Целый час Гарри, Колин и Билл ехали привязанные.
Этот способ передвижения оказался таким неприятным, что они были вынуждены попросить крумена сказать арабам, что они беспрекословно последуют за ними, если их развяжут. До этого времени африканец никогда не говорил с арабами.
Узнав, что крумен говорит по-арабски и до сих пор скрывал это, арабы страшно разозлились и жестоко избили его, наградив предварительно целым градом ругательств. Затем они развязали невольников и пустили их во главе каравана. Двое людей, нанятые для присмотра за невольниками, следовали за ними по пятам.
Поздно ночью путешественники подошли к высокой стене, окружавшей небольшой городок.
Пропустив вперед невольников, арабские купцы вошли последними и, сделав нужные распоряжения о помещении невольников на ночь и приказав дать им поесть, сами отправились к шейху, который передал приглашение отдохнуть после утомительного перехода.
Невольникам подан был ужин, состоявший из одних только ячменных лепешек и молока. Затем их отвели в большой хлев, где они провели остаток ночи, все время сражаясь с насекомыми.
Никогда еще ни одному из них не приходилось проводить ночь в помещении, где была бы такая масса насекомых, обладавших, к тому же, самым ненасытным аппетитом.
Кончилось, однако, это тем, что они все-таки заснули, устав телом и душой, и на другой день проснулись уже тогда, когда им принесли завтрак.
Солнце в это время уже высоко стояло на небе. Невольники недоумевали, почему до сих пор не делалось никаких приготовлений к отъезду. Им начинало казаться, что их ожидает какая-нибудь новая неудача. Часы шли за часами, а арабы и не думали показываться.
Волнуясь, они обсуждали, что могло бы это значить. Ничем не объяснимая медлительность была тем более странна, что купцы обещали им как можно скорее отвести их в Могадор. Эта новая отсрочка сулила впереди новые препятствия, и они начинали бояться, что их заветным мечтам грозит какая-то страшная опасность.
Только уже к вечеру арабы дали им возможность разрешить загадку.
Они сказали крумену, что Гарри обманул их. Шейх, гостеприимством которого они пользовались, отлично знал Свеору и всех живущих в ней иностранцев и клятвенно уверял, что у Гарри там не было и не могло быть никакого дяди.
— Мы вас не убьем, — сказал один из арабов Гарри, — потому что решили не делать ради этого такого далекого путешествия. И, кроме того, мы не хотим сами себе причинять убыток. Вместо этого мы отведем вас опять в пустыню и там продадим кому придется.
Затем купцы сообщили, что узнали о ситуации с невольниками, приведенными из пустыни в Марокко. Оказавшись в Марокко невольники могли отдать себя под покровительство местного правительства, что нередко и случалось. Тогда их отпускали на волю, не заплатив выкупа, и арабы, которые брали на себя труд приводить невольников, должны были возвращаться назад, не получив даже благодарности за свои труды.
Один из купцов по имени Бо-Музем по-видимому больше остальных своих товарищей был расположен благосклонно выслушать объяснения Гарри. Но ему помешали другие арабы. Благодаря этому все уверения молодого англичанина о богатстве своих родственников, о своей ценности и ценности своих товарищей как флотских офицеров не имели никакого успеха.
Наконец арабы удалились, оставив Гарри и Колина в глубоком отчаянии. Билл и крумен тоже потеряли всякую надежду на успех и теперь сидели убитые горем. Перспектива вернуться в пустыню отняла у них способность мыслить и чувствовать. Старый моряк, всегда энергично выражавший свои чувства, точно лишился дара слова и не произносил обычных для него в такие минуты проклятий.
Вечером на другой день после прибытия каравана в деревню двое путешественников довольно поздно постучались в ворота, прося гостеприимства на ночь. И как только один из них произнес свое имя, его тотчас приняли с большим почетом.
