Фелим бежал, не останавливаясь и не оглядываясь; его рыжие волосы встали дыбом и чуть было не сбросили шляпу с головы. Прибежав в хижину, он закрыл дверь и забаррикадировал ее тюками и свертками, которые лежали на полу.

Но и после этого он не чувствовал себя в безопасности. Разве могла защитить дверь, хотя бы даже запертая на засов, против привидения?

А то, что он видел, конечно было привидением. Разве кто-нибудь когда-нибудь встречал такое? Человек едет верхом на лошади и держит в руке собственную голову! Разве кто-нибудь когда-нибудь слыхал о таком? Конечно, нет – во всяком случае, не Фелим О'Нил.

Вне себя от ужаса, он метался по хижине: то садился на табурет, то снова вскакивал и подкрадывался к двери, не смея, однако, ни открыть ее, ни даже заглянуть в щелку.

Порою он дергал себя за волосы, судорожно сжимал руками виски и протирал глаза, точно стараясь убедиться, что он не спал и на самом деле видел эту жуткую фигуру.

Только одно обстоятельство немного успокаивало Фелима: спускаясь по откосу, он, пока голова его была еще над краем обрыва, оглянулся и увидел, что всадник без головы уже далеко от Аламо и скачет галопом к лесу.

Если бы не это воспоминание, ирландец, метавшийся по хижине, был бы перепуган еще больше.

Долго он был не в силах говорить и только иногда испускал какие-то бессвязные восклицания.

Через некоторое время к Фелиму вернулось если не спокойствие, то, по крайней мере, способность рассуждать, и он снова обрел дар речи. Тут посыпались бесконечные вопросы и восклицания. На этот раз он обращался только к самому себе. Тары не было около него, и она не могла принять участия в разговоре.

Он говорил тихим шепотом, словно опасаясь, что его кто-нибудь подслушивает за стеной хакале.

– Господи Боже ты мой! Не может быть! Это не он! Святой Патрик, защити меня! Но кто же тогда? Ведь все было как у него! Лошадь, полосатое серапе, гетры на ногах, да и сама голова... вот разве только лицо не его. На лицо я тоже посмотрел, да только не разобрал,– где уж там, когда оно все в крови! Ах! Это не мог быть мастер Морис! Нет! Нет! Это был сон. Я спал, и мне все привиделось. А может, виски виновато? Но я не был настолько пьян, чтобы такое почудилось. Два раза глотнул из кубка, два раза из бутыли – вот и все. От этого я не стал бы пьян. Я выпивал вдвое больше – и то ничего, даже язык не заплетался. Ей-богу! А если я был пьян, то как же я теперь трезвый? Ведь не прошло и получаса, как я видел все это, а я трезв, как судья. Кстати, вот и сейчас-то не худо бы выпить капельку. А то ведь я глаз не сомкну всю ночь и все буду думать. Что это за наваждение? И где хозяин, если это не он? Святой Патрик! Охрани бедного, одинокого грешника – ведь кругом него только духи и привидения...

После этого обращения к католическому святому ирландец с еще большим благоговением обратился за помощью к другому богу, издревле известному под именем Вакха42.

Последний услышал его мольбы. Уже через час после того, как Фелим преклонил колени перед алтарем языческого божества, представленного в образе бутыли с мононгахильским виски, он освободился от всех страданий и лежал на полу хакале, позабыв не только о зрелище, которое насмерть перепугало его, но даже о собственном существовании.

В хижине Мориса-мустангера не слышно ни звука – даже часы не напоминают своим тиканьем о том, что время уходит в вечность и что еще одна ночь спустилась на землю.

Звуки слышны лишь снаружи. Но это привычные звуки -ночные голоса леса: журчит ручей, шепчутся встревоженные ветерком листья, стрекочут цикады. Изредка раздаются крики какого-нибудь зверя...

Наступила полночь, но от только что взошедшей яркой луны светло, как утром. Серебристые лучи, освещая землю, проникают в самую чащу леса и бросают полосы света среди черных теней деревьев.

Отдавая предпочтение тени перед светом, продвигаются несколько всадников.

Их немного – всего лишь четверо, но вид их внушает страх. Обнаженные красные тела, татуировка на щеках, огненные перья, торчащие на голове, сверкающее оружие в руках – все это свидетельствует о дикой и опасной силе.

Откуда они?

Они в военном наряде команчей. Взгляните на их раскраску, головной убор с орлиными перьями, обнаженные руки и грудь, штаны из оленьей кожи – и вы сразу узнаете в них индейцев, которые вышли на разбой.

Это, должно быть, команчи; а если так, то они приехали с запада.

Куда они едут?

На этот вопрос ответить еще легче. Всадники направляются к хижине, где лежит мертвецки пьяный Фелим. По-видимому, цель их набега – хакале Мориса Джеральда.

Можно ли сомневаться, что их намерения враждебны! Недаром они в военном наряде и подкрадываются с такой осторожностью.

