Солнце село, сумерки сгустились в лесной чаще. Однако мерцание светлячков позволяло, хотя и с трудом, различить фигуры двух стоявших под деревьями людей.

При таком слабом свете не удалось бы их разглядеть, однако можно было узнать голоса. И люди эти вели серьезный разговор.

Местом действия стал берег речки — байу , — размеренно текущей не далее чем в двух сотнях ярдов от хижины охотника. Собеседники только что вышли на свежий воздух, очевидно, желая продолжить разговор с глазу на глаз.

Огонь в комнате, которая служила одновременно гостиной и кухней, излучал слабый свет, проникавший наружу через окно хижины. В самом помещении не было никого, если не считать дремлющей охотничьей собаки.

Еще более слабый свет горящей свечи сочился через щели прикрытой двери, ведущей в другую комнату. Внимательный взгляд мог бы увидеть в этой комнате силуэт молодой девушки. Она склонилась над низкой кроватью, где лежал юноша, очевидно, спящий. Во всяком случае, он не шевелился, и девушка молча смотрела на него. При таком слабом свете можно было разглядеть выражение тревоги и печали на ее лице, но невозможно было узнать, кто она и кто этот спящий юноша.

Двое стояли снаружи, у высокого тополя. Они вели разговор, начатый возле очага, на котором был приготовлен ужин для них, теперь закончившийся. Все еще стояла теплая осень — время, когда медведи начинают готовиться к зимней спячке.

— Я считаю, Дик, — говорил старый охотник, продолжая диалог, — что тебе не следует думать о мести и подобных вещах — это полная чушь. Выкинь из головы эту абсурдную идею! Чего ты сможешь добиться? Они, вернее, их родители, занимают положение в обществе и только посмеются над тобой. Пытаться отомстить — это все равно что играть на трубе для этих вот светлячков! У них водятся деньжата, у них есть связи, и они плевать хотели на закон.

— Да, я это знаю, я хорошо это знаю, — отвечал Тарлетон, и в его ответе чувствовалась непреклонная решимость поступить по-своему.

— Ещё бы тебе не знать — у тебя ведь есть уже печальный опыт! К тому же ты сейчас на мели, но даже если б у тебя были деньги, то все равно нет ни малейшего шанса! Да ещё против тебя это твое старое дело, и ты не можешь действовать открыто. Ведь это те самые люди, сам видишь, вернее, сыновья тех самых людей…

— Будь они прокляты! Все те же Бак, Брэндон, Рэндалл, каждый из них! О, Боже! Это судьба. Их отцы разорили меня, погубили мою жизнь, а теперь явились сыновья, чтобы довершить дело. Все это очень странно — пугающе странно!

— Хорошо, я признаю, что это необычно, как будто сам чёрт вмешался в дело. Теперь он снова играет в ту же игру, и если ты попробуешь отыграться, твоя карта будет бита. Возьми снаряжение, которое я тебе дал, и бросай это дело, это самое лучшее для тебя. Ты ведь собирался в Калифорнию? Езжай туда, как и планировал. Разбогатей там, ты ведь уверен, что у тебя есть шанс. Отправляйся туда, разбогатей и затем возвращайся, если тебе захочется. Когда ты наполнишь свои карманы золотым песком, тебе будет наплевать на закон, и тогда ты сможешь делать всё, что только придёт тебе в голову.

— И у меня будет всё это, чтобы я смог отомстить как за себя, так и за него, моего бедного мальчика!

— Хорошо, Дик, допустим, в этом есть резон. Они причинили тебе зло, вне всякого сомнения. И все же, Дик, ты должен отдавать себе отчет, что это для тебя может плохо кончиться.

— Я знаю, что всё это закончится моей погибелью! Послушать, что ты говоришь, так можно вообразить, что ты действительно в это поверил. Если б я думал, что ты поверил…

— Но я никогда не верил и не верю — у меня и в мыслях ничего подобного нет, Дик! Я всегда знал, что ты не повинен в этом.

