Принято считать, что только сытое войско может совершить поход. Но когда наступает время решающей битвы, об этом правиле забывают. Солдатами движет ярость.

Смотрите, как они снесли массивный забор и вошли в закрытые владения Преподобного Эрла; смотрите, как они приближаются акр за акром, как шагают к центру анклава, средоточия всего, к чему они так стремились, но что теперь оказалось им ненавистно. К очагу нетерпимости. Разнообразных страданий, неверных суждений. Ложных эстетических представлений, на которых держится эта система. Под вездесущей эмблемой Сильфании можно прочесть ту самую мантру: «СТРОЙНЕЕ ТЕБЯ».

Они спускаются и двигаются по полям Сильфании, мимо цехов в ангарах, и кругом нет никого, потому что сейчас ночь. Они шагают вперед, вытаптывая на своем пути грядку за грядкой травы Преподобного Эрла. У тучных бойцов уже ломит все тело, они измотаны, но продолжают путь, освеженные брызгами автоматических поливалок, и выходят из тумана распыленных капель, как бесформенные божки. Сейчас шагающие единодушны; они приближаются к цели, сил им придает гнев, и мыслят они, как один человек.

Мы устали от этого. Нас это просто достало. Почему мы должны надрываться и страдать, портить себе жизнь ради того, чтобы доставить удовольствие вам? Мы не станем больше улыбаться и делать вид, что едим как птички, только потому что, как вы говорите, так едят нормальные люди. Нам надоело сидеть на диетах и мучиться в спортзале из-за того, что мы якобы должны выглядеть так же, как вы. Нас достали вы и ваши недостижимые стандарты. Кто вообще дал вам право устанавливать какие-то нормы?

С нас довольно! Не нужны нам больше эти ваши обезжиренные продукты с низким содержанием углеводов, модные грейпфрутовые и папайевые диеты, гипноз и ушивание желудка, не нужны сборы трав, от которых, как говорят худенькие, должен пропасть аппетит, но на самом деле от них только пучит. Нас тошнит от всего этого! И знаете еще что? Более всего нас достало постоянно чувствовать себя виноватыми, да, виноватыми, смущенными и скверными.

Что мы такого натворили, чем ты нас так стыдишь? От чего ты нас хочешь заставить отказаться?

Мы просто такие, какие есть.

Взгляните на ваши узенькие шортики и джинсы размера 29–32, где 32 означает длину ноги. Ну давай, напиши эти цифры еще на своей маленькой, узкой заднице. Взгляните, как вы тщеславны и непробиваемо тупы. Еще не дошло? Вы смотрите на наши улыбки и обманываетесь: «Да, ведь толстяки такие приятные в общении, милые, у них славный характер».

Что ж, тут вы ошибаетесь.

Нам надоело вымаливать ваше одобрение. Мы больше не будем улыбаться и притворяться. Теперь остерегайтесь. Теперь все будет по-другому.

Спускаясь с холма к комплексу зданий, возведенных Преподобным Эрлом в Сильфании, многочисленные мстители останавливаются перед аккуратным штакетником, окружающим самое сердце Сильфании. Чего они ждут? Сигнала? Каких-то внешних признаков, физического появления Преподобного Эрла? Неизвестно. Шествие замирает на месте.

И кто только выдумал, что все хорошие люди должны быть одинакового размера? Кто распорядился, что всем, и мужчинам, и женщинам, полагается причесываться, прихорашиваться и одеваться исключительно так, как вы считаете правильным? Кто постановил, что все обязаны быть стройными, и что выносить приговор тем, кто не вписался в рамки, имеют право только стройные, только те, кто является некой усредненной вариацией на темы великолепных супермоделей? То есть все, кроме нас? Мы видели, как вы на нас смотрите. Как вы глазеете на нас в супермаркетах, в мороженицах и ресторанах быстрого питания, видели ваше ханжеское отвращение к нам, слышали, как вы хихикаете нам вслед. Мы знаем, что вы думаете, пока мы заказываем свой обед: «Что, вы собираетесь ЭТО съесть?» Как будто для вас, людей с костлявыми ногами, это имеет какое-то значение, вы осуждающе поджимаете губы. Если вы не хотите смотреть, как мы веселимся в «Шестидесяти девяти ароматах» или лакомимся на сельской ярмарке, когда губы у нас обсыпаны сахарной пудрой от жареных пончиков, это ваши проблемы, но ваше время истекло.

Вы думаете, что мы ничего не заметили, но это не так. Мы все слышим и запоминаем. Поверьте, мы вне себя, потому что мир мог бы быть иным, и тогда уже вы бы краснели и потели, тревожась из-за того, что не соответствуете нашим требованиям. Тогда бы уже вы улыбались и молили о снисхождении. Это вы бы плясали, пока мы, у вас за спиной, толкали бы друг друга локтем и смеялись над вами.

Так получите.

Мы такими родились, и если вас это не устраивает, то нам, черт возьми, пора вас спросить, все ли с вами в порядке?

Кто вообще решил, что быть красивым означает иметь такие формы, как у вас, а не как у нас? Забудьте то, что видите в рекламных роликах и на трехмерных экранах у себя в гостиной. Мало ли какие узкозадые фотомодели там вышагивают, все это ненастоящее. Посмотрите, вы ведь тоже этому не соответствуете. Послушайте. Мы не нарочно стали такими, какие мы сейчас, не для того, чтобы оскорбить вас, просто мы вот такие, и поделать с этим ни черта не можем, так что будьте начеку.

Мы не собираемся больше это терпеть.

Не собираемся больше это терпеть.

Не собираемся больше это терпеть.

Армия подпольщиков шагает вперед.

Мы снесем здесь все подчистую.

По сигналу Ахмеда грузные люди наступают.

Двигаясь как один, они налегают на роскошный белый штакетник, окружающий клуб и пристройки, бассейн и блестящий хлев. Через какие-то секунды столбики толщиной в четыре дюйма ломаются, как зубочистки, и ограда падает. Все происходит так быстро, что единственный звук, который раздается при этом, охрана может принять по ошибке за выстрел из ружья: иногда одинокие охотники стреляют по стервятникам, кружащим над безупречным, как картинка с рождественской открытки, зданием, в котором испытывается пробный проект Преподобного Эрла под названием «Решения». В дальних комнатах клуба от щелчка вздрагивают и просыпаются приближенные проповедника, но так как больше ничего не слышно, они, зевая, поворачиваются на другой бок и снова засыпают. Сигнализация, благодаря помощнику Ахмеда, не срабатывает.

