Наверное, это было впечатляющее зрелище: 5500 мужчин с тысячами лошадей и длинным обозом прокладывают путь через всю Европу, от Венгерской равнины к берегам Ла- Манша. Каждую ночь они разбивают лагерь, ставят палатки. Их плотно сдвинутые в оборонительный круг повозки образуют ограждение, внутри которого укрыты животные; горят костры, кипят котлы, тут и там раздаются отдаваемые на латыни приказы, слышатся приветствия на иранском, лязг оружия и позвякивание доспехов… Вероятно, им пришлось долго ждать на берегу Ла-Манша, так как через пролив надо было переправить множество людей и животных, а в те времена суда могли благополучно пересекать пролив только при попутном ветре. Даже эскадра, перевозившая через Ла-Манш армию самого Цезаря в начале второго вторжения в 54 году до н. э., из-за сильного ветра отклонилась от курса и солдатам пришлось усиленно грести, чтобы пристать к берегу далеко к западу от белых утесов Дувра.

Прибытие огромного конного войска, должно быть, показалось бриттам новым вторжением. Когда сам Цезарь вторгся в Британию, то у него было всего 4000 всадников, сейчас их было на полторы тысячи больше; они высадились с кораблей с лошадьми и прочей своей живностью, с запасом провианта и снаряжением, и затем двинулись на север. Молва о приходе высоких, светловолосых конных воинов, по- видимому, быстро распространилась по всему острову.

К тому времени самые богатые части Британии находились под властью римлян уже на протяжении более ста лет. Непокоренными оставались только Корнуолл, Уэльс и Шотландия. За 30 лет, наполненных бурными коллизиями, приблизительно к 90 году, римлянам удалось покорить различные независимые «королевства» бриттов. Последними покорились бриганты {112} , контролировавшие большую часть территории от современного Дербишира до шотландской «границы», где в 122 году Адриан построил свой вал {113} . За этой пограничной линией находилось несколько других бриттских племен, обыкновенно состоявших в союзнических отношениях с римлянами и их бриттскими подданными. Самыми могущественными из них были вотадины {114} . За ними находились племена, равно враждебные как бриттам, так и римлянам. Это были пикты, каледонцы и скотты (из Ирландии), которые не только не признали римское господство, но и сами часто совершали набеги на территории к югу от границы. Чтобы сдерживать их набеги, и возникла необходимость сооружения и постоянной охраны Адрианова вала.

Адрианов вал

Хотя римляне и хотели бы уверить нас в том, что Британия стала стабильной, мирной и процветающей после того, как северная угроза была блокирована, однако существует много свидетельств того, что смуты и скрытое недовольство продолжались, особенно в северных частях провинции. Установив свой контроль над этими территориями, римляне оставили нетронутой большую часть социальной иерархии бриттов, позволив ее знати, вождям и даже «королям» управлять своими владениями. Между влиятельными династиями бриттов постоянно возникало соперничество за расположение римлян, не говоря уже об обычных распрях в среде правящих семей и их союзников.

Римляне никогда не сомневались в собственном культурном превосходстве и пытались соблазнить бриттов «преимуществами цивилизации». Тацит, описывая около 98 года деятельность своего тестя Агриколы, обрисовал ситуацию со свойственным римлянам цинизмом:

Рассчитывая при помощи развлечений приучить к спокойному и мирному существованию людей, живущих уединенно и в дикости и по этой причине с готовностью берущихся за оружие, он частным образом и вместе с тем оказывая поддержку из государственных средств, превознося похвалами усердных и порицая мешкотных, настойчиво побуждал британцев к сооружению храмов, форумов и домов, и соревнование в стремлении отличиться заменило собой принуждение… Так мало-помалу наши пороки соблазнили британцев, и они пристрастились к портикам, термам и изысканным пиршествам. И то, что было ступенью к дальнейшему порабощению, именовалось ими, неискушенными и простодушными, образованностью и просвещенностью. [20]Корнелий Тацит. «Жизнеописание Юлия Агриколы». Пер. А. С. Бобовича.

Такой подход, очевидно, успешно работал на богатом юге Британии, но на более бедном и менее покорном севере продолжала сохраняться неприязнь к римским завоевателям, которая подогревалась относительно малым вкладом римлян в процесс «цивилизации» в северных областях. В 155 году бриганты подняли открытый мятеж, и римлянам понадобилось целых три года, чтобы вновь установить свой контроль на севере. Но даже 20 лет спустя обстановка в Британии оставалась настолько напряженной, что Марк Аврелий, победив языгов, отправил их к Адрианову валу. В Британии они были известны как сарматы. Ранее он, несомненно, намеревался более сурово покарать языгов и изгнать их за пределы Империи, но вместо этого решил отправить этот большой отряд степных воинов в Британию.

Это решение отправить туда такое количество войск и так поспешно примечательно само по себе, особенно если учесть то, что все эти воины были всадниками. При обычных обстоятельствах римскому легиону при 5000 пехотинцев придавались отряды конницы – алы, то есть «крылья» – численностью 120 всадников. В кавалерийской когорте (cohors equitata) насчитывалось от 350 до 420 пехотинцев при 120 всадниках, однако римляне даже не допускали мысли о том, что конница может численно превосходить пехоту, за исключением каких-то особых обстоятельств.

Как раз такие обстоятельства и сложились у вала Адриана. В конце II века вал Адриана охраняли около 12 000 воинов. Небольшие отряды были размещены в крепостях и так называемых мильных фортах, которые представляли собой укрепленные проходы, расположенные вдоль вала на расстоянии одной мили друг от друга. Гарнизонную службу несли пехотинцы, но это не означало, что они осуществляли патрулирование на самой стене. Их задачей было прежде всего контролировать проход гражданских лиц через ворота вала, а также вести наблюдение на сторожевых башнях. В обязанности конницы входило патрулирование территории перед валом, поиск и перехват вражеских отрядов, прежде чем они достигнут вала.

