И тут произошли события, которые, казалось, должны были бы помешать коменданту крепости и его капитану исполнить задуманное. По крайней мере, так можно было предположить. Не прошло и суток после описанного разговора, как в городе и во всей долине разнесся слух о нападении немирных индейцев. Говорили, что индейцы – были ли то апачи, юты или команчи, никто не знал, – показались недалеко от Сан-Ильдефонсо в полном боевом уборе.

Это, вне всякого сомнения, означало, что они могут напасть на любую часть поселения. Потом прошел новый слух, еще более серьезный: индейцы напали на нескольких пастухов на плоскогорье, совсем близко от города; пастухам удалось спастись, но собаки их были убиты, а отары овец угнаны в горы надежную крепость грабителей.

На сей раз вести были более определенные. Напали индейцы из племени юта, из отряда, который охотился к востоку от реки Пекос. Очевидно, перед тем как возвратиться домой, к верховьям Дель Норте, они решили совершить этот набег, суливший им немалые богатства. Пастухи ясно видели их и по боевой раскраске сразу узнали ютов.

Что на пастухов напали именно юты, было довольно правдоподобно. Совсем недавно они же совершили набег на поселения, расположенные в цветущей долине реки Таос. Юты прослышали о богатствах Сан-Ильдефонсо, вот почему они и напали. А команчи и апачи были в мире

с Сан-Ильдефонсо и уже несколько лет ограничивались тем, что опустошали провинции Коагуила и Чиуауа. Жители Сан-Ильдефонсо не давали этим племенам никакого повода нарушить мир, да и индейцы ничем не обнаруживали каких-либо враждебных намерений.

В ночь после того, как похитили овец, был совершен более крупный грабеж. Это случилось уже в самом поселении. Со скотоводческой фермы, расположенной в нижнем конце долины, угнали большое стадо рогатого скота. Пастухи видели, как индейцы угоняют скот, но, испугавшись, были рады унести ноги и спрятались на ферме.

Не было совершено еще ни одного убийства, но лишь потому, что грабителям никто не сопротивлялся. И на дома индейцы еще не нападали. Быть может, то был лишь небольшой отряд, но как знать – к нему могут присоединиться другие, и тогда они, пожалуй, отважатся на более дерзкие и опасные действия.

И жителей долины и горожан охватило волнение. Всюду царил ужас. Те, кто жил в ранчо, стоявших на отлете, на ночь покидали свои жилища и искали приюта в городе или в крупных асиендах. С наступлением темноты ворота асиенд запирались, до самого утра по плоской крыше – асотее – расхаживали караульные. Великий страх объял жителей; он был особенно силен потому, что нападение индейцев оказалось полной неожиданностью – ведь долгое время с ними поддерживались хорошие отношения.

Неудивительно, что людьми овладела тревога. У них были все основания для этого. Они прекрасно знали, что жестокость диких воинов во время набега не знает предела: индейцы убивают всех мужчин, щадят одних только молодых женщин, но лишь для того, чтобы увести их с собою и превратить в жалких, несчастных пленниц. Жители Сан-Ильдефонсо хорошо знали все это – ведь в то самое время тысячи их землячек, навсегда потерянных для своих родных и друзей, томились в плену у диких индейцев. Неудивительно, что всюду царили смятение и ужас.

Комендант, по-видимому, был все время настороже. Во главе своих улан он рыскал по окрестностям и делал даже вылазки в горы. Ночью из конца в конец долины разъезжали патрули. Населению было предложено, если нападут индейцы, забаррикадировать двери и не выходить из домов. И все восхищались рвением и энергией своих зашитников.

С каждым днем росла слава коменданта. Впервые ему представилась подлинно блестящая возможность показать всем, какой он храбрец, – ведь с тех пор, как он прибыл сюда, индейцы еще ни разу не нападали на СанИльдефонсо. Во времена его предшественника индейцы появлялись здесь несколько раз, и всем памятно, что в этих случаях, вместо того, чтобы преследовать «варваров», войска отсиживались в крепости до тех пор, пока враг не скрывался, угнав из долины весь оказавшийся под рукой скот.

Нет, новый комендант действует совсем иначе. Что за храбрый офицер этот полковник Вискарра!

Волнение продолжалось несколько дней. Но так как до сих пор индейцы никого не убили, не похитили ни одной женщины и появлялись только ночью, все решили, что, по-видимому, их тут слишком мало, просто какая-нибудь небольшая кучка грабителей. В противном случае они бы уже давно осмелились показаться среди бела дня и вообще причинили бы гораздо больше вреда.

Все это время мать с сестра охотника на бизонов жили, никем не охраняемые, в своем уединенном ранчо, и притом во всей долине вряд ли можно было бы найти семью, которая меньше боялась бы индейцев. На то были причины. Во-первых, сама жизнь научила их почти не обращать внимание на опасность, которая приводила в ужас их менее отважных соседей. Вовторых, индейцы, как видно, стремились захватить побольше добра, и их вряд ли могла соблазнить такая бедная хижина. Чуть выше по долине немало богатых ранчо. Нет, вряд ли индейцы нападут на таких бедняков.