— Джерри Рук, я уже поклялся тебе, и теперь клянусь в этом снова: я так же виновен в убийстве этой девушки, как если бы я ее никогда не видел. Я подтверждаю, что она имела обыкновение встречаться со мной в лесу в том самом месте, где её потом нашли с пулей в сердце, а рядом лежал мой собственный пистолет, из которого её и убили. Пистолет был украден из моего дома негодяем-убийцей. Это мог быть или Бак, или Брэндон — кто именно, я затрудняюсь сказать, отцы тех молодых людей, кто «отличился» сегодня. Яблоко от яблони далеко не падает. Оба увивались вокруг девушки, оба ревновали ее ко мне. Они знали, что она предпочла меня им, и, без сомнения, именно поэтому один из них убил её. Не один, так другой это сделал, и если бы я точно знал, кто именно, я бы отправил его на тот свет уже давно. Я не хотел совершить ошибку, убивая невиновного; к тому же, сказать по правде, девушка уже была мертва, и мне было уже все равно. Но после того, что случилось сегодня, я спрошу с них за все — с них и с их сыновей — со всех, кто замешан и в тех, и в нынешних злодеяниях.

— Хорошо, хорошо, только пусть это будет после того, как ты вернешься из Калифорнии. Я говорю тебе, Дик: сейчас ты ничего не сможешь сделать без того, чтобы не сунуть шею в петлю. Эта старая история все еще не забыта: вспомни, как ты стоял под деревом с петлей на шее; и если бы тебе не удалось тогда ускользнуть, тебе пришел бы конец. Если сейчас ты покажешься здесь снова, произойдет то же самое, и тебе не удастся выкрутиться как в прошлый раз. Поэтому отправляйся лучше в Калифорнию. Заработай там как можно больше золотых камешков и золотого песку, чтобы у тебя были средства для осуществления своей мести. Вернись оттуда, и тогда, возможно, я смогу тебе помочь свести с ними счёты, о которых ты говоришь.

Тарлетон задумался, ничего не говоря в ответ на это. Странно, что во всех его словах не чувствовалось горя, а только гнев! Горечь утраты собственного сына совсем не ощущалась в его речах. Неужели он так быстро смирился с его смертью? Или жажда мести заглушила в нем все остальные чувства?

Его друг и советчик, не дожидаясь ответа, продолжал:

— Я дал тебе хороший совет — уехать в Калифорнию, и если ты к нему не прислушаешься, ты наделаешь глупостей. Езжай туда и возвращайся с золотом; сначала золото, а месть будет потом.

— Нет! — твердо ответил Тарлетон. — Месть, Джерри Рук, — это месть. Для меня месть сначала, а затем Калифорния! Я твердо решил посчитаться с ними, и если не получится наказать их по закону, то…

— Этого не будет, Дик. Этого не будет.

— Нет, я сделаю это.

Света, излучаемого светлячками, Джерри Руку вполне хватило, чтобы разглядеть белую рукоятку из слоновой кости — рукоятку большого ножа (такие ножи называют здесь «арканзасская зубочистка»), на мгновение сверкнувшего в руке Тарлетона.

Но этого света было недостаточно, чтобы Тарлетон смог разглядеть всю глубину горького разочарования, написанного на лице старого охотника, увидевшего этот нож, разочарования от того, что его уговоры ни к чему не привели.

— А теперь, — сказал гость, выпрямляясь и собираясь откланяться, — у меня есть дела в Хелине. Я собираюсь там встретить товарища, о котором уже говорил тебе; это тот, кто дал мне золото. Он должен был подняться по реке пароходом, и теперь он уже, наверное, там. Как ты знаешь, такое путешествие обычно занимает у меня около двух дней, ты можешь ждать моего возвращения перед восходом солнца. Я надеюсь, что не потревожу тебя моим ранним появлением.

— Приходи и уходи когда тебе удобно, Дик. Нет необходимости в церемониях в моей скромной хижине. Мне безразлично, в котором часу ко мне приходят.

Тарлетон застегнул пуговицы своего пиджака, скрыв висевшую на груди вышеупомянутую «зубочистку», и, не произнеся более ни слова, направился по дороге, ведущей к реке и городу Хелина. Эта дорога была немногим лучше конской тропы, и он скоро исчез из поля зрения, скрывшись среди деревьев.

Джерри Рук остался на месте, возле ствола тополя, где проходила беседа. Когда его гость скрылся из виду и уже не мог его услышать, Рук сквозь зубы ожесточенно выругался, выражая свою досаду по поводу этой неудачной беседы.