Вал сам по себе не мог быть препятствием для участвующих в набегах пеших воинов, которые могли перебраться через него, но лошадям было не под силу преодолеть эту преграду. Пиктам и каледонцам для совершения успешных вылазок вглубь римской территории необходимо было захватить один из укрепленных проходов на линии вала. Римляне обнаружили, что самым надежным способом предотвратить эту угрозу было постоянное конное патрулирование пространства перед валом. Прибывшим к валу Адриана языгам (сарматам) было предписано взять эту обязанность на себя. Они должны были охранять вал под началом своих собственных командиров, но под общим командованием римского военачальника – Луция Артория Каста.

Адрианов вал

Мы можем предположить, что сарматским всадникам потребовалась приблизительно два года, прежде чем они пересекли территорию от Венгрии до Северной Англии и обосновались на своих новых позициях у вала в напряженной атмосфере внезапных набегов и разведывательных атак со стороны северных племен. В 180 году ситуация вновь обострилась. Целая армия грабителей, пробив в валу брешь, прошла на юг по восточной римской дороге (Дери-cтрит) до самого Йорка. Там они убили римского наместника, перебили целый легион и разграбили город. Мятеж удалось полностью подавить только к 184 году, но вскоре после этого, в 185 году, в Британии взбунтовалась армия. В последние годы II века волнения происходили одно за другим, и, без сомнения, коннице языгов (сарматов) пришлось участвовать во многих опасных сражениях. Они прибыли в Британию в бурные времена.

В 1994 году двое ведущих американских специалистов по артурианской эпохе, Скотт Литтлтон и Линда Малкор выдвинули предположение о том, что вышеперечисленные события могли бы стать ключом к пониманию списка битв Артура, составленного Неннием. Суть их теории состоит в том, что настоящим Артуром был римский полководец Луций Арторий Каст, которому было поручено восстановить порядок на севере Британии и которому пришлось отражать набеги вторгавшихся с севера врагов. Литтлтон сконструировал правдоподобный сценарий, основанный на названиях битв, приведенных Неннием. Он проложил гипотетический маршрут продолжительного похода – сначала в южном направлении по Дери-стрит на Йорк, а затем через Пеннинские горы в направлении сарматской тыловой базы у Рибчестера. После произошедшей здесь битвы вторгшиеся на римскую территорию грабители были отброшены к устьям рек Рибл и Дуглас на Ланкаширское побережье, где последовало еще несколько битв по мере того как враги отступали вверх по долине реки Дуглас. Затем на обратном пути они пересекли Пеннины и постепенно были оттеснены в Шотландию, где были окончательно разбиты Луцием Арторием Кастом и его сарматской конницей.

Это захватывающая гипотеза, отчасти поддерживается топонимическими данными (хотя события происходили в совершенно другой последовательности), но кроме битвы при Городе Легионов и необычного имени римского генерала, других исторических свидетельств в поддержку этой гипотезы не существует.

* * *

Сведений о судьбе языгов (сарматов) в Британии у нас немного. Доподлинно известно, что их отряды стояли на севере Британии на протяжении всего III века, и еще в IV веке они сохраняли свою самобытность. Ветераны выходили в отставку и селились в кавалерийском форте Bremetennacum Veteranorum, около современного города Рибчестер в Ланкашире. Этот форт являлся также их тыловой базой, куда они возвращались после смены на передовой линии Адрианова вала. На посвященной богу Аполлону Мапону {115} табличке, которая сейчас хранится в маленьком местном музее, ясно читается надпись «От конного отряда сарматов».

Самым впечатляющим из всех относящихся к данной теме материальных свидетельств является каменный барельеф, выставленный в настоящее время в городском музее Честера. На камне изображен сармат верхом на коне, в остроконечном головном уборе и развевающемся плаще. Всадник держит над головой штандарт в виде дракона. Сарматские бусы, фрагменты узды и другие мелкие предметы, найденные в фортах вдоль стены Адрианова вала, подтверждают длительное присутствие сарматов, но письменные источники не сообщают ничего определенного о том, чем они занимались и что с ними стало. В конце концов, для образованной римской элиты эти люди были не более чем еще одной группой полезных, но не заслуживающих внимания варваров.

Изображения сарматского всадника с драконовидным штандартом на погребальной стеле из Честера. Фотография и прорисовка-реконструкция.

Хотя о деталях пребывания сарматов в Британии нам известно немного, но мы достаточно информированы об отношении римлян в целом к своим наемным войскам как в Британии, так и в других частях империи. Это позволяет нам предположить, что смешение – как физическое, так и культурное – между варварами и местным населением происходило и здесь. Сарматы были взяты на военную службу в качестве наемников. Обычно наемники не были гражданами Рима (которым предоставлялось право вступать в легионы, считавшиеся настоящей армией), их в основном набирали из местного населения. Наемные войска, в особенности конница, выполняли вспомогательные функции, в отличие от легионов.

На колонне Траяна изображено, как сарматские и прочие всадники-наемники ведут разведку, захватывают пленных, сжигают деревни и сражаются. Легионеры строили дороги, мосты, казармы, валы и тому подобное, но участвовали только в действительно крупных сражениях. Хотя наемникам и не платили столько же, сколько легионерам, все же они получали денежное довольствие, продовольственный паек и обеспечивались казенным жильем. Срок их службы составлял 25 лет. Всадники получали большее жалованье, чем другие наемники, и таким образом имели высокий статус в местных общинах.

Учитывая, что солдаты получали жалованье, их деньги неизбежно привлекали гражданское население в те отдаленные места, где римляне строили свои сторожевые заставы и форты. За воротами фортов в короткое время появлялись деревни или даже небольшие города с лавками, постоялыми дворами, публичными домами, жилищами торговцев, а также гражданских жен состоящих на службе солдат. Форты сами по себе нуждались в постоянных поставках продовольствия, напитков, кож, дров, а также керамических и железных изделий, что привлекало в эти поселения и ремесленников и торговцев. Можно с уверенностью сказать, что в начале III века в Северной Англии, где были дислоцированы 5500 сарматов, подобные городки, а также расположенные в тылу поселения ветеранов, стали настоящими плавильными котлами, в которых смешивались воедино навыки, таланты, знания, представления и верования степняков и местного бриттского населения.

