1

— Все в порядке?

— Да, все нормально, честное слово.

— Ты уверена, что не хочешь со мной пойти?

— Уверена, — подтвердила с улыбкой Мелли. — Иди, желаю удачи.

— Н-ну ладно, если ты уверена…

— Совершенно, иди.

Улыбнувшись в ответ, он торопливо поцеловал ее в губы, взял ключи от машины и ушел.

Всегда обаятельный, всегда любезный и всегда готовый сразу уйти. Теперь, когда ее никто не видел, в ее красивых, янтарного цвета глазах стала заметна грусть. Она поднялась и, пройдя через комнату, остановилась возле окна, чтобы понаблюдать, как он выйдет из дома, — вот он появился, легкий и стройный, стремительно сбежав по ступенькам и, привычно откинув со лба черные волосы, уселся за руль своего любимого «ягуара». Мелли смотрела до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом. Чарльз. Ее муж. Человек, которого она любит до безумия. Человек, который не любит ее. Интересно, задумывался ли он вообще о том, что делают с ней его поцелуи, которые она, подобно нищенке, собирает по крохам? Скорее всего, он никогда об этом не думал. Печально усмехнувшись, она бережно приложила ладонь к заметно округлившемуся животу.

Чарльз, которого она утешала после смерти лучшего друга, погибшего во время несчастного случая на яхте. Чарльз, с которым они стали близки в минуту его отчаяния и боли, и потом он женился на ней, узнав, что она беременна. Чарльз, которого она любила лет с десяти, но которому бы никогда в жизни не пришло в голову стать ее мужем, если бы не ребенок.

Протяжно вздохнув, Мелли задвинула тяжелые парчовые шторы и, вернувшись к камину, рассеянно опустилась в широкое кожаное кресло. Устроившись поудобнее, она поджала под себя ногу. Это было кресло Чарльза, которое она объявила своим, немного его озадачив. Не сводя глаз с засохших цветов в пустом очаге, она видела только Чарльза. Представляла себе, как он останавливает машину возле казино, входит, улыбается друзьям и знакомым. Раскован, естественен, элегантен. Всеми любим. Человек, которого обожают женщины, которому завидуют мужчины. Человек, который, скорее всего, просто забыл, что она существует, — подумала она, печально улыбаясь. Беспечный легкомысленный, перекати-поле… Нет. Неправда, ему просто нравится таким казаться. Надев маску, выставить ее на обозрение миру. Почему? Она не знает. Уверена только, что это правда. Может, он думает, что и до него никому нет дела. Не исключено, но она знала и то, что он куда сложнее, чем хочет казаться. Или, может, она склонна истолковывать все, как удобнее ей, хочет верить, что он загадочнее, чем на самом деле. Потому что она всегда любила его. Потому что он так привлекателен, с его немного порочным обаянием. Может, это она сделала из него непонятного героя? Придумала, что его родители тираны, из-за того, что они не желают иметь с ним дела? А может, они-то и знают его лучше других? И не исключено, что не они не поняли Чарльза, а он не желает понимать родителей? Вспомнив их вечно поджатые губы и ханжеские физиономии, Мелли покачала головой. Нет, она верит Чарльзу. Впрочем, разве не верим мы все именно в то, во что нам приятнее верить? Она не исключение. Но, несмотря на все опасения, разве согласилась бы она изменить то, что произошло за последние несколько месяцев? Разумеется, нет. Вероятно, он никогда не полюбит ее так, как она мечтала, но он внимателен и дружелюбен — лучше синица в руке, чем журавль в небе, — и она этим довольствовалась.

Конечно, он будет и дальше заботиться о ней и о малыше, когда тот появится на свет, но станет ли он делить с ней постель? Захочет ли вновь заключить в объятия, а ведь даже горечь утраты не помешала ему в тот единственный раз показать себя непревзойденным любовником. Она не знает, но она сделала выбор, а значит, прочь сомнения.

Протянув руку, Мелли тронула рукоятку изящного колокольчика. Она никогда не могла свыкнуться с претенциозностью обстановки, которая ее окружала. Хозяйка. Чего? Небольшого дома, где нехитрым укладом ведает дворецкий, хотя в этом и нет никакой необходимости. Пусть Жан-Марк не совсем соответствует тому образу, который рисует воображение, когда произносят слово дворецкий, но он всегда сдержан, предупредителен, собран. Мелли даже перестало казаться, что он играет роль, настолько естественно все у него получалось.

Бесшумно появившись в комнате, он слегка поклонился.

— Bonsoir, madame, — произнес он с непередаваемым достоинством, и лишь в его темных глазах читалась едва заметная усмешка.

— Bonsoir, Jean-Marc.

Они виделись минут пятнадцать назад, однако ритуал оставался неизменным. Всегда одинаково вежливый обмен приветствиями. Мелли знала, что ему совсем немного за пятьдесят, но он неизменно вел себя как семидесятилетний старик, который прослужил всю жизнь в их доме, и потому считает себя ответственным за семейное благополучие. Жан-Марк был немного коренаст, ростом чуть пониже Чарльза, типичный француз — темноволосый и светлокожий. Он вовсю старался казаться бесстрастным и делал вид, что никогда не торопится. Мелли сомневалась и в том, и в другом.

Чарльз получил его в придачу к выигранному в покер дому, во всяком случае, так он ей сказал. В это Мелли тоже до конца не верила.

— Je suis fatigué, Jean-Marc.

— Madame желает пойти отдыхать?

— Жан-Марк! Ну разве я когда-нибудь заговорю по-французски, если кое-кто все время норовит попрактиковать на мне свой английский?

С неподражаемой галльской живостью он беспомощно развел руками, при этом уголки его подвижного рта выразительно поползли вниз. Мелли не смогла удержаться от смеха.

— Я хочу лечь.

Она выпрямилась в кресле, затем встала и потянулась. Среднего роста, прежде стройная почти по-мальчишески, она теперь симпатично округлилась. Опустив руки, она улыбнулась и, откидывая назад темные вьющиеся волосы, сказала, не сомневаясь, что ответ будет положительным:

— Горячее молоко?

— Горячее молоко, — согласился он, не скрывая, однако, что не одобряет ее выбора. — Если я принесу стакан наверх для madame через пятнадцать минут?

— Это меня устраивает. Доброй ночи, Жан-Марк.

— Bonsoir, madame.

Кивнув ему, она поднялась в свою комнату.

Напоследок улыбнувшись Жан-Марку, когда тот уносил поднос с пустым стаканом, Мелли удобно устроилась в широкой постели, хотя и не думала уснуть раньше, чем вернется Чарльз.

Мелли заснула в третьем часу, когда наконец услыхала, как он бесшумно поднимается по лестнице, и потому с утра совсем не чувствовала себя отдохнувшей. Можно, конечно, было поспать подольше, но она не стала. Ей нравилось завтракать с мужем. Чарльз редко возвращался из казино, которым владел на паях еще с двумя партнерами, раньше трех, но в восемь он всегда бывал на ногах, и теперь, когда они были женаты уже три месяца, оба привыкли садиться вместе за стол по утрам.

Когда Мелли вошла в столовую, он уже сидел за столом и, завидев ее, улыбнулся. Он был рад видеть ее. Он всегда был рад видеть всех. Ничего тут не было утешительного.

Ловко вскочив на ноги, он быстро обогнул стол, выдвинул для нее стул, усадил и слегка приложился губами к ее затылку.

— Доброе утро, Мелисса.

— Bonjour, Charles.

Он усмехнулся и занял свое место.

— Кофе?

— Да, пожалуйста.

Так же как и с Жан-Марком это был непременный ритуал. Наполнив ее чашку горячим молоком почти до краев, он плеснул сверху совсем чуть-чуть кофе. Посреди стола высилась накрытая белоснежной салфеткой плетеная корзина с горкой свежих теплых булочек. Масло, несколько сортов джема и мед довершали картину. Чарльз взял ее тарелку, выбрал булочку, намазал маслом и медом.

— Bon appetit.

— Merci. У тебя был удачный вечер?

— Ну пожалуй, так-сяк. Скорее не слишком.

— Ты играл?

— Нет. Не было настроения. Покрутился в казино, кое с кем поболтал, послушал сплетни. — На мгновение его подвижное лицо стало сосредоточенным. Не то чтобы он посуровел — Чарльз прекрасно владел собой, держался свободно, как правило, приветлив, улыбчив. Это, разумеется, не означало, что у него не случалось дурного настроения, — никто не может быть неизменно весел, но если его одолевали мрачные мысли, если он бывал не в духе, то великолепно умел спрятать и то и другое поглубже. Скорее всего, именно поэтому из него получился отличный игрок в покер.

— Я решил перевезти лошадей на другой конный завод.

— Но почему? — удивилась Мелли. — Мне казалось, ты доволен тем, как их содержат. Ты ведь очень старался пристроить их именно в эту конюшню!

— Ну да, все так. Сам не знаю, в чем дело, но мне все время кажется, что-то там не в порядке.

Зная, что он не любит, когда к нему пристают, она все же, не удержавшись, спросила:

— Куда же ты их переведешь?

— Пока не решил. Подумаю. — С характерной для него легкомысленностью он говорил уже о другом и опять улыбался: — Я видел Фабьенн, она приглашала нас сегодня вечером к себе. Ты не против? Я согласился и от твоего имени тоже. Ты совсем мало бываешь на людях, да-да, пожалуйста, не криви ротик, моя милая, давно пора перестать дичиться.

— Я перестала.

— Ну конечно. Боишься только моих друзей.

— Да нет же, — настаивала она, нахмурившись, — ну разве что некоторых…

— Вроде Фабьенн…

— Да, вроде Фабьенн. При ней я чувствую себя — даже не знаю как сказать — какой-то неотесанной, нескладной, совсем теряюсь. — Стараясь заглянуть поглубже в его серые глаза, Мелли добавила: — Без меня тебе будет много спокойнее.

— Ты уверена? — насмешливо спросил он.

— Конечно. Тебе не надо будет за мной присматривать, подыскивать собеседников, прислушиваться к разговорам…

Слегка пожав плечами и изобразив подобие улыбки, которая получилась далеко не столь выразительной, как у Жан-Марка, она замолчала. Но сказала она правду — без нее ему будет много проще. Чарльз такой общительный, так любит бывать среди людей, болтать, делиться с друзьями новыми идеями, и, хотя он ни разу ни словом, ни поступком не показал, что она ему в тягость, Мелли подозревала, что в ее присутствии ему не удается сполна получить удовольствие. Она пыталась преодолеть свою не то чтобы неприязнь, скорее неловкость, которую ощущала, встречаясь с его светскими друзьями, но ее не оставляло чувство, что они поглядывают на нее свысока. Возможно, обстоятельства, при которых они поженились, сделали ее уязвимой, но на этих слишком людных вечеринках, которые все здесь устраивали по очереди, она всегда бывала скованна.

— И все же, — продолжал Чарльз, с уже несколько иной интонацией, означавшей, что он хочет, чтобы она считалась с его желаниями, — я бы хотел, чтобы ты со мной пошла. Там будет Дэвид. Дэвид ведь тебе нравится?

Да, Дэвид ей нравился, а вот его жену она не выносила, в основном, как ей казалось, из-за того, что эта чертова Фабьенн вешалась на Чарльза при каждом удобном случае. Дотрагивалась до него, улыбалась, гладила, прижималась, словно ища защиты, в которой на самом деле совсем не нуждалась. Ей перевалило за сорок, а вела она себя как шестнадцатилетняя резвушка. Она словно была специально создана, чтобы опровергнуть общепринятое представление о француженках как о самых элегантных, очаровательных и сексуальных женщинах в мире. Мелли приходилось встречать немало женщин средних лет, выглядевших куда более привлекательно, чем их юные товарки, благодаря приобретенному с годами опыту и уверенности в себе. Только к Фабьенн это не относилось ни в малейшей степени, а Чарльз, несмотря на умение разбираться в людях, не хотел замечать того, что видели все остальные. Фабьенн была прирожденной нарушительницей спокойствия.

Если она откажется наотрез, он, конечно, уйдет один и не скажет ей больше ни слова, но его улыбка утратит нежность, лишится тепла, в котором Мелли очень нуждается. Нет, она не думала, что он поведет себя так намеренно, и, вероятнее всего, человек посторонний ничего не заметит, но она-то знает наверняка. Заставив себя улыбнуться, она кивнула:

— Хорошо, я пойду. В котором часу?

— В начале восьмого. Спасибо. Я понимаю, что тебе это нелегко, Мелли, но ты должна привыкать…

— Бывать в обществе, — закончила она за него. — Понимаю, а потому буду стараться. Просто здесь совсем иной стиль жизни, и он так отличается от привычного…

— Великолепный образец типично британской манеры не договаривать до конца, — рассмеялся Чарльз. — Конечно, Бекфорд с большой натяжкой можно назвать средоточением утонченности. — Откинувшись на спинку стула, он прикрыл нижнюю часть лица рукой, словно желая спрятать готовый растянуться в улыбке рот. — Было бы забавно послушать, как они там судачат о нашей женитьбе, — задумчиво проговорил он.

— Ну, скорее всего, говорят, что я получила по заслугам. Что еще можно сказать о девушке, которая связала свою жизнь с авантюристом?

— Значит, вот как меня величают — авантюрист?

— Ну, в общем да. — Мелли не хотелось говорить ему, что слово «авантюрист», как правило, соседствует с определением подлый. Ведь она-то знала, что это ложь.

Старательно делая вид, что ему даже нравится, что о нем идет дурная слава, Чарльз подался вперед, еще глубже зарыв подбородок в руку.

— А еще? Паршивая овца? Негодяй? Уверен, они говорят: «Этот тип наверняка плохо кончит!» Вижу, вижу по твоему лицу, что попал в точку. Конечно, нельзя исключить, что в один прекрасный день их пророчество сбудется, но уж я постараюсь не утащить тебя за собой в пропасть. Ты, Мелли, достойна лучшей участи.

— Перестань! — потребовала более резко, чем собиралась. — Не надо, — попросила она уже сдержанней.

— Да, но если бы ты не поехала в Довиль разыскивать дедушкину могилу… если бы…

— Если бы да кабы, — перебила она решительно, потому что им обоим было известно, что она приехала по другой причине. Чарльз, разумеется, чтобы не нарушать гармонию, может делать вид, что верит в эту историю, но она полагала, что в глубине души он думает иначе. Ей казалось, что он обходит острые углы, впрочем, как и сама она, чтобы сохранить их брак.

Поймав на себе его взгляд, она заставила себя улыбнуться.

— Ты же меня ни к чему не принуждал. Никто не заставлял меня… утешать тебя в тот день. К тому же я могла не признаться, что ты отец ребенка…

— Да, но ты призналась. Один Бог ведает, почему. Пожалуй, трудно найти человека, менее пригодного на роль отца, чем я. Да и мужа. И все же, если бы ты не сказала, а я бы узнал потом, что ты носишь моего ребенка…

Разозлился бы? Да, она это знала и не переставала удивляться, что он взял на себя ответственность. Ей безумно хотелось с ним все обсудить, поговорить, открыться, но от того, что она ощущала себя виноватой, ей казалось, что это невозможно. А впрочем, может, так и спокойнее.

— Интересно, как бы ты узнал? — поинтересовалась Мелли с кажущейся беспечностью. — Твои связи с Бекфордом оборвались, а тебе известно, что у меня не было недостатка в дружках, каждый из которых вполне мог оказаться отцом…

— Не стану спорить, но теперь мышка попалась. Ты, разумеется, должна была составить лучшую партию, — ухмыльнувшись, добавил он.

— Да, — согласилась она, — но боюсь, добропорядочный супруг мне бы вскоре наскучил, ты не думаешь?

— Ну, а положа руку на сердце, тебе разве не хочется порой поскучать? — спросил он вкрадчиво. — Ну, например, знать, где я бываю по ночам? А иногда и днем, правда?

— Но тогда ты бы не выиграл в покер этот дом, а я бы не познакомилась с Жан-Марком и не имела бы возможности с обожанием взирать на участников американского кинофестиваля.

— Брось, не хитри. Ты и так смогла бы на них полюбоваться. Они устраивают тут свои фестивали каждый год.

— Но я бы не удостоилась чести появиться среди них в качестве гостьи! — не сдавалась Мелли. — Да к тому же под руку с самым завидным холостяком в округе. В общем, что бы ты ни говорил, а мне по вкусу быть женой владельца скаковых лошадей, казино, к тому же знаменитого яхтсмена.

— Нашла знаменитость, — ответил Чарльз, состроив забавную гримасу.

— В таком случае известного, — не сдавалась Мелли. Всматриваясь пристально в его мужественное, красивое лицо, в то время как он задумчиво глядел поверх стола, она размышляла о том, насколько глубоко сожалеет он о своем опрометчивом поступке. Может, он сделал чересчур рискованную ставку и проиграл? Может, думал, что она ему откажет? Он ни за что не признается, даже если она спросит прямо, без обиняков, и все же Мелли точно знала, что он собирался строить свою жизнь иначе. Чарльз не скрывал, что женитьба не входила в его планы. Так что он тоже попался в ловушку, которую оба они себе подстроили. — Твой проигрыш несравним с моим, — добавила она тихо, втайне надеясь услышать, что это не так, — ты лишился свободы выбора.

Поднимая глаза и словно отмахиваясь от ненужных мыслей, он усмехнулся.

— О какой свободе ты толкуешь, Мелли? Свободе выбирать женщин? Ты наслушалась сплетен, женщины всегда значили для меня куда меньше, чем об этом болтают. Женщины могут мне нравиться, я люблю находиться в их компании и не стану отрицать, что со многими спал, — продолжал он. — Однако, думаю, в историях, которыми тебя угостили, мои успехи сильно преувеличены, а главное — я совсем не чувствую себя связанным. Мне нравится быть твоим мужем, разве ты сама не видишь?

— Ты уверен? — переспросила она, полагая, что он лицемерит.

— Совершенно. К тому же, если ты женат, у тебя всегда есть хороший предлог, чтобы смыться, если что-то тебя раздражает, отвязаться от надоедливых дам. — Развеселившись вначале от собственных слов, он продолжал намного серьезнее: — Пожалуй, единственное, чего я опасаюсь по-настоящему, это сделать тебе больно, я по природе разрушитель, Мелли, я таким был всегда, ты знаешь. Мне необходимо ощущать опасность, бросать вызов миру. Я должен постоянно проверять свои возможности, чувствовать волю к победе. Я сделаю все возможное, чтобы обеспечить и тебя и ребенка, а потом, если что случится… — Он чуть вздрогнул, но быстро взял себя, в руки, и настроение его снова переменилось. — Чем мы сегодня займемся? Выберем коляску?

Пытаясь отбросить мрачные мысли, на которые ее навело все сказанное им, она отрицательно покачала головой:

— Нет, не будем испытывать судьбу. Я не хочу покупать коляску или кроватку, ну, в общем, ничего, до последнего месяца.

— Ну, до этого еще целая вечность, — возразил он.

— Каких-то восемь недель, они быстро пролетят.

— Понимаю, но мне хочется что-нибудь делать уже сейчас, — весело воскликнул Чарльз. — Приготовить детскую! Выбрать ему, ей всякие вещички…

— Дизайнер? — пошутила она.

— А что, дизайнер! — Он взглянул на стол, будто хотел разглядеть на скатерти невидимый чертеж. — Признаться, я побаиваюсь, — сказал он вдруг простодушно. — Быть отцом — не могу себе этого представить. Не знаю, как справлюсь.

— Зато я знаю, — ответила Мелли. — Ты будешь надежный, заботливый и — смешной. Чего еще можно пожелать ребенку?

— Чтобы отец был рядом, как мне кажется. — Чарльз так резко вскочил, что она испугалась, — Я должен кое с кем потолковать насчет лошадей. Вернусь часа через два, и мы прогуляемся.

Почти у самой двери он задержался. Повернувшись, посмотрел на нее сосредоточенно.

— Тебе сегодня надо в клинику!

— Ага, но после двух.

— Ладно, я вернусь гораздо раньше. — И он ушел.

Мелли больше не хотелось есть, откинувшись на спинку стула, она грустно вздохнула. Ох, Чарльз! Она видела, что ему становилось все труднее казаться беспечным и дружелюбным. Но если ее голос станет звучать напряженно, если она выдаст свое беспокойство, то оттолкнет его от себя. Почуяв опасность, он уйдет. В этом она была уверена твердо, просто старалась не думать, насколько это будет непереносимо. И все же она не могла не понимать, что обоюдное стремление не быть, а казаться — заведомо обречено на неудачу.

Крепко сжимая в руках салфетку, она набрала побольше воздуха и глубоко вздохнула, будто желая стряхнуть с себя оцепенение, в которое повергли ее печальные мысли.

Разрушение… Блажь толкает его на нелепейшие поступки: гонять на яхте, летать с горы на лыжах, нарочно выбрав опасный спуск, — испытывать судьбу, ставя на карту жизнь. Она была не в силах понять, откуда у него эта вечная жажда пройти по самой кромке, учинить расправу над самим собой. Дело тут не в смерти Лорана и не в ее беременности, — желание рисковать завладело им раньше, задолго до того, как все это случилось. Что сделало его таким — воспитание, детские годы, проведенные в Бекфорде? У них обоих есть секреты. Она не все знает о нем, он, к счастью, никогда не узнает о ней всей правды, и пусть он подозревает, что их встреча не из разряда загадочных совпадений, которые время от времени случаются в жизни, но все же не может знать наверняка. Чарльз не мог догадаться, что ей было точно известно, где его искать, и что дедова могила оказалась всего лишь удобным предлогом. Поводом, чтобы появиться там, где он теперь жил.

Отбросив в сторону салфетку, Мелли неловко поднялась и вышла на маленькую терраску. Удобно устроившись в подушках в кресле, которое всегда заранее выставлял для нее предупредительный Жан-Марк, она смотрела на просыпавшийся внизу город.

Чарльз. Он смог сделать ее жизнь яркой, раскрасить волшебными красками. Рядом с ним любой мужчина сразу начинал казаться незначительным, неинтересным. Он был ее фантазией и стал воплотившейся мечтой. А он и не ведает, думает, она привязана к нему, как к старому надежному другу детства. Значит, она должна постараться сделать так, чтобы он не ощутил себя в западне, просто потому, что без него жизнь не стоит того, чтобы жить. Она нуждается в том, чтобы он был рядом, а он нуждается в свободе как дикое животное, которое нельзя приручить, но, если ей не изменят осторожность и мудрость, он будет всегда возвращаться к ней.

Взгляд ее стал рассеянным — она мысленно вернулась к тому дню, полгода назад, когда они встретились возле причала. Точнее, когда Мелли подстроила эту встречу. Хотя, конечно, судьба оказалась к ней благосклонна в тот раз. А если он все же узнает? Нет, подумала она с ужасом. Он не должен узнать никогда. Он не простит ей обмана.

 

2

Утро, когда Мелли приехала во Францию, показалось ей скучным, — по серому небу плыли облака, уныло моросил дождь. Ночной паром был переполнен, и, очутившись на сравнительно свободном шоссе, она облегченно вздохнула. Дорога до гостиницы «Гольф» в Довиле обошлась без приключений, она распаковала чемодан и, не теряя времени, выяснила у портье, как добраться до военного кладбища. Сперва дело. У нее должно быть алиби.

Дорога до кладбища заняла пять минут. Сначала по извилистым, пустынным улицам, затем по едва заметному проселку, петлявшему среди деревьев. Безлюдье. Забвение? Нет. Все солдатские могилы тщательно ухожены. Трава подстрижена. Поеживаясь в тонком дождевике, накинув капюшон поверх темных волос, она вышла из машины. Подходящий денек для посещения кладбища, подумала она, облака проливают слезы, а ее не оставляет чувство вины оттого, что поездка сюда — предлог. Отец нарисовал ей небольшую карту, которую Мелли хорошо запомнила и искала она недолго.

Остановившись у могилы, она поплотнее завернулась в плащ и долго смотрела перед собой. Но и тут, глядя на серый, высеченный из камня крест, она видела только Чарльза. Или, на французский лад, «Шарля». Чуть улыбнувшись, она с наслаждением проартикулировала, попробовала на вкус его имя. Шарль. Нет, только не здесь. Это предательство по отношению к близким.

Всмотревшись повнимательнее в могильную плиту, она попробовала воскресить в памяти образ деда. Лицо, которое она знает лишь по фотографиям. Черно-белый портрет молодого человека, больше всего поражающий сходством с ней самой. Темные волосы, задумчивые глаза. Он заслужил, чтобы она о нем чаше вспоминала. Погиб, защищая короля и отечество, погиб во имя свободы будущих поколений, и вот, спустя сорок лет, готовая отдать ему разве что крохотную частицу своей души, явилась она.

Капитан Дэвид Морлэнд .

Тридцать два года.

Освободитель.

6 июня 1944

Просто, печально и — ни о чем не говорит. Как все было на самом деле? Может, смерть настигла его внезапно, опустилась на бесшумных крыльях? А может, он боролся? Знал или ни о чем не догадывался? Теперь не найти никого, кто мог бы ей рассказать. Сверху, над незамысловатой надписью, вырезана эмблема его полка и личный номер. Не слишком много, если считать это завещанием тридцатидвухлетнего мужчины. И все же больше, чем у иных. Окинув взглядом строгое маленькое кладбище, она поежилась и стала медленно продвигаться вдоль ряда могил. Совсем молодые, прожившие такую короткую жизнь. И она принялась беззвучно произносить имена, будто чувствуя, что павшим важно, что кто-то их сейчас вспоминает, не всех вместе, а каждого по отдельности.

Большинство погибло в Первую мировую войну, и лишь несколько — во Вторую. Фамилии некоторых остались неизвестными. Поодаль, в углу, виднелись могилы немецких солдат. На надгробиях имя и дата смерти — ни теплых слов, ни горьких сожалений. Чувствуя себя подавленной, Мелли пошла к скромным воротам. Долг выполнен. Ради этого она явилась во Францию. Лгунья. Тяжко вздохнув, она вернулась к машине.

Где сейчас Чарльз? По-прежнему в Довиле? И в самом ли деле она рассчитывает его здесь найти? Да, она могла ответить только «да». Не просто рассчитывала — надеялась. Надеялась излечиться от безрассудной страсти, безумия, ибо как еще можно было назвать ее чувство? Все эти годы, что она влюблена в него, стремится оказаться с ним рядом, не может быть ни с одним мужчиной, потому что это не он. Конечно же, она пыталась. Бог свидетель, пыталась. Принимала ухаживания мальчиков, мужчин, но ни у одного из них не было его улыбки, его теплоты, не было той едва заметной холодности, мелькавшей иногда в глубине серых глаз. Страсть, которую невозможно скрыть. Нелепая, необъяснимая, заставляющая сгорать со стыда. Словно у школьницы, которая сохнет по придуманному кумиру. Едва ли Чарльз часто о ней вспоминал, а если бы вспомнил, то был бы удивлен, нет, наверно потрясен, узнав о ее безумии. Ее фантазии.

Заведя машину, она осторожно проехала по ухабистой дорожке и, выехав на шоссе, спустилась вниз, к центру города. Люди, обуреваемые навязчивой идеей, умеют предвосхищать события. Мелли внимательно рассмотрела карту города и потому знала точно, как найти порт. Знала, или, во всяком случае, слышала, что именно там он всегда швартует свою яхту.

Подъехав к причалу, Мелли поставила машину на стоянку и торопливо окинула взглядом стоящие в ряд дорогие игрушки, которые, мягко покачиваясь, накренялись, словно делая шутливый реверанс. А вот и та, что нужна ей, совсем такая, как она видела дома на фотографии в журнале. «Блуждающая звезда». Элегантная, мощная, быстрая, восхитительная, подобно ее стоящему на палубе хозяину. Неожиданный подарок. Она ощутила знакомое волнение при виде темных, спутанных ветром волос, сильных, поднятых кверху жилистых рук. Он что-то прикручивал к мачте, широко расставив плотно обтянутые джинсами ноги, чтобы удерживать равновесие. Стройный, красивый, блестящий Чарльз Ревингтон!

Она разглядывала его долго, старалась унять дрожь, которую всегда ощущала, когда смотрела на него, чувствовала, что сердце бьется учащенно, вот-вот выпрыгнет, а ей хочется вести себя по-детски глупо, например, пройти мимо него, чтобы он смог ее заметить.

Стыдясь собственных мыслей, она отвела глаза. То, что она делала, действительно нельзя было назвать иначе как ребячливостью, причем бессмысленной и смешной. Выйдя из машины, Мелли поспешно ее заперла и, повернувшись спиной к причалу, медленно двинулась по деревянному настилу, отделявшему длинную полосу песка от купальных кабинок.

— Эй, Мелли! Постой!

Если вы чего-то очень сильно желаете, в конце концов это получите. На мгновение плотно закрыв глаза, она ускорила шаг, делая вид, что не слышит настойчивого оклика. Опустив невидящий взгляд на деревянные доски, по которым ступали ее ноги, Мелли старалась сохранять хладнокровие. Дура. Остановись. Притворись безразличной. Не могу. Стремление увидеть его и удрать одинаково сильное. Ей нельзя было сюда являться. Но ведь гонится за ней он, во всяком случае, так это будет выглядеть, будет казаться, что они встретились случайно.

Шаги у нее за спиной делались все слышней, и она с облегчением почувствовала, что ее схватили за руку и заставили остановиться. Обернувшись, с притворным удивлением она всматривалась в лицо человека, которого полюбила, когда была ребенком.

На нее глядели веселые серые глаза. Приветливая улыбка сияла на обветренном лице.

— Каким бы я выглядел идиотом, если бы это оказалась не ты! Какими судьбами моя невинная подружка очутилась в наших греховных краях? — спросил он с той неподражаемой интонацией, которая неотвязно преследовала ее почти столько, сколько она себя помнила, почти двадцать пять лет.

— Ну, мало ли… — безмятежно ответила Мелли, удивляясь тому, как легко это у нее получилось, и улыбнулась. Ей казалось, что у нее вот-вот выпрыгнет сердце, но слова, как ни странно, прозвучали обыкновенно, спокойно.

— Привет, Чарльз.

— Привет, Чарльз, — передразнил он, — и только-то, Мелли? Ты ни капли не удивилась?

Проклиная себя за то, что не сумела как следует изобразить удивление, она соврала:

— Нет, не удивилась, скорее не поверила. Я никак не предполагала, что встречу здесь знакомых.

— Конечно, — охотно поддержал Чарльз. — Поэтому путешествовать так здорово. Никогда не знаешь, где на кого наткнешься, — и очень простодушно добавил: — Я ужасно рад, что мы встретились.

Вдруг в глазах его замелькали дьявольские огоньки, он схватил ее за плечи, расцеловал в обе щеки и, не дав опомниться, уже тащил в единственное открытое поблизости кафе. Все произошло так стремительно, что Мелли не успела ощутить как следует его прикосновение, она только подумала, что летом большие стеклянные фрамуги откроют, столики и стулья выставят наружу, а сейчас, в начале апреля, когда к тому же дует холодный восточный ветер, все окна закрыты и занавешены.

Чарльз, зацепив ногой стул, выдвинул его, легонько подтолкнул ее к сиденью, а затем сам уселся напротив.

Она с завистью слушала, как бойко он окликает по-французски официанта. Затем, вопросительно подняв брови, он обратился к ней:

— Кофе?

— Если можно с молоком.

— Deux cafes-creme, s'il vous plait.

— Grands? Petits? — любезно спросил официант.

— Grands, merci.

Как только официант отправился исполнять их — заказ, он продолжил расспросы:

— Итак, все-таки что привело тебя в Довиль? Неужели бега, — подшучивал он, — но они ведь начнутся только в августе. Может, гольф? Яхты? Казино?

Откинувшись на спинку стула, все еще не веря, что все это происходит наяву, что напротив нее сидит и вопросительно смотрит действительно Чарльз, она лениво вертела в руках обертку от сахара, оставленную кем-то на столе. И, хотя к ее надежде постоянно примешивался расчет, все же было трудно поверить, что ее грезы, ее безумные мечты осуществились. Она посмотрела на него снизу вверх, и у нее немного закружилась голова.

— Нет, не угадал. Военное кладбище.

— Военное… О! — Он с пониманием кивнул: — Ну, конечно, твой дед. Ты ищешь его могилу? — Заметив, что она удивлена, он улыбнулся: — Я помню, твой отец однажды рассказывал мне, что твой дед воевал и погиб в Нормандии, в день «Д». Ну и как успехи?

— Нормально. Я же знала, что кладбище в Тургевиле, оставалось только приехать. Власти были очень предупредительны, когда я обратилась к ним в Англии, даже предлагали привезти меня сюда.

— Но ты предпочла приехать сама, — понимающе кивнул он.

— Да. Я как раз оттуда.

— И потому такая задумчивая, а циничный Чарльз Ревингтон, конечно же, растоптал твои святые чувства своими стопудовыми башмаками.

Снова ощущая укол совести оттого, что сказала неправду, Мелли ответила:

— Не стоит извиняться. К тому же я бы назвала тебя кем угодно, но только не циником. Я просто немного задумалась, вот и все.

Осторожным движением он вынул из ее рук обертку, затем, поднеся их к своим губам, поцеловал самые кончики пальцев.

— Friste, как сказали бы французы. Ты успела посмотреть места высадки?

— Еще нет. — Пожалуй, не стоило говорить ему, что она приехала только сегодня утром.

— Ты обязательно должна выбрать время. Это надо увидеть. И еще американское кладбище в Сен-Лоране. Там просто нельзя не расплакаться. Кресты, кресты, не счесть погибших.

— Съезжу обязательно. — Застенчиво улыбнувшись официанту, она решилась произнести «merci» и, с облегчением приняв из его рук чашку кофе, принялась сосредоточенно размешивать сахар. Она буквально рвалась увидеть Чарльза, поговорить с ним, а теперь, когда он сидел с ней совсем рядом, Мелли казалась себе нескладной, застенчивой, неинтересной.

— Ты приехала одна?

— Да.

— Ну, тогда я должен хотя бы пригласить тебя пообедать.

— Нет, нет! — воскликнула она, неожиданно пугаясь. — Ты вовсе не должен этого делать.

— Я понимаю, что не должен, — ответил он, рассмеявшись, — но мне хочется. Ты расскажешь мне, что делается дома. Ты ведь осталась в Бекфорде? Этом старом заслуженном рассаднике сплетен?

Чувствуя себя неловкой провинциалкой, она смущенно кивнула.

— Все еще дома? — не унимался Чарльз.

Она была бы рада рассказать ему, что ведет иной, более свободный образ жизни, хотела бы показаться ему бойкой и увлекательной собеседницей, но она лишь еще раз согласно кивнула.

— Наверное, я недостаточно энергична, но мне там хорошо.

— Не стоит оправдываться, — мягко сказал он, — не всем суждено быть искателями приключений.

Он поднес ко рту чашку, сделал глоток и, улыбнувшись так, как умел улыбаться он один, спросил:

— А меня по-прежнему считают отпетым негодяем?

— Боюсь, что да. Ждут, когда же наконец с тобой что-нибудь стрясется, чтобы сказать друг другу «мы давно этого ждали».

