– Дорогой, как прошел день?

– Все отстойно. Ненавижу себя, ненавижу всех! Надо было наплевать на свою семейку еще давно, а теперь просрал жизнь бесповоротно. Дай мне побыть одному!

– Что ты предлагаешь? Почему сразу «просрал»? Нельзя так о себе, ты хороший музыкант, нужно лишь терпение.

– Да почему я должен что-то предлагать? Все в моем возрасте уже прославились, а я маменькин сынок. Всю жизнь терплю, и ты туда же. Ни карьеры, ни детей…

Тьфу ты! Почему я снова вспоминаю те ужасы моей прошлой жизни? Почему, стоит подумать о Дэниеле, я сразу вспоминаю бывшего мужа и сравниваю их? Очевидно же, что небо и земля.

Говорят, печально свободной птичке жить в золотой клетке. Но куда печальнее жить не только в клетке, но еще и не золотой. Как в той моей жизни. В общем-то, не могу я винить своего бывшего: у меня бы и у самой «снесло крышу» от такого давления не по заслугам уважаемых родственников. Респектабельный неформал (точнее, неформал, которого заставляют быть респектабельным) – что может быть ужаснее? Говорят, за каждым великим мужчиной стоит великая женщина. Что ж, я оказалась недостаточно великой. Как-то он теперь поживает? Надеюсь, лучше, чем со мной. Смог ли он уехать в город своей мечты? Хотелось бы верить, что да. Неужто я все еще люблю этого пришибленного? Что за бред!

Как хорошо, что с Дэниелом я могла себе позволить быть той, кто я есть, а не вынуждена изображать солидного ученого с хваткой бизнес-леди.

За время пребывания в «Любовном Гнездышке» (как я про себя в шутку называла домик-студию, на манер названий старых поместий) я успела познакомиться со всей группой, со всеми «ветвями» представленного мне «Древа Друида». Все больше и больше приятных воспоминаний о рок-н-ролльной молодости всплывает при общении с этими людьми.

Вот весельчак Грег – шотландец, странный бас-гитарист, как говорят, «на своей волне», любитель черного юмора, но хороший музыкант, этого не отнять.

Фил – англичанин, еще более странный ударник, «вещь в себе».

Пол – ирландец, как мы с Дэниелом, гитарист хиппового вида, который похож на Вильгельма Второго. Тем, что хочет быть на каждой свадьбе женихом, на каждых похоронах – покойником. Активисты 1960-х были бы рады такому типу в своих рядах.

Алекс – англичанин, клавишник, недавно пришедший к ребятам. Как рассказывал Дэниел, прежний решил уйти в какой-то свой проект. Ну, дай Бог. Что и говорить, видение Алекса привнесло дополнительную симфо-фишку в звучание группы.

Несмотря на множество различий и даже откровенных противоречий, парни подходили друг другу как пазлы. Поначалу я вздрагивала от ужаса, когда до меня долетали обрывки ругани во время репетиций (не в последнюю очередь потому, что подобная ругань напоминала мне разлады бывшего мужа с его группой), но со временем привыкла. Для них это был нормальный рабочий процесс.

Однажды на одной из репетиций произошел очень смешной случай, который хорошо показал мне, что ребята в группе – фактически одна семья.

В тот день что-то не задалось с самого утра: вокруг был туман, сырость, холод, настроение у Дэниела и «Ветвей» было, мягко говоря, не очень. Репетиция проходила соответствующе: Дэниел часто ошибался, злился, пытался пропеть трудный куплет и от усталости и злобы пел еще хуже. Даже флегматичному Филу успело надоесть происходящее: он швырнул палочки и уселся рядом с вымотанным Дэниелом прямо на пол («дурной пример заразителен», – подумала я). Мне хотелось плакать от обиды и досады, что я не могу хоть чем-то поддержать любимого. В такие минуты я переставала чувствовать себя пресловутой музой и больше походила – по крайней мере в своих собственных глазах – на надоевшую жену, которая обламывает вечеринки и хобби.