Важным фактором такого смешения была религиозная терпимость римлян. Хотя у них был собственный пантеон, они с легкостью присоединяли чужих богов к своим, вводя многие местные кельтские божества в свои храмы и религиозные церемонии. Их абсолютно не беспокоило появление новых культов, часть которых определенно происходила из Азии и с Востока. Так, примерно посредине Адрианова вала находится хорошо сохранившийся храм Митры {116} .

Без сомнения, подобная религиозная терпимость и всеобъемлющий религиозный синкретизм распространялись и на вновь прибывших сарматов с их почитанием священного меча как воплощения военного божества, который они вонзали в землю, а затем вытаскивали. Божественный меч был настолько могущественным и значимым символом для сарматов, что когда сплоченная масса людей, состоящая из 5500 мужчин, оказалась в этой ситуации религиозной терпимости среди других (римских и британских) воинов, они наверняка с гордостью принесли свои традиции почитания меча на британскую землю. Наряду с устной традицией это представляется мне наиболее правдоподобным объяснением распространения в Британии мотива «меча в камне», который, должно быть, имел место задолго до того, как он появился в легендах об Артуре.

Я упомянул об устной традиции, так как мы достоверно знаем, что скифы и сарматы были носителями богатой мифологии, а их предки были участниками приключений, которые легли в основу этих мифов. Мы также знаем из современных и исторических источников, что наши кельтско-британские родственники и предки были и остаются по сей день непревзойденными рассказчиками и любят послушать хорошую легенду из чьих-либо уст.

Так как сарматы обустроились в новой обстановке и научились общаться со своими новыми женщинами и детьми на местном кельтском диалекте, кажется совершенно естественным, что сказания сарматов о великих волшебных деяниях их героев, предков и богов распространялись среди этого нового смешанного населения. Учитывая, что большинство бриттов были неграмотны, мы можем быть уверенными в том, что пересказ легенд и мифов являлся очень важной частью их жизни. Эта традиция постоянно упоминается в легендах об Артуре, когда король или королева неизменно приказывают возвращающимся в Камелот рыцарям рассказать о своих странствиях и приключениях.

Искусство верховой езды сарматов, как и достоинства их коней, сразу же стали для всех очевидны. Их кони были несколько крупнее и намного лучше лошадей местной породы. Ранее искусство сарматских наездников поразило римлян, теперь же, несомненно, – наряду с их великолепным конским снаряжением, всадническим облачением, доспехами и оружием – привлекло внимание местной британской знати.

Большинство наемников сохраняло свою национальную одежду, доспехи и вооружение, а некоторым разрешалось сохранять и свои боевые штандарты. В действительности римляне были настолько поражены мастерством наемной сарматской конницы, что в III веке во всех собственных кавалерийских подразделениях ввели их штандарт, который они называли «драконом» (draco), а знаменосцев – драконариями (draconarius). Символ дракона стал настолько популярен, что когда император Констанций I {117} , восстановив порядок в Британии, триумфально вступал в Рим, его окружало множество издававших свист пурпурных шелковых драконов с извивающимися на ветру хвостами. Это название, очевидно, прижилось, так как и в сегодняшней британской армии кавалеристов называют драгунами – от слова «драконарий».

Изображение сарматского драконовидного штандарта с колонны Траяна.

Когда сарматы в 175 году прибыли в Британию, бритты увидели не только новую манеру верховой езды, но и познакомились с целым рядом предметов снаряжения, специально приспособленного для нужд всадников – сбруей, костюмом, доспехами и вооружением. Появление всех этих атрибутов в артурианских легендах не может быть простым совпадением.

Наверняка почти все те сарматы, которые были еще живы после окончания своего двадцатипятилетнего срока службы, остались в Британии, а их дети, выросшие в атмосфере военного лагеря, стали, естественно, следующим поколением воинов для римской армии.

Армия должна была быть заинтересована в том, чтобы сарматы обжились на новом месте и воспитали новое поколение, способное унаследовать необыкновенное мастерство верховой езды своих отцов. Для подкрепления этого процесса римляне предусмотрели особый стимул. По окончании срока службы наемники, их жены и дети получали римское гражданство и освобождались от уплаты налогов. Гражданство означало, что их сыновья могли поступать на службу в легионы, с более высоким жалованьем, а после завершения службы – получать значительную денежную сумму или земельные наделы. Это была хитроумная уловка Рима – сделать получение гражданства доступным, даже желанным для своих бывших врагов, и уловка работала! Чтобы затруднить возвращение отставных наемников на родину, римляне просто отказывались оплачивать расходы, связанные с их возвращением в родные края после окончания службы. Сарматы остались в Англии, вырастили новые поколения всадников и передали британцам свои навыки, знания и обычаи.

Рассматривая интеграцию сарматов в римскую Британию, следует отметить два других важных фактора. Прежде всего, сарматы разделяли общую участь с бриттами, так как оба эти народа находились под игом Римской империи. Римские историки, такие как Тацит, хотели уверить нас, что римлянам удалось одурачить подвластных им варваров и заставить их считать привилегией то, что они являются частью их прославленной империи. Однако имеющиеся свидетельства не поддерживают эту точку зрения. На протяжении всего периода существования империи сообщается о «волнениях в Британии», и эти волнения отнюдь не всегда зарождались к северу от Адрианова вала.

В то время, когда сарматы прибыли в Британию, отношение бригантов, населявших земли в районе Адрианова вала, к Риму было весьма противоречиво. И вотадины, бриттское племя, обитавшее к северо-востоку от вала, хотя формально и считалось союзником Рима, предпочитало оставаться вне прямого римского контроля, создав свое «независимое» маленькое государство между римской Британией и пиктской Шотландией. Сарматы, которым было поручено патрулирование «ничейной земли» перед валом, действовали на землях этих независимых бриттов и, без сомнения, общались, а также сражались бок о бок с ними. Если вспомнить, что у континентальных сарматов существовало такое же неоднозначное отношение к римлянам на их далекой родине, надо думать, что они относились с большой симпатией к таким народам, как бриганты и вотадины.