Недалеко от хакале они соскакивают со своих лошадей, привязывают их к деревьям и дальше идут пешком.

Они продвигаются крадучись, стараются не шуршать опавшей листвой и держатся в тени; часто останавливаются, зорко всматриваясь в темноту, прислушиваясь; главарь подает команду жестами. По всему видно, что они хотят пробраться к хижине незаметно для тех, кто находится внутри.

И, кажется, это им вполне удается. Они стоят у стены, и, судя по всему, их никто не увидел.

В хижине такая же полная тишина, какую соблюдают они сами. Оттуда не доносится ни одного звука, даже пения сверчка.

А ведь один иэ обитателей хижины дома. Однако человек может напиться до того, что потеряет способность не только говорить и храпеть, но даже громко дышать; именно до такого состояния и дошел Фелим.

Четверо команчей подкрадываются к двери и осторожно осматривают ее.

Она заперта, но по бокам ее есть щели.

К этим щелям они прикладывают уши и, притаившись, слушают.

Не слышно ни храпа, ни дыхания.

– Возможно...–шепчет главарь одному из товарищей на чистейшем испанском языке,– возможно, что он еще не вернулся домой. Хотя, казалось бы, ему уже давно пора быть тут. Может быть, он снова куда-нибудь уехал? Помнится, за домом должен быть навес для лошадей. Если мустангер в хижине, то мы найдем там его гнедого. Подождите здесь, друзья, пока я схожу и посмотрю.

Нескольких секунд оказалось достаточно, чтобы обследовать примитивную конюшню. Она была пуста.

Столько же времени потребовалось на то, чтобы осмотреть тропинку, которая вела к конюшне. На ней не было лошадиных следов – во всяком случае, свежих.

Убедившись в этом, главарь вернулся к своим товарищам, которые все еще стояли у двери.

– Проклятие! – воскликнул он, уже не понижая голоса.-Его здесь нет и сегодня не было.

– Надо бы войти в хижину и удостовериться,–предложил один из воинов на хорошем испанском языке.– Что дурного, если мы посмотрим, как ирландец устроил свое жилье в прерии?

– Само собой,– ответил третий тоже на языке Сервантеса.– Давайте-ка заглянем и в его кладовую. Я так голоден, что способен есть сырое мясо.

– Клянусь Богом! – прибавил четвертый, и последний, на том же благозвучном языке.– Я слыхал, что у него есть и свой погребок. Если это так...

Главарь не дал ему закончить фразу. Напоминание о погребке произвело на него магическое действие, и он тут же приступил к делу.

Он толкнул дверь ногой.

Но она не открылась.

– Карамба! Она заперта изнутри. Чтобы в его отсутствие никто не мог войти – ни львы, ни тигры, ни медведи, ни бизоны, ни–ха-ха-ха!–индейцы!

Еще один сильный удар ногой по двери. Но она не поддается.

– Забаррикадирована, и чем-то довольно тяжелым – толчком не откроешь. Ладно, посмотрим, в чем там дело.

Он вынимает мачете из ножен. В шкуре мустанга, натянутой на легкую раму, появляется большая дыра.

В нее индеец просовывает руку и ощупью исследует препятствие.

Тюки и свертки быстро сдвинуты с места, и дверь распахивается.

Дикари входят. Через раскрытую дверь в хижину врывается лунный свет.

Там, растянувшись на полу, лежит человек.

– Черт побери!

– Он спит?

– Умер, наверно, а не то он нас услышал бы.

– Нет,– сказал главарь, нагибаясь над лежащим, – всего только мертвецки пьян. Это слуга мустангера. Я его знаю. Судя по нему, видно, что хозяина дома нет и давно не было. Надеюсь, эта скотина не опустошил весь погреб, чтобы довести себя до такого блаженного состояния... Ага, бутыль! Благоухает, как роза. Слава мадонне Гваделупской, осталось и на нашу долю.

В несколько секунд остатки виски были выпиты. Каждому хватило приложиться по одному разу, а на долю главаря пришлось и больше, – несмотря на его высокое положение, у него не хватило такта, чтобы протестовать против неравного дележа.

Что же дальше?

Рано или поздно хозяин дома должен вернуться. Гости, безусловно, хотят с ним повидаться, – иначе зачем бы они пришли сюда в такой поздний час? Особенно ждет встречи с ним главарь.

Что нужно четырем индейцам от Мориса-мустангера?

Это можно узнать из их разговора – им нечего скрывать друг от друга.

Они хотят убить его!

Это нужно главарю; остальные – только соучастники и помощники.

Дело слишком серьезное, тут не до шуток. Он получит за это тысячу долларов, а кроме того, удовлетворит свою жажду мести. Три его сообщника получат по сотне долларов.

Для читателя, наверно, уже ясно, кто скрывается под маской индейцев. Эти команчи – всего лишь мексиканцы, их главарь -Мигуэль Диас, мустангер.