И тут Грег, обычно подпевающий на бэк-вокале, вышел к микрофону, произнося слова шутливо-торжественно, почти таким же низким голосом как Дэниел (вот только в отличие от него, у Грега присутствовала хрипотца курильщика):

– Музыкальная пауза, леди и джентльмены. Спасибо, что пришли сюда этим вечером. По правде говоря, я хочу спеть эту песню уже ОЧЕНЬ давно.

Не успели мы опомниться, как зазвучали знакомые мне с детства слова:

Это было так патетично и смешно одновременно, что все мы заметно воспрянули духом, и группа продолжала сыгрываться. А после средненькой, надо честно признать, репетиции, «Ветви» отправились в ближайшее увеселительное заведение.

 

***

Во время репетиций мне толком нечем было заняться – Дэниел не любил, когда кто-то или что-то отвлекало – и я все свободное время гуляла по заднему двору, лежала в сиренево-голубом вереске или сидела с книжкой в беседке.

Периодически кто-то из ребят выходил покурить и я училась заново вести светские беседы с музыкантами. У каждого оказался свой конек: у Грега это была фантастическая литература, у Фила – скандинавская мифология в блэк-метале, у Пола – политика и религия, а у Алекса – классическая музыка и математика.

Все искренне удивлялись, что я не курю. Мне, впрочем, это не мешало. Я никогда не цеплялась: «Не смейте тут курить, вы нарушаете мое личное пространство». Частенько, когда посиделки после репетиций затягивались, я брала на себя обязанности повара. Никогда не питала иллюзий по поводу своих кулинарных способностей, но, если мне ни разу не надели на голову приготовленное, значит, все было нормально. А ведь надеть на голову сэндвичи, если бы они не понравились, было бы проще простого.

Однажды репетиция проходила явно тяжелее, чем обычно. Дэниел выходил в сад и о чем-то долго и сосредоточенно размышлял. Я не лезла, понимая, что в таком состоянии он мне точно не откроется. Он пребывал где-то в иных мирах, подобно камлающему шаману. К нему подошел Грег, похоже, продолжая начатый давно разговор и похлопал Дэниела по плечу:

– Все образуется. Это та же работа. Ну, пока!

– Пока! – отстраненно ответил Дэниел.

Группа стала расходиться. На этот раз остаться на трапезу никто не пожелал. Все ушли по домам. Кроме Дэниела.

Я ждала, когда он спустится ко мне и мы будем ужинать. Но он все не шел, несмотря на то, что ребята давно разъехались. Из любопытства я поднялась наверх. Но там никого не было. Я нашла любимого в саду с акустической гитарой. Он сидел на траве и, задумавшись о чем-то, перебирал струны.

– Дэнни, ты занят?

– Решил немного отдохнуть, – тихо произнес он глухим голосом.

– Играешь на гитаре после репетиции? Оригинально.

– Не совсем так. Сочиняю свои песни, которые не подойдут для группы. Это для души. Ну, или для возможного сольного проекта.

– А как ты понял, что хочешь быть музыкантом? С тобой так интересно поговорить о мифах и легендах, о книгах. Почему ты не пошел в науку?

– Музыку я полюбил раньше, чем науку, – Дэниел отложил гитару, на которой что-то тихо наигрывал, – музыка была со мной всегда: когда мне хорошо и когда мне плохо, она помогала и поддерживала, вдохновляла меня на творчество и просто заставляла жить…

Дэниел-поэт и музыкант был так не похож на того похотливого монстра, к которому я успела привыкнуть, что у меня снова сложилось впечатление, будто в разное время я разговариваю с двумя разными людьми. «Хоть больше, чем один, а все-таки не двое» – вспомнилось мне.

– А о чем ты говорил с ребятами?

– Так… – сказал в пространство Дэниел, по-видимому, не желая раскрывать подробностей.

Боясь тревожить любимого, я отправилась в постель. Не помню как я уснула, но проснулись мы уже вдвоем.

Однажды Дэниел снова «вызвонил» меня из дома, объяснив, что совсем скоро начнутся съемки клипа и он хотел бы меня представить знакомому клипмейкеру. Когда я пришла к нему, то сразу задала мучивший меня вопрос:

– Я надеюсь, это будет просто деловое общение? – уточнила я, – как ты можешь догадаться, меня бросает в дрожь при упоминании слова «кастинг».