В тот момент, когда ограда падает, все лучшие последователи Преподобного Эрла собрались на кухне клуба; они присматривают за тем, как готовится торжественный пир, который Преподобный заказал в честь своей новой королевы. Сегодня он встречает юную толстушку, которую прислали ему Преданные. Девочку готовили к этому несколько недель. Сейчас ангелы слегка напились и не слышат шума, который раздается, когда падает на землю ограда. Ночью грузовик уже доставил новенькую от Преданных, так что дел у них много: пир для девочки и утешительное суфле для старой королевы, Бетти, которой, возможно, находиться здесь осталось считанные дни. Да, приятное поручение им досталось на этот раз. Ангелы, пользуясь своими привилегиями, сидят за кухонными столами, а ночная смена выносит им на пробу одно блюдо за другим. Они пьют коллекционный портвейн, пока повара раздают всем по кусочку от каждого лакомства.

Возможно, элитный отряд что-то слышал, но совершенно не обратил на это внимания. Всех их опьяняет сочетание еды, портвейна и особого состава из трав, — ах да, ко всему этому еще добавляются те таблетки, которые выдает Преподобный своим приближенным, чтобы они могли обжираться, как свиньи, но при этом оставаться стройными. Ангелы настолько пьяны, что не замечают того, что творится снаружи, возле кухни клуба.

Сам Преподобный Эрл сейчас в другом месте. Он готовит торжественную встречу для своей новенькой в дальнем конце хлева. «Моя красотка, — думает он. И торопливо поправляет себя: — Моя новая королева. Зачем им всем так нужно считать себя королевами? Ведь я-то знаю, что была только одна королева, и она умерла».

Возможно, именно с таким расчетом Эрл выстроил хлев Т-образным, расположив вход в ножке буквы. Пусть новая девочка думает, что она здесь единственная, пока он не решит, что пора развлечься втроем. Он собирается держать своих толстушек отдельно друг от друга, в противоположных концах перекладины буквы Т. Если удастся, он сможет развлекаться сразу с обеими. А если не получится? Он избавится от Бетти. Новое стойло подготовлено с тех самых пор, как он получил новости от Преданной Матери Имельды. Его старая приятельница Имельда специально для него наблюдала за новенькой. «Многообещающая девочка», — написала она сразу после того, как та к ним поступила. На знакомой бумаге с черной каемкой и черной эмблемой она посылала ему отчеты о достигнутых успехах. Вес. Размеры. У него были видеозаписи. Эрл внимательно их просматривал. При определенном освещении новая пышнотелая красотка напоминает его покойную мать.

«Все это замечательно, — думает он. — Чудесно». Да, он рад и взволнован, он ждет не дождется.

Для своей юной королевы он заказал простыни и огромное одеяло в цветочек, накидки на подушки с таким же рисунком и красивые желтые покрывала, которыми будет отчасти скрыт тот факт, что жить ей предстоит в стойле. Отличный телевизор с экраном высокого разрешения, как и у Бетти, с видеоплеером — ими оборудован весь клуб, так неужели здесь он такой не поставит! А что у него еще есть для его дорогой новенькой? Коротенькие ночные рубашки. Плюшевые мишки, проигрыватель CD и диски всех модных новых групп, игровая приставка, компьютер, правда без выхода в Интернет. Но кто знает, чего дитя еще может захотеть? Эрл говорит сам себе: помни, она же еще только ребенок. Но это хорошо. Если не считать покойной матери, этой святой женщины, Эрл Шарпнек всегда питал слабость к молоденьким.

Теперь, когда ярко убранное стойло в полном порядке, он доводит последние штрихи. Обдумывает подарок, которым встретить милую. Поглощенный своими мыслями, он вышел из хлева. Будущая возлюбленная уже ждет его в грузовике, но ему следует помнить, что их первая встреча, ради блага предприятия, будет показана по телевидению в прямом эфире. Ему нужно поразить свою новую любовницу, и при этом за ним будут наблюдать зрители во всем мире, так что все нужно сделать как следует. Даже тем, кто так богат и могуществен, как Преподобный Эрл Шарпнек, важно произвести хорошее первое впечатление.

«Сейчас толстая девочка уже здесь, она скоро появится, — думает он, испытывая сладостную смесь сильных переживаний: любви и отвращения. — Она будет для меня есть и спать, и у меня на глазах, и перед камерой, а если я захочу, то смогу смотреть, как она смеется и плачет, как она дрожит, как колышется с каждым вздохом ее сладкое тело». Он весь в предвкушении! В любви, как и в остальных его делах, важна первая встреча. От нее зависит все.

Кто же не любит торжественного приема!

Он должен приветствовать ее подарком. Драгоценностями, думает он. Драгоценности вполне подойдут. Если бы в тот момент Эрл был все еще в хлеву, ставил в вазы свежие цветы, открывал бутылки вина и наполнял хрустальные графины, он, возможно, услышал бы, как рухнула ограда. Будь он там, он поднял бы тревогу, но Эрл занят делами более важными. Он в подвале, где хранятся сокровища. «Как удачно, — думает он, — что тайник расположен на самом видном месте». Вход отлично виден: тайник находится в пристройке возле двери хлева. Он отодвигает молитвенный коврик, открывает люк и спускается. Когда хрустнули столбы забора, Преподобный Эрл стоял на четвереньках перед ларцом с украшениями, обитым изнутри бархатом, выбирая то, что больше всего порадует новую королеву. Подарить ли девочке желтый топаз или цитрин, стоит ли начать с изумрудов, или они слишком роскошны для нее? Может, поначалу уместно будет что-нибудь простое, что могло бы понравиться его матери, например, жемчуг? Ему никак не решить! Когда твоя королева так молода, каждый шаг нужно предпринимать с большой осторожностью. Завоевать ее расположение удачным подарком. Воспользоваться старым трюком, чтобы заставить ее влюбиться. Для начала хотя бы улыбнуться.

Теперь, когда он уже столько сделал, нельзя допустить, чтобы все сорвалось.

Он начнет с подарка, а потом будет держать свои живые сокровища подальше друг от друга, пока не убедится, что новая девочка здесь счастлива. Тогда ее можно будет познакомить с Бетти! Только представить: две его огромных девочки вместе хихикают и доверяют друг другу свои секреты, наслаждаясь при этом разносолами в общем огромном стойле. От одной этой мысли у Преподобного Эрла текут слюнки, а ладони становятся скользкими от предвкушения. Он представляет, как его монументальная Бетти и это милое дитя будут лежать рядышком на гигантской кровати с водяным матрасом, которую ему уже сделали для такого случая, а маленький Эрл пристроится между ними, как начинка между двумя кусками хлеба, ему станет тепло, и он, сонный, будет окружен любовью и страстью, материнскими чувствами и семейным уютом, и все это перемешается и сплавится воедино, и тогда, наконец, Эрл Шарпнек будет счастлив.

