Снова вскрикнув, Джеллис выронила корзинку, плотно закрыла глаза. Себастьен крепко сжал ей руку.
— Джеллис, — сдавленно произнес он, потом выругался, выронил бритву и притянул ее к себе.
Прижавшись к нему, встревоженно глядя ему в глаза, она прерывисто вздохнула и поцеловала его. Она не могла, да и не хотела сдерживаться. Он был нужен ей.
Себастьен не оттолкнул ее, только застонал, прижал к себе и поцеловал так же страстно и так же отчаянно.
Это был не нежный поцелуй возлюбленного. Откинув назад голову, закрыв глаза, вонзив пальцы в его тело, Джеллис целовала его в ответ так, словно не могла остановиться. Не могла, и все. А он так же целовал ее.
Тело его было жарким, плоть крепкой, напряженной. Джеллис лихорадочно стала гладить его густые волосы и все ближе и ближе прижималась к нему. Из горла у нее вырывались тихие нечленораздельные звуки. «Я ждала этого целых четыре месяца. Четыре месяца!»
Он повернулся к ней так, что ее бедра оказались прижатыми к раковине. Он намеренно создал ей это препятствие, чтобы она не убежала, и все прижимался и прижимался к ней, пока ей не стало трудно дышать. Она чувствовала, что тело его буквально врезалось в нее, а твердые края раковины вонзались ей в ягодицы. Халат, который был на ней, стал не нужен, и она отбросила его в сторону. И лишь ночная рубашка разделяла их. Но все же и этого было слишком много. Джеллис хотелось полностью ощущать прикосновение его тела к своей коже, к груди. Она хотела полностью ощущать его. И он хотел того же.
Со сдавленным стоном Себастьен стал снимать с нее ночную рубашку.
В неловкой спешке он обнажил ее грудь и, тяжело дыша, прижал Джеллис к себе. Лихорадочно целуя ее в губы, он рывком снял ее одеяние, отбросил свое полотенце, и они прижались друг к другу, содрогаясь в неистовом ознобе.
— Джеллис…
— О Боже, не останавливайся.
— Не буду, — хрипло согласился он. — Все равно не могу. — Он поднес руки к ее густым волосам, больно схватил их и уставился в ее раскрасневшееся лицо. А потом вздрогнул, словно в конвульсии. — Прости меня, — извинился он, ненадолго смыкая веки.
— Тебе не в чем просить прощения. Не в чем, — прошептала она. — Я так долго мечтала об этом мгновении. Слишком долго. — Она поднесла трепетные пальцы к его губам, погладила щеку, потом коснулась белой полоски на его виске.
— Это не пройдет.
— Нет. Но мне нравится.
Себастьен криво усмехнулся.
— У тебя на носу мыльная пена. — Он нежно стер ее пальцем, и лицо его потемнело, сделалось хмурым. — Я солгал, — хрипло проговорил он. — Я остался не из-за ребенка. Я остался ради тебя. Ради тебя, — с чувством повторил он. — Хотел тебя. Все это время, с тех пор, как увидел тебя в Портсмуте. А ты терзала меня, Джеллис. Жить с тобой в одном доме, зная, что ты спишь совсем рядом, а я не могу до тебя дотронуться… Это просто сводило меня с ума. Не думаю, чтобы я когда-нибудь в жизни был так возбужден! — Слова изливались из него потоком наполовину на французском, наполовину на английском. Между словами и фразами он целовал ее и хрипло продолжал: — У тебя такие прекрасные руки, я любовался ими, когда ты переодевала Себастьена. Такие грациозные руки, знающие, неторопливые… я представлял себе, как они касаются меня, раздевают меня…
— А если бы Себастьена-младшего не было? Тогда ты остался бы?
— Да. Я не знаю, как бы об этом тебя попросил, что бы придумал…
— Зато с ним тебе не надо было ничего изобретать?
— Нет. Но если бы его здесь не было, я нашел бы способ. Я снова увидел тебя, и ты прекраснее, чем сохранилась в моей памяти. Всего неделя прошла с тех пор, как я покинул тебя, но это была страшная, мучительная неделя. Я хотел тебя, представлял себе, как мог бы застать тебя на крыльце перед дверью… Я так же страстно хотел тебя во Франции, и все же дал тебе уехать. Но даже если ко мне вернется память, ни за что не поверю в то, что снова смог предать тебя.
— Да, — согласилась она, и ее голос прозвучал так же хрипло, как и его.
— Я не переставая думал о тебе, хотел тебя. Жерар говорил, что своей улыбкой ты могла бы остановить танк, а я словно никогда не видел ее, не мог вспомнить. Но, Джеллис, я так старался вспомнить. Хотел знать, какой ты была. Увидеть девушку, в которую влюбился. Он сказал, что я был околдован тобой и что от любви, светившейся в твоих глазах, у меня болело сердце. Но если я никогда не вспомню, не смогу вспомнить, то сумею заново ощутить это, заново пережить.