– Надо устроить засаду, – говорит Эль-Койот. – Теперь он уже, наверно, скоро вернется. Вы, Барахо, поднимитесь на обрыв и следите, когда он появится на равнине. Остальные пусть остаются со мной. Он приедет со стороны Леоны. Мы можем встретить его под откосом у большого кипариса. Это самое подходящее место.

– Не лучше ли нам прикончить этого? – предлагает кровожадный Барахо, указывая на Фелима – к счастью, не сознающего, что происходит вокруг.

– Мертвый не выдаст! – присоединяется другой заговорщик.

– Наоборот, мертвый-то и выдаст, – возразил Диас. – И зачем? Он и так не лучше мертвого, пьяница несчастный. Пусть себе живет. Я подрядился убить только его хозяина. Идите-ка, Барахо. Быстрей, быстрей! Отправляйтесь на обрыв. Дон Морисио может появиться с минуты на минуту. Надо действовать без промаха. Может быть, нам никогда больше не представится такой случай. Лезьте на обрыв. При таком освещении вы увидите его издалека. Как только заметите его, бегите к нам. Не мешкайте, чтобы мы успели устроить засаду у кипариса.

Барахо подчиняется, но с видимой неохотой. Ему не повезло в прошлую ночь – он много проиграл в монте Эль Койоту, и ему хочется отыграться. Он хорошо знает, чем займутся его товарищи.

– Быстрей же, сеньор Висенте! – командует Диас, заметив его колебания. – Если мы потерпим неудачу, вы потеряете больше, чем могли бы выиграть в монте. Идите же! – продолжает Эль-Койот подбадривающим тоном.– Если он не появится в течение часа, кто-нибудь сменит вас. Идите!

Барахо подчиняется; выйдя из хижины, он направляется на свой пост – на обрыв.

Остальные располагаются в хижине, где они уже зажгли свечу.

На столе перед ними появляется не ужин, а колода испанских карт – неизменный спутник каждого мексиканского бродяги.

Дама и валет уже на столе, и игра в монте начинается. В азарте игры незаметно летит время. Проходит час...

Эль-Койот держит банк.

Крики: «Дама бита!», «Валет выиграл!»–то и дело раздаются в стенах хижины, обтянутых лошадиными шкурами.

Серебряные доллары звенят на столе. Тихо шуршат карты.

Но вот игру прерывает громкий вопль.

Это вскрикнул очнувшийся пьяница, обнаружив странное общество, собравшееся под крышей хакале.

Игроки вскакивают из-за стола, и все трое обнажают мачете. Жизнь Фелима висит на волоске.

Только случайность спасает ирландца.

В дверях появляется запыхавшийся Барахо.

Собственно говоря, никакие объяснения не нужны, но он с трудом шепчет:

– Едет! Уже приближается к обрыву... Скорей, друзья, скорей!

Ирландец спасен. Убивать его нет времени, даже если бы это и имело смысл. Им предстоит более выгодное убийство.

Через несколько секунд ряженые уже у подножия откоса, по которому должен спуститься всадник.

Они устраивают засаду под большим кипарисом и ждут приближения жертвы.

Скоро раздается топот копыт. Слышен стук подков, но звуки долетают неравномерно, точно лошадь скачет по неровной поверхности. Наверно, всадник спускается по откосу.

Но его еще не видно. Склон погружен во мрак, так же как и затененная деревьями речная долина, и лишь рядом с тем местом, где прячутся убийцы, лежит узкая полоса лунного света. Но тропа проходит не там. Всаднику придется проехать в тени кипариса.

– Не убивайте его! – шепчет Мигуэль Диас повелительным тоном.– Он мне нужен живым – часа на два. У меня есть на то свои причины. Хватайте его и лошадь. Это не опасно – ведь мы нападем неожиданно и застигнем его врасплох. А если он будет сопротивляться, мы его пристрелим. Но первым стреляю я!

Сообщники обещают выполнить этот приказ.

Скоро им предоставляется возможность доказать искренность их обещания. Тот, кого они ждут, уже спустился с откоса и въезжает в тень кипариса.

– Клади оружие! Слезай! – кричит Эль-Койот, хватая лошадь под уздцы, а трое остальных бросаются на всадника.

Тот не оказывает никакого сопротивления – не отбивается, не хватается за нож, не стреляет и даже не вскрикивает от негодования.

Перед ними–всадник, твердо сидящий в седле; они касаются его руками, но он словно ничего не чувствует.

Сопротивляется только конь. Он становится на дыбы, пятится и тянет за собой нападающих прямо в полосу лунного света.

Боже милостивый! Что это такое?

Мексиканцы все, как один, отшатываются, с криком бросаются прочь. Это крик дикого ужаса.

Ни секунды дольше не остаются они под кипарисом – они бегут со всех ног к чаще, где привязаны их лошади.

С лихорадочной поспешностью они вскакивают в седло и быстро мчатся прочь.

Они увидели то, что поразило ужасом и более отважные сердца: они увидели всадника без головы.