Запись в дневнике, Сильфания

Дневника больше нет. Есть только настоящее.

Джереми Дэвлин и его любимая женщина, Зои, потрясены тем, что рассказала Бетти.

— Боже, — восклицает Дэвлин, вновь обретая дар речи.

Огромная Бетти смотрит на него одновременно презрительно и с состраданием.

— К богу это никакого отношения не имеет.

— Я знаю.

— Не переживайте. Я с ним расправлюсь, — говорит Бетти. — По мне, возможно, этого не скажешь, но я все продумываю заранее.

Зои стоит на цыпочках и заглядывает через загородку стойла.

— Джерри!

— Что случилось?

— Кажется, я что-то услышала.

— Зои, только не сейчас! — Она опустилась, и матрас качнулся. Он повернулся к Бетти. — У тебя есть план?

— Почему, по-вашему, я вас здесь усадила и стала вам показывать DVD?

— Потому что в здании находился Шарпнек, — никогда он не был Преподобным. Теперь он их враг. — Мы должны были дождаться.

— Вы должны были увидеть! Надеюсь, ты не считаешь, что я вам все эти ужасы показывала просто так. Послушай, — голос Бетти превратился в скрипучий шепот заговорщицы. — В фургоне телевизионщиков работает мой приятель.

— Он вытащит нас отсюда?

— Нет, лучше. Он поможет мне прикончить Эрла. — Теперь, когда они ее внимательно слушают, Бетти начинает свой рассказ. — Вы знаете, что я в этом зверинце не первая королева, да? Мой брат Бо меня предупреждал, но я не верила… Я прогнала его, потому что была совершенно уверена, что Эрл любит только меня! А потом под покрывалами на стене я нашла ее инициалы. Предыдущей толстой девушки. Они там еще сохранились. Не здесь, — поправляет она, когда Дэвлин приподнимает покрывало. — Вот там. Она вырезала это на задней стенке стойла. Свои инициалы, Э. Дж. Г., и дату, а потом, черт возьми, бедняжка вырезала слово «ПОМОГИТЕ». И еще «ПОМНИТЕ ОБО МНЕ». Поневоле задумаешься.

Зои не слушает. Она встревожена тем звуком, который донесся снаружи.

Бетти продолжает:

— И вот ты начинаешь строить планы на будущее.

— Зо, что там?

— Ничего. Просто мне послышался какой-то шум.

— Когда становишься таких габаритов, как я, то обязательно учишься продумывать все наперед. Даже когда тебе кажется, что ты счастлива, ты знаешь, что это не может продолжаться долго. Люди просто толстые, какой и ты была когда-то, живут беспечно, но когда ты такая огромная…

Воцаряется долгое молчание, Бетти предается печальным размышлениям. Она так глубоко вздыхает, что Дэвлин тревожится, осталось ли у нее в легких хоть немного воздуха.

— Ты в порядке?

Она делает вдох и продолжает.

— Я не знала, что Эрл собирается этой ночью привезти новую девушку, я вообще этого не знала, но в некотором роде догадывалась. Обнаружив те инициалы, я на всякий случай приняла меры. Человеку моих размеров нужно ко всему быть готовым.

Мысли Дэвлина перескакивают с одного на другое.

— И ты завязала дружбу с тем телевизионщиком, потому что?..

— Это было непросто. — Вместо ответа она долго и пристально смотрит на Зои. — Милая, я не только с тобой делилась. Ну, помнишь. Холодные десерты. Разные угощения.

— Ты его угощала?

— Этот способ всегда срабатывает, — говорит Бетти. — Как и в случае с тобой.

Зои поворачивается к Дэвлину.

— Она права, — соглашается он с улыбкой. — Мы же пришли!

— Вот именно. Так что я, на всякий случай, припрятывала вкусненькое и угощала этого парня по имени Ноа, телевизионщика. Он оператор, и он снимал меня в первую ночь, когда я въехала сюда и обустроилась на новом месте. Мы разговорились и стали друзьями. Я привлекла его интересными разговорами и удерживала с помощью лакомств. И вот теперь этот Ноа ко мне привязан. Вы думаете, что я очень расчетлива, да? Послушайте, мы же все здесь заодно, верно? Я завязала с ним отношения, чтобы подготовиться к сегодняшнему дню.

— А с нами ты подружилась для того, чтобы…

— Всем нужно иметь друзей там, снаружи. Подойди, пожалуйста, вот туда, к моему шкафчику, Джерри. Да, сюда. Видишь, наверху лежит видеокассета?

Кивнув, он достает ее. Странно в наши времена, когда все записи делаются в цифровом формате, держать кассеты. В ярком освещении кассета кажется совсем древней. Он окидывает взглядом полки. Там стоят еще дюжины кассет.

— У меня их куча. Я отдала их Ноа, а он записал самые лучшие фрагменты на DVD. А теперь посмотрите вверх. Видите, вот там, наверху, у меня повешен на крючке позолоченный ангелочек? Это подарок от Ноа.

Они поднимают глаза. На балке, прибитой к центральному столбу, висит ангел.

— Улыбнитесь, ребята. — В голосе их грузной подруги слышится смех. Это неожиданно и приятно. — Вас снимает скрытая камера.

Дэвлин замечает, как во рту у ангела мигнул красный огонек.

— Великолепно.

— Цифровую камеру ему раздобыть не удалось, так что мы решили использовать простую пленку. Мы засняли все важные моменты.

Дэвлину не потребовалось много времени, чтобы довести мысль до конца.

— То есть все, что говорил тебе Шарпнек, и все, что он с тобой делал…

— Все снято на пленку. Все те долгие месяцы, что он кормил и унижал меня. Мы ждали подходящего момента. И вот мы дождались его, точнее, ее.

Зои восклицает:

— Новую девушку!

— Да. А сегодня утром Эрл будет вести шоу в прямом эфире — весь мир увидит это важное событие. И все его последователи будут, приклеившись к телевизору, ждать: когда же она выступит с обязательной исповедью, когда ей придется унижаться. Она будет молить о прощении, а он, весь такой святой и непорочный… Вот тут-то мы и приступаем к делу. — Снова обретя присутствие духа, она улыбается. — И вот в самый ответственный момент мой друг Ноа делает так, что экран делится на две части. Может, мы, толстяки, и медлительны, но никак не глупы.

Зои кивает.

— Я тебя понимаю.

— Мы оба понимаем, — говорит Дэвлин. — Нам это хорошо известно.

— Само собой, — будто оправдывается Бетти.

— Как и тебе.