— Я… я не могу улыбаться, — прерывисто прошептала она. — Но могу любить. — И вдруг она напряглась, застонала, покачала головой и крепче прижалась к нему. — Нет. Не могу. Забыла.
— Забыла?
— Да. Мне надо сходить к доктору, — жалобно сказала она.
— Как? Сейчас?
— Да. Нет. Любимый, я даже думать об этом не могу. — Она откинула назад голову, не желая расставаться с теплом его тела, с ощущением его плоти, и посмотрела на него. На его дорогое лицо. Любимое лицо. — После рождения ребенка… и после того, как ты уехал, я перестала принимать таблетки. Мне надо купить их, и я не знаю, сколько времени пройдет перед тем, как… О, Себастьен…
— Позвони ему, — хрипло приказал он.
— Сейчас?
— Да. Нет, подожди. Я не хочу тебя выпускать из рук.
Смущенно улыбнувшись, она прижалась головой к его сильному плечу и крепко обняла его. Она наслаждалась его теплым телом, которое словно создано было для нее.
— Я тоже не хочу тебя отпускать, — прошептала она. — Ведь прошло столько времени.
Он провел губами по ее мягкой щеке, нежно куснул за шею, потом перешел к уху.
— Покажи мне, как я любил тебя, — сдавленно проговорил он. — Покажи мне, как это было.
Джеллис трясло, ей было слишком жарко.
— Да. О, да, — выдохнула она.
Он поднял ее на руки, отнес в спальню и, словно в забытьи, уложил на кровать и лег с ней рядом, обняв ее.
Она страстно принялась водить руками по его телу. Она ласкала его там, где давно мечтала, и он вздрагивал и лишь крепче прижимал ее к себе. Его поцелуи были нужны ей, она мечтала о его губах, о его поцелуях. Вытянувшись дугой так, чтобы он мог дотянуться до ее шеи, Джеллис перекатилась и оказалась сверху, чтобы самой было удобнее целовать его и чувствовать тепло его тела всей своей плотью. Может, он не совсем этого хотел, но ей было все равно, она слишком страстно желала его.
— Вот так это было?
— Да. Может, не столь отчаянно, но так. У нас всегда была потребность касаться друг друга, обнимать…
— Мы можем предохраниться другим способом, — пробормотал он.
— Нет, — нервно смеясь, сказала она. — Я их ненавижу. И ты тоже.
— И я?
— Да.
— Тогда можно придумать иной способ безопасной любви. Есть много способов, — воодушевился он, пробегая пальцами по ее стройной спине. — Может, это не так удовлетворяет, как полное слияние, но все же приносит удовольствие, радость и наслаждение.
— Да, — согласилась она. Она была готова согласиться с любым его предложением. Она погладила его лицо, его дорогое лицо, которое не казалось ей больше таким суровым, и снова поцеловала его в губы, и страсть заставила ее забыть о всякой осторожности.
И наконец, насладившись любовью, они долго смотрели в глаза друг другу, словно боялись отвести взгляд и любое движение и нерешительность могли бы нарушить очарование.
— Ты не сожалеешь? — хрипло спросил он. Она покачала головой.
— И ни о чем не думаешь?
Она снова покачала головой. Ее волосы скользнули на обнаженное плечо и устремились к нему на шею.
— Джеллис!
— Да? — хрипло произнесла она, не сводя с него глаз.
— Я хочу быть только здесь.
— Да.
— И не хочу ничего, кроме этого.
— Да.
Подняв руку, он нежно дотронулся длинным пальцем до ее щеки, потом до губ, до густых ресниц.
— Я хотел бы сохранить этот миг на всю жизнь, — по-французски сказал Себастьен. Он принялся расчесывать пальцами ее волосы, пробегая по густым прядям. — Этот миг останется со мной на всю жизнь. Хотя другие воспоминания заблокированы у меня в голове, и я больше ничего не могу вспомнить. Но если я чему-то и выучился за эти четыре месяца, так это тому, что каждым моментом в жизни надо наслаждаться, хранить его. Каждым мигом, каждой минутой — потому что они могут никогда не повториться вновь. И вот так же я хочу сохранить это, сберечь это для моих будущих темных дней, запечатлеть, чтобы бороться против грядущей боли и обид… Ты нужна мне, Джеллис. В этот краткий миг ты нужна мне. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да, — прошептала она. — Никто из нас не знает, что нас ждет за углом, и мы должны хвататься за каждый миг и сделать его прекрасным. Но, Себастьен, я не вынесу…
— Шшш. — Он прижал пальцы к ее затылку и повернул голову так, что смог коснуться губами ее губ и страстно прижаться языком к рту. Потом раздвинул ее губы и, негромко застонав, лег на нее сверху. И несколько часов, пока ребенок не проснулся для очередного кормления, они, обнаженные, лежали на ее кровати и нежно изучали друг друга, чтобы сохранить воспоминания на грядущие мрачные дни.