Вглядываясь в него в то время, как его мысли явно были где-то далеко, Мелли размышляла о том, важно ли для него знать, что о нем говорят. Похоже, ему на всех наплевать, впрочем, с виду он всегда всем доволен. Он уехал из их города лет пятнадцать назад, не меньше, но время от времени она с ним встречалась, — он приезжал на похороны ее брата, заскакивал ненадолго, чтобы повидать старых друзей. Правда, с тех пор как она видела его последний раз, и то мимолетно, издали, миновал год и, возможно, потому и ощутила столь остро потребность увидеть его.

— Ты теперь больше не приезжаешь?

Она и сама знала, что он перестал бывать в Бекфорде, знала, что его друзья разъехались кто куда, но предпочла спросить, опасаясь, что он догадается о ее навязчивой идее, слишком пристальном интересе к его делам.

Он уже снова слушал ее внимательно и в ответ отрицательно покачал головой.

— А ты, как и прежде, сочиняешь детские книжки?

— Да.

— И больше не хочешь стать медицинской сестрой.

— Не хочу, — подтвердила она, с улыбкой вспоминая о своих юношеских порывах и о том, как тогда дразнил ее Чарльз.

— Ну что ж, если верность призванию достойна награды, ты получишь самую крупную. Все еще не печатаешься?

— Ну почему же. Конечно, утверждать, что я разбогатела и прославилась, было бы преувеличением, но мои книги покупают, — не без гордости сказала Мелли.

Явно обрадовавшись за нее, он воскликнул:

— Поздравляю! И под какой же фамилией ты издаешь свои книжки? Может, я о тебе слышал?

Польщенная, она покачала головой:

— Не думаю.

— Пожалуйста, скажи, — настаивал Чарльз, похоже, действительно заинтересовавшись. Неподдельная доброжелательность делала его еще более привлекательным.

Зная, что ему не надо лишних объяснений, Мелли не без усилия произнесла:

— Донни.

— А, — он понимающе кивнул, — в память о брате.

— Да.

— Как родители, немного пришли в себя?

— Внешне как будто, но вообще-то — нет, на самом деле — нет. — В голосе ее прозвучала печаль, которую она не смогла скрыть.

— И поэтому ты остаешься дома? — участливо спросил он.

— Отчасти, да. Каждый раз, когда заговариваю о том, что хочу от них отделиться, поискать квартиру, они ничего мне не говорят, но вид у них делается такой обиженный, что у меня не хватает духу настоять на своем.

— Великодушная Мелисса.

Слегка поежившись от его слов, она допила кофе. Нет, она не уверена, что по-настоящему добра к родителям. Возможно, она просто трусит. У нее не было повода чувствовать себя виноватой, и все же стоило ей заикнуться о том, чтобы покинуть дом, как ее начинала мучить совесть. Интересно, а если бы она все же решилась, и жизнь ее сложилась иначе, ощущала бы она, как сейчас, что не может обойтись без Чарльза? Вообще-то, говоря начистоту, у нее не было потребности испытать себя на ином поприще, просто, время от времени, чувство долга по отношению к родителям тяготило ее. Не последнюю роль тут играли деньги. Когда погиб Донни, отец начисто утратил интерес к делу, его доход стал совсем скромным, и без ее помощи им было бы не легко прожить. Отчасти причиной была память о брате. И это была добрая память, не вносившая смуты в душу. Сейчас она могла думать о Донни спокойно, с любовью, без той сердечной боли, которую более десяти лет назад принесла с собой его смерть. Такая нелепая, такая бессмысленная смерть. Человек просто споткнулся, неловко упал и захлебнулся водой буквально из лужи глубиной по щиколотку, через которую можно было перейти, не промочив ног.

Стараясь отбросить грустные воспоминания, она обратилась к Чарльзу, желая, чтобы ее слова звучали как можно беззаботнее:

— Так все-таки кто же ты теперь? Ну, кроме того, что авантюрист, а?

— О, дел у меня хоть отбавляй, — не захотел объяснять он, — я преуспеваю.

Мелли отметила про себя, что это заметно даже по его спортивной куртке. Одевался он, судя по всему, не в «Вулвортсе». Дальнейшие попытки выведать о нем побольше были неожиданно прерваны появлением женщины, показавшейся Мелли знакомой. Женщина была высокая, светловолосая и немыслимо привлекательная. Пока она разглядывала Мелли, стоя за спиной у Чарльза, лицо ее так и светилось веселостью и живейшим любопытством.

Приложив к губам палец, что, вероятно, откачало призыв к молчанию, она проскользнула в дверь, подкралась на цыпочках к их столику и обеими руками прикрыла глаза Чарльзу.

Схватив своими сильными руками ее запястья, он высвободился, откинул назад голову, посмотрел вверх и произнес:

— Bonjour, madame.

— Вот я тебе покажу «bonjour»! Ты бессовестный тип, Чарльз! Где ты пропадал? Почему не явился ко мне на ужин?

— Некогда было, — отрезал он, и Мелли заметила, что взгляд его сузившихся серых глаз стал настороженным. Быть может, хотел дать понять незнакомке, чтоб не заходила слишком далеко? Таким Мелли его еще не знала и вдруг испугалась своего безрассудства, продиктованного желанием во что бы то ни стало его найти. Перед ней был не мальчик, а опытный, видавший виды мужчина, уверенный в себе, богатый.

Он создал свою жизнь собственными руками и больше не был похож на ее школьного приятеля.

— Ну понятно. И я даже знаю почему! — Женщина рассмеялась, и ее смех вернул Мелли к действительности.

— Не сомневаюсь, что знаешь.

Состроив ему гримасу и улыбнувшись Мелли, она поторопилась снова примкнуть к ожидавшей ее снаружи компании.

Интересно, о чем это они? — подумала Мелли, провожая глазами элегантную блондинку. Был с женщиной? Или на яхте? — Спросить она не решалась.

Наконец, снова поворачиваясь к Чарльзу и заглядывая ему в лицо, Мелли проговорила:

— Она немножко похожа на одну актрису…

— Элисон Маркс, — сказал он. — Да, ты не ошиблась.

— Ого, — протянула она не без зависти, — ты вращаешься в высшем свете.

— Высшем свете? — повторил он задумчиво. — Да нет, они самые обыкновенные люди. Некоторые из них очень славные. Ты должна приехать следующий раз в сентябре, здесь все собираются в это время на кинофестиваль. — Заметив, что она озадачена, он объяснил: — На американский кинофестиваль. Его проводят в Довиле каждый год. Хочешь на нем побывать? Я добуду тебе билеты.

— Мне? Нет, ради Бога не надо! — отказалась она, сама не понимая почему.

— Ты уверена? Смотри, а то я могу достать для тебя и приглашение. Пообщаешься накоротке с богачами и знаменитостями… нет, пожалуй, не так, — сказал он, помотав головой, — среди светских львов появится наша скромная овечка… — И на этот раз вполне серьезно добавил: — Боюсь, тебя подобное сборище может раздосадовать до слез. Такая публика, наверное, тебе не по душе, Мелли. Каждый занят только собой. — Судя по озорному блеску его глаз, он предполагал, что последнее утверждение может заставить ее передумать — из духа противоречия.

Шум внезапно распахнувшейся двери заставил их обоих обернуться. Седой человек с загорелым продубленным ветром лицом остановился у входа и смотрел на Чарльза полными отчаянья глазами.

— Qu'est — ce qui ne va? — нахмурившись, спросил Чарльз.

Мужчина захлебнулся потоком французских слов, из которых Мелли смогла разобрать лишь имя — Лоран.

Резко отодвинув стул, Чарльз вскочил и бросился к нему, видимо, как подумала Мелли, чтобы выяснить подробности какого-то происшествия.

Быстро отсчитав несколько франков, она положила их на стол и, расплатившись за кофе, решительно поднялась со своего места, чтобы присоединиться к мужчинам, заспешившим в сторону порта. Она поняла — случилось неладное, но что?

На набережной толпились люди, взволнованно обсуждавшие происшествие. Мелли видела, как Чарльз и его спутник протолкнулись к представителю власти и о чем-то его расспрашивают. Она заметила, что Чарльз опустил голову, затем засунул руки в карманы и стал смотреть в даль, в открытое море.

Она вполне могла тогда уйти, спокойно, без шума, потому что знала, что он о ней совсем забыл, но ей не хотелось уходить, не хотелось уезжать. Осторожно приблизившись к нему, она тихо спросила:

— Что-нибудь произошло?

Резко обернувшись, он поглядел на нее так, будто не сразу узнал, потом тяжко вздохнул, с усилием заставляя себя обратить на нее внимание.

— Мелли, черт возьми, прости меня…

— Не валяй дурака, объясни, что случилось.

— Что-то с Лораном, с его яхтой. Похоже, в нее врезался глиссер, а я не знаю подробностей, спасатели вышли в море. — Он замолчал, а потом добавил, скорее для себя, а не для нее: — Ничего с ним не случится, он живучий как кошка, — и закрыл глаза, словно беззвучно молился.

— Чарльз, — тихо позвал его товарищ и, схватив за руку, показал в сторону спасательного катера, который медленно входил в порт.

Взглянув на Чарльза, Мелли увидела, что надежда борется в нем с безграничным отчаянием. Отведя глаза, она тоже стала смотреть, как спасатели медленно приближаются к причалу.

Первыми на причал сошли мужчина и женщина — женщина истерически рыдала, бледного как полотно мужчину била дрожь. Кроме них, появились только несколько человек в синей форме. Чарльз и его товарищ подошли к тому, кто, вероятно, был старшим. Мелли увидела, как он покачал головой.

Чувствуя себя беспомощной и бесполезной, она наблюдала, как накрытое белым покрывалом тело вынесли на носилках и осторожно опустили на булыжник, как Чарльз, встав на колени, бережно приподнял покрывало, чтобы взглянуть на лицо друга, а потом растерянно стоял рядом, пока носилки опять не подняли и не понесли к машине «скорой помощи».

Человек, который первым принес дурную весть, пошел за носилками, оставив Чарльза одного, растерянного, онемевшего от горя.

У нее защемило сердце от жалости, она тихо подошла к нему и, взяв его руку, ласково прижала ее к себе.

— Я должен был идти с ним, — сказал он безразлично. — Я собирался, только решил закончить крепления на «Звезде». Если бы я был с ним…

— Если бы ты пошел с ним, ты бы мог оказаться на его месте.

— Я? Не велика потеря. Кому я нужен? Но Лоран… О, Господи!

Оглядевшись вокруг, он бросил неприязненный взгляд на группку людей, все еще возбужденно обсуждавших происшествие. Он сжал зубы, глаза его сузились и, схватив ее за плечо, резко сказал:

— Пошли отсюда, пока не принесло газетчиков.

Стремительно протащив ее за собой по песчаной тропинке, он вывел ее на широкую улицу, которая вела к большому многоэтажному дому, втолкнул вначале в подъезд, затем в открывшийся лифт и, нажав на кнопку третьего этажа, смотрел в одну точку, не замечая ее, пока перед ними не раздвинулись двери.

Мелли едва успела заметить, что лестничная площадка покрыта дорогим зеленым ковром, а стены выкрашены матовой белой краской, как уже очутилась возле крайней слева двери. Квартира 301. Чарльз вставил ключ в замочную скважину и, по-прежнему не отпуская ее руки, втащил внутрь. Наконец отпустив ее, он прошел через небольшой холл и распахнул дверь в комнату. Медленно двинувшись следом, Мелли увидела, как он рывком открыл французское окно в большой квадратной гостиной и стремительно шагнул на балкон. Затем, все еще не произнося ни слова, он направился к стоявшему в углу бару.

Так и не зная, чем ему помочь, она обследовала кухню, сварила кофе и приготовила сандвичи. Чарльз не притронулся ни к тому, ни к другому, зато исправно наполнял мгновенно пустевший стакан. Молча стоя у окна, он смотрел в сторону порта.

Понимая, что ей не найти нужных слов, чтобы облегчить ему мучения, Мелли решила, что лучше не трогать его, дать свыкнуться с бедой. Свернувшись в кресле, она смотрела и ждала. Ждала, когда понадобится. Понадобится ее плечо, в которое можно будет уткнуться и запла кать, понадобится рука, на которую можно будет опереться.

Только когда вначале заалевшее небо стало совсем темным, Чарльз протяжно вздохнул и осторожно закрыл окно. Повернувшись, он быстро взглянул на нее, а затем твердой походкой подошел к выключателю и зажег свет.

— Спасибо, — сказал он просто. — Со мной все в порядке.

— Да, — согласилась она, просто чтобы хоть что-то сказать.

Подойдя к обитому кремовой кожей дивану, он сел и, продолжая сжимать в ладонях стакан, заговорил. Рассказал о Лоране, об их дружбе, о том, чем они занимались вместе.

— Он был моим другом, — заключил он спокойно. — Отличным другом. — Лицо его так исказилось от боли, что Мелли почувствовала, как на глаза ее наворачиваются слезы.

Осторожно поставив на пол стакан, он, согнувшись, уткнулся лицом в колени.

Без лишних раздумий Мелли поднялась и села с ним рядом. Она обняла его и прижала к себе, приникла головой к его плечу и принялась молча убаюкивать.

— Не уходи, — хрипло попросил он.

— Не уйду. Останусь столько, сколько захочешь.

Они сидели так очень долго, пока в конце концов она не отвела его в спальню, где помогла раздеться и без лишних слов уютно устроилась рядом.

— Madame? Madame!

Вздохнув, она нахмурилась и удивленно взглянула на Жан-Марка.

— Вас к телефону, madame, ваша мама.

— Мама? А-а. Хорошо, спасибо.

Сбитая с толку его неожиданным появлением, Мелли неохотно поднялась. Воспоминания о той ночи, когда она была с Чарльзом, еще теснились в ее памяти, и она даже на миг разозлилась от того, что приходится возвращаться к действительности. Да, возможно, память о близости с ним станет тем единственным, что у нее останется. Другого она и не заслужила, поскольку в ту ночь сознательно приняла решение остаться. Нет, она не была движима лишь дружеским участием, ею владело эгоистическое желание быть с ним рядом. С печальным вздохом Мелли вошла в дом вслед за Жан-Марком.

 

3

Мелли закончила совершенно бессодержательный разговор, на протяжении которого она много раз заверяла мать, что чувствует себя прекрасно и непременно сообщит о результатах очередного обследования, и положила трубку. Бедная мамочка — сидит, будто пришитая, в Англии, в то время как ее единственная привязанность, ее цыпленок, ее Мелли, к тому же беременная, находится во Франции. Она все еще пыталась уговорить Мелли приехать рожать в Англию. Французы не вызывали у нее доверия, она полагала, что у них в больницах недостаточно чисто и что французская еда не годится для Мелли. Дочка, как обычно, успокаивала ее, вновь и вновь убеждала, что французские больницы ничем не уступают английским, а может, в чем-то их превосходят, и что еда здесь чудесная, — в общем, старалась не огорчать, зная, что предубеждение против французов всего лишь предлог. Причина же — в недоверии к Чарльзу. Мама, конечно, опять напрашивалась в гости, а Мелли бессовестно делала вид, что не понимает. Она приезжала уже дважды, и Мелли опасалась, что Чарльзу не доставит удовольствия ее очередной визит, тем более, если он состоится так скоро. Да, откровенно говоря, и ей тоже. Мама начнет хлопотать, беспокоиться, укладывать ее в постель, непременно заставит подкладывать что-нибудь под ноги ночью и опять не оставит без внимания то обстоятельство, что они с Чарльзом живут в разных комнатах. А бедный папа, которого мама неизменно заставляет ее сопровождать, будет бродить по дому как неприкаянный, чувствуя себя ненужным и больше всего желая вернуться домой, в свою скромную механическую мастерскую, где он мог спрятаться от людей.

— Мама? — послышался насмешливый голос Чарльза у нее за спиной.

Повернувшись, она удивленно взглянула на него.

— Да, я не слышала, как ты вошел.

— Когда она приезжает? — поинтересовался он с готовностью.

— Она не приедет. Во всяком случае, пока… — Засмеявшись, Мелли добавила: — Можешь сказать «это хорошо»!

— Moi? — ухмыльнулся он. — Я же такой вежливый, однако…

— Ладно, ладно, не будем об этом. Тебе удалось найти новую конюшню?

Обняв дружески за плечи, он повел ее в гостиную, усадил на диван, а сам устроился рядом.

— Нет. Мы долго беседовали с хозяином, я все взвесил и решил пока ничего не менять.

— Почему? — осторожно поинтересовалась она. Мелли уже достаточно хорошо узнала своего муженька, чтобы догадаться, что у владельца конюшни денежные или иные трудности, в которые он посвятил Чарльза, а тот, естественно, сразу подсказал ему выход и не захотел добавлять неприятностей, забрав своих лошадей. Вот если бы виной всему оказались нерасторопность и лень, он бы не дал хозяину спуску.

— Понимаешь, — нехотя начал он, — у него кое-какие проблемы… А что это ты смеешься?

— Просто так, — ответила она с довольной улыбкой, — рассказывай дальше.

— Да нечего, собственно, рассказывать. Просто я решил еще немного подержать лошадей у него. В этом сезоне бега закончились, спешить некуда. Ну что, зайдем куда-нибудь поесть перед тем, как ты пойдешь к доктору?

Зная, что ему так хочется, Мелли кивнула:

— С удовольствием. Куда?

— К Киро?

— Чудесно. А мы туда сможем попасть? — Ей было прекрасно известно, что в городе, все еще битком набитом публикой, явившейся на кинофестиваль, заказать столик в ресторане было все равно, что найти золотой слиток.

— Не бойся.

— Не бойся, — передразнила она, в который раз с любопытством думая о том, что он неизменно ухитряется добыть столик, когда другим это не удается. — Пойду соберусь.

Их встретили приветливо. Чарльза всегда и везде встречали приветливо, с радостью. Он объяснил метрдотелю, что Мелли во второй половине дня идет на ультразвуковое исследование и должна выпить пинты полторы жидкости, не меньше. Ни лишних слов, ни удивленья — и перед ней, словно по волшебству, появились два больших графина — один с водой, другой — с апельсиновым соком. Чарльз с сочувствием наблюдал, как она через силу опустошала их, ни разу не отлучившись в дамскую комнату.

— Я должен благодарить Бога за то, что не родился женщиной! — с горячностью воскликнул он, когда они собрались уходить. — Неужели действительно необходимо столько пить?

— Так велят. Иначе плохо видно. Пожалуйста, не спрашивай почему, я не знаю. Я спрашивала, — продолжала она с улыбкой, — но все равно не поняла.

Он ласково обнял ее, прижал к себе и не отпускал, пока они шли к машине.

Сама процедура прошла спокойно, без осложнений, неприятности начались позже в регистратуре, когда Мелли получала карточку.

— А, мадам Ревингтон, — обратилась к ней дежурная и, вероятно вспомнив, что говорит с англичанкой, решила продемонстрировать, что владеет иностранным языком. — Доктор Лафарж, — проговорила она с расстановкой, он желать вас видеть, oui? — закончила она с победным видом.

— Oui, tres bien, — похвалила Мелли ее произношение. — Но где? И, главное, зачем? — спросила она осторожно. — Раньше, когда я приходила, он не вызывал меня к себе. — Заметив, что женщина совсем ее не понимает, она улыбнулась, и, поскольку сейчас ей было трудно собраться с мыслями, чтобы выдавить из себя по-французски хоть что-то членораздельное, она обернулась, взглянула на Чарльза и без слов попросила его о помощи. Он перевел ее вопросы с такой легкостью, что Мелли ему позавидовала. Чарльз вмешивался обычно только по ее просьбе, потому что считал, что овладеть иностранным языком можно, лишь упражняясь при каждом удобном случае. Он, безусловно, был прав, но порой это весьма затрудняло ей жизнь.

— Она не знает почему, — беспечно сообщил Чарльз. — Может быть, просто для порядка.

Поблагодарив дежурную, он собрал бумаги Мелли и, заботливо поддерживая ее под локоть, повел вниз в дородовое отделение клиники.

Доктора Лафаржа они увидели сразу. Он тоже говорил по-английски, очередной раз подчеркивая нерадивость англичан по части изучения иностранных языков.

— Madame, m'sieu, — просиял он. — Пожалуйста, садитесь. Мы бы теперь хотели, чтобы вы прошли мониторирование. Хорошо? Насколько я знаю, вы однажды уже проходили?

Заглянув в бумаги, которые передал ему Чарльз, он утвердительно кивнул.

— Да, в прошлом месяце. — Откинувшись в своем кресле, он лучезарно ей улыбнулся.

— Расскажите, как вы себя чувствуете. Спина не болит? Бывают головные боли?

— Нет, иногда спазмы, изредка изжога.

— Не чувствуете головокружения, слабости?

— Нет.

— Bien. У вас хороший аппетит?

— Да.

— Препараты железа, витамины принимаете?

— Да, — подтвердила она уже с нетерпением. — У меня что-нибудь не так?

— Видите ли, мы надеемся, что нет. Даже почти уверены, но… — Начиная испытывать все более сильное беспокойство, Мелли нашла руку Чарльза и крепко сжала ее.

— Ну что?..

Вздохнув, он произнес:

— У вас высоковато давление, волноваться не стоит, просто немного выше, чем нам бы хотелось. И потому мы бы предпочли, чтобы вы остались у нас на несколько дней, просто для подстраховки.

— Но давление ведь высоковато немного…

— Да, конечно, но вам не повредит, если вы немного побудете в покое.

— Но я совсем не устаю дома и могу отдыхать больше, если надо, — не уступала она. Сдерживая волнение, она осторожно спросила: — А ребенок, с ним все в порядке?

— Non, non, ребенок ведет себя примерно.

— Тогда что же, если ребенок в порядке…

— В полном порядке. Прошу вас, не надо огорчаться. Единственное, чем мы слегка обеспокоены… видите ли, он немного маловат, растет не так быстро, как нам бы хотелось. Потому, желательно, чтобы вы полчаса побыли на мониторе, для вашего спокойствия. И если все будет нормально, а я уверен, что будет, вы поедете домой. Но на следующей неделе мы попросим вас приехать еще на один ультразвук.

Он поднялся, подождал, пока они встанут, и, выйдя из-за стола, проводил их до двери. Еще раз улыбнувшись Мелли, он потрепал ее по плечу:

— Смелее, уверен, все будет нормально.

«Зачем тогда надо было все это говорить?» — подумала она, вглядываясь в глаза доктора Лафаржа, пока тот открывал перед ними дверь и подзывал проходившую мимо сестру, и пытаясь понять, не скрывает ли он что-то от нее на самом деле.

— Чарльз, — жалобно проговорила она, поворачиваясь лицом к мужу.

Зажав ее лицо в своих ладонях, он ласково попросил:

— Прошу, перестань трепыхаться и делай, как велит доктор. Иди с сестрой, а я еще раз зайду к нему. Выясню все, что смогу. Иди, я тебя догоню.

Кивнув, она жалобно взглянула на сестру и поплелась за ней в палату. Послушно забравшись на кровать, Мелли улеглась на спину. Что имел в виду доктор? Маленький? Что значит маленький? И что означают его слова «недостаточно быстро растет»? Сестра, к сожалению, не говорила по-английски, а все французские слова, которые знала Мелли, разом вылетели у нее из головы. Отчего-то она вспомнила, как спросить, где у тети лежит карандаш. Идиотская — фраза, из тех, что заставляют затвердить в школе! И почему нельзя учить людей тому, что им пригодится в жизни? Например, как узнавать о размере младенцев. Огорченно вздохнув, она постаралась расслабиться. Напряжение может вредно повлиять на сердцебиение ребенка, монитор все запишет, и доктор оставит ее в клинике.

Когда к ее животу прикрепили пластырем датчики, ей ничего не оставалось, кроме как прислушиваться к ударам сердца ребенка и следить за беспорядочно скачущими на прозрачном экране цифрами. Сестра понаблюдала немного, с удовлетворением кивнула, приладила полоску бумаги к печатающему устройству, ободряюще похлопала Мелли по ноге и ушла.

Заставляя себя сохранять выдержку, она продолжала смотреть на экран, страстно желая, чтобы цифры оставались нормальными. Пока сердечко ребенка бьется ритмично, все в порядке, старательно уговаривала она себя. Пускай он будет маленький! Некрупные дети часто лучше развиваются, но что подразумевал доктор, говоря, что он растет не так быстро, как следует?

— Может, неправильно развивается?

Услыхав как Чарльз разговаривает с сестрой возле самой палаты, она почувствовала облегчение и постаралась принять безмятежный вид. Чарльз должен думать, что она спокойна.

— Ты напоминаешь одного из подопытных Франкенштейна, — улыбаясь, прокомментировал он, заглядывая за занавеску.

— А я себя именно так и чувствую. Что сказал доктор?

— В общем, все то же, что при тебе. — Подойдя сбоку к кровати, он взял ее руку и ласково зажал между своими ладонями. По-моему, в самом деле, не стоит беспокоиться, — произнес он, — они просто хотят все предусмотреть.

— Да, — согласилась она с благодарностью. — Но, пожалуйста, если вдруг что-то… не скрывай от меня.

— Обещаю. А теперь…

— А ты спросил у него, что он имел в виду, когда говорил, что ребенок плохо растет? Предположим, он не.

— Мелли! — перебил ее Чарльз. — Все идет, как положено! Лучше расскажи мне, для чего предназначено это устройство.

— Ты же знаешь для чего! Прошлый раз сестра объясняла при тебе.

— Я забыл, — признался он простодушно.

Она знала, что он никогда ничего не забывал, просто хотел отвлечь ее от тревожных мыслей.

— Слева на экране сердцебиение ребенка, справа — мое.

— А распечатка подтверждает, что все замечательно, — сказал он, успокаивающе похлопал ее по руке и, опуская ее осторожно на кровать, обошел вокруг, чтобы взглянуть на вылезающую из прибора полоску бумаги.

— Кажется, удары слишком частые, — не удержалась она.

— Представь себя на месте нежной крохи, когда к твоей макушке присасывается холодный диск, — шутливо проговорил он, указывая на прикрепленную к ее животу пластину. — Прекрати паниковать!

— Хорошо, я просто хотела…

— Чтобы доктор не ходил вокруг да около и не устраивал переполоха, — сердито закончил он вместо нее. — Знаю, вот идиот!

Изумившись, она с любопытством спросила:

— Ты что, так ему и сказал?

— Разумеется, — подтвердил он с достоинством, твердо уверенный, что к его словам обязаны прислушаться.

— А он?

Повернувшись и поглядев на нее, он вдруг развеселился. Растерянно разводя руками и пожимая плечами, видимо как доктор, он передразнил его:

— «M'sieu, я потрясен до глубины души. Я совершенно не хотел огорчить вашу прелестную жену! Просто, согласно новейшим методикам, полагается все объяснить женщине, которая готовится стать матерью впервые! На этом настаивают сами пациентки». — Затем Чарльз издал звук, похожий на «уфф», и передал пространную речь доктора о том, как все теперь изменилось к худшему по сравнению со «старыми добрыми временами».

— Но если доктор продолжит испытывать новейшие методики на Мелли, — решительно заявил Чарльз, — и не будет вести себя с ней так, как его просят, то ему быстренько найдется замена!

И она знала, что это не пустая угроза и что доктор едва ли совершит очередную ошибку, недооценив предостережения. Еще до того, как они поженились, Мелли знала, что Чарльз почти никогда не бывает раздражен или раздосадован, и не потому, что его ничего не задевало, — он просто не позволял себе поддаваться. Ей казалось, что он любит, чтобы жизнь текла гладко, без осложнений. И, вероятно, это было справедливо, — до той поры, пока обстоятельства не вынуждали его к действию, и тогда он мог поставить на место любого. Таким его воспринимали окружающие, испытывая не то уважение, не то страх, и это позволяло ему почти беспрепятственно добиваться своего. Его поступки поначалу нередко поражали Мелли, возможно потому, что в Бекфорде все считали его легкомысленным, незлым, обаятельным, но поверхностным. Однако здесь она достаточно быстро для себя открыла, насколько это далеко от истины. Значит, с годами он совершенно переменился или всегда был таким, а она просто не замечала. Детская влюбленность, которая, как она теперь понимала, основывалась на ее фантазиях, переросла в любовь столь глубокую, что она и сама пугалась. Окажись он в самом деле человеком пустым, едва ли ее чувство дожило бы до сегодняшнего дня. Быть может, она не отдавала себе отчета в том, что сама повзрослела.

Задумчиво нахмурившись, Мелли откинулась на полушки и наблюдала, как ее муж слоняется по тесному помещению, берет в руки медицинские брошюры, просматривает и, скорчив гримасу, ставит обратно на стеллаж. Она не переставала опасаться, что ему что-то наскучит, станет надоедать, и тогда гладкое течение их жизни, которым она так дорожила, нарушится.

— Почему бы тебе не пойти вниз и не выпить чашку кофе?

— Что? — Он посмотрел на нее рассеянно, будто до него не сразу дошел смысл ее слов, и, подойдя ближе, скривился и сказал с укором: — Тут варят кофе в аппарате, Мелли. И если бы ты сделала хоть один глоток, то не советовала бы пробовать и заклятому врагу, не приставай ко мне!

Рассмеявшись, она протянула ему руку:

— Спасибо, что пошел сегодня вместе со мной.

— А разве может быть иначе? — спросил он, присаживаясь на край кровати. — Ты моя жена. — И, положив свою широкую ладонь ей на живот, к тому месту, которое осталось не занятым пластинами монитора, продолжил: — И это мой ребенок. Как же я мог не пойти с тобой? Лоран там или Лоретт?

Когда они только поженились, Мелли спросила у него, хочет ли он, чтобы будущий ребенок носил имя его погибшего друга. Лоретт, если родится девочка, и Лоран, если будет мальчик, и показалось тогда, что он был счастлив.

— Погоди еще, может, там они оба! — поддразнила она.

— Черт возьми! Но ведь ультразвук показал бы! Разве нет?

— Наверное, — согласилась Мелли. Ей было безразлично, девочка, мальчик, двойня, лишь бы все было в порядке.

Чарльз повернул голову, опять взглянул на монитор и произнес задумчиво:

— Я где-то читал, если сердцебиение ребенка не превышает сорока ударов в минуту, то это мальчик, если чаше — девочка.

Он с любопытством наблюдал, как цифры на мониторе с тридцати восьми подскакивают до пятидесяти, а потом снова опускаются до тридцати шести.

— Пожалуй, это существо не решило окончательно, кем ему стать, — сострил он, — цифры так и прыгают туда-сюда.

— Лучше бы… — Она не закончила фразу, потому что вошла сестра, и, пока отключала аппарат и открывала ленту с показаниями, Мелли не спускала глаз с ее лица.

Доброжелательно посмотрев на нее, сестра кивнула, сказала: «О'кей», довольная то ли графиком, то ли своим английским, — Мелли не поняла, — но от нее не укрылся кокетливый взгляд, явно относившийся к Чарльзу.

Он задал сестре вопрос по-французски, девушка стала отвечать, но Мелли, с ее растревоженным воображением, показалось, что она слишком долго раздумывает.

Чарльз неожиданно перебил сестру, она вспыхнула, залилась краской и быстро освободила Мелли от проводов монитора.

Чарльз помог жене подняться и поправить платье.

— Мы можем ехать домой. Сестра сказала, все в порядке. Ты должна прийти в следующую среду.

Разглаживая помявшееся платье и складывая в сумку вещи, она спросила, стараясь говорить как можно безразличней:

— А почему сестра покраснела, когда ты с ней говорил?

Нагнув голову, он поцеловал ее в макушку и ласково ответил:

— Я попросил ее вести себя посдержанней, объяснил, что я счастливый молодой муж.

Ты сказал правду? — хотелось спросить ей, пока они шли к машине. Ты правда счастлив? Или играешь роль? Роль преданного мужа и будущего отца? Впрочем, это ведь она уговорила себя, что готова довольствоваться малым, вздохнула Мелли, а значит, нечего жаловаться, сетовать на судьбу.

— Иди отдыхать, — потребовал Чарльз, когда они добрались до дому, — доктор сказал, что ты должна вести себя спокойней. И сегодня вечером мы никуда не пойдем, — продолжал он, помогая ей улечься в постель.

— Нет, — возразила Мелли. — Отправимся в гости, как собирались. Это ведь будет обед, а не прием, где надо весь вечер стоять. К тому же я отвлекусь, а если останусь дома, то буду лежать и волноваться.

Он с минуту сосредоточенно смотрел на нее, а затем согласился.

— Ладно. Пойдем, но ненадолго. Вернемся пораньше.

Сбросив туфли, она скользнула под стеганое одеяло и уютно под ним устроилась. Перегнувшись через спинку кровати, Чарльз пригладил ее непослушные волосы.

— Поспи немного. Около семи я тебе постучу.

— Договорились, и еще, послушай, Чарльз… — окликнула она его ласково, когда он уже был у самой двери. — Спасибо за все.

— Не надо, Мелли, — попросил он, нахмурясь. — Не за что.

Она проснулась, почувствовав, как кто-то легонько пощекотал ее по носу, и, моргнув, широко открыла глаза. На кровати сидел, вертя в руках маленькое белое перышко, Чарльз.

— Я нашел его, когда гулял, — объяснил он. — Перышко-щекоталка. Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно. — Конечно, было бы куда лучше, если бы она могла протянуть к нему руки, прижаться, поцеловать. — Превосходно, — повторила она и заставила себя улыбнуться.

— Я размышлял, — сообщил он, задумчиво глядя на нее.

— О чем?

— О тебе, обо мне. Ты, наверное, думаешь, что я женился на тебе, потому что меня вынудили обстоятельства. Нет, молчи. Я знаю. Когда я вышел от тебя, то решил погулять. Бродил неподалеку и думал. И, знаешь, вдруг понял, до чего здорово, что я твой муж. Мне нравится возвращаться домой и знать, что я увижу тебя. Понимаешь, это ощущение появилось у меня не сразу, приходило постепенно, я сам не понимал. А сегодня в больнице, когда доктор понес свой вздор, я вдруг осознал, до чего мне станет одиноко, если тебя не будет рядом. Вообще я как-то забыл, что должен себя переделать. Прости, если я бывал злым или невнимательным.

— Да нет же, — возразила Мелли, чувствуя, что у нее задрожал голос.

— Разве? — Он хитро улыбнулся и отбросил перышко на ночной столик. — Нам ведь обоим было непросто, правда? Мы все ходили вокруг да около, боялись быть самими собой. Я уверен, что ты тоже все это чувствовала, потому что раньше в Бекфорде ты не была такой кроткой.

— Пожалуй, — согласилась она осторожно.

— В общем, понимаешь, что я хочу сказать, давай попробуем начать сначала. Тебе здесь не очень плохо?

— Мне здесь хорошо. Может, я и могла бы быть счастливее, но…

— Вот и чудесно.

— А тебе? — спросила она.

— Мне, — удивился он, будто никто и никогда его об этом не спрашивал. — Да. Я же сказал. Знаешь, я еще подумал, что мне пора остепениться, стать примерным бизнесменом, солидным дельцом.