— Согласись, Дэвлин, тебе до меня далеко. Ну вот. Экран делится пополам. На одной половине преданные последователи Эрла, сидящие перед телевизорами, видят проповедь Преподобного, потом новую девушку, в слезах произносящую свою исповедь, как это бывает в каждой рекламно-информационной передаче. А что же на другой половине экрана? — она указывает рукой на шкафчик, полный кассет. — Подлинный Эрл Шарпнек, хроника личной жизни крупным планом.

На какое-то мгновение в памяти Дэвлина и Зои всплывает сцена, которую накануне вечером разыгрывал здесь Преподобный Эрл. Слюнявые фразы. Упреки. Оскорбления. Дэвлин с грустью протягивает Бетти руку.

— Тебе не будет тяжело?

Она улыбается и берет его руку, ища поддержки.

— Я пережила вещи и похуже.

— Незачем тебе так унижаться.

— Брось, дело стоит того, правда? Нужно любыми способами дать людям понять. Когда они увидят, каков он на самом деле…

Дэвлин поднимает голову.

— Он будет уничтожен.

— Надеюсь. — Бетти смотрит на него со свирепой ухмылкой. — Они затравят его, как зверя, сотрут с лица земли.

— Из-за одной только передачи? — спрашивает Зои.

— Поверьте, этим мы его уничтожим. Подумайте. Каким он вам представлялся тогда, когда вы купились на его таинственный образ. И во что вам это обошлось. Что вы потеряли. Теперь посмотрите на меня. Вспомните, как он обращался со мной вечером.

Лицо Дэвлина искажается.

— Безобразно.

— Это еще цветочки по сравнению с тем, что хранится у Ноа. Мы собирали материалы несколько месяцев. Пусть бедные приверженцы, глупые и доверчивые, столько страдавшие и выложившие такие дикие суммы, пусть они увидят, как великий и могучий Преподобный барахтается со мной в постели, как свинья в грязи.

— Просто отвратительно.

— И как раз тогда, когда он завершит свою речь, восхваляющую безгрешную жизнь в Послежирии, и произносит последнюю фразу: «Теперь вы, те, кто уверовал, позвоните по этим телефонам в студию и дайте обет», — все эти жалкие простофили у телевизоров увидят своего святого и непорочного вождя на другой половинке экрана таким, какой он есть на самом деле. Когда он дойдет до заключительной ноты, самой высокой и священной, им покажут его настоящее лицо. Они узнают, как Эрл Шарпнек опускается на четвереньки и умоляет меня, как пес.

Зои поднимает руку: хватит.

— Не надо нам больше рассказывать.

— Нет, надо. — Бетти не собирается молчать. — Слышали, сегодня вечером подвозили тяжелую технику? Это грузовая платформа с огромным экраном. Допустим, Эрл прервет прямую трансляцию, если Ноа не сможет остановить его. Но я очень надеюсь, что Ноа все удастся. Но есть же и те, кто будет смотреть шоу здесь? Все последователи, стажеры, его ангелы и прочие, так? Все, кто здесь соберется, увидят это шоу на гигантском экране, который никому не удастся отключить. Так что ждите и не волнуйтесь. Если я не могу сделать так, чтобы он принадлежал мне одной, то уж расправиться с ним я смогу наверняка.

И тут Дэвлин неожиданно слышит звук, который его пугает.

Это смеется Бетти.

— Самое интересное Ноа держит в фургоне, на DVD. Там все уже подготовлено к показу.

Гэвин Патеноде отодвинул засов, приоткрыл дверь кузова и выглянул наружу. Все изменилось. Еще совсем недавно на съемочной площадке и вокруг платформы с большим телеэкраном никого не было, а теперь кругом так и сновал технический персонал и ангелы в блестящих тренировочных костюмах. Кожа у них натерта маслом, волосы уложены и сияют. Сюда уже привели эрлеток, которые теперь наносят макияж, а ангелы-стажеры отряхивают ворсинки с их серебристых костюмов из парчовой ткани с люрексом. Маленькая площадка перед хлевом заполнена людьми, которые готовятся к грандиозному шоу. Путь для побега отрезан.

Стоя позади него, Келли спрашивает:

— Что там происходит?

Гэвин жестом останавливает стоящих у себя за спиной.

— Тише.

Марг Аберкромби вытягивает руки в стороны, как регулировщица на перекрестке, и отгоняет девочек назад, вглубь кузова:

— Ш-ш-ш.

Гэвин шепчет:

— Подождите немного. В программе первого дня съемки были назначены на десять утра, но кое-кто самый главный всех обманул. Все вот-вот начнется.

Марг тихо спрашивает:

— Что мы будем делать?

— Еще точно не знаю. — Сейчас, когда Гэвин и его подопечные оказались все равно что заперты в кузове, ему нужно все обдумать и разобраться в мотивах, которыми руководствуется Преподобный Эрл. Не отведена ли ему, Гэвину, роль козла отпущения, которого Преподобный выдаст на растерзание, если будут разоблачены «Решения»? Сейчас поздно над этим размышлять. Стоя у приоткрытой двери, Гэвин через щелочку наблюдает, как все еще сильнее засуетились: на передвижной сцене установили освещение. Органист и хор уже на своих местах. Луч прожектора метнулся туда-сюда, а потом остановился на сверкающем блестками пьедестале, больше всего напоминающем тумбу для цирковых слонов. На плечах у телевизионщиков подпрыгивают, как обезьянки, цифровые камеры, часть камер установлена на треногах у основания трапа, поданного к выходу из кузова. Внизу расположились старшие архангелы, которые держат наготове трубы. Огромный экран прикрепили над входом в хлев под таким углом, что обитатели Сильфании смогут смотреть на него с расстояния нескольких миль.

Марг Аберкромби говорит пронзительным голосом встревоженной матери:

— Что тут происходит?

— Кажется, шоу начнется, как только взойдет солнце.

Подойдя поближе к новоиспеченному архангелу, Марг заглядывает в щель. В конце концов, она обязана защитить детей. Снаружи становится уже совсем светло. Она охает.

— Ведь это же вот-вот произойдет.

Гэвин кивает.

— Да, очень скоро.

— Что же мы будем делать?

— Я такого не предвидел.

— Мама, — говорит Энни, — мне немножко страшно.

— Мне тоже, — отвечает Марг. Потом она говорит то, что сказала бы любая мать. — Но все будет хорошо.

— Не волнуйтесь, — успокаивает их Гэвин Патеноде. Он обдумывает план действий. В данный момент охраняют их не слишком тщательно. Все заняты подготовкой масштабного шоу. Сюда стянули даже часовых, охранявших территорию; они выступят в качестве массовки, так как нужно заполнить кем-то многочисленные ряды складных кресел, чтобы телезрители увидели, какая толпа последователей собралась посмотреть на великое событие. Если все пойдет так, как надеется Гэвин, он откроет двери фургона, и его подопечные просто незаметно исчезнут. — Думаю, у нас что-нибудь получится. В конце концов, это прямая трансляция. Что бы ни стряслось, это увидит весь мир. Что он сможет с нами сделать? Не схватят же нас на глазах у миллиарда зрителей? Подождите. Я о вас позабочусь.