Следует помнить, что, даже будучи побежденными, эти люди продолжали считать себя самыми лучшими воинами из живущих на земле, относившимися к правящей элите своего народа. На протяжении веков они, как и их прародители, считали своим правом, обеспечиваемым ратными подвигами, вступать в союз и родниться с равными себе семьями того народа, с которым тесно соприкасались, будь то другие кочевники, готы, вандалы, галлы или бритты. Они побеждали как в поединках, так и в массовых сражениях, и это ставило их над общей массой, вызывая уважение, может быть даже благоговейный трепет местных бриттских вождей.

В Азии, на Ближнем Востоке и в Восточной Европе – повсюду происходило то же самое: как только какой-нибудь вождь видел, на что способны эти воины, он тут же прилагал энергичные усилия, чтобы привлечь их на свою сторону. Так что по меньшей мере элита сарматов не ассимилировалась с местным крестьянским населением, но смешалась через взаимные браки с теми, кого считала себе ровней – конной аристократией бригантов и вотадинов.

В 1999 году шотландский автор Алистер Моффат убедительно доказал, что вотадины заимствовали сарматское мастерство верховой езды и смешались с сарматами. Вотадины были единственным бриттским племенем, жившим за пределами римских владений, на которое возлагалась задача держать под постоянным контролем пиктов, и которому удавалось сохранять свое военное значение на протяжении всего периода римского завоевания.

Рассмотрев злополучный ненниевский список битв, Моффат составляет свой собственный, основанный на топонимике, перечень битв Артура на земле Шотландии и поблизости от нее. Любопытно, что в ряде случаев его локализация некоторых битв совпадает с предложенной Литтлтоном, хотя в то время они еще не были знакомы с работами друг друга.

Моффат также утверждает, что Артур сражался с пиктами (а не с саксами, как сообщает Ненний), хотя при этом помещает своего Артура в общепринятый период, около 500 года. К сожалению, и в этом случае, не считая топонимических свидетельств (которые к тому же встречаются в неправильном порядке) последовательности этих битв, нет никаких других доказательств, подтверждающих существование этого шотландского Артура периода Темных Веков.

Хотя сарматы прибыли в Британию не в качестве победителей, их приход произвел сильное впечатление. Им удалось оставить свой след, который безошибочно распознается и в артуриане. По крайней мере мы можем сказать, что они принесли с собой в Британию мастерство верховой езды и свой стиль ведения боя – ставший архетипом артурианы. Несомненно, именно они принесли с собой представление о «волшебном мече», а обычай вонзать его в землю и вытаскивать оттуда был, наверное, важным в их ритуальном календаре. Воспитанные женщинами-воительницами, они проявляли совершенно другое, более учтивое и уважительное отношение к британским женщинам, лишенное, по крайней мере, того презрения, которое было характерным для римлян.

* * *

Основной контингент сарматов прибыл в Британию в конце 70 годов II века, но это не означает, что они оказались полностью оторваны и изолированы от остального мира, неся патрульную службу на валу Адриана. В 196 году наместник Британии Клавдий Альбин, объявив себя императором, с большим войском пересек Ла-Манш и вторгся в Галлию. Для этого похода он отозвал войска охранявших вал гарнизонов, войска, которые несомненно включали и значительный контингент сарматской конницы. Альбин был разбит законным императором Севером в феврале 197 года и тогда же в Британии укрепления Адрианова вала были снова разрушены каледонцами.

Для замирения мятежных племен Британии римлянам в первые годы III века пришлось провести несколько военных кампаний, первую из которых возглавил сам Север, а последующие – его сыновья Гета и Каракалла. В результате этих кампаний, в которых, несомненно, наряду с легионерами принимали участие лучшие из размещенных на валу сарматов, римляне продвинулись далеко на север, в места, где сейчас находятся Эдинбург и Данди, и там были построены форты.

Север умер в 211 году, и его сын Каракалла подписал договор с северными варварами до того, как обезопасил свое положение, убив собственного брата Гету. Римлянам пришлось, оставив новые шотландские форты, вернуться на старую границу вдоль Адрианова вала, хотя они все еще вменяли в обязанность своей кавалерии патрулировать местность к северу от вала и отражать нападения вторгающихся на римскую территорию врагов. Такая неустойчивая обстановка вызвала у римских верховных правителей своеобразную реакцию. В 213 году по всей Северной Британии на стенах фортов внезапно появились надписи, подчеркивающие верность армии Каракалле, что является верным признаком витающего в воздухе духа смуты. Это был тот тип нестабильного политического климата, в котором сарматы всегда были на высоте.

В Британию регулярно наведывались старшие должностные лица, что без сомнения создавало для сарматов, как и для многих из их сородичей в континентальной Европе, благоприятные возможности проявить себя в качестве провожатых или эскорта. Хотя события 175 года были достаточно масштабны, чтобы быть зафиксированными в деталях, мы знаем, что на протяжении всего периода существования Империи римляне постоянно пытались привлекать на службу наемную конницу. В этом качестве в римскую армию поступало и большое количество сарматов. Вполне вероятно, что какие-то из этих сарматских наемников также перебрасывалась в Британию для охраны Адрианова вала, наполняя и расширяя те смешанные кровнородственные линии, которые зародились в 170-х годах.

Сарматов притягивали не только богатство и утонченность Империи. Их толкали к переселению на римскую территорию и внешние причины, которые в итоге привели к исчезновению с исторической арены как сарматов, так и римлян. Одна из таких причин стала обозначаться приблизительно в начале II века. В то время Северную Европу населяли германоязычные племена. Это были воинственные народы; во многом схожие по образу жизни и типу с галлами и бриттами, они также вели смешанное хозяйство, занимаясь земледелием и скотоводством.