— Ты и так солидный делец, а я совсем не хочу, чтобы ты менялся. Ты меня вполне устраиваешь такой, как есть. — Неужели он полагает, что она не видит, как много он работает? Что он лишь притворяется плейбоем. Играет роль. Или, может, считает, что ей безразлично, лишь бы он мог обеспечить ей соответствующий образ жизни? Нет, не может быть!

— Ты меня не разыгрываешь? — Он взглянул на нее веселее, улыбка его стала озорной: — Значит, договорились?

Она кивнула, хотя в глазах ее по-прежнему мелькало беспокойство, и замерла, когда он сначала наклонился к ней, потом положил голову ей на плечо и, наконец, вытянулся во весь рост на постели возле нее.

— Ты под одеялом, я на одеяле. Так будет всегда? — тихо спросил он.

Не совсем уверенная, что она его правильно поняла, Мелли лежала очень тихо, и ей отчаянно хотелось думать, что он сказал только что правду.

— А ты хочешь, чтобы все так осталось? — произнесла она внятно.

— Нет. — Перехватив ее взгляд, он усмехнулся. — Я был идиотом, когда считал себя одиночкой, теперь я не могу представить жизнь без тебя. С тобой легко и тепло, Мелли. Ты превращаешь жилище в дом. — Он ласково повернул ее лицо к себе. — Но мы потерпим, пока не появится маленький. Просто, чтобы быть спокойнее. Думаю, я смогу подождать, — насмешливо добавил он. — Хотя, пока… — Повернувшись на бок, он нашел ее губы и долго, с наслаждением целовал ее. Потом откинулся, поднял голову, заглянул ей в глаза, опять прилег на ее плечо и, сладко вздохнув, аккуратно положил руку ей на живот. — Все так хорошо!

Он закрыл глаза и, казалось, устроился спать.

— Чарльз! — воскликнула Мелли, готовая расхохотаться. — Мы же собирались в гости!

— Ммм, — лениво мычал он, уткнувшись ей в бок.

— Разве ты передумал?

— Нет. — Он лег на спину, широко раскинул руки. — Пожалуй, пойдем. Мне надо повидаться и потолковать с Себастьяном. Насчет наших общих дел, — добавил он небрежно. Взглянув на нее, он сказал: — Будем собираться, ладно?

— Ну да.

Чарльз легко вскочил на ноги.

— Схожу за Жан-Марком, пусть приготовит нам чего-нибудь перекусить. Жду тебя внизу.

Махнув ей, он отправился к себе в комнату.

Неужели она поняла его правильно? Почти что дрожа от волнения, Мелли скрестила руки на животе, будто желая защититься. «Господи, помоги мне, — страстно молилась она». Может быть, это ей снится? Разве она смела надеяться, что их союз станет настоящим. Приложив пальцы к губам, которые все еще горели от его поцелуя, она закрыла глаза, чтобы воспоминание стало слаще. Ей хотелось большего. Значительно большего… А после того, как ребенок появится? Опасаясь искушать судьбу, Мелли решила не загадывать и, встав с постели, пошла собираться.

Она приняла душ, подкрасилась и, распахнув широкие створки шкафа, принялась осматривать его содержимое. Платьев для будущих мам — Чарльз накупил ей без счета, хотя она возражала против пустой траты денег, уверяла, что не успеет их все надеть, но, если уж Чарльзу попадала вожжа под хвост, с ним было бессмысленно спорить. И вот они, эти наряды, перед ней. Медленно двигая по перекладине одну за одной вешалки, Мелли выбрала платье из темно-синего шелка. Натянув его через голову, она почувствовала, что ей в нем удобно. Да и выглядела она недурно, несмотря на живот. Наклонившись, чтобы достать из нижнего ящика подходящие туфли, она судорожно глотнула воздух и закусила губу, ощутив, как острая боль пронзает ее живот. «Чепуха, чепуха, просто спазм, — уговаривала себя Мелли. — Спазм и только. Бывало и раньше, значит, нечего сходить с ума только из-за того, что доктор наговорил столько глупостей». Осторожно выпрямившись, она выждала минуту — боль не возвращалась, и она глубоко, с облегчением вздохнула. Слава Богу, все обошлось, она чувствовала себя нормально. Приложив руку к животу, она совсем успокоилась, услыхав, как шевельнулся ребенок.

— Мелли, — негромко позвал из-за двери Чарльз.

— Входи, я почти собралась. — Сунув ноги в туфли, она отвернулась, чтобы взять вечернюю сумочку. — Все, я готова, — весело сообщила она, поворачиваясь к нему лицом.

Он смотрел на нее, слегка сощурив глаза.

— Что случилось? — спросил он спокойно.

— Случилось? Ничего.

— Не обманывай, Мелли, — настаивал он, не повышая голоса, — что-то тебя огорчило. Что?

— Да ничего. Ей-Богу, ничего, — упорствовала она. Улыбаясь, подошла к Чарльзу и положила руку ему на плечо. — Честное слово. У меня был небольшой спазм. Сейчас все прошло.

— Точно?

— Совершенно.

— Мы можем остаться дома…

— Да нет, правда, все хорошо, нечего суетиться. Ты ведь говорил, что мы идем на обед и будем все время сидеть. — По-прежнему улыбаясь, она провела рукой по лацкану его пиджака. — Ты выглядишь не элегантно, а сногсшибательно. — Безупречный вечерний костюм сидел на нем как перчатка — ни складочки, ни морщинки.

Беспокойство в его глазах сменилось озорством, и он отвесил ей молчаливый поклон.

— Я должен заглянуть в казино, — объяснил он, — пришлось надеть смокинг. Ты не против, я на несколько минут?

— Обманщик, — пожурила она его добродушно. — Проводишь меня домой и иди себе спокойно.

— А ты меня неплохо изучила. — Выставив перед собой согнутую в локте руку, он ждал, когда она возьмет за нее.

— Экипаж подан, миледи.

Дверь им открыла Фабьенн. Мелли со злостью подумала, что она, вероятно, увидела, как они подъехали, и выскочила первая, чтобы скорей поздороваться с Чарльзом.

— Дорогой! — деланно воскликнула она. Вежливый поцелуй в щеку превращался в пламенное объятие, если за дело бралась Фабьенн. Мелли крепко прижала руки к бокам. Вечер едва ли станет удачным, если она с ходу обругает хозяйку, хотя сдерживалась она уже с трудом. Совсем не обращая на нее внимания, чертовка Фабьенн потащила за собой Чарльза, сознательно стараясь их разъединить. У нее ничего не вышло. Он умел вести себя, если требовалось, не менее нагло, чем хозяйка. Ловко высвободившись из ее цепких рук, он обнял Мелли, будто желая ее защитить.

— Bonsoir, Fabienn, — вежливо поздоровался он и закрыл за собой дверь. — Са va?

Небрежно дернув плечом, она сказала нечто неопределенное и провела их в гостиную. Пришли они явно последними, и Мелли смущенно улыбнулась, увидев, что в комнате расположились знакомые ей четыре супружеские пары, а затем, вслед за Чарльзом, поздоровалась с каждым за руку. Ее всегда изумляло, что все здесь здороваются за руку каждый раз, даже если виделись только что. Она знала, откуда пошел этот обычай. Но если рукопожатие действительно доказывает, что вы не прячете за спиной кинжал, то, выходит, французы куда больше озабочены этим, чем другие народы, кроме, может быть, итальянцев.

— Что за ехидная улыбочка? — спросил, приближаясь к ней, Дэвид, когда они переходили в столовую. — И позвольте сообщить вам, что вы расцвели, как чудный цветок.

— Позволяю и благодарю.

— А теперь, прошу вас, объясните мне, почему вы улыбались? — настаивал он, подвигая ей стул и усаживаясь рядом.

— Так, думала о ножах, — отшутилась она.

— О конкретных ножах или ножах вообще? — не отступал он. — Намечаете будущие жертвы, Мелли? Так, интересно, кто же станет первым? Моя дражайшая супруга? — с любопытством наблюдая за ее реакцией, он обрадовался, увидев, что она растерялась. — Думаете, мне неизвестно, как она относится к вашему мужу? Полагаете, я ничего не вижу и не слышу? Я все знаю, Мелли, подмечаю многое из того, что кое-кому хотелось бы скрыть от меня.

Испугавшись, что он намекает на них с Чарльзом, она осторожно поинтересовалась:

— Например?

— Ну, например, что Чарльз не решается послать Фабьенн к черту. А значит, и вам лучше от этого воздержаться. Она боится, — продолжал он мягко. — Будьте снисходительны, а? Вы можете себе это позволить, поверьте.

— Чего же она боится?

— Боится стареть. Ее время уходит, и сколько я ни твержу ей, что женщина за сорок привлекательней двадцатилетней девчонки, — она мне не верит. Жаль, правда?

— Да, — согласилась она. Ощущая смутную вину за то, как она обходилась с его женой, и ругая себя за глупость, она тихо попросила: — Не сердитесь на меня.

— Ну что вы, Мелли. Вы добрая. Даже слишком добрая, для тутошней своры.

Улыбнувшись ей еще приветливее, он повернулся, чтобы ответить другой соседке.

Чарльз сидел слева от нее, рядом с ним расположилась Фабьенн, и, когда подали суп, Мелли с облегчением занялась едой, прислушиваясь к мерно журчавшей застольной беседе.

«Самый обычный разговор, — внутренне усмехаясь, думала она. — Без дорогих туалетов и побрякушек они станут заурядной компанией, которая может свободно собраться когда угодно и где угодно. В любых слоях общества». Вдруг она отчетливо вспомнила, как однажды ее мама, вернувшись после очередного вечернего бриджа, сказала: «Одни и те же разговоры, Мелли. Одни и те же скучные люди!» Люди есть люди, независимо от того, какая у кого профессия и к какому они принадлежат классу, просто у некоторых правильней речь и лучше одежда. Жизнь делается интересной, когда встречаешься с яркой личностью, узнаешь много нового. «Если, конечно, рядом с тобой не живет Чарльз», — довольно подумала она.

Все еще сохраняя в памяти его поцелуй, Мелли благодарно кивнула официанту, который забрал у нее пустую тарелку и поставил перед ней другую. Чарльз беседовал с сидевшим напротив него человеком по имени Себастьян, совсем не обращая внимания на Фабьенн, и тогда Мелли вдруг стало жаль ее. Дэвид по-прежнему беседовал с другой соседкой, а потому она могла спокойно прислушиваться к смеси французских и английских фраз. Ее страшно заинтересовали неожиданно долетевшие до нее обрывки разговора. Она поняла, что это касается их дома и Жан-Марка, которые, как она и догадывалась, вовсе не были выиграны в покер. Мелли не смогла расслышать всего, что обсуждали Чарльз и его собеседник, потому что их разделял стол, и они были вынуждены говорить негромко, но она поняла, что это выдумка, которую, вероятно, пустил гулять по свету ее муж, чтобы заинтриговать окружающих. Или хотел похвастаться? Зачем? Она не знала. Не знали и остальные. Она могла понять, почему он не сказал правды им, но зачем скрывает от нее? Странно. Хочет, чтобы она приняла его за более азартного игрока, чем он есть. Или, чтобы доказать, что может позволить себе еще больше, чем говорит? Она видела и так, что он не беден, иначе он вел бы иной образ жизни. И, кроме того, он был неизменно щедр, когда покупал ей одежду и вообще позволял тратить много.

— Почему вы такая серьезная? — донесся до нее с противоположного конца стола удивленный женский голос, и, вздрогнув от неожиданности, она взглянула на жену Себастьяна.

— Ой, извините меня, Виктуар, я задумалась. — Ей нравились Виктуар и ее муж, из здешней публики ей пришлись по душе немногие, и в первую очередь эти двое. Оба они были лет на десять старше Мелли и удивительно добрые.

Быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что их никто не слышит, Виктуар спросила участливо:

— Как сегодня прошло исследование?

— А-а, нормально, — ответила Мелли механически, — через неделю надо прийти на следующее.

По лицу собеседницы пробежало удивление, и она осторожно предположила:

— Доктор Лафарж?

— Ну да. Вы что, его знаете?

— Конечно. Он был и моим доктором. Он что, сказал, что ребенок слишком маленький?

— Да!

— А вы забеспокоились! Не надо. Он говорил и мне, что ребенок маленький, а я родила двойню! Так что волноваться нет смысла!

Почувствовав облегчение, потому что на самом деле беспокойство не проходило, Мелли благодарно улыбнулась собеседнице, отказалась от сладкого, которое принес официант, и затем повернулась, чувствуя, что до нее дотронулся муж.

— Как дела? — спросил Чарльз ласково. — Ты сидела совсем тихо.

— А я вообще не люблю шуметь, — отшутилась она.

— Не всегда, — возразил он, намекнув на состоявшийся чуть раньше разговор. Он подмигнул ей, посмотрел до того ласково, что ей стало как-то особенно тепло, и продолжил: — Я думаю, пора отвезти тебя домой. У тебя немного усталый вид. День получился длинный и беспокойный. Итак, домой и спать.

«С ним?» — в смятении подумала Мелли. Послушно встав, она любезно поблагодарила Фабьенн и Дэвида, попрощалась со всеми и, взяв свою накидку, пошла вслед за Чарльзом к машине.

— Было неплохо, а? — как бы между прочим спросил он, когда они подъехали почти к самому дому.

— Неплохо, — согласилась она. «Правда, я услышала кое-что странное и не поняла, — хотела она добавить, — но в остальном все было неплохо». — Ты в казино?

— Нет. Я передумал. — Глянув в ее сторону с лукавой улыбкой, заставившей ее сердце учащенно биться, он сделал вид, что сосредоточенно смотрит на дорогу.

Жан-Марк оставил для них зажженный свет у входа, и, как ни странно, сам поджидал их.

— Становимся беспокойными к старости, а, Жан-Марк? — поддразнил его Чарльз. — Ты ведь обычно не ждешь меня, если я с madame.

— Да, — сдержанно согласился дворецкий, — но как я могу лечь спать, оставив посетителя одного?

— Посетителя? — спросили они в один голос.

— Mais oui. Подруга madame. Ждет уже несколько часов. Я взял на себя смелость приготовить ей постель в свободной комнате.

Повернувшись, он проследовал через холл и бесшумно открыл дверь в гостиную.

Онемев от удивления, Мелли смотрела и не верила своим глазам. «О, нет, только не сейчас», — взмолилась она про себя. — Ради Бога, не сегодня, когда все наконец так хорошо. Это несправедливо! Только не Анита, единственный на земле человек, который знает о ее навязчивой идее. Знает об истинной причине ее появления в Довиле и совершенно не умеет, и это очень хорошо известно Мелли, совершенно не умеет молчать. Анита не только могла, но ни разу не упустила возможности заговорить любого собеседника до потери сознания. Недаром в школе ее звали Балаболка-Нита. Если Анита чего-то не знает — сочинит. Мелли оставалось одно — постараться остановить ее прежде, чем она успеет открыть рот. А это приблизительно то же самое, что заставить сосульку не таять под солнцем пустыни.

Нет, Мелли совсем не хотела быть несправедливой. Нита не стремилась сознательно доставлять людям неприятности, она просто действительно не умела держать язык за зубами. На что было надеяться Мелли — разве на то, что Чарльз внезапно оглохнет, или Нита неожиданно онемеет. Только, увы, в реальной жизни таких совпадений не бывает. А Чарльз ни за что не захочет понять! Она знала, что не захочет!

 

4

— Мелли! — Раскрыв объятия, Нита двинулась встречать подругу. По сути дела, свою лучшую, единственную подругу. — Ты выглядишь потрясающе!

— А ты…

— Такая элегантная, такая шикарная! Ух ты! Твое платье, наверное, стоит миллион! Теперь понятно, почему ты преследовала этого парня. — Она расхохоталась. — Я бы на твоем месте вела себя так же, если б знала, что он станет покупать мне такие тряпки. Ой, Мелли, так рада тебя видеть!

— Я тоже, — собравшись с духом, ответила Мелли.

Ну разве кто-нибудь кроме Ниты способен столько выпалить за одно короткое мгновение! Она хотела шепнуть на ухо Ните, чтобы та больше ничего не говорила, совсем ничего, пока они не останутся одни, но ничего не получилось. Торопливо подставив ей щеку, Нита высвободилась и кинулась к Чарльзу.

Встав напротив него, она склонила голову набок, а на ее добродушной физиономии читалась такая неподдельная радость, что даже самое жестокое сердце, наверное, не смогло бы не дрогнуть.

— Значит, вы и есть Чарльз! Кажется, я наконец понимаю, почему вы вскружили голову Мелли! — Она протянула ему руку и просто зашлась от удовольствия, когда в ответ Чарльз, взяв ее за плечи, расцеловал в обе щеки.

— Рад вас приветствовать, Нита! — отвечал он как можно учтивее. — Наконец-то мы с вами познакомились!

— Мелли вам обо мне рассказывала? — удивилась она.

— Ну разумеется. Вы ведь подруги…

— Ну да, конечно, но, честно говоря, многие почему-то предпочитают обо мне помалкивать!

— Да что вы, не может быть! — возразил он, по-прежнему стараясь быть очень любезным, хотя в глазах у него засветилось любопытство.

— Правда, честное слово! — не унималась она. — Бывает, меня обходят стороной на улицах. Но с Мелли-то мы очень близкие друзья. Подтверди, — потребовала она, поворачиваясь к Мелли.

— Д-да…

— И мы не скрываем друг от друга ничегошеньки! И я ужасно рада, что она все так ловко устроила! Я хочу сказать, вы ведь могли и взбеситься! Я…

— Нита, — взмолилась Мелли, а затем рассмеялась, потому что они оба посмотрели на нее растерянно. — Видеть тебя ужасно приятно, — произнесла она, запинаясь, — но сейчас очень поздно. Ты не обидишься, если мы поболтаем утром?

— Ой, черт, прости. Мел. Я забыла, что ты в положении. Конечно, ты устала.

— А вы? — со смехом спросил Чарльз.

— Господи! Ну конечно нет! Я не устаю никогда! Может, мне просто не обязательно много спать? Бывают такие люди, вы, наверное, слышали! Моя мама всегда сердилась, когда я не ложилась вовремя спать. Но и когда я была маленькая…

— Нита, — прервала ее Мелли, — сядь.

Хихикнув, Нита уселась.

— А теперь скажи, — продолжала Мелли, с ужасом думая о том, в какие еще откровения пустится Нита, прежде чем она успеет ее отвлечь, — ты ела?

— О да! Этот восхитительный Жан-Марк накормил меня. Где вам удалось раздобыть такое чудо? Прямо персонаж из романа! А почему ты мне сказала…

— Нита! Хочешь выпить? Виски, кофе или, может, чаю?

— А мартини нельзя? — с надеждой в голосе спросила она.

Фыркнув от смеха, Чарльз направился к бару:

— Чистый или смешать?

— Ой, а может, можно взбить, а не смешивать? — попросила она с таким неподдельным воодушевлением, что теперь расхохотались, не выдержав, и Мелли и Чарльз.

— Ну, конечно, можно. И пока я буду взбивать, объясните — из-за чего я мог взбеситься?

— Из-за того, что Нита явилась к нам без предупреждения, — быстро ввернула Мелли. — Наверное, она говорила об этом? Правда, Нита? — добавила она многозначительно.

Тщетные потуги — лучше уж было молчать.

— Да нет же, глупышка. Я отлично знала, что ты разрешишь мне тебя навестить. Я совсем о другом, о том, как ты преследовала Чарльза.

— Я преследовала! — Мелли почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. — Прекрати сочинять.

— Я не сочиняю! И нечего смущаться. Я уверена, что Чарльз не рассердится. Правда ведь? — спросила она, поворачиваясь к нему.

— Нет, конечно. Но все-таки объясните.

— Эй, вы! — потешалась Нита. — А я-то думала, вы уже давным-давно посмеялись над тем, как Мелли притворилась, что приехала искать могилу деда, а на самом деле, чтобы найти вас. Вот здорово! По-моему, это ужасно романтич но! В смысле, в десять лет вообразить, что влюблена в парня, а потом взять да выйти за него замуж!

— В десять лет! — немного удивился Чарльз.

— Ну да, по-моему, так. Вроде тебе было как раз десять, да, Мелли?

Мелли откинулась на спинку кресла с чувством полнейшей обреченности. В общем-то нельзя сказать, что она совсем не была к этому готова. Она чувствовала, что настанет день, когда он обо всем узнает. Просто не думала, что это случится так скоро. Даже у сказочных историй конец не всегда бывает счастливый. Сознавая, что она бессильна что-либо предпринять или хотя бы придать словам Ниты невинный оттенок, которого они были лишены в действительности, она приготовилась к неизбежному, ощущая внутри пустоту. Если она начнет сейчас оправдываться, будет хуже. Конечно, лучше бы это был кошмар, от которого она могла бы сейчас очнуться, но все же остается надежда, что Чарльз поймет ее. Или хотя бы не примет Нитину болтовню всерьез. Тяжело вздохнув, Мелли попробовала смягчить удар.

— Детская фантазия, — будто между прочим произнесла она. — Рыцарь в блестящих доспехах и тому подобное. Представь себе, чем забита голова у десятилетних девчонок!

— Не представляю, расскажи.

Глядя на него и думая о том, что его голос впервые звучит резко, даже сердито, она неуверенно сказала:

— Да нечего рассказывать. Нита тебя просто дразнит.

— Это правда? — Он вопросительно смотрел на Ниту.

Та внезапно вспыхнула.

Едва ли она могла бы сказать что-то еще более глупое, и, если бы перед Мелли не стояла сейчас Нита, которая, что говорить, частенько бывала не шибко сообразительна, она бы подумала, что это злой умысел, недоброжелательство.

— Вы совершенно ни при чем, — возразил Чарльз, протягивая ей стакан. — У Мелли сегодня был трудный день, и она устала. Верно, дорогая?

— Да, — кивнула она.

— Почему бы тебе не пойти спать? Уверен, Нита не обидится.

— Господи, конечно нет.

— Значит, решено, — продолжал Чарльз вкрадчиво. — Ты поднимаешься к себе, а я займу Ниту.

Вот и случилось то, чего больше всего страшилась Мелли. И все же, начни она возражать, настаивать на том, что останется, — все бесполезно. Чарльз вознамерился побеседовать с Нитой наедине, а значит, остановить его невозможно. Поймав его взгляд, она прочитала безмолвный приказ: «Иди спать, я должен поговорить с Нитой и узнать о тебе все, начиная с десятилетнего возраста». Наивно было бы надеяться, что Нита станет осмотрительней. Заварив кашу, она будет изо всех сил оправдывать Мелли, рассказывая, как преданно она его любит. Чувствуя себя очень несчастной оттого, что навредила подруге, будет сдуру и дальше делать плохое неисправимым.

— Прости меня, — прошептала Нита, целуя Мелли на ночь, — неужели ты не могла сказать, что он ни о чем не догадывается. Я имею в виду, это просто никогда не приходило мне в голову! Но он ведь тебя любит, ну в смысле, у вас будет ребенок и все такое…

— Не беспокойся. Увидимся утром. — Разумеется, Нита никогда в жизни не слыхала о том, что мужчина и женщина могут просто друг с другом переспать, а если слыхала, то не могла себе представить, что подобное может произойти с ней или с ее подругой Мелли. Для романтически настроенной Ниты секс непременно сопутствовал страстной влюбленности. Иные мотивы попросту не приходили ей в голову.

Чувствуя теперь только усталость, Мелли тихо вышла из комнаты и медленно поплелась наверх. Чарльз, конечно, озадачен, но он должен поверить, что их встреча в порту была случайной, как и то, что она совсем не стремилась его соблазнить, а лишь хотела облегчить утрату друга. Если бы ей удалось хоть в чем-то убедить его, объяснив, до чего Нита склонна к преувеличениям! Тяжело вздохнув, она подошла к окну. Какой толк строить догадки? Он будет думать только так, как ему захочется. Ложиться не стоит, во всяком случае, пока. Поговорив с Нитой, он, естественно, придет, чтобы выслушать и ее версию. Уж что-что, а справедливым Чарльз быть умеет.

Вскоре на лестнице послышались их шаги, затем Чарльз пожелал Ните доброй ночи, и Мелли попробовала поглубже вздохнуть, чтобы успокоиться.

Войдя и плотно прикрыв за собой дверь, Чарльз приблизился к ней и встал напротив. Несколько мгновений он молча неподвижно смотрел на нее и наконец ровным голосом произнес:

— Выходит, что я оказался куда большим идиотом, чем думал!

— Большим… — Она нахмурилась, ничего не понимая.

— Я, конечно, догадывался… давай уж начистоту, ладно? Я подозревал, что твой приезд в Довиль не связан с одним лишь желанием побывать на могиле деда. Понимал, что жизнь дома делается все несноснее. Догадывался, что ты используешь меня, чтобы иметь повод сбежать оттуда. Не навсегда, — продолжал он тем же ровным, но полным ненависти голосом, — конечно, не навсегда, скорее, чтобы обрести временное пристанище. Я даже готов был понять и простить, потому что ты мне нравилась.

— Неправда! К дому это не имело ни малейшего отношения!

— Неужели? Тогда остается поверить в Анитину историю.

— Нет! — Содрогаясь от его пренебрежительных слов, Мелли прошептала с болью в голосе: — А если ты считал, что я приехала, чтобы увидеть тебя, тогда почему…

— Почему я тебе не сказал? Повторяю, ты мне нравилась, мне было жаль тебя, может быть, я один в целом свете знал, каково тебе дома. Я допускал, что ты робеешь, не решаешься довериться мне. Я относился к тебе с уважением, а потому не нарушал правил придуманной тобой игры.

Чувствуя себя беспомощной, загнанной в ловушку, она смотрела на него будто завороженная. Может, она его совсем не знает? Куда подевались мягкость, обаяние? Жесткий, уверенный в себе, недобрый человек. Она впервые увидела его таким, каким его, вероятно, знали деловые партнеры. Перед ней был тот самый Чарльз, который сумел добиться многого в жизни. Чарльз, который все видел насквозь и не допускал просчетов.

— Ну, так где тут неправда?

— Нет, то есть да, в какой-то мере… Я… — Она запнулась, сознавая свое поражение.

— Да или нет, Мелли?

Изнемогая от усталости, она заглядывала ему в лицо, напрасно пытаясь разглядеть в нем хоть тень сострадания. Оно было нарочито бесстрастным, начисто лишенным выражения. Не суровое, не мягкое. Не злое, не доброе. Догадываясь о том, что наговорила ему Нита, она решилась ответить:

— Многое преувеличено, придумано, но в общем, — да, правда.

— Выходит, ты загнала меня в капкан? — произнес он все тем же ужасным, ровным голосом.

Если бы он сердился, кричал, было бы проще — они бы поссорились, объяснились, и тогда бы все могло встать на место. Но он говорил спокойно. Как всегда. Чарльз никогда не выходил из себя, во всяком случае, в ее присутствии.

— Нет, — возразила она, — я ничего не делала нарочно.

— Но ты же знала, что я здесь?

— Да.

— Значит, дедушкина могила оказалась удобным предлогом, чтобы здесь появиться.

— Не совсем… — тяжело вздохнув, она покачала головой. — Выручить может только правда, иначе будет хуже. В какой-то степени поездка на кладбище послужила поводом.

— Понимаю. Все эти годы ты выслеживала меня…

— Да нет же, Чарльз, — отчаянно протестовала она. — Вовсе нет…

— Нет? — переспросил он. — А как же еще это можно назвать?

Она отвернулась и, закусив губу, глядела в окно, думая, как ему объяснить.

— Потребность быть рядом с тобой, — проговорила она наконец, — видеть тебя, хотя бы издали. Наверное, так наркоман не может обойтись без очередной порции снадобья, алкоголик без следующего глотка спиртного. Сама не знаю, как я поддалась, это было унизительно, стыдно, и все же, я ничего не могла с собой поделать. — Она повернулась, чтобы взглянуть на него, ей необходимо было видеть его лицо, и продолжала: — Я ничего от тебя не требовала, никогда ничего не ждала. Но потребность быть возле тебя захватила меня целиком. Поверь, я бы не могла намеренно обидеть, оскорбить или скомпрометировать тебя.

— Тогда зачем было притворяться? Почему с самого начала не признаться честно? В тот самый первый день, когда ты приехала в порт и увидела меня на яхте — а ведь ты меня видела, да?

— Да.

— Зачем было притворяться, делать вид, что не заметила, удирать, зная, что я тебя все равно догоню? Позову! Воскликну: «Какой сюрприз, Мелли, как я рад тебя видеть!» И даже, когда мы пошли пить кофе, ты не могла мне сказать…

— Как? Что сказать? — спросила она жалобно. — Сказать, что явилась оттого, что больше нет сил терпеть? Что должна хотя бы взглянуть на тебя? Да ты бы решил, что я рехнулась!

— А почему ты не окликнула меня, когда увидела на яхте? Могла сказать всего лишь: «Привет, я знала, что ты здесь, в Довиле, и, пока разыскивала дедову могилу, ужасно захотела найти тебя и поздороваться». Это было бы вполне нормально. Я был бы рад повидаться с тобой, сходить куда-нибудь, но только без обмана, и все бы шло своим чередом, но честно, без подлога.

— Да, знаю! — воскликнула она в отчаянии. — Думаешь, нет? Я себе не могу ничего объяснить, а как объяснить тебе? Знаю, что должна была поступить так, как говоришь ты. Как поступил бы любой нормальный человек! Но я не могла.

— Но почему? — спросил он, изумляясь.

— Да не знаю, черт возьми! Знала бы, может, и вела бы себя по-другому. Во всем остальном, что касается моей жизни, я совершенно разумный, предсказуемый человек. Я всегда могу быть объективной, рассудительной, но только не с тобой, Чарльз. Не спрашивай почему. С того самого дня, когда я увидела тебя впервые — мне тогда было десять, и ты спас меня от хулиганов, которые хотели спихнуть меня в пруд, — ты занял место в моем сердце, в моих мыслях, во мне, и я не могу освободиться от тебя! Думаешь, я не старалась? — спросила она с горечью, — думаешь, не понимаю, какая я дура?

Наступила долгая, мучительная тишина. Возможно, он обдумывал ее слова, а потом спросил только:

— Кто еще знает об этом?

— Никто, — устало отозвалась она.

— А твои родители?

— Нет.

— Но зачем надо было доверяться Ните? Ты не могла найти худшей наперсницы, чем она! Боже мой, Мелли, у нее же язык без костей!

— Да знаю, ой как это трудно объяснить! Мы вместе ходили в школу, у нее не было подруг кроме меня, и, поскольку я к ней хорошо относилась, она привязалась ко мне. Наверное, она считала, что обязана мне, старалась за меня всегда вступиться, и когда те же самые мальчишки — они ведь тоже учились в моей школе — дразнили меня, издевались над тем, как меня спас из пруда великий герой, Нита и тут была за меня. Нита не была бы Нитой, если бы не вступилась заодно и за твою честь. Как-то я показала ей тебя издали, и, всякий раз, когда о тебе снова сплетничали или писали в газете, — ты ведь не станешь отрицать, что стал весьма знаменит, Чарльз, — добавила она, желая хоть немного разрядить обстановку, — Нита обязательно узнавала и собирала все, чтобы потом рассказать и показать мне. И так — годами. Действительно однажды, в минуту слабости, я призналась ей в том, что чувствую к тебе, мне тогда было, наверное, лет пятнадцать, и Нита это запомнила. Думаю, в том, что она тебе наболтала, больше фантазий, потому что когда я выросла, то никогда о тебе ни с кем не говорила, в том числе и с Нитой. Она никогда не знала, да и не знает по-прежнему, что я на самом деле чувствовала, как сходила с ума…

— Но ведь это она сказала тебе, что я в Довиле? Она показала фотографию «Звезды»?

— Да. Но я не говорила ей, что собираюсь сюда.

— Вероятно, твоя мама сказала. Нита пораскинула мозгами — и когда услыхала о нашем браке, о твоей беременности…

— Решила, что у сказки получился хороший конец. И все благодаря ей, — заключила Мелли печально.

Вновь отвернувшись к окну, глядя на видневшиеся вдали огни города, она рассеянно думала о том, существует ли на свете еще человек, которого судьба наградила — или наказала, — даровав подобного друга. Чарльз молчал, повернув голову, она взглянула на него. Ей показалось, что на его лице проступили морщины, оно было бледным, рот искривила презрительная гримаса.

— Ты все-таки мне не веришь?

— Не верю, — произнес он без выражения. — Если бы я не знал тебя раньше… Но я-то знал! Думал, что знаю о тебе все, что только возможно. Да ты и сама не скрывала, что застряла в Бекфорде, рассказывала, что родители не хотели, чтобы ты уезжала, что ты чувствовала себя связанной, что на твои плечи обрушилась вся тяжесть ответственности после смерти брата. Ты была окутана их заботами, но связана по рукам и ногам, потому что они опасались потерять и тебя — а я стал твоим шансом на избавление. Выйдя замуж, ты получала реальную возможность уйти. Но за кого можно было выйти в Бекфорде? Не за кого? Ты не путешествовала, не работала в других местах, в Лондоне или в другом большом городе: где и кого ты могла встретить? Но кое-кто все же был. Ты знала. Богатый, способный обеспечить тебе жизнь, о которой ты не могла и помыслить. Кстати, Нита упомянула, как ты мечтала путешествовать, покупать дорогие вещи…

— Но уж это она сказала в шутку! — возмутилась Мелли. — Черт бы побрал Ниту и ее дурацкий язык!

— Думаешь?

— Ну конечно!

— А я все-таки точно помню, как она сказала: «Нечего удивляться, что ты так настойчиво его преследовала».

— Да в шутку же! Глупая школьная шутка! — убеждала она, почти не надеясь на успех. — Ой, послушай Чарльз, неужели ты не знаешь девчонок! Я могла что-то сболтнуть, когда мне было лет четырнадцать! Выдумывала, что в один прекрасный день выйду замуж за богача, знаменитость — неужели не понимаешь?

— Понимаю, — согласился он спокойно. — И, повзрослев, эти четырнадцатилетние именно так и поступают. По меньшей мере, делают попытку.

— У тебя, вероятно, был печальный опыт, — отозвалась Мелли.

— Да.

Вскинув на него удивленный взгляд, она не заметила на его лице ни тени иронии, только холодную уверенность в своей правоте, и осторожно спросила:

— В самом деле?

— О да!

— И теперь ты считаешь, что и я из этой породы.

Неподвижно глядя на нее, он кивнул.

— Да, Мелли, боюсь, что так. Видишь ли, мне известно, что у твоего отца денежные затруднения.

— Да это было тысячу лет назад! — испуганно воскликнула она, начиная понимать, какое направление принимают его мысли.

— Знаю, но ты же не станешь убеждать меня, что все уладилось? Разве сейчас они не нуждаются в твоей помощи? Ну?

— Да, дружок! Нита не теряла времени даром! Вижу, — сказала она резко, — не спорю, я помогала им деньгами, но это не имеет ровно никакого отношения к моему появлению здесь.