Позади них неожиданно оказывается Келли. Решительным тоном она ворчит:

— Нет. Это я о вас позабочусь.

Гэвин не отрывает взгляда от щели. У него возник план! Но вот, раньше, чем хотелось бы, двери хлева, напротив которых стоит их грузовик, открываются, и в проеме, как в рамке, появляется знакомая фигура. Даже сейчас, когда Гэвину уже все известно, Преподобный кажется ему внушительным. Волосы его блестят и серебрятся, на нем белый костюм, а в честь важного выступления проповедник накинул золотой атласный плащ.

— Черт, он уже выходит!

Марг стонет.

Гэвин, пятясь, тянет руку к задвижке. Запереться ли им изнутри, чтобы этот ублюдок не смог войти, или стукнуть засовом Преподобного Эрла, когда тот откроет двойные двери и войдет внутрь, чтобы встретить свою «невесту»? Стоит ли ему и остальным спрятаться, или лучше ударить Преподобного как следует и бежать? Он не может решить. И вдруг он покачнулся, потому что сзади приблизилось что-то огромное и мощное. Огромная сила отодвигает его в сторону, и вместо его руки на ручке двери оказывается другая, крепкая рука.

— Отойдите с дороги. — Это Келли. Келли Тейлор, босая, свирепая и прекрасная. Она широко распахивает дверь, готовая дать отпор всему, с чем придется столкнуться. — Я выхожу.

_____

На улице рассвело, и охранники с острым зрением могли бы заметить, что вокруг зданий, стоит, выжидая, огромная армия, оцепив территорию сплошной живой стеной. Но внимание людей Преподобного Эрла, да и его ангелов, приковано к фигуре, появившейся в дверях огромного хлева. У всех есть свои обязанности. Выполняя полученные распоряжения, они не могут найти времени ни на что другое. Скорее нужно начать шоу! Они работают, не поднимая глаз, и не видят, что творится за пределами их ярко освещенного островка.

Уже включены прожекторы. Грузовая платформа, где расположена съемочная площадка, ярко освещена; узкими лучами выхвачена дорожка, по которой Преподобный подойдет к грузовику. Пересечением лучей обозначены двери кузова, откуда должна появиться новенькая. Все готово к встрече самой новой, самой тучной обращенной Преподобного Эрла, которая, само собой, только и ждет, когда он спасет ее.

Работникам, поглощенным своим делом и ослепленным ярким светом, некогда обращать внимание на посторонние детали, вроде огромного кольца из теней, которое сплелось вокруг них в предутреннем мраке. Ангелы и ангелы-стажеры спешат подготовиться к появлению на сцене вождя. Пока что многочисленные фигуры стоят тихо, прижавшись плечом к плечу, плотно сомкнув ряды, окружив залитую светом площадку перед хлевом, где находится техника: фургон для перевозки мебели, платформа для телесъемок и передвижная телевизионная станция, с которой, как принято говорить на телевидении, «через считанные секунды начнется прямая трансляция».

Стоящий в дверях хлева Преподобный Эрл распростер руки. Ангелы взвинчены. Он выходит!

Живая стена из внушительных фигур рокочет, охваченная одной и той же мыслью. «Скоро. Очень скоро мы пойдем в наступление. Почему, — думают они, все как один, — почему нам нельзя сделать это сейчас?»

Но их предводитель, а этой ночью их предводителем стал энергичный и горячий Ахмед-Шах, отводит в сторону правую руку, подавая им сигнал, который удерживает их на месте. Жест имеет исключительно символический смысл. Эти грузные люди могли бы раздавить Ахмеда за считанные секунды. Если бы захотели. Они могли бы сплющить его в лепешку. Но мулла держит руку под прямым углом к туловищу, он неподвижен, и они подчиняются его приказу. Что бы ни случилось там, в лучах прожекторов, ряды выжидающих не шелохнутся, пока он не решит, что пришло время. Что бы ни произошло сейчас, что бы ни стряслось, люди Ахмеда будут оставаться на месте, пока он не опустит руку.

У него за спиной, то есть в авангарде, стоят Глория и двойняшки Аберкромби. По команде Ахмеда они из живых существ превратились в застывшие фигуры, в мыслящие статуи. Они неподвижнее камней.

— Энни, — шепчет Дэйв, почти не шевеля губами, — Энни там, внизу?

От напряжения и страха Бетц чувствует, что вот-вот сорвется. Столько недель она вела себя, как «старая добрая Бетц», делала вид, что они «просто друзья», и все это время изо всех сил избегала всяких упоминаний о любви, но теперь она теряет над собой контроль и огрызается:

— Энни! Только о ней ты и думаешь!

— Но я люблю ее.

— Нет, — с уверенностью отвечает Бетц. — Нет, не любишь.

— Да заткнитесь вы, — бормочет Дэнни, и в этот момент появляется Преподобный Эрл, а на другом конце двора подрагивают, а потом широко распахиваются двери фургона. — Все уже начинается.

Каким-то образом Глория Кац хватает за руки всех трех подростков сразу. Пальцы у нее холодные, узловатые, сильные. Она указывает на некоторое волнение, происходящее по периметру: ряды огромной молчаливой армии Ахмеда расступаются и пропускают череду слабых пожилых людей. Они шагают вперед, как марионетки из палочек.

— Начинается не только то, что вы видите на площадке, — говорит она, — посмотрите.

Сдержанные пожилые люди… откуда взялись эти старики? — пожилые люди поднимаются по ступеням, ведущим на грузовую платформу. Они двигаются осторожно, но настолько осознанно, с такой убежденностью, что служители Преподобного Эрла в ужасе расступаются и пропускают их. Когда они оказываются на сцене, верхнее освещение отражается от их седых волос, и они сверкают серебром, а кое у кого становятся заметны розовые залысины. Медленно и осмотрительно они образуют полукруг, выстраиваясь позади блестящего пьедестала, с которого обычно выступает Преподобный Эрл. Как болельщики на футболе, старики поднимают огромные карточки, на каждой из которых изображена одна буква. Какая-то женщина делает шаг в сторону и проверяет последовательность букв. Она качает головой и указывает кому-то рукой. Двое торопливо меняются местами, и получившееся сообщение из огромных заглавных букв красного цвета видят все зрители шоу в Сильфании.

