Я сделал движение, чтобы броситься за ними, но удержался, сообразив, что с моей стороны было бы крайне опрометчиво обнаружить себя. Затем душою моей овладел такой же точно страх, какой я испытал незадолго перед тем во время сна. Сцены, которые мне померещились, вновь одна за другой прошли в моем сознании. Неужели эти бандиты тащат именно ее, Хуаниту Агвера? Нет! Нет! Какое глупое, какое нелепое предположение! Оно могло мне прийти в голову только потому, что я совершенно расстроен. Надо это отбросить. Гораздо правильнее и проще предположить, что Крокодил и гоахиро обокрали какую-нибудь плантацию и несут прятать краденое.

Поразмыслив, я решил, что лучше оставить бандитов в покое, по крайней мере на эту ночь. Случай указал мне их убежище; если я услышу, что где-нибудь по соседству совершено воровство, то сумею объяснить кому следует, где можно отыскать воров и то, что они стащили.

Мне казалось, что при свете луны я смогу отыскать дорогу и выбраться из лесной чащи, тем более, я заметил, с какой стороны появились люди, прошедшие мимо меня.

Итак, я отправился в путь. Некоторое время мне действительно удавалось идти по следу, проложенному бандитами. Я шел медленно и осматривал почти каждую ветку на своем пути. Потом вдруг след пропал. Я опять заблудился.

Я осмотрелся кругом, ища, где бы присесть, как вдруг, подняв глаза вверх, увидел широкий столб дыма, поднимавшийся в небо и принявший под лунным светом голубовато-серую окраску. Это был дым пожара, и горело не в лесу, а на берегу, на самом острове.

Тогда я снова пустился в путь, направляясь прямо на дым, и вскоре вышел из корнепусков. Тут я наконец облегченно вздохнул.

Усталость и голод донимали меня страшно. Оглядевшись кругом, я увидел знакомую местность. Именно здесь я несколько часов назад стрелял во фламинго, Неподалеку было несколько деревьев, где я привязал свою лошадь; она бедняжка стояла в том же положении, в каком я ее оставил, и, по-видимому, тревожилась не меньше меня. Ей тоже хотелось поскорее вернуться на плантацию. Она даже заржала от радости, когда я отвязал ее и сел в седло.

Теперь уже дорога была мне совсем знакома; луна освещала местность, лошадь бежалa быстро, не требуя шпор. Вскоре показалась усадьба... что я говорю? Не усадьба, а обгорелые стены, среди которых пылали балки и разные обломки. Первой моей мыслью было, что усадьбу подожгли бандиты, и мной невольно овладел трепет. Я теперь предчувствовал несчастье гораздо хуже пожара. Сердце стыло у меня в груди. Тем не менее я дал шпоры коню и галопом понесся к усадьбе. Подъехав ближе, я увидел черные фигуры мужчин и женщин, толпившихся вокруг пожарища и освещенных красным светом огня. Слышны были стоны, возгласы, причитания.

Минуту спустя я был уже среди них и вглядывался в их лица, ища два белых лица: одно – дона Мариано, другое – его сестры. Но – увы! – их не было.

Вдруг кто-то бросился ко мне с громким криком. Я узнал Гаспардо и, не слушая, что он мне говорит, закричал ему:

– Где они? Где ваши господа?

– Их обоих нет!.. О, сеньор, какое несчастье!..

– Как это – их нет? Куда же они подевались? И отчего произошел пожар?.. Гаспардо, да говорите же! Говорите скорее!..

– Сеньор, я и сам ничего не знаю. Я сам недавно вернулся, При мне обрушилась крыша и стены жилища дона Мариано. Мы пробовали тушить пожар, но уже ничего нельзя было сделать. Все погибло.

– Как это случилось? – спросил я машинально. – Кто же совершил поджог?

Мне казалось, что я сейчас услышу имя, уже известное мне.

– Люди рассказывают, что сюда приходили солдаты, чтобы арестовать хозяина за то, что он принадлежал к лиге патриотов. К счастью, он уехал сегодня утром, как вам известно. Тогда солдаты ушли ни с чем. Потом, когда уже наступила ночь, пришли другие в масках, это были уже не солдаты. Неизвестные утащили сеньориту, воспользовавшись суматохой, происшедшей во время пожара. Они же, конечно, и дом запалили... Куда утащили они барышню и что хотели с ней сделать – неизвестно.

