу у Мэгги помощи, но её выражение ясно говорит, что она хочет поскорее покончить с этим приключением.

— Ох, ну, я не очень много знаю про это, — отвечаю я, — но у нас все уже подали заявления в колледжи. И зимние танцы пройдут сразу после Рождества, так что…

Джулиен садится напротив меня, оборачивая руку вокруг моей.

— О, не будь такой. Я не хочу скучных подробностей о парнях. Скажи, что ты узнала о Злой Ведьме.

— Джулиен, — произносит её мама мягким, но предупреждающим тоном.

Джулиен даже не смотрит на неё. Её глаза становятся большими и круглыми, и она сжимает мою руку так сильно, что мне хочется освободиться. Теперь её голос становится надтреснуто высоким, как будто она превратилась в малыша-переростка.

— О, нет. Она послала за тобой летающих обезьянок?

— Кого?

— Я знала, что она использует их. Я знала. Ох, это ужасно. Не знаю, что теперь делать. Просто не знаю.

Миссис Миллер подходит ближе, её руки потерянно сжаты.

— Джулиен, милая, давай не будем сейчас говорить об этом. Не хочешь рассказать о пляже? Ты же знаешь, как сильно тебе нравится пляж.

Джулиен откидывает волосы и облизывает зубы, что возвращает меня в среднюю школу в самом худшем её проявлении.

— Я не могу разговаривать о пляже прямо сейчас. Кто угодно может подслушивать, мама. Кто угодно!

Высвобождаю свою руку из её хватки Я должна это сделать. Просто должна.

Она действительно сумасшедшая. Невменяемая. Я перелетела через всю страну, потому что была уверена, что эту девушку похитили, загипнотизировали или что-то похуже, но нет. У неё серьёзные психические нарушения, а я здесь очевидно расстраиваю её, так что мне нужно заняться своими собственными проблемами.

— Пожалуйста, расскажи мне, что ты знаешь о Ведьме, — просит Джулиен, смотря на нас с Мэгги и отмахиваясь от прикосновения матери к плечу.

— Прости, Джулиен, — с напряжением в голосе и на лице отвечает Мэгги. — Н-не думаю, что мы много о ней знаем.

— Я понимаю, — говорит ей Джулиен, и в этот момент она кажется абсолютно нормальной. Сосредоточенной и проницательной. Той Джулиен, которую я помню. Она берёт меня за руку и настойчиво смотрит на меня. — Но ты же помнишь, Хлоя? Ты знаешь.

Я открываю рот, и она сжимает мою руку, а затем появляется видение, ясное, как день.

С улыбкой суперспокойствия на лице доктор Киркпатрик монотонно читает что-то перед классом… и я не могу до конца понять, что это. Релаксация.

Она хочет, чтобы я расслабилась. Закрыла глаза и глубоко дышала. Оставив разум открытым, подобно коробке.

Я не закрываю глаза. Сужаю их и наблюдаю за ней сквозь щёлки. Она играет со своим очаровательным браслетом. Он красивый. Я вижу корзинку для пикника и маленькую собачку… и ярко-красные тапочки.

Чувствуя прикосновение к своей руке, открываю глаза. Я даже не помню, что закрывала их.

Мэгги теперь стоит возле дивана, её взгляд обеспокоенный.

— Ты в порядке?

— Да, — отвечаю я. — Я в порядке. — Поворачиваюсь к Джулиен, которая тихо напевает позади меня. Она всё ещё держит мою руку, но на меня не смотрит. Она вообще не смотрит. — Эй, Джулиен?

Ей требуется некоторое время, чтобы повернуться ко мне, как будто слова идут по извилистой дороге, прежде чем попасть в её мозг. Когда она оборачивается, аккуратно выщипанные брови собираются вместе возле вздернутого носика.

— О, Хлоя! Я ждала тебя.

— Может, ей нужно отдохнуть, — говорит её мама. — Пошли, Джулиен. Давай вернёмся в твою комнату.

— Нет, еще нет, — отвечает она, смотря на меня, хотя её слова предназначены матери. — Ты не принесешь чего-нибудь попить, мам?

— Конечно, милая, — отвечает миссис Миллер, но я замечаю, что она сомневается, оставлять ли нас наедине. Мы с Мэгги пытаемся улыбнуться как можно увереннее.

Как только она уходит, я смотрю на Джулиен.

— Ты говорила о Злой Ведьме. Ты имеешь в виду ту, которая из нашей школы, да?

Её рот сжимается в сердитую линию.

— Она говорит мне, как сидеть и как дышать. Вдох, выдох. Раз, два, три.

— Точно. — Я останавливаюсь и многозначительно смотрю на Мэгги, но она, кажется, убеждена лишь в том, что Джулиен мелет абсолютно чокнутый вздор.

— Она мне не нравится, — недовольно произносит Джулиен, её нижняя губа выпячена. — Иногда я думаю, что она настоящая, но, может, она просто в кино.

— Волшебник Страны Оз? — спрашивает Мэгги.

— Нет. Это кино. То, в котором я нахожусь, — объясняет Джулиен.

И сейчас она совсем не выглядит сумасшедшей. Она выглядит как девушка, попавшая в ловушку под стеклянный колпак. Она совершенно ясно понимает, где она и что происходит, но нет ни единого шанса, что она может что-то изменить.

Затем Джулиен прижимает ладони к лицу и качает головой.

— Всё это неважно, потому что я не могу вспомнить. Я вообще ничего не помню.

Всё моё тело напрягается. С тяжело стучащим сердцем я отодвигаюсь от Джулиен. Вот что произойдет со мной дальше? Вот в кого я превращусь?

Джулиен убирает руки от лица, как будто ничего не произошло. Она весело улыбается и довольна каждой минутой своей жизни. Это Джулиен без тёмных секретов и психотропных препаратов.

— Так как у вас с Блейком? Вы ещё вместе?

— Эмм… конечно, — лгу я, потому что не хочу говорить о разрыве. Не здесь. И не с ней.

— Я как-то встречалась с ним, знаешь. В самом начале старшей школы. Но могу сказать, что со мной он никогда не был таким внимательным. Ты, должно быть, оказываешь волшебное влияние.

— Наверное.

— Думаю, я оденусь в красное на выпускной. — Джулиен смотрит на нас, кусая губы. — Думаете, только шлюхи носят красное?

Миссис Миллер появляется с кружкой чая, и не знаю насчёт Мэгги, но я так рада видеть её, что готова броситься в её объятья.

— Как дела, девочки? Джулиен, вот твой чай. Такой, как ты любишь.

Она протягивает ей его передо мной, и до меня доносится аромат. Лимон, травы и что-то очень знакомое в самом плохом смысле. Я отшатываюсь назад и задерживаю дыхание, не желая снова это вдыхать. И я понятия не имею, почему так странно себя веду.

— У-ужасно жаль, н-но мне придется прервать нашу встречу, нам действительно нужно идти, — говорит Мэгги, смотря на меня. Она обеспокоена.

Я прижимаю руки к щекам и пытаюсь успокоиться.

— Верно. Я совершенно забыла. Твоя мама ждёт нас на станции.

Джулиен возвращается к бессмысленному взгляду. Её мама замечает это и подходит ближе, нежно поглаживая её волосы.

— Джулиен? Твои друзья уходят, милая.

Её лицо искажается, и на одну секунду я вижу ужасный беспорядок, в котором она живёт. Глаза дикие и обыскивают комнату.

— Подождите, я не сделала… здесь что-то…

Она замолкает и спрыгивает с дивана. Начинает метаться, отшатываясь от усилий матери, которая пытается успокоить её.

— Не надо! Я должна сказать… я должна вспомнить…

— Она просто немного расстроена. Я уверена, она рада, что вы заехали, — говорит миссис Миллер, но её пластиковая улыбка тает под очевидно проступающим дискомфортом.

— Нет! Я должна сказать им!

Миссис Миллер смотрит на нас немного отчаянно.

— Знайте лишь, что это не из-за того, что вы сказали. Это просто болезнь.

— Я не больна! — В одно мгновение миссис Миллер становится бледной и напряжённой. — Я не больна, и ты знаешь это! Я… Я… — Джулиен замолкает, прижимая пальцы к вискам. Она выглядит потрясённо. А затем находит мои глаза. — Помоги мне, Хлоя. Пожалуйста.

Моё сердце пропускает три удара. А может, четыре. Какое бы за ледяное чувство ни сковало меня сейчас, оно намного больше, чем страх. На порядок больше.

— Девочки, спасибо большое, что пришли. Сможете найти дорогу до двери?

Пытаюсь кивнуть или заговорить, но ничего не выходит. Я не могу оторвать свои глаза от Джулиен. Её взгляд будет вечно преследовать меня, если я ничего не сделаю. Но я понятия не имею, что делать. Или как.

— Спасибо за то, что приняли нас, — тихо говорит Мэгги.

Я не могу даже помахать. Вместо этого я позволяю Мэгги вытянуть меня из этого странного, неподходящего дома. Крепко держусь за её руку, благодарная, что она знает дорогу.

Глава 23

Небо снаружи всё такое же голубое. А мы с Мэгги не принадлежим этому солнечному дню. Бледные как простыни, мы спускаемся вниз по лестнице, ведущей от передней двери, и останавливаемся на улице, выглядя немного потерянными.

— Что теперь? — спрашиваю я. Наше такси давно уехало.

— Теперь, м-мы уберёмся к чертями отсюда. Мы пойдем назад к г-главной дороге и поймаем такси.

Над нашими головами счастливо кричит чайка. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы, в горле пересыхает.

— Вот что произойдет со мной?

— Нет. — Мэгги рассерженно поворачивается ко мне. — Т-ты не станешь такой. Даже на секунду. С-слышишь меня? Джулиен больна, Хлоя. По-настоящему больна.

— Знаю. Я это знаю. Но когда она схватила меня за руки, я вспомнила, о чём она говорила. Доктор Киркпатрик была в той учебной группе, она говорила нам, как дышать.

— И что из этого? Я понимаю, что это ненормально, и да, все вы п-превратились в чокнутых роботов…

— Что, если каким-то образом эти ненормальные вещи превратили Джулиен в это? Если я вспомню, что они делали, то, возможно, смогу помочь ей. Я должна вспомнить, Мэгз.

Она кладет прохладную руку мне на плечо.

— Нет, не должна. Хлоя, это шизофрения, понимаешь? Это не твоя вина. И не чья-либо.

Не могу в это поверить. Я возмущённо взбрасываю руки.

— Вот оно что. Джулиен больна, и каким-то образом это делает доктора Киркпатрик невиновной?

— Я этого н-н-не говорила. Я просто хочу сказать, что она н-ничего не смогла с этим п-поделать. И мы тоже не должны.

Знаю, Мэгги права. Ни у кого нет ни одного логического объяснения причин возникновения шизофрении. Но всё равно, я не могу перестать думать о её проблесках здравомыслия. Иногда створки безумия приоткрываются, и за ними я вижу абсолютно нормальную девушку.

— Давай просто вернёмся, — говорит Мэгги, прерывая мои мысли.

Я киваю, вытирая глаза тыльной стороной руки. Мы только спускаемся вниз по тротуару, когда до меня доносится слабый звук из дома позади нас. Мэгги озирается вокруг, и я понимаю, что она тоже это слышала. Мы ищем неухоженный двор с пальмовым деревом и, наконец, сам дом.

Джулиен.

Она стоит возле одного из окон на верхнем этаже, совершая движения руками.

— Она что-то рисует? — спрашиваю я. — Почему бы ей просто не открыть окно?

— Может, они не открываются, — отвечает Мэгги. — Может, они подумали, что это будет слишком р-рискованно.

Я игнорирую Мэгги и качаю головой.

Стараюсь выглядеть настолько обескураженно, насколько это возможно, надеясь, что Джулиен каким-то образом сможет прочесть язык моего тела.

— Давай п-просто пойдем.

— Нет! Она просила меня о помощи, Мэгз.

В окне Джулиен перебрасывает свои волосы. Думаю, она расстроена. А затем она просто исчезает. Может, она присела или ушла, но это неважно. В окне пусто, и сейчас никто никому не поможет. Не сегодня.

Я поворачиваюсь обратно к дороге, вслед за уже шагающей Мэгги, когда стук повторяется. Джулиен, конечно. Она просто смотрит на нас, прижимая ладони к стеклу, с отчаянным выражением в глазах. Как будто она хочет, чтобы я что-то сделала.

— Что она х-хочет? — спрашивает Мэгги.

Я вздыхаю и убираю волосы за ухо.

— Не знаю. Ты была права. Мы должны уйти.

***

— Понятия не имею, что она имела в виду под всей этой чертовщиной про Злую Ведьму, — говорю я, рисуя мультяшную фигуру на метле на участке бумаги между бургером и картошкой фри.

Мэгги тянет еду со своей тарелки и хмурится.

— Может, всё это просто ничего не значит. Я не понимаю, почему ты пытаешь п-придумать этому объяснение, Хло.

— Потому что это не поддается объяснению. Шизофрения не случается вот так. Она начинается медленно, по крайней мере, в течение нескольких месяцев или даже лет. Она не может просто взять и случиться в конце лета. — Я отодвигаю тарелку, мой аппетит пропал. — Не знаю. Может, они уехали по другой причине.

— Или, как я и сказала, это т-тупик. У Джулиен проблемы, Хло. Не знаю, нужно ли нам и д-дальше копаться в запутанных процессах её семьи.

Оставшаяся часть нашей поездки на поезде проходит в молчании. Мэгги слушает музыку, а я смотрю на линию горизонта, на здания, одно за другим проплывающие перед окном. Пытаюсь не думать об Адаме и терплю полное поражение.

Я хочу позвонить ему. Действительно хочу. Но могу думать лишь о нашем последнем телефонном разговоре. И его внеурочном визите в местную аптеку.

Что за чушь.

Я хочу услышать его версию истории. Потому что знаю, он не плохой парень. Его комната, заявления в колледжи, сумасшедшая архитектурная стенка — это всё должно иметь смысл.

Но другая часть меня знает, что объяснение ничего не исправит. Мои родители уже думают, что я сумасшедшая. А теперь я собираюсь встречаться с преступником, которого моя мама заштопала в отделении скорой помощи? Они отправят меня в школу-интернат для трудных детей.

Боже, хотела бы я не чувствовать себя так правильно… так легко с ним. Если бы было трудно, я бы ушла. Но нет. Это настолько просто, как и мои собственные инстинкты, и это значит намного больше, чем какая-то глупость, которую он совершил два года назад.

Придется задуматься о последствиях перед родителями, но это позже. Сейчас я должна позвонить ему.

Как будто по команде мой телефон звонит. Я вскакиваю со своего места в проход, делая знаки Мэгги, давая ей знать, что отхожу. Отвечаю, даже не смотря на экран, полностью уверенная, что это Адам.

— Алло?

— Привет, Хлоя. Это Блейк.

— О. — Мой голос звучит настолько же разочарованно, как я себя чувствую. Пытаюсь снова, прочищая горло. — О, привет!

Не намного лучше, но мне плевать. Я не была готова к этому звонку сегодня. Или когда-либо. Прислоняюсь к стене позади, прежде чем поезд дёрнется на дороге. Почти уверена, он слышит фоновый шум, поэтому я не могу просто повесить трубку.

— Так как у тебя дела? — спрашивает Блейк.

Его голос кажется нормальным, но у меня такое чувство, будто крошечные невидимые насекомые взбираются вверх по моим рукам.

— Прекрасно, — отвечаю я, сохраняя нейтральный голос. — Что-то случилось?

Он слегка посмеивается.

— Нет, все нормально. Я только что думал о тебе и решил, что надо тебе позвонить. Канун Дня Благодарения и всё такое.

— Точно. — Я покачиваю головой. — Счастливого Дня Благодарения.

— И тебе того же. Хотя твой будет, наверное, более интересным, чем мой, так как ты проводишь его в Сан-Диего, лучшем из мест.

Моё сердце перестаёт биться. Я уверена в этом. Мой рот открывается, но я не могу сформулировать ни единого верного слова, потому что совершенно парализована.

— Извини? — наконец выдаю я, потому что думаю, что мне послышалось. Я просто зациклена, устала или ещё что-то.

Он смеётся, как будто всё это очень смешно.

— Твоя мама рассказала мне, когда я позвонил ей этим утром. Я спросил, могу ли принести пирог, и она сказала, что ты в Сан-Диего.

Нет, она этого не говорила. Она не могла этого сказать, потому что понятия не имела, что я в Сан-Диего. Для моей мамы я в отеле Ритц-Карлтон в Лос-Анджелесе, и мы сказали маме Мэгги, что направляемся в ботанический сад. Ни единого слова о Сан-Диего.

— Так как погода? — спрашивает он.

— Тепло, — проквакиваю я, несмотря на скрутившийся живот.

Меня не стошнит. Меня не стошнит, я не упаду в обморок и не начну кричать. Телефон в руке скользит из-за пота. Кто-то приближается ко мне в узком коридоре, так что я должна убраться с пути.

— Звучит круто. Мне никогда не удавалось провести День Благодарения в Калифорнии.

Я выдавливаю смех, но он хуже, чем та запись, которую проигрывают в ситкомах. Его настолько же фальшивый и наигранный, как и мой, и всё, о чём я могу думать — как? Как он узнал, где я нахожусь?

— Так чем ты там занимаешься?

Мой инстинкт самосохранения вступает в игру, и ложь просто сыпется из меня.

— О, разными делами. Хожу на пляж. Возможно, я вернусь с убийственным загаром.

Он согласно бормочет что-то, и это ужасно и неловко. Не могу поверить, что каждый из нас ведёт себя так, будто это не абсолютно очевидно.

— Ну, мне действительно пора, — говорю я. — Мы собираемся пообедать.

— Конечно. — Я понимаю, что он не поверил мне. — О, и счастливого Дня Благодарения, Хлоя. В этом году ты сделала много того, чем можешь гордиться, верно?

— В этом году?

— Ну, для тебя теперь всё по-другому, не так ли?

Что-то в его тоне мне не нравится. Черт, да мне ничего не нравится в этом телефонном звонке, но этот немного нравоучительный подтекст выводит меня из себя.

Наверное, он думает, что прошлый год был слишком трагичным. Что с моими посредственными социальными и академическими рейтингами я должна была просто вскрыться и сделать миру доброе дело.