Он мог не отвечать — достаточно было взглянуть на его лицо, с которого не сходила неприятная, едкая усмешка.

— Безумие, — произнес он бесстрастно. — Ирония судьбы! Я сбежал из дома и удрал от родных, чтобы избавиться от безумия, а оно настигло меня здесь! В другое время можно было бы посмеяться над подобной нелепостью. Только почему-то мне сейчас не смешно.

Смутно понимая смысл того, о чем он говорил, и ощущая нестерпимую боль в сердце, она опустила голову, не в силах подать голос. Хитроумный план — вот о чем он подумал. Но ведь это не так, совсем не так на самом деле!

— Чарльз! — наконец решилась произнести она.

Дотронувшись до его предплечья, она съежилась, когда он резко вывернулся, и ее рука беспомощно упала. Мелли чувствовала себя совсем больной, разбитой, опустошенной и такой усталой, что едва ли смогла бы объяснить что-то еще, даже если бы видела в этом смысл. Да и он, похоже, не хотел больше ее слушать. Быть может, потом, когда он все обдумает. Наверное, будет лучше, если она на время уедет…

— Ты хочешь, чтобы я уехала? — тихо спросила она.

Чарльз ничего не отвечал, смотрел пустыми глазами. Срывающимся хриплым голосом она едва слышно сказала:

— Я соберусь утром. Поеду в Бекфорд. Когда родится ребенок, конечно сообщу.

— Конечно, — повторил он за ней безучастно. — И никаких слез, Мелли? Никаких возражений? Протестов, оправданий?

— Никаких, — подтвердила она. — Просто я уеду. Без шума, без трагедии. — Несколько ничего не значащих слов, и он никогда в жизни не узнает, чего они ей стоили!

— И сколько же мне это будет стоить? — спросил он цинично. — Чтоб без шума и без трагедии?

Подняв на него глаза, в которых застыли боль и растерянность, она прошептала:

— Нисколько, Чарльз. Это тебе ничего не будет стоить. Повторяю, меньше всего я хотела причинить тебе зло, нанести обиду. То же относится и к деньгам. С какой стати ты должен платить за то, что оказался обманутым? Ты ведь именно так себя чувствуешь, правда? А я думала совсем о другом — добавила она, обращаясь скорее к себе, — думала можно довольствоваться малым и быть счастливой. Только так не бывает. В жизни всегда рискуешь, и, если выиграешь — будешь счастлив, нет — крепись. Не сетуй, не жалуйся. Ты, как никто, понимаешь, что такое риск, то и дело искушаешь судьбу.

— Свою судьбу, Мелли.

— Да, — вынуждена была согласиться она. Чарльз говорил правду, рисковал он всегда один. Думая о том, что он только что сказал, и о том, чего, возможно, она его лишила, Мелли продолжала тихим голосом: — Я знала, что ты никогда не любил меня. И, скорее всего, не смог бы полюбить, но мы были друзьями, и мне казалось, что это немало. Я не оставляла надежды, что ты можешь быть счастлив со мной. Пусть не бёзумно, — добавила она, усмехнувшись, — не безгранично, но хотя бы чуть-чуть!

— Однако ты самонадеянна!

Страдая от обиды, от унижения, она опустила голову.

— Да, ты прав. — Но ведь недавно, пока не явилась Нита, он говорил, что ему хорошо с ней!

— А беременность? — не унимался он, — тоже была запланирована?

— Перестань! — взмолилась она, приходя в ужас от того, что он мог ее в этом заподозрить.

— Это почему же? — спросил он еще раз с теми же ядовитыми нотками в голосе, которые она успела возненавидеть.

— Ну как ты можешь! Господи, неужели ты всерьез думаешь, что я настолько безответственна и могу решиться дать жизнь новому существу, не подумав о его будущем? Конечно, я ничего не замышляла заранее!

— Но ты же не станешь отрицать, что не приняла мер предосторожности…

— Да я вообще ни о чем не думала! Тебе было плохо, тяжело, а я оказалась рядом. Ничего я не подстраивала, так получилось — и все. Думай обо мне что угодно, — попросила она от чистого сердца, — но только не это, умоляю тебя!

— Нет, разумеется, было бы нелепо обвинить тебя в том, что ты подстроила несчастный случай с Лораном…

— Ну только этого не хватало!

— Но ты как-то сразу подвернулась под руку со своими утешениями… Быстренько смекнула, что к чему, взяла быка за рога…

— Да нет же! — Он прав, подумала она огорченно. Она осталась умышленно, зная, что должна уйти. Но разве могла она уйти, чувствуя то, что чувствовала? — Ой, Чарльз! — продолжала она печально. — Ты, наверное, даже не представляешь себе, что можно любить до того сильно, до того глубоко, что, когда становишься очевидцем боли и горя любимого человека, чувствуешь, что бессилие раздирает тебя на части. И тут невозможен расчет, корысть, это все равно, что твой собственный нос, он просто есть у тебя на лице — и все. Если любишь — никакая сила на земле не заставит тебя намеренно причинить боль тому, кого ты любишь. Я и мысли не допускала о близости, о замужестве, когда приехала сюда. Мне надо было увидеть тебя. Увидеть, что с тобой все в порядке, побыть рядом хотя бы недолго. А все остальное — случайность, — с трудом договорила она. Ему бессмысленно объяснять. Он не поймет никогда. И все же, разве не ощутил он чего-то подобного, когда погиб Лоран? И что он имел в виду, сказав, что оставил дом из-за какого-то безумия?

Утомленная до предела, Мелли прислонилась к стене и смотрела на него, — совсем недавно такого родного, такого любимого, и вдруг ослепшего и оглохшего. Она совершила ошибку, выйдя за него замуж, напрасно приняла предложение, поддалась соблазну. А зачем он предлагал, если подозревал неладное…

— Зачем ты на мне женился, если считал, что я намеренно преследую тебя?..

— Из-за ребенка. Почувствовал себя ответственным, и потом — ты мне нравилась, мне казалось, я тебя понимаю. Иначе ни за что бы не стал.

Да, разумеется, не стал бы. За него бы вышла любая, стоило ему захотеть.

— Я уеду утром, — повторила она равнодушно.

Вглядевшись в ее осунувшееся, бледное лицо, он покачал головой.

— Нет, — жестко произнес он. — Ты наблюдаешься в здешней больнице, тут твои бумаги, ты знаешь доктора, сестер. Нет. Ты останешься здесь до родов.

— Здесь? Как могла она оставаться здесь, зная о его презрении. Ведь это не какие-то несколько дней, а недели! Остаться, чтобы час за часом наблюдать, как он становится все холоднее!

— Нет, — прошептала она, — я…

— Вопрос не выносится на обсуждение, Мелли, — оборвал ее он. — Будешь здесь, пока не родится ребенок.

«А потом? Вернусь в Бекфорд? С ребенком или одна?» — хотела спросить она, но не отважилась. Если он пока до этого не додумался, то незачем подавать ему идею. Пускай у нее нет права, нет намерения бороться за его любовь или хотя бы снисхождение, но ребенка она, если понадобится, отстоит. Она не станет мириться с потерей ребенка с той же обреченностью, с какой смирилась только что с потерей мужа.

— И ты больше не обмолвишься ни о чем никому, — приказал он. — Надеюсь, ты мне обещаешь?

— Да, Чарльз, обещаю.

— Ну и превосходно. Продолжай вести себя так, будто ничего не случилось. Постарайся, чтобы Нита получила удовольствие от поездки, успокой ее, веди себя с моими друзьями, как обычно, и, прошу, ни намеком, ни словом не допусти, чтобы кто-то узнал о нас правду.

— А где она, твоя правда, Чарльз? В глупой уверенности, что тебя использовали в корыстных целях? Или в неспособности понять, что человек, охваченный страстью, не всегда владеет собой? Тогда почему не поставить на всем крест сейчас? Потому что хочется дождаться появления ребенка?

— Итак?

Устало кивнув, Мелли молча смотрела, как он повернулся и направился к двери. И лишь оставшись одна, позволила себе расплакаться. У нее нет на него никаких прав, а у него — чувств, на которые она могла бы надеяться, и она знала об этом, как знала и то, что этот день рано или поздно придет. Почему же она не догадывалась, как будет больно? Слепая от слез, она побрела в ванную.

 

5

«Веди себя как обычно» — так сказал Чарльз. Разумеется. С горькой усмешкой и все еще опухшими от слез глазами, Мелли прошла по площадке второго этажа. Она почти не спала всю ночь и чувствовала себя просто ужасно. Вздохнув поглубже и изобразив улыбку, она постучала в дверь и вошла к Ните. Подружка сидела на стуле около кровати, одетая, примерно сложив руки на коленях.

— Я боялась спуститься, — призналась она робко. — Я тут сижу уже целую вечность!

— Да что ты? — удивилась Мелли, потому что еще не было девяти. У Ниты был до того удрученный вид, что она рассмеялась. Ей бы хотелось разозлиться на нее, выругать, но она не могла.

— Дура, — сказала она добродушно.

— Знаю, — согласилась, тяжко вздыхая, Нита. — Я так перед тобой виновата, Мел. — Внимательнее всматриваясь в лицо подруги, она огорченно воскликнула: — Ой, ты плакала!

Понимая, что отрицать это бессмысленно, она произнесла:

— Это все беременность, я стала плаксой. — Заглядывая в Нитины глаза, она молчаливо умоляла поверить ей на слово.

— Это не имеет отношения к Чарльзу?

— Конечно нет. Что, по-твоему, он мог мне сделать? Побить?

— Нет, ну ты же, наверное, видишь, догадываешься, когда он злится? — выпалила Нита.

— Такого не бывает, — спокойно ответила Мелли, — он никогда не злится.

— Никогда? — недоверчиво переспросила Нита.

— Нет, никогда. — Во всяком случае, столько, сколько она его знает, подумала Мелли. Впрочем, чтобы на кого-то злиться, надо быть неравнодушным, а Чарльз равнодушен, во всяком случае, к ней. Нет. Ему не безразличны деловые отношения, лошади, гонки, — едва ли можно нажить состояние, оставаясь всегда мягким и добрым, — Мелли, во всяком случае, в этом сомневалась. Но до сих пор она видела в нем только хорошее. Он горевал после смерти Лорана, она догадывалась, что у него было нелегкое детство, но ей ни разу не довелось видеть, чтобы он терял самообладание. Может, ждал, что представится случай посерьезнее? Впрочем, не бывал он при ней и равнодушным, безжалостным — до вчерашнего дня. Подавив вздох, она заставила себя беззаботно сказать: — Поднимайся, пошли вниз, позавтракаем и решим, чем нам заняться.

Впервые с тех пор, как они поженились, не Чарльз подвинул ей стул, не Чарльз налил ей кофе. Небольшую церемонию осуществил Жан-Марк, не суетливо, с достоинством.

— M'sieu вынужден был уйти, madame, — сообщил он. — Но он просил передать вам, что сегодня вернется пораньше, чтобы успеть отвезти вашу подругу и вас в казино. M'sieu полагает, что мадемуазель Причард будет интересно.

— Спасибо, Жан-Марк, — спокойно ответила Мелли. — Конечно, интересно.

— Есть ли у вас ко мне поручения?

— Нет, думаю, мы уедем сегодня на целый день.

— В таком случае я приступаю к выполнению своих ежедневных обязанностей. — Любезно кивнув обеим дамам, он удалился и закрыл за собой дверь.

Фыркнув от смеха, Нита несколько подпортила спектакль.

— Ой, Мелли, он просто душка, он что, всегда так с тобой разговаривает?

Улыбнувшись, Мелли кивнула:

— Как правило. Иногда говорит по-французски, чтобы проверить меня, иногда по-английски, чтобы пристыдить. Итак, куда ты хочешь сегодня пойти? Пройтись по магазинам здесь, в Довиле? Или съездить в Онфлер? Канн?

Робко, будто она опасалась быть надоедливой, Нита решилась прощупать:

— А Байе очень далеко отсюда?

— Байе? Да нет, примерно час езды, может, чуть больше. А ты что, хочешь посмотреть гобелены?

Кивнув, Нита затарахтела:

— Я всю жизнь мечтала там побывать. Еще с тех пор как нам о них рассказывали в школе! Все-таки далековато, может, ты не совсем хорошо себя чувствуешь для такой утомительной поездки…

— Нита, я же всего-навсего беременна. Я не больна! И Байе вовсе не далеко! — Несколько минут она задумчиво глядела на подружку, стараясь хотя бы на время отделаться от неприятных мыслей, а затем, тряхнув головой, сказала: — Решено. Поедем прибрежной дорогой. Я могу показать тебе береговые плацдармы, ты посмотришь мемориал на скале в Пуэн-дю-Ок, где подполковник Джеймс Раддер с последними из своих храбрецов штурмовал тридцатиметровые скалы в день высадки, чтобы захватить вражеские укрепления, защищавшие подходы к плацдармам Омаха и Юта со стороны суши. Там все, как было: доты, огневые позиции, орудия, мне кажется, ровно столько, сколько осталось после войны.

— И там можно пройти? — удивилась Нита.

— Да. Должна сказать, я первый раз тоже очень удивилась. В Англии все обнесли бы забором, отвезли бы орудия в безопасное место. Оставили бы надписи на стенах, а все же здесь, — добавила она скорее для себя, — здесь как-то больше уважения. — Стараясь взять себя в руки, встряхнуться, она предложила более весело: — Можем заглянуть ненадолго в Военный Музей, если захочешь — стоит того, — потом заехать на Американское кладбище… Недалеко оттуда есть неплохое место, где можно перекусить. А потом в Байе, и ты непременно должна увидеть собор…

— Но мы же еще пойдем вечером в казино, ты не слишком устанешь?

— Ей-Богу нет! — воскликнула Мелли, быть может, даже излишне решительно. Будет куда лучше, если у нее не останется времени, чтобы задумываться. Горечь разрыва с Чарльзом, еще более досадная оттого, что он был так нежен с ней накануне, перед тем как явилась Нита, чтобы все испортить, заслонила беспокойство о ребенке, заставила ее забыть о том, что она нуждается в покое.

Весь этот долгий и утомительный день она без устали твердила себе, что на самом деле сердца не разбиваются — просто немного болят и саднят. Но, увы, чувствовала, что ее сердце буквально разрывается на части. Бродя вместе с Нитой по местам, куда привозил ее когда-то Чарльз, она притворялась, что подвергает проверке свою решимость вести себя, как ни в чем не бывало. Где бы они ни шли, где бы ни останавливались, все напоминало ей о другом дне, дне радости и печали, теплоты и единения. Дне, когда он и она были самыми лучшими друзьями.

— Комок подступает к горлу, правда? — тихо спросила Нита, когда они смотрели на уходящие вдаль ряды белых крестов на Американском кладбище.

Мелли, и сама в который раз разволновавшись, молча кивнула. Столько смертей, тысячи и тысячи, здесь все земные дела кажутся такими сиюминутными, мелкими.

— Пора. Пойдем немного перекусим.

В Довиль они вернулись, когда было уже больше семи, и застали Чарльза в гостиной за чтением. Увидев их, он отложил газету и любезно поднялся им навстречу.

— Привет, — он улыбнулся Ните. — Его улыбка не отражалась в неподвижных серых глазах, но это смогла заметить лишь одна Мелли. — Удачно провели день?

— Потрясающе! — зачирикала Нита. — Ездили к месту высадки, потом в Байе. Везде так и веет историей! А гобелены! Вы их видели?

Он ответил не сразу, вначале внимательно посмотрел на Мелли, а затем сказал:

— Да, я тоже первый раз удивлялся, представлял себе что-то вроде обычных ковров.

— Да. Гигантский труд. Потрясающе! И вы обе, конечно, безумно устали.

— Я — да! — заявила Нита. — Так что одному Богу известно, как себя чувствует Мелли! — Забравшись на диван, она сбросила туфли.

— Одному Богу известно, как себя чувствует Мелли, — повторил он тихо, и Мелли почудилось, что его голос стал немного добрее. С любезностью, которая показалась Мелли напускной, он спросил Ниту — Слишком устали, чтобы идти со мной вечером?

— Ни в коем случае, — весело возразила она. — Мне только надо немного выпить, полчасика передохнуть, и я — как огурчик!

— Отлично. — Он повернулся к жене. — А тебе, Мелли, я думаю, лучше остаться дома и отдохнуть. Ты помнишь, что сказал доктор, — ты не должна рисковать здоровьем ребенка. Да и своим тоже, — добавил он, пожалуй, поздновато для того, чтобы его последние слова прозвучали достаточно убедительно.

— Да, — согласилась она, — хотя я не так много была на ногах. Больше сидела в машине. Стараясь избегать его взгляда, она продолжала: — Ну, я, пожалуй, пойду, немного полежу. Во сколько ты хочешь выйти? Около девяти?

— Да, я поведу Ниту поужинать, а потом, думаю, ей будет любопытно заглянуть в кабаре, перед тем как мы отправимся в казино.

— Звучит заманчиво. Увидимся попозже. — С несчастным лицом, не глядя на них обоих, она вышла из комнаты, поднялась к себе и улеглась на кровать. Стараясь не давать воли слезам, она вздохнула поглубже, надеясь, что боль в груди утихнет. Итак, ты все слышала, Мелли. Ты больше не нужна.

Через несколько минут дверь бесшумно открылась.

— Как ты смеешь вредить ребенку! — злобно шипел он, приближаясь к ней. — Покой — сказал доктор!

— Я и так…

— Неправда! Жан-Марк говорит, вы уехали в десять утра. Ты что, решила меня наказать?

— Да нет же! Я все время отдыхала. Сидела в машине… — Нерешительный стук в дверь заставил ее замолчать. Недовольно скривившись, Чарльз пошел открывать. Предостерегающе глянув на Мелли, он широко распахнул дверь, и она едва успела взять себя в руки, как в комнату влетела Нита.

— Ой, ничего, что я пришла? — спросила она встревоженно.

— Ничего, все в порядке, — мягко ответил Чарльз. — Я все равно собирался идти. Ухожу, а вы посплетничайте.

— Извини, я не хотела помешать, — попросила она прощения у Мелли, после того как за Чарльзом закрылась дверь.

— Да все нормально, — соврала Мелли, стараясь, чтобы ее слова звучали как можно убедительнее. — Он просто забеспокоился, потому что думал, я ходила по плацдармам, а я же этого не делала, так что не думай ни о чем.

— Честно? А то мне ужас как неприятно, если у вас из-за меня опять получится ссора.

— У нас не бывает ссор. А теперь прошу тебя, пойди отдохни, чтобы быть вечером в форме.

По-прежнему озабоченная Нита удалилась, и Мелли слышала, как она спускается вниз. «Неужели опять говорить с Чарльзом?» — подумала она. Мелли достаточно хорошо знала Ниту, чтобы не сомневаться — та не остановится, пока опять не сделает хуже. Ну настоящий злой гений! Нита, Нита! «Друг в беде — настоящий друг!» Какой идиот это придумал? Нет, он просто никогда не имел дела с Нитой!

До нее доносился Нитин голос, ответы Чарльза, слов она не разбирала. Все кончено, сказано, сделано, устало подумала она, и виновата только она сама. Ее фантазия, ее надежда.

К глазам подступили слезы, и, повернувшись на бок, она уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания.

— Мелли?

Вздрогнув от неожиданности, она проснулась и испуганно смотрела снизу вверх на стоявшего возле ее кровати Чарльза. Он включил настольную лампу, и в неярком свете ей трудно было разглядеть выражение его лица, возможно — к лучшему. Он был одет в смокинг и впервые за все время, что она его знала, показался ей совсем чужим. Недоступным. Сколько он так стоял, наблюдая, как она спит? Несколько минут? О чем он думал?

— Уже половина девятого, — сказал он негромко. — Мы с Нитой уходим.

Ей хотелось только одного — закрыть глаза и снова заснуть, притвориться, что ничего не случилось, но самолюбие не позволяло.

— Ну, конечно, — с усилием проговорила она. Ничего, что голос ее звучал хрипловато, он будет думать, что она не совсем проснулась. Лежа она чувствовала себя совсем беззащитной и, опасаясь, что выглядит слишком несчастной, села.

— Хорошо, что ты берешь ее с собой.

— Да, — согласился он охотно. — Жан-Марк приготовит тебе ужин. Не жди нас, — и, не дожидаясь ответа, вышел. Холодный, равнодушный, жестокий. Стоило Мелли снова откинуться на подушки, в дверь всунула голову Нита. Движение, как на Пикадилли, подумала Мелли.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она скорбно, будто разговаривала с умирающей.

— Прекрасно. Ты готова?

— Да. — Зайдя в комнату, она спросила с сомнением: — Я нормально выгляжу? Если честно, я не знаю, как положено одеваться для казино. И Чарльз до того шикарный…

— Ты чудно выглядишь, — успокоила ее Мелли. — В маленьком черном платье можно пойти всюду. — Склонив голову набок и сощурившись, она предложила: — А почему бы тебе не надеть мой жемчуг, он отлично подойдет к твоему вырезу.

— Ой, ты разрешаешь? — Нита направилась к шкатулке с украшениями, которая стояла на туалетном столике, но вдруг остановилась в сомнении: — А ожерелье очень дорогое?

— Нет, — солгала Мелли. Жемчуг купил ей Чарльз, а он никогда не покупал дешевки. Но ожерелье было куплено, чтобы его носили, а не для того, чтобы лежать в футляре. Хоть он и не любил ее, покупал он все самое лучшее. — Надень и серьги, — настаивала Мелли и, когда Нита вдела их в уши, одобрительно улыбнувшись, сказала: — Ты выглядишь лучше некуда. Иди, счастливо!

— А ты, честно, не обидишься, что ушла без тебя?

— Бог ты мой, ну конечно нет! Я бывала в казино тысячу раз. Я лучше почитаю. Ну давай, давай, иди. Не заставляй Чарльза ждать.

— Ладно. Я зайду и все тебе расскажу, когда мы вернемся. Ладно? — сияя от удовольствия, она упорхнула.

Наконец-то больше не надо было притворяться. И когда Жан-Марк принес ужин, она, застыв, смотрела в пустоту. Ей казалось, что любое занятие, в том числе и еда, требует слишком много усилий. Вернувшись, чтобы забрать поднос, Жан-Марк разворчался, как всегда, если она плохо ела, и подал ей теплое молоко, которое в этот раз подогрел, не спросив согласия. Ушел он угрюмый. Бедняга Жан-Марк. Мелли опасалась, что здорово его раздражает.

Выпив молоко, она наскоро приняла душ, надела ночную рубашку, легла, но не заснула.

Нита поскреблась в дверь далеко за полночь.

— Не спишь?

Силясь отвечать как можно бодрее, она отозвалась:

— Конечно нет. Как провела время?

— Блеск! Именно так обычно восклицала Нита, узнав какую-нибудь знаменитость, увидев красивое платье, украшение, интересного мужчину. Вспомнив об этом, Мелли не удержалась от улыбки.

— А эта артистка, Элисон Маркс, она запросто со мной разговаривала! Чарльз тут со всеми знаком, чудно! — продолжала она уже спокойнее. — Прямо не верится… Мне ужасно странно, что моя подружка Мелли — его жена. Слушай, а ты перед ним совсем не робеешь?

Удивившись, Мелли покачала головой, затем подумала, что она всегда в первую очередь видела его самого, а не то, что его окружало. Нет, робости она никогда не испытывала. Для нее он был просто Чарльзом. Годами он один заполнял всю ее жизнь, так что, возможно, она не могла оставаться беспристрастной, видеть его таким, каким он на самом деле был.

— А ты что, застеснялась? — с любопытством спросила Мелли.

— Да, слегка. Он такой — светский, что ли. Раскованный. Как люди, о которых читаешь в журналах. Мне хотелось себя ущипнуть, чтобы убедиться, что все наяву. Но он у тебя такой обходительный, терпеливый. Даже показал мне, как играть на столах.

— О, я за тебя рада. И ты взяла банк? — съехидничала Мелли.

Отрицательно покачав головой, Нита засмеялась.

— Да нет, я поставила совсем мало. Я не игрок по натуре, но люблю смотреть, как играют другие.

— Чарльз был все время с тобой? — поинтересовалась она, подумав, что он мог не догадаться, насколько непривычно чувствует себя в казино Нита.

— Да, конечно, ну отошел на минуту, чтобы поговорить с одним парнем, кажется, Никко.

— А-а, они вместе с Чарльзом и еще двумя компаньонами владеют на паях казино.

— Чарльз один из владельцев? — поразилась Нита. — Ух ты! — пристроившись на краю кровати, она, как бездарная артистка, продолжала свой выспренний монолог. — Здесь совсем иной мир, верно? Казино, бега, яхты! Я счастлива за тебя, но не завидую. Мне такая жизнь не по душе. А ты приспособилась, будто была для нее рождена.

— Разве? — удивилась Мелли. — По-моему, я веду себя как обычно.

— Да, но очень уверенно. Ой, даже не знаю, трудно объяснить. Может, это дорогие тряпки, хорошая стрижка…

— Может. Хотя поверь, на самом деле я такая же, как была.

— Да, я понимаю. И ужасно рада. — Ее лицо на мгновение стало задумчивым, и она добавила: — А Чарльз хороший, правда? Не пижон, такой простой…

— Да. — С замирающим сердцем она молилась, чтоб Нита остановилась, перестала разглагольствовать.

Не тут-то было. G серьезным видом Нита продолжала:

— Я имею в виду, другой бы мог на меня разозлиться, быть нелюбезным, а он — нет. Такой добрый, гостеприимный. Даже неудобно. Я стала за тебя заступаться перед тем, как мы уехали, а он улыбнулся и сказал, чтоб я не волновалась. Все ведь нормально, да? — предположила она.

— Ну конечно.

— Я прямо не переживу, если я тебе чего-нибудь напортила.

— Да нет же…

— Прости, но я все-таки тебе скажу — я заметила, что прошлой ночью он спал в другой комнате.

Ох, Нита, Нита!

— И такое впечатление, что он на тебя дуется, ну сама понимаешь, о чем я. Ну не то что грубый, или невежливый, или что-то там еще, просто какой-то немного равнодушный, неразговорчивый, — закончила она, слегка нахмурившись.

— Ну когда ему было со мной разговари вать? — попыталась урезонить ее Мелли. — Нас с тобой целый день не было, потом вы с ним ушли на весь вечер. Мы с Чарльзом успеем наговориться. Самое главное, чтобы ты хорошо провела здесь время. А насчет того, что он равнодушный, ты, по-моему, выдумываешь. Я не замечаю, — соврала она. — А спит он в свободной комнате, потому что я стала толстая и мне трудно удобно устроиться, а так хотя бы он высыпается. Ты напрасно разволновалась, я не пошла с вами не из-за Чарльза, а потому что устаю, если долго бываю на ногах. Поверь, я не лицемерю, я с удовольствием посидела дома.

— Честно?

— Честно, — сказала Мелли твердо. — А сейчас очень поздно, так что приятного тебе сна, — остальное расскажешь завтра. — И как она не сообразила, что подруга истолкует ее слова по-своему!

— Ой! — воскликнула Нита краснея. — Поняла, я не даю ему пожелать тебе доброй ночи!

Мелли пришлось согласиться.

К ее удивлению, Чарльз действительно вскоре явился и с готовностью объяснил зачем: «Для приличия, потому что этого ждет Нита». Он был неприветлив, угрюм, но она не могла негодовать или злиться, зная, что и он испытывает боль.

Скорее чтобы нарушить тягостное молчание, а не оттого, что ей хотелось говорить, она произнесла:

— Нита, кажется, осталась довольна?

— А ты полагала, что будет иначе? Она же ни в чем не виновата!

— Конечно, — печально кивнула Мелли, — понимаешь, она совсем не выносит ссор, ужасно огорчается. Поэтому ей просто невозможно резко ответить, прервать, когда она несет чепуху, до того близко к сердцу она все принимает. Спасибо, что взял ее.

Он так и стоял возле двери и, ничего не ответив, повернулся и вышел.

Нита гостила у них еще три дня. Три мучительных для Мелли дня, потому что она из последних сил изображала счастливую жену и будущую мать, из последних сил улыбалась, старалась быть естественной.

Они поехали в прелестный крохотный Онфлер и пробыли там с утра до вечера, неторопливо бродили по магазинам, долго сидели в открытом кафе возле пристани, наблюдая за кипевшей вокруг них жизнью. Чарльз показал Ните своих лошадей и пригласил приехать на следующий год, посмотреть, как они будут участвовать в скачках, когда подрастут и будут хорошо обучены. Он, правда, умолчал, что Мелли уже не будет принимать ее здесь как хозяйка.

На следующее утро Мелли повезла подругу в Довиль и, несмотря на то, что Нита без остановки причитала, глядя на цены в дорогих магазинах, купила ей красивый шарф от Сен-Лорана.

— Не надо, Мелли, — отказывалась Нита, — я не могу принять такой подарок! Он же безумно дорогой!

— Чепуха! Тебе что, не нравится?

— Нравится, не нравится, — ворчала она, — шарф потрясающий!

— Тогда хватит спорить!

— Я не спорю, но на такие деньги можно жить целый месяц!

Засмеявшись, Мелли обняла ее.

— Не преувеличивай. Я до того рада, что мы увиделись… Спасибо, что приехала.

— Ты правда не против?

— Ну конечно, правда.

— А можно я приеду еще, когда ребеночек уже родится?

— Ну, конечно. — Что она могла сказать?

«Нет, потому что ты сунула нос в чужие дела, и мы с Чарльзом не будем вместе, когда родится ребенок?» Нет, это исключено.

Стоя рядом, они дружно махали Ните на прощание, демонстрируя полнейшее единодушие. Как только машина скрылась из виду, Чарльз сказал:

— Завтра утром я уеду.

До Мелли не сразу дошел смысл его слов, и она молча смотрела на него.

— Уедешь? — Голос ее прозвучал как эхо.

— Да.

Почему? Потому что он больше не может ее видеть? А, собственно, чего она ожидала? Что они будут изображать счастливую семейку до самых родов? С замирающим сердцем она жалобно спросила:

— А я имею право знать куда?

Поколебавшись с минуту, он ответил:

— В Монте-Карло.

Она почувствовала такую дурноту, что не сразу смогла говорить. Вот оно что, в Монте-Карло, там как раз через несколько недель начинаются гонки на глиссерах. Каждый сезон кто-то погибает или получает увечье. Даже в этом году уже было два несчастных случая во время подготовки, и он дал ей слово, что не будет участвовать. Но это было еще до того, как он узнал о ее обмане. Мелли собрала последние силы и, наконец, задала вопрос:

— И как долго тебя не будет?

— Точно не знаю. Несколько недель. Я успеваю вернуться до родов.

«Если останешься жив».

Судорожно глотая воздух, она продолжала:

— Я думала, ты уступил свое место.

— Уступил. Но второй пилот Никко сломал ногу, и я предложил его заменить.

«В тот вечер», — подумала она, не сомневаясь, что права. Нита ведь рассказала ей, что в казино он оставлял ее на несколько минут, чтобы поговорить с Никко.

— Ты никогда не думала, что можешь остаться богатой вдовой…

— Не надо! — взмолилась она. — Ради Бога, не надо! — Чувствуя, как кровь отлила от ее лица, она покачнулась и, наверное, упала бы, если бы Чарльз не успел ее подхватить.

С испуганным, а возможно и рассерженным возгласом он, поддерживая ее за талию, отвел в гостиную.

— Посиди, я принесу тебе чего-нибудь попить. Тебе чаю или чего-нибудь другого? — спросил он растерянно.

Откинувшись в кресле, она закрыла глаза и старалась отогнать от себя кошмарные видения, в которых мелькали покалеченные, окровавленные, выброшенные на берег тела. Гонщики носятся на таких фантастических скоростях, что достаточно удара волны, какого-нибудь обломка, чтобы произошла катастрофа.

— На, — резко сказал он, — выпей.

Открыв глаза, она взглянула на пузатый стакан с бренди.

— Не могу, — взмолилась она, — мне станет нехорошо.

С глубоким вздохом он поставил стакан на журнальный столик.

— Жан-Марк заварит тебе чай. — Он отошел и остановился поодаль, расставив ноги и засунув руки в карманы. — Прости, я не хотел тебя огорчить.

Глядя на него, по-прежнему в плену дурных предчувствий, Мелли попросила:

— Не уезжай.

— Я должен. Дал слово.

А слово Чарльз держал. Железно. А если бы он не пообещал? Передумал бы, уступил ей?

— Возьми с собой Жан-Марка, — попросила она.

Он с удивлением взглянул на нее.

— Зачем?

— Не знаю, — призналась она беспомощно. — Он будет за тобой присматривать и просто вообще…

— Не дури! Со мной все будет в порядке. Со мной всегда все в порядке.

Он сказал правду. Но в один прекрасный день удача может изменить ему. Что за дьявольская сила заставляет его вечно рисковать? Гонит туда, где бросают вызов? Скука? Жажда самоутверждения? Нет, ни то, ни другое не похоже на Чарльза.

Резко взмахнув рукой, так что она вздрогнула, он зло обратился к ней:

— А чего ты ожидала, Мелли? Что я прощу, забуду? Скажу тебе, что я не против, чтобы меня использовали? А я как раз против, — продолжал он, свирепея, — я чертовски против! Ты мне нравилась! Я верил тебе! А теперь, если ты рядом, мне все время хочется что-нибудь разбить. Меня не покидает ощущение нечистоплотности. Смотрю на тебя и хочу понять, что скрывается за этим милым лицом? Слежу за всем, что ты говоришь, делаешь, ожидая подвоха! В общем, я не могу так жить! И не хочу так жить! Когда родится ребенок, каждый из нас пойдет своей дорогой. И не думаю, чтобы мне когда-нибудь захотелось встретиться с тобой снова!

Тяжело дыша, он пересек гостиную и выскочил вон.

Оглушенная, перепуганная, она не могла сдержать дрожь, когда через несколько минут появился Жан-Марк.

Глядя с сочувствием, он поставил перед ней поднос.

— Вероятно, он вам сказал?

— Насчет гонок? — еле выговорила она. — Да.

— Все обойдется.

— Да, — неуверенно согласилась она, думая, что таким жестоким, таким нетерпимым она видела Чарльза впервые.

— Не знаю, как вас утешить, чем помочь… — начал снова Жан-Марк нерешительно.

— Не стоит.

— Что поделаешь, если он такой дуралей. Ну, выпейте чаю, — ласково попросил он.

Дуралей? Нет, никакой он не дуралей, просто озлобившийся, разочаровавшийся человек.

Когда она поднялась на следующее утро с постели, Чарльза уже не было. Не попросил ничего передать, не оставил записки, просто уехал. Второй раз, с тех пор как она была замужем, Мелли завтракала в одиночестве. Лишь небольшой пример того, что ожидает ее в будущем. В будущем, где не будет Чарльза? Поглядев на свежие булочки, лежавшие как обычно на белоснежной салфетке, она расплакалась. Слезы тихо бежали по бледному лицу, капали на тыльные стороны ладоней. Она ощущала только боль, боль из-за одного-единственного человека, и ничего не могла высказать. Не могла дотронуться до него, и в ответ почувствовать его прикосновение, и это приводило ее в отчаяние, особенно когда она вспоминала, что все уже так замечательно наладилось.