Имелось и еще одно важное основание для такой уверенности – это было нечто вроде семейной тайны. Карлос торговал со всеми соседними племенами, был известен индейцам и поддерживал дружбу почти со всеми их вождями. И индейцы хорошо относились к нему: ведь он был американец. А их отношение к американцам в то время и еще много времени спустя было таково, что даже совсем малолюдные партии американских трапперов или торговцев, ничего не опасаясь, проходили по землям апачей и команчей, тогда как эти же самые апачи и команчи постоянно нападали на огромные мексиканские караваны и грабили их без пощады. Лишь много времени спустя эти племена люто возненавидели и саксов, и виноваты в этом были сами белые, которые не раз проявляли варварскую жестокость по отношению к индейцам.

Карлос же, торгуя с индейцами, никогда не забывал о своем маленьком ранчо, о родных, и он всегда уговаривал мать и сестру не бояться индейцев, когда его нет дома, уверяя, что индейцы не тронут их.

Он не поддерживал дружеских отношений лишь с хикариллами маленьким, жалким племенем, жившим в горах, к северо-востоку от Санта-Фе. То была одна из ветвей могучего племени апачей, но держались они особняком, и у них было мало общего с великими разбойниками юга – мескалеро и «пожирателями волков».

Вот почему маленькая Росита и ее мать отнеслись к ходившим тогда слухам хоть и не совсем спокойно, но все же с меньшим страхом, чем их соседи.

Их постоянно навещал дон Хуан и снова уговаривал переселиться на время к нему: у него был большой, хорошо укрепленный дом, охраняемый самим хозяином и его многочисленными пеонами. Но мать Роситы только смеялась над его страхами, и Росита, конечно, тоже отказалась принять его предложение – ей это казалось не вполне удобным и приличным.

Приближалась ночь, третья с тех пор, как в долине пошли слухи о появлении индейцев. Мать и дочь оставили станок и веретено и уже собирались улечься на свои постели на земляном полу, как вдруг Бизон вскочил с циновки и, яростно рыча, кинулся к двери.

Рычанье перешло в лай, такой неистовый, что сразу стало ясно – за дверью кто-то чужой. Дверь была закрыта и заперта на засов, но старуха, даже не спросив, кто там, отодвинула засов и отворила дверь.

Едва она показалась на пороге, раздался дикий клич индейцев, и удар тяжелой дубинки опрокинул ее наземь. Несмотря на яростные атаки пса, несколько дикарей в устрашающей боевой окраске и в перьях ворвались в дом, вопя и рамахивая оружием. Не прошло и пяти минут как они вытащили из дома кричащую от ужаса девушку и привязали ее на спину мула.

Захватив с собой то немногое, что могло представлять для индейцев хоть какую-нибудь ценность, дикари подожгли ранчо и поспешно ускакали.

Сидя на муле, к которому ее привязали, Росита увидела пламя пожара, а ведь когда похитители выносили ее из дома, она видела мать – неподвижное тело, распростертое на пороге и, казалось, безжизненное. И вот дом в огне, уже и крыша занялась!

– Бедная моя мама! – в отчаянии бормотала девушка. Господи! Что будет с мамой?..

Почти одновременно с нападением на ранчо Карлоса или чуть позже индейцы появились перед домом дона Хуана; но, покричав и выпустив несколько стрел на асотею и в дверь, они скрылись.

Дон Хуан был полон страха за своих друзей. Как только индейцы отъехали от его фермы, он выскользнул из дому и, надеясь в темноте остаться незамеченным, отправился к хорощо знакомому ранчо.

Отойдя совсем немного, он вдруг увидел пламя пожара, и от этого зрелища кровь застыла у него в жилах.

Он не остановился. Хоть он был и пеший, но вооружен и со всех ног кинулся вперед, решив защитить Роситу или погибнуть.

Через несколько минут он уже стоял перед дверью ранчо и здесь с ужасом увидел бесчувственное тело старухи, ее страшное, мертвенно-бледное лицо, озаренное пламенем горящей крыши.

Огонь пока не подобрался к ней, но еще немного – и она сгорела бы.

Дон Хуан вынес ее в садик и в отчаянии кинулся искать и звать Роситу.

Но она не откликалась. Лишь треск пламени, вздохи ночного ветра, уханье горной совы да вой койота были ответом на его тревожный зов.

Наконец, когда у дона Хуана не осталось никакой надежды, он вернулся к распростертому телу и опустился подле него на колени, чтобы осмотреть. К его удивлению, старуха была еще жива и, после того, как он смочил ее губы водой, стала понемногу приходить в себя. Страшный удар лишь оглушил ее.

Дон Хуан поднял ее на руки и с тяжелым сердцем отправился хорошо знакомой тропой к своему дому.

Наутро слух о ночном происшествии разнесся по всему СанИльдефонсо, вселяя в сердца людей еще больший ужас. Во главе многочисленного отряда комендант у всех на виду проскакал через город. После долгих и громких разговоров и бессмысленных разъездов взад и вперед уланы как будто напали на след индейцев.

Но задолго до наступления темноты солдаты вернулись с обычным своим донесением:

– Индейцев догнать не удалось.

Они доложили, что шли по следу до самого Пекоса. Индейцы переправились через реку и двинулись дальше, к Льяно Эстакадо.

Эта последняя новость немного успокоила жителей долины: можно было предположить, что, если индейцы скрылись в этом напралении, грабежу и набегам конец. Они, верно, решили присоединиться к своему племени, которое, как все знали, охотилось где-то в той стороне.