Площадь круга равняется пи-эр квадрат.

Время — континуум, который тянется вперед и назад до бесконечности. Это помню еще со времен ученичества.

В девятом классе школы наш учитель, мистер Томас Суэйз, неизменно бодрый и довольно подозрительный тип, по слухам, защитивший докторскую степень каким-то чудом, нарисовал мелком на доске огромный круг. По внешней его стороне и на прямой линии, проведенной из центра, он написал несколько цифр и формул. Его бицепсы так и играли под рукавами белой футболки. «Радиус, диаметр, окружность», — отчеканил он, и великолепно поставленный голос проник в мои сладкие отроческие грезы. Мистер Суэйз обернулся к классу и, глядя прямо на меня, покатал между ладонями ослепительно белый мелок.

Сквозь длинную вереницу окон в комнату лился солнечный свет, воспламеняя медно-рыжие волосы сидевшей впереди девочки; от нее пахло жевательной резинкой. Моя рука лежала на крышке парты прямо в солнечной лужице; на большом пальце запеклась капелька крови — я обкусала ноготь до мяса. В голове ровным фоном стоял сводящий с ума гул. Мистер Суэйз отвернулся к доске. В заднем кармане его синих джинсов лежало что-то круглое.

— А самое главное — это площадь, — изрек он.

Мои колени сами собой раздвинулись, и по бедрам на пластмассовое сиденье щекотливо скатились капельки пота.

За несколько лет до этого, еще в третьем классе, миссис Монк, передвигая стрелки огромных картонных часов, объясняла, что такое время. Секунды подобны песчинкам, упрощала она, минуты — камушкам, а часы — это кирпичи, из которых состоит прошедшее, настоящее и будущее. Она говорила о днях, годах, десятилетиях и веках, о грядущем тысячелетии, которое все мы встретим взрослыми. Потом широко развела большие руки и прошептала: «Эпоха». В маленьком классе, где кондиционер отчаянно боролся с апрельской жарой, миссис Монк, «Учитель года-1977», наставляла нас, улыбалась и неимоверно потела.

Я сидела за деревянной партой, смотрела на огромный круг со стрелками и плакала. Миссис Монк подошла ко мне и коснулась теплыми, влажными пальцами моей шеи.

— Эбби, в чем дело?

Я уткнулась в ее рыхлый, мягкий живот, зарылась лицом в складки трикотажа и призналась:

— Не понимаю, что такое «время».

Меня смутили не часы сами по себе, не «полвторого» и «без четверти», а скорее, сама суть времени. И отчего-то не находилось нужных слов, чтобы объяснить это нашей учительнице.

Что смущало еще сильнее, так это длинные промежутки между отходом ко сну и пробуждением — темные часы, когда сознание пускалось в опасные и увлекательные путешествия. Во времени можно заблудиться, ужасное и прекрасное может длиться там бесконечно, хотя когда наступало утро, мама неизменно выглядела как и прежде, и Аннабель не старела, и папа вставал, надевал костюм и шел на работу, словно ничто не изменилось. Все казалось, словно живу в ином мире, нежели они, что моя семья спит, пока я странствую. Чувствовала на душе груз ответственности, как будто от меня одной зависело благополучие всей семьи.

Голос миссис Монк остался в памяти и после того, как я научилась узнавать время, но ровный, неостановимый ход времени беспокоил по-прежнему. Сидя на уроке мистера Суэйза и разглядывая тусклые хромированные часы над доской, Эбби — девочка, не понимающая сути времени, — мечтала о том, чтобы стрелки остановились и день длился и длился.

— Так как мы вычисляем площадь круга? — спросил доктор Суэйз.

Представляю себе маленький круг, в который заключено тельце ребенка. Девочка стоит на пляже и тянется за морским ежом, а из тумана возникает высокая фигура и рука незнакомца затыкает малышке рот. С каждым шагом человека из ниоткуда круг все расширяется, с каждой секундой площадь растет.

Где ребенок? Чтобы получить ответ, надо решить безумное уравнение: пи-эр квадрат.