Согласно некоторым источникам, приблизительно в конце II века эти народы выработали более эффективные способы земледелия, используя в качестве удобрения навоз и тем самым сократив время содержания полей под паром между урожаями. Увеличение урожайности привело к росту населения и дало импульс для территориальной экспансии. Наиболее заметными из этих племен, приступивших к захвату новых земель, был народ, который римляне называли готами {118} . Этот народ на протяжении первых двух веков нашей эры занимал бедные песчаные земли на территории современной Северной Польши. Так как эта земля лежала вдалеке от римской границы, мы не располагаем достаточной информацией о точном времени и характере миграции готов. Однако известно, что в 238 году они предприняли первую атаку на Римскую империю, нанеся удар не по северным ее границам, а по городу Истрия в устье Дуная, так как к этому времени уже произошло их массовое переселение в Причерноморье. В течение последующих 30 лет они прочно обосновались на древних землях сарматов и неоднократно пересекали Дунай для набегов на Римскую империю.

Римляне использовали термин «готы», чтобы отнести этих незваных гостей к какой-то категории; судя по всему, ядро их состояло из родов германской военной аристократии. Однако современные ученые едины во мнении, что это римское определение было общим термином для социальных групп, более разнородных, чем покрывает значение данного термина. В самом начале своего формирования как нации готы состояли из нескольких различных этнических групп, из которых, по крайней мере, одной были степные кочевники. В этом отношении термин «готы» довольно близок к термину «скифы» – это чужестранное обобщающее определение для обозначения общества, которое в этническом плане на самом деле было вовсе не однородным.

К 271 году многолюдное племя, которое римляне называли вестготы («западные готы»), основало свое собственное королевство и установило отношения с сарматами. В это же время многие другие германские племена, среди которых были вандалы, остроготы, свевы, квады – стали возделывать богатый чернозем на той территории, где когда-то была Киммерия, затем Скифия, а потом Сарматия. После их поселения в Сарматии сначала имели место вооруженные столкновения, но сарматы, по-видимому, все-таки приняли этих незваных гостей-земледельцев и даже стали обучать их военному мастерству. До прибытия на территорию сарматов германцы не были выдающимися наездниками, но в последующие годы они ясно увидели все преимущества сарматской конной тактики и с энтузиазмом ее заимствовали.

Уверенные в своем новоприобретенном искусстве, готы продолжали осуществлять набеги на Римскую империю и с каждым годом их нападения становились все более дерзкими. В 250 году они предприняли крупномасштабный поход за Дунай, перезимовали на римской земле, а в 251 году нанесли поражение римским легионам и убили императора Деция. В 268 году они осуществили нападение одновременно с суши и с моря; их флот, прорвавшись в Эгейское море, в течение года занимался грабежами, прежде чем был оттеснен обратно за Босфор в Черное море.

В 282 году сарматы, почуяв, куда дует ветер, приняли участие вместе со своими германскими союзниками в набегах на римскую провинцию Паннонию. Это вызвало такую ярость римлян, что между 290 и 313 годами в Сарматию было послано восемь карательных экспедиций, нанесших значительный ущерб сарматам и ослабивших их. Однако подчинить сарматов Риму не удалось. Рейды на римскую территорию продолжались на протяжении IV века, при этом иногда сарматы нападали одни, иногда в союзе со своими новыми германскими соседями. Впрочем, когда сарматы не совершали набегов, они, очевидно, вели переговоры, убеждая римлян купить мир с ними в обмен на их клятвенную верность императору.

Один из интереснейших (и наиболее циничных) римских историков, Аммиан Марцеллин, оставил подробный рассказ о сарматских делах в 358 году. Грек по происхождению, Аммиан в течение многих лет служил в римской армии, писал на латыни и смотрел на мир исключительно с римской точки зрения:

У этих племен (квадов и сарматов) больше сноровки для разбоя, чем для открытой войны; они вооружены длинными пиками, носят панцири из нарезанных и выглаженных кусочков рога, нашитых наподобие перьев на льняные одеяния… Они проезжают огромные пространства, когда преследуют неприятеля или когда бегут сами, сидя на быстрых и послушных конях. [21]Здесь и далее отрывки из Аммиана Марцеллина приводятся в переводе Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни.
Далее он сообщает, что весной 358 года император Констанций нанес неожиданный удар по сарматам и одержал быструю победу. На этот раз император был настроен великодушно и решил проявить снисходительность, памятуя о том, что сарматы недавно пережили гражданскую войну с восставшими против них собственными «рабами». Повелев сарматам дать ему заложников, он решает не досаждать им более и дарует им мир «как исконным клиентам Рима»:

Они выдали своих детей заложниками в ручательство того, что исполнят возложенные на них условия, и, достав мечи, которые они чтут как богов, клялись на них сохранять верность.

Хотя мы уже отмечали, что взятие заложников не является характерным для артурианы мотивом, в данном отрывке мы находим еще одно ясное свидетельство о священных мечах у степных кочевников, уже вполне в духе артурианских сказаний.

Вопреки этому сообщению Аммиана Марцеллина об изъявлении покорности сарматами, они продолжали свои набеги (в 364, 374 и 378 годах) до тех пор, пока не потерпели окончательного поражения от императора Феодосия Великого в 384 году. Но еще до того как это произошло, намного более мощная сила вызвала появление новых волн с востока.

* * *

Уже со II века народы степей снова стали испытывать давление, толкавшее их на запад. К востоку от сарматов находились родственные им аланы, которые также говорили на языке иранской группы и имели с ними общую культуру, хотя подверглись меньшему культурному влиянию со стороны римлян. Римские наблюдатели считали их вследствие этого намного более сильными и опасными, чем сарматы. Однако вовсе не аланы оказывали давление на соседей в первые столетия нашей эры. За ними, дальше к востоку, находились так называемые гунны (возможно, тот самый народ, который китайцы называли сюнну), постоянно нападавшие на восточные границы аланов. Это давление продолжалось на протяжении II-III веков, а к IV столетию гунны достигли Азовского моря.

У нас нет подробной информации о действиях алан по защите своего тыла, но мы точно знаем, что к IV веку гунны имели новый лук, значительно превосходящий по силе двоякоизогнутый лук скифов. Новое оружие гуннов придавало стреле такую скорость полета, что она могла пробивать доспехи. Возможно, именно этот фактор стал решающим в противостоянии гуннов с аланами, поскольку во всех других отношениях тактика и навыки гуннов были практически такими же, как у их аланских соседей.