Теперь, когда рядом не было Ниты, которая могла ее отвлечь, ей казалось, что она сойдет с ума. Некому было успокоить ее, утешить, и она проводила дни, без дела слоняясь по дому.

Она побывала еще раз в больнице, и, на счастье, в этот раз доктора не было, а потому некому было настаивать, чтобы она осталась там, как он грозил в прошлый раз. Акушерка, как ей показалось, уверенно заявила, что не видит оснований отрывать Мелли от дома, при условии, что она будет вести размеренный образ жизни. И недели медленно потянулись одна за другой. Недели без Чарльза. Иногда ей казалось, что, если бы не Жан-Марк, она бы, скорее всего, просто не выжила. Его заботливость и доброта бальзамом проливались на ее встревоженную душу. Он нянчил ее. Подшучивал над ней. Старался приободрить и не зло огрызался, если она срывала на нем дурное настроение.

— Вы ни в коем случае не должны столько плакать. Это вредно для ребенка. И отчего бы вам не прилечь?

— Да не хочу я лежать! Мне все осточертело. — Бросив на него сердитый взгляд, она разрыдалась.

— Ну-ну, успокойтесь, — произнес он смущенно, — подумайте о малыше!

Глядя на него и продолжая всхлипывать, Мелли пробормотала:

— Я и так не перестаю думать о малыше. И будет лучше, если вы прекратите все время за мной подглядывать и пугать, незаметно подкрадываясь!

Взглянув на его обиженное лицо, она улыбнулась сквозь слезы:

— Простите меня.

— Все, помирились. А теперь идите в столовую, а я принесу вам завтрак.

— Я не хочу есть…

— Надо. — Он открыл дверь в столовую, ввел ее туда под руку, усадил и через пять минут появился, неся поднос. Положив на тарелку булочку, он строго приказал ей есть. Взяв по кувшину в каждую руку, он плеснул ей в чашку горячего молока, а затем сверху совсем немного кофе. — Пейте. Когда вам теперь в больницу?

— Завтра.

— Я тоже поеду…

— Не дурите, я прекрасно доеду сама.

— Доедете, — согласился он с ухмылкой, которая, вероятно, означала, что она сказала глупость. — Но лучше не надо. В котором часу?

Нахмурившись, Мелли взглянула на него и, заметив, До чего ласково он смотрит на нее, сдалась.

— В десять.

— Отлично. Как следует выспитесь.

— Благодарю, — ехидно ответила она, — ваша любезность не знает границ.

— Oui, — согласился он серьезно. — Я иногда даже сам удивляюсь.

— Ой, лучше уйдите.

Довольно кивнув, он послушался.

В девять тридцать на следующее утро Жан-Марк помог ей сесть в машину, осторожно накинул ремень безопасности поверх ее уже сильно выдававшегося живота, захлопнул дверцу и сел за руль.

— Выпили положенные полторы пинты?

— И вам это прекрасно известно, поскольку вы надо мной стояли целый час.

— Гм… Карточку не забыли?

— Нет.

— Анализ?

Повернув голову, она посмотрела на него и ничего не сказала.

Насвистывая, он включил зажигание и завел мотор.

По причине, известной, вероятно, только ему, он был всем очень доволен. Почему? Она так и не смогла узнать, что связывало его с ее мужем. Если Чарльз не получил его в придачу к дому, который, судя по всему, все же не выиграл в покер, тогда кто же он все-таки такой, Жан-Марк? Откуда он взялся? Ну не похож он на человека, которому по душе только мыть посуду, стелить постели и готовить еду.

— Почему? — вдруг произнесла она.

— Что почему?

— Почему вы на нас работаете?

Он заметно удивился:

— Вы считаете зря?

— Нет! — возразила она. — Вы меня не поняли. Я имела в виду, что вы совсем не похожи… не похожи на то, каким я себе представляла дворецкого…

— Разве? — удивился он.

— Честное слово.

— О, вы полагаете, мне необходимо брать уроки?

Решив не тратить попусту сил на пустую болтовню, Мелли посерьезнела и замолчала.

— Я подожду, — сказал он, останавливаясь около клиники.

— Я могу пробыть долго, — предупредила она.

— Ничего, я все-таки подожду, — ответ прозвучал спокойно, но настойчиво.

Пожав плечами, она повернулась и пошла к входу. Загадка — вот он кто. Головоломка. Что он знает об их с Чарльзом отношениях, о чем догадывается? Он не мог не заметить их размолвки и, однако, ни единого слова или намека. Почему? Может, ему не интересно? Или не входит в его обязанности? Зная, что ее гадание всего лишь способ скрыть нервозность перед очередным обследованием, и чувствуя, что чем ближе она подходит к зданию клиники, тем ей становится сложнее себя отвлекать, Мелли заставила себя думать о Чарльзе. Что он сейчас делает? В эту минуту? Думает о ней? О ребенке? И она опять разволновалась. Ребенок подрастет, все должно быть нормально. Беспокойство о Чарльзе на время пересилило страх за ребенка, но сейчас, пока она поднималась в лифте, она вспомнила слова доктора, и волнение нахлынуло вновь.

К счастью, ждать почти не пришлось, ее сразу отвели в палату и уложили.

Уже привычно переводя взгляд с экрана прибора на лицо сестры, она опять старалась одновременно прочитать, что написано тут и там.

— Все нормально?

— Oui, — ответила сестра довольно. Она помогла Мелли встать, протянула ей карточку и, не вызвав следующую пациентку, проводила в регистратуру.

— А, мадам Ревингтон, как наши дела?

— Хорошо, спасибо. Мне идти вниз?

— Oui, а потом к доктору. Пожалуйста, не надо волноваться. Поверьте, все обойдется.

Увы, не обошлось.

— Мы хотим, чтобы вы остались у нас, — настаивал доктор Лафарж.

— Но почему? С ребенком же все нормально, вы сами сказали!

— Да. Но еще я сказал, что ребенок маленький. Простите меня, но лучше перестраховаться сейчас, чем потом огорчаться. Так ведь? Мы хотим, чтобы вы находились в полном покое, хорошо ели и, кроме того, прошли дополнительное обследование.

— Для чего?

— Оно покажет, получает ли ребенок все необходимое для правильного развития. Вы меня поняли? Нам необходимо установить точно, отчего ребенок плохо растет. У вас тридцать четыре недели, а размер ребенка соответствует тридцати. Поэтому я просил бы вас не перечить мне, милая дама. Вы остаетесь. Сегодня.

Мелли смотрела на него, и в ее мозгу роилось множество кошмаров. Она еле выдавила из себя вопрос:

— А что бывает, если ребенок не растет?

— Тогда мы делаем кесарево сечение.

— А тридцать четыре недели — достаточный срок, чтобы ребенок выжил?

— Ну, конечно. — Перегнувшись через свой стол, доктор похлопал ее по руке. — Поверьте мне, madame. Но для безопасности, как вашей, так и ребенка, мы должны положить вас к себе, чтобы внимательно следить за развитием беременности. А там посмотрим, если сочтем необходимым… И еще, — добавил он с лихостью человека, который решился выложить все дурные новости разом, — ребенок все еще в ягодичном предлежании, он, конечно, еще может повернуться, но…

— А если нет, и если не будет расти…

— Ничего не поделаешь. Но сердцебиение хорошее, объем легких тоже, я полагаю, я даже почти уверен, — заключил он, — что ребенок просто маленький.

«Почти, но не до конца», — подумала Мелли.

— Муж приехал с вами?

— Нет, — прошептала она.

— И нет никого, кто бы мог помочь? Есть? Прекрасно. Лучше взять с собой и детские вещи, на всякий случай. Подойдите к сестре, и она приготовит вам место. Скажет, в котором часу вам лучше вернуться сюда. Договорились?

Устало кивнув, Мелли поднялась. Растерянная, перепуганная, она чувствовала, что стоит ей попробовать сказать что-то еще, и она разрыдается. К автомобильной стоянке она шла, ничего перед собой не замечая и так не поговорив с сестрой. Если ребенок не получает всего, что ему необходимо, не будет ли он умственно отсталым? Ненормальным? Может, ей позвонить маме? Нет. Мама всполошится, начнет сходить с ума, лучше не говорить ей… Прислонившись к стене, она изо всех сил старалась собраться с духом. А если малыш умрет? А если…

— Madame! О, madame! Что стряслось? — участливо спросил Жан-Марк, вырастая из-за ее спины.

Она смотрела мимо него, ее нижняя губа дрожала.

— Ребенок?

Она опустила голову.

— Что-то не так?

Кивнув, она всхлипнула и наконец дала волю слезам. Слезы текли обильно, Мелли надо было выплакать беспокойство, обиду, боль, страх за ребенка, горечь разрыва с Чарльзом, и теперь, расплакавшись, она не могла остановиться, — рыдала на плече у Жан-Марка так, словно жизнь кончена.

 

6

— Ну тише, тише, все, хватит плакать. — Чуть отстранившись, Жан-Марк протянул Мелли свой носовой платок. — Быстренько вытрите слезы и расскажите толком, в чем дело. — Громко хлюпая носом и вытирая слезы, она изложила ему изрядно искаженную версию своего разговора с доктором.

— А вы договорились с сестрой?

— Нет. — Она смущенно помотала головой.

— Ладно. Вы подождите в машине, а я все выясню.

Сидя в машине и задумчиво теребя в руках носовой платок Жан-Марка, Мелли заставляла себя думать о хорошем. Виктуар ведь рассказывала, что доктор говорил ей совершенно то же самое. А у нее все обошлось, и теперь растут две прелестные девочки-двойняшки. Да, но близнецы всегда рождаются маленькими…

— Успокойтесь сейчас же! — потребовал Жан-Марк, усаживаясь рядом с ней. — Если вы будете все время беспокоиться и бояться, то навредите ребенку. Сейчас не время думать о себе! Вы это понимаете?

— Да, — еле слышно прошептала она.

— Bien. Итак, сейчас мы отправляемся в магазин — купим все необходимое для маленького. Потом заедем домой, вы примете теплую ванну, а я пока соберу ваши вещи и приготовлю поесть.

— Я не могу есть.

— Можете и будете. Это вам говорит Жан-Марк. Раз Чарльза сейчас нет, и он не может заставить вас делать что положено, то придется мне его заменить. И нечего возражать. Все ясно?

Мелли только еще раз тихонько всхлипнула в ответ.

— Bien.

Вещи для младенца выбирал Жан-Марк. Крохотные распашонки, пеленки, ползунки, мыло, простынки, тальк. Собственно все, что, по его разумению, могло понадобиться новорожденному. Он набрал рекламных проспектов с фотографиями кроваток, колясок, стульчиков. «Для того, — объяснил он, — чтобы она могла, когда ребенок родится, сама все выбрать для детской».

— Хорошо, — отвечала она, равнодушно глядя на суетившихся вокруг них продавцов, скорее всего удивлявшихся ее полнейшей апатии. Счастливая будущая мать! — подумала она и едва не зарыдала опять.

— Ну, пожалуй, этого достаточно. Малыш будет доволен.

— Да, будет доволен… — будто эхо повторила она за ним.

— Bien. Теперь домой.

Выбрав самую короткую дорогу, Жан-Марк быстро довез ее до дому, проводил наверх, наполнил ванну, терпеливо ждал, пока она достанет чистое белье, платье и ушел, только когда за ней закрылась дверь.

Лежа в теплой, душистой воде, уперев кончиками пальцев в края, Мелли глядела в потолок. Ей так нужен Чарльз? Чем он сейчас занят? Готовится? Смеется вместе с Никко? Ни о чем не беспокоится? Помнит ли, что именно, сегодня ей надо было в больницу? Когда начинаются гонки? Она не могла вспомнить. А может, он уже погиб? Разбился во время тренировки?.. Громкий стук в дверь ванной комнаты заставил ее вздрогнуть.

— Ay, madame, смотрите, не засните там!

— Иду, — отозвалась она машинально. — Через пять минут.

Обреченность нависла над ней грозовым облаком, и, когда она наконец появилась, Жан-Марк тяжело вздохнул.

— Не знаю, что сказать, сделать, чтобы вас приободрить, — признался он откровенно.

— Не надо. — С несчастной улыбкой она засунула ноги в туфли. — Я готова.

— Сначала ленч. Нет, никаких возражений. Чуть-чуть супа — для ребеночка.

— Ну да. Для ребеночка и для Жан-Марка? — подхватила она, усаживаясь за стол. — Вы не должны ничего сообщать Чарльзу.

— Но…

— Нет.

Мелли все окончательно обдумала, пока принимала ванну, и поняла, что не хочет, чтобы он узнал. Ему теперь все равно придется участвовать в соревновании, и она предпочитала не отвлекать его. За нее он не будет бояться, это ясно, но мысль о ребенке заставит его беспокоиться, а он должен быть сосредоточен, собран. Гонки на глиссерах всегда сопряжены с опасностью, но, если внимание спортсмена рассеяно, они становятся роковыми.

— Дайте слово, Жан-Марк.

Он с большой неохотой кивнул.

— Ладно. Он чертовски разозлится, когда узнает. На нас обоих.

— Нет, — возразила Мелли. — Обидится, возможно, но не разозлится.

Пожав плечами, он молча показал ей, чтобы она приступила к супу.

Увы, не успела она оглянуться, как Жан-Марк доставил ее в больницу. Он проводил ее до самой палаты, передал на попечение сестры и ушел, пообещав приехать вечером.

Несколько дней заняла обычная больничная рутина. Ее ощупывали, осматривали, взвешивали, заставляли ложиться, вставать и, кроме страха за Чарльза, за ребенка, она испытывала одно-единственное чувство — раздражение. Жан-Марк притащил ей переносной телевизор, но большинство программ, естественно, были французскими, а запас французских слов у Мелли был столь скуден, что ей быстро наскучило вникать в то, что происходило на экране. Кроме того, она боялась случайно увидеть гонки. Она так и не вспомнила, какого числа они начинаются. И не хотела вспоминать. Предпочитала делать вид, что ничего не происходит.

Огорченный Жан-Марк купил ей вязальные спицы, шерсть и набор выкроек. Мелли решила не говорить ему, что не умеет вязать. Одна из сестер пробовала ее учить, но Мелли запутала нитки, и ей показалась нелепой идея заворачивать ребенка в дырчатую тягучую штуковину, которая у нее в конце концов получилась. Если, конечно, с ребенком все обойдется.

Кроме Жан-Марка навешать ее было некому, потому что никто попросту не знал, где она. А ей и не хотелось, чтобы кто-то знал. Едва ли ее бы утешили сочувственные слова и заверения, что все, так или иначе, обойдется. Она должна была убедить себя сама. Должна была приготовиться к самому худшему. Она не умела говорить о том, что чувствует, не умела никогда. Даже после смерти Донни один Чарльз смог понять, что творилось у нее в душе. Как же он не понимает сейчас?

Ее родители, замкнувшись в себе, отчего-то не видели, что дочка горюет не меньше чем они, и ей оставалось притворяться сильной ради них. И только Чарльзу можно было ничего не объяснять. После похорон, когда разъехались родственники, он явился к ней, усадил в свою машину, обнял, дал выплакаться и остался на целую неделю в Бекфорде, — единственный источник утешения. Может, как раз тогда она и полюбила его по-настоящему? Потому что только ему было до нее дело? Потому что он смог понять боль и растерянность пятнадцатилетней девочки? Или уже в ту пору он стал для нее божеством, героем, перед которым она преклонялась и в миг смятения сама наделила его свойствами, которыми он не обладал? Увидела в неверном свете? Теперь разбираться поздно, трудно вспомнить, как было.

Закрыв глаза, она все-таки стала восстанавливать в памяти прошлое. Какой был он? Сколько ей было лет, когда она поняла, что это любовь? В шестнадцать, когда Чарльз впервые осторожно и невинно ее поцеловал? В восемнадцать, когда он первый раз пригласил ее вечером пообедать и угостил вином? Он вел себя как старший родственник, и она это ощущала, но все же, может, тогда и влюбилась в него? Нет, она не знает, похоже, по-другому не было никогда. Может, привычка? Или просто первая любовь, которая не увядает?

С долгим вздохом, не представляя себе даже приблизительных ответов на все эти вопросы, Мелли взяла подставку и попробовала закончить детский рассказик, который никак не давался ей с тех пор, как она вышла замуж. Слава Богу, работа не была заказной. В смежных палатах лежали еще три женщины, но ни одна из них не знала английского, и они лишь обменивались кивками и улыбками. Из сестер только одна объяснялась кое-как по-английски, но она, как правило, была занята и могла поболтать с ней минут пять, не больше. Через неделю в сопровождении именно этой сестры явился доктор Лафарж.

— Итак, madame, — объявил он, сияя, — мы решили.

Ей стало холодно, по коже побежали мурашки, и она осторожно спросила:

— Что решили?

— Через два дня у вас будет тридцать шесть недель, вот мы и решили больше не ждать. Ребенок все еще не повернулся и все еще маленький, но мы полагаем, что сейчас он весит около пяти ваших английских фунтов. Так что, боюсь, все-таки кесарево. Что вы предпочитаете — спинномозговое обезболивание или общий наркоз?

Про спинномозговое обезболивание она слышала совершенно кошмарные истории. Но наркоз означает, что она будет без сознания и не узнает целый час, а может и больше, все ли в порядке с ребенком.

— Не обязательно решать сейчас, — успокоил доктор. — Сестра зайдет попозже и все вам объяснит. А теперь мы вас немного послушаем.

Когда сестра приподняла на ней ночную рубашку, он достал из кармана предмет, напоминавший старинную слуховую трубку, и она вздрогнула, почувствовав, как холодный металл прикоснулся к животу. Наклонившись, доктор приложил ухо к другому концу инструмента и несколько минут прислушивался. «Вот вам и современная техника, — изумленно подумала Мелли. — Что же он не доверяет монитору?»

Выпрямившись, Лафарж опять заулыбался, сказал что-то сестре на родном языке и ушел.

— Не волнуйтесь, я скоро приду, — сказала сестра, поспешно следуя за доктором.

«Не волнуйтесь», — ей легко говорить. То ли холод металла пришелся не по нраву ребенку, то ли ему передалось ее волнение, но он ужасно развоевался. Все же он по-прежнему активен, и Мелли подумала, что это хороший признак.

Она мучительно сомневалась, говорить ли Жан-Марку, но решила, что придется. В больнице имелись сведения о ее ближайших родственниках, о Чарльзе и родителях, но, если что-то будет не так, пусть лучше первым узнает Жан-Марк.

— Ну вот, — заулыбался он, — осталось немножко, и мы станем мамочкой.

— Надеюсь.

Присев на кровать, он взял ее руку в свою:

— Вот теперь мы просто обязаны сообщить Чарльзу, — сказал он ласково.

Стараясь не глядеть в его карие, подчас слишком зоркие глаза, она уставилась на одеяло.

— Гонки закончились? — тихо спросила она. И, не дождавшись ответа, подсказала: — Ведь нет же?

— Non еще…

— Нет, пожалуйста, не надо ему говорить! — Откинувшись на подушку и стараясь взять себя в руки, Мелли посмотрела на него с мольбой. — Прошу вас, сообщите ему только, когда у него все будет позади. Вы давали слово, Жан-Марк.

— Давал, потому что рассчитывал, что Чарльз успеет вернуться.

— Неважно, почему обещали, обещали, и все. Вы не должны ему звонить до конца гонки. Слово мужчины, Жан-Марк!

Тяжело вздохнув, он кивнул.

— Обещаю. Железно. Но я должен проверить, что сестра знает мой телефон, на всякий случай, вдруг все произойдет быстрее.

— Быстрее не будет, — сказала она доверительно, — доктор сказал — в четверг.

— Я лучше ей напомню.

Он поглядел на нее и, после минутного колебания, решился:

— Вы знаете, Чарльз звонил, интересовался, все ли у вас в порядке.

— Правда? — Ей хотелось, чтобы ее голос прозвучал как можно равнодушнее. При упоминании его имени внутри у нее все задрожало, но самолюбие не позволяло показать, до чего ей не терпится узнать подробности.

— Да. А вы вынудили меня лгать.

— Но вы все-таки ему не сказали? — всполошилась она.

— Не сказал. Сказал, что вы себя хорошо чувствуете, и пообещал позвонить через несколько дней. Повезло еще, что он не попросил позвать вас к телефону, правда?

Жан-Марк смотрел на нее, явно ожидая ответа. Что ей сказать? Что она знает, почему он не захотел с ней поговорить? Понимает, что о ней он попросту не беспокоится? Что его интересует только ребенок? «Этого говорить нельзя», — она вспомнила слова Чарльза.

— Думаю, он спешил, — предположила Мелли, силясь не выдавать огорчения.

Он вздохнул и, хотя в глазах его все еще виднелось любопытство, к счастью, перешел к делу.

— Значит, с утра первым делом я оплачу доставку кроватки и коляски, которые мы с вами выбрали. — Слегка сжав ее руку, он бодро сказал: — Все будет прекрасно, madame. Больше никаких волнений. Вам надо поспать. Я приеду завтра днем.

— Договорились. И еще раз спасибо за все. Даже не знаю, что бы я без вас делала.

— Да перестаньте! — смутился Жан-Марк. — Bonsoir. — И, ласково улыбнувшись на прощание, ушел.

«Сегодня или завтра начинаются гонки?» Может быть, они уже кончились? А может, еще не начинались? Неожиданно ее мысли были прерваны появлением монитора, который вкатила в комнату владевшая английским сестра.

— Ваш друг дал мне свой номер телефона, — весело сообщила она. — Он очень за вас волнуется. А ваш муж не возражает, чтобы он присматривал за вами, пока его нет?

— Нет, — пожала плечами Мелли. Она понятия не имела — возражает Чарльз или нет. Скорее всего, благодарен, что не ему приходится с ней возиться.

— Будете завтра смотреть гонки? — между прочим поинтересовалась сестра, прикрепляя к Мелли провода аппарата. — Я буду жутко переживать. Ah, pardon, madame! Какая я глупая, ну-ну, не огорчайтесь, с вашим супругом ничего не случится. Он такой опытный, отличный спортсмен, я видела, как он выступал в прошлый раз.

«Мало ли что было в прошлый раз, а она завтра вечером может стать вдовой… Ой, нет, нельзя заранее думать о плохом!»

Как только сестра ушла, Мелли легла на спину и стала убеждать себя выкинуть из головы дурные мысли, но страхи росли, множились, и она окончательно поверила в то, что уже овдовела. Ночью Мелли почти не спала, и с утра ее бледность до того напугала сестру, что она вызвала доктора. Ребенок почему-то шевелился сильнее, чем обычно. Его активность успокаивала Мелли, но отнюдь не больничный персонал. Весь день за ней следили с особым вниманием. Страх за Чарльза ни на секунду не покидал ее, но напряженные лица сестер отодвинули тревогу о нем на второй план. В четыре появился доктор. Он стоя прочитал распечатку, заглянул в ее карту, ненадолго задумался и, снова прикрепив карту к спинке кровати, произнес очень внятно по-английски:

— У нас есть основания опасаться, что ребенок страдает от излишнего напряжения. Мы полагаем, больше нет смысла ждать. Вы сегодня не ели?

— Нет, — подтвердила она, — сестра мне не советовала. «Вероятно, предполагала, что будет именно так», — поняла Мелли.

— В таком случае, сестра вас сейчас приготовит, — улыбнувшись ей напоследок, он что-то быстро сказал сестре на родном языке и ушел.

— Не напрягайтесь, — посоветовала сестра. — Все будет хорошо. Хотите, я позвоню вашему другу?

— Пожалуйста.

Ощущая только дурноту и страх, она молчала все время, пока сестра готовила ее к операции. «Кончились ли гонки. Знает ли Чарльз, что она в больнице? А может, он уже вообще не может ничего знать».

Когда она очнулась, Чарльз стоял в ногах кровати, держась обеими руками за перекладину. Жадно вглядевшись в него, она снова прикрыла веки с молчаливой благодарностью и, лишь придя в себя окончательно, поймала его измученный взгляд. Ребенок? Нет! Только не это! В страхе она прошептала:

— Ребенок…

— Девочка. Она нормально, она… — Запнувшись, он судорожно глотнул воздух и отвернулся. — Нормально, — хрипло повторил он.

— А ты? — с трудом выговорила она.

— Как видишь.

— Ты выиграл? — сонно спросила она.

— Нет. Спи.

Послушно закрыв глаза, Мелли заснула. Когда она очнулась во второй раз, то сразу пожалела об этом. Две главные причины терзавших ее мучений разом отпали, она обмякла, напряженные мышцы расслабились. Ей казалось, что тело ее превратилось в сплошной комок боли. Она лежала на аккуратно взбитых подушках, к руке протянулась капельница, рот пересох от жажды. Медленно повернув голову, она увидела, что на стуле у окна сидит Чарльз. Голова его была откинута назад, глаза закрыты, Мелли осторожно огляделась вокруг, и ее глаза наполнились слезами при виде вплотную придвинутой к ее кровати маленькой колыбели. Прозрачный купол укрывал завернутый в розовое одеяльце крохотный сверток. Ее дитя. Дочка. Попытавшись приподняться, чтобы разглядеть малышку, она беспомощно упала назад, корчась от пронзившей живот боли.

— Осторожней, — тихо сказал Чарльз, — тебе лучше какое-то время не двигаться.

Посмотрев на него, она пожаловалась:

— У меня ужасно пересохло во рту!

Приблизившись, он потянулся к ней, будто хотел прикоснуться к ее плечу, но, не решившись, беспомощно уронил руку вниз.

Все еще не гладя в его сторону, Мелли услышала его шаги и, повернув голову, стала следить глазами за тем, как он приблизился к колыбельке. Посмотрел вниз и, осторожно засунув палец под пластиковый купол, приподнял уголок розового одеяльца, чтобы разглядеть личико дочки.

— Такая махонькая, — сказал он нежно, почти с придыханием. — Прелесть. Настоящее совершенство. — Он помолчал, снова осторожно прикрыл личико младенца и взглянул на Мелли. Выглядел он утомленным. Под глазами чернели круги, лицо казалось серым. Он, видимо, долго не брился и, пожалуй, впервые в жизни вызывал жалость.

— Ее по-прежнему можно называть Лоретт? — спросил он с сомнением.

— Да, если ты не передумал.

— Нет. Спасибо. Постарайся еще поспать. Я приду попозже. Жан-Марк передавал привет.

Ничего не отвечая, она смотрела, как он уходит, прислушивалась, как затихают в коридоре его шаги. Не поцеловал на прощание, не порадовался вместе с ней… Стараясь не расплакаться опять, она протянула руку и осторожно попробовала придвинуть колыбельку ближе к изголовью своей кровати. Ей хотелось смотреть на дочку все время. Хотелось подержать ее на руках. Она отчаянно в этом нуждалась. Крохотный сверток стоил волнений, боли, сердечной тоски. Стоил! Крепко вцепившись рукой в спинку колыбельки, она снова погрузилась в сон.

Когда Мелли проснулась, в комнате было темно, а колыбельки рядом не оказалось. Она в панике нажала на кнопку звонка. Сестра явилась через несколько секунд.

— Qu'est-il arrivé? — испуганно спросила она.

— Где мой ребенок? — не меньше волнуясь, воскликнула Мелли.

Сестра засмеялась и вздохнула с облегчением.

— Вébé est en trainde… — Лицо ее стало задумчивым, и, наконец, она произнесла: — Она ест!

— О! — только и сказала Мелли растерянно. Чувствуя себя ужасно глупо, она застенчиво улыбнулась: — Pardon.

— De rien.

— А сколько времени? Э-э…

Пожав плечами, сестра посмотрела с сомнением, почмокала языком и затем с торжеством произнесла:

— Скоро! — и, засмеявшись, ушла выполнять свои обязанности.

Не прошло и пяти минут, как в комнату очень медленно и осторожно вплыл Чарльз, держа на руках ребенка. Лицо его было сосредоточенным, он подошел к кровати и бережно опустил дочку в протянутые руки Мелли.

— Фу! — выдохнул он, состроив комичную гримасу. — Никогда в жизни не подумал бы, что натерплюсь эдакого страха! Чертова сестра заставила меня пронести ее по всему коридору!

Мелли его почти не слушала. Она впервые прижала к себе дочку и должна была как следует прочувствовать, как это бывает. Рассеянно улыбнувшись Чарльзу, совсем не замечая, что он старается отвести от нее взгляд, она посмотрела на маленькое существо.

— Ой, Чарльз, какая она хорошенькая!

— Да. — Заметив, что Мелли трудно, и по-прежнему не смотря ей в лицо, он наклонился и устроил ребенка на одной из подушек.

Чувствуя неловкость, отчего-то стесняясь его, она не отрывала взгляд от девочки.

— Спасибо. Немного трудновато держать ее на руках с моим вспоротым животом.

— Ну ничего, потерпи немного. Подожди минутку.

Он стремительно вышел из комнаты, и она вздохнула с облегчением. «Мы так неестественно говорим друг с другом, будто совсем чужие», — думала с огорчением Мелли, — и, каково же было ее изумление, когда через считанные секунды он прибежал назад с гигантским букетом красных роз.

Устроив розы в ногах кровати, он постоял немного, а затем, нерешительно улыбнувшись, посмотрел на нее и пожал плечами.

Глядя на букет сквозь застилающие глаза слезы, она хотела понять: «Цветы от него? Как узнать? Или просто принять как должное? Лучше просто принять, — решила она, — так, пожалуй, спокойнее».

— Они чудесные, — прошептала она. — Спасибо.

— Ну зачем плакать, — сказал он смущаясь. Все еще продолжая глядеть на нее, он словно пытался найти нужные слова и наконец выпалил: — Мелли, я…

— Bonsoir, — вкрадчиво произнес Жан-Марк, появляясь на пороге, и она так и не узнала, что хотел сказать Чарльз. Ввалившись в комнату с еще одним необъятным букетом в руках, он, походя, поздравил Чарльза, положил цветы в умывальник, искоса взглянул на пустую колыбельку и, сияя, сказал Мелли: — Поздравляю!

Она почувствовала благодарность к Жан-Марку, хотя Чарльз, похоже, был недоволен его вторжением.

Рассмотрев девочку, Жан-Марк боязливо дотронулся до ее ручки.

— Она просто прелесть, — сказал он, почти не дыша. — Можно подержать? Одну минутку?

Без большой охоты Мелли передала ему ребенка.

— Смотрите не уроните, — шутливо предупредила она.

— Ну что вы, не беспокойтесь, — заверил он и в самом деле оказался куда сноровистей Чарльза. Мелли даже подумала, что, наверное, у него есть дети, но не рискнула спросить. — Красавица, — заявил он, — как maman. Сколько весит?

— Около пяти фунтов, — холодно сообщил Чарльз. — И мне кажется, ей лучше вернуться на место, — добавил он с раздражением.

Жан-Марк медленно повернул голову, взглянул на него с удивлением и протянул ребенка Мелли.

— Ну, вижу, я тут сейчас лишний, и потому отправляюсь домой готовить детскую.

— Я и сам могу все сделать… — начал было Чарльз, но увидел, что говорит сам с собой, ибо Жан-Марк уже исчез. — Вечно суется, куда не просят, — грубо бросил он.

Его слова поразили Мелли. Она впервые слышала, чтоб он был невежлив со своим дворецким, к тому же, совсем незаслуженно. Может, он утомился, или в нем проснулся собственник, — и тут ей на память пришли слова, некогда слышанные от него: «Когда ребенок родится, каждый из нас пойдет своей дорогой».

— Мелли? — испуганно окликнул ее Чарльз. — Ты белая как полотно! Ну-ка дай мне девочку. — Торопливо приблизившись к кровати, он забрал ребенка и бережно положил в колыбельку. — Позвать сестру?

Помотав головой, она устало откинулась на подушки.

— Нет, все в порядке.

— У тебя боли, — заявил он со знанием дела. — Они дали тебе обезболивающее? Сейчас выясним!

— Чарльз, все нормально, — взмолилась она устало и вдруг обнаружила, что говорит в пустоту.

Он вернулся вместе с сестрой, которая владела английским. Сестра озабоченно посмотрела на нее.

— Слишком много волнений, слишком много разговоров. Вам надо отдыхать. Боли очень сильные?

— Н-не…

— Да! — перебил Чарльз. — Вы можете дать ей лекарство?

— Ну конечно, она должна получать болеутоляющее перед сном. Но если вы хотите, чтобы и сейчас…

— Да нет же, лучше попозже. Все в порядке.

— Ничего подобного, ты похожа на привидение! Прими одну таблетку сейчас, — уговаривал он.

Чувствуя, что ей легче согласиться, чем спорить, она кивнула:

— Хорошо, а потом я просто посплю.

— Да, это будет лучше всего, а завтра тебе уже будет много легче, — сказал он уверенно.

Несмотря на новый приступ беспокойства, Мелли тронуло его участие, хотя оно и было сейчас неуместным, и ей даже стало смешно. Как ни странно, он тоже отвечал ей улыбкой. Мгновение перед ней стоял прежний Чарльз. А потом он скорей всего вспомнил об их размолвке, и улыбка исчезла.

— Ну я пошел, отдыхай, утром приду опять. — И, вероятно потому, что сестра все еще была здесь, он наклонился, чтобы ее поцеловать.

С утра она почувствовала себя в десять раз хуже. Действие наркоза совсем закончилось, и, поскольку тревога ее только усилилась, боль стала как-то отчетливее. Капельница стесняла движения, мешала удобно устроиться, и ее просто одолевало нетерпение.

— Вам станет легче, когда после обеда капельницу снимут, и вы сможете попить, — пообещала сестра. — Принести еще таблетку?

Покачав головой, Мелли отвернулась. Ей хотелось капризничать, хотелось, чтобы к ней не приставали. Когда около нее вновь положили маленький розовый сверток, слезы опять побежали по ее лицу, закапали на одеяло.

Что будет с ней, когда Чарльз отошлет ее в Бекфорд? Ох черт, а сообщил ли кто-нибудь ее родителям? Позвав сестру, она попросила, чтобы ей принесли телефон.

— Принесу обязательно, вот только доктор зайдет, — закивала сестра. — А теперь будьте паинькой, потерпите. Ваш восхитительный супруг скоро будет здесь, а вы же не хотите, чтобы он застал вас опухшей от слез, правда?

— Да, — выговорила она через силу.

— Он очень тревожится. Звонил ночью и еще раз утром, узнать, все ли в порядке.

— Правда? А он не сказал, звонил ли он моим родителям?

— Нет, мне не сказал. Но он вот-вот придет сам, и вы у него спросите, ладно?

— Ну, конечно. Спасибо.

— Ну что вы, не за что. А когда вы сможете удобнее устроиться, начнете кормить малышку. Да? Девочке все равно будет нужна бутылочка, пока не придет молоко, но если вы будете пробовать, то это получится быстрее, понимаете?

— Да, спасибо.