— О, слава Богу, всё хорошо, — отвечаю я. Мой голос настолько приторно-сладкий, что я могла бы сойти за стюардессу. Продолжаю тем же убийственно-сладким тоном, когда мы прощаемся.

После того, как он отключается, я долго смотрю на экран своего телефона. Одна из проводниц просит меня занять место. Я указываю на туалет, словно немая, и ковыляю к нему на вареных, как лапша, ногах.

В туалетной комнате тесно и шумно, и я знаю, что не могу скрыться здесь на весь остаток пути обратно. Но я не могу рассказать Мэгги. Наш обед абсолютно ясно показал, что она думает насчёт моих теорий о заговоре.

Достаю телефон, осознавая, кому хочу позвонить. Я не могу выкинуть эту идею из головы. Мне нужно две минуты, чтобы набраться смелости. Я почти жду от себя, что наберу номер и сразу же повешу трубку, но это не в моем стиле. Набираю номер, прижимаю телефон к уху и расправляю плечи.

Телефон Адама переключается на голосовую почту после четырёх гудков. Жду минуту, затем набираю снова. На этот раз меня сразу же отправляют на голосовую почту. И я не настолько глупа, чтобы не понять, что это значит. Звонок отклонён. Хлоя отклонена.

Я думаю о том, что именно так чувствуешь себя после пощёчины.

Возвращаюсь на своё место, чувствуя огромную зияющую дыру на месте жизненно важных органов. Мэгз кратко поднимает на меня взгляд, возвращаясь к своим записям, даже не замечая моего выражения и не спросив, где я была.

Не имело бы значения, если бы она спросила.

Даже если попытаюсь объяснить ей, она лишь подумает, что я сошла с ума. А может, я уже сошла с ума.

Может, сейчас я настолько же потеряна, как и Джулиен.

Глава 24

После огромного количества еды, которое ощущается как двенадцатичасовой День Благодарения, мы садимся на ночной рейс. Приземляемся в несусветную рань в пятницу. И вместо того чтобы поспать, как нормальный человек, я переодеваюсь, чищу зубы и трачу час, чтобы рассказать родителям о забавных происшествиях во время нашей поездки.

Затем я выхожу за порог под предлогом того, чтобы отпраздновать своё раннее приземление «чернопятничным» шоппингом.

Естественно, я не собираюсь шопиться. Разве что куплю упаковку жвачки из универсама напротив дома Адама.

Кошка миссис Корвин, вероятно, срыгивает что-то более милое, чем то, как я сейчас выгляжу, но моё самолюбие потерпит. Как и все мои невразумительные доводы «за» и «против» того, что мне делать с Адамом. Не в этом дело. А в Джулиен.

Ей нужна помощь, и она попросила меня. А значит, я должна вспомнить. Аналогичный тому краткому мгновению просветления момент, когда мы держались с Джулиен за руки в Калифорнии, был у меня только с тем единственным человеком, который сейчас сидит внутри этого дома.

Я стучу и жду, по меньшей мере, минуту, после чего стучу снова. Адам отвечает примерно через полсекунды после того, как я теряю терпение и начинаю громыхать. Даже если бы меня волновало то, как я выгляжу, мне не стоило беспокоиться. Он не брился четыре или пять дней, а его глаза настолько красные, что я спрашиваю себя, спал ли он с тех пор, как я уехала.

— Ты заболел? — спрашиваю я.

— Нет, — коротко отвечает он. Он ведёт себя невыразительно. Холодно. И вместе с тем чертовски напряжённо, обшаривая глазами всё вокруг своей квартиры, как будто ждёт появления киллера.

— Я ездила в Калифорнию, — говорю я, но на самом деле не думаю о своей поездке. — И видела Джулиен Миллер.

Он вздрагивает, и на мгновенье я вижу прежнего Адама. Того, который беспокоился обо мне.

Затем он исчезает, на лицо возвращается безразличная маска.

— Калифорния. Звучит круто. На самом деле я немного занят.

Ложь. Он не занят. Он просто хочет, чтобы я ушла. И это чертовски ранит меня, но я чувствую, что тут попахивает ложью.

Я должна подумать о Джулиен и рассказать всё то, о чём она говорила или намекала, но не могу заставить свой мозг переключиться. Я не могу думать ни о чём другом, кроме того, что ужасно стоять здесь и ссориться с ним.

— Она больна, Адам. Боже, она невероятно больна. — Я перевожу дыхание, потому что не хочу показывать эмоции. Хочу, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно, но не получается. — Она больна, а я напугана, и я скучала по тебе. Я всё ещё скучаю по тебе.

Его глаза находят мои. Он останавливает меня этим взглядом. И он не скажет мне того же, я знаю, но ему и не нужно это делать. Его глаза говорят за него.

Сжимаю пальцы в кулаки на талии, потому что желание прикоснуться к нему почти причиняет боль.

— Я видела все эти здания. Номер в нашем отеле выглядел как Бальбоа Парк. Дома и витрины — всё выглядит одинаково, как будто в одном стиле.

— Испанское Возрождение, — произносит он, и я практически ощущаю, как его глаза ласкают моё лицо. Он подходит ближе, затем снова отступает. Это убивает меня.

— Адам…

Он тяжело сглатывает и качает головой, словно не может понять, как я здесь оказалась или почему не ухожу. И веду себя подобным образом.

— Хло, нам нужно покончить с этим. Тебе нужно держаться от меня подальше.

— Ты не веришь в это. Я знаю, ты не веришь в это.

— Нет, я верю. Потому что это — правда. — Он говорит так, будто кто-то клещами тянет из него слова.

Я чувствую жжение от слёз, застилающих глаза.

— Может, мне наплевать на правду.

Адам судорожно выдыхает.

— Ты понятия не имеешь, насколько всё усложняешь.

— Это не сложно. Ты знаешь.

Я уже почти плачу. Адам прикасается рукой к моей щеке, его пальцы забираются в мои волосы. Всё во мне плавится от прикосновения его руки, под мягким, тёплым давлением его пальцев.

— Хотел бы я, чтобы всё было по-другому, но это не так. Твоя мама была права, Хло. Я ворвался в ту аптеку.

— Нет. Должно быть что-то ещё. Я знаю тебя, Адам. — Он вздрагивает, и я понимаю, что права. Но он всё равно качает головой.

— Это произошло. Я ворвался в аптеку, и она права насчёт того, что тебе следует держаться от меня подальше.

Такое чувство, будто меня затягивает в зыбучий песок. Или, возможно, я сама превратилась в песок, и вся эта темнота и страх затягивают меня вовнутрь.

— Расскажи мне почему.

Он отводит взгляд и переминается с ноги на ногу, пожимая плечами.

— Деньги.

— Лжец.

Это заставляет его обратить на меня взгляд. Он поднимает руки, сдаваясь, и я чувствую холод, когда он отпускает меня.

— Прекрасно, тогда наркотики. Как насчет того, чтобы просто принять это?

— Что принять? Здесь нечего принимать, потому что ты ничего мне не говоришь! А я знаю, ты не наркоман, Адам. Назови мне другую версию.

— Какое это имеет значение? Я сделал именно то, чего ты так боялась.

— Да, я поняла эту часть. Чего я не понимаю, так это «почему».

— Тебе не понравилось моё «почему».

— Потому что это чёртова ложь! Просто расскажи мне!

Адам отчаянно рычит, пропуская руку сквозь волосы. Он знакомо пахнет, голос звучит так же, и я хочу, чтобы меня беспокоил вопрос о шраме на его руке, но этого не происходит. Больше нет.

— Скажи мне, почему ты это сделал.

Он поворачивается, бормоча что-то о том, что он занят, но я не могу больше ждать и прикасаюсь к нему. Касаюсь лишь его руки, но и этого достаточно: он вздыхает и задерживает дыхание. Закрывает глаза, когда я касаюсь его лица. Я и сама задерживаю дыхание, потому что очередное воспоминание проходит через меня.

Я на грани нервного срыва, пока Адам помогает мне расшатать замок на двери в школьную столовую. Чувствую, как он поддаётся моим пальцам. Несмотря на волнение, я закатываю глаза.

— Всё ещё не понимаю, почему мне нужно проникнуть сюда.

— Чтобы заниматься, — говорит Адам, пожимая плечами. От моего взгляда он ухмыляется. — Ну, здесь гораздо тише, чем в моём доме.

Я убираю руки, чтобы вернуться в настоящее. Адам тоже здесь, на его губах нет ни намека на улыбку. Но его глаза заставляют меня желать использовать красивые, поэтичные слова. Лазурные. Небесно-голубые.

Прекрасные.

— Я не сдамся, пока ты не расскажешь мне.

Он смотрит в сторону, и я понимаю, что он обдумывает. Может быть, проверяет мою решимость. Наконец он кивает и отступает на шаг назад, нуждаясь в пространстве, как я полагаю.

— У неё Альцгеймер. У моей бабушки.

— Как давно?

Адам пожимает плечами и просовывает руки в карманы.

— Около трёх лет. Ты знаешь что-то об этом заболевании?

— Достаточно, чтобы сказать, что мне жаль, что с ней это случилось, — отвечаю я.

Он ничего не отвечает, просто продолжает, как будто рассказывает о погоде.

— Она многое забывает. У неё был период, когда она всё время смывала свои таблетки в туалет.

— Почему?

Он пожимает одним плечом.

— Иногда она думала, что это яд. Иногда, что они были моими — украденными или что-то вроде того.

Отмахивается, как будто всё это неважно и неинтересно.

— Сначала врачи помогали, но это случалось всё чаще. В тот месяц они отказали. Сказали, если с ней настолько трудно, нам следует подумать о предоставлении ей проживания с уходом.

— Что это значит? Дом престарелых?

Он кивает.

— Вроде того. Я сказал социальному работнику, что нашёл лекарства, и ей уже лучше. У нас не было денег на большее. Я наивно полагал, что аптекарь не заметит недостающую баночку таблеток от кровяного давления.

— Но ты поранился. Твоя рука.

— Я собирался выскользнуть в окно подачи для машин. Аптека была закрыта, но хозяин был внутри. Он опустил окно прямо на мою руку. Стекло разбилось… — Адам замолкает, неопределённо показывая на белый шрам на внутренней стороне предплечья.

— Мне жаль, — снова повторяю я.

Это вызывает смех. Циничный.

— Не стоит. Это было глупо, и мне чертовски повезло, что он не пристрелил меня.

— Адам, все люди совершают ошибки.

— Ага, но большинство людей не совершают краж со взломом.

Я хочу опровергнуть это, но понимаю, что не сработает. По каким-то причинам он хочет помнить о том, что сделал. «Что за чепуха» тут не прокатит. Но будь я проклята, если он будет справляться с этим в одиночку.

— Да, это было глупо, — соглашаюсь я, поднимая руки. — Прекрасно. Ты был дураком. А теперь двигайся дальше. Попроси помощи, чтобы помочь ей. Ты вообще рассматривал этот вопрос?

Адам усмехается, расслабленно прислоняясь к закрытой двери.

— Посмотри вокруг, Хло. Мы тут не разбрасываемся деньгами и альтернативами.

— Но ведь существует огромное количество социальных программ для пожилых. Так почему бы и нет? Она что, нелегальная иммигрантка или что-то вроде?

— Ты не понимаешь, верно? — Он поднимает голову и прикрывает глаза. — У меня нет другой семьи.

— Знаю, ты заботишься о ней…

— Забочусь о ней? — Адам практически смеётся над этим. — Да, Хлоя, забочусь. Но я не Мать Тереза, и здесь речь идет не о семейной преданности. Если они узнают, насколько она плоха, мы оба закончим в Системе.

Качаю головой, всё ещё не понимая. Он наклоняется ближе.

— Дом престарелых для неё. Приемная семья для меня. Прощай, Риджвью Хай и её достаточно приличная академическая программа. Привет, приемные семьи и школы с металлоискателями.

Я сглатываю комок в горле, который собирается вырваться из моей груди.

— Ты украл лекарства, потому что не хотел, чтобы тебя отдали в приёмную семью.

— Да. И потому что я не хочу, чтобы моя бабушка умерла. Она неидеальна, да. Но я — всё, что у неё есть.

Он, должно быть, принимает моё молчание за осуждение, потому что скрещивает руки на груди и лицо становится непроницаемым.

— Это не круто, Хло. Но это так, как есть. И неправильно втягивать в это тебя.

— Я понятия не имею, что правильно.

С усилием тяну его за полы пальто, потому что он настолько высокий, что просто подняться на цыпочки будет не достаточно.

Я целую его, и поначалу его губы напряжены и неподатливы. Я знаю, что это только попытка сопротивления, и поэтому игнорирую ее. Отличный выбор, потому что через пару секунд руки Адама падают на мои плечи, и он целует меня так, как будто изголодался. Вскоре я чувствую, что лекарства понадобятся именно мне.

Когда мы наконец отстраняемся, его глаза закрыты, а дыхание выходит маленькими судорожными вздохами. Не могу до конца поверить, что я одна способна сделать такое с ним. Это ошеломляет.

— Я пытаюсь сказать, что не лучшая компания для тебя, — выдыхает он низким и хриплым голосом.

— Ну, я никогда не была хорошим слушателем.

Его губы изгибаются в ухмылке.

— Мило. Но, Хло, это нечто большее. Есть вещи…

— Мне плевать, — обрываю я, качая головой. — Ничего из сказанного тобой не заботит меня. Не сейчас.

— Думаю, тебя обеспокоит это.

— Нет. — Я прижимаю пальцы к его губам. Я делаю это, потому что мне всё равно. Или, возможно, я просто не готова услышать от него что-то ещё.

Я вижу боль в его глазах, но, в конечном счёте, он смягчается. Целует подушечки моих пальцев, прежде чем взять мою руку в свою.

— Ты всегда всё делаешь по-своему, да?

— О да. — Я прижимаюсь к нему.

Руки Адама сжимаются вокруг меня, и я чувствую себя замечательно. Стресс и страх покидают меня, как песок сквозь решето. Я прижимаю лицо к его груди, и его подбородок легко прижимается к моей голове.

— Ты хотела ещё чего-то добиться от меня? — спрашивает он, его дразнящий голос мурлычет возле моей щеки.

Вздыхаю в его объятьях, мечтая, чтобы этого было достаточно. Если я останусь здесь, в его руках, мне будет достаточно. Но вокруг целый мир, с которым нужно иметь дело. Школа, родители и…

— Вообще-то, есть одна вещь, которая мне нужна.

— Назови её.

— Мне нужна твоя помощь, чтобы спасти Джулиен Миллер.

Глава 25

Я объясняю всё за огромным куском пиццы с сыром. Это место я помню из момента с газировкой Ред Поп. В перерывах между жирными укусами я рассказываю ему обо всём. О нас с Мэгги. О Блейке и его выслеживающем телефонном звонке. Дополняю всё рассказом о Джулиен и даже о нашей так называемой Злой Ведьме, докторе Киркпатрик.

Наконец я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, хватаю ещё один кусок пиццы и жду, что ответит Адам. Жду некоторое время, но вижу, что он ещё обдумывает мой рассказ. Я сама до сих пор не разобралась в этом, а у меня было несколько дней.

Но, в то же время, ожидая его ответ, я спрашиваю себя, что за выражение написано на его лице. Шок? Отрицание? Страх? Последнее кажется верным, но не имеет никакого смысла. Чего бы ему, чёрт возьми, бояться?

— Может, хоть что-нибудь скажешь? — спрашиваю я, ударяя случайные кубики льда соломинкой.

— Не уверен, с чего стоит начать, — отвечает он, и я слышу жужжание входящего сообщения на его телефоне.

— Полагаю, что-то вроде «Боже, Хло, я не верю тебе» может сработать. — Мой голос звучит не так легко и беззаботно, как я думала.

Адам отталкивает тарелку и откидывается назад в кабинке. Его телефон жужжит снова, и он раздражённо что-то нажимает, чтобы убрать звук.

— Ну, я не думаю, что ты можешь помочь Джулиен. Шизофрения никуда не денется, Хло. И это не сибирская язва. Ты не можешь использовать её как оружие.

— Может, это и правда, но откуда мы знаем, что это шизофрения? Откуда нам знать, что это не одна из тех странных штук с гипнозом, которые доктор Киркпатрик проделывала с нашей группой?

— Я знаю, потому что был в группе. И ни разу она не просила нас лечь на кушетки и начать обратный отсчёт.

Медленно киваю, очищая руки салфеткой.

— Ты не веришь мне. Я поняла.

— Это не вопрос доверия к тебе, Хло. Я знаю эту женщину. Она немного зациклена на глубоком дыхании, но она не второе пришествие Чарльза Мэнсона.

— Ладно, господи, я надеюсь, она в курсе, что может позвонить тебе для показаний в суде присяжных.

Его выражение лица меняется. Он снова выглядит напряжённым. Может, нервным. Боже, это не может быть правдой. Если он нервничает, значит, я выставила себя полным психом. Я вздыхаю и переплетаю свои пальцы с его на столе.

— Прости. Я знаю, это несправедливо. Мне просто нужны ответы.

— Знаю. Но я не хочу видеть, как ты выдумываешь то, что не сможешь проверить.

— Что это значит?

— Это значит — будь осторожна и не кидайся обвинять невинных людей, потому что уже отчаялась найти причину всему происходящему.

— Этому есть причина, Адам. И Джулиен думает, что я знаю эту причину.

— Джулиен — шизофреничка, которая, вероятно, верит во множество разных вещей, Хло.

— Ты начинаешь говорить как Мэгги.

Он смотрит вниз на свои руки.

— Есть ли вероятность того, что мы оба правы?

Нет. Смешно это или нет, но я абсолютно уверена, что Джулиен не просто шизофреничка. Но знания об этом недостаточно. Мне нужны доказательства.

***

— Спасибо, что согласились принять меня почти без предупреждения, — говорю я, устраиваясь на кушетку.

Доктор Киркпатрик улыбается и открывает свою записную книжку.

— К счастью, у меня было свободное время. Ты казалась такой расстроенной по телефону.

Хорошо. Именно к этому я и стремилась. А если удача будет сопутствовать мне, мама будет дома вовремя, чтобы увидеть безумную записку, которую я оставила на кухонном столе. Я отчаянно взываю к небу, чтобы сегодня мне благоволили мои звёзды, потому что это самая великая вещь, которую я когда-либо хотела провернуть. Самая великая.

