Да, перед Леной Рук стоял Пьер Робиду. Не просто стоял: они обнялись.
С первого взгляда на него у девушки возникли странные мысли, воспоминания, навеянные присутствием мужчины. Казалось, раньше она ничего подобного не ощущала.
Она знала, что Пьер Робиду жив; и что отец велел ей держать это в тайне. Но почему, она не знала; не знала, и почему отец отослал его. И хорошо, что не знала.
Не знала она и того, куда он уехал. Отец сказал, в Калифорнию, и это было правдой. Но что она знала о Калифорнии? Только то, что это далекий край, куда отправляются люди в поисках золота. Все знали об этом в поселке, все в Америке.
Лена Рук не думала о золоте, думала только о товарище своих игр и гадала, почему он так долго не возвращается.
Может, он никогда не вернется? Он, завоевавший ее девичье сердце, ее первый возлюбленный, стоял под лесным деревом, сжимая ее в объятиях, и говорил, что она завоевала его сердце!
И разве в ту ужасную ночь, когда он лежал, приходя в себя от ужасного удушения, разве не было первым произнесенным его словом ее имя – Лена?
И уехать, и остаться вдали, и забыть обо всем этом!
Неудивительно, что она раздумывала и печалилась и что облако грусти, которое уже упоминалось, постоянно оставалось у нее на лице.
Она не забыла его – не забывала ни на один день. За все эти долгие одинокие годы почти не было часа, чтобы она не думала о нем, хотя и не разрешала себе говорить. Она оставалась ему верна – и в сердце и в руке, несмотря на десятки поклонников, включая Альфреда Брендона, который теперь решил все-таки получить ее руку в браке.
Но она сопротивлялась его ухаживаниям, вызвав неудовольствие отца, который был на стороне Брендона.
И все это ради памяти о человеке, который исчез, не объяснив причины своего отсутствия и не дав обещания вернуться.
Она часто думала о нем, и думала с горечью; временами даже испытывала нечто похожее на злость.
Но сейчас, когда Пьер оказался рядом с ней, когда она видела его высокую грациозную фигуру, она сразу все забыла и с рыданиями бросилась ему на грудь.
Никакого сдерживания, никаких претензий на напускную скромность. Инстинкт любви подсказал, что он по-прежнему верен ей; и крепкое страстное объятие, которым он ответил ей, подтверждало это.
Некоторое время оба молчали, сердца их были слишком счастливы для слов.
Наконец дар речи к ним вернулся, и Лена взяла на себя инициативу.
– Но скажи, Пьер, зачем ты уехал от меня и так надолго?
– На твой вопрос легко ответить, Лена. Начну с того, что я проделал большой путь. Я был в Калифорнии и провел там какое-то время в поисках золота. Но не это задержало меня. Три года я провел в плену у арапахо.
– А кто такие арапахо?
– Это индейское племя. Они кочуют по прериям. Я мог бы еще оставаться у них, если бы не отряд чокто, из племени моей матери, ты ведь знаешь. Они случайно встретились с арапахо. И освободили меня, заплатив выкуп. Потом вернулись со мной в страну чокто, к западу отсюда, и я почти сразу уехал оттуда сюда.
– Пьер! Я так рада, что ты снова здесь! И ты так вырос, стал таким красивым. Но ты всегда был красив, Пьер. И ты побывал в Калифорнии. Я это слышала. Но скажи мне: зачем ты вообще туда уехал?
– Я уехал, чтобы отыскать своего отца, – серьезно ответил он.
– Твоего отца! Но он…
Девушка спохватилась, только сейчас вспомнив ужасное происшествие – еще один эпизод из той ночи ужаса.
Она пожалела о своих словах, потому что считала, что Пьер ничего не знает о случившемся. Ни отец, ни она сама не говорили ему о появлении Дика Тарлтона, а когда Дик ушел из хижины, чтобы больше никогда в нее не вернуться, юноша еще был без сознания.
После того как Пьер пришел в себя, она ему ничего не говорила. Отец предупредил ее, чтобы она ничего не говорила на эту тему. Впрочем, для этого не было и возможности: как только Пьер оказался способен передвигаться самостоятельно, старик охотник спешно отослал его. Он ушел посреди ночи, взяв с собой юношу.
Вспомнив все это, Лена пожалела о своих словах; она решила сменить тему, но Пьер, прервав ее, избавил от замешательства.
– Можешь не рассказывать, Лена, – дрожащим голосом сказал он. – Я знаю эту печальную историю, все знаю. Может, даже больше тебя, хотя узнал не сразу. Моя милая невинная девочка, ты и подумать не можешь… Но нет… Я не должен. Давай больше не говорить о тех временах – только о настоящем. А теперь, Лена, я не хочу видеть твоего отца и не хочу, чтобы он знал, что я здесь появился. Поэтому ты не должна говорить, что видела меня.
– Не скажу, – ответила она тоном, говорившим скорее о печали, чем об удивлении. – Увы, мне легко выполнить твою просьбу, потому что я не смею говорить с ним о тебе. Не знаю по какой причине, но отец запретил мне упоминать твое имя. Если случайно я вспоминала тебя или спрашивала, когда ты вернешься, он меня жестоко ругал. Можешь поверить, Пьер: однажды он мне сказал, что ты мертв! Но я так горевала, что он смягчился и сказал, что хотел только испытать меня. Бог простит меня за то, что я так говорю об отце; но временами мне почти казалось, что он желает твоей смерти. О Пьер, что ты сделал? Почему он стал твоим врагом?
– Не могу сказать. Для меня это тоже загадка; а также то, почему он меня отослал, и кое-что еще. Но… что это за голос?
– Отец! И топот копыт его лошади! Он возвращается по тропе. О Пьер, он не должен тебя увидеть!
– И не увидит. Я могу уйти, как пришел, под покровом деревьев. До свидания, дорогая. Жди меня завтра вечером. Выходи попозже, когда все улягутся – скажем, в одиннадцать. Я буду ждать тебя здесь – нет, вон там, у большого тополя. Как часто сидели мы с тобой в его тени!
– Иди, Пьер, иди! Он уже у ворот!
– Еще один поцелуй, любимая, и тогда…
Губы их встретились и разделились; они расстались: девушка направилась к дому, а молодой человек, прячась за персиковыми деревьями, скрылся в лесу.