Две недели, которые она провела после родов в больнице, промелькнули стремительно. И чем ближе дело шло к выписке, тем сильнее она волновалась. Все-таки едва ли он отправит ее домой сразу. Наверное, позволит побыть во Франции, пока девочка немного подрастет, чтобы не было страшно ее везти. Ну, конечно, позволит. А может, холод отчуждения хоть самую малость растает? Чарльз приходил ежедневно, утром и вечером — возможно, только из-за ребенка, значит, он все же не испытывает к ней ненависти. То и дело заглядывал Жан-Марк, чаще — дождавшись, чтобы ушел Чарльз, якобы для того, чтобы узнать ее мнение насчет очередной покупки для обустройства детской, но Мелли догадывалась, что он без ума от девочки. И она была от души признательна ему за неиссякаемую доброту. Благодарна за заботу.

Когда Чарльз явился ее забирать и принес дорогие наборы шоколадных конфет, чтобы отблагодарить больничный персонал, она с надеждой всматривалась в его лицо, мечтая разглядеть в нем хоть какие-то изменения. Он был приветлив, и она не увидела в его глазах прежней холодности. Конечно, настоящее испытание начнется потом, дома, где не будет сестер, перед которыми надо разыгрывать спектакль.

Когда они подъехали к дому, Жан-Марк ожидал их возле распахнутой настежь двери, готовый просто лопнуть от гордости, словно отцом ребенка был он. Он же повел ее наверх, чтобы показать детскую. Чарльз шел следом очень недовольный.

Детская была отделана восхитительно. Кругом пастельные тона розового и зеленого, мебель светлого дерева, кроватка, кресло-качалка. Движущиеся игрушки свисали с потолка, плюшевые звери удобно устроились на полке. Детский шкафчик набит до отказа одеждой — спальные мешки, комбинезончики, платьица, пальтишки. Закрыв дверки шкафа, она выдвинула ящики, доверху заполненные шерстяными кофточками, башмачками, рубашечками, штанишками. Белоснежная аптечка с кучей салфеток, туалетных принадлежностей. Запасной матрасик, манеж, ванночка. В общем, все, что могло понадобиться ей и ребенку. Не в силах ничего произнести от изумления, Мелли присела в кресло-качалку и принялась тихонько раскачиваться, положив Лоретт на колени. Если бы у нее еще был любящий муж! Она видела, что за ней наблюдают двое мужчин, причем оба они были заметно обеспокоены ее молчанием, а она не могла найти слов, чтобы высказать то, что чувствует.

— Тебе нравится? — первым не выдержал Чарльз.

Она молча кивнула.

— Есть и кое-что еще, — добавил он.

— Еще?

— Ага. Иди посмотри. — Взяв у нее ребенка с таким видом, будто только об этом и мечтал с той минуты, как они покинули больницу, он подошел к двери, которой прежде не было в комнате.

— Жан-Марк, поди свари кофе, — распорядился он не терпящим возражений тоном.

— Конечно, m'sier, — подмигнув Мелли, Жан-Марк отправился вниз. Открыв дверь, которая, как выяснилось, вела теперь к ней в спальню, Чарльз отступил, пропуская ее вперед. Сделав несколько шагов, она застыла от неожиданности.

— Ой, Чарльз! — воскликнула она умильно, — ну и ну! — Не будучи уверена, что может позволить себе нечто большее, она растерянно осматривалась. Все вокруг было персиково-кремовое. Тяжелая французская мебель исчезла, вместо туалетного столика и громоздкого шкафа вдоль одной стены выстроилась светлая сборная стенка. Ковер и занавески белели на фоне персиковых стен, кровать, к которой она уже успела привыкнуть, заменил возвышавшийся посреди комнаты бело-розовый обитый шелком шедевр. К нему скромно притулилась светлая колыбелька.

Чувствуя в ногах слабость, Мелли подошла и легонько тронула ее. Колыбелька тихо закачалась на изогнутых полозьях.

— Не знаю, что сказать, — прошептала она, глотая слезы. Поворачивая к нему заплаканное лицо, она жалко улыбнулась. — Очень красиво. И в детской тоже.

Откашлявшись, он произнес, немного стесняясь:

— Мы подумали… я подумал, что лучше сделать дверь в детскую, особенно когда она подрастет, — добавил он, еще больше смутившись.

— Правильно.

Неожиданно она похолодела. Он делал это все для нее или, может, хочет взять няню? А если да, то, вероятно, он рассчитывает, что она уедет в Бекфорд одна? Нет, не сейчас! Сейчас он не может ее туда отправить — она сама кормит Лоретт! «И я бы хотела кормить ее всю жизнь, — подумала она, чувствуя, что у нее вот-вот начнется истерика. — Если это единственная возможность остаться, я готова кормить ее вечно».

 

7

— О, Мелли, ты, по-моему, еле жива! — испуганно воскликнул Чарльз. — Пойдем вниз. С тебя на сегодня довольно.

Он усадил ее в гостиной, устроив девочку у нее на коленях, и не отходил, продолжая задумчиво смотреть на нее.

— Тьфу, черт, — беззлобно выругался он.

Удивившись, она огляделась, пытаясь понять, чем он недоволен, и, так и не поняв, спросила:

— В чем дело?

Не ответив ей, он крикнул:

— Жан-Марк!

— Oui, m'sieu, — ответил Жан-Марк с готовностью человека, привыкшего, что его часто бранят. Поставив кофе на маленький столик, возле Мелли, он с недоумением взглянул на Чарльза.

— Мы забыли купить корзину.

— Корзину?

— Да, черт возьми! Мелли не может все время носить ребенка на руках, и она не захочет оставлять Лоретт днем одну наверху — ей будет неслышно, если малышка заплачет! Нам позарез нужна, ну… переносная колыбелька, что ли.

— Ага.

— Корзина Моисея, — осторожно вставила Мелли.

— Ага, — еще раз повторил Жан-Марк.

Не в силах сдержать улыбки, в которую растягивались ее губы, Мелли опустила глаза.

— Пожалуй, съезжу куплю такую штуку, — сказал сам себе Чарльз, с необычным для него отсутствием решимости.

— Не стоит, — попытался отговорить его Жан-Марк. — Я сейчас позвоню в магазин и попрошу, чтобы они сами доставили. Vite.

Подойдя к телефону, он снял трубку и принялся нажимать на кнопки.

— Я помню номер на глаз.

— Наизусть, — машинально поправил его Чарльз. Обратившись к Мелли, он сказал: — Давай сюда малышку и пей кофе.

Протягивая ему Лоретт, она наблюдала, как он усаживается на диван, осторожно опираясь на спинку. Было заметно, что он просто в восторге от своей дочки. Разглядывая ее личико, он протянул палец к крохотному розовому кулачку и, когда она за него ухватилась, засиял от гордости.

— Смотри, она будет жутко сильная!

Взглянув на Жан-Марка, она снова опустила глаза и стала послушно пить кофе. «Ох, Чарльз, как мне перенести предстоящую разлуку с тобой?»

Через пять минут в дверь позвонили.

— Я открою, — сказал Жан-Марк, — это, скорее всего, привезли корзину.

Но он ошибся, пришёл Никко.

Это был невысокий, крепкий юноша на несколько лет моложе Чарльза. Никко остановился на пороге, широко расставив ноги и уперев руки в бока.

— Вот и я, ну-ка, показывайте этого младенца, который стоил мне звания чемпиона и разрушил мою жизнь! Надеюсь, девочка того стоит!

— Стоит, — нежно сказал Чарльз. — Иди сюда и посмотри сам!

Подойдя поближе, Никко уставился на крохотный сверток.

— Хм, что-то она маловата?

— Ну, а ты что хотел? Ей всего две недели.

Повернувшись к Мелли, Никко скорчил гримасу, а затем подошел и оперся на ручку ее кресла.

— Я, конечно, ничего не понимаю в младенцах, но у вас в организме барахлит секундомер, madame!

— У меня?

— Oui. Еще десять секунд было бы поздно его отзывать, а я, возможно, стал бы чемпионом мира!

Она в недоумении уставилась на него.

— Не понимаю. Мне очень жаль, что вы не выиграли…

— Чтобы выиграть, madame, — сказал он едко, — надо участвовать.

— Вы не участвовали? — спросила она изумленно. — Но почему?

— Точно! Я же знал, что вы разумная женщина! Я ему говорил, что вы не станете возражать! Говорил я? — обратился он к Чарльзу. — Но разве он меня слушает? Никогда!

Совершенно потрясенная, Мелли посмотрела на мужа.

— Ты не участвовал в гонке?

— Нет, — продолжая исследовать хватательный рефлекс ребенка, пояснил Чарльз равнодушно. — Сообщение о том, что у тебя вот-вот будет ребенок, пришло прямо перед стартом.

— И ты отказался?

— Ну разумеется.

— Разумеется? То есть как это «разумеется»? Ты не говорил… — Резко повернувшись к Жан-Марку, она возмутилась: — Я же просила не сообщать ему ничего до начала гонки! Вы обещали, Жан-Марк!

Жан-Марк не успел ничего сказать в свою защиту, как Никко вступился за него:

— Он ни при чем. Виноват стюард. Этот услужливый балбес нашел на столе дежурного записку с просьбой передать ее Чарльзу после гонки и поспешил доставить прямо на линию старта.

Опустив руку ему на колено, Мелли с сочувствием сказала:

— О, Никко, мне ужасно жаль! Я знаю, как это для вас важно.

— Да ладно, в конце концов, следующий год всегда впереди — ответил он и, подмигнув, похлопал ее по руке. — Не огорчайтесь, зато я привез его живого и невредимого, да?

— Да, спасибо вам. — Для нее это было куда важнее, чем все остальное. Она смущенно взглянула на Жан-Марка. — Простите, Жан-Марк.

— Не стоит.

Никто не захотел спрашивать у него, почему он не дождался окончания гонки. Впрочем, они едва бы получили внятный ответ. Несмотря на видимую услужливость, Жан-Марк всегда действовал по собственному разумению.

— Ладно, я пошел, — сказал Никко, поднимаясь. Посмотрев на умильно склонившегося над младенцем Чарльза, он вначале усмехнулся, а затем, не удержавшись, громко расхохотался и ушел в сопровождении Жан-Марка.

Чарльз сидел неподвижно, разглядывая уснувшую дочку.

— Мне неприятно, что из-за меня у вас все сорвалось, — нарушила молчание Мелли.

— А мне нет. Дочки куда важней чемпионских званий.

— Но ты же мог участвовать в гонках!

— Нет, Мелли, — сказал он твердо. — Не мог.

«Почему?» — хотелось спросить ей, но она не осмелилась.

Следующие две недели, пока их регулярно посещали детский врач и сестра, девочка вела себя как шелковая. Стоило визитам прекратиться, как она, очевидно, решила, что хорошенького понемножку. Плач привлекал внимание. Плач заставлял брать на руки и укачивать. А два часа ночи оказались ее любимым временем для ночных концертов.

— Ты уверена, что у нее ничего не болит? Может, она осталась голодная?

— Да не голодная она! — отозвалась с раздражением Мелли.

— Тогда газы. Болит живот!..

— Чарльз! Иди, пожалуйста! Поспи немного.

— Еще чего! Значит, я буду дрыхнуть, а ты бодрствовать круглые сутки! И как можно уснуть под такой аккомпанемент! Дай ее сюда, я попробую ее успокоить.

— Тогда хотя бы сними смокинг, а то ей, может, как раз захочется срыгнуть на него, — посоветовала она, потешаясь над ним.

— Это будет чудесно.

Небрежно сбросив смокинг, он кинул его на кровать, распустил галстук-бабочку и, заворачивая потуже одеяльце на ребенке, заворковал:

— А теперь закроем глазки, ну, папа просит! А ты, — обратился он к Мелли, — быстро в постель и спать.

С благодарным вздохом она повиновалась. Лежа с открытыми глазами, она смотрела, как он ходит взад-вперед, качая плачущего ребенка. Вид у него был необычный — расхристанный и очень смешной. Сегодня, вернувшись из казино, он появился в ее комнате третий раз. Первый раз он был нерешителен, осторожно стучал в дверь, выжидая, пока она разрешит ему войти. Второй — просто постучал и сразу вошел, а сегодня вошел и все. Сказать, что ее удивляли перемены, произошедшие в нем после рождения ребенка, — значило не сказать ничего. Мелли всегда считала его добрым, отзывчивым, хотя порой он совершал добрые дела не сознательно, а под влиянием минуты. И все же Мелли поражалась тому, насколько он, уже привыкший не утруждать себя тем, что могли за него сделать другие, ласков и терпелив с дочкой. Причем не как большинство мужчин, когда та спала или была спокойна, но и когда делалась несносной, как сегодня.

Но объяснялось ли его поведение только интересом к ребенку? Может, он практикуется на всякий случай, если останется без нее? Впрочем, он несомненно нашел бы няню. А может, ждет, чтоб Лоретт перешла на бутылку, и хочет растить ее сам? Лучше не спрашивать. Пока она здесь, будет молчать и молиться. Закрыв глаза, она сразу уснула.

Мелли уже привыкла все время прислушиваться к ребенку и просыпалась сразу, как только девочка начинала хныкать. Часы показывали половину шестого. Охнув, она повернулась на бок, чтобы дотянуться до кроватки, но что-то ей помешало. Что-то большое и теплое. Она осторожно зажгла ночник. Чарльз притулился на краю кровати — голова свесилась под совершенно немыслимым углом, рука покоилась на спинке кроватки, которую он, вероятно, покачивал перед тем, как уснуть. Может, если она его подвинет, устроит поудобнее, он станет утром опять обвинять ее в том, что она вмешивается, преследует его, обманывает? Устало вздохнув, она тихо выскользнула из-под одеяла, обошла вокруг, чтобы взять дочку, пока та не успела разораться как следует и разбудить его.

Очень тихо, стараясь не делать резких движений, Мелли забралась обратно в постель. Подложив под спину подушку, она расстегнула ночную рубашку и приложила Лоретт к груди. Откинув назад голову, она закрыла глаза и не сразу заметила, что Чарльз проснулся и, повернув голову, смотрел на нее напряженным, немного растерянным взглядом, видимо соображая, где он. Потом он поежился, забавно вздохнул, сполз пониже и тут же уснул опять. Продолжая кормить девочку, она вдруг осознала, что судьба дарует ей чудо — она может дотронуться до него в миг, когда он не может сопротивляться. Она протянула руку, и пальцы ее с трепетом коснулись его волос, затем, скользнув по небритой щеке вниз, замерли на шее. Он пробормотал что-то во сне, и она замерла. Прошло уже столько времени с тех пор, как она последний раз ощущала его тепло, слышала рядом с собой его ровное дыхание. Много, очень много времени прошло, и ей отчаянно захотелось прижаться к нему, обнять, приникнуть губами к его рту, такому красивому, такому зовущему, чуть приоткрытому во сне. Сладкая боль пронзила ее насквозь.

Она приложила начавшую было возмущаться дочку к другой груди и, опустив руку ниже, ощутила сильные удары его сердца. Глаза ее защипало от слез, и она снова коснулась его красивой шеи с мерно бьющейся голубоватой жилкой, сладко ощутив его сонное тепло.

— Я люблю тебя, — шептала она. — Господи Боже, как я люблю тебя! Не заставляй меня уезжать, пожалуйста, разреши быть с тобой!

Не отнимая ребенка от груди, она сползла на кровати, повернулась на бок и тихонько заплакала. Наплакавшись, она уснула и, открыв глаза через несколько часов, обнаружила, что Чарльз в прежней позе лежит у нее за спиной, а спеленатая девочка сладко спит напротив нее. Она боялась шевельнуться, страстно желая остаться здесь навсегда, между двумя существами, дороже которых у нее не было в целом свете, и она снова закрыла глаза.

Окончательно она проснулась в десятом часу — Чарльз ушел, а девочка настойчиво требовала, чтобы ее покормили.

Он сделал вид, что не заметил ничего, что произошло ночью, и Мелли поступила так же. Но ей показалось, что все известно Жан-Марку, который расхаживал по дому с ужасно довольным видом. Она понятия не имела о том, что он думает об их супружестве, и никогда не пробовала спросить. И все же в течение нескольких недель ее не покидало опасение, что она ходит по острию ножа. Больше всего Мелли боялась что-то сказать или сделать, что напомнило бы Чарльзу о том, что она всего лишь гость в его доме.

Постоянно звонила ее мать — хотела увидеть внучку, хотела знать, когда Мелли приедет погостить в Бекфорд.

Понимаешь, папе не хочется оставлять мастерскую, тем более, сейчас дела пошли лучше, а ты же знаешь, как я не люблю путешествовать одна, так что не откладывай, Мелли.

Скоро приеду, обещала она. Обещала не первый раз. И не потому, что не хотела ехать, — ее мучил страх, что Чарльз не пустит ее назад.

— Опять мама? — спросил он с улыбкой, когда она положила трубку.

— Да.

— Бедная мамочка, — поддразнил он. — Почему бы тебе не сделать ее счастливой? Съезди на несколько дней. Ты могла бы слетать с Жаком.

— Ой, нет, — поспешно отказалась она. — Еще рано. Я поеду в следующем месяце.

— Дело твое, но вполне естественно, что мама хочет тебя увидеть. Позвонить Жаку?

Когда он подошел к телефону, ей показалось, что он так и хочет скорее отослать ее домой. А потом, может, решит, что и ребенок ему не нужен. Погрузившись в невеселые мысли, она не прислушивалась к тому, о чем он говорил по телефону, и вздрогнула, когда он вдруг обратился к ней.

— Мелли! Очнись! Когда тебе удобнее вернуться обратно?

— Обратно?

— Ну да, обратно!

Обратно. Самое звучное слово в ее родном языке. Растерянно глядя на него и видя его нетерпение, она поспешно ответила:

— Ой, даже не знаю, я хочу пробыть там всего несколько дней.

— Ты думаешь, девочке не вредно лететь на самолете?

— Думаю, нет.

— Договорились. — Завершив переговоры с пилотом, он опустил трубку. — О'кей. Решено. Жак свободен в четверг. Значит, у тебя два дня на сборы. Ты можешь провести выходные дни с родителями и вернуться утром во вторник. Как тебе такой план?

— Чудесно, — согласилась она с благодарной улыбкой, относившейся скорее к замечательной идее возвращения во вторник.

Жак тоже был одним из партнеров Чарльза в предприятии, которое, кажется, приносило неплохие деньги. Небольшая авиакомпания, которая совершала чартерные рейсы из Сен-Гатьена. Жака она видела много раз, и перспектива полета с ним не внушала ей беспокойства.

У него была жена и двое маленьких детей, семейный человек. Мелли не отдавала себе отчета, но почему-то сейчас это было ей важно. Возможно, ей казалось, что если у Чарльза будет больше женатых друзей, то он постепенно захочет, чтобы и его семья стала настоящей. «Цепляешься за соломинку, Мелли», — говорила она себе. Но они же больше не ссорятся, с тех пор как родилась девочка, ведь так? Он опять улыбается ей, разговаривает. Но вот простил ли? Она не знала.

Чарльз отвез Мелли в аэропорт, усадил в самолет, поцеловал и ее, и дочку и велел Жаку как следует присматривать за ними. Он долго не уходил, махал им на прощание, пока они не взлетели, а она отчего-то не могла избавиться от предчувствия, что они никогда сюда не вернутся, что это уловка, чтобы избавиться от них навсегда.

Мелли проснулась с утра с ощущением, что все завершается, подходит к концу. Чарльз вел себя как обычно, улыбался, шутил, и если он был и не так нежен, как до Нитиного приезда, то, во всяком случае, дружелюбен, и, по его словам, сожалел о предстоящей разлуке с дочкой, своей «маленькой любовью», как он ее теперь называл. Нет, она, наверное, сошла с ума, однако тревожное чувство не проходило.

Прощаясь с Жаком, она специально переспросила:

— Вы меня заберете во вторник? Мне сказал Чарльз.

— Oui, madame — заверил он ее с улыбкой. — Во вторник. Мы договорились. Чарльз позвонит и скажет, когда мне быть в аэропорту.

— Чудесно, спасибо вам. Извините за беспокойство.

— Все в порядке. — Кивнув на прощание, он вернулся назад к самолету, а она пошла к выходу, где в машине ждала ее мать.

Мелли прекрасно провела уик-энд: повидалась со старыми друзьями, похвасталась дочкой, вволю наболталась с Нитой, но, когда вторник подходил к концу, а звонка от Чарльза все не было, она испугалась. Разве не говорила она себе, что за ней никто не приедет? Страх перерастал в отчаяние, повергал в панику. Может, Чарльз попал в аварию? Но тогда бы позвонил Жан-Марк. А вдруг они были вдвоем?

Каждые пять минут она набирала номер, но дома никто не брал трубку. В растерянности она позвонила в казино, но там отвечали на ее вопросы уклончиво. Где Чарльз? Где Жан-Марк? Она стала звонить в аэропорт, чтобы узнать, где Жак.

— Извините, мадам. Жака здесь нет.

В среду вечером волнение сменилось уверенностью, что случилась беда. Она пробовала заказать билеты на авиарейс, но оказалось, что ни одного рейса до Сен-Гатьена зимой нет, одни частные чартеры.

«Может быть, вы поможете мне найти место на одном из частных? — Нет, извините, на сегодня ни одного нет».

Бросив трубку, она заявила решительно:

— Все. Еду на паром.

— Умоляю, Мелли, будь благоразумна. Чарльз, скорее всего, просто уехал и позвонит, как только вернется! — взволнованно воскликнула мать.

— Откуда вернется?

— Почем я знаю? Можно подумать, что тебе не нравится быть с нами!

— Не говори глупостей, конечно, мне с вами хорошо. Я просто очень беспокоюсь за Чарльза!

— Вот уж о ком не стоит беспокоиться! — недовольно фыркнув, мать пошла на кухню.

— Ну и как тебя понимать? — спросила Мелли, идя за ней следом.

— Что понимать?

— Мама! Не притворяйся! Я же вижу, как ты недовольна! Знаю, что ты его не любишь!

— Я никогда этого не говорила…

— Ты можешь ничего и не говорить! По тебе все заметно без слов! Не можешь приехать одна, ждешь, пока тебя привезет папа! Не можешь с ним спокойно поговорить!

— Я всегда вежлива с ним, Мелисса!

— А я и не утверждаю, что не вежлива. Но ты его не любишь. Не спорь.

— Дело не в том, люблю или не люблю его я. Если ты его любишь…

— Ты знаешь, что люблю.

— Ну и нечего тут обсуждать. — Мешая соус с горячностью, которая совсем не требовалась для его приготовления, мать бормотала себе под нос: — Я ему не доверяю. Не доверяла никогда и доверять не намерена. Слишком обаятельный. И подумать только, как он обращается со своими бедными родителями!

«С этим, конечно, трудно не согласиться, — подумала Мелли, не зная, что возразить. — Но, вероятно, у Чарльза была причина никогда не упоминать о родных, никогда не навещать их. Все же, где он сейчас?» — Отказываясь сдаваться, она вернулась в прихожую и позвонила в международную справочную. Вдруг Виктуар знает?

— Алло? Est-ce fue je peuх partev a Victoire, S'il vous plait?

— Un instant.

— Виктуар? Это я, Мелли. Да, да. Я в порядке и девочка тоже. Виктуар, — решилась она наконец, — вы не знаете, где Чарльз? Или Жан-Марк? Я никак не могу их найти! Алло! Виктуар, вы меня слышите?

— Да, да, конечно, извините, я просто спрашивала у Себастьена, но он тоже не знает. Мы не видели их уже несколько дней. Может, вы хотите, чтобы я попробовала выяснить?

— О, если вас не затруднит, пожалуйста, — сказала она с благодарностью. — Я ужасно беспокоюсь! Жак должен был вчера забрать меня.

— Понятно, хорошо, не волнуйтесь, дайте мне ваш телефон, я вам позвоню сама. Скорее всего, завтра утром.

— Спасибо. Мне некого больше попросить!

— Все нормально, и, прошу вас, не волнуйтесь. Я уверена, что ничего не случилось.

— Да, — неуверенно согласилась Мелли.

Через час зазвонил телефон. Схватив трубку, она, чуть не задохнувшись, выговорила:

— Виктуар?

— Да нет, это я, Чарльз.

— Чарльз, где тебя черти носят? Я чуть с ума не сошла от страха! Ни одна душа не знает, куда ты запропастился…

— Брось, брось, — перебил он ее, — ты о чем? Ты же отлично знаешь, где я был…

— Не знаю! Ты обещал, что меня заберут вчера…

— Мелли, — не дал он ей договорить, — разве тебе не звонил Дэвид?

— Дэвид? Нет.

— Ты уверена?

— Ну еще бы, конечно уверена! — воскликнула она сердито. — Думаешь, я…

— Ну ладно, ладно, — успокаивал он, — я виноват, попросил Дэвида позвонить тебе и сказать, что Жак не сможет забрать тебя во вторник, чтобы ты не беспокоилась, и что я позвоню тебе сегодня.

— А-а! Ну, он не позвонил, — повторила она раздраженно.

— Ну да, понимаю. Слушай, честно, я не хотел тебя огорчать. Мерзавец Дэвид.

— Но почему ты не мог позвонить сам? — спросила она озадаченно.

— Потому, потому что у меня была важная деловая встреча… Жан-Марк, — неожиданно крикнул он, — ты прекратишь шуметь, я ничего не слышу! Ладно, — продолжал он уже спокойнее, — прости меня, я все объясню потом, когда мы увидимся.

— И когда это произойдет?

— Э-э, точно не знаю.

Ее совсем не успокоили его уклончивые ответы, и она сердито нахмурилась. И что за срочное дело у Жан-Марка, устроил такой грохот, что нельзя говорить! Охваченная лишь одним желанием — поскорее добраться домой и разобраться, что происходит, она осторожно спросила:

— Может, мне переправиться на пароме?

— Ни в коем случае! Ты должна ждать Жака. Слушай, а почему бы тебе не побыть у родителей недельку? А? Я сейчас немного занят.

«Интересно, чем же он занят? И почему его занятия должны мешать ей вернуться домой?»

— Я не хочу оставаться еще на неделю, — сказала она упавшим голосом.

— Ой, Мелли, не упрямься, — упрашивал Чарльз. — Тебе будет неудобно, если ты вернешься прямо сейчас. Ты все испортишь.

«Неудобно? Что он хочет сказать? Она все испортит? Что испортит?» Вконец озадаченная, не зная, как вести себя дальше, она спросила:

— А ты говоришь из дома?

— Что? А, ну конечно, из дома!

— Я пробовала звонить. Вчера вечером, сегодня. Никто не ответил. — И тут она отчетливо услышала женский смех. — А кто там у тебя? — спросила она с подозрением.

— Никого! Ну, в смысле, только Жан-Марк. А что?

— Мне показалось, я слышала, как смеялась женщина.

— Чепуха. Слушай, мне надо сейчас идти, а ты, ты должна подождать, пока я позвоню тебе еще раз. Поняла?

— Очень хорошо поняла, — согласилась она, расстроившись окончательно.

Из телефонной трубки до нее по-прежнему доносились странные звуки — было похоже, что вокруг Чарльза кипит веселье. Так ли это? Может, он решил сполна использовать свободу? Тряхнуть стариной, пока ее нет? Или все же вообще не хочет, чтобы она возвращалась? Не хочет видеть ни ее, ни ребенка.

— Мелли? Ты меня слышишь?

— Да.

— Брось, не кисни, — посоветовал он и, как ей показалось, неестественно хмыкнул. — Все будет как надо. Я тебе позвоню в понедельник и скажу, когда заберу. Договорились?

— Договорились, — безразлично отозвалась она, но он уже повесил трубку, опять пропал. Вернулся к гостям? Она не помнила, сколько простояла у телефона, тупо смотря в пол. И лишь когда дочка, требуя ее внимания, заплакала, она повернулась и с тяжелым вздохом пошла к ней.

«Никаких сомнений, это был женский голос, — думала Мелли, усаживаясь, чтобы накормить Лоретт. — Молодой женский голос. И чем там гремел Жан-Марк, если это был он. А Чарльз разговаривал так нетерпеливо, нервно. Обычно он выдержан, так какая муха его укусила сегодня? Не собирался звонить ей? Может, он встретил Виктуар, которая сказала ему, что Мелли его разыскивает?» Если бы она была уверена, что он любит ее, она бы его спросила. Выведала бы, что происходит. Но он ее не любит и, похоже, все больше не хочет, чтобы она приехала. Еще более ошеломляющей оказалась новость, которую сообщила ей Виктуар, позвонив на следующее утро.

— Алло, Мелли? Все отлично. Я его нашла! То есть выяснила, где он! — и она рассмеялась. — Кажется, Чарльз и Жан-Марк вышли в море на «Звезде» и, э-э, в общем… еще плавают…

— Плавают? — переспросила Мелли озадаченно. — Но когда же они отплыли?

— О, всего несколько дней назад! — беспечно ответила Виктуар. — Так что, видите, беспокоиться не о чем!

«Черт побери, что же происходит в самом деле? Неужели Виктуар правда не знает? Или кто-то объяснил ей, что надо говорить?»

— А кто вам сказал, что они на «Звезде»?

— Мне? А, да, Никко. Кажется, это был Никко. Я пошла в казино и спросила там.

— Вчера вечером? — Да.

— И Чарльза там не было?

— Нет. Я же только что сказала — он на яхте.

— Неужели? Как странно, — ответила она ядовито, — тогда, может быть, вы мне объясните, как он ухитрился позвонить мне из дома, находясь при этом в море на яхте?

— Он звонил вам? — спросила Виктуар осторожно. — Когда?

— Вчера вечером, сразу после того, как я говорила с вами.

— Ясно. И сказал, что он дома?

— Да.

— Ну, скорее всего, он притворился, что дома, а на самом деле был на яхте, но не хотел, чтобы вы волновались.

— Не исключено. Но, как ни странно, звонок был совсем не похож на береговую связь, ее обычно можно отличить.

— Разве?

— Да. Что происходит, Виктуар?

— Да ничего, ну что тут может происходить?

— Не знаю, потому и спрашиваю. Вы уверены, что не видели вчера Чарльза? Я хочу спросить, не он ли просил передать мне, что находится на яхте, чтобы я прекратила звонить?

— Конечно, нет. Тем более, если он позвонил сам. Извините, Мелли, мне пора уходить, увидимся на следующей неделе, когда вы вернетесь! Счастливо!

Держа телефонную трубку в руке, Мелли растерянно думала о том, откуда известно Виктуар, что она возвращается на следующей неделе, а не на этой, как было сперва решено. Она же ей ничего не говорила! Кто же сказал? Чарльз? Это мог быть только Чарльз!

Ладно, она даст ему время до понедельника. Если он не позвонит и тогда, она переправится на пароме, и пошел он к черту со своими наставлениями! Он может ее не любить, но она его жена и, раз так, имеет право знать правду! Пускай даже это окажется тем, чего ей совсем бы не хотелось услышать!

 

8

Никогда еще не тянулись так долго дни. Все было ей неинтересно, с трудом прислушивалась она к словам матери, рассеянно улыбалась отцу, желая одного — чтобы скорее летело время. Она невыносимо скучала без Чарльза. Сейчас ей было в сто раз хуже, чем прежде, когда она жила здесь без него. Теперь его присутствие стало ей необходимо как воздух. Она должна была все время видеть его.

В ночь с воскресенья на понедельник она почти совсем не смогла заснуть. В понедельник он не позвонил. Во вторник утром она почувствовала, что больше не в силах ждать.

— Я еду во Францию! — объявила она храбро.

— Ну что ж, — обреченно согласилась мать. — С моей точки зрения, ты напрасно преследуешь его, но я молчу, ты однажды дала мне понять, что это не мое дело. Девочка может остаться у меня…

— Нет, Лоретт я беру с собой.

— Не валяй дурака! Ты не можешь тащить ребенка через всю Францию!

— А я и не собираюсь. Я переправлюсь на пароме через пролив, а оттуда поездом прямо в Довиль.

— В темноте? — сердито возразила мать. — Неужели у тебя совсем нет чувства ответственности? Крошечный ребенок…

— Мама! — оборвала ее Мелли. — Я еду! — Одумавшись, поняв, что мать в самом деле страшно о ней беспокоится, она продолжала помягче: — Младенцы очень выносливы! Ей-Богу! Я ее укутаю потеплее, ну неужели ты всерьез думаешь, что я бы стала рисковать?

— Нет, конечно, нет, но все же…

— Никаких но… Ты что, хочешь сказать, что не брала меня с собой никуда, когда я была маленькая? Никогда не возила с собой?

— Ну почему, конечно брала, но я никогда не разгуливала без дела по Франции!

— Зато ты ездила в Шотландию, разве не так? — поддразнила ее Мелли. — Сама рассказывала.

— Нечего сравнивать…

— Почему?

Взглянув на дочку так, будто больше всего ей бы хотелось ее отшлепать, мать повернулась и ушла.

Мелли стало грустно, грустно от того, что они не находят общего языка, не могут понять друг друга.

Она поспешила наверх, чтобы как можно быстрее собраться. Вспомнив, что у нее где-то был старый рюкзак, она вытащила его и мигом затолкала туда вещи. Ей будет проще держать ребенка, если не придется нести чемодан. Просунув руки в лямки рюкзака, она прихватила детский спальный мешок и снова спустилась вниз.

— Как ты доберешься до парома? — поинтересовалась мать. — Ты ошибаешься, если полагаешь, что я повезу тебя на машине. Я не люблю далеко ездить, ты это отлично знаешь, и не поеду.

— Я на тебя и не рассчитываю, — ответила Мелли, стараясь говорить как можно терпеливее. — Сяду на поезд. — Осторожно укладывая Лоретт в теплый мешок и застегивая на нем молнию, она добавила: — Я позвоню сразу, как доберусь, увидишь — все будет в полном порядке.

На ходу чмокнув мать в щеку, она убежала. Разве она преследует его? Нет! Ее беспокойство естественно. Она должна знать, в чем дело. Может, он заболел и не смог позвонить? В таком случае, почему ей не сообщил Жан-Марк? А вдруг он все-таки больше в них не нуждается? Бежит от ответственности и потому сочинил нелепую историю про то, что ушел в море на «Звезде»? Или разозлился, что она звонила Виктуар, и решил ее проучить? Нет, не похоже — Чарльз не мстительный. Тогда в чем все-таки дело?

В продолжение всего длинного утомительного путешествия Мелли задавала себе один и тот же вопрос — и не находила ни одного разумного ответа.

Дорога обошлась без приключений, хотя несколько раз ей приходилось подолгу ждать. У выхода на паром, на вокзалах, но люди были очень к ней внимательны, когда видели, что у нее на руках грудной ребенок — на вокзалах провожали в теплые комнаты ожидания, на пароме устроили в каюте, и, хотя сама Мелли, конечно, устала, малышка не испытывала неудобств — мирно проспала почти все время в теплом и уютном спальном мешке.

Когда они добрались в Довиль, было десять минут девятого утра.