— Я ездила в Калифорнию с Мэгги, — говорю я, хотя чувствую сильное подозрение, что она уже знает об этом. Что-то подсказывает мне, что она знает обо всём, что я пытаюсь от неё скрыть.

— Это большой шаг по сравнению с нашей прошлой встречей. Вы двое тогда вообще не разговаривали.

— Ну, я постаралась выстроить мостик, но теперь не думаю, что это сработало, и я просто не знаю, что делать.

Как, чёрт возьми, она воспримет это? Должно быть, у меня сдали нервы от того, что нахожусь здесь, раз я так начала. Но она отъезжает на своем стуле на колёсах и задаёт мне, по меньшей мере, дюжину наводящих вопросов, чтобы помочь лучше понять ситуацию.

Я кое-как отвечаю. Возможно, это выглядит вдумчиво, но на самом деле я не могу перестать смотреть на часы. Прошло четырнадцать минут. Почему, чёрт побери, моя мама не нашла записку? Она была на пути к дому. Значит, у неё не должно было занять много времени, чтобы примчаться сюда.

Естественно, она бы, по крайней мере, позвонила, верно? Когда ваша дочь оставляет записку, полную душевной драмы, заканчивающуюся как: «Если ты хочешь узнать, что со мной происходит, ты можешь позвонить моему психотерапевту. Она знает, насколько всё на самом деле плохо».

— Хлоя, должна отметить, ты держишься очень отстранённо.

— Простите. — Это всё, что я могу из себя выдавить. Я становлюсь полностью опустошённой.

Боже, не знаю, кого я хочу обмануть. Это смешной план, и он никогда бы не сработал.

Я слышу звонок во входную дверь и делаю над собой огромное усилие, чтобы не усмехнуться. Вместо этого я хлюпаю носом и смотрю вниз на руки. Возможно, мне следует что-то сказать? Что, чёрт побери, она у меня только что спросила?

— Я просто хочу, чтобы всё снова стало нормально. — Надеюсь, такой ответ прокатит.

Я слышу снаружи мамин голос. Даже несмотря на то, что он приглушён стенами, различаю в нём командные нотки. Я была по ту сторону этого тона, поэтому моё сердце ноет за бедную маленькую секретаршу, которой он предназначен.

Взгляд доктора Киркпатрик быстро переключается на дверь, недовольная гримаса на мгновение морщит её губы перед тем, как она снова смотрит на меня.

— Возможно, для тебя настала пора переосмыслить «нормальность», чтобы прийти к пониманию того, что происходит сейчас.

— Не понимаю, почему всё просто не может быть как раньше.

— Есть времена, когда перемены неизбежны.

— Я не хочу перемен!

Мой голос звучит как у двухлетнего плаксивого ребенка, но мне плевать. Её взгляд снова переключается на дверь, за которой голос моей мамы становится громче, словно в театральной постановке. Секретарша отбивается, как может, но моя мама — это сила, с которой нужно считаться.

Я строю озабоченное выражение лица.

— Там всё в порядке?

— Уверена, что да.

Мама кричит что-то очень похожее на «я засужу тебя», и мои плечи сжимаются.

— Вам точно не стоит проверить?

— Это поможет тебе расслабиться?

Тяжело сглатываю, сгорбив плечи.

— Определённо.

Она выскальзывает наружу, забирая свой блокнот с собой. Я срываюсь с кушетки, как только слышу щелчок закрывшейся двери. На её маленьком столе скудно, в верхнем ящике маркеры и зажимы для бумаги. Большинство закрыто. Проклятье.

Я вздыхаю, прислонившись к столу. Краем глаза замечаю кожаный ремешок. Её портфель.

Через дверь я слышу, как доктор Киркпатрик пытается успокоить мою мать. Возможно, она ничего не скажет про то, что я здесь. Тот факт, что в этот момент она спорит с моей мамой, является нарушением врачебной тайны. Но, думаю, этот спор будет безуспешным.

Я откидываю тяжелый кожаный полог её сумки и пролистываю многочисленные счета и образовательные статьи. Есть несколько файлов с незнакомыми именами пациентов, но больше ничего. Нет, это не может быть очередным тупиком. Просто не может.

Я снова пролистываю файлы, и мои пальцы цепляются за тонкую обёрточную бумагу, которую я прежде не заметила. Заголовка нет.

Тяну её наружу и просматриваю бумаги. Это записи по медитации. Записи по учебной стратегии. Я просматриваю бумаги, скрепленные вместе и это… о, боже. О, боже, это не может быть правдой.

Но так и есть.

Мои колени опасно слабеют. Я заставляю их держаться только силой воли, мои пальцы крепко зажимают скрепленные бумаги.

На первой странице список исследовательской группы. На второй список химических побочных эффектов. Я вижу маленькие красные пометки точками напротив каждого из имён на первом листе. Своего рода код. Или перечень проверочных операций.

Я слышу звон дверного колокольчика и бросаю папку обратно в её сумку, держа в руках эти документы. Кровь стучит в ушах, пока я закрываю сумку и засовываю её обратно под стол. Дрожащими руками складываю документы и глубоко засовываю их к себе в сумку. Я всё ещё вожусь с молнией, когда доктор Киркпатрик возвращается, качая головой.

— Приношу извинения за то, что нас прервали. Хлоя, ты в порядке?

Сомневаюсь. Моё сердце бьётся со скоростью, наверное, три тысячи ударов в минуту, а дышу я чаще, чем колибри. Говорю только то, о чём могу думать:

— Это же была моя мама?

Это… о, боже, это блестяще. Я даже не думала об этом, когда вынашивала свой план, но моя мама вмешалась в этот внеплановый сеанс. Да, это, безусловно, является уважительной причиной для паники.

Доктор Киркпатрик садится в кресло и смотрит на меня так, будто вычислила весь план.

— Да, это была она. Что-то подсказывает мне, что ты не удивлена её приходу, учитывая тревожную записку, которую ты оставила на кухонном столе.

Я опускаю взгляд и кусаю нижнюю губу, надеясь, что моя лишающая трудоспособности паника пройдет под влиянием стыда.

— Хлоя, возможно ли, что какая-то часть тебя хотела, чтобы твоя мать пришла сюда и доказала твою значимость?

Единственная вещь, которую моя мама доказала, появившись здесь, — это то, что контроль нужен ей так же сильно, как большинству из нас — кислород. Но этого я не говорю. Я делаю уязвлённое выражение лица и поднимаю на неё глаза.

— Возможно, — говорю я слабым голосом.

Доктор Киркпатрик наклоняет голову и ждёт какое-то время. Оно тянется слишком долго, так долго, что я начинаю думать, насколько близко сижу к женщине, которая похитила мою память. Думаю о маленьких красных пометках рядом с нашими именами, и это всё, что я могу сделать, чтобы не сорваться с кушетки и не выбежать за дверь.

— Хлоя, это понятно, что ты жаждешь внимания от мамы, нуждаешься в доказательствах её любви. Но, возможно, нам стоит поговорить о более конструктивных способах для удовлетворения твоих потребностей?

Я киваю, и это легче, чем должно быть, учитывая, с кого началось всё дерьмо, которое происходит сейчас. Но ничего. Она может проповедовать всё, что захочет. Если у меня в сумке именно то, что я думаю, уверена, что в следующий раз, когда я услышу её слова, она будет держать руку на Библии, а справа от неё будет сидеть судья.

Глава 26

Адам паркуется на школьной парковке через пять минут после того, как сказал, что подъезжает. Я выбираюсь из своей машины и забираюсь к нему на переднее сиденье. Он переоделся и принял душ, но по-прежнему выглядит ужасно расстроенным. И даже когда он пропускает пальцы сквозь мои волосы и шепчет «привет» возле моих губ, я не могу поцелуем стереть это выражение с его лица. Не в этот раз.

— Так что случилось? — спрашивает он.

Я не отвечаю и не спрашиваю, из-за чего он расстроен. Позже для этого будет время. Расстёгиваю сумку и даю ему бумаги с названиями химикатов и побочными реакциями. Перемещаюсь обратно на свою сторону машины, потому что мне не нужно читать это. Я знаю каждый из побочных эффектов.

Реалистичные сновидения. Повышенная способность к обучению. Сухой язык. Полидипсия. Лунатизм. Головные боли. Параноидный бред. И мой любимый — нарушения памяти.

Адам просматривает страницу, нахмурившись.

— Что это?

— Ну, они ещё не придумали этому громкое название, но я уверена, что это разновидность бензодиазепина. Ну, что-то вроде… Рогипнола.

Он смотрит на меня широко распахнутыми от шока глазами.

— Хлоя, каким образом у тебя появилась информация о дозировках и побочных эффектах Рогипнола?

— Это не совсем Рогипнол. Вдобавок ко всем этим треклятым эффектам, Рогипнол вызывает вялое, пьяное состояние. Не очень благоприятное, согласно некоторым исследованиям.

— О чём ты вообще говоришь?

Я протягиваю вторую бумагу, на которой написаны наши имена и маленькие пометки красной ручкой.

— Смотри, это новые добавки, которые снижают психотропное воздействие, но, боже мой, они на самом деле делают из тебя губку, впитывающую информацию. До тех пор, пока ты не лишишься огромного куска своих воспоминаний, ты бесценен.

Его глаза находят мои, и становится ясно, что до него дошло. Он понижает голос. Я никогда не слышала у него такого тона. Листок трясётся в его руках, я вижу, как он дрожит. Это наводит меня на мысли о том первом разе, когда я посмотрела на него. Я думаю о Мэгги, стоящей перед всем классом, и о себе, потянувшей за пожарную сигнализацию.

— Хлоя, откуда у тебя это? — спрашивает он. Его голос тихий, лицо побледнело.

— Это файлы доктора Киркпатрик. Не беспокойся. У тебя и Блейка нет никаких пометок напротив имени, так что тебя это не затрагивает. Но напротив оставшихся имён имеются пометки. У меня всего две, поэтому я должна чувствовать себя счастливчиком, да?

— Ты думаешь, нашей учебной группе давали наркотики. — Его голос как у робота, будто он не может поверить в это, не может даже допустить в своих мыслях такую возможность.

— Тут нечего раздумывать, Адам. У тебя в руках доказательства.

Он снова и снова качает головой.

— И ты нашла это в папке у доктора Киркпатрик? Ты уверена?

Я округляю глаза.

— Ну, если только она не поменялась своим кейсом с другим человеком, который стоит за потерей моей памяти, то да, я чертовски уверена.

Адам выглядит настолько бледным, что я спрашиваю себя, не станет ли ему плохо. Его телефон жужжит в кармане, и он с гримасой отключает его. Потирает дрожащей рукой над своими налитыми кровью глазами.

— Что ты собираешься делать?

— Пойти в полицию. Что ещё я могу сделать?

Он качает головой.

— Ты не можешь этого сделать.

— Прости, что?

— Что, если ты ошибаешься? Что, если ты просто неправильно всё поняла? Знаю, это выглядит ужасно, Хлоя, но вещи такого рода могут разрушить её карьеру, даже если она докажет свою невиновность.

Я ощетиниваюсь на его слова, смотря через сиденье.

— Ты в своём уме? Эти файлы были соединены вместе! Она делала пометки на них, Адам!

— А может, она так же нашла их! Такого ты не предполагала? Хоть на секунду задумалась о том, что можешь натворить, даже не доказав её причастность к этому?

Я не думала об этом. Я вообще много не думала, так что просто молчу и смотрю на него так, будто он горящая бомба.

Он немного откланяется от меня, его лицо становится непроницаемым, когда он протягивает документы обратно мне.

— Я просто думаю, что тебе следует поговорить с ней.

— Поговорить с ней? Поговорить с женщиной, которая давала наркотики восемнадцати школьникам?

— Да, поговори с ней! Потому что, если она нашла это, идя против чьей-то воли, это может раскрыть всю картину. В числах есть сила, Хло.

Адам, должно быть, видит, что получил поддержку от меня, потому что склоняется, прикасаясь к моему лицу.

— Я пойду с тобой, но ты должна поговорить с ней. Дать ей шанс объяснить всё.

Тяну документы из его рук и трясу ими, акцентируя внимание.

— Я не отдам ей их обратно.

Он лишь пропускает дрожащую руку сквозь волосы и вздыхает.

— Прекрасно. Давай просто поговорим с ней. Когда она заканчивает работу?

— Два часа назад.

— Встретимся с ней завтра? Когда она не работает?

— Завтра суббота. Думаю, она принимает последнего пациента в четыре, — отвечаю я.

— Эй, — говорит он, касаясь меня. — Мы пройдём через это. Мы докопаемся до истины.

— Хорошо, — снова говорю я, но сейчас мне некомфортно чувствовать его руку на своём лице. Потому что могу думать лишь о его дрожащих пальцах возле моей кожи.

***

Я кидаю ключи на столик возле двери. В доме тепло и тихо. Иду на кухню на запах и шипящий звук бекона. Папа склонился над сковородой, клетчатая рубашка натянулась на его широких плечах.

— Ну, как оно? — спрашивает он.

— Мне лучше, — признаюсь я, проверяя часы на микроволновке. Ещё двадцать один час до того момента, как я смогу что-то сделать. Или я могу пойти прямо сейчас. Если я права, то смогу раскрыть заговор уже сегодня вечером.

А если ошибаюсь, карьера доктора Киркпатрик будет разрушена.

Я смотрю, как папа тянет полоски бекона со сковородки. Он выкладывает их рядом на бумажных салфетках, вместе, по меньшей мере, с дюжиной других.

— Знаешь, твоя мама сегодня как с цепи сорвалась из-за эпизода с доктором Киркпатрик.

Дерьмо. Я совершенно, абсолютно об этом забыла.

Великолепно. У меня двадцать один час до того, как я буду противостоять женщине, которая давала мне наркотики. И, вероятнее всего, я проведу двадцать с половиной из этих часов в разборках над своим поведением.

— Мама сорвалась бы с цепи, даже если бы я просто опоздала в школу, — отвечаю я, цепляя кусок бекона с папиной тарелки.

Он выключает конфорку и ставит сковородку обратно на плиту. Он рассержен. Это редкое зрелище, и я стараюсь не связываться с этим.

— Какова причина, Хло?

— Что?

Папа в раздражении разводит руками.

— Это всё равно, что лить бензин в лесной пожар. Ты же знаешь её.

Я в молчании грызу бекон и смотрю в пол. Что ему ответить? Не могу же я сказать, что на самом деле да, я это знала, и весь смысл был в том, чтобы вывести её из себя, пока я пыталась придумать, как стащить файлы у моего психотерапевта.

Честно говоря, думая об этом сейчас, я осознаю, насколько расчетливая.

— Ты собираешься хоть что-то сказать? — спрашивает он.

— Не знаю, что сказать, пап. Понимаю, это было неправильно, но я устала. Мы никогда не могли договориться.

— Да, с тех пор, как ты начала ходить, — издевается он. — Но это другое. Ты напугала её, ребёнок. И ведешь себя так, словно для тебя это неважно.

Я чувствую укол вины. Откладываю бекон, аппетит исчез.

— Это важно. Я не могу всё это объяснить.

— Ну, это твоя новая тенденция. И мне очень сложно не связывать это с Адамом…

— Папа…

— Не «папкай» мне, Хлоя. В данном случае, я на её стороне. Мне вообще-то никогда не нравилась мысль, что ты с кем-то встречаешься, но с кем-то, у кого есть судимость?

— Есть многое, чего она не знает в этой истории, и ты тоже.

— Мне не хочется узнать что-то ещё об Адаме, Хлоя, и правда в том, что и тебе это не нужно. Ты хоть представляешь, насколько безоблачно теперь твоё будущее? Ты хоть представляешь, какие возможности тебе доступны?

Я округляю глаза, прислоняясь к стене.

— Да, пап, представляю. Знаю, потому что у меня есть родитель, который пилит меня важностью моего будущего каждую минуту, каждый день на протяжении последних семнадцати лет. — Затем я симулирую испуганный вздох. — Ох, посмотри! Теперь у меня двое таких родителей.

Он опускает взгляд, очевидно задетый. Боже, что со мной не так? Что, чёрт возьми, я делаю? Чувствую себя как верёвка, скрученная в несколько узлов, как выжатый лимон.

— Прости. Я уже не понимаю, что со мной не так.

— Почему ты так уверена, что с тобой что-то не так? У тебя открытые приглашения практически в любой колледж, который ты хочешь, а родители готовы за него платить. Как это может казаться мрачной перспективой?

— Она не мрачная. Но иногда всё это кажется нереальным. Я даже не понимаю, кто я или чего хочу, пап. Я не могу просто взять и прыгнуть высоко, потому что я потрясающая ученица. Для меня это гораздо больше.

Слова вылетают из моего рта, и я чувствую себя сильнее от того, что произнесла их.

Прежде чем он успевает что-то ответить, открывается входная дверь.

— Привет! Ребята?

— На кухне! — Папа вытирает руки кухонным полотенцем и ставит сковородку в раковину.

Заходит мама, на ней серый пиджак и улыбка в сто киловатт. Что-то случилось. Я могла бы ожидать от неё ледяного взгляда, но она предназначает свою улыбку и мне, хотя и довольно натянутую.

— Привет, — говорю я. — Я правда очень сожалею о том письме. Знаю, оно было…

Мама поднимает бровь, заполняя мою паузу.

— Драматичным? Жестоким? Разрушающим моё доверие к тебе?

— Наверное, всего понемножку, — признаюсь я, выдыхая. — Прости. Я виновата.

Она смотрит на меня, и я чувствую, что она едва сдерживает себя, чтобы начать копаться во мне. На этот раз, думаю, я заслужила это. Именно поэтому, когда она качает головой, я чувствую, как будто меня ударили подушкой.

— Мы отложим этот разговор. Тебе пришла почта. — Она держит конверты вне пределов моей досягаемости, и на её губы возвращается широкая улыбка. — Но прежде чем ты откроешь их, я хочу, чтобы ты знала, что у нас есть ещё очень много вопросов, которые нужно обсудить, и я всё ещё очень зла.

— Ты выглядишь взбешённой, — соглашаюсь я. Тяжело принимать её в серьёз, когда она выглядит так, будто вот-вот запляшет и споёт.

— Прекрасно. Открой их.