РЕШЕНИЯ = УБИЙСТВО

Этим людям удалось сбежать; они — участники невероятно успешной экспериментальной программы Преподобного Эрла. Работающий в этой системе помощник Ахмеда выпустил их из того заведения, в котором их заточили, вместо того чтобы поселить в деревенских домиках. Правда всплывает на поверхность.

Ахмед издает глубокий гортанный звук. Глория молча кивает. Пора!

«Мы слышим вас и читаем ваши жесты», — думает молчаливая армия, не произнося ни слова.

А как там Эрл Шарпнек, что сейчас происходит с Преподобным? Выйдя на площадку, где прожекторы слепят глаза сильнее всяких солнечных лучей, шагнув на то место, к которому приковано всеобщее внимание, он откидывает голову и сверкает своей потрясающей, соблазнительной улыбкой. И вот двери фургона открываются! Приехала его новая возлюбленная! Она выходит ему навстречу. Она спускается! Эта, как ее там зовут — Нелли, кажется? — да какая разница, она великолепна в прозрачном розовом наряде, и, о радость, она еще жирнее, чем он рассчитывал!

Переполненный чувствами, он отворачивается от фургона и запрыгивает на сцену. Ведь там ему и подобает быть, ведь камеры уже работают. Ему не нужно идти встречать девушку. Пусть его королева идет к нему сама, и пусть это видят все его подданные! Жестом жениха из Венской оперы могущественный проповедник протягивает руки, чтобы принять ее. Восторженный, он стоит так на своем законном месте, то есть наверху. Внизу ожидает специальный сильфанийский погрузчик, украшенный серебряной парчой, который должен поднять его новую возлюбленную и выгрузить ее на сцене, где ее, ослепленную прожекторами, встретит с распростертыми объятиями и своей сияющей улыбкой на триллион долларов Преподобный Эрл. Облизнув губы и сверкая фирменными зубами, проповедник, весь в ожидании, улыбается толпе, а в это время у него за спиной старики держат свой плакат из букв, и на них смотрят все присутствующие и все телезрители — вся вселенная, кроме Преподобного Эрла, моргающего в слепящих лучах.

Новенькая девочка направляется в его сторону. Она уже здесь, она принадлежит ему, и она прекрасна; она стоит на нижних ступенях и смотрит на него, положив пухлые ручки на жирные бедра и широко расставив свои огромные ноги. Эрл трепещет от вожделения. Он говорит как можно более низким и сексуальным голосом:

— Добро пожаловать.

— Как бы не так! — орет Келли.

Из-за ее спины нетвердой походкой появляется Энни Аберкромби, вернувшаяся обратно в этот мир из глубокого подземелья.

В ту же секунду трое подростков, стоящих рядом с Ахмедом, с криком нарушают строй и бегут к ней.

— Энни!

Они вопят все громче, а камеры снимают, как они приближаются — милый красивый Дэйв Берман, который проехал весь этот долгий путь, движимый, как оказалось, чувством долга; хорошенькая Бетц Аберкромби, мотивы действий которой сложны и запутанны, и ее симпатичный брат Дэнни, который отказался ото всех своих амбиций, от участия в конкурсе пожирателей хот-догов в закусочной «Натан», отказался, потому что любит старшую сестру и хочет забрать ее домой.

— Ребята! — кричит Энни, широко раскрыв объятия навстречу… не Дэйву, который отходит в сторону со смешанным чувством удивления, облегчения и обиды, а двойняшкам. — Ах, ребята! Вы приехали!

— Да, — отвечают близнецы. — Мы ведь должны были это сделать.

— Я так рада, — произносит она, обнимая сразу и сестру, и брата. И тут она замечает Дэйва, которого, по правде говоря, не ожидала увидеть, — такой тяжелой, требующей стольких сил была ее жизнь в Веллмонте, что она его забыла!

Марг шепчет:

— Дорогие мои.

— Мама! — орут двойняшки.

— Она приехала меня спасти, — улыбается Энни.

Удивленные и радостные, близнецы тоже улыбаются. Оставив Энни, они бегут обнять маму.

Марг Аберкромби достигла наконец того, к чему стремилась, и, сияя, раскрывает объятия детям. Она прижимает к себе близнецов.

— Я нашла вас!

— Ты приехала в такую даль!

— Я знала, что смогу это сделать! — Марг снова обрела себя. Нет. Она стала лучше. Она научилась брать на себя ответственность. — Пойдемте, дети. Мы едем домой.

Дэйв Берман смотрит на свою — как ее назвать теперь, на свою бывшую? Да, на свою бывшую девушку и обращается к ней:

— Энни?

Улыбаясь ему поверх голов родных, которые обнимают ее все разом, приподняв над землей, Энни Аберкромби вежливо отвечает ему:

— Какой ты молодец, что пришел.

«Ничего, — думает Дэйв, потому что в самые ответственные моменты люди обычно думают о чем-то личном и, на фоне важности происходящего, несущественном. Он обнаруживает то, что Бетц где-то в глубине души уже знает. — На самом деле я люблю Бетц».

По сигналу Преподобного Эрла, который, что ни говори, умеет выкручиваться из любых ситуаций, два сильных и подтянутых ангела подгоняют гневную Келли. Они ставят девочку на погрузчик, который поднимает ее на один уровень со сценой.

— Милая, — говорит Преподобный, раскрывая объятия, — подойди ко мне. — Когда она оказывается в свете прожекторов, он сияет все той же улыбкой. Она идет к нему, он знал, что она это сделает. — Да, пора. Иди сюда, моя прекрасная грешница, настало время покаяться.

— Да ну вас всех к черту, — отвечает Келли, но проповедник тут же делает знак рукой, и начинает играть орган, заглушающий все, что она говорит после этого. Эрлетки поют аллилуйю, перекрывая ее голос, а ангелы толкают ее на сцену. Что бы она теперь ни сказала, из-за их пения ее слова будут не слышны. — Да и тебя самого к черту, — все же произносит Келли.

А великая толпа пока что ждет.

— Да, милая моя, тебя ждет прощение, — воркует Преподобный Эрл, — и тебе нужно лишь уверовать… — Он вот-вот начнет свою страстную речь. — Посмотрите на эту бедную девушку.

На огромном экране и на экранах телевизоров во всей вселенной, населенной разумными потребителями, Преподобный Эрл пытается совершить самое масштабное обращение, а на другой половине разделенного экрана, которую тоже видят во всем мире и в Сильфании, все наблюдают, как он с вожделением смотрит, пуская слюнки, на несчастную плачущую Бетти.

Теперь уже неважно, что он говорит, потому что неприглядная истина, передаваемая с помощью стереозвука и изображения с высоким разрешением, входит в дома его приверженцев по всей стране. Правда вырвалась на свободу, и вот она уже мчится, распространяясь по всем странам мира.