Аланы не выдержали постоянного давления превосходящих сил гуннов. Часть алан отступила на запад в земли, занятые сарматами и недавно прибывшими готами, вандалами и другими племенами германских переселенцев. Поскольку аланы прибывали в эти земли частью как беженцы, частью как захватчики, там происходили как конфликты, так и примирения. Из римских свидетельств ясно, что аланы поддерживали тесные связи с остававшимися в Причерноморье сарматами, и последующие события подтвердили умение алан создавать союзы и находить общие интересы с новыми готскими королевствами этого региона. В то время как эта часть алан попала в великий «плавильный котел» Восточной Европы, другие отступили высоко в Кавказские горы, образовав отдельный анклав, который совершенно невероятным образом сохранился до наших дней.

У алан была еще третья возможность – примкнуть к гуннам, что некоторые из них и были вынуждены сделать. Имеются ясные свидетельства, что этот путь выбрали многие из них, некоторые – по принуждению, другие – добровольно. История убеждает нас, что степные номады всегда выбирали правильную сторону в правильное время, а племена гуннов в середине IV века были на подъеме.

После этого натиск гуннов достиг пика своей мощи. Начиная приблизительно с 355 года они неуклонно продвигались на запад, наголову разбивая и рассеивая оставшиеся разрозненные сарматские племена. В начале 70-х годов IV века они разгромили могущественное королевство остготов, продвигаясь дальше, чтобы в 376 году нанести поражение королевству вестготов, которым правил тогда Германарих. По имеющимся свидетельствам об этих битвах, гунны ставили алан в авангарде своего войска, и аланы возглавляли атаки, принесшие гуннам победу.

376 год стал поворотным пунктом для европейской истории. На протяжении всего года римские командиры приграничных гарнизонов на Дунае все чаще и чаще получали доклады о беспокойстве по ту сторону границы. Поначалу они не принимали всерьез эти сообщения, полагая, что речь идет об обычных внутренних распрях между варварами, но затем стали прибывать беженцы. Осенью 376 года 200 000 человек умоляло разрешить им перейти через Дунай, под защиту Римской империи. В конце концов, римляне впустили беженцев, тем самым посеяв семена своего собственного падения.

Двадцатипятилетний период римской истории с 354 по 378 годы представлен Аммианом Марцеллином в мельчайших подробностях. Его рассказ производит большое впечатление: ведь автор был современником описываемых событий и свидетелем некоторых важных эпизодов, поэтому он описывает их чрезвычайно эмоционально. Будучи подданным Римской империи, Аммиан Марцеллин не мог быть, разумеется, бесстрастным повествователем, и его произведение становится горестным стенанием о бедствиях своего народа. Он преподносит типично римскую точку зрения на падение Империи.

Аммиан приступил к написанию своей 31-й книги в 376 году. Она начинается со строк, которые Шекспир, должно быть, прочитал до того, как в своей трагедии «Юлий Цезарь» описал сцену убийства, происшедшего на мартовские иды.

Между тем Фортуна со своим крылатым колесом, вечно чередуя счастливые и несчастливые события, вооружала Беллону вместе с фуриями и перенесла на Восток горестные события, о приближении которых возвещали совершенно ясные предсказания и знамения. Помимо многих вещих предсказаний, изреченных прорицателями и авгурами, были еще и такие знамения: метались собаки под вой волков, ночные птицы издавали жалобные крики, туманный восход солнца омрачал блеск утреннего дня…

Затем Аммиан цитирует греческое поэтическое пророчество, высеченное на каменной плите, незадолго до того найденной при сносе обветшавших стен Халкедона:

В эту годину толпа несметная бранных народов,

Силой прошедши Дуная прекрасно текущего волны,

Скифов обширную область и землю мизийцев погубит.

В дерзком и диком порыве вступивши в страну пеонийцев,

Там же и жизни конец обретет и жестокую гибель.

Он продолжает делиться своими взглядами на причину всех бедствий, «вызванных яростью Марса»:

Племя гуннов… превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезывают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей…

Итак, первая деталь, которую отмечает Аммиан, – отсутствие бороды. Он напрямую связывает это со скопцами, – темой, присутствующей в артурианских легендах. Его сообщение об обычае уродовать шрамами лица младенцев с тем, чтобы предотвратить рост бороды, представляет явно дикое, хотя и довольно оригинальное объяснение причин отсутствия бороды у монголоидов. Их обезображенная шрамами гротескная внешность сочетается с экзотическим образом жизни, окрашенным намеком на сексуальные отклонения:

Они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть… Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду… Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости… Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, а что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту… Этот подвижный и неукротимый народ, воспламененный дикой жаждой грабежа, двигаясь вперед среди грабежей и убийств, дошел до земли аланов.

Аммиан, очевидно, не мог представить себе более вырождающуюся человеческую расу. Однако за этой циничной насмешкой совершенно ясно проглядывает тот факт, что образ жизни гуннов во многом напоминает образ жизни алан, сарматов и их прародителей. Но когда дело доходило до приемов ведения войны, даже Аммиан вынужден неохотно признать, что они не имели себе равных. Объяснив, что из-за плохо выделанной обуви гунны редко покидают седло и порой даже спят, сидя верхом, он сообщает, что они управляются не царем, но довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что попадает на пути.

Иной раз, будучи чем-нибудь обижены, они вступают в битву; в бой они бросаются, построившись клином, и издают при этом грозный завывающий крик. Легкие и подвижные, они вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. Вследствие их чрезвычайной быстроты никогда не приходилось видеть, чтобы они штурмовали укрепление или грабили вражеский лагерь. Сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком.

Единоборства, молниеносные удары конницы, разящие удары мечами в тесной схватке и яростные боевые кличи – это все знакомые нам темы. Вопреки утверждениям Аммиана относительно отсутствия у гуннов религии, из других источников нам известно, что у них все-таки были предметы, считавшиеся священными. В середине V века, когда гунны во главе с Аттилой были на вершине своего могущества, в римских посольствах, направлявшихся для переговоров с ними, обычно принимал участие грек по имени Приск, впоследствии опубликовавший свои наблюдения {119} .