Я просматриваю обратные адреса на конвертах, когда она протягивает их мне. Нотр-Дамм и Колумбия. Письма из колледжей. Из крупных колледжей. Из двух самых уважаемых и обсуждаемых университетов во всём мире для тех, кто изучает психологию. Я переворачиваю их, немного ошарашенная тем, что собираюсь сделать.

— Хватит тянуть резину, открывай их! — просит отец. Он никогда не отличался терпением.

Я быстро стреляю в него глазами, а затем одновременно надрываю оба конверта, потянув за слабый конец. Я даже не дышу, пока вытаскиваю письма. Такое чувство, будто эти руки чьи-то ещё. И чьи-то глаза. Чья-то другая жизнь.

И этого человека только что пригласили поступать в Нотр-Дамм и Колумбию.

В оба колледжа.

Что предельно ясно означает, что я в деле.

Я чувствую, как моё тело становится таким лёгким, как будто его наполнили гелием. Цепляюсь за спинку кухонного стула, отчаянно желая ухватиться за что-то, что вернёт меня в «здесь и сейчас».

— Вот и всё, — говорит мама, сияя. — Это начало твоего будущего, Хлоя. Ты сделала это.

Они сжимают меня в объятиях, и мы все начинаем смеяться. Они продолжают повторять это снова и снова. Ты сделала это. Ты сделала это

Кто-то сделал всё это. Не уверена, что это была я.

Смотрю на свою сумку, в которой содержатся разные варианты будущего. Будущее в полицейских залах и судебных разбирательствах. Все эти танцы и смех на кухне резко оборвутся, когда будут проверять наши оценки и успеваемость. Возможно, даже проведут повторные тесты.

В этом другом будущем моим родителям напомнят, кем я являюсь на самом деле.

Глава 27

Я встречаюсь с Адамом в одной улице от офиса доктора Киркпатрик в пять. Он молчит, когда я сажусь в машину, и срывается с места прежде, чем успеваю поцеловать его. Удерживаюсь на краешке кресла, шокированная скоростью.

Такая быстрая езда для него не типична. И такая молчаливость.

Он выглядит бледно и изможденно, вокруг глаз залегли чёрные круги. Уверена, он совсем не спал. Вообще.

— Эй, ты в порядке? — спрашиваю я.

Он не отрывает глаза от дороги. Только кивает и проверяет телефон. Минутой позже он снова проверяет его. И затем ещё раз.

— Ждешь звонка от президента? — спрашиваю я, пытаясь смягчить обстановку.

Он лишь смотрит на меня.

— Следи за временем.

— Хорошо.

Но всё не «хорошо». Что-то серьёзно держит его в напряжении. А у меня нет ни одной долбанной идеи, что это и почему он ведёт себя так. Разве сейчас не я должна быть единственным человеком на взводе?

Сейчас не время для этого. У нас крупная рыба на крючке — чёрт, да это целая белая акула.

Адам заезжает на парковку, а я ищу машину доктора Киркпатрик.

— Вот. Эта. Я уверена, эта её.

— Здесь ещё кто-нибудь работает?

— Администратор, но она уходит после того, как приходит последний пациент за день.

— А что насчёт её последнего пациента?

— Сеанс заканчивается без десяти, так что мы должны успеть. Она, скорее всего, занимается бумажной работой.

Адам паркуется не возле офиса, а через одну улицу, где его машина не будет заметна. Опускаю глаза на бумажную папку в своих дрожащих руках и желаю не быть такой безропотной.

Я должна была позвонить в полицию. Чёрт, что, если она позвонит в полицию?

Отталкиваю эти мысли и следую за Адамом в офис. Звук электрического звонка на входной двери вызывает во мне всплеск адреналина.

— Доктор Киркпатрик? — зовет Адам.

Тишина. Я прочищаю горло и машу рукой перед потрескавшейся дверью в офис. Мы подходим ближе, но всё ещё не слышим ни звука. Мне это не нравится. От тишины покалывает пальцы и шею. Я начинаю дрожать, хотя мне и не холодно.

— Доктор Киркпатрик? — Адам стучит в дверь, и она со стоном приоткрывается под его ударами. Он толкает появившийся зазор и захлёбывается при вдохе.

— Что там? — Встаю впереди него, чтобы увидеть.

Но лучше бы я этого не делала.

Доктор Киркпатрик распростёрта на столе. Гигантская тёмно-красная лужа скопилась под ней, прямо сверху органайзера. Какая-то крошечная, отстранённая часть меня понимает, что это кровь.

А другая вопрошает, может ли это быть чем-то другим. Столько крови означало бы, что она… нет. Это невозможно.

Но она вообще не двигается. Я вдыхаю и чувствую отчётливый медный запах в воздухе. И правда ураганом проносится сквозь меня.

Доктор Киркпатрик мертва.

— О, Боже. — Мой голос надтреснут. Расколот на части. — О, Боже, Адам, нам нужно позвонить 911.

Он не просто испытывает шок и отвращение, как я, а почти впадает в ступор. Как будто не может поверить в то, что видит. И кто может винить его? Потому что никто не поверит в это. Никто не должен видеть это.

На полу перед столом валяется сумка. Как я понимаю, принадлежащая ей. Содержимое раскидано по всему ковру, кошелек явно отсутствует.

Её из-за этого убили? Из-за кошелька? Тошнота накатывает волной, поэтому я отворачиваюсь от этой картины. От тела. Чёрт, это тело.

Что мне делать? Что мне делать?

Отхожу назад, вытаскивая телефон. Внезапно Адам оживает, выхватывая его из моих рук.

— Нет. Кто-то другой должен позвонить туда.

— Что? О чём ты говоришь?

Он берёт меня за руку и быстро движется, вытаскивая нас из офиса назад под лучи исчезающего солнца. Немного притормаживает, чтобы протереть ручку двери своим рукавом. Я хочу возразить и вырваться, но правда в том, что я вообще плохо понимаю, что происходит. Маленький пузырь шока удерживает меня вне реальности, притупляя чувства.

— Мы должны позвонить в полицию, — снова говорю я, но голос как будто принадлежит другому человеку.

Он продолжает идти, освободив мою руку и предполагая, что я последую за ним. И я следую. Потому что не знаю, что ещё делать. Эта ситуация далеко за пределами тех, с которыми я способна справиться.

Чувствую тошноту и тяжесть. Я уже не просто дрожу, а практически бьюсь в конвульсиях.

Адам вынимает свой телефон и начинает писать сообщение. Яростно.

— Ты пишешь в полицию?

Это вообще возможно?

Он озирается вокруг, его взгляд безумен, а лицо бледное.

— Садись в машину, Хлоя.

— Кто-то ограбил её! Кто-то… — я прерываюсь, решаясь сказать это слово. — Кто-то убил её.

— Никто не грабил её.

— Я видела её сумку на полу…

— Никто не грабил её, — повторяет Адам, и от уверенности в его голосе я холодею.

А ещё я чертовски уверена в том, что он прав, и от этого содрогаюсь сильнее. Это было не какое-то случайное преступление. В этом нет ничего случайного.

Моё лицо горит, а челюсть сводит, мне нужно перестать думать. Кусочки встают на место слишком быстро, и формирующаяся картина пугает меня до смерти.

Я сажусь в машину, потому что если не сяду, то просто упаду. Упаду прямо здесь. Я больше не могу здесь находиться, зная, что внутри тело и так много крови… о, Боже, меня сейчас стошнит.

Адам включает зажигание, и я подпрыгиваю от этого звука. Затем появляется другой звук, от которого ребра болят, а горло сжимается. Сирены. Две полицейские машины, сверкая голубым и красным, влетают на парковку.

Адам чертыхается себе под нос, трогая Камаро прочь.

— Это ты им позвонил? — Хотя я знаю, что он этого не делал. Не знаю, зачем вообще спрашиваю.

Он выезжает, не сказав ни слова, потом неловко закрепляет телефон на руле, снова набирая сообщение. Он не просто напуган. Он взбешён, смущен и в ужасе одновременно: в нём сейчас намешано столько эмоций, что моя голова идёт кругом.

— Что с тобой такое? — спрашиваю я, а моя грудная клетка болит. Действительно болит. Это плохо.

Он не отвечает, и я прижимаю руку к своей груди, заставляя себя дышать глубже. Но не могу. Дыхание слишком прерывистое, слишком быстрое. Это не хорошо. Совсем не хорошо.

Мой телефон жужжит, и я судорожно достаю его.

— Алло?

— Хлоя, эт-т-то я. — Мэгги. Она плачет. — Ты была права.

— Права в чём? — спрашиваю я. Задыхаюсь и борюсь с тошнотой, сжимая своё кресло, когда Адам мечется сбоку.

— Положи трубку, Хлоя, — говорит Адам. И это не просьба.

Бросаю на него взгляд и пододвигаюсь ближе к окну со своей стороны. Мэгги делает судорожный вдох.

— Я посмотрела на генеалогическое д-д-древо Миллеров. И т-там отсутствуют случаи шизофрении в семье Джулиен. Ты была права, Хлоя. Она в оп-пасности.

— Как и я, — отвечаю.

— Положи трубку, — снова повторяет Адам, почти крича. А затем не оставляет мне выбора, просто вырывая телефон из моих пальцев.

Я слишком шокирована, чтобы пошевелиться. Чтобы заговорить.

Думаю о том, как он писал сообщение в пиццерии. Проверял свой телефон ранее этим вечером. А затем я вспоминаю ту первую ночь вместе, когда мы ехали на башню в Корбине. Когда он сказал мне выключить телефон.

Не может быть. Только не это.

Смотрю на Адама краем глаза, когда мы с визгом останавливаемся на красный. Он снова чертыхается, опуская своё окно вниз. Высовывает запястье, и я подпрыгиваю на своём месте, когда слышу, как сначала один телефон, а потом и другой разбиваются о землю.

— Что ты сделал? — спрашиваю, зная, что он не ответит.

Я чувствую удушье и холод, как будто медленно гаснет солнце. Темнота надвигается. Меня как будто затягивает в ледяной водоворот. Я понимаю, что это значит.

— Адам, — говорю я, зная, что мой голос отражает все мои страхи. Удерживаю себя от крика. Я знаю, что если начну, то уже никогда не остановлюсь. Никогда.

Он сворачивает вниз на узкую улочку рядом с моим домом. Ставит машину на парковку и закрывает лицо руками. Шрам на его руке смотрит на меня, зубчатый и белый, как жестокая улыбка.

— Я не могу сделать это, — говорит он. Его голос тихий, слабый и дрожащий.

Хочу, чтобы он заткнулся. Прямо сейчас. Мои пальцы сжимаются на дверной ручке, потому что я хочу убежать.

— Даже не знаю, что сказать или с чего начать, но я не могу сделать это с тобой, — говорит он. — Не важно, что они сделают со мной, я не могу. Больше не могу.

Я слышу звон в ушах, пальцы начинают неметь. Как будто манжета для измерения давления затянута посередине моего тела. Каждый вздох даётся всё труднее, чем предыдущий.

Адам смотрит на меня, его глаза блестят в преддверии слёз.

— Ты была права. Отчасти, но всё же. Твоя потеря памяти была случайностью, но не была естественной. Дэниел Таннер тестировал химические вещества на нашей учебной группе. Не знаю, как или почему, но он хотел продавать их. И мы, очевидно, были подопытными кроликами.

Я словно покинула своё тело. Как будто плыву где-то снаружи, в миллионе миль от этих слов. Обретаю голос, но он слабый и тихий.

— Откуда? Откуда ты знаешь?

Боль в его глазах очевидна.

— Потому что я работаю на них. Дэниел нанял меня, чтобы вести мониторинг группы. Он сказал, что хотел собрать информацию о техниках релаксации.

— О техниках релаксации, — невозмутимо повторяю я, а мои лёгкие сжимаются с каждым вздохом.

— Он кормил меня кучей дерьма о подсознательных сообщениях и медитации, но он никогда… Я не… чёрт, это даже не важно. Он продал всю эту фигню. Продал это школьному совету, как большой общественный проект, и продал мне, как единственный вариант для меня выбраться из этого дерьмого городка, а я купился на это, Хлоя. Я заглотил крючок, леску и грёбаную наживку.

Кусочки соединяются. Вставая на место. Как я сидела напротив него во время первого теста по математике. Комментарии Блейка в туалете. «Я её парень, помнишь?»

Блейк. Блейк, который целовал меня… Я не могу. Не могу поверить в это.

Качаю головой, а слёзы прочерчивают горячие следы вниз по моему лицу. Как я могла не обращать на это внимания? Как?

Все эти смс-сообщения… сегодня, перед тем, как он выбросил наши телефоны. Да даже до этого.

— Ты писал Дэниелу сегодня?

— Да. Я понятия не имел, что он может быть причастен к чему-то такому, но знал, что это должен быть он, сукин сын.

Снова качаю головой, не желая больше слушать. Больше ни единого слова.

— Мне нужны были деньги для колледжа, — горько говорит Адам. — Я не знал… никто не говорил мне о наркотиках. Никто не говорил мне ни о чём таком.

Я толкаю дверь, и его рука мягко оборачивается вокруг моей.

— Хлоя, пожалуйста.

— Отпусти меня! — Вырываю руку и шире открываю дверь.

— Хлоя, я рассказал тебе, потому что люблю тебя! Я был влюблён в тебя с той самой секунды, когда ты разбила пожарную сигнализацию, а может, даже с четвёртого класса.

— Прекрати! Просто прекрати!

Я давлюсь всхлипом и выхожу в холодный тихий вечер. Слишком много. Или слишком мало. В любом случае, слишком поздно.

— Подожди…

— Держись от меня подальше, Адам. Я серьёзно.

Я хлопаю дверью и оказываюсь на холодном ноябрьском воздухе. Бегу по соседнему двору и каким-то образом переношу себя через проволочный забор, игнорируя голос зовущего меня Адама.

Через двор к следующему забору. Я не останавливаюсь. Не думаю. Просто бегу.

Глава 28

Я пойду домой.

Пойду домой и поговорю с родителями, мы пойдем в полицию, и всё будет в порядке. Но когда я заворачиваю за угол на свою улицу, мой дом абсолютно чёрен. Крыльцо не освещено. Лампы внутри не горят. Нет даже бледно-голубого света от телевизора.

Субботний вечер. Вечер свиданий. Наверно, они на ужине, в кино или ещё где-то. И это чертовски плохо. Это чрезвычайная ситуация.

Я сразу вспоминаю про свой разбитый телефон. Психотерапевта в луже крови.

Что, если он вернётся за моими родителями? Что, если я вмешала их в это, и они закончат, как доктор Киркпатрик? От этой мысли желчь подступает к горлу. Боже, что, чёрт возьми, я собираюсь делать?

Этим вечером у холода острые зубы, они вгрызаются сквозь пуховик и превращают джинсы на моих ногах в ледяные лоскуты. Я больше не могу находиться на улице. Но куда мне пойти?

Внутри дом странно тихий, что заставляет меня нервничать и подпрыгивать от каждого звука. Я просматриваю мамину записку на столе и нахожу тарелку, которую она оставила в холодильнике. Ужин и кино. Они будут дома к полуночи.

Долго и пристально смотрю на телефон на кухонной стене, но, в конце концов, ухожу. Я не могу потерять их. Если знание об произошедшем подвергнет их опасности, тогда им лучше не знать. Но я не могу оставаться здесь. Не могу сидеть на кухне в окружении еды на вынос и использованных чашек для кофе и делать вид, что весь мой мир не разлетелся на осколки, а мой почти-парень не один из тех, кто причастен к этому.

Мне нужна помощь.

Мэгги.

Я набираю её номер, но попадаю сразу на голосовую почту. Они отключили её телефон? Или, Боже, они следят и за ней тоже?

Набираю её домашний, но он занят. Мой желудок стучит где-то в коленях. Я представляю Мэгги, распростертую на столе, как доктор Киркпатрик. Нет! Нет, она в порядке. Должна быть.

Часы в гостиной пробивают шесть часов, и я съёживаюсь. Час назад у меня были ответы. Ответы, парень, а лучшая подруга была в безопасности. Шестьдесят минут не должны иметь достаточной силы, чтобы всё это изменить.

Я бросаюсь обратно в темноту, отчаянно желая найти Мэгги. Убедиться, что с ней всё в порядке.

Падает снег, тонкие белые хлопья цепляются за мои волосы и пальто. Рождественские огни сияют сквозь окна соседних домов, насмехаясь надо мной своим мирным посланием.

Я прохожу через двор Кэмпбеллов, мои глаза сканируют яркий свет из окон, как символ жизни. Медленно подхожу к крыльцу, которое видело мои ободранные коленки и святочные похождения за конфетами. Это место наполнено приятными воспоминаниями. Каждый сделанный шаг сопровождает тень воспоминаний об однажды сыгранной игре, брошенном мяче. Это самое родное мне место, словно священная земля для меня.

Поднимаюсь по знакомым ступенькам, сердце грохочет под ребрами. Надо сначала обойти дом спереди, но я не могу. На ногах как будто подвешены свинцовые гири. Во мне больше ничего не осталось.

Я громко стучу в дверь и звоню в маленький звонок рядом с ручкой. Даже зову Мэгги по имени, но окна остаются пустыми, а дверная ручка не поворачивается.

Я одна. Не знаю, где все и в порядке ли они, и мне так холодно. Так ужасно холодно.

У меня вырывается всхлип, и я скрещиваю руки под подбородком. Сейчас я не лучше, чем Джулиен. Если пойду в полицию, они подумают, что я страдаю лунатизмом. Бедная, сумасшедшая девочка с выдуманными историями и разрушенным будущим.

Паника, которая зарождалась внутри в течение последнего часа, захватывает меня в железный кулак, тяжело сдавливая грудь. Мне больно дышать. Боль, как лезвия, скользит между ребрами. Пытаюсь вспомнить слова доктора Киркпатрик, но всё, о чем я могу думать, — это кровь на её столе. Столько крови.

Мои ноги и руки немеют, а зрение затуманивается. Я чувствую, как падаю, руки хватают воздух, прежде чем я тяжело оседаю на землю.

Смесь боли и страха накатывает волной, закручивая и утаскивая меня в море. Глаза закрываются, и я уже не могу этому сопротивляться. Я больше не могу ни с чем бороться.

***

— Хлоя!

Моё имя как стереозвук, возвращающий меня в реальность. Два голоса: один высокий, другой низкий. Они снова кричат друг на друга, слова летают между ними так быстро, что я не могу собрать их воедино. Они не имеют для меня смысла… только шум.

