Ошен-Бич, день сто пятый, 10:43 утра. На бетонной стене сидит почтальон, глазеет на море и ест хот-дог. Рядом стоит пластмассовый стакан. Возможно, меня настораживает то, как он смахивает крошки с колен — двумя пальцами, очень аккуратно; или же то, как наклоняет голову, когда смотрит на воду. А может быть, манера сидеть скрестив лодыжки — ноги не достают до земли, а носки и вовсе разноцветные. Не знаю отчего, но что-то в нем кажется смутно знакомым. Как и водитель почтового фургона, которого я видела на парковке в день исчезновения Эммы, тип с разноцветными носками — китаец. Может быть, это один и тот же человек?

Сижу в машине, наблюдаю за почтальоном и спорю сама с собой. После стольких визитов на Ошен-Бич так же страшно оказаться правой, как и ошибиться. Примерно через полчаса почтальон сворачивает салфетку, засовывает в пустой стакан, слезает со стены и бросает мусор в урну, а потом садится в машину и включает музыку.

Подхожу к нему и улыбаюсь.

— Чем могу помочь? — Он снимает наушники.

— Вы что-нибудь о ней знаете? — показываю фотографию Эммы.

— Та девочка, которая пропала где-то неподалеку?

— Может быть, вы ее видели в тот день?

— Простите?

— Вы были здесь двадцать второго июля — в тот день, когда она пропала. Я видела вашу машину на парковке.

— Увы, я начал работать только в сентябре.

— Не знаете, кто работал здесь до вас?

— Смит. Отличный парень, семьянин, сейчас в больнице. Рак легких.

— А эти люди вам знакомы? — показываю портреты серфингиста и его спутницы.

Почтальон несколько секунд разглядывает лица, чешет затылок, потом качает головой:

— И рад бы помочь, мисс, но я никогда их не видел.

Еще полчаса сижу в машине и наблюдаю, потом еду домой. Начинается дождь. На тротуаре перед моим домом кто-то голубым мелком расчертил классики; теперь от них остался лишь едва заметный контур. В одной из клеточек лежит размокший тряпичный мячик.

Вечером звоню детективу Шербурну. Трубку берет его жена, и я даже не успеваю представиться, как она говорит мужу:

— Это Эбби Мейсон.

— Добрый вечер, — отзывается Шербурн.

— Простите, что беспокою. Нет ли новостей?

— Нет.

На заднем фоне кричит ребенок.

— Как поживает малыш? — спрашиваю.

— Хлопот полон рот, но оно того стоит.

— Ужин готов, — доносится голос жены. — Ты уже накрыл на стол?

— Почти, — отвечает Шербурн и вновь обращается ко мне: — Как у вас дела?

— Терпимо.

Пауза. Слышен шум на том конце провода — звон посуды, голоса детей.

— Послушайте, Эбби, вы же знаете, я позвоню, если мы что-нибудь узнаем.

— Конечно. Простите за беспокойство.

Кладу трубку и, чувствуя себя полной дурой, представляю, как Шербурн, его жена, маленькая дочь и карапуз вместе сидят за столом. Фотографии с изображением подобных сцен можно увидеть в тысячах домов по всему городу. Думаю, что у нас — у Джейка, Эммы и меня — могло быть то же самое, если бы на Ошен-Бич я не отвернулась. В каком-нибудь параллельном мире, где в течение нескольких решающих секунд события развивались абсолютно иначе, не случилось никакой трагедии. В том мире мы — семья, которая сидит за ужином. Эмма цела и невредима, я — счастливая миссис Болфаур, а завтра дружно встанем и вместе позавтракаем, прежде чем отвезти девочку в школу.

Звоню Джейку. Четыре гудка, затем включается автоответчик, голос доносится сквозь потрескивания.

— Я дома. Позвони.

Кладу замороженную пиццу в микроволновку, потом включаю телевизор — просто хочу наполнить голосами пустую квартиру. Идет один из моих любимых фильмов — «Уолл-стрит». Чарли Шин, такой неряшливый в мятом костюме и развязанном галстуке, спорит с Майклом Дугласом. Камера кружит вокруг них, то удаляясь, то приближаясь, будто хищная птица. Искуситель и искушаемый, точно ударами, обмениваются репликами в тенистом манхэттенском парке. Начинаю прокручивать в уме диалоги и репетировать речь, которую скажу Эмме, когда непоседа вернется. Сначала скажу крохе о своей любви, затем попрошу прощения и, наконец, признаюсь, что больше всего на свете хочу стать ей матерью.

Сидя в темноте, перед мерцающим экраном, почти верю в собственную придумку — однажды настанет день, когда на пороге появится детектив Шербурн, за руку с Эммой, скажет: «Она вернулась», — и мы заключим друг друга в объятия.