Приск действительно встречался с Аттилой и участвовал в некоторых переговорах с ним. После одной из своих поездок он вспоминает любопытный эпизод, когда гуннский пастух заметил, что у одного животного из стада кровоточит нога. Пройдя по кровавому следу, он обнаружил старый заржавленный меч, скрытый в траве. Вытащив меч, он принес его в ставку Аттилы. Тот немедленно объявил, что это меч бога войны, который почитался древними вождями гуннов, но затем был утерян. Внезапное возвращение меча, объявил Аттила, несомненно, принесет ему могущество в войнах и дарует победу. Затем, как свидетельствуют записи Приска, Аттила позаботился о том, чтобы эта история стала известна повсюду. Как только эта новость распространилась, говорят, несколько его врагов просто отказались сражаться с ним, предпочтя сдаться, нежели испытать на себе божественную ярость волшебного меча Аттилы.

Эта история рассказывалась по всей Римской империи. В то же время распространялись слухи о надвигающейся угрозе и неминуемом уничтожении Аттилой цивилизованного мира. Шел 445 год. Примерно в это время родился предполагаемый исторический персонаж – британский король Артур. Разумеется, что никакой прямой связи между мечом Аттилы и представлением о Калибурне, или Экскалибуре, могло и не быть. Бесспорно одно: культ меча настолько глубоко проник в сознание конных воинов степей, что его чтили даже монголоидные, тюркоязычные гунны.

При описании алан Аммиан сообщает, что они втыкают в землю по варварскому обычаю обнаженный меч и благоговейно поклоняются ему, как Марсу, покровителю стран, в которых они кочуют.

В целом об аланах он высказывается не так язвительно, как о гуннах; по его описанию, почти все аланы высокого роста и красивого облика, волосы у них русоватые, взгляд если и не свиреп, то все-таки грозен; они очень подвижны вследствие легкости вооружения, во всем похожи на гуннов, но несколько мягче их нравами и образом жизни.

Он отмечает, что они в охотах и набегах доходят до Армении и Мидии (Персии); находя наслаждение в опасностях войны, они предпочитают погибнуть в бою, нежели состариться в покое. Обратив особое внимание на заботу алан о разведении прекрасных коней, Аммиан отмечает:

О рабстве они не имели понятия: все они благородного происхождения, а начальниками они и теперь выбирают тех, кто в течение долгого времени отличался в битвах.

Иными словами, аланы управлялись вождями, которых римляне, без сомнения, назвали бы Dux Bellorum (военными вождями). Именно так называет Артура Ненний.

Я уже наметил в общих чертах, каким образом все эти характеристики обнаруживаются в артурианских легендах, но для моей аргументации это повторение очень важно. Аммиан писал в V веке, то есть в тот же период, что и грек Приск. А греческий историк Геродот в V веке до н. э., то есть за 850 лет до этого, оставил свидетельства о фактах, полученные им из первых рук. Поразительно, но подробности, приводимые у всех этих авторов, почти полностью совпадают.

Мы уже знаем, что образ жизни кочевников и формы их художественного и религиозного мышления созвучны артурианской традиции. Очевидно, что средства передачи этой культуры – обычаев и ритуалов – должны были быть чрезвычайно мощными. Практически одна и та же идеология обнаруживается от Сибири, возможно, даже от Маньчжурии, до Дуная и далее до Британских островов.

Эта идеология с едва различимыми изменениями господствовала на протяжении почти тысячи лет на территории в тысячи миль. Более того, поскольку эти культуры были бесписьменными, мы можем безошибочно предположить, что их идеология передавалась в виде устной традиции.

Вероятно, эта точка зрения нуждается в небольшом пояснении. Приходя в церковь в наши дни, мы совершаем ряд необычных действий. Мы поем, преклоняем колени, закрываем глаза и складываем руки вместе. Мы смотрим на кресты, стоящие вертикально на алтарях, часто каменных. Принимая таинство Причастия, мы символически пьем Христову кровь из потира – золотой чаши Святого Грааля, и вкушаем человеческую плоть. Все это могло бы показаться весьма странным случайному наблюдателю, скажем, прилетевшему с Марса. Но, если бы этот марсианин мог читать и ему дали экземпляр Библии, то вскоре он бы обнаружил логическую подоплеку всех этих странных действий в церкви. Итак, если люди втыкали в землю мечи и поклонялись им (является ли сходство меча с крестом также простым совпадением?), приносили им жертвы и совершали иные подобные действия, – и все это на огромной территории в течение целого тысячелетия – могли ли эти люди не знать, почему они все это делают? Очевидно, существовала некая мифологическая основа, которая давала разумное объяснение их ритуальному поведению.

Они, несомненно, рассказывали предания, которые связывали волшебные мечи с отрубленными головами, священной кровью в золотых кубках, богинями-воительницами, золотыми драконами, эпическими походами, приключениями и битвами со сверхъестественными и квазиисторическими врагами. Но до сих пор мы прослеживаем только один путь, по которому эти легенды из Восточной Европы попали в Британию: их могли принести туда только поселенные у Адрианова вала сарматские всадники (языги).

* * *

Но вернемся к истории. Натиск гуннов в 376 году стал причиной вынужденного массового исхода готов и алан с их территорий в Восточной Европе к границе Римской империи на Дунае. Местные римские военачальники сначала не позволяли никому пересекать границу, предоставив решение этого вопроса своему повелителю, императору Валенту {120} . В конце года Валент решил впустить беженцев на территорию Империи и, согласно сообщениям источников, 200 ООО человек переправились через реку под защиту Рима. Не все беженцы были готами, это была этнически неоднородная масса. Здесь были также аланы, сарматы и даже гунны, которые сражались в качестве наемников на стороне остготов… В это время на другой стороне реки гунны и их аланский авангард опустошали разгромленное королевство остготов.