Тревожась все сильнее, она поспешила к такси, потому что у нее устали руки и болела спина. Повернув в замке ключ, она резко толкнула дверь и оторопела на пороге. Дом был пуст. Пустота бросалась в глаза сразу — в доме не было не только обитателей, но и вообще ничего, кроме стен. В ужасе перебегая из комнаты в комнату, позабыв снять со спины рюкзак и не выпуская из крепко сжатых рук Лоретт, она оглядывала опустевшее помещение — ни мебели, ни ковров, ни штор — исчезло все. Не веря собственным глазам, Мелли стояла там, где совсем недавно была детская Лоретт, и дрожала от страха. Где Чарльз? Услыхав внизу шум и чей-то неуверенный оклик, она бросилась к площадке лестницы. Пожилая дама, хозяйка соседнего дома, стояла в холле.

— Мадам Фонтанель! — окликнула ее Мелли, сбегая по ступенькам вниз.

— Madame? — удивилась соседка. — Что вас тут делать?

— Ищу Чарльза, — прошептала она еле слышно. — Где он?

— Месье Ревингтон?

— Oui. Вы не знаете, э-э — est-ce que vous savez?

Недоуменно пожав плечами, старушка покачала головой:

— Non.

— Мелли?

Резко обернувшись, она увидела Фабьенн и, застыв, наблюдала, как та беспардонно выпроваживает соседку и закрывает за ней дверь. Наконец решившись, она еле выдавила из себя:

— Где Чарльз?

— Уехал.

— Уехал?

— Он что, не оставил вам записки? Ну, конечно нет, — ответила она сама на свой вопрос, — иначе вас бы здесь не было.

— Но куда он уехал?

Также неопределенно пожимая плечами, как и соседка, Фабьенн сказала:

— Не знаю. Никто не знает. Просто взял, да и уехал. Отправил вещи на склад, выставил дом на продажу и уехал.

— Да не мог он уехать, не сказав мне! Он бы не уехал без дочки!

— Ой, не будьте так наивны! Вначале роль отца была ему в новинку! Неужели вы всерьез поверили, что такой мужик, как Чарльз, захочет связать себя ребенком?

— Он любит Лоретт!

— Понятно! Она его дочка, но это вовсе не означает, что ему должно быть приятно смотреть на нее и слушать, как она орет сутки напролет! Бедняга совсем вымотался! Еле дождался, пока выпроводил вас к родителям, разве нет? Я знаю, мы с вами друг другу не слишком симпатизируем, но сами подумайте, зачем мне вам врать? Слушайте, дайте сюда девочку, у вас жутко усталый вид!

Онемев от того, что услышала, Мелли протянула ей Лоретт.

— Вот безобразие — улизнуть, не сказав вам ни слова! Неужели не мог догадаться, что вы сюда примчитесь, чтобы узнать, что случилось! — воскликнула она. — Мужчины иногда — настоящие свиньи!

Высвободив руки из лямок рюкзака, Мелли уронила его на пол. Прислонившись к стене, потирая усталые предплечья, она продолжала молча смотреть на Фабьенн. Она плохо слышала то, что та говорила. Мысль ее лихорадочно работала, сопоставляя факты, но Фабьенн продолжила рисовать все более мрачную картину, и она с раздражением перебила ее:

— Прекратите! Чарльз не способен так себя вести.

— Ох, бедняжка — святая простота! — вздохнула та, и ее слова прозвучали вдруг до того сочувственно, до того добродушно, что Мелли стала невольно прислушиваться к тому, что она говорит.

— Я-то его давно знаю, — не умолкала Фабьенн, — познакомились сразу, когда он тут поселился, я к нему прекрасно отношусь, как, впрочем, и все остальные, но что скрывать, мы все знаем, почему он женился, — закончила она быстро. — О, нет, он ни с кем не говорил об этом, Чарльз никогда не откровенничает, но ему нравилось быть холостяком. Нравилась свобода, нравилось заниматься, чем хочется. Он человек непростой и, если требуется, бывает беспощаден. Я знаю, он любит производить впечатление эдакого обаятельного и легкомысленного парня, но уж вы-то должны знать, что на самом деле он другой. И еще, мне кажется, он ужасно нетерпеливый. Иначе зачем он начинает одно за другим новые предприятия? Тут дело не в одних деньгах! В общем, скорей всего, женитьба оказалась очередным предприятием и, естественно, быстро ему надоела. Я уверена, он будет навещать вас время от времени. Ну, может, почувствует себя слегка виноватым, может, попросит прощения, понадеется, что вы его поймете. Но он не тот человек, которого можно приручить, Мелли, вы должны это знать. Вспомните, как он уехал на гонки, когда вам со дня на день надо было рожать!

— Так получилось, потому что… — Не в силах ничего объяснить, да и не желая вступать в разговор, она отвернулась.

— Можете позвонить Дэвиду, если не верите мне, — настаивала Фабьенн, — и он скажет вам то же самое. Думаю, телефон еще подключен. О, я понимаю, вы можете возразить, — продолжала она, несмотря на то, что Мелли продолжала молчать, — скажете, что Дэвиду едва ли можно доверять после того, как он не позвонил вам на прошлой неделе. Но он ни при чем. Это все я. Он не смог дозвониться и попросил меня! Ну а я — я забыла! — пояснила она безмятежно. — Простите меня, пожалуйста!

Мелли молча глядела на эту неприятную ей женщину и была уверена, что она не забыла тогда позвонить, а намеренно вмешалась в чужие дела, чтобы навредить. Наклонившись, Фабьенн подняла с пола телефонный аппарат. Сняв трубку, она послушала с минуту, убедилась, что гудок есть, и набрала номер своего дома.

— Дэвид? Да, это я. — Последовала недолгая пауза — вероятно, Дэвид что-то ответил, и Фабьенн затараторила: — Слушай, произошла кошмарная история. Мелли приехала! Ну да, только что, нет, в том-то и дело, что он ей ничего не сообщил. — Еще одна пауза, и она продолжала: — Может, ты подтвердишь Мелли, что мы действительно не знаем, где он? Боюсь, она мне не верит. Ладно, передаю трубку. — Состроив смущенную физиономию, она передала трубку Мелли и, устроив поудобнее ребенка у себя на руках, ждала.

— Алло? — неуверенно произнесла Мелли.

— Привет, Мелли. Разыскиваете Чарльза? Ну что вам сказать? Фабьенн, увы, права, никто не знает, куда он запропастился. Я бы на вашем месте не беспокоился, уверен, что он скоро появится — он не впервые чудит. Извините, но мне пора уходить. Увидимся — я надеюсь. — И он положил трубку.

Нахмурившись, Мелли еще несколько минут прислушивалась к гудку. Странно, что Дэвид разговаривал сухо. Может, ему неловко? Он говорил… говорил как Виктуар, как бы думая про себя: «О, Господи, это Мелли, что бы такое ей сказать…» Выпрямившись, она посмотрела на Фабьенн.

— Не сердитесь, Мелли, я вас очень прошу. Я знаю, вы меня не любите, и, честно говоря, я тоже всегда была не в восторге от вас, но я ей-Богу не хотела устроить вам неприятности. Езжайте домой, так будет лучше, и, как советовал Дэвид, подождите, пока Чарльз найдется сам. Он появится, обязательно появится — через несколько дней, ну через неделю. Пошли, я подвезу вас к парому.

Упрямо мотая головой, пытаясь судорожно сообразить, что ей следует сейчас предпринять, Мелли сказала:

— Я зайду в казино…

— В полдевятого утра? Мелли! Там же никого сейчас нет!

Машинально забирая у Фабьенн ребенка, она медленно спросила:

— А откуда вы узнали, что я здесь?

— Слушайте, к чему такая подозрительность! Я подвозила приятельницу и увидела, как вы выходите со станции. Конечно, я догадалась, что вы поедете домой, сигналила вам, но меня загородила другая машина, а вы тем временем уехали, вот я и явилась прямо сюда.

— А-а. — Совсем опустошенная и разбитая, Мелли продолжала рассеянно смотреть на нее. К кому ей обратиться за помощью? Может, к Виктуар? Но Виктуар лгала ей, почему же думать, что сейчас она скажет правду? Фабьенн не врет — они все друзья Чарльза, не ее. Она им чужая. Так, случайная знакомая… Вот и Дэвид тоже обманывает…

— Поверьте, я бы очень хотела сказать вам что-то другое, — ласково уговаривала Фабьенн, — но не могу. Вы можете остановиться у нас… — предложила она не слишком настойчиво.

Холодно отказавшись, Мелли все еще стояла в нерешительности. Вернуться в Бекфорд в надежде, что он найдется сам? Ей мучительно не хотелось ехать назад после того, как она проделала весь этот путь. Ну, предположим, она его отыщет и узнает, что ему не нужна? Последует бурная сцена. Нет, хватит, она этого не перенесет!

— Пошли, — не отставала Фабьенн, — машина возле дома. Я возьму рюкзак.

— Чарльз ушел на «Звезде», вы сказали? — спросила вдруг Мелли.

— Да, с Жан-Марком.

Осознав, что ее самые худшие предчувствия сбылись, и все же не веря, Мелли в конце концов села в машину Фабьенн.

К восьми часам того же вечера она была снова в Бекфорде. К счастью, у матери хватило здравого смысла ни о чем ее не спрашивать. Отца дома не оказалось, он ушел в кегель-клуб. Мелли упала в кресло и, не выпуская из рук ребенка, молча уставилась в стену.

Недаром сказано, пришла беда — отворяй ворота, — миновало всего полчаса с той минуты, как она вошла в дом, и в дверь постучали. Мелли инстинктивно насторожилась — послышались взволнованные голоса, спор, затем дверь в гостиную распахнулась и она увидела на пороге родителей Чарльза. Поглядев на них, усталая и несчастная, она на всякий случай покрепче прижала к себе Лоретт. Судя по тому, как развивались события, она бы, пожалуй, не удивилась, узнав, что они явились забрать ребенка.

Вид у них был самодовольный. Наверное, она бы не смогла найти слова точнее, чтобы их описать. Самодовольство и самоуверенность. Она их всегда недолюбливала, много лет старалась обходить стороной. Впрочем, вероятно, им тоже не о чем было с ней разговаривать. Пока она не стала женой Чарльза, они едва кивали ей, встречая на улице. Потом совсем перестали замечать. Насколько ей было известно, они ни разу не поинтересовались внучкой. И вот теперь, здравствуйте — тут как тут! Почему?

— Когда вы уехали во Францию, ваша мать звонила нам, чтобы узнать, не известно ли нам, где может находиться Чарльз, — пояснила миссис Ревинггон с улыбкой, которая показалась Мелли отталкивающей. — Мы увидели, что вы вернулись, и пришли. Итак, он вас бросил, — заключила она с удовольствием.

— Нет, — механически возразила Мелли.

— Он никчемный человек, бездельник, моя дорогая, негодяй. Он аморален, не думает ни о ком, кроме себя. У него отсутствует чувство ответственности. Хотя, возможно, и к нам можно предъявить ту же претензию, — она вздохнула, — мы обязаны были вас предупредить, попробовать предотвратить то, что случилось. Боюсь, у него дурная наследственность. — То ли невольно, то ли намеренно она бросила взгляд на ребенка.

— Ваша кровь, — не удержалась Мелли.

— Нет, не моя, его матери, — ответила та, скорбно поджав губы.

Ничего не понимая, Мелли спросила, растягивая слова:

— Он не ваш сын?

— Нет, если бы он был моим сыном, уверена, все было бы иначе. — Кивнув в сторону молча стоявшего рядом с ней мужчины, она пояснила: — Мать Чарльза — сестра Бертрана, она всегда была ненормальная, вечно во что-то влипала. Вцепилась в одного человека из-за его богатства… — «Ну совсем, как вы», — повисли в воздухе недосказанные слова, и Мелли подумала, что внешняя доброжелательность и благодушная улыбка скрывают пропитавшее душу лицемерие. Взглянув на Бертрана, она увидела столь же фанатичную убежденность в собственной непогрешимости и на его лице, и ей показалось, она наконец начинает понимать, что заставило Чарльза выбрать свой собственный путь. Противопоставить беспечность бесконечным нравоучениям.

— Этому человеку она была не нужна, — продолжала миссис Ревингтон, — он просто взял то, что ему предложили, а потом выгнал ее вон. И она приползла к нам. Мы пустили ее в наш дом из-за ребенка.

— Где она сейчас? — перебила ее Мелли.

— Умерла.

Она сказала это так, будто та женщина и не заслуживала ничего, кроме смерти.

— Как она умерла? — не унималась Мелли.

— Тихо, в бесчестье.

— О, не надо, к чему столько патетики, — не выдержала Мелли, приходя в ярость от этой парочки, — зачем вы явились сюда, на ночь глядя? Чтобы позлорадствовать?

— Нет, нас привело Христианское милосердие. Вы нуждаетесь в поддержке, в помощи, у вас на руках ребенок, у которого нет отца.

— У ребенка есть отец, — холодно заметила миссис Морлэнд, — и бабушка с дедушкой, а я обратилась к вам совсем не для того, чтобы вы тут читали проповеди моей дочке! Позвонила, потому что думала, вы можете знать, где искать Чарльза. С вашей стороны очень любезно, что вы зашли, но Мелли очень устала…

— Он не вернется, — не унималась миссис Ревингтон. — А если и явится, то не для того, чтобы увидеть вас. Он непорядочный…

— Да у него в мизинце больше порядочности, чем у вас на двоих, — огрызнулась Мелли. — А то, каким он стал, после всего, что ему пришлось пережить, — на вашей совести!

— Он лжет, одурачивает…

— Неправда. Все неправда. Удивительно, что он остался нормальным человеком, наслушавшись ваших проповедей! А теперь, прошу меня извинить, но я и вправду устала. — Она хотела добавить, что если они хотят время от времени видеть свою внучку, то она не против, но вовремя вспомнила, что они, к счастью, не бабушка и дедушка Лоретт. — Спокойной ночи, — решительно сказала она.

— Мне жаль, что вы не способны разглядеть зло, — заявила миссис Ревингтон тоном, не терпящим возражений. — Мы ничего для него не жалели, дали ему все, в чем нуждается ребенок, — крышу над головой, пищу, примерное воспитание, и вместо благодарности он оскорбил нас!

— А любви вы для него не пожалели? — устало спросила Мелли. Любви не пожалела она, но, увы, ему и этого оказалось недостаточно.

Больше ничего не ответив, они повернулись, чтобы открыть дверь, и — столкнулись лицом к лицу с Чарльзом. Отведя глаза, они протиснулись мимо него, прошли через прихожую, и Мелли услыхала, как захлопнулась за ними входная дверь.

Как зачарованная она смотрела на Чарльза, Вдруг он прислонился к дверному косяку и закрыл глаза. Мелли, испугавшись, приподнялась в кресле и заметила, что на лбу у него здоровенная царапина, а на виске фиолетовая шишка.

— Чарльз! — воскликнула она. — Что случилось?

Ему, похоже, потребовалось немалое усилие, чтобы открыть глаза.

— Я думал… О, Господи, меня колотит, прости…

— Чарльз! — изумилась миссис Морлэнд, появляясь из-за его спины: — Милый мой, что такое, вы похожи на смерть! Что стряслось?

Странно усмехнувшись, он с трудом выдавил из себя:

— Я думал, они погибли…

Обе женщины в недоумении уставились на него, и он нехотя объяснил:

— Вы не смотрели новости. Произошло крушение, страшное. Портсмутский поезд. И я подумал, внушил себе… — Еще раз глотнув воздух, он продолжил: — Я услышал об этом по радио, в машине, когда ехал сюда из аэропорта, — поезд сошел с рельсов, много погибших, и все случилось как раз в то самое время, когда, по моим подсчетам, Мелли была в дороге. Простите, — попросил он еще раз.

— Боже! — только и смогла произнести миссис Морлэнд. — Это ведь могло случиться… с ума сойти. — Опустившись на диван, она смотрела на Чарльза полными ужаса глазами.

— Должно быть, это был следующий… — тихо сказала Мелли. — Если бы я не успела на мой поезд… несчастные люди.

— Нам всем необходимо срочно выпить чаю! — заявила миссис Морлэнд. — Чарльз, сядьте и отдохните.

Робко улыбнувшись Мелли, он сделал, что ему велели.

— Простите, — попросил он опять. — Кажется, я пришел в себя.

Выглядел он все же неважно, лицо у него было все еще бледное.

— Малышка спит? — спросил он, явно желая переменить тему.

Посмотрев на Лоретт, которую она по-прежнему держала на руках, Мелли кивнула. Вновь переведя взгляд на Чарльза, она спросила:

— Что у тебя с головой?

— Что? А, это на меня что-то упало. — Дотронувшись рукой до царапины, будто хотел убедиться, что она никуда не делась, он пожал плечами. — Чепуха, поцарапался.

— Но она очень глубокая, — возразила она.

— Да нет, я уже об этом забыл.

Они замолчали, не зная, о чем говорить дальше. Он не спрашивал о своих родителях. «Ах нет, не о родителях, — подумала Мелли с удивлением, — о дяде и тете», — а она не знала, как начать.

— Можно мне взять Лоретт? — вдруг попросил он.

— Конечно, — кивнула она, ей показалось, что голос его прозвучал робко, будто он сомневался, что она разрешит. Бережно приподняв дочку, она передала ее Чарльзу. Прижав к себе Лоретт, он заулыбался, счастливо заулыбался от того, что видит ее. Не глядя на Мелли, он спросил:

— Сколько тебе надо времени, чтобы собраться?

— Собраться?

— Ну да, чтобы уехать. Обратно в Довиль.

— Я уже уезжала.

— Знаю. — Подняв на нее глаза, он добавил решительно: — Я видел Фабьенн. Боже мой! Когда я думаю, как ты таскала туда-сюда малышку на пароме, мне… — Запнувшись, он сжал зубы и покачал головой, словно не мог найти слов, чтобы высказать то, что чувствовал.

— Все в порядке, — прошептала Мелли, почувствовав себя виноватой, — я ее как следует укутала, — добавила она. Может, он сердится, что она подвергла риску его дочку? Или потому что вначале не собирался приезжать сюда? И все же он был явно рад видеть малышку. До смерти перепугался, что они обе или девочка могли погибнуть.

— У меня всего два часа, я должен вернуться.

— Надеюсь, вы не уедете сегодня? — поинтересовалась, входя в гостиную, миссис Морлэнд. — Вы же не успели приехать!

— У него всего два часа, — ответила за него Мелли.

— Но ведь уже совсем темно!

— Да, — согласился Чарльз, устало улыбнувшись, и, взглянув на часы, сказал: — Мне надо уехать не позже, чем через час.

Продолжая всматриваться в него, Мелли неуверенно заговорила:

— Дом был пустой…

— Да, я все объясню. Иди собирайся. Пожалуйста.

Кивнув, она взглянула в растерянное лицо матери, поднялась с кресла и двинулась к двери. Как ни странно, Чарльз тоже поднялся за ней наверх и устроился вместе с дочкой на кровати. Остановившись напротив него, она, сама не зная почему, вдруг сказала:

— Они не твои родители.

— Нет. Не надо сейчас спрашивать, Мелли. Прошу тебя. Думаю, никогда больше не придется иметь с ними дела. Поговорим после.

— А ты правда хочешь, чтобы я поехала с тобой?

Старательно выговаривая каждое слово, он произнес:

— Да, Мелли, я правда хочу, чтобы ты поехала со мной.

Кивнув, она стала укладывать вещи.

— Ты хорошо провела здесь время? — Голос его прозвучал напряженно.

— Еще бы, — ответила она, горько улыбнувшись. — Съездила во Францию, вернулась обратно, повидала старых друзей, кое-что купила.

«Соскучилась, — добавила она уже про себя, — растерялась, натерпелась страха». Печальная истина заключалась в том, что она не просто тосковала без Чарльза и боялась, что он не хочет ее возвращения, — сама того не понимая, она переросла Бекфорд, изменилась. А люди, которых она знала и любила всю свою жизнь, стали по-иному относиться к ней. Замечания, которые отпускали здесь по поводу ее дорогой одежды, модной стрижки, не выражали ни восхищения, ни издевки, но и то и другое не оставалось не замеченным. Ревность? — недоумевала она. Зависть? Или просто недоброжелательство? «Маленький городок — маленькие умишки». Нет, это не совсем справедливо, отчасти виновата она сама, потому что не хочет отвечать на вопросы о Чарльзе. Весь Бекфорд недолюбливал его, презирал и жаждал узнать хоть какую-нибудь сплетню. Всех интересовал его образ жизни, богатство, успех. А он? Что же все-таки происходило с ним все это время? Зачем он сюда приехал? Эти вопросы мучили ее, и она не удержалась:

— А где ты все-таки был?

— Ой, Мелли, умоляю, не сейчас!

— Ладно, — согласилась она неохотно. — А как там Жан-Марк?

— Нормально.

— А Виктуар? — все же продолжала она. — Видел ее или Себастьена?

Он ответил не сразу, и она внимательно посмотрела на него.

Ей показалось, что он глядит на нее как-то странно, сочувственно и в то же время удивленно!

— Да, я видел Виктуар. Собирайся побыстрее.

Достав из шкафа два последних платья, она аккуратно сложила их и положила в чемодан сверху.

— Это все? — спросил он и, когда она утвердительно кивнула, поднялся. — Хорошо, тогда поехали.

— А что, Жак ждет в аэропорту?

— Нет, я прилетел сам. Так, держи ребенка, а я понесу вещи.

Взяв на руки Лоретт, она первая спустилась вниз. Войдя в гостиную, виновато взглянула на мать.

— Я позвоню тебе. Передай привет папе. — Смущенно поцеловав ее в щеку, Мелли ласково добавила: — Берегите себя. Спасибо, что пыталась найти его.

Необычно смущаясь, миссис Морлэнд прошептала:

— Я, кажется, открыла банку с пауками, да? И еще, Мелли, — быстро продолжала она, — прости меня, если я не всегда была достаточно приветлива с Чарльзом. — Боязливо оглянувшись, она вздохнула и наконец решилась произнести: — Знаешь, я ревновала. Я потеряла Донни, меня не оставляло ощущение, что я теряю тебя!

— Ох, мамочка! — воскликнула Мелли, не зная, что сказать. Неловко обняв ее, она попросила — Приезжай почаще, как только захочешь, ладно?

— Ладно. Скажи Чарльзу, что я прошу у него прощения.

— А почему ты сама не скажешь?

Отрицательно покачав головой, миссис Морлэнд подтолкнула дочку к двери.

— Давай, давай, иди, куда шла, только позвони, когда доберешься туда, домой… — договорила она. — А когда я тебе понадоблюсь, что ж, ты знаешь, где меня найти.

— Конечно.

Чувствуя, что ей хочется плакать, Мелли вышла на улицу, чтобы сесть рядом с Чарльзом в машину.

Они приземлились в Сен-Гатьене примерно в половине двенадцатого, и, передав самолет механикам, Чарльз повел ее к автомобильной стоянке. С моря дул холодный ветер, и она дрожала, пока он помогал ей устроиться на заднем сиденье. Протянув ей ребенка, он положил вещи в багажник и уселся за руль.

Вначале Мелли не замечала ничего необычного, откинувшись назад, она подумала, что ей все равно куда ехать, — наверное, они заночуют в гостинице, — но, когда они выскочили на освещенную трассу, которая вела в противоположном от города направлении, она стала напряженно вглядываться в окно.

— Куда мы едем?

— Увидишь, — спокойно ответил он.

Устало вздохнув, она снова откинулась на сиденье. Ей казалось, что она теперь будет путешествовать вечно, что ей никогда не придется спать в собственной постели. И все же, главное — она опять во Франции, опять с ним, а об остальном у нее еще будет время поразмыслить…

Чарльз сбавил скорость, затормозил у высоких ворот, и она с удивлением разглядела в конце подъездной дорожки большой темный дом. Когда они жили в противоположном конце Довиля, она всегда обращала внимание на этот необычный дом, специально проезжая мимо него каждый раз, когда ехала в Лизье. Его окружал участок — акра два земли, заросшей, неухоженной и манящей. Мелли всегда хотелось остановиться и полюбопытствовать, но как зайдешь в чужой дом без приглашения? Чарльз тоже говорил, что не знает хозяев, так зачем он привез ее сюда сейчас?

Когда он остановил машину, она разглядела причудливую маленькую веранду, окружавшую верхний этаж и окна диковинной формы. Все сооружение выглядело загадочным, привлекательным и больше всего, пожалуй, напоминало пряничный домик.

Он глубоко, устало вздохнул, выключил мотор и откинулся назад.

— У меня был план, — тихо сказал он. — Но все, все, что только могло мне мешать, — мешало. — Повернувшись к ней лицом, он попросил: — Мелли, прости меня, если можешь, я причинил тебе беспокойство, испугал… — Вздохнув еще раз, он усмехнулся. — Ладно, пошли в дом, ты, наверное, еле жива. Поговорим потом.

— Но кто тут живет? — забеспокоилась она. — По-моему, они уже легли спать! Ты думаешь, хозяевам нравится, если к ним в дом вваливаются без предупреждения?

— Не бойся, Мелли. Они не станут возражать. — Он помог ей выйти из машины и не отпускал ее руку, опасаясь, что она споткнется в темноте. — Тебе не тяжело нести малышку?

— Да нет, все в порядке.

Когда Чарльз вытащил из кармана ключ, она совсем растерялась, но не успел он вставить его в замочную скважину, как дверь резко распахнулась, и над входом зажегся свет. Перед ними стояла молодая женщина. Она смеялась.

— Господи! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?

— Конечно, жду вас! — Потянувшись к нему, она расцеловала его в обе щеки. — Добро пожаловать домой! Значит, вы и есть Мелли! — сказала она, улыбнувшись еще приветливее, и провела их внутрь дома.

По-прежнему настороженная, Мелли все же позволила взять себя за руку и подвести к двери слева по коридору. Переводя взгляд с Чарльза, который выглядел угрюмым, на незнакомую женщину, она ждала. Женщина решительно толкнула дверь.

Комната оказалась битком набита веселящимся народом, и Чарльз снова поморщился, когда все дружно крикнули: «Сюрприз!» Неожиданно проснулась и расплакалась девочка. В царящей вокруг суматохе кто-то забрал Лоретт из ее рук, дав взамен стакан, объятиям и поцелуям не было конца, голоса сливались в единый гул. Постепенно успокаиваясь, Мелли стала различать лица: Виктуар и Себастьен, Никко, обнимающий молодую женщину, которая открыла им дверь, — в общем, можно сказать, почти все, кого она знала в Довиле, в том числе и Дэвид, но один, без Фабьенн.

— С возвращением, — сказал Жан-Марк, возникая у нее за спиной. Голос у него был довольный.

Поворачиваясь к нему, она прошептала:

— Что все это означает? Чей это дом?

Приветливо улыбнувшись, он сказал вкрадчиво:

— Ваш.

— Мой? Не понимаю…

— Дело в том, что Чарльза осенила грандиозная идея, и он заставил меня работать, как раба на плантации!

— Ну ладно, не преувеличивай, — послышался голос Чарльза.

— Нет, я не понимаю, — настаивала Мелли, не слушая Чарльза. «Может, Жан-Марк хотел сказать, что этот дом Чарльз купил для нее, а сам намерен уехать, куда собирался?»

— Вам не нравится?

— Да, то есть, нет, ой, не знаю!

— Лучше скажите, что нравится, потому что я наотрез отказываюсь еще раз переезжать.

Задрав рукав пиджака, Жан-Марк показал ей здоровенную болячку на руке.

— Взгляните! — обратился он к ней трагическим голосом: — Рваная рана! Мы оба получили ранения. — Он указал на царапину, украшавшую лоб Чарльза.

— Э-э, на меня свалилась черепица, — признался Чарльз.

— С крыши?

— С крыши, — согласился он важно.

— Значит, вот чем вы занимались, когда ты мне звонил!

— Ну да, потому тебе и нельзя было приехать. Чтобы привести тут все в порядок, понадобился куда больший срок, чем я предполагал. Жан-Марк вообще-то прав, мы трудились как рабы.

— Вы что, все делали сами?

— Боже упаси! Конечно нет, — вскричал он с таким искренним возмущением, что она едва не расхохоталась. — Я заключил контракт с фирмой.

— В таком случае, как вы ухитрились покалечиться?

С глупым видом Чарльз объяснил:

— Помогали.

— Мешали, — уточнил Жан-Марк. — Чарльз полагал, что без его бесценных советов строителям не справиться.

— Я руководил, — пояснил Чарльз, — присматривал, чтоб работали добросовестней.

Это было на него не похоже. Чарльз пользовался услугами лучших фирм, что бы он ни затевал. А если у этой компании хорошая репутация, то почему за рабочими надо было наблюдать?

Словно прочитав ее мысли, Жан-Марк прошептал:

— Такое важное дело нельзя целиком доверять посторонним.

— Но ведь вы тоже помогали, — с упреком сказала она. — Когда Чарльз мне звонил, вы чем-то стучали.

— Non, — ответил Жан-Марк, — не я, плотники. Но Чарльз же не мог их остановить, раз вы не знали, что они тут, правда?

— А поцарапался он потому, что решил заполучить свою обожаемую кухню, не дав малярам закончить работу.

— Но кому принадлежит дом? Разве владелец выставил его на продажу?

— Раньше выставлял, но как только я услы шал, что дом продается, тут же подал заявку на аукцион. Все решилось в тот день, когда я отправил тебя к родителям, а потом как бешеный стал искать строительную фирму, которая могла бы сразу приступить к работе.

— Но зачем? — спросила она, все еще ничего не понимая. — Ты ведь ремонтировал старый дом, пока я была в больнице.

— Мы подумали, что он мал. И участок нужен побольше — для пони, — пояснил он на всякий случай. — Лоретт ведь захочет пони.

— Ты думаешь?

— Ну, конечно.

«Интересно, кто эти загадочные „мы“, о которых он не перестает упоминать?»

— И значит, ты решил не забирать меня в понедельник из-за того, что не закончил ремонт?

Взглянув на Жан-Марка, а затем на Дэвида, который подошел к ним, он отрицательно покачал головой.

— Нет, причина была другая.

— Как другая? — спросила она, чувствуя, что у нее вот-вот начнется истерика. — Какая? Ты вообще не хотел, чтобы я возвращалась? Или все твои старания, этот дом, должны избавить тебя от угрызений совести? Ты ведь хотел уйти от меня, не сказав ни слова?

Внезапная, неловкая тишина стала последней каплей — резко повернувшись, она выскочила из комнаты.

 

9

— Да нет же, Мелли, нет! — уговаривал ее Чарльз ласково. Он схватил ее за локоть, повернул к себе лицом и не отпускал, крепко сцепив руки у нее за спиной. Жан-Марк вышел за ними в холл и осторожно прикрыл дверь, за которой не утихало веселье. Через несколько секунд из комнаты выскользнул Дэвид.

— Чарльз был в больнице, — спокойно объяснил Жан-Марк. — Без сознания. Строители укрепляли на крыше черепицу, одна слетела и дала ему по голове, когда он стоял внизу и наблюдал за ними. А я не знал, что он обещал позвонить и приехать за вами в понедельник. Он мне не сказал.

— Был в больнице? — переспросила она растерянно. — Без сознания? — Уставившись на Чарльза, словно желая лишний раз убедиться, что он цел и невредим, Мелли снова повернулась к Жан-Марку. — Но почему вы мне не сообщили?

— Не хотел вас пугать.

— А Фабьенн не знала? Она мне ни слова не сказала о… Она наговорила мне всякой всячины насчет того, что я тебе больше не нужна. Я просто чуть с ума не сошла…

— Прошу вас, Мелли, — не выдержал Дэвид. — Простите меня, это я во всем виноват. Когда я говорил с вами — вы понимаете, Чарльз взял с нас всех слово, что мы не скажем вам о доме, чтобы был сюрприз, и, когда неожиданно позвонила Фабьенн, я так боялся чего-нибудь ляпнуть, что совсем перестал соображать. До меня потом дошло, что вы во Франции. Как ни странно, я не подумал об этом. Позвонила Фабьенн, а я почему-то решил, что вы говорите из Англии. А когда сообразил, что Фабьенн-то не может быть с вами… — Вид у него был совсем смущенный, и он явно сердился сам на себя за то, что не может толком ей все объяснить.

— Но она ведь вам все рассказала, я сама слышала! — настаивала Мелли со слезами в голосе.

— Нет. — Он нахмурился. — Она сказала: «Подтверди Мелли, что не знаешь, где Чарльз». Я так и сделал.

— Нет, она говорила, она говорила… я не помню ее слов, но она точно сказала вам, что я там, в доме, — настаивала Мелли. — Она сказала, что Чарльз уехал, что он убежал, потому что не хочет ответственности за меня и ребенка, что она не знает, где он, и что если я не верю ей, то могу спросить у вас!

— Нет, — испугался Дэвид. — Нет, она не могла такое устроить… Я знаю, что она не позвонила вам вовремя, но она не могла солгать. Послушайте, раздался звонок, я снял трубку, и Фабьенн сказала: «Это я», а я ответил: «Подожди минуту, я выключу радио», — потому что я плохо слышал, что она говорит. Я положил трубку и пошел выключать радио, потом снова подошел к телефону, и она попросила: «Скажи Мелли, что не знаешь, где Чарльз», и я сказал, — повторил он, — потому что, правда, не знал, я имею в виду, не знал, что он в больнице.

— А за то время, что вы отходили от телефона, — осторожно предположил Жан-Марк, — ваша милая женушка успела сказать все, о чем толкует Мелли, но так, что, кроме них двоих, этого никто не услышал.

— Ну что вы, — попытался вступиться за жену Дэвид, — она, конечно, могла сочинить эту чепуху, чтобы заставить Мелли вернуться в Англию, потому что не знала, что придумать, чтобы не выдать секрета, и повезла в порт, растерявшись и не зная, куда еще ее отвезти… Я думаю, вы ее неправильно поняли, — заключил он беспомощно, обращаясь к Мелли, — но, похоже, и сам был не удовлетворен своей малоубедительной версией.

Все молчали, не зная, что сказать, и первым нарушил тишину Чарльз. Взглянув на Жан-Марка, он попросил:

— Постарайся их всех выставить, ладно? Поблагодари, что пришли, и скажи, мы устроим настоящее новоселье в другой раз.

— Хорошо. А вам с Мелли есть о чем потолковать, я думаю. Идем, Дэвид, — и он осторожно подтолкнул растерянного мужа Фабьенн к двери в гостиную.

— Прошу тебя, — обратился к ней Чарльз. — Идем наверх, там будет спокойнее.

— А как насчет дочки?

— Жан-Марк побудет с ней. Пошли. — По-прежнему держа ее за талию, он повел ее вверх по причудливой винтовой лестнице на второй этаж и, открыв одну из дверей, пропустил вперед.

Детская — ей показалось, что она спит наяву, что это deja vu. Точно такая, как в старом доме, разве немного побольше, но в остальном — точная копия. Занавески, ковер, обои…

— Все так же, — прошептала она удивленно.

— Ну, разумеется! — заявил он уверенно. — Лоретт только стала привыкать, зачем же сбивать ее с толку?

— Конечно, — согласилась Мелли. Хлюпая носом, она подняла на него опухшие от слез глаза.

Он взял ее за руку, подвел к двери в углу комнаты и предложил открыть ее.

— Твоя комната, — объяснил он.

