После того как они скрылись, я долго еще сидел не шевелясь. Хаос и смятение царили в моей голове. Я не знал, что думать, как поступить, и сидел как прикованный к дереву. Наконец я попытался спокойно обдумать все, что видел и слышал. Неужели это был фарс, разыгранный, чтобы напугать меня? Нет, ни один из четырех не походил на персонаж из фарса. А дикое и сверхъестественное появление Желтого Джека из загробного мира было слишком драматично, слишком серьезно, чтобы стать эпизодом в комедии.
Пожалуй, скорее, я только что слышал пролог к предполагаемой постановке трагедии, в которой должен был сыграть роль жертвы. Эти люди бесспорно готовили покушение на мою жизнь. Их было четверо, и ни одного из них я никогда ничем серьезно не обидел. Я знал, что все четверо никогда не любили меня. Впрочем, у Спенса и Уильямса не было причин для обиды, разве что давнишняя мальчишеская ссора, давно забытая мной. Но они действовали под влиянием Ринггольда. Что касается мулата, то я понимал причину его вражды ко мне – это была вражда не на жизнь, а на смерть!
Но каков Аренс Ринггольд! Он явно был главой заговора и замышлял убить меня. Образованный человек, равный мне по положению в обществе, джентльмен!
Я знал, что он всегда недолюбливал меня, а за последнее время возненавидел еще больше. Мне известна была и причина. Я стоял преградой на пути к его браку с моей сестрой. По крайней мере, так думал он сам. И он был прав: с тех пор как умер отец, я стал принимать гораздо большее участие в семейных делах. Я открыто заявил, что с моего согласия Ринггольд никогда не будет мужем моей сестры. Я понимал, что он разозлен, но не мог даже представить себе, что гнев способен толкнуть человека на такой дьявольский замысел.
Выражения: «он стоит нам поперек дороги», «мамашу будет легко уломать», «когда я стану хозяином их плантации» – ясно говорили о намерении заговорщиков устранить меня, убить из-за угла.
– Хо! Хо! Молодой мико теперь может сойти, – вдруг раздался голос. – Плохие люди ушли. Хорошо! Скорей спускайся вниз, хорошенький мико, скорей!
Я поспешно повиновался и снова очутился перед безумной королевой.
– Теперь ты веришь Хадж-Еве, молодой мико? Видишь, что у тебя есть враги, целых четыре врага, что твоя жизнь в опасности?
– Ты спасла мне жизнь, Хадж-Ева! Как мне отблагодарить тебя?
– Будь верен ей... верен... верен...
– Кому?
– Великий Дух! Он уже забыл ее! Вероломный молодой мико! Вероломный бледнолицый! Зачем я спасла тебя? Зачем я не позволила твоей крови пролиться на землю?
– Ева!
– Плохо! Плохо! Бедная лесная птичка! Самая красивая из всех птичек! Ее сердце изойдет кровью и умрет, а разум покинет ее!
– Ева, объясни же, в чем дело?
– Плохо! Пусть он лучше умрет, чем бросит ее! Хо, хо! Неверный бледнолицый, о, если бы он умер, прежде чем разбил сердце бедной Евы! Тогда Ева потеряла бы только свое сердце. А голова, голова – это хуже! Хо, хо хо!
Зачем я поверила нежным словам
И с белым бродила...
– Ева! – воскликнул я с таким жаром, что это заставило ее прервать свою безумную песню. – Скажи, о ком ты говоришь?
– Великий Дух, послушай, что он говорит! О ком? О ком? Здесь больше, чем одна. Хо, хо, хо! Больше, чем одна, а верный друг забыт. Что может сказать Ева? Какую историю может она рассказать? Бедная птичка! Ее сердце изойдет кровью, а разум помешается. Хо, хо, хо! Будут две Хадж-Евы, две безумные королевы микосоков!
– Ради всего святого, не томи ты меня! Милая, добрая Ева, скажи, о ком ты говоришь? Неужели о...
Заветное имя было готово слететь у меня с языка, но я все не решался произнести его.
Я страшился задать вопрос, страшился получить отрицательный ответ.
Но долго колебаться я не мог: я зашел слишком далеко, чтобы отступать, и я слишком долго терзал свое тоскующее сердце. Дольше ждать я был не в силах. А Ева могла рассеять мои сомнения, и я решился спросить ее:
– Не говоришь ли ты о Маюми?
Несколько мгновений безумная молча глядела на меня.
Я не мог проникнуть в тайну ее глаз: последние пять минут в них блистали упрек и презрение. Когда я произнес эти слова, ее лицо выразило крайнее изумление, а затем глаза ее пристально устремились на меня, будто пытаясь угадать мои мысли.