Я чувствую, как моё тело поднимают, безжалостный холодный бетон уступает место чему-то теплому. А затем я двигаюсь. Наверное, меня несут. Воздух меняется. Я чувствую, как жестокий ветер сменяется спокойствием. Чувствую, как тепло проникает под мою одежду, растворяя снег на лице и в волосах.

— С-скажи мне, что он-н-а дышит.

Мэгги. Поворачиваю лицо к ней, но, кажется, я не способна открыть глаза. Хотя я знаю, что она не одна несла меня. Она не такая сильная.

— Она дышит, — говорит Адам.

Адам. Адам нёс меня. Я вдыхаю запах корицы, мыла и кожи. А затем открываю глаза.

— О, слава Г-Господу, — говорит Мэгги. Я слышу её всхлип.

Адам ничего не говорит. Он просто поднимает голову к небу и дышит с трудом. Тонкая кожа под его глазами слишком тёмная и как будто в синяках. Знаю, что должна на него злиться, но мне больно видеть его таким.

Прикасаюсь к его лицу, даже не осознавая этого. Он смотрит вниз, на меня, боль застыла в чертах его лица.

— Я сделал это с тобой, — говорит он.

Его слова колют меня в самое сердце, вызывая слёзы на глазах. Кусаю губы и отворачиваюсь от его лица, но каким-то образом оказываюсь ближе к его груди. Не знаю почему.

Я думаю, что могу возненавидеть его.

И знаю, что люблю его.

Не знаю, какой из этих вариантов лучше

Мэгги появляется в поле зрения, её глаза опухшие и красные.

— Т-ты напугала меня д-до смерти.

— Прости, — говорю я. Голос сильнее, чем я думала, но мозг всё ещё затуманен. — Как ты здесь оказалась?

— Я здесь живу, — произносит Мэгги с невозмутимым видом.

— А я был отчаянным и убедительным, — добавляет Адам.

Мэгги кивает, соглашаясь, и это кажется невероятным. Она говорила мне не доверять ему. А теперь они лучшие друзья?

Кажется, она читает мои мысли, потому что пренебрежительно отмахивается рукой.

— Мы обсудим это позже. Давай п-поставим тебя на ноги.

Адам отстраняется от меня, давая себе пространство, чтобы встать. Я дрожу на полу. Без него тут холодно. Когда я смотрю вверх, вижу их обоих, их руки протянуты, чтобы помочь мне встать.

Беру Мэгги правой рукой, а Адама левой. Наши пальцы соприкасаются, и это вызывает воспоминание.

Мне не стоит быть за рулём. Даже не знаю, почему я в машине или куда направляюсь, я чувствую одновременно головную боль и головокружение, мне трудно следить за дорогой, когда так сильно падает снег.

Облизываю губы и чувствую едкий, лимонный привкус во рту. В голове всплывает лицо Блейка. Мы у него дома. В офисе его отца. Мы кричим друг на друга, а потом успокаиваемся. Я кладу что-то в свою сумку, пока он не смотрит. Пытаюсь вспомнить, что именно, но всё рассыпается на мелкие кусочки.

Я в ужасе. Борюсь с кем-то. Нет, всё в порядке. Я в порядке. Блейк целует меня в машине. Улыбается и говорит мне позаботиться о моей голове.

Нет, в этом нет смысла. Я была у Блейка… но. Я не помню ничего, только пустоту. Чувствую, как будто застряла, как плохо записанная музыкальная дорожка. В моём вечере есть неясные события.

Нет. Не может быть. Как же болит голова. И мне так холодно. Где, чёрт возьми, моё пальто? Почему я за рулём?

Мою машину ведёт, когда я подъезжаю к красному сигналу светофора. Пытаюсь нажать на тормоза, но заднюю часть машины ведёт из стороны в сторону. Я чувствую, как сумка падает с сиденья, ударяясь об пол. Машина останавливается, и я вслепую ощупываю беспорядок на пассажирском коврике: помада и кошелёк, мой айпод и… что за чёрт?

Пальцы смыкаются на чёрной коробке. Что-то гремит внутри, звеня как стекло. От звука мне сводит живот.

Нужно спрятать это.

Падает снег, а моя голова кружится. Всё размыто. Заснеженные улицы. Затем я иду. Смотрю, как тонкий наст ломается под моими ногами. Слышу, как рычу, и чувствую мучительное жжение от снега, который гребу голыми руками.

Моя голова всё кружится. Она болит, и меня тошнит. Только тошнит. Я открываю глаза и возвращаюсь в свою машину. Снова еду. Вижу грязь под своими ногтями. Коробка пропала. Не знаю куда. О Боже, я не знаю.

Я чувствую, как рыдания сотрясают плечи. Так холодно. Меня так тошнит. Вынимаю телефон и с трудом смаргиваю, пытаясь сфокусировать зрение. Я набираю всего один номер, о котором могу подумать, и жду, пока пойдут гудки.

— Не говори, что ты случайно набрала 29, — отвечает Адам вместо приветствия.

Пытаюсь говорить ровным голосом.

— Ты можешь встретить меня?

— Да. Что случилось? Судя по голосу, ты не в порядке.

— Я в порядке, — говорю, сворачивая за двойной желтой линией. Я не в порядке. Далеко не в порядке. Смотрю вокруг, осознавая, где нахожусь. Справа от меня расплывается школьный автобус. — Может, нам лучше встретиться возле школы.

— Буду через пятнадцать минут.

Засовываю телефон глубоко в карман джинсов. Затем паркуюсь на передней парковке. Я дрожу в своём свитере, поэтому больше не могу здесь оставаться. Засов на кафетерии ледяной, но я сдвигаю его вверх и влево, сильно надавливая, как учил Адам.

Захожу внутрь и чувствую, как тишина окончательно захватывает меня.

Здесь темным-темно. Я прохожу через ряды столиков, мои глаза сосредоточены на красном знаке выхода, сияющем в темноте над задней дверью. Мне нужно присесть. Прямо сейчас.

Не понимаю, почему я здесь, почему здесь так темно и чем я так напугана. Мне просто нужно немного отдохнуть. Я хочу закрыть глаза. Останавливаюсь в первом же классе, который нахожу — это прошлогодний учебный кабинет. Слава Богу. Я могу просто поспать. Минуточку.

Всё замедляется и становится спокойным. Мои веки смыкаются, и я скольжу на своё место с прошлого года. Ложусь на стол, наблюдая, как падает снег, похожий на крошечных белых бабочек. Это последнее, что я вижу.

Глава 29

— Хлоя!

Голос Адама возвращает меня в реальность. Его ладони на моём лице. Мэгги сжимает мои руки. Я вроде как зажата между ними, но наполовину приподнята.

Глотаю воздух, заполняя лёгкие сладким дрожжевым ароматом с кухни Кэмпбеллов.

— Я вспомнила. Вспомнила ночь, когда очнулась.

— Какую н-ночь? О чём ты вообще г-говоришь?

— Ночь в классе? — предполагает Адам. — Когда я встретил тебя там?

Киваю, чувствуя себя уютнее и сильнее, находясь рядом с ними.

— Я была у Блейка. Нашла что-то. Они что-то со мной сделали, но не забрали то, что я нашла. Я спрятала это.

Моё сердце всё ещё бешено стучит. Чувствую руку Мэгги на плече, и это успокаивает. Но Адам буквально впивается в меня глазами.

— Я помню, как звонила тебе, Адам. Помню коробку, но не знаю, что в ней было. Но я спрятала ее. Это должно быть нечто важное.

— Они никогда бы не позволили тебе уйти с каким-либо доказательством. Чёрт, после сегодняшнего вечера… — Он замолкает, делая резкий выдох. — Боже, после сегодняшнего вечера, кто знает, что они могут сделать с тобой.

Я вспоминаю себя, вспоминаю, кому позвонила той ночью, и всю ту ложь, которую он с тех пор мне говорил. Отстраняюсь от его прикосновения.

— Они?

Он смиренно отстраняется, бросая руки по швам.

— Я никогда не был одним из них. Я был парнем, который работал на них.

— А откуда мне знать, что ты не работаешь на них прямо сейчас?

— Может, ты этого не знаешь, но я з-знаю, — говорит Мэгги. — Он позволил мне записать его признание на диктофон, со всеми деталями, которые он знает. Оно на моём телефоне.

— Это ничего не исправит, — говорю я ему. — Доктор Киркпатрик мертва. Ты не можешь исправить это, да?

Адам вообще ничего не отвечает. Он просто кивает, а затем отходит назад на несколько шагов, где они, должно быть, нашли меня. Я почти ожидаю, что он продолжит идти, но он останавливается. Просто стоит в ожидании, его профиль застыл в лунном свете.

— Это по-настоящему, ты знаешь, — тихо говорит Мэгги. — То, что он к тебе чувствует.

— Забавно, я думала, ты была в команде «Держись-на-хер-подальше-от-Адама» всего пару дней назад.

— Была.

— И что? Ты обнаружила, что он действительно такой плохой, как ты и думала, — чёрт, да даже хуже, — и внезапно ты считаешь его героем дня?

— Я этого н-не говорила. Я до сих пор не уверена, что думаю насчёт него.

Снова бросаю взгляд на заднюю дверь. Он всё ещё там.

— Зато я знаю, что думаю. Думаю, он предал меня.

Мэгги садится на стул, вздыхая.

— Да уж, только н-не начинай бросаться камнями в свой маленький дом из с-стекла.

— Что это значит?

Мэгз сурово смотрит на меня.

— Это значит, что ты тоже п-предала меня.

Вздрагиваю от её слов, разрываясь между страхом и любопытством.

— Что случилось, Мэгз? Расскажи мне, что с нами случилось.

— Они случились с тобой, Хлоя.

Её лицо становится тёмным и грустным.

— Я г-говорила тебе, что эта группа была ошибкой. Это была почти что секта. Вы тусили в одних и тех же местах, носили похожую одежду. Ради Бога, вы начали в-встречаться друг с другом.

Качаю головой.

— Это всё ещё не имеет смысла, Мэгги. Мы не переставали быть друзьями, когда ты была одержима своим Дэнни или когда я была в волейбольной команде и практиковалась десять тысяч раз в неделю.

— Потому что это не оскорбляло меня! — Она делает судорожный вздох, и я вижу, что её глаза блестят. Её подбородок дрожит, когда она снова заговаривает: — Когда я с-сказала тебе, что что-то не так, ты ответила, что у меня паранойя. Время от времени ты сторонилась меня, а когда игнорирования стало недостаточно, ты устроила стычку. Ты у-унизила меня на пару со своими учебными сучками и с-сказала, что хочешь помочь. Ты сказала мне, что, может, мне стоит больше в-времени посвящать медитации, и тогда возможно я н-не буду, в-в-возможно не буду…

Я заполняю паузу севшим голосом.

— Заикаться.

Этого не может быть. Я не могла такое сказать. Но её слова вызывают покалывание в моих мыслях, всплывая из памяти, которая только и ждёт, чтобы вернуться.

— Ты всегда з-защищала меня, — говорит она, сердито вытирая слезы со щёк. — Даже во втором к-классе, ты никогда не п-поступала со мной по-другому. До того д-дня.

Я откидываюсь к стене, моё сердце разлетается на осколки.

Теперь мы обе плачем, и тихие всхлипы периодически нарушают тишину кухни. Наконец я обретаю голос, столь же дрожащий и слабый, как и я сама.

— Даже не знаю, что тут сказать. Знаю, «прости» недостаточно. И я не знаю, чего было бы достаточно. Не понимаю, как я вообще могла поверить…

Она продолжает там, где я остановилась, придвигаясь ближе.

— Они заставили тебя поверить. Ты в-верила этим людям и всему д-дерьму, которым они тебя пичкали, Хлоя. Возможно, не настолько сильно, как другие, но ты верила им.

Я подавляю дрожь, всё ещё возмущаясь от идеи, что могла сказать такие слова. Мэгги не готова продолжать эту тему. Она смотрит за меня, на заднюю дверь, где всё ещё ждет Адам. В лунном свете я вижу его резкий профиль, его острый подбородок и тонкий нос.

— И он им тоже поверил.

***

Выхожу наружу, и он поворачивается ко мне. Он симпатичнее, чем любой парень имеет право быть, и слишком красив для тех уродских поступков, что он совершил.

— Я не верю тебе, — говорю я.

Он не смотрит на меня, но вздрагивает, как будто это ранит его. Таким образом я понимаю, что он принимает это.

— Это не меняет того факта, что я хочу помочь, — отвечает он.

— Может, я не хочу твоей помощи.

Адам поворачивается ко мне с каменным выражением лица.

— Тогда я пойду в полицию и расскажу всё, что знаю.

— Что?

— Ты слышала меня.

У меня внутри разгорается ярость, посылая жар, несмотря на снег.

— Если ты сделаешь это, у нас ничего не останется. Мы можем никогда не найти доказательства, которые у меня были.

Адам пожимает плечами, и я чувствую, как сжимается моя челюсть.

— Адам, против Дэниела Таннера будут только мои слова! Ты хоть понимаешь, что единственное доказательство, которое у меня есть, я украла у недавней жертвы убийства? Он выйдет из этого дерьма, даже не запачкавшись, а вот меня, возможно, сочтут убийцей!

— Мне плевать.

— Тебе плевать? Тебя не волнует, что меня, возможно, начнут подозревать в убийстве?

— Вот именно, не волнует! Потому что ты будешь жива! Если я пойду в полицию, они откроют расследование, и ты будешь находиться под наблюдением. Под защитой. Он будет слишком умён, чтобы преследовать тебя, потому что тогда след снова вернётся к учебной группе, и, в конце концов, к нему самому.

— И ты позволишь ему уйти после всего, что они сделали с Джулиен? Ты просто позволишь ему?

Он отворачивается от меня, его голова опускается вниз, пока лицо не скрывается в тени. Его рука прикасается к моей щеке, и я задерживаю дыхание. Когда он снова начинает говорить, его голос настолько тихий, что я скорее ощущаю его, нежели слышу.

— Ты ведь даже понятия не имеешь, на что я способен, чтобы ты оставалась в безопасности?

Задняя дверь открывается, выходит Мэгги. Я почти раздражена, когда поворачиваюсь к ней, но один взгляд на её лицо заставляет меня промолчать. Она бледная, а глаза влажные. Слишком влажные.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Посмотри, — говорит она, слепо указывая назад на дом. Её ноутбук раскрыт на кухонном столе. — Я п-просто проверяла почту и…

— И что? — спрашивает Адам. Он поворачивает голову, как будто хочет увидеть монитор. — Они ищут нас?

Мэгги качает головой, и я вижу влагу на её щеках. Она плачет. Протягиваю к ней руки. Она холодная. Дрожит.

— Что такое, Мэгз?

— Джулиен. Она м-мертва.

***

«Светлое будущее бывшей местной студентки трагически оборвалось, когда она покончила с собой…»

Перестаю читать. Я уже прочитала эту статью раз шесть. Все мы. Не знаю почему. Как будто мы думаем, что если читать её снова и снова, то она перестанет быть правдой.

Но это правда. Джулиен мертва. Миссис Миллер нашла её повешенной в своей комнате два дня назад.

Пытаюсь представить Джулиен мертвой, но правда в том, что я на самом деле не знаю, как выглядит смерть, если не считать мимолетного взгляда на доктора Киркпатрик. То есть, я видела дедушку на похоронах, но мне было восемь, и тогда я думала лишь о том, что он выглядит немного оранжевым и что ему, возможно, не понравилась бы шёлковая наволочка на подушке под его головой.

Но он был старым, а Джулиен нет.

Она была совсем молодой.

Боже, это не должно было случиться. Уверена, что должна чувствовать себя как-то по-другому, а не так. Потому что я вообще ничего не чувствую. Я просто… онемела.

Адам тяжело вздыхает и запускает пальцы в волосы. Мэгги сморкается в платок, и я вздрагиваю. Её сморщенное лицо причиняет мне боль, но из-за Джулиен или из-за Мэгги?

И что насчёт миссис Миллер? Я так чётко помню, как её мягкие руки сжались на пакете с кленовыми орешками. Помню её усталые глаза и идеальную улыбку. Она нашла Джулиен.

Она нашла свою дочь повешенной в её комнате.

— Мы должны что-то сделать, — говорю я. Не то чтобы у меня есть какие-то идеи. Но я должна была что-то сказать. Потому что не могу думать о миссис Миллер. Ни секунды больше.

— Н-например? — спрашивает Мэгги.

— Мы не сможем вернуть её, — говорит Адам. Он выглядит слишком потрясённым. Ошеломлённым.

А я всё ещё сижу здесь, замерзшая и оцепенелая, как камень, в то время как где-то в Калифорнии Джулиен мертва. Она убила себя, и это произошло не из-за какого-то отморозка или плохого расставания. Это произошло не из-за глупости или незрелости. Это случилось из-за Дэниела Таннера.

— Мы не можем позволить ему выйти сухим из воды, — говорю я.

— Нет, — соглашается Мэгги, и её глаза становятся жёсткими.

— Как? — Адам откидывается на своём стуле, его плечи опущены. — Я сделаю всё, что ты захочешь. Ты это знаешь. Я сделаю всё. Но у нас нет доказательств.

— У меня есть доказательства! — говорю я и вздрагиваю. — Были. У меня они были.

— Ты что-нибудь помнишь? — спрашивает он.

Метель. Шины скользят по мостовой. Грязь засохла на моих полуотмороженных пальцах. Я столько всего помню. Но этого недостаточно.

Качаю головой, и Мэгги прикасается к моей руке.

— Всё нормально.

— Нет, не нормально. Мне нужно всё выяснить.

— Это заперто где-то в твоей голове, — говорит Адам. — И ты не сможешь принудительно ускорить подобный процесс.

Ничего не отвечаю, но знаю, что он ошибается. Они уже принудили меня забыть. И если они смогли сделать это…

— Пойдёмте, — говорю я, вставая.

— Ч-что? Куда мы пойдем?

— Мы возвращаемся обратно в школу.

— Зачем? Для чего? — спрашивает Адам, хотя поднимается вместе со мной.

Я знаю, что мне нужно сделать. Идея того, что кто-то снова будет копаться в моей голове, пугает меня до смерти. Но я не могу всё так оставить. Я должна попробовать.

Отбрасываю страх и расправляю плечи.