– Никаких кастингов. Считай, что ты попала на сцену через постель, – Дэниел со своим сексистким юмором был неизменен.

– А это удобно? Я ведь лишаю хлеба настоящих моделей и актрис.

– Кажется мы с тобой уже обсуждали это в день нашего знакомства. Не вижу в их работах ничего достойного такой оплаты, какую они требуют.

Кто бы сомневался: клип группа выбрала снимать именно к той песне, соавтором которой я невольно послужила. Песня была для Дэниела знаковой, и это стало особенно заметно, когда для себя он выбрал роль условного Кухулина. Условного – потому что, следуя замыслу песни, клип точно так же переворачивал идею мифа с ног на голову: если в оригинале герой пренебрег любовью богини и поплатился за это, то Дэниел почему-то с удовольствием зацепился за мой бред и тщательно прописал не только то, как Кухулин отверг любовь богини (что соответствовало оригиналу), но и вставил туда грубое толкование, согласно которому герой не хотел «заморачиваться» (по выражению любимого) с этой влюбленностью и не хотел, чтобы приставучая богиня постоянно лезла со своим покровительством, а потом, одумавшись, решил все же добиться ее, но стало поздно, когда месть Махи-Морриган начала все сметать на своем пути.

«Ветви» выбрали живописное местечко с полем и бурлящим ручьем, в котором я должна была по их замыслу стирать кровавую одежду воинов. У меня, естественно, не возникло вопроса зачем, но режиссер был гениален в своем рассматривании всех сверху вниз:

– Вы будете стирать белье воинов в обличье Махи, – отдавал он распоряжения.

– Вообще-то это делала Бадб. И не белье, а военные одежды.

– Дэн, у тебя отличная актриса. Знает куда больше моего.

– Это нетрудно, – парировала я.

Дэниел отвел меня в сторону:

– Один момент, – сказал он ребятам, затем обратился ко мне, – я прошу тебя, придержи свой характер. Он идиот, я не спорю. Но гениальный идиот. Чем быстрее мы все отыграем сцены, тем быстрее ты избавишься от него.

– Дэнни, вообще-то я немного иначе представляла себе живую творческую силу. А этот «гениальный идиот», как ты его называешь, копия мисс Лейн, только на своем поле.

– Пожалуйста, умоляю тебя. Не ставь меня между двух огней. Обещаю – эти мучения продлятся недолго. Нам нужна Морриган, а потом ты будешь отдыхать, а мучиться с этим недоуорхолом останется нам. Представляешь, этот недоделанный считает длинные волосы у мужчин женственными, – Дэниел захохотал, – всегда недоумевал: кому пришло в голову считать длинные волосы женственными? Хотел бы я посмотреть на реакцию древних воинов или друидов на такие слова! А вот у нашего гения, кажется, у самого серьезные проблемы с мужественностью.

Я не успела ничего ответить, как подошел Грег (тоже при полном параде – в кольчуге, шлеме и с топором):

– Что за тайны мадридского двора?

– А тебе-то что? – в тон ему ответила я, – обсуждаем, заколоть ли Дэниела в финальной сцене по-настоящему или обойдемся монтажом.

– Смешно. Только если и меня захотите убить, бейте сразу по голове, не ниже: не выношу боли, – с этими словами Грег снял шлем и разметал темно-русые волосы, длинные до локтей, – я запарился. Во всех смыслах.

– Богини убивают тех, кого любят. Причем тут ты, Грег?

– Хм… – усмехнулся он, – подкол засчитан.

А вот Дэниелу, судя по выражению его лица, было не до смеха от такого диалога. Однако выяснять отношения времени не оставалось: нас троих поторопили, так как никому не хотелось возиться с простаивающим оборудованием.

Надо сказать, съемочный день прошел куда легче, чем я ожидала. Но все равно тяжело: сноб-режиссер был не самой большой бедой, куда труднее мне было преодолеть стеснение перед остальными «Ветвями» и особенно, почему-то, перед Грегом. Он, вообще-то, зарекомендовал себя как большой мастер насмехаться надо всем, что движется и не движется, но надо мной шутить не стал. Даже когда я не удержала равновесие и рухнула в холодную воду во всем наряде.