Однако не все складывалось благополучно для беженцев: корыстные римские чиновники грабили их, назначая непомерные цены на продовольствие, отбирали женщин и маленьких мальчиков для своих плотских утех. В ответ на это готы, аланы и гунны стали объединяться в банды и начали разорять римскую провинцию Фракию. В 377 году основная часть этих разбойничьих групп, состоящая по большей части из готов, была зажата римской армией в теснинах Балканских гор. Ряд попыток вырваться не увенчался успехом, но в конце концов нескольким всадникам удалось проскользнуть через римское оцепление и заключить союз с большим формированием алан и гуннов, посулив им существенную часть награбленного, если они освободят зажатых в капкане готов. Когда римляне узнали об этом союзе, они предпочли отступить и освободить блокированных готов, нежели испытать на себе яростный натиск объединенной аланогуннской конницы. Смешанные силы готов, алан и гуннов продолжили разграбление Фракии, оставшись там на зимовку.

К весне 377 года Валент, император Восточной Римской империи, получил известие о том, что его племянник Грациан одержал ряд значительных побед над германскими племенами на Рейне и движется со своими войсками походным маршем, чтобы присоединиться к силам Валента для совместной атаки на чувствующих себя вольготно варваров во Фракии. Это сообщение вызвало у Валента чувство ревности, и он решил разделаться с варварами до прихода Грациана. Созвав военный совет, он выслушал мнения своих высших военачальников. Большинство склонялось к немедленным действиям, но, по версии Аммиана:

Магистр всадников по имени Виктор, хотя и сармат по происхождению, но неторопливый и осторожный человек, высказывался, встретив поддержку у других, в том смысле, что следует подождать соправителя, что присоединив к себе подмогу в виде галльских войск, легче раздавить варваров, пылавших высокомерным сознанием своих сил. Победило, однако, злосчастное упрямство императора и льстивое мнение некоторых придворных, которые советовали действовать с возможной быстротой, чтобы не допустить к участию в победе, – как они это себе представляли, – Грациана.

На следующий день, когда войска были построены, римские стрелки предприняли явно несанкционированную атаку, за которой последовало поспешное и беспорядочное отступление. Ответный удар нанесла объединенная готско-аланская конница:

Как молния появилась она с крутых гор и пронеслась в стремительной атаке, сметая все на своем пути.

Разгорелась кровавая битва. Левое крыло римлян продвинулось до готского укрепления, образованного поставленными в виде круга повозками, но, не получив поддержки, дрогнуло и «обрушилось подобно прорванной плотине», опрокинутое аланской конницей.

Объединенная конница варваров хлынула во всех направлениях, сжимая римскую пехоту в плотную толпу и лишая ее всякой возможности организованного отступления. К полудню изнемогающие под палящим солнцем и натиском варваров римляне дрогнули и обратились в бегство. Сармат Виктор, командовавший римской кавалерией, сделал попытку спасти находящегося на поле битвы императора, но обнаружил, что его стоявший в резерве конный отряд таинственным образом исчез (вполне возможно, что он примкнул к противной стороне). Решив для себя, что благоразумие – лучшее проявление доблести, Виктор тоже ускользнул с поля боя, оставляя Валента на растерзание готам и своим сородичам аланам. Гунны тоже приняли участие в кровавой бойне и после битвы получили свою долю добычи.

В тот день по крайней мере две трети римской армии было уничтожено в кровопролитном сражении, что стало величайшим поражением, которое когда- либо переживали римляне, и началом конца их империи. Это поражение было нанесено всадниками, обученными сражаться в традициях воинов степей. Это событие оказало влияние на всю последующую историю Европы, на всем протяжении Темных Веков, в Средневековье и в эпоху, когда жили и творили авторы легенд об Артуре.

С 378 года тяжелая конница безраздельно господствовала на полях сражений и на аренах рыцарских турниров, которые были своего рода спортом рыцарей и королей по всей Европе. Ни один уважающий себя король никогда больше не участвовал в битвах пешим.

Римляне инстинктивно осознавали опасность, которую представляла для их легионов тактика «молниеносного удара» конницы, но в ответ предпринимали весьма нерешительные меры, и эти меры были уже слишком запоздалыми. Римляне назначали сарматов и алан на командные должности в своей кавалерии, но так и не обзавелись достаточным количеством ударных отрядов тяжелой конницы, способных отражать натиск такого масштаба, какой устроили объединенные силы алан, готов и гуннов в битве у Адрианополя. Они сознавали, насколько стратегически важными были такие войска, но допустили еще одну ошибку в своих долгосрочных планах по созданию своей собственной тяжелой кавалерии.

В IV веке они разместили большое количество сарматских войск в ключевых стратегических пунктах по всей империи, например, проходы в Альпах охранялись сарматской конницей. Но римляне расселяли этих всадников в качестве летов {121} , выделяя им земельные наделы. Это означало, что значительное число всадников вынуждено было оставить свои мечи и седла и, взявшись за плуг, начать возделывать выделенные им земли. В результате в течение одного или двух поколений оседлой жизни многие из этих отборных конных воинов превратились в крестьян, а империя потеряла основной источник пополнения элитных конных подразделений, в которых она тогда больше всего нуждалась.

* * *

После 378 года ситуация для римлян не улучшилась. Объединенные силы готов, гуннов и алан продолжали опустошать земли империи, пока в 382 году согласно заключенному договору они не осели в римской провинции Мезии на Балканах. Это было первое массовое поселение варваров на территории Империи. Но получив недостаточное количество земли, они не успокаивались. Их взоры были направлены на запад, на саму Италию. Почти все первое десятилетие V века войска полководца Стилихона {122} сдерживали готские орды, но в 408 году он лишился власти. К 410 году готы под предводительством своего могущественного короля Алариха уже стояли у ворот Рима. Как обычно, их сопровождали крупные отряды алан и небольшое число гуннов. Все они приняли участие в разграблении города {123} .

Именно в это время произошли события, которые имеют отношение к нашему рассказу – события, отвечающие на вопрос о том, почему имя Алан или Ален постоянно ассоциируется со Святым Граалем. Но прежде чем мы продолжим исследование этой связи, нам необходимо вернуться назад и выяснить, кем же на самом деле были аланы.