— Что вы, ребята, знаете о гипнозе?

***

Мы решаем встретиться в школе. Мэгз должна отметиться у матери, которая до сих пор в булочной, а мне нужно взять пару справочных книг из дома, включая ту, которую я вынесла из библиотеки. Не знаю, почему позволяю Адаму везти меня, ведь я не совсем доверяю ему. Но мир всё ещё кажется более прочным, когда он рядом.

И хорошо, что мне не нужно объяснять это Мэгги, которая смотрит на нас из переднего окна, пока мы отъезжаем.

Адам переключает радио на станцию, где играет рождественская песня, а я смотрю в окно. Дома, украшенные хвойными венками и гирляндами, проплывают мимо. На мгновенье я могу вообразить, что это свидание. Что мы два обычных человека, растягивающие мгновения великолепного вечера.

— Теперь всё по-другому, — говорю я, возможно, чтобы напомнить об этом, прежде всего, самой себе.

— Может быть, — отвечает он. — Но это ничего не меняет. Не для меня.

Он останавливается возле бордюра напротив моего дома, а затем обходит машину, чтобы открыть мне дверь, и всё будто бы как раньше. Разве что за исключением прикосновений. Мы не держимся за руки и не закидываем руки друг другу на плечи. Мы просто идём рядом, протаптывая тропинку в снегу, пока не оказываемся возле ступенек на крыльцо.

— Хлоя, — говорит Адам, вставая передо мной.

Внезапно чувствую себя так, словно пробежала марафон. Не хватает дыхания, голова лёгкая, и я не могу ничего сделать, кроме как смотреть, как он протягивает руки к моему лицу.

— Я лжец, вор и ещё тысяча разных дерьмовых определений, но я никогда бы не причинил тебе боль. Я хочу, чтобы ты знала это.

Киваю, потому что знаю, он бы не сделал этого. И, по правде говоря, не думаю, что он мог бы кому-то сделать больно. Разве что себе.

— Я не достоин тебя. — Он пододвигается ближе, а я скорее перестану дышать, чем смогу приказать своим рукам не цепляться за его пальто, притягивая его, пока не начинаю чувствовать жар от его груди и его запах, знакомый мне так же хорошо, как и мой собственный.

Мои руки трясутся от холода, когда я прижимаю их к его щекам. Он не отодвигается и не отходит назад, вместо этого его дыхание становится тяжёлым, как будто малейшие движения моих пальцев волшебны.

— Больше никакой лжи, — говорю я.

Он кивает, но ничего не отвечает. Знает, что я ещё не закончила.

— Не знаю, что это значит, — продолжаю я. — Теперь я тебе не доверяю. И не знаю, буду ли когда-нибудь доверять снова.

— Я буду ждать, — отвечает он, и я думаю, что так и есть. Думаю, он будет ждать вечность, если потребуется. И, может, так оно и будет.

Но я притягиваю его и целую, пока холод не исчезает. Его руки запутались в моих волосах, а мир превращается в крошечный ничтожный кусочек, проплывающий рядом с моими ногами. Эти чувства больше, чем хорошие. Они правильные.

Когда мы отстраняемся, снег уже перестает падать. Луна в звёздном небе яркая и полная. Я смотрю на бледное кольцо вокруг неё, припоминая, что это является предвестником чего-то в будущем. Хотела бы я вспомнить, что это за предзнаменование.

Глава 30

Мы сидим на парковке перед школой, ожидая, пока появится Мэгги. Мои родители в кои-то веки будут так поздно, что вряд ли заметят моё отсутствие.

Приглушаем радио и читаем разделы в моей книге, относящиеся к гипнозу. Я выделяю раздел и показываю Адаму.

— Ладно, здесь есть место воображению. Зачастую использование воображения помогает ввести людей в гипнотическое состояние.

Он хмурится.

— Что за воображение?

— Не могу сказать. Мы делали такое на занятиях, но это не то, что я могу повторить. Если начну рассматривать всё с твоей точки зрения, то ничего не получится. Сохраняй ровный, спокойный голос.

— Мне это не нравится, Хло. Похоже на «Психологию для Чайников». Уже достаточно людей, которые покопались в твоей голове.

— Всё нормально, — говорю я, но это, конечно, не нормально.

Эта сумасшедшая идея родилась из голого отчаяния. В таком напряжённом состоянии, в каком я сейчас нахожусь, будет чудом, если опытный гипнотолог сможет ввести меня в транс, не говоря уже про пару любителей с учебником. Но мы должны попробовать.

По лицу Адама ясно, что он с этим не согласен.

— Это опасно, Хло. Мы не знаем, что делаем.

— Ну что ж, этого не знала и доктор Киркпатрик. Очевидно, её убили из-за какой-то причины, и я думаю, что она, возможно, связана с неудачной попыткой скрыться.

Он проводит рукой по моей щеке.

— Я просто хочу, чтобы ты как следует подумала. Всё может пойти не так.

— Я только и могу, что думать об этом, — вздыхаю. — Хватит раздумий. Мы справимся, Адам. Мы обязаны. Это просто. Ты создашь мне какую-нибудь расслабляющую картину и начнёшь обратный отсчёт, возвращая меня в дом Блейка.

Его скулы затвердевают.

— И что, если ты вспомнишь? Ты готова к тому, что можешь вспомнить всё о той ночи?

— Да, я готова ко всему. Почему ты… ох. Ох.

Всё, что могло произойти звучит как секс, который мог быть.

В моём животе появляется тяжёлое чувство. Задерживаю дыхание и сжимаю губы. Я смогла бы забыть что-то такое? Думаю о фамильярности Блейка в моей комнате, о том, как он отодвинул в сторону наши учебники, как будто у нас были дела поинтереснее.

Нет, я никогда бы не сделала этого с ним. Но дьявольский голос напоминает мне, что не так давно я бы сделала ради Блейка Таннера что угодно. И я просто обманываю себя, пытаясь думать, что «что угодно» не включало секс.

Поворачиваюсь к Адаму, кусая губы.

— У нас всё было… серьёзно? У меня и Блейка?

Адам медленно качает головой, с выражением боли.

— Не заставляй меня проходить через это.

— Ты говоришь это потому, что не знаешь, или потому, что не хочешь говорить об этом? — спрашиваю я.

— И то, и другое, если честно, — отвечает он.

Я отшатываюсь от него.

— Потому что от этого твои чувства ко мне могут измениться? Ты отлично воспринимал всю эту подработку с фальшивыми свиданиям, пока не начал думать обо мне как об остатках с чужого стола.

— Во-первых, ты не чьи-то остатки. Во-вторых, до того дня в обучающем центре я понятия не имел, что ваши с Блейком отношения на самом деле новая бредовая идея его отца, чтобы контролировать тебя.

— Ты думал, он был искренним? Да как вообще кто-то подобный Блейку может встречаться со мной?

Адам сужает глаза, его голос слишком громкий.

— Не знаю, Хлоя, может, дело в том, что он познакомился с тобой?

Этот комплимент не затрагивает меня. Насколько я помню, у меня еще ни с кем не было секса. Так что да, я немного озабочена тем фактом, что это произошло с кем-то, кто получал почасовую оплату.

Мэгги стучит в окно, и мы оба смотрим вверх. Я выбираюсь из машины, стараясь принять безразличный вид.

— Где твой грузовик?

— Я пришла пешком. У меня б-была паранойя, что кто-то может увидеть меня, — говорит она. Её брови сведены вместе, и я понимаю, что её не убедила моя напускная беззаботность. Она знает, что я расстроена.

Адам идет первым, и Мэгги хватает меня за рукав возле двери.

— Что не так?

Я делаю глубокий вдох.

— Давай начнём с того, что так? Этот список гораздо короче.

***

Часом позже Мэгги кусает губы, оглядываясь в тихом учебном классе.

— Ладно, ничего не получается, и у меня уже кончилось терпение. В какое время, ч-чёрт возьми, приходят уборщицы?

— Они не приходят по выходным. Мы в безопасности, — отвечает Адам.

Она была на нервах с того момента, как мы попали сюда. Может, школа не была самой лучшей идеей, но нам нужно было уединение, и я подумала, что пребывание в месте, где всё началось, поможет подтолкнуть мою память.

Открываю глаза и качаюсь на стуле, мой взгляд перемещается к окну передо мной. Так странно думать о последнем разе, когда я смотрела в этот стеклянный прямоугольник. Если я сейчас засну, то проснусь весной?

Адам приводит в порядок своё пальто, и я хмуро смотрю на него.

— Прости. Думала, всё будет намного быстрее.

— Не будет, — говорит он. — Наверное, я что-то делаю не так.

— И я тоже, — поддакивает Мэгги.

Я передёргиваю плечами и прочищаю горло.

— Давайте попробуем ещё раз. Мне просто нужно быть более восприимчивой.

Мэгги цинично смотрит на меня, словно уверена, что я даже близко не стану более восприимчивой, что бы они ни делали. Она обменивается взглядами с Адамом, подтверждая, что это их общее мнение.

— Мы можем снова попробовать воображаемое озеро. Это было приятно. — Мой голос звучит неубедительно. Даже для меня.

— Возможно, Адам прав. Мы м-можем пойти в полицию, — говорит Мэгги.

— Мы это уже обсуждали, — отвечаю я. — Мне нужна та коробка. Я бы не спрятала её, если бы она не была по-настоящему важной. — Их молчание является для меня согласием, поэтому я убираю волосы за уши. — Мы должны сделать это.

Адам кивает и придвигается ближе, прикасаясь к моей руке. Я чувствую шершавость его подушечек на своей ладони. Проблеск воспоминаний о нём, идущем вниз по школьной лестнице, пробегает сквозь меня. На полпути вниз он поворачивается одним плечом и улыбается мне улыбкой, от которой всё внутри плавится.

Задыхаюсь, сильнее сжимая его ладонь.

— Подожди. Я знаю, что мне нужно. Мне нужно, чтобы ты прикасался ко мне.

Он странновато улыбается, и я ударяю его по руке, краснея до корней волос.

— Не так. Я имею в виду…

— Ты вспоминаешь, когда я касаюсь тебя, — говорит он, заполняя мою неловкую паузу.

— Да. Именно. — Я поворачиваюсь к Мэгги, желая, чтобы мои щёки перестали гореть. — Так я вспомнила ту ночь у Блейков. Когда ты держал меня за руки, чтобы помочь встать, это воспоминание вернулось ко мне.

— Как? — спрашивает Мэгги.

— Не знаю, — признаюсь я, переплетая свои пальцы с пальцами Адама. — Может, это из-за нашей связи.

— Она с-сильнее, чем наркотики?

— Возможно, — мягко говорит Адам, и я сжимаю его руку, слишком ошеломлённая, чтобы озвучить собственное мнение. По правде говоря, моя связь с ними обоими, возможно, самая сильная из всего, что я имею. И, возможно, это самая сильная связь, которая когда-либо будет в моей жизни.

— Ладно, мы п-попробуем снова. Держитесь за руки, — говорит Мэгги.

Она придвигает свой стул ближе ко мне. Её рука маленькая и прохладная, а рука Адама широкая и тёплая. Они абсолютно разные, и оба так хорошо подходят мне.

— Закрой глаза, — говорит Мэгги.

Часть меня сопротивляется, всё ещё боясь того, что будет ждать меня, когда я открою глаза. И больше всего я боюсь узнать правду о тех шести месяцах, которые не могу вспомнить. Зная, что, возможно, будут те вещи, которые я бы предпочла не помнить.

Нет. Это не я. Я прыгаю с мостов. Срываю пожарные сигнализации. Во мне нет места подобным страхам. Я отбрасываю их, прячу глубоко внутри и сосредотачиваюсь на словах Мэгги.

— Нам начать с озера? — спрашивает она мягким голосом.

Чувствую, как паника поднимается во мне, когда неизвестное подступает ближе. Я думаю о том, какой была. О тех вещах, которые могла сделать или сказать. Затем я чувствую приятную мягкость губ Адама возле моего виска. Она едва ощущается, не в его обычном стиле жаркой напористости.

Чувствую его губы возле моего уха, а затем тихий шёпот:

— Мы узнаем, что должны узнать. И будем двигаться дальше.

— Мы оставим всё это в прошлом, — шепчет Мэгги.

Издаю вздох, который идёт из самой глубины моей души. Мэгги начинает отсчёт, и они оба крепко держат меня. Наконец я начинаю уплывать.

***

Оглядываюсь в размытых закоулках памяти и смотрю вниз, на свой чёрный свитер и джинсы. Мокрый снег липнет к моим ботинкам. Что-то чёрное выглядывает из моих сжатых пальцев.

— Я держу коробку, — говорю я, но мой голос исходит откуда-то ещё. Я здесь, но в то же время и не здесь. Как будто смотрю плохой фильм, где не видно цветов из-за помех.

Двигаюсь по двору, с каждым шагом проваливаясь в снег и ощущая траву под ним. Знакомый дом стоит на моём пути, крыльцо покрыто снегом.

— Это дом Мэгги.

Иду прочь от дома, мои ступни скользят по мокрой земле. Я иду домой? Нет. Не домой.

Я знаю, куда иду. Обхожу компостную кучу и иду к подножию дерева. Опускаюсь на колени и расчищаю снег голыми руками. Мои пальцы болят и горят от холода. У дерева стоит лопатка, но я ей не пользуюсь. Просто отодвигаю комья земли в стороны, пока не появляется металлический прямоугольник.

Коробка Не Для Сокровищ.

— Я нашла её.

Резко достаю её и рывком открываю. Браслеты и книжные закладки, закодированные письма с почерком Мэгги и моим. Слёзы обжигают глаза, но я не даю им пролиться. Кладу новую пластиковую коробку внутрь, тяну за защёлку, чтобы открыть и взглянуть на содержимое.

Четыре шприца уложены в ряд на дне. Я защёлкиваю замок и заворачиваю контейнер в старую футболку с Тинкер Белл. Затем кладу всё это в землю. Сгребаю холмик из наполовину замерзшей земли, закрывая дыру, и притаптываю его ногами. Снег превращает землю в грязь, но это вроде как хорошо. Должно быть.

— Ты всё ещё в доме Мэгги? — Голос звучит из ниоткуда и как будто отовсюду одновременно.

— Да. — Мой голос всё ещё ясно слышится из другого места. — Теперь я ухожу.

Я нахожу свою машину криво припаркованной через две улицы. Поворачиваю ключ в замке зажигания трясущимися руками и вывожу машину обратно на главную дорогу.

Светофор переключается с зеленого на красный. Не знаю, остановилась ли я. Даже не знаю, собиралась ли остановиться. Я еду на автопилоте, без конкретного назначения, слепо сворачивая с одной улицы на другую. Это бессмысленно. Мне нужно прекратить это.

Достаю телефон, набирая только один номер, о котором могу подумать.

— Не говори, что у тебя палец застрял на 29, — отвечает Адам вместо приветствия.

Я стараюсь говорить спокойно.

— Можешь встретиться со мной?

— Да. Что случилось? Твой голос звучит странно.

— Хлоя, ты готова вернуться сейчас?

— Да.

Отдаленный голос начинает отсчёт. Он тащит меня прочь от холода и снега, притягивая ближе к звуку. Затем он оказывается рядом со мной. Всего в нескольких дюймах от моих ушей.

Я возвращаюсь.

Слышу мягкий гул радиатора и шарканье ботинок Адама по полу. Всё нормально. На этот раз всё нормально.

— Я знаю, где спрятала наркотики, — говорю я.

Открываю глаза.

Смотрю на окно, которое вижу первым, когда просыпаюсь. И на этот раз там, под снегом, за стеклом стоит мужчина. Он высокий, седой и, похоже, может читать по губам или обладает экстра слухом. Потому что улыбка на его лице говорит, что он слышал всё, что я сказала.

Глава 31

— Адам?

Ужас, наверное, также ясно написан на моём лице, как и слышится в голосе. Адам тихо чертыхается себе под нос. Он стоит спиной к окну, но знает, кто там. Я уверена в этом.

Дэниел Таннер.

Ни с того ни с сего, Адам подскакивает со стула, его руки хватают наши. Его стул опрокидывается на пол, и одновременно я слышу его шёпот, он цепляется пальцами за мою рубашку.

— Бежим!

В шоке отдёргиваюсь, и он пинает стул, как будто он попался ему под ноги. Я лишь стою с бессмысленным взглядом, мой ум слишком расшатан, чтобы сосредоточиться. Он нащупывает мой рукав, но Мэгги резко освобождает меня, волоча к двери.

Дэниел смотрит на нас. Адам кивает и машет ему по направлению к кафетерию, а потом снова тянется ко мне.

— Ты не уйдешь отсюда, пока не скажешь, где они! — кричит Адам, но его резкий тон не согласуется с обеспокоенным выражением на лице.

Моё лицо горит, челюсть сжата. Нет, этого не может быть. Он не мог так долго дурить меня. Но он сказал мне бежать. Я слышала это. Уверена, что слышала.

Что-то пролетает мимо меня. Мэгги бросила стул. Он попадает в плечо Адама, и я не знают, кто из них играет. Не знаю, что происходит, но я бегу. Мы бросаемся в коридор и за угол, Адам наступает нам на пятки.

Он хватает нас обеих за плечи, с легкостью таща назад. Я задерживаю дыхание, чувствуя, как внутри поднимается крик, но Адам накрывает мой рот рукой и прижимается сбоку к моей щеке.

Его голос тихий.

— Я задержу его, но вам нужно поторопиться.

Облегчение накатывает на меня. Киваю и оборачиваю пальцы вокруг его запястья, когда он убирает руку.

— Ч-что? Куда мы п-пойдем? — спрашивает Мэгги.

— Достаньте наркотики и идите в полицию. — Адам удерживает взгляд на мне. — Ты сможешь.

В отдалении я слышу скрежет. Дверь кафетерия со стуком распахивается. Дэниел внутри.

— Ладно, мне нужно, чтобы ты ударила меня и побежала, — говорит Адам.

В моей голове пусто и расплывчато, как будто через мозг проходят помехи.

— Нет! Мы не можем просто оставить тебя.

— Нет, можете. Выйдете через заднюю библиотеки, а потом быстро смывайтесь прочь от школы. Теперь ударь меня.

Я качаю головой.