Несмотря на прокол, остальной отснятый материал был встречен хорошо, а съемки было решено перенести на следующий день.

Когда я сушилась в спальне, мой Кухулин, уже разоруженный и разгримированный, зашел ко мне:

– Ты настоящая мстительная Морриган! – с испуганным восхищением произнес он, – я в какой-то момент начал бояться, что ты по-настоящему меня убьешь, хотя я точно знал, что копье бутафорское.

– Вообще-то мне неприятно, что ты так воспринимаешь мою игру, – созналась я. Мне было совершенно не в радость вызывать подобные чувства у человека, к которому я не просто привязалась, а уже успела по-настоящему полюбить.

– Почему?! Я думал, тебе нравится изображать красивую жестокую богиню.

– Не тогда, когда это не соответствует действительности. Ты, по-моему, совсем не понимаешь. Мне кажется, что всё против меня. Всё! У меня нет той уверенности в себе, какая есть у тебя. Только с тобой я чувствую какую-то защиту от внешнего мира.

– А Джейн и мистер Хили?

– Не валяй дурака. Джейн как сестра, мистер Хили – как второй отец. Но разве своей семье ты все можешь доверить, что у тебя на душе? С тобой все по-другому.

– Помнишь, я говорил тебе, что сделаю ради тебя все. Так вот: я никогда не отказываюсь от своих слов. Это правда.

– Пошлые «мотивационные» речи мне сейчас нужны меньше всего, Дэнни.

– Предлагаю перейти от слов к делу!

– Пойдем отдохнем. Съемочный день меня совершенно вымотал.

– Непривычно, да? Хотя по тебе не скажешь. Ты смотришься в кадре смотришься как профессионалка.

– Как профессиональная актриса, ты хотел сказать?

– А я как сказал?

– Не прикидывайся. Дразнишь меня, да?

– Совсем немножко.

– Снова будешь поить меня глинтвейном?

– Не угадала. Впереди еще несколько съемочных дней, нужно сохранить ясную голову.

– Я ее уже потеряла. Когда встретила тебя.

– Вот теперь я чувствую, что ты настоящая, живая женщина. Сомневаешься, сердишься на меня, но, кажется, все-таки любишь, – мой возлюбленный снова начал паясничать.

Я не осталась в долгу:

– А как же музы и богини?

– Морриган погубила отвергшего ее Кухулина, Гера изводила Зевса ревностью и местью… Богини – мстительный народ, мне нужна не богиня, а женщина.

Я начала порядком уставать от внезапной перемены состояний Дэниела от «шутовство» до «убийственная серьезность». Хотя, таков уж он есть. И все же мне непременно надо было его «укусить» за такое:

– Знаешь, иногда мне кажется, что Кухулин потому отверг Морриган, что рассуждал как ты. И мне кажется, он немного струсил при всей своей храбрости и мужественности.

Дэниел ничего не ответил на это, только подошел ко мне и обнял. Он разоблачил богиню и снова осталась уязвимая Джин, как он называл меня (особенно во время любовных игр). Я никогда не считала себя какой-то особенно уязвимой и тем более – фу! – женственной. Но наслаждаться подчинением любимому человеку, чувствовать его защиту – бесценно! Даже его грубые эмоциональные слова не отваживали меня от него, наоборот: он такой «плохой» и порочный, но такой настоящий.

Его пальцы, его огромные пальцы расслабляли. Дэниел не боялся, казалось, ничего. Даже того, что мы не одни в доме. Когда он снял с меня платье Морриган и начал целовать в шею, я конечно же поняла к чему все идет и попыталась его остановить:

– Дэнни, мы не одни. Что если нас услышат?

– Мне все равно, полушепча ответил он, не отрываясь от своего занятия, – пусть завидуют молча.

От нетерпения Дэниел не снял с меня одежду как обычно, а сорвал. Он проигнорировал мое опасение по поводу порчи реквизита.