Еще не наступила полночь, когда мы съехали с Большой Национальной дороги и углубились в горы. Мы двигались курсом, почти параллельным прежнему. Примерно с милю мы шли по тропе, по которой с трудом мог бы проехать экипаж. Потом дорога сузилась, и нашему маленькому отряду пришлось разбиться на пары.

Еще миля — и даже этот строй понадобилось растянуть. Тропа позволяла теперь передвигаться только цепочкой. А еще через милю путь стал невозможен для всадника.

Я приказал остановиться.

— Другой дороги нет? — спросил я у проводника, который протиснулся ко мне.

— Для лошадей нет. Только пешеходная тропа. Выше по склону есть дорога для всадника, но она идет с противоположной стороны хребта — слева. Она соединяется с Национальной дорогой недалеко от того места, где остановили наш дилижанс. Поэтому я и заподозрил, что наши друзья в том доме.

— Но почему мы не поехали по тому пути? Мы могли бы подъехать к самому дому.

— Нет, не к дому. И с той стороны последние сто ярдов непроходимы для лошадей.

— Но разве это все равно не лучше, чем оставлять лошадей здесь? Мне не нравится, что приходится спешивать людей. Тем более, что мы совершенно не знаем местность.

— Есть и еще одна причина, — продолжал проводник, не обращая внимания на мое замечание.

— Какая же?

— Если они действительно в доме, то наверняка выставили караул. Часовой обязательно увидел бы нас. А с этой стороны, которая считается труднодоступной, мы можем подобраться к хижине незаметно.

— Значит, вы предлагаете спешиться и идти дальше пешком?

— Другого пути нет, капитан.

— Далеко ли до разбойничьего логова?

— Я был там только раз. Расстояние невелико, не больше шестисот ярдов. Но подъем довольно крутой.

Мне не хотелось ссаживать людей и оставлять лошадей. Те, кого я отобрал, были, конечно, хороши и в пешей схватке, но я опасался, что нас могли заметить, когда мы продвигались по дороге внизу, и последовать за нами.

На равнинах и в горах есть не только разбойники, но и герильерос. Иными словами, каждый крестьянин и мелкий землевладелец был в это время партизаном. Что, если соберется банда таких партизан и выследит нас? Они смогут беспрепятственно захватить двадцать американских лошадей. Это был бы позорный конец моей военной карьеры.

У меня и мысли не было об отказе от дела. Это было бы еще большим позором. Я только хотел использовать менее рискованный план. Было решено, что мы с проводником поднимемся по ущелью вдвоем и проведем разведку у дома. Если разбойников там не окажется, избавим моих солдат от тяжелого подъема и разочарования. Если хозяева дома, тогда стоит нанести им визит в полную силу.

Проводник считал, что если мы пойдем одни, соблюдая осторожность, то никакая опасность нам не грозит, В лесу достаточно укрытий. А если нас все же заметят, мы имеем все шансы вернуться к своим. Если нас будут преследовать, я подам сигнал и мои люди встретят нас на полпути.

Со мной был сержант, который побывал во многих уголках земного шара. Ему приходилось сражаться с врагами и в лесу, и в прериях. И я знал, что на него можно положиться.

Дав сержанту подробные инструкции, я спешился и вслед за «доном Сэмюэлем Бруно» двинулся в направлении лесной «хижины».

Ночь была не темная. Тёмные ночи под небом южной Мексики вообще редкость! Луна еще не взошла, зато мириады звезд дарили свой мерцающий свет. Воздух был тих и неподвижен. Ни один листок не шелохнется. Малейший звук разносился на большое расстояние. Мы слышали блеяние овец на равнине внизу и крики птиц в зарослях осоки у берегов озера Чалко.

Меньше света и больше шума для наших целей подошли бы гораздо лучше.

Мы старались двигаться осторожно и незаметно. Тропа шла круто вверх, но подниматься по ней было нетрудно. Только иногда, там, где тропа взбиралась с террасы на террасу, требовались усилия и ловкость.