— Адам…

Я вижу, как что-то пролетает мимо моего лица, затем слышу отвратительный звук удара плоти о плоть. Челюсть Адама сминается, и я кричу, когда вижу кровь на его нижней губе. Мэгги хватает своё запястье другой рукой, потирая костяшки, красные пятна появляются на её щеках.

— Мэгги! — кричу я.

— Хороший удар, — говорит Адам.

Я слышу шаги из ближайшего коридора. Этот звук замораживает мой позвоночник. Поворачиваюсь к Адаму, чувствуя, как сердце встаёт в горле. Я не хочу идти. Не хочу оставлять его.

Он прикасается к моей щеке своими тёплыми пальцами

— Будь осторожна, — тихо говорит он. А затем ударяет рукой по шкафчику. От грохота я подпрыгиваю. — Прекрати, ты, маленькая сучка!

Мы бросаемся назад по коридору, слыша отдалённый звук шагов и мужской голос впереди в кафетерии. Мы сразу же подаёмся назад и бежим к лестнице, где обычно обедаем, а затем в школьный офис. Друг за другом бежим в библиотеку, наши глаза распахнуты, мы задыхаемся.

Здесь очень темно. Запахи старинных книг и новых текстовыделителей наполняют мой нос.

Мэгги работает волонтером в библиотеке, поэтому она знает здесь всё как свои пять пальцев, слава Богу. Она скользит вдоль южной стены, я за ней, примечая приглушённый красный свет аварийного выхода в конце ряда с полками.

Старая дубовая дверь, школьная реликвия, на ремонт которой отсутствует бюджет. Я нажимаю на ручку и с усилием толкаю. Ничего. Снова нажимаю, кряхтя от напряжения.

Рука Мэгги тисками сжимает моё плечо. Я хочу завизжать, но тут слышу громыхание шагов, приближающихся к библиотеке.

Застываю на месте, боясь отпустить ручку. Боясь вздохнуть.

— Наверное, они уже снаружи. — Это Адам. Я уверена в этом.

— Тебе лучше знать, Рид.

Шаги проходят мимо, и дрожь в плечах ослабевает. Я делаю один судорожный вздох, и Мэгги тоже прижимает руки к двери. Наши глаза встречаются, и мы обмениваемся медленными кивками.

Я выгибаю пальцы вверх. Один, два, три. Мы одновременно врезаемся в дверь, и она распахивается.

Мы снаружи.

Мы летим на всех порах на парковку. Мои ноги скользят по асфальту, но взгляд Мэгги останавливает меня на полпути.

— Что случилось… — Я обрываю себя, потому что вижу, что. Черный Мустанг с горящими фарами. Блейк.

Мои глаза приковываются к машине, к той чёрной части стекла, которая скрывает лицо Блейка. Мои руки слепо ищут Мэгги, пока не находят рукав её пальто, и тянут.

— Бежим, — говорю я.

— Куда? — спрашивает Мэгги резким голосом. И она зрит в корень. Высокие ограждения и плотные кусты окружают газон школы. С этой точки зрения единственный выход — это выезд для машин, что означает, что нам надо двигаться прямо на парковку. У нас также есть шанс снова спрятаться от Дэниела в школе… или мы побежим туда.

— Мы должны попытаться, — говорю я.

Мэгги следует за мной, когда я начинаю наполовину бежать, наполовину скользить на гладкой белой парковке. Вряд ли это можно назвать бегством. Конькобегство гораздо ближе к правде.

Я не смотрю наверх, но слышу, как Блейк открывает дверь и его ноги ступают на землю.

— Хлоя, остановись! Никто не причинит тебе вреда.

Я лишь начинаю двигаться ещё быстрее, так, что ступни скользят, а холодный воздух врывается в лёгкие. Мы можем это сделать. Мы должны это сделать.

Блейк прямо за нами. Звук его шагов заставляет меня ускориться, но с каждым шагом есть шанс упасть. А мы не можем позволить себе упасть. Я слышу шарканье и оборачиваюсь посмотреть, как Блейк в неуклюжей позе, с широко разведёнными руками, пытается сохранить равновесие. Я выпрямляю плечи. Мы почти на обочине.

И в этот момент Мэгги падает, ударяясь коленками о землю, и всхлипывает. Я поднимаю её и смотрю на дорогу за школой. Мы близко. На улице и тротуарах чисто, вероятнее всего, благодаря последней чистке с солью.

— Ну же, — говорю я.

Мы направляемся к дороге и слышим отчаянный скрежет ботинок на льду. Я бросаю взгляд назад и вижу, что Блейк, матерясь, валяется на земле.

Больше я не оглядываюсь. Не тогда, когда слышу, как он, прихрамывая, возвращается обратно к машине. И даже когда я слышу скрежет шин на свежем снегу. Он едет за нами.

— Хлоя? — голос Мэгги слабый.

А всё, что я могу — это кивнуть. На тротуаре лучше, поэтому мы набираем скорость. Но Блейк прямо позади нас, громкий мотор его машины ревёт, когда он едет в том же темпе, что и наш бег. Не знаю, почему он не останавливается. Думаю, ему не о чем беспокоиться. Не похоже, что мы сможем обогнать его.

По крайней мере, на улице.

Подталкивая Мэгги, я поворачиваю на поле, срезая дорогу в узком пространстве между двух домов рядом с нами.

Слышу звук опускающегося стекла и голос Блейка.

— Не глупи, Хлоя. Мне позвонил отец. Просто покажи, где они, и ничего плохого не случится.

Я игнорирую его, мои лёгкие горят. Мы взбираемся по сетчатому забору и движемся по диагонали через заснеженный двор. Блейк набирает скорость, очевидно пытаясь подрезать нас. На середине двора мы меняем направление и попадаем на Бич вместо Мэпл.

Но это не важно. Здесь не Манхэттен. Он может кружить по улицам, пока не найдет нас. Мы как крысы в лабиринте.

Мэгги держится рядом, когда мы снова попадаем на дорогу, стараясь держаться в тени. Мы в шести домах от её дома, мои ботинки промокли насквозь. Я слышу, как стучат зубы Мэгги. Чёрт, как нам попасть туда так, чтобы он нас не заметил?

— П-п-почему он остался в машине? — спрашивает она.

— Потому что знает, что так легче преследовать нас.

— Так он просто ждёт, к-когда мы выбьемся из сил?

— Ему не нужно ловить нас, Мэгги. Он просто хочет узнать, куда я направляюсь. Давай срежем здесь.

Мы быстро и тихо пересекаем улицу, наши глаза смотрят в обоих направлениях, но никого нет. Ни дальнего света, ни шума мотора. Тишина почти убеждает меня, что мы оторвались от него. Мы пересекаем полдюжины дворов, зигзагом передвигаясь по растущему слою снега.

Временами я слышу звук машины, который напоминает его Мустанг. Но я ошибаюсь. Нам везёт. На Главной улице мы, наконец, останавливаемся. Мэгги упирается руками в колени, а я утираю пот со лба.

— Нам нужно продолжать двигаться, — говорю я, слишком нервничая из-за того, что мы остановились здесь.

— П-полиция, — выдыхает она, кивая влево.

— Твой дом близко. Вот где находятся наркотики.

— Ты ничего н-не приносила мне, Хло. У м-меня их нет.

— Коробка Не Для Сокровищ, — говорю я, и она понимает.

Мы начинаем пересекать пустынную улицу, когда я слышу его. Шум двигателя, проникающий в мои кости, в самом неприятном смысле. На мгновение я думаю вернуться назад, в тень сосен.

— Бежим! — говорю я.

Но слишком поздно. Двигатель ускоряется, и я знаю, он увидел нас.

Мы с Мэгги бросаемся наперерез, он должен выехать прямо на нас. Отсюда прямая дорога к её дому. Он знает, что отсюда нам некуда податься.

Я передумываю и хватаю Мэгги за руку.

— Давай сделаем ещё один круг. Мы пройдем мимо магазина с пончиками.

Блейк находится на перекрестке, когда мы меняем направление. Машина начинает поворачивать, но она движется слишком быстро. Шины скользят, и я слышу быстрые глухие удары от действия блокировки тормозов. Он пытается подать назад и вправо, но Мустанг заносит на скользком асфальте. Заднее крыло виляет влево. Слишком сильно.

Он может врезаться во что-нибудь.

Я толкаю Мэгги, чтобы пройти оставшийся путь через улицу, мои пальцы крепко держат её куртку. Я вижу Блейка через лобовое стекло, его лицо бледное и напряжённое от страха. И в этот момент он врезается. Правым крылом он въезжает в телефонную мачту. Звук удара металла о дерево похож на крик.

А затем всё смолкает.

***

Все тихо и спокойно. Единственная вещь, которая движется — это воздушная подушка, выползающая из-под переднего стекла. Я задерживаю дыхание, высматривая Блейка.

— Всё в порядке?

Мы с Мэгги отпрыгиваем в стороны, поднимая взгляд. Пожилой мужчина смотрит на нас сверху вниз. Он продолжает застегивать своё пальто, надетое поверх пижамы. Должно быть, он услышал звуки аварии.

— Вы в порядке? — повторяет он. — Вы пострадали?

— Да, — говорю я, автоматически показывая на аварию. — Нет, мы в порядке. Там…

Скрежещущий звук дверцы Блейка, открывающейся наружу, останавливает меня. Я вижу его ногу, ступающую на землю перед машиной. А затем вторую. Мэгги крепко хватается за меня.

— Блейк? Это ты?

Кто-то появляется в поле зрения. На ней накинуто пальто, на шее узлом завязан шарф. Я не знаю её, но она выглядит как чья-то мама. За ней я вижу серый Минивэн, из которого она, видимо, только что вышла.

— Милый, ты в порядке? — спрашивает она, осторожно пересекая дорогу.

— Я уже позвонил в полицию, — говорит парень. Мы и забыли про него, он выходит на улицу, изучая машину Блейка с тихим свистом. — Я также позвонил эвакуаторам.

Затем Блейк выходит из машины, но его взгляд не останавливается на спасителях. Его взгляд не задерживается на покореженной машине, падающем снеге и людях, которые собрались рядом. Он смотрит на меня. Его взгляд такой же тяжёлый, как и Мэгги, вцепившаяся в мою руку.

Женщина-мамочка прикасается к его рукаву.

— Дорогой, давай я позвоню твоей маме.

Я вижу смирение в его взгляде. Потому что он не может просто оставить покорёженную машину и броситься за мной. Он остаётся там, с обеспокоенными соседями и полицией, которая уже в пути. И я не могу не бросить ему самодовольную ухмылку, перед тем как поворачиваю прочь.

— Пошли, — говорю я, дергая Мэгги за собой.

— Погоди, — тихо говорит она. — Полиция.

Я продолжаю идти, и она тащится за мной, вопрошая.

— Куда ты с-собираешься пойти? Полиция уже едет.

Я не отвечаю до тех пор, пока не уверена, что никто нас не услышит.

— Мы что, просто подбежим к ним посередине несчастного случая? Они подумают, что я сошла с ума, Мэгз. Честно, пока я своими глазами не увижу наркотики, я не буду уверена в том, что они ошибаются.

Я слышу тихий вой сирен с противоположного конца улицы. Мэгги тоскливо оглядывается через плечо, а затем прибавляет скорость, чтобы поравняться со мной.

Когда мы подходим, во дворе Мэгги пусто. Никто не скажет нам ни слова. Разговор о Коробке Не Для Сокровищ похож на разговор о том, где мы собираемся пообедать. Но мы не собираемся. Она хватает лопату из сарая, и мы бежим к дереву, где провели бесчисленные летние дни, закапывая различные романтичные записки или разрывая их обратно.

Она должна была стать капсулой времени. Во втором классе мы собрали несколько записок, вырезок из газет и тому подобные вещицы. Я положила свой любимый карандаш, а Мэгги — розовое пластиковое кольцо, которое она носила весь год.

Она плакала ночами об этом глупом кольце. На следующее утро я проснулась пораньше и потащилась по росе, покрывающей двор. Вернулась с грязными ногами и куском бижутерии из розового пластика. После этого, технически, коробка перестала быть капсулой времени. Но она была чем-то большим. Чем-то хорошим.

Земля с трудом поддается лопате в моих руках, но здесь не глубоко. Я отбрасываю комья земли до тех пор, пока лопата не натыкается на что-то твёрдое. Вот она.

Я достаю её, нащупывая ржавые замочки с чувством дежавю. Открываю и прикасаюсь к чёрной коробке внутри. А затем кусочки моего прошлого лета встают на место.

Я вспоминаю, как была здесь. Вспоминаю, как зарыла эту коробку и позвонила Адаму. Вспоминаю всё до этого момента. Месяцы сортируются, вставая на место как ключ, вставленный в замок. Дни в учебной группе. Вечера с Блейком. Всё на месте. Дыра в моей памяти исчезает. Сеансы гипноза доктора Киркпатрик. Новые друзья. Чашка за чашкой этой дрянной лимонной…

Моя голова дёргается, слёзы затуманивают зрение.

— Чай. О, Боже, они клали наркотики в чай.

Мэгги просто смотрит на меня, её рука на груди.

Оставляю коробку и сажусь на пятки, выдыхая. Воздух обволакивает моё лицо и смешивается со слезами, когда я вспоминаю свои слова Мэгги, такие жестокие и снисходительные. Я вижу её, будто это было вчера, спина прислонена к шкафчикам, на лице выражение жестокого предательства.

Я делаю вдох… воздух настолько холодный, что жалит мои лёгкие.

— Мэгги…

Снег падает всё также сильно, но я вижу выражение осознания, появляющееся на её лице.

— Ты вспомнила, д-да?

Я киваю, тяжело сглатывая, и желаю вырвать ужасные картины из моей памяти. И, может, даже Блейка. Его язык у меня во рту, а руки под моей футболкой. Чувствую, как сжимается горло, тошнота прокатывает сквозь меня.

Мэгги хватает меня за плечи и трясёт. Совсем не деликатно.

— Н-нет!

Я отчаянно отползаю прочь от неё, от маленькой черной коробки и от всех тех месяцев, которые желаю снова забыть.

— Мэгги, я говорила такие вещи… я делала такое… ты, Блейк, я… — останавливаю себя, потому что даже не могу говорить об этих безобразных картинках, пробегающих перед глазами. Безобразных по моей вине.

— Ты делала это, Хло. В прошлом.

Качаю головой, сжимая пальцы в кулаки.

— Нет.

— Слушай, это не было милым, н-но там был замешан чай с наркотиками и стрёмный гипноз. — Она прерывается, убеждаясь, что привлекла моё внимание. — Слушай, для тебя настало время отпустить это. Слышишь? Тебе нужно двигаться дальше. Н-нам обеим.

Она кладет чёрную коробку мне в руки, и я чувствую её грани, чистые и гладкие. Гладкие, как и речь Мэгги, обращённая ко мне. Если подумать, всё довольно гладко сейчас. Неужели так просто? Меня вот так просто простят?

Я тяну щеколду и нахожу четыре шприца, такими, как я и запомнила. Ярлычок на шприце гласит «Высокая концентрация — тест номер 1». Мои пальцы покалывает, когда я читаю это. Боже мой, неужели имеющейся концентрации было мало?

Не важно. Важно то, что они использовали это на нас. Они испытывали на нас наркотики. Они клали яд в наш чай, а может, вводили иглами прямо в нас. И теперь я могу доказать это.

— Давай покончим с этим, — говорит Мэгги, доставая телефон из кармана. — Мой телефон разрядился. Мы п-позвоним из дома.

Я киваю, закрываю коробку и кладу её в карман, не доверяя своему голосу, когда встаю. Мы идём назад по двору и поднимаемся по ступенькам. Мысль о тёплой кухне подобна небесам. Только одна вещь может быть лучше, чем оказаться в тепле — знание того, что Адам в безопасности.

Но он же в безопасности. Должен быть. Я не могу подойти так близко к раскрытию всего и проиграть.

Мэгги заходит в заднюю дверь, я наступаю ей на пятки. Здесь идеально тепло. Я вдыхаю и… Мэгги кричит.

Что-то двигается ко мне. Ударяет тяжело и быстро, и затем нет ничего, кроме темноты.

Глава 32

Я просыпаюсь от боли. На мгновенье думаю, что просто заснула. Или, может быть, приняла что-то в кабинете медсестры, потому что моя голова как будто разрывается изнутри, а живот крутит в плохом смысле.

Чувствую запах дрожжей и корицы, что говорит о том, что я не дома. Я в доме Мэгги. На полу, если быть точной.

Воспоминание о том, как кричала Мэгги, возвращается ко мне, и я пытаюсь вытянуться. Но моё тело не подчиняется. Стону и пытаюсь открыть глаза, но зрение суживается до размера маленьких щёлок. О Боже. Меня сейчас вырвет. Я уверена. Глубоко дышу, желая, чтобы тошнота улеглась. Вокруг меня мутный туман, я пытаюсь сфокусировать взгляд.

Вижу фрагменты. Ботинки Мэгги. Мои серые штаны. Адам, лежащий на диване.

Адам?

Я снова сажусь. Слишком быстро. Комната вращается, и я падаю обратно.

— О, думаю, вам нужно ещё немного полежать, мисс Спиннакер.

Этот голос вызывает во мне отвращение. Тело напрягается, я осторожно приподнимаюсь на локтях.

И то, что я вижу, заставляет меня желать снова оказаться в отключке. Мэгги с кляпом во рту, привязанная к кухонному стулу. Адам на диване, его глаза полузакрыты, руки раскинуты. Дэниел сидит между ними, вгоняя шприц в руку Адама. Ампула, прикрепленная к шприцу, пуста.

— Знаешь, за что я люблю эти наркотики? — спрашивает Дэниел, закрывая шприц и убирая его в кейс, который держит. — Я называю их «жидкое согласие». Немного этого наркотика, и ты будешь счастлива сделать или помнить то, что я скажу тебе.

— Как? Он никогда бы не позволил тебе. — Я прерываюсь, ошарашенная тем, что Адам просто сидит там, закатав рукава и позволяя Дэниелу вкачать изменяющий сознание яд в свои вены.

— Ну, я не спрашивал разрешения, когда в первый раз делал ему укол, — говорит он с самодовольной улыбкой. — Но твой маленький дружок взбрыкнул. Большая доза сыграет другую роль, не так ли?

Адам сонно моргает, он выглядит потерянно.

Я раскорячиваюсь на ногах, дергаясь, как марионетка. Дэниел смотрит на меня с дивана. Он знает, что справится со мной, если захочет. Пытаюсь продумать варианты, но он не маленький. Плюс его не ударяли по голове.