Пока Джеллис кормила малыша, Себастьен лежал рядом и смотрел на нее, любуясь ребенком и гладя его по маленькой голове.
— Он красивый, — хрипло заметил Себастьен.
— Да. Уже пора завтракать, а мы еще не искупали его, — грустно сказала она все еще хриплым после занятий любовью голосом.
— У его мамы были более важные дела.
— Да. — Она посмотрела на Себастьена и не смогла удержать улыбки от переполнявших ее чувств. Глаза ее сказали все, что она не могла выговорить. А глаза Себастьена потемнели от нового приступа страсти.
С акцентом, сдавленным голосом он пробормотал:
— Как мог я тебя обмануть? Оставить тебя? И как ты можешь быть такой после всего, что случилось?
— Я люблю тебя, — просто ответила она. — И всегда любила. И не думаю, что смогу перестать любить тебя, даже если бы этого захотела.
— А я не хочу, чтобы ты этого захотела. — Он крепко пожал ей руку и гортанно продолжил: — А ты давно не кормила его сама?
— Давно, — хрипло ответила она. — Ты лежал бы и смотрел, как я…
— Я могу представить себе, что было бы дальше, — сдавленным голосом пробормотал он. Нагнувшись, он коснулся языком ее великолепного сосочка и застонал. — Я постоянно хотел бы… — Он бессильно улыбнулся и пожал плечами, но не закончил предложения. Ему и не надо было это делать. Он и так выражал ее желания, и пока Джеллис кормила ребенка, Себастьен ласкал и гладил ее тело так, что она стала изнемогать от переполнявших ее чувств. — Я не помню, как я любил тебя, — тихо сказал он, — но хочу запомнить это на будущее. Я никогда больше этого не забуду. Никогда. Пойди, позвони доктору, — настойчиво попросил он ее. — А я присмотрю за Себастьеном.
Не в силах ничего сказать, Джеллис кивнула и отдала ему ребенка и бутылочку. Потом накинула халат и пошла вниз, чтобы позвонить доктору. Она чувствовала себя любимой, удовлетворенной, желанной. Трепетной рукой набрав номер, стала ждать ответа.
Через несколько минут она вошла в спальню и остановилась с улыбкой на устах. Все еще нагой, Себастьен стоял на коленях, склонившись над своим смеющимся сынишкой, лежавшим на кровати, и держал над ним плюшевого мишку. У него было прекрасное тело — узкие бедра, длинные стройные ноги, широкая спина. Его темные волосы вились кольцами на шее, и Джеллис почувствовала страстное желание запустить в них пальцы. Страстное, непреодолимое желание.
«Может, он не помнит меня, не помнит нашу свадьбу, может, он обидел меня. Но сейчас я ничего не стала бы менять. Мы построим новые воспоминания, а со временем… может, со временем, если я проявлю терпение, он произнесет те слова, которые еще не высказал. Скажет, что он любит меня». И, может быть, она сделала непроизвольно какое-то движение, потому что он обернулся, опустил медвежонка и сонно улыбнулся.
— Мишка и Себастьен хотели поговорить. — Он с улыбкой перевернулся и взял ребенка на руки. — Ну, ты дозвонилась?
— Гмм. Завтра утром, в девять тридцать.
— Завтра? — разочарованно сказал он.
— Гмм. Сегодня он не может меня принять.
— Тогда нам придется… импровизировать.
— Гмм. — Радость окрасила ее щеки румянцем, и она отвернулась. — Мне надо принять душ.
— А если его светлость заснет, я присоединюсь к тебе. Если можно, — мягко добавил он.
Щеки ее порозовели, она кивнула и вспомнила, как они вместе принимали душ. И когда он все-таки пришел к ней, ее охватил прежний восторг. У нее не было желания высказывать это вслух. Ни одним взглядом, или словом она не дала бы ему понять, что чего-то не хватает. Что воспоминания о его проступке все еще не стерлись у нее из памяти. Как и страх, что все может повториться вновь. И весь день, и всю ночь, когда он пришел к ней в постель, только она произносила слова любви, которые страстно мечтала услышать от него.
На следующее утро, возвращаясь от врача, она думала обо всем этом. Она получила таблетки, но они начнут действовать только через неделю. «Нам придется долго импровизировать», — с грустной улыбкой подумала она.
Торопливо войдя в дом и сбивая с ботинок налипший снег, она улыбнулась вышедшему навстречу Себастьену и почувствовала всеобъемлющую радость и жадное желание, которое она всегда испытывала при одном только взгляде на него.
Но он не улыбнулся ей в ответ, и она посерьезнела.
— В чем дело? — в страхе спросила она. — Ребенок?
— Нет! Нет. — Помогая ей снять пальто и ботинки, он тихо сказал: — У нас гостья.
— Гостья? — недоуменно переспросила она.
— Да. Натали.