Эрл ничего не замечает. У него сейчас есть проблемы посерьезнее. Его хорошенькая новенькая бушует от ярости, вместо того чтобы быть нежной и подобострастной. В чем дело? Он обдумывает положение, — будь осторожен, Эрл, на тебя же люди смотрят, — пытается быстро что-нибудь сообразить и подчинить себе это создание. Эрл Шарпнек кладет обе ладони на плечи Келли и толкает ее так, что она падает на колени. Ну ее к черту. Пора играть на публику. Подняв голову, проповедник кричит, повернувшись к камерам:

— Покайтесь!

— Ну да, конечно, — отвечает Келли и проворно поднимается на ноги. Она над ним смеется! — Глянь-ка вокруг! Просто обернись!

И вот ему впервые приходится посмотреть на происходящее.

Эрл Шарпнек крутится, как фонарь на маяке, и разглядывает сцену: вот взволнованная компания возле фургона. Вот его люди указывают на что-то большое, чего он не видит. Они что-то бормочут друг другу, — а о чем? За рампой двигаются огромные тени: вот-вот случится что-то значительное, но что? Повернувшись назад, он видит у себя за спиной стариков; плакаты с буквами уже наклонены в разные стороны и дрожат в их ослабевших руках, но сообщение все равно ясно:

РЕШЕНИЯ = УБИЙСТВО

Но это еще далеко не самое страшное. Пока он смотрит кругом, по блестящим ступеням на сцену поднимаются четверо подростков и гневная, решительная женщина, и никто из его приближенных не пытается остановить их. Отпихнув проповедника, они встают рядом с его громадной королевой, которая поднимает голову и дерзко смотрит на него. За рампой творится что-то еще более ужасное. Он слышит, как со скрежетом подъезжает какая-то тяжелая машина.

— Что там происходит?

Орган прекращает играть, пение умолкает.

— А что, еще не понятно? — спрашивает Келли так громко, что ее слышно и без всякого микрофона. — Все кончено.

— Да, Эрл, — произносит еще один голос. Знакомый голос, — понимает он. Слишком знакомый. Выговаривая слова так, как это может делать профессиональная певица-сопрано, которую слышно даже в последних рядах огромных театров, Бетти, его Бетти говорит: — Я люблю тебя, но для тебя все кончено.

Предательство. Его предали!

Бетти продолжает тем же голосом, которым можно сдвинуть горы.

— Улыбнись, тебя же показывают по телевидению.

Где-то за пределами освещенного круга раздается одинокий голос — это Бо.

— Привет, сестренка!

Перешагнув через нижние софиты, чтобы лучше разглядеть происходящее, Эрл смотрит на картину, представившуюся в открытых дверях хлева. Какой-то идиот, лица которого он почти не помнит, сидит за рулем вилочного подъемника. Рядом мрачная женщина придерживает поднятый на вилы поддон, на котором восседает Бетти — его Бетти! Водитель вылезает из-за руля, и теперь возле Бетти стоят Джереми Дэвлин и любовь всей его жизни, все еще пышная Зои, которая помогла Дэвлину сломать стену загона, чтобы вывезти оттуда Бетти. Этим двоим удалось привезти Бетти сюда, а это все равно, что свернуть горы. В свете прожекторов и на гигантском экране все видят последнюю любовницу Эрла Шарпнека; Бетти сидит, как рассвирепевшее языческое божество, и обвиняет его одним своим видом.

В отчаянии он приказывает ей:

— Убирайся!

— Можешь не надеяться!

— Возвращайся в хлев!

— Сдавайся. Все кончено, — говорит Бетти.

Они встречаются взглядами. Внутри у Эрла Шарпнека что-то вспыхивает. Глаза его горят.

— Ничего подобного.

Одним-единственным сценическим приемом Преподобный переключает всеобщее внимание на себя. Он же проповедник, помните, а проповедники добиваются успеха благодаря определенной харизме и умению быстро принимать решения по ходу дела. Находясь, как ему кажется, на вершине мира, Преподобный Эрл одним громким окриком заставляет всех повернуть головы.

— Вы думаете, все кончено? Да ничего подобного!

— Все кончено, Эрл! — пропела Бетти своим мощным голосом. Она указывает на экран над хлевом.

И он первый раз за это время смотрит в ту сторону. На экране, разделенном пополам, разоблаченный проповедник видит себя. Видит стоящего на сцене в лучах славы Преподобного Эрла, чьи серебряные волосы развеваются, а золотой плащ сверкает именно так, как было задумано, но в то же самое время видит — как и все остальные! — Преподобного Эрла, снятого вне студии, этого великого трибуна, скатившегося так низко, жалкого Эрла Шарпнека, произносящего слюнявые речи и унижающегося в стойле у Бетти, самого скверного из всех подлецов. Хитрый, грязный, развратный пастор слышит, — как слышат и все остальные! — как Эрл Шарпнек оскорбляет свою возлюбленную, запихивая при этом в ее дрожащий рот эклеры, в то время как она слезно просит его прекратить.

— Кончено! — Голос Бетти раздается трубным ревом, от которого могли бы рухнуть стены. Она кричит! — Разве ты не видишь? Как ты сумеешь хоть кого-то обмануть теперь, когда всем все известно?

В полумраке шевелится великая армия. «Сейчас? Уже скоро? Если не сейчас и не скоро, то когда?» Они смотрят на Ахмеда. Жилистый, худощавый, покачивающийся в пустыне на ветру, как кустик меч-травы, мулла стоит, будто врос в землю, и одной силой воли удерживает свое войско от решительных действий: он держит руку вытянутой в сторону.

И в этот момент Преподобный Эрл Шарпнек всех поражает: подростков и обращенных, врагов и последователей, архангелов и ангелов, кураторов и выжидающую армию — всех в равной степени; вот тогда-то он потрясает телезрителей всего мира и обрушивает невероятную новость на всех своих нынешних и бывших последователей, вплоть до рассвирепевшего Джереми Дэвлина, встревоженного Гэвина Патеноде и настойчивого Ноа, настроенного во что бы то ни стало обеспечить бесперебойную прямую трансляцию.

С авансцены огромной съемочной площадки проповедник запрыгивает на свой пьедестал для особых выступлений, и, чтобы ясно дать понять операторам, где сейчас происходит главное действие, он поднимает за собой стул и, на глазах у всех, балетным прыжком вскакивает на него. Теперь он оказался высоко над ними и старается держать равновесие, стоя на узком сиденье. Широко разводя руки в стороны, Преподобный Эрл Шарпнек обращается сразу к друзьям, врагам и последователям, проповедует, стоя на самой высокой точке сцены.