Сжимаю пальцы в кулаки и пытаюсь выглядеть выше, чем я есть.

— Что ты хочешь от нас?

— Я хочу, чтобы вы показали мне, куда спрятали наркотики.

— Ни за что.

Он вздыхает, как будто для него это неважно. Затем снова открывает кожаный кейс и вынимает новый шприц. Мои глаза приковываются к этому шприцу, к прозрачной жидкости внутри.

— Знаешь, этот наркотик может изменить мир. Представь себе искоренение убийств. Учеников с отличными отметками. Бесстрашных солдат. Знаешь, сколько заплатит правительство за нечто подобное?

— Так вот чем это является для тебя? — Я чувствую ужас, сковывающий лицо в отвратительную маску. — Вот почему ты убил доктора Киркпатрик? Из-за денег?

Дэниел смотрит на меня.

— Убил её? Кто поверит в то, что я убийца? Это преступление спишут на кое-кого с тёмными прошлым. Возможно, с судимостью. На кого-то вроде твоего парня.

— Ты лжешь, — говорю я, качая головой.

— Разве? Он же уже преступник, так? Преступник и лжец. Что ещё он скрывает? Кто знает, не сознается ли он в немыслимых преступлениях?

Его улыбка, предназначенная мне — это проявление самого абсолютного зла, которое я когда-либо видела.

— Ты был там, возле тела доктора Киркпатрик? — спрашивает Дэниел Адама.

— Да.

— Ты видел её на том столе, верно? Так много крови, Адам, — говорит Дэниел, качая головой. — Как ты мог?

— Я сделал ей больно? — спрашивает он, нахмурившись в замешательстве. — Я не…

— Ты не сделал никому больно, Адам, — говорю я. А потом сердито поворачиваюсь к Дэниелу. — Ты законченный ублюдок.

— А ты связана, — лицо Дэниела искажается, и он вскидывает руку, ударяя Мэгги по рту.

Я не уверена, кто кричит громче — я или она.

Адам делает слабые попытки подняться, но Дэниел толкает его обратно.

— Ты никуда не пойдешь. Ты будешь сидеть здесь и думать обо всех причинах, по которым с тобой что-то не так.

От его слов Адам оседает обратно, я пытаюсь броситься к нему и слышу, как шприцы ударяются друг о друга в кармане. Дэниел берёт руку Мэгги в свою и приставляет иголку к коже прежде, чем я успеваю сделать шаг.

— Очень хорошо подумай о том, хочешь ли ты, чтобы это произошло, — говорит Дэниел. Затем он несильно втыкает иголку. Мэгги тихо всхлипывает, и мой живот сворачивается, как прокисшее молоко. — Ты покажешь мне то, что я хочу, или мы увидим, насколько много ей нужно, чтобы отключиться на месяц.

Адреналин пробегает сквозь меня, горячий и злой. Мой мир сужается до этой иголки возле руки Мэгги.

— Наркотики, мисс Спиннакер!

— Ладно, я покажу, где они, — говорю я, засовывая руку в карман. Чувствую кончик одного шприца и думаю о той жизни, которая не должна была быть у доктора Киркпатрик. И о жизни Джулиен, которую та также не должна была иметь.

— Они у тебя с собой? — скептично спрашивает он.

Да.

Они у меня, но я не могу дать этому произойти. Я не позволю ему выиграть.

Пытаюсь сформулировать слова губами, но глаза Мэгги умоляют меня. Не за себя. Она умоляет меня решиться. Осмелиться сделать всё правильно.

— Покажи, что у тебя! — кричит он, проталкивая иглу глубже.

Я вынимаю одну руку.

— Это лист испытаний, окей?

Я достаю его.

Но не вынимаю. Я вынимаю шприц. И я не знаю, как мне это сделать, когда он смотрит прямо на меня, но я не могу не попытаться. Я должна.

Пока я упорно пытаюсь найти способ, хоть малейшую возможность, Мэгги внезапно движется. Она сильно накреняется, отклоняясь от него, пока стул не опрокидывается набок.

— Ты коварная маленькая сучка! — говорит он, наклоняясь, чтобы схватить её.

Вот он.

Мой единственный шанс.

Я снимаю наконечник и бросаюсь вперед. Наношу удар туда, куда могу достать, и нажимаю на поршень быстрым сильным движением.

За доктора Киркпатрик. За Джулиен. За всех нас.

Он рычит и ударяет своей рукой по моей, отбрасывая меня прочь. Игла всё ещё болтается в его шее, когда он снова ударяет меня. На этот раз я быстрее. Уклоняюсь влево.

Дэниел отрывает шприц от кожи, читая наклейку с очевидным ужасом. Я хватаю ближайший тяжелый предмет, до которого дотягиваюсь — вазу с кофейного столика.

Размахиваю ей как летучая мышь, готовая ударить. Но мне не нужно бить его. Он тянется ко мне и спотыкается, падая на одно колено перед диваном. Он бледен и задыхается.

— Ты и понятия не имеешь, что ты наделала, — говорит он, глотая слова. — В этих шприцах такая концентрация… — Он прерывается, шатаясь на одной ноге. — Его так не тестировали.

Я заполняю воздухом легкие и добавляю смелости в голос.

— Ну, будем считать это моим экспериментом. Вот чем мы были для тебя, да? Экспериментами?

Он смотрит сначала на меня, а потом на свои ноги. Качает головой и оглядывается вокруг. Я представляю оленя в свете фар. И решаю использовать его же приемчики против него.

— Вы выглядите таким усталым, мистер Таннер, — говорю я, с усмешкой наклоняя голову. — Я слышала, вы сказали, что хотите присесть.

— Я не говорил… — Он прерывает себя, смотря на Адама на диване и Мэгги перед собой. Пытается сделать шаг, но его колени подгибаются. Наблюдаю, как он тяжело садится на диван, его длинные ноги согнуты под странными углами.

— Вы хотите отдохнуть, — говорю я. — Вы так устали. Так ослабли. Вы хотите поспать.

Его взгляд стекленеет, зрачки расширены. Я вижу, что он встряхивается, пытаясь прочистить голову.

— Я не… я устал.

— Вы устали, — говорю я, ощущая безучастное наслаждение силой. — А теперь вы закроете глаза, пока я не скажу вам снова открыть их.

Мэгги распутывает веревки вокруг ног, когда освобождаю ее руки. Она связывает Дэниела, а я звоню в полицию.

Когда заканчиваю, я иду к Адаму.

Подхожу к нему на ватных ногах, он смотрит на меня через полуприкрытые веки. Он выглядит так, будто находится в агонии. Мне больно видеть его таким.

— Полиция едет, — говорю я.

— Полиция, — повторяет он. Затем он напрягается, смотря встревожено. — Тебе надо убираться отсюда. Ты не должна иметь дело ни с чем подобным, Хлоя.

Пытаюсь прикоснуться к его руке, чтобы успокоить.

— Адам…

— Иди, Хлоя! Ты слишком хороша, чтобы быть замешанной в этом. Это моя вина. Моя проблема. Пожалуйста. Просто иди. — Он толкает мои руки, и довольно сильно, даже в таком состоянии. Всё, что я могу — это быть рядом с ним.

Смотрю на другой конец дивана, где в отключке лежит Дэниел. Чувство, которое проходит через меня, слишком сильное, слишком яростное, чтобы принять его за гнев. Я напоминаю себе, что полиция в пути, что этот мужчина покинет это место в наручниках и отправится в тюрьму.

Но мне этого не достаточно.

Я могу навредить ему так же, как он навредил нам. С помощью этого мерзкого наркотика, который бежит по его венам, я могу заставить его проснуться и сказать то, что похоронит всю его оставшуюся жизнь. Я могу почувствовать вес правосудия над ним в своих руках.

— Ты слишком хороша для меня, — говорит Адам, отвлекая меня.

Я не слишком хороша для него. Но я слишком хороша, чтобы поступить так с Дэниелом Таннером.

Проскальзываю в промежуток между Адамом и подлокотником дивана. Касаюсь его лица, и он хмурится, всё ещё выглядя заторможенным и смущенным.

— Ты заслуживаешь лучшего, Хлоя. Я пытаюсь убедить тебя в этом.

— Значит, хорошо, что я никогда не слушаю.

Когда он пытается отклониться, я целую его. Он делает неубедительную попытку остановить меня, но я усиливаю напор. Когда мы отстраняемся, я вижу, что его взгляд стал более осмысленным. Его прикосновения вернули мою память. Может, мои делают с ним то же самое. Это смешная идея, но она вызывает у меня улыбку.

— Знаешь, я всё вспомнила, — говорю я. — Всё пропущенное время вернулось.

Замечаю обеспокоенность на его лице прежде, чем он пытается скрыть её.

— Да? Какие-то большие сюрпризы?

— Ничего стоящего упоминания. Тем более я уже знала, что люблю тебя.

Он наполовину склоняет голову в согласии, когда до него доходит смысл. Я вижу его сомнение, чувствую, как напряжение в его взгляде сменяется мягкостью, его лицо расслабляется.

— Хлоя, ты не можешь…

— Ну да, могу. И я довольно упряма, поэтому тебе придется с этим смириться.

Вижу лёгкий намек на улыбку, прежде чем он притягивает меня. Его поцелуй сладкий и глубокий, его руки поднимаются по моей спине к волосам. Он стирает весь холод и страх этого вечера, наполняя меня теплом и силой.

Когда мы отстраняемся, Адам улыбается с закрытыми глазами.

— Упрямство мне нравится.

Я смеюсь, первый раз за целую вечность. И эти ощущения даже приятнее, чем поцелуй.

Глава 33

Лицо репортера на экране очень сосредоточенное.

— Как вы отнеслись к предложению школьного совета о добровольном ретестировании?

Прикусываю губу. Лучше бы я этого не делала. Это и в жизни-то не особо приятно, но с моей головой, заполняющей весь телеэкран — напомните мне поблагодарить оператора за это, — я выгляжу как будто на грани нервного срыва. Но, в принципе, я и была на грани нервного срыва.

— Я не очень много думала на эту тему.

— Так вы до сих пор не приняли решение о том, как вам поступить?

— О, нет. Я приняла решение. Я пересдам тест.

Репортер наклоняет голову в этой репортерской манере, когда ответ, который они получают, не соответствует ожидаемому.

— Как и у большинства других студентов, вовлечённых в скандал, ваш результат Академического теста был особенным, верно? Некоторые внесли предложение, что это может стать единственным преимуществом ваших испытаний.

На экране я качаю головой. Я выгляжу возмущенной.

— Не думаю, что были какие-то преимущества. В этом не было ни малейшей положительной стороны. Не для меня.

— Вы почувствовали удовлетворение от того, что были той, кто призвал его к ответу? Ваша смелость в раскрытии этой истории дала другим жертвам силы также сделать свои заявления.

Она кладет восемь фотографий на стол между нами. Они все фальшивки — хитрость новостей, чтобы визуализировать величину воздействия Дэниела. Как будто число фотографий на столе прямо пропорционально тому, какой великой героиней я являюсь.

Но я вообще не героиня.

— Ты дала право голоса студентам. Это уже что-то.

Они были моими друзьями. А теперь мы нечто большее. Мы связаны таким образом, что никогда не распутаемся.

На экране я закрываю глаза и вздыхаю. Здесь и сейчас я чувствую, как рука Адама прикасается к моей, его пальцы придают мне сил.

— Этого явно недостаточно. Но это всё, что я могу сделать.

Репортер заканчивает напоминанием о предстоящем судебном заседании Дэниела и расследовании, которое всё ещё ведётся над двумя неназванными причастными несовершеннолетними. У несовершеннолетних есть имена: Блейк Таннер и Адам Рид.

Я до сих пор не знаю, что с ними будет.

— Не беспокойся об этом, — говорит Адам, читая мои мысли.

Мэгги, свернувшаяся с другой стороны от меня, отворачивается от телевизора.

— Она н-не единственная, кто беспокоится об этом.

— Добро пожаловать в мой фан-клуб, приму это как комплимент, — отвечает Адам, по большей части дразнясь. Эти двое, возможно, никогда не будут делиться секретами или заплетать друг другу косички, но они любят меня. И, кажется, для них этого достаточно.

— Ну, лично я горжусь тобой, — говорит мама со своего любимого места. Её улыбка слегка дрожит, что говорит о том, что она сказала не всё, что хотела. — Я всё ещё надеюсь, что ты передумаешь насчёт теста. Никому не будет хуже, если ты сохранишь этот балл…

Я округляю глаза.

— Мам. Мы это уже обсуждали.

Она с резким вздохом уступает. Похоже, она приняла это, но мы обе знаем, что это не так. Позади неё папа крутит пальцем у виска.

— Не слушай её. Ты, возможно, получишь ещё лучший результат.

— Сомневаюсь, — говорю я.

— А я нет, — отвечает отец. — И как ты знаешь, я всегда прав.

Я смеюсь.

— Ладно, тебе придется смириться с реальностью.

— Однажды ты поймешь, насколько на самом деле умная, — тихо говорит Адам.

— И тогда смириться придётся тебе, — замечает отец.

Он делает это заодно с Адамом. Вставляет замечания.

Всё ещё немного странно, что я встречаюсь с парнем, у которого есть судимость. Совсем не то, о чём они мечтали, я понимаю. Чёрт, Адам похлеще их. Сначала он даже не хотел переступать порог дома. Но однажды мы с Мэгги затащили его внутрь и заставили всех смириться с происходящим.

Не то слово, как неуклюже всё было. Но сейчас мы здесь. И всё нормально.

Даже хорошо.

— Когда у тебя следующая встреча с детективом? — спрашивает отец.

Мэгги смотрит прямо на меня, её брови подняты. Я заставляю себя прикусить язык и посмотреть на Адама, опустившего взгляд. Он задерживает дыхание перед ответом.

— В пятницу.

— Твоя бабушка там будет?

— Ей не очень… хорошо, — отвечает он, и я сжимаю его руку. Он явно чувствует себя некомфортно, делая глоток содовой из холодильника. Вероятно, он не горит желанием впутывать свою дряхлую бабушку-алкоголичку в это.

— Если ты не против, я мог бы позвонить ему, — говорит отец.

Мы с Мэгги одновременно поворачиваем головы и смотрим на него. Мама тоже таращится.

— Что? — спрашивает он, смотря на нас, как на сумасшедших. — Это так странно, что я хочу замолвить словечко за парня?

Эм, да, это странно. Мой отец, защищающий парня, с которым я постоянно встречаюсь, сродни предзнаменованию надвигающегося апокалипсиса.

— Вы не должны… — я обрываю Адама, крепко сжимая его пальцы, и выразительно смотрю на него. Его глаза смягчаются, и он начинает снова. — Если вы этого хотите, было бы здорово. Спасибо.

Мама хлопает в ладоши и предлагает пиццу, отец присоединяется к ней, когда она направляется в кухню, диктуя добавки и обсуждая варианты доставки.

Мэгги достаёт, по меньшей мере, четыре флешки, сваливая их на стол в линию.

— Теперь, когда с этим покончено, нам нужно в-вернуться к делу. Где твои маркеры?

Нахмурившись, я взираю на гору работы на кофейном столике.

— Они в рюкзаке. Завернутые в последний кусочек надежды на весёлые каникулы.

Адам смеётся.

Его смех был моим самым первым воспоминанием из потерянных месяцев. И это мой самый любимый звук на земле.

***

Шесть минут. Через шесть минут я войду в эти двойные двери, сяду за парту, и моё будущее изменится.

Я ожидаю на одном из выставленных в ряд пластиковых оранжевых стульев с Адамом и тремя дюжинами выпускников, которых не особо знаю. Остальные уже получили свой балл.

Другие дети здесь выглядят так, будто они выпили по три чашки кофе с Ред Бул. Они елозят на своих стульях и смотрят на часы, потные и нервные, а на лицах застыл ужас.

— Думаю, я был спокойным, расслабленным и собранным, — комментирует Адам.

Я качаю головой.

— Нет, ты сногсшибательный и соблазнительный.

— Да? — Улыбка, которую он адресует мне, возможно, запрещена четырьмя штатами. К сожалению, даже обещание импровизированного свидания не может притупить важность того, что мы ожидаем. По крайней мере, не для него.

И не для меня вообще-то. Ну, может, один раз так и было. Но теперь всё по-другому. Я смотрю на закрытые двери южной стены. Белые буквы САТ написаны на обеих дверях. Может, я сумасшедшая, но от этого вида я широко улыбаюсь.

— Ты пугаешь народ, — говорит Адам.

Я целую его, и из его горла вырывается мычащий звук, когда я отстраняюсь.

— Эй, я не себя имел в виду.

— О, это не для тебя. Мне нужно было прочистить мысли.

— Точно. Прочистить мысли. — Он качает головой и выпрямляется на стуле, принимая серьёзный вид. Как будто ему нужно беспокоиться. Он получит балл, который позволит поступить в любую школу, которую он пожелает.

Должен, но этого может не хватить.

А что касается меня…

— Так какова твоя цель?

Я думаю об этом. О 2155 баллах, которые висят в рамке на холодильнике. Балл, вероятность получения которого ещё раз чрезвычайно мала.

— Не думай о плохом, — говорит Адам. — Ты очень много занималась.

— Знаю, и я готова ко всему. Неважно, какой будет балл, он будет моим.

— Он будет достаточно хорошим для Брауна, — говорит он с абсолютной убеждённостью.

Я вздыхаю и молчу, потому что, возможно, этого не будет. В глубине души я знаю правду. Она жестока и уродлива, но я могу смириться с ней. Могу продолжать дышать.

— Возможно. А может, и нет. — Я пожимаю плечами. — Это не важно. Я знаю, чего хочу. И найду способ это получить.

Он бросает на меня острый взгляд.

— Ну, Бог знает правду.

Мой слишком громкий смех зарабатывает хмурый взгляд от надзирателя. Мне никогда не стать любимицей у учителей. Или лучшей в классе. И это прекрасно. Мне вроде как нравится то, что у меня есть.

— Когда дверь откроется, пожалуйста, найдите свободную парту и садитесь, — говорит надзиратель.

Двери широко распахиваются. Как и моё будущее.

Заметки

[

←1

]

Общий средний балл.

[

←2

]

Криминальный район Нью-Йорка.