Время от времени мы останавливались, чтобы перевести дыхание и прислушаться.

В одном месте мы задержались подольше. На плоской, похожей на столешницу террасе виднелись следы лошадиных копыт. Проводник указал на них, прошептав, что это и есть вторая дорога, о которой он говорил.

Я склонился к следам. Все они оказались свежими, оставленными сегодня. Определить это мне помог опыт прерий.

Дорога дальше стала легче и более открытой. Двести или триста ярдов она шла горизонтально, и мы могли идти без напряжения.

Кучер неслышно двигался впереди, двигался медленно и со всеми предосторожностями. Я, следуя за ним, опять погрузился в невеселые размышления. Сумрачный полог леса был подходящей декорацией к моему траурному настроению. Мимо пролетела на мягких крыльях сова. Ее стоны казались насмешкой надо мной.

Я почти поверил, что забыл Долорес Вилья-Сеньор или стал равнодушен к ее существованию. Какой самообман! Теперь я знал, что это не так. Долгие тяжелые переходы, затянувшиеся осады, полученные в боях раны, даже кокетливость чужих глаз — ничто не могло изгнать ее из моего сердца и моей памяти. Она по-прежнему царила там.

Я видел, перед собой ее лицо в печальной тени деревьев, она виделась мне среди мерцающих звезд. Я не забыл ее, и в этот час понял, что никогда не забуду.

Торопясь ей на помощь, я в то же время чувствовал себя так, будто радуюсь ее несчастью. Моя душа так погрязла в досаде и злости, так переполнилась жаждой мести! И не рыцарские побуждения вели меня вверх по склону Икстисихуатля, а только надежда унизить ту, что унизила меня.

Голос Сэма Брауна прервал мои недостойные размышления. Он прошептал мне на ухо:

— Слышите, капитан?

— Что слышу?

— Музыку.

— Если вы называете крик ужасной совы…

Жест проводника заставил меня замолчать. Он поднял руку, указывая пальцем вверх.

— Прислушайтесь, — продолжал он. — Звенит гитара. Слышите? Кто-то смеется. Слышите? Если я не утратил слух, это женский голос!

Последнее замечание привлекло мое внимание. Я прислушался. Да, звуки какого-то струнного инструмента, арфы или гитары, может быть, лютни. Потом мужской голос. Затем несколько негромких, но звонких и чистых звуков, какие может издать только женское горло.

— Да, — машинально ответил я, — там музыка.

— Более того, капитан, танцы.

Я снова напряг слух и услышал шарканье ног в такт музыке, затем смех, радостные восклицания. Звуки веселья…

— Это из хижины, — прошептал Сэм. — Там что-то происходит. Черт побери, да это фанданго…

Его замечание сопровождалось более громкими звуками.

К гитаре присоединилась скрипка. Слышался оживленный разговор. В этих звуках не было ничего похожего на оргию. Не такие звуки я ожидал услышать на кутеже разбойников. Скорее, так могли вести себя люди, гуляющие на пикнике; главное отличие заключалось в том, что праздник проходил ночью.

— Это они, — прошептал кучер дилижанса. — Те самые. Кого мы ищем. Развлекаются. Капитан, мне кажется, девушки участвуют в веселье добровольно.

Я не ответил на его слова, но сердце у меня болезненно сжалось.

Все мысли о стратегии исчезли. Даже благоразумие на время оставило меня.

Воспоминания о прошлом, мрачные воображаемые картины настоящего — все это сводило меня с ума. Та, кому я отдал свою страсть, высокую и святую, — игрушка главаря шайки. Больше того, она стала ею по доброй воле,

— Вперед! — Я схватил проводника за руку. — К дому. Посмотрим, что все это значит. Вперед! Опасности нет. Я могу позвать своих людей, и они будут здесь через десять минут. Если понадобится, мы сможем отступить. Вперед! Вперед! Я должен своими глазами увидеть, как низко она пала.

Не вполне понимая причины, Сэм Браун подчинился моему приказу.