— Ну так они все знают, да? — кричит он, хватая микрофон и щелкая кнопкой, чтобы увеличить громкость. — Думаете, кого-нибудь волнует, чем я занимаюсь? Думаете, что мои поступки как-то отражаются на работе моего предприятия? Если вы считаете, что мои грехи как-то на это влияют, то вы жалки. Жалки!

Раздается шелест, как будто сильным ветром покатило перекати-поле, но никто не шевелится и никто не произносит ни слова.

— У меня есть то, что нужно людям! Я знаю, чего вы хотите, все, кто стоит здесь, все, кто предал меня и обратился против меня.

Теперь его голос стал громоподобным, он сильнее, чем те безобразные сцены, которые показывают на экране. В телевизорах корчится трусливый Преподобный Эрл, и рядом он же провозглашает истину:

— Я знаю, чего вы хотите, вы. Тоскливые и алчные человечки, и я могу дать вам это. Прямо сейчас. Я могу сделать вас стройнее. Стройнее! — еще громче повторяет Преподобный Эрл, а за спиной у него стоят, нетвердо держась на ногах, старики, а на гигантском экране все так же показывают его встречи с бедняжкой Бетти, когда он ведет себя самым безжалостным образом.

— Разве вы не понимаете? Половина из вас и раньше знала обо мне всю правду, а кто-то обнаружил ее сейчас, и что же от этого изменилось? Разве вам это на самом деле так важно? Значение имеет не то, что я делаю, — восклицает он, как ангел: вот так он умеет управлять толпой, — но то, что я могу вам продать.

Воздух всколыхнулся, затрепетал от громкого вздоха, который сразу вырвался у множества людей.

— Правда обо мне ничего не значит по сравнению с правдой о вас. Вы хотите есть великолепную пищу, которую я продаю, обжираться ею и оставаться худыми, ведь вы делаете вид, что боретесь с этой проблемой, тренируясь в дорогих спортивных клубах, которые тоже принадлежат мне. Вы хотите следовать за мной, а правда состоит в том, что это никак не отразится на ваших действиях. На действиях любого из вас.

Он повторяет, чтобы произвести большее впечатление:

— Любой из вас. Все вы рождены голодными, поэтому я нужен вам сейчас и буду нужен всегда, ведь признайтесь, до конца жизни вы будете хотеть, и, согласитесь, я даю вам то, чего вы хотите.

— Господи, — бормочет Дэвлин, — это ужасно.

— Нет, — отвечает Зои. — Просто это правда.

— Ш-ш-ш. — Бетти поднимает свою огромную руку так же, как Ахмед-Шах. — Подождите.

— Людей не волнует, что ты делаешь, — заканчивает свою речь Преподобный Эрл, а потом кричит: — если ты даешь им то, чего они хотят.

Пора?

Ахмед опускает руку.

— Пора!

Бетти опускает руку.

— Пора.

Молчаливая армия пошла в наступление. Эти грузные люди намного деликатнее и намного лучше понимают чужие переживания, чем обычные люди вроде вас. Они страдали! Они знают, каково это.

Величественные, целеустремленные, твердо идущие к цели, участники похода приближаются к разоблаченному проповеднику, расступаясь, как волны, чтобы обойти Ахмеда, Глорию, семью Аберкромби, лучшую подругу Энни по имени Келли и нового парня, который теперь есть у Бетц, то есть Дэйва, и в тот момент, когда человеческий океан выплеснулся из тьмы и начал заполнять освещенную площадку, Дэйв берет Бетц за руку, а девочка в ответ только слегка вздрагивает от радости.

Каким-то загадочным образом толстяки добираются до сцены, не задев ни одного человека, и осторожно, чтобы не пострадали пожилые люди, отважно стоящие со своими плакатами, они начинают раскачивать грузовую платформу и делают это до тех пор, пока, будто перезревший персик на самой высокой ветке, обреченный Эрл Шарпнек не теряет равновесие. Он падает со стула, отлетает от блестящего пьедестала и летит в гущу людей. Беспомощный перед теми, кому он причинил больше всего боли, уничтоженный проповедник оказывается прямо у них в руках.

Как будто океан, от которого после сильного шторма осталось лишь море, тихая и терпеливая армия движется обратно. Еще несколько секунд все слышат, как вопит Преподобный Эрл Шарпнек.

А после этого его никто никогда не видел.

Если бы эти события произошли в мире, существующем по законам любви и разума, то этим бы все и кончилось. В кино бы все запылало и взорвалось, от Сильфании ничего не осталось бы, и мы бы наблюдали, как спасаются уцелевшие, но в мире, где люди постоянно стремятся чего-то добиться, терпят неудачу и от всего сердца клянутся начать заново, ничто не заканчивается бесповоротно.

Пока те, кто столько пережил, размышляют, как провести оставшиеся годы своей жизни, начинают развиваться новые события.

На всякое освободившееся место тут же находятся претенденты. И вот уже в анклаве посреди пустыни грохочет незнакомый резкий голос, и слова оратора усиливает микрофон, а самого его снимают камеры, и вот он, увеличенный и усиленный аппаратурой, появляется перед изумленными зрителями.

— Вот так я спас вас, — кричит новый миссионер, подхватывая оброненный факел, и подбирает слова, обращенные ко всем присутствующим, в том числе к осиротевшим преданным последователям, которые уже ждут чего-то как раз в таком роде.

— Нет, — говорит Джерри Дэвлин. Это уже слишком.

— Я истинный! — раздается голос. — Я!

— Нет! — Это уже чересчур, черт возьми. Дэвлин кричит: — Заткнись.

— Согласись, всем хочется кушать, — произносит Бетти.

— Долой шарлатанов! — продолжает претендент на высокий пост, и говорит он намного громче и увереннее, чем мог бы ожидать от него единственный из присутствующих, кто знает и ненавидит его. Новый оратор, в восторге от внимания к своей персоне, поднимает голову и орет, как будто он уже архангел, а не ангел-стажер, как на самом деле. То есть был до сегодняшнего дня.

Дэвлин взрывается:

— Остановите же его кто-нибудь!

Но никто ничего не делает.

— Я спас вас от Эрла Шарпнека, а теперь спасу вас от самих себя! — заявляет преобразившийся Найджел Питерс, настроенный поживиться на всем происходящем.

Это рискованный шаг. Будущее предприятия сейчас на волоске. Что касается присутствующих, то с них довольно. Как и молчаливая армия толстяков, они сыты всем этим по горло. Семейство Аберкромби, Келли, Ахмед, Бетти, Дэвлин с Зои, на которой он собирается жениться, и Ноа вместе с Бетти! — и все остальные укладывают вещи и собираются домой. А как же Найджел с его планами по захвату власти? Что из этого всего выйдет? Что станет с Сильфанией и Преданными Сестрами? Хотите знать правду?

Все зависит только от вас.