Здесь тоже все было как раньше. Постояв немного в растерянности, она присела на край кровати. Все происходящее казалось ей бессмысленным. В старом доме всем хватало места, а этот, новый, нравился ей, не ему, не мог же он купить его ради нее! Не мог, и все тут!

— Зачем? — только и спросила она.

— Тебе же он нравился…

— Ой, Чарльз, — перебила Мелли, — с меня довольно. Хватит играть в игрушки! Ты не любишь меня, не доверяешь, так к чему говорить, что пошел на огромные расходы ради моей прихоти, не трать понапрасну слов! — Голос ее сорвался, она судорожно глотнула и затем решительно потребовала: — А теперь прошу, скажи все, как есть!

Он стоял напротив нее, скрестив ноги, руки в карманах.

— Неправда, что не люблю…

— Чарльз, перестань юлить! Отвечай!

— Соблазн, — пояснил он.

— Какой еще соблазн?

Подняв голову, он посмотрел на нее. В его обычно спокойных серых глазах было заметно волнение.

— Чтобы ты осталась!

— Но я бы и так осталась!

— Осталась со мной? Я был уверен, что ты меня возненавидела после всего, что я натворил.

— Ничего подобного, — прошептала она.

— В таком случае… — Он набрал воздуха и решился продолжить: — Мне надо тебя кое о чем спросить, но я не знаю, с чего начать.

У нее появилось жуткое предчувствие, что она точно знает, что именно сейчас произойдет, и, прежде чем ответить, она крепко сжала кулаки и наконец твердо сказала:

— Просто спроси, и все.

— Хорошо. Ты все еще любишь меня? — Вопрос прозвучал грубовато.

— Что?

— Мелли!

Отвернувшись, она посмотрела на детскую кроватку.

— А зачем тебе знать?

С напускным равнодушием он объяснил:

— Я пытался спросить у тебя, когда родилась Лоретт, и после, но у нас обоих не оставалось времени для себя. Ты была занята дочкой, недосыпала, падала с ног от усталости. Мысль о твоей «страсти» не шла у меня из головы. Я не мог понять, поверить, что обычные, нормальные люди могут быть подвержены безумию — до той минуты, пока мне не сообщили, что ты рожаешь. Знаешь, Мелли, когда я позвонил в больницу, разговор с доктором перевернул мне всю душу. — Видимо, он вспомнил тот день, и голос его дрогнул, но он взял себя в руки и продолжал: — Доктор Лафарж сказал мне, что опасается за ребенка и за твое здоровье тоже, он объяснил, что у тебя высокое давление, что ты утомлена, подавлена, а ребенок по-прежнему не принял нормального положения. Чтобы врач сказал, что он беспокоится… — Судорожно глотнув, Чарльз договорил: — В общем, он сообщил, что они намерены тебя прооперировать, посоветовал мне срочно приехать. Я добрался до клиники через пять минут после того, как тебя увезли в операционную. В страхе мерил шагами проклятый больничный коридор, чувствуя себя беспомощным, бесполезным, не способным хоть чем-то помочь. Я так хотел быть там, с тобой, чтобы просто держать тебя за руку! И тогда я стал вспоминать то, что ты сказала о любви, о потребности, желании делать что-нибудь, быть рядом… Я до того боялся, что могу тебя потерять… Когда послышался сигнал, и два врача пробежали мимо меня, влетели в операционную, я подумал, что совсем плохо. Потом, когда наконец дверь открылась и они вывезли тебя, мне показалось, что прошли годы. Рядом с каталкой шла сестра с маленьким свертком в руках. Передав его мне, она сказала: «Поздравляю, у вас чудная доченька». Ох, Мелли, — признался он, — я не могу передать тебе, что ощутил, я даже не мог себе представить, что способен на такое! Я люблю ребенка. Люблю куда сильней, чем мог вообразить! Когда гляжу на нее, держу на руках, я иногда пугаюсь. А вдруг с ней что-нибудь случится? Я не смогу этого пережить, Мелли. Когда она плачет, а я не знаю отчего, то начинаю понимать, что значит быть бессильным помочь, успокоить. — Он остановился, подумал и не терпящим возражений тоном добавил: — В общем, я хочу, чтобы ребенок остался здесь!

Мелли побледнела, ее глаза расширились от ужаса, и она с усилием прошептала:

— Нет, о, нет! Ты что же думаешь, я ее не люблю?

— Бог с тобой, Мелли, о чем ты? — Подбежав к ней, он встал возле нее на колени. — Я говорил о вас обеих! Неужели ты могла подумать, что я захочу отобрать у тебя Лоретт?

— Да, я подумала… Ты сказал… еще в том доме, когда показывал детскую и спальню, ты не упомянул, что это моя комната, а дверь, чтобы было удобно мне, и я решила, что ты хочешь взять няню и отправить меня в Бекфорд, во всяком случае, попробовать, — добавила она и заплакала.

— Ну, перестань, — утешал он. — Мне это и в голову не приходило. Значит, ты приехала в Довиль, подумав, что раз я не появился в понедельник, то пропаду совсем?

— Да, — выдохнула она, — и я волновалась, что с тобой что-то случилось.

— Я ужасно виноват перед тобой. Бедная моя Мелли! Я скучал по тебе, знаешь…

— По дочке, — поправила она.

— Нет, — он покачал головой, — по вам обеим. Я, конечно, не слишком хорошо с тобой обращался. Я…

— Неправда! — оборвала она сердито. — Ты был добрее, чем я заслуживала.

Состроив, забавную гримасу, он поддразнил ее:

— Все еще моя болельщица, а?

— Да.

— Ох, Мелли… — Протянув руку, он провел ладонью по ее щеке и нежно дотронулся до подбородка. Он склонил голову к плечу, и в глазах его замелькали задорные огоньки. — Ты отвечаешь не слишком уверенно. Похоже, твоя страсть утихла.

Она покачала головой.

— Нет. Я знала, что ты никогда не будешь любить меня, всегда знала, и большее, на что могла рассчитывать, — стать тебе другом. Мне казалось, если я буду вести себя тихо, не буду раздражать тебя, все будет в порядке. Потому я прятала свои чувства так старательно, как только могла. — Взглянув на него на этот раз с улыбкой, хотя тревога по-прежнему не оставляла ее, она спросила: — Может быть, ты опасался, что я вроде тех сумасшедших, о которых время от времени пишут газеты: буду преследовать тебя, разобью машину, стану нападать на каждую женщину, которая хоть на шаг приблизится к тебе?

— Да перестань. Понимаешь, я ощущал неуверенность. Часто смотрел на тебя и говорил себе, что ты все та же Мелли, которую я знал всегда, убеждал себя, что ты совсем не изменилась…

— Но ты все время ожидал, что мое безумие рано или поздно даст о себе знать…

— Нет, дело не в этом. Это все… в общем, все из-за денег.

— Из-за денег? — изумилась она.

Немного стесняясь, он объяснил:

— Я не до конца поверил, когда ты призналась, что я тебе всегда был нужен, нужен сам по себе, что ли, если можно так выразиться. Я знал, что у твоей семьи денежные затруднения, знал, что ты помогаешь родителям. Но ты говорила, что бросила работу, чтобы иметь возможность писать. И, хоть ты и печаталась, я понимал, что ты не можешь зарабатывать много…

— Значит, ты действительно считал, что нужен мне из-за денег, — произнесла она медленно.

— Да.

Взяв ее руки в свои, он попросил:

— Прости меня, Мелли. Это подло, что я так думал, но сейчас мне ужасно больно. Я уже совсем было решился сказать тебе, что я чувствую, хотел, чтобы наш брак стал настоящим…

— И ты продолжаешь так считать? — перебила она.

— Нет, умоляю, поверь мне, нет! Я уже давно понял, ой, Мелли, чем больше я стараюсь тебе объяснить, тем нескладнее получается. В общем, я хочу, чтобы ты и дочка остались со мной. Или, если тебе так больше нравится, — поправился он, — чтобы мы вернулись к тому, как все было, пока Нита не рассказала мне о тебе. — Усевшись перед ней на корточки, он простодушно сказал: — Я хочу услышать первые словечки Лоретт, увидеть, как она сделает первый шаг. Мне это нужно позарез, не могу я быть приходящим отцом, который видит ребенка в назначенные дни. Мне надо, чтобы она знала, что я ее папа. Вот так, — забавно причмокнув, он отпустил ее и встал на ноги. Потом подошел к окну и, повернувшись спиной, резко спросил: — Ну, что скажешь, дом возместил ущерб?

— Неужели ты это серьезно? — удивилась она.

— Не знаю, ей-Богу не знаю, что сделать, чтобы ты простила меня. Я уехал в Монте-Карло, вел себя, как избалованный мальчишка, бросил тебя одну. Я кругом виноват. Вина — не самое приятное из ощущений.

— Да, — согласилась она, — конечно.

Повернувшись, чтобы снова видеть ее лицо, Чарльз улыбнулся:

— Снова мир?

— Да.

Показывая на окно, он сказал:

— Отсюда город виден как на ладони.

Мелли встала и, подойдя к нему, тоже посмотрела вниз на огни города и на далекий мыс, за которым раскинулся Гавр. Близость Чарльза, его тепло давали ощущение покоя и боли одновременно. Наверное, если бы она подвинулась чуть ближе, их плечи бы соприкоснулись, и она бы склонила голову ему на грудь. Мелли казалось, что стоит ей закрыть глаза, и она заснет от усталости. Беспокойство ушло, но утомленный мозг не давал ей сосредоточиться. Желая стряхнуть с себя оцепенение, она попробовала пошутить:

— Ты избрал не дешевый способ загладить вину.

— Деньги существуют не для того, чтобы их копить, Мелли, — ответил он равнодушно, — они нужны, чтобы их тратить и получать удовольствие. А у меня, как ты знаешь, денежки водятся. Липнут к нечистым рукам, вероятно. Как говорится, деньги к деньгам.

— Любимец богов, — кивнула она.

— Должно быть, так. Порой я затеваю безнадежное предприятие и по необъяснимым причинам оказываюсь в выигрыше.

— Да, — снова согласилась она, — я понимаю, о чем ты.

— Правда? — Он обнял ее и прижал к себе. — Тебе надо было выбрать объект подостойней для твоих фантазий.

— Фантазии рождает не рассудок, — отвечала она, продолжая задумчиво смотреть на город.

— Понятно, иначе ты бы не остановилась на игроке.

— Ох, не знаю, случается и похуже, — отшутилась она.

Ей отчаянно хотелось уткнуться в него, обнять, поцеловать и ощутить его ответные поцелуи. Слышны ли ему участившиеся удары ее сердца? Наверное, нет. Вздохнув, она вдруг подумала, что сейчас самое время спросить о том, что давно ее интересовало.

— Расскажи мне о Жан-Марке, — попросила она. — Кто он на самом деле? Только не болтай больше, что выиграл его в покер.

— А кто тебе сказал, что это не так?

— Никто. Однажды я сама случайно услышала.

— Понятно. — Он рассмеялся. — Жан-Марк бродяжничал — ни кола, ни двора. Я встретился с ним на Багамах, когда болтался по свету на «Звезде», испытывал скорости и, когда причалил в Нассау, увидел его на пристани. Он был похож на нищего, выглядел совсем больным, сам предложил мне свои услуги в качестве матроса, нет, не предложил, просто стал у меня матросом. Я понятия не имею, кто он, и что там делал, а он никогда не рассказывал.

— А ты слишком хорошо воспитан, чтобы расспрашивать…

— Да нет, я спрашивал, он просто скрывает — может, нарушил закон, — пошутил Чарльз.

— Жан-Марк? Не может быть!

— Не знаю, но мне кажется, что у него есть какая-то тайна, все куда сложнее, чем кажется. Короче говоря, я не стал возражать, он остался со мной, и с тех пор мы не расстаемся. — Усмехнувшись, он добавил: — И, кроме того, ему нравится быть моим дворецким. Бог его знает почему. Когда мы вышли в море, он заболел, видимо, чем-то вроде лихорадки, и я выхаживал его, запихивал в него аспирин, ругал, кормил, делал все. Когда он выздоровел, то, не говоря ни слова, принялся делать все для меня. Работал, драил палубу, готовил. Когда мы заходили в порт, закупал припасы. Конечно, за мой счет, — пояснил он, улыбаясь. — Потом мне надоело бродить по морям, я стал присматривать место, чтобы на время осесть, и выбрал Довиль. Мне понравился город, люди. Я купил квартиру возле порта, а Жан-Марк исчез. Когда, женившись, я купил дом, он снова появился. Честно говоря, я привык, что он рядом. Если он уйдет, я буду скучать.

— Он ведет себя как старинный слуга, покровитель дома.

— Да, но я понятия не имею почему. Жан-Марк — большая умница. Знает множество полезных вещей. К тому же он очень скрытен. Иногда он жутко меня раздражает, иногда я слишком на него полагаюсь, и меня не покидает ощущение, что в один прекрасный день он соберет вещички и уйдет, а я никогда больше о нем не услышу. Странно.

Погрузившись в свои мысли, он опять стал смотреть на огни за окном. Мелли немного отодвинулась, чтобы как следует видеть его лицо. Ей захотелось провести пальцем по его прямому носу, приникнуть губами к красивому рту.

— Я в большом долгу перед Жан-Марком, — продолжал Чарльз, — за то, как он заботился о тебе, пока меня не было.

— А ведь ты так и не объяснил, зачем говорил, что выиграл и его, и дом в покер!

— Видишь ли, — неохотно сказал он, пожимая плечами, — скорей всего по привычке. Люблю облапошивать людей, ставить в тупик, сам не знаю почему. И, кроме того, кому какое дело?

— И мне?

— Нет, тут другое. Я не хотел, чтобы ты думала, что из-за тебя у меня какие-то сложности. Мы поженились при непростых обстоятельствах.

— Ты по-прежнему считаешь, что я вышла за тебя замуж, чтобы что-то получить.

Тяжело вздохнув, он отрицательно покачал головой.

— Нет, но я уже говорил, что это причиняло мне боль. Ты мне всегда очень нравилась, я всегда радовался встречам с тобой. Как ни странно, я никогда не задумывался почему, просто воспринимал тебя как неотъемлемую часть своего прошлого. Ты отличаешься от здешних женщин, я же сказал, — я начинал получать удовольствие от того, что ты моя жена, пока не явилась Нита. Потом она наболтала кучу всякой дребедени, а поскольку большинство женщин, которых мне доводилось встречать, все-таки не были бескорыстны в том, что касалось материальной стороны жизни, мне отчаянно не хотелось, чтобы ты была такой же, я почувствовал себя обманутым. — Он продолжал говорить, обращаясь, как ей казалось, больше к себе самому. — Жены моих друзей, людей, которых я люблю, ставят на первое место возможность покупать и делать то, что им хочется. И их мужья, судя по всему, находят это естественным. Я не хочу сказать, что жены их не любят, но эта любовь впрямую зависит от того, что они могут получить взамен. Я, может, не слишком внятно объясняю, но мне казалось, что ты другая. Ты обращалась со мной, как прежде, как со старым приятелем Чарльзом. Не глядела на меня, замирая от восторга, не льстила, а я ненавижу, когда мне льстят, говорят комплименты. Говорят не от того, что искренне мною восхищаются, — просто считают, что мое состояние открывает двери в высшее общество.

— И ошибаются, — заметила она.

— Да, но желающие всегда находятся. А ты не восторгалась тем, что тебя окружало. Предпочитала оставаться в стороне, но никогда не унижалась, воспринимала все как должное, не мучила меня из-за того, из-за другого…

— Возможно, я вела бы себя иначе при других обстоятельствах. Я не считала себя вправе тебе докучать, раз уж все так получилось.

— Не думаю. Единственное, что немного меня тревожило, пожалуй, твоя… ну, что ли, покорность. Будто ты все время играла роль.

— Так и было, — призналась она.

— Да, отчасти поэтому я и поверил Ните — стал замечать, что ты немного изменилась. Ты была осмотрительна, не сердилась, не спорила, и это настораживало меня, наводило на подозрение: что-то не так, но объяснял твое поведение тем, что ситуация для тебя не совсем обычная, тем, что беременность делает вялой и безразличной. А потом меня охватило жуткое разочарование, Мелли. Я был выбит из колеи, но это заставило меня задуматься, взглянуть на себя со стороны. — Лукаво улыбнувшись, он добавил: — В общем, я долго ходил вокруг да около, не решался поговорить с тобой о том, о чем задумал поговорить в тот вечер, когда явилась Нита и все испортила. — Он замолчал и, продолжая любоваться огнями, неожиданно резко изменил предмет разговора. — Как тебе Ревингтоны? Мои дражайшие дядюшка с тетушкой?

— Ревингтоны? — переспросила она растерянно. Застигнутая врасплох неожиданным вопросом и страстно желая услышать, что именно хотел он сказать ей тогда, она с усилием заставила себя вспомнить о его родных и, не успев как следует подумать, произнесла: — Ханжи, самодовольные и холодные.

— Одержимые, — сказал он печально. — Помешались на нравственности. Странно, как в жизни все повторяется! Моя мать безумно любила моего отца. Она не оставляла его в покое, родила, а он все равно бросил ее, и она умерла, возможно, чтобы избавиться от нравоучений моей тетушки-святоши.

«Может, поэтому он не бросает меня? — вдруг испугавшись, подумала Мелли. — Искупает зло?»

— А дядя, — спросила она, — тоже моралист?

— Нет. Старина Бертрам обычно предпочитал ремень.

— Он порол тебя? — испугалась Мелли.

— Еще как, пока мог справиться, а потом я вырос, и, думаю, он стал побаиваться, что я сам его выпорю.

— А ты?

— Нет. Плетью обуха не перешибешь, Мелли. Нет, я был еще совсем молодой, когда решил никогда не быть таким, как они. Никогда! Мысль, что мне грозит опасность стать похожим на них, доводила меня до безумия. — Вздохнув, он заключил: — Я рос во мраке, Мелли. Мне запрещалось радоваться, смеяться. Невинные шалости влекли за собой порку. День за днем мне вдалбливали, что у меня гулящая мать. Порочное создание. И по ночам я часто думал, лежа на животе, потому что спина у меня слишком сильно болела, что я готов на что угодно, только не оставаться в этом доме. Я представлял себе мать маленькой девочкой, которая выросла в такой же удушливой атмосфере, потому что ее родители, наверное, были точно такие же, как братец с женой, и плакал. Я никогда не осуждал ее за то, что она убежала, что пыталась обрести счастье, но злился, что она преследовала человека, которому была не нужна. Мне казалось, что ей не хватало гордости.

— Как мне?

— Нет, не совсем, я же не знал, что ты охотишься за мной, пока мне не сказали. Я хочу сказать, что, в отличие от матери, ты делала это незаметно. Но я не могу простить Бертрама и Эдну. Если бы они не отравляли ей жизнь, она бы не убежала, не стала бы преследовать мужчину просто от того, что нуждалась в любви.

— А поскольку мне жизнь никто не портил, то ты считал, что мною движет одна корысть.

— К своему стыду — да. Я знал, что у тебя любящая семья, но мне казалось, что родительская любовь обременительна для тебя, как и отцовские долги. Но я должен был сперва подумать, не делать поспешных выводов. Прости. Как, кстати, у них дела? Если они нуждаются в помощи, ты должна просто ска…

— Нет, — она не дала ему договорить. В последнюю очередь она бы стала просить у него денег, и, слава Богу, это было не нужно. — Дела пошли лучше, может, из-за того, что я уехала из дома, а может, потому, что родилась внучка, не знаю, но отец опять стал больше интересоваться своей мастерской, взял молодого партнера и, кажется, опять полон надежд. Расскажи еще о дяде и тете. Ты не можешь простить…

— Да. Ты точно знаешь, что родителям не надо…

— Точно, спасибо, что предложил. Пожалуйста, продолжай.

— Хорошо. Да, я злился и ждал. Еще ребенком ждал, чтобы быстрее прошли годы, ждал, когда вырасту, и не показывал виду. Я притворялся, Мелли. Когда меня лупили, я стискивал зубы и улыбался. Когда тетка выкинула мою любимую коллекцию моделей корабликов, которые я делал тайком, я смолчал, но не забыл и не простил. А когда я стал старше, то стал делать все, чтобы отомстить им: дразнил, издевался, высмеивал, пока они не возненавидели меня так же люто, как я ненавидел их. Я мог убежать, уехать, но предпочел остаться и устроить веселенький ад — дома, в школе, всюду, где только мог. Я не сдал экзаменов, просто прогулял половину, и однажды, когда мне исполнилось шестнадцать, придя домой, нашел свои пожитки у порога. Я все так и бросил, а сам переехал к школьному другу — он жил с матерью неподалеку от почты.

— Да, я помню. Твои вещи пролежали на крыльце целую неделю. Насчет этого хорошо посплетничали.

— Да. Знаешь, по-моему, в сонных маленьких деревушках происходит куда больше событий, чем в больших городах.

— Не исключено. Значит, ты стал авантюристом, притворился, что тебе ни до кого нет дела, и что ты ни в ком не нуждаешься.

— Притворился? — усмехнулся он.

— Да, — уверенно подтвердила Мелли. — Притворился. Неужели ты думаешь, что можешь переубедить меня? Уж у меня-то была возможность узнать, что это не так. Не ты ли заботился обо мне, когда умер Донни?

— Да, конечно. Я беспокоился о тебе, ты даже не представляешь, сколько раз я хотел прийти к твоим родителям — попросить их не перекладывать на твои плечи тяжесть утраты.

— Оберегая других, не жалел себя? Жажда разрушения?

С минуту подумав, он ответил:

— Скорее, самоутверждения. Грех гордыни. И, если начистоту, мне доставляло удовольствие дразнить окружающих, пускаясь в немыслимые авантюры.

— Наверное, из-за того, что тебе пришлось пережить, ты один смог по-настоящему понять, что я чувствовала, когда умер Донни.

— Да, ты напоминала мне загнанного зверя, хотя старалась быть мужественной, сильной, ради родителей, и я восхищался тобой. Ты могла стать злой, угрюмой, а ты держалась. Просто была немного растерянной и печальной. Я никогда об этом не забывал, и поэтому ты мне была особенно близка и понятна. Но, узнав о твоей навязчивой идее, я испугался, обомлел.

Снова ощутив укол совести, она жалобно попросила:

— Прости меня.

— Нет, хватит просить прощения, Мелли. Уж если кто и виноват, так только я. Из-за своих заскоков я вечно готов подумать самое плохое. Знаешь, последний год принес мне столько переживаний — радость, боль, удивление, страх и — любовь. Когда я летел за тобой после дурацкой выходки Фабьенн…

— Она ведь правда все это наговорила…

Не дав ей досказать, он прижал ее к себе:

— Знаю.

— Она увидела, как я выхожу из поезда, и ехала за мной до дома…

— Шшш, теперь все это уже не имеет значения.

— Нет, имеет, — не унималась Мелли, — потому что я не могу понять, на что она надеялась. Она же не могла не знать, что я расскажу тебе, что она наболтала.

— Думаю, ей было все равно, или, возможно, она рассчитывала убедить меня, что обманываешь ты. Она сказала мне, что ты решила больше никогда со мной не встречаться.

— И ты ей поверил?

— Мне не хотелось верить, но я опасался, что отчасти это может оказаться правдой. Я рассвирепел, когда узнал, что она заставила тебя таскаться туда-сюда на проклятом пароме!

— Но я, как следует, закутала Лоретт…

Посмотрев на нее с удивлением, он воскликнул:

— О чем ты? Господи, я беспокоился не за ребенка, а за тебя, я не сомневался, что о дочке ты позаботишься. Но ведь у тебя были не обычные роды, ты перенесла операцию. Тебе нужно время, чтобы как следует оправиться. Доктор предупреждал, что тебе вредно волноваться, что ты можешь бывать иногда слезлива, угнетена, что я должен изо всех сил постараться избавить тебя от волнений, не утруждать, по возможности не противоречить. Как ты думаешь, почему я ждал так долго, боялся признаться, объяснить, что чувствую? Я отправил тебя к маме, потому что не хотел, чтобы ты суетилась во время переезда. А потом ремонт затянулся, Фабьенн встряла не в свое дело, Виктуар все совсем испортила! А уж когда я услышал о железнодорожной катастрофе… Боже мой, Мелли, мне кажется, второй раз я бы всего этого не пережил!

— А ты ведь так и не сказал мне того, что хотел.

— Не сказал?

— Ну да, не сказал.

— Разве? — Он сделал удивленный вид.

— Сказал только, что скучал.

— Да, я скучал, потому что тебя не было рядом, скучал без твоей улыбки, скучал, — ой, Мелли, даже не знаю, как объяснить… Пускай мы и не всегда понимали друг друга, но ты стала частью моей жизни. — Помотав головой, будто хотел прогнать неприятные воспоминания, Чарльз продолжал: — В общем, я заставил несчастных строителей работать от зари до зари, чтобы побыстрее поехать за тобой. И тут началось: Дэвид не позвонил, ты расстроилась…

— Зачем ты просил Дэвида, почему не позвонил сам?

— Потому что, милая моя девочка, ты бы принялась расспрашивать меня о том, о чем я совсем не хотел говорить. Например, где я, чем занимаюсь. И я, как дурак, решил, что спокойнее и проще попросить Дэвида и не врать.

— А Дэвид, не поняв, как это важно, и не дозвонившись с первого раза, попросил Фабьенн.

— Да. Дальше на меня свалилась эта проклятая черепица, и Жан-Марк вместо того, чтобы дать мне спокойно прийти в себя, отправил в больницу! — с неудовольствием воскликнул он. — Придя в сознание, я вырвался на свободу, сразу отправился домой и тут узнал, что ты приезжала и опять уехала в Англию! Господи, Мелли, ты не представляешь, до чего может все запутаться, если хочешь, как лучше.

— Не представляю, — ответила она с довольной улыбкой.

— Вот и я не знал!

— Рассказывай дальше, — попросила она.

— Ладно. У меня получается увлекательная история, да? В общем, я помчался в аэропорт, болтался там, как мне показалось, целую вечность, пока готовили самолет, сгорая от нетерпения — вечного источника всех моих бед, — и, наконец приземлившись в Англии, взял машину напрокат, поехал в Бекфорд и, включив радио, услышал сообщение о катастрофе. Мне показалось, нет, я не могу тебе передать… Я был совершенно уверен, что ты была в том поезде. Когда диктор назвал число убитых и раненых, я знал, я точно знал, Мелли, что вы обе, и ты и Лоретт, погибли.

— Ну что ты, Чарльз! — тепло сказала она и крепко обняла его.

 

10

Наклонившись, Чарльз осторожно вытер ей слезы, и, когда Мелли негромко всхлипнула, его губы мгновенно нашли ее рот. Он целовал ее вначале чуть нерешительно, будто ожидал отпора, но постепенно становился смелее, свободнее.

Сердце ее колотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило, она обвила руки вокруг его шеи, прислонилась к нему, обмякла. Она столько раз представляла себе, как это будет, и — ошибалась. Воображение не в силах передать ощущения единения душ, слияния тел, особого человеческого тепла, которое их сейчас охватило. Только наяву дано испытать глубину погружения в бездну желания, тончайшего перехода ненасытности в неуемную страсть.

Оторвавшись от ее губ, но по-прежнему не разжимая объятий, он заглянул в ее опьяневшие глаза.

— Я так давно об этом мечтал, — сказал он надтреснутым голосом.

— И я. Ты никогда не узнаешь, до чего сильно.

— А сейчас, Мелли? Любовь не ушла?

— Нет. Наверное, она уже другая, может, даже глубже, сильнее. Сознательная, рожденная пониманием. Но я не могу, никак не могу поверить, что она взаимна.

— Должна поверить! Что тебе мешает поверить? Я давно люблю тебя!

— Это и есть то самое, что ты собирался сказать перед Нитиным приездом?

— Ну конечно. И еще я хотел спросить, полюбишь ли ты когда-нибудь меня? — добавил он, смущенно улыбнувшись. — Мне хотелось пораньше вернуться домой в тот вечер не только потому, что ты была усталая, но и для того, чтобы поговорить, признаться, что чувствую. Спросить, что чувствуешь ты. Я все обдумал тогда, решил объяснить тебе, что ты стала моим якорем, с тобой мое существование обрело смысл. Хотел признаться, что полюбил возвращаться домой к тебе, полюбил ощущение уюта, которое ты мне даешь, дорожу тем, что тебе нужен. Я вознамерился превознести собственные добродетели. — Прижавшись лбом к ее лбу, он пробормотал: — Ты — единственная постоянная величина в моей беспорядочной жизни. Моя Мелли. Мой друг. Когда я возвращался домой ночью и знал, что ты не спишь, прислушиваешься… я не могу объяснить тебе, до чего радостно становилось у меня на душе…

— Откуда ты знаешь, что я не сплю? — прошептала она, удивляясь.

— Я тихо открывал дверь, очень осторожно поднимался по лестнице, а потом выжидал, прислушивался. Я слышал, как ты вздыхала, поворачивалась в постели. Вначале я думал, что бужу тебя, и стал стараться быть особенно осторожным, не шуметь, но ты все равно каждый раз тихонечко вздыхала. Я всегда представлял себе, как ты улыбаешься, довольная тем, что я опять вернулся домой невредимый… Глупо, верно?

— Нет, — выдохнула она, — потому что правда!

— Спасибо. Дом без тебя совсем другой. Он становится пустым, холодным. Мне так много лет не о ком было заботиться, Мелли, не о ком волноваться. Обрести счастье и потерять по собственной глупости… Я так боялся, что все разрушится. — Голос его стал хрипловатым, он продолжал: — Я люблю тебя, Мелли. Слушай. — Он приложил ее ладонь к своему сердцу. — Вот здесь, внутри, и еще тут, — он показал на висок. — Я хочу быть с тобой, говорить с тобой. Я хочу иметь возможность взглянуть на тебя. Если люди, которые меня окружают, окажутся несправедливы, жестоки, а я увижу в твоих глазах тепло, я буду знать, что ты чувствуешь то же, что и я. Я хочу — покоя. — Голос его стал совсем низким, и он крепко сжал ее руку. Почувствовав его силу, она прижалась губами к его шее, коснулась разгоряченной плоти и услыхала вырвавшийся из его горла стон. Он нашел ее губы и вложил теперь в свой поцелуй страсть, нетерпение, почти ярость, его объятия показались ей стальными.

Словно боясь, что все сейчас кончится, она отвечала ему не менее пылко, отдавая все, что накопилось за долгие годы любви. Прерывисто, лихорадочно дыша, они отпрянули друг от друга, услыхав настойчивый стук в дверь. Они переглянулись, и Чарльз произнес:

— Стоило подождать…

Не в силах ответить, оглушенная ударами собственного сердца, Мелли благодарно взглянула на него и улыбнулась. Наконец улыбнулась так, как всегда мечтала улыбнуться. С любовью…

Стук становился громче, настойчивее. Все еще глядя на нее, Чарльз наконец произнес, откашлявшись:

— Войдите.

— Merci, — отвечал Жан-Марк с несвойственным ему ехидством, внося плачущего ребенка. Вид у него был озадаченный, с необычной поспешностью он пересек комнату и протянул девочку Мелли. — Она все время орет и совсем мокрая!

Мелли почему-то казалось, что она пьяная, и она с усилием заставила себя извиниться и поблагодарить его. Посмотрев на замолчавшую, но по-прежнему красную от крика Лоретт, она понесла ее в детскую, чтобы перепеленать и покормить. Усевшись в кресло-качалку, она взглянула на подвешенные над кроваткой игрушки и снова не смогла сдержать улыбки. «Он ее любит. А потом, когда она уложит Лоретт, он останется с ней?» Теплое, сладкое предчувствие затаилось внутри, и она вздрогнула. Захочет ли он ее? Будет ли таким, как она мечтала? Достанет ли теперь ей смелости дотронуться до него, любить его, выговорить все то, что так хотелось сказать? Она постаралась собраться, сосредоточиться на ребенке. Поглядев на лежавший у нее на коленях сверток, который день ото дня становится больше, она провела рукой по нежным волосикам, потрогала пальцем мягкую щечку и вспомнила, как рассказывал о своем детстве Чарльз. Ей еще о многом предстоит подумать…

Из спальни до нее донеслись негромкие звуки мужских голосов. И отчего-то, когда она уже закончила кормить дочку и переодевала ее, Мелли почувствовала, что стесняется встретиться сразу с ними обоими. Застегнув последние кнопки на комбинезоне Лоретт, она подняла ее, нежно поцеловала на ночь и снова понесла в спальню.

Чарльз лежал на кровати, скрестив ноги, заложив руки за голову, и мирно переговаривался с Жан-Марком, который слушал его, стоя поодаль. Увидев ее, Жан-Марк заулыбался.

— Все нормально? — поинтересовался он и, когда она кивнула в ответ, пожелав ей доброй ночи, ушел.

Посмотрев на Чарльза, который встал и подошел к ней, чтобы забрать ребенка, она спросила:

— Что случилось? Жан-Марк решил, что с него довольно младенцев?

— Нет, — рассмеялся он, заботливо укладывая Лоретт в кроватку. — Он спрашивал разрешения у нас остаться.

— Спрашивал разрешения?

— Угу. — Взяв ее за руку, он подвел ее к кровати и усадил. — Его осенила странная идея, он решил, что мы больше в нем не нуждаемся.

— Господи, почему? Из-за ребенка?

— Нет, конечно. Просто он не мог не заметить, что мы… любим, и подумал, что нам будет лучше вдвоем. Я заверил его, что мы будем счастливы, если он останется с нами. А он обрадовался, поблагодарил, пожаловался, что стареет, и сказал, что с удовольствием останется, потому что ему теперь нужен дом, а я, как он выразился, не слишком его донимаю, и он любит тебя и обожает Лоретт, обожает, когда она в хорошем настроении, — насмешливо пояснил Чарльз. — Короче, он хочет быть с нами.

— Я просто не представляю, как бы мы без него обошлись!

— Отлично. Тогда решено. А теперь пора перейти к главному.

— То есть? — спросила она, и в глазах ее промелькнула озорная усмешка.

Ничего не ответив, он обнял ее одной рукой за талию, другой подхватил под колени, и, приподняв, уложил на кровать. Устроившись рядом, он произнес:

— Например, заняться любовью с собственной женой.

Нежно коснувшись пальцем его лица, она прошептала:

— Не верится, что неразбериха закончилась, недоразумения разрешились, и все так хорошо. Я устала притворяться, чтобы нравиться тебе.

— Я всегда хотел одного — чтобы ты была сама собой.

— Конечно, но я-то не знала. А теперь после всего, что мы пережили, мне начинает казаться, что я сама себя не знаю.

— Зато я знаю, — сказал он твердо, — и не намерен ждать, пока ты разгадаешь и эту загадку, потому что с моим везением или рухнет дом, или ребенок проснется, или…

Прикрыв ему рот рукой и насмешливо заглядывая в глаза, Мелли сказала:

— Тогда не стоит терять времени.

Убрав ее руку, он крепко ухватил ее за мизинец.

— Нечего распоряжаться. Тут командую я. Иди ко мне.

— Иду.