– Если это Маюми, – продолжал я, не ожидая ее ответа, увлеченный вновь вспыхнувшим чувством, – то знай, что я люблю ее – люблю Маюми!
– Ты любишь Маюми? Все еще любишь ее? – быстро спросила Хадж-Ева.
– Клянусь жизнью...
– Нет! Нет! Не клянись! Это его клятва. А он изменил! Скажи еще раз, мой молодой мико, скажи, что ты говоришь правду, но не клянись...
– Я говорю правду, чистую правду!
– Хорошо! – радостно воскликнула безумная. – Мико сказал правду. Бледнолицый мико правдив, и красавица будет счастлива...
Мы юной любви вспоминаем дни
Под пальмами вдвоем...
Ты вновь на свою голубку взгляни,
На дикую птичку взгляни,
На нежную птичку взгляни!
Она вместе с другом в прохладной тени,
И нежно лепечут в чаще они,
И нет никого кругом!!!
– Тише, читта-мико! – воскликнула она, снова обращаясь к гремучей змее. – И ты, окола-читта(55). Успокойтесь вы обе. Это не враг. Спокойно, или я размозжу вам головы...
– Добрая Ева!
– А, ты называешь меня доброй Евой! Но, может быть, наступит день, когда ты назовешь меня злой. – Затем, возвысив голос, она продолжала очень серьезно: – Выслушай меня, Джордж Рэндольф! Если и ты когда-нибудь окажешься злым, если ты изменишь, как он, то знай, что Хадж-Ева станет твоим врагом и читта-мико уничтожит тебя!.. Ты сделаешь это, мой змеиный король, не правда ли? Хо, хо, хо!
Змея как будто поняла ее. Она вдруг подняла голову, ее блестящие глаза василиска замерцали, как будто излучая огненные искры, ее раздвоенный язык высунулся из пасти и чешуйчатые кольца загремели, издавая звук, похожий на «ски-ррр».
– Тихо, тихо! – сказала Ева, успокаивая змею и ловким движением пальцев заставляя ее снова свернуться клубком. – Это не он, читта, не он! Слышишь, ты, король ползучих гадов! Тише, говорю я!
– Почему ты угрожаешь мне, Ева? Ведь нет причины...
– Хорошо! Я верю тебе, милый мико, мой храбрый мико!
– Но, добрая Ева, объясни, скажи мне...
– Нет! Не теперь, не сегодня вечером. Сейчас нет времени. Взгляни туда, на запад! Нетле-хассе(56) собирается улечься спать. Ты должен уйти. Тебе нельзя бродить в темноте. Ты должен добраться назад в форт, прежде чем зайдет луна. Иди, иди, иди!
– Но я уже сказал тебе, что не могу уйти, пока не закончу своего дела...
– Тогда это опасно... Какое дело? А! Я догадываюсь! Вот идут те, кого ты ждешь...
– Да, я думаю, что это они, – прошептал я.
На противоположном берегу озера появились высокие тени двух вождей.
– Тогда скорей делай свое дело и не теряй времени! -торопила меня Хадж-Ева. – В темноте тебе грозит опасность. Хадж-Ева должна уйти. Доброй ночи, молодой мико, спокойной ночи!
Я тоже пожелал ей спокойной ночи и обернулся к приближавшимся вождям. Тем временем моя странная собеседница скрылась.
Индейцы вскоре вышли на берег и коротко сообщили мне ответ для генерала. Оказалось, что Холата-мико снял свои палатки и покинул лагерь!
Два изменника были настолько противны и омерзительны, что мне не хотелось ни одной лишней минуты оставаться в их компании. Получив необходимые сведения, я тут же поспешил избавиться от них.
Предупрежденный Хадж-Евой и учитывая сказанное Аренсом Ринггольдом, я, не тратя времени, направился к форту. Луна стояла все еще над горизонтом, и в ее ярком свете я был огражден от опасности внезапного нападения.
Я шел быстро, из предосторожности выбирая открытые поляны, стараясь держаться подальше от таких мест, где в засаде мог скрываться убийца.
Я никого не увидел ни по пути, ни около форта. Но у самых ворот, недалеко от лавки маркитанта, я заметил человека, притаившегося за сложенными бревнами. Мне показалось, что я узнал мулата.
Я хотел было кинуться на него и разделаться с ним. Но часовой уже отозвался на мой оклик, а мне не следовало поднимать тревогу главным образом потому, что я получил приказ действовать, соблюдая военную тайну. Я решил, что этот «воскресший из мертвых» встретится мне в другой раз, когда я буду не так занят, и тогда мне легче и удобнее будет свести счеты и с ним и с его дьявольскими сообщниками. С этой мыслью я вошел в ворота и отправился с докладом в штаб к генералу.