На первый вопрос я бы мог ответить, а от второго у меня сердце сжималось в смертельном страхе. Теперь я уже не сомневался, что Крокодил и Карраско тащили тогда Хуаниту... Но жива ли она? И для чего они несли ее в заросли корнепусков?

– Боже мой! Боже мой! – воскликнул я, чувствуя в сердце такую боль, будто его пронзили кинжалом.

Наконец я взял себя в руки, вспомнив, что сейчас не время для слез и причитаний. Надо действовать. Я сказал Гаспардо:

– Хватит ли у вас мужества, мой друг? Рискнете ли вы жизнью, чтобы спасти сеньориту и ее честь?

– Да, сеньор. Что нужно делать? Говорите скорее, испытайте меня. Вы увидите!..

– Пошлите за вашей лошадью и ружьем.

– И то, и другое здесь.

И он показал на лошадь, которая стояла привязанная к загородке и не расседланная.

– А ваш кинжал где?

– Вот он.

– Так садитесь на коня и едем.

Одним прыжком Гаспардо вскочил на коня, и мы помчались, оставив позади себя потухавшее зарево.

Мы вернулись к озеру и через четверть часа достигли того места, где я привязывал лошадь, когда гнался за фламинго.

Мы соскочили с коней, привязали их и завязали им морды, чтобы они не заржали. Дорогой я уже успел рассказать своему спутнику обо всех приключениях, какие со мной были, и теперь мы смело шли с ним против врагов, не менее сильных и хитрых, чем мы сами.

Я выработал план действий и объяснил его Гаспардо. Он одобрил мои предложения.

Охотником руководили две побудительные причины: во-первых, желание спасти сеньориту, а во-вторых – отомстить негру и гитаристу, с которыми у него были свои счеты. Я нисколько не опасался, что он раздумает и покинет меня в самую критическую минуту; нет, он был человек действительно надежный. Я боялся только одного: потерять след, не найти похитителей. Сумею ли я выбраться на тропу, ведущую к хижине беглецов?

Когда я поделился своими опасениями с Гаспардо, он успокоил меня, сказав, что он в любом случае эту тропу отыщет. Его уверенность невольно передалась и мне, и я с надеждой устремился вперед.

Через несколько минут я указал Гаспардо след; и он пошел впереди, а я сзади.

Шел Гаспардо медленно; каждый шаг нужно было обдумать, чтобы не сойти с тропы. Кроме того, необходимо было остерегаться малейшего шума, так что мой спутник предложил снять тяжелые охотничьи сапоги. Таким образом, мы почти босиком пошли по ветвям корнепусков.

Так прошли мы около восьмисот шагов, после чего, несмотря на всю ловкость и опытность Гаспардо, нам пришлось все-таки остановиться.

Луна неожиданно зашла за большое облако, и мы оказались в полной темноте.

С минуту пробыли мы в несказанном ужасе: неужели так и придется простоять в этой темноте несколько часов? Может, даже всю оставшуюся ночь?

А ведь сейчас каждая минута могла повлечь за собой события с непоправимыми последствиями.

В воображении моем постоянно возникала Хуанита, какой я ее видел во сне.

«Ах, если б она закричала! – думалось мне. – Я пошел бы на крик, мы спасли бы ее...»

И я, и Гаспардо внимательно прислушивались, но ничего не было слышно, кроме обычных ночных звуков в лесу корнепусков над болотом, в котором кишат всякие насекомые, животные, гады и птицы. Пыхтели аллигаторы, ухали тропические совы, квакали лягушки и гигантские жабы. Вся эта нечисть довершала ужас нашего положения, Я был в отчаянии и в то же время чувствовал такую ярость, такое бешенство, как никогда в жизни. Мне казалось, что мы не успеем за ночь ничего сделать, а днем будет уже поздно... От одной этой мысли я весь трепетал. Мне казалось, что я чувствую, как волосы седеют у меня на голове...

Я повернулся к своему спутнику в надежде услышать от него что-нибудь ободряющее, но он только шепнул мне на ухо:

– Делать нечего, кабальеро. Нужно подождать, покуда это проклятое облако не пройдет. Если мы двинемся вперед сейчас, то ведь может случиться... Что это там такое? – встрепенулся он вдруг. – Вы видите, сеньор?.. Каррамба!.. Точно огонек, точно свет... Только бы не farrol de Diablo! Сохрани Бог!..