Купцы далеко за полночь просидели вместе с новоприбывшими в палатке местного шейха. Но это, впрочем, им не помешало подняться на другой день на рассвете, чтобы заняться приготовлениями к отъезду.
Всем невольникам дали позавтракать, приказав торопиться, чтобы помочь навьючить верблюдов.
Мичманы теперь окончательно узнали, что возвращаются в Сахару, где будут проданы первому встречному.
— Как же нам теперь быть? — спросил Колин у своих спутников. — Что, по-вашему лучше: смерть или рабство?
Никто не отвечал. Глубокое отчаяние овладело всеми.
Купцам пришлось самим делать все приготовления к отъезду и вьючить верблюдов. В ту минуту, когда они хотели употребить жестокие меры, чтобы заставить невольников подняться идти с караваном, им пришли сказать, что Эль-Хаджи хочет говорить с христианами.
Через несколько минут к мичманам подошел один из прибывших накануне странников.
Это был древний старец, почтенного вида, с длинной седой бородой, ниспадавшей на грудь. Он только что совершил путешествие в Мекку на поклонение святыне магометан и с титулом «хаджи» приобрел право на уважение и гостеприимство каждого истинного мусульманина.
При посредничестве крумена, исполнявшего обязанности переводчика, Эль-Хаджи задал несколько вопросов невольникам и, казалось, был очень тронут их ответами.
Он узнал от них название корабля, потерпевшего крушение, сколько времени они находились в неволе и какие им пришлось перенести с тех пор страдания.
Гарри сказал ему, что у него и у Колина есть отец и мать, братья и сестры, которые наверное оплакивают их как мертвых, что он и его спутники уверены, что их выкупят, если бы только их отвели в Могадор. Затем он прибавил, что хотя теперешние их хозяева дали им слово отвести их в Могадор, но отказываются исполнить свое обещание из боязни не получить вознаграждение за свои труды.
— Я сделаю все, что только могу, чтобы помочь вам, — отвечал Эль-Хаджи, когда крумен передал ему слова Гарри. — Я обязан это сделать, чтобы уплатить долг благодарности одному из ваших соотечественников. И я заплачу этот долг, если только это в моей власти. Я заболел в Каире и умирал от голода. Один английский морской офицер подал мне золотую монету. Эти деньги спасли мне жизнь, и я мог продолжать свое путешествие и снова увидеть родственников и друзей. Мы все — дети единого Бога, и наш долг — помогать друг другу. Я поговорю с вашими хозяевами.
Затем старый пилигрим обернулся к стоявшим невдалеке арабам.
Крумен переводил своим товарищам слова старца.
— Друзья мои, сказал он им, — вы дали обещание этим невольникам-христианам отвести их в Свеору, где друзья могли бы их выкупить. Разве вы не боитесь Бога, что отказываетесь исполнить свое обещание?
— Мы думаем, что они нас обманули, — ответил один из купцов. — Мы боимся вести их в Марокко, где они могут уйти от нас без выкупа. Мы — люди бедные и уже много потратили на этих невольников. Потеря их нас разорит окончательно.
— Вам нечего бояться ничего подобного, — отвечал старый Хаджи, — они принадлежат к нации, которая не оставляет в рабстве своих соотечественников. Ни один английский купец не откажется выкупить их. А если бы и нашелся такой человек, он бы потом не осмелился вернуться в свою страну. В ваших же интересах, по-моему, отвести их в Свеору.
— А что если по прибытии туда они пожалуются на нас губернатору? Тогда нас сейчас же вышлют из города и не дадут ничего. Это часто случалось. Здешний шейх знает купца, с которым поступили таким же образом. Он потерял все, а губернатор взял выкуп и положил его в свой карман.
Эль-Хаджи не знал, что и ответить на это, но, подумав, сумел найти выход из затруднительного положения.
— Не отводите их в Марокко, — сказал он, — пока вам не уплатят выкупа. Двое из вас могут остаться здесь с ними, а третий отправиться в Свеору с письмом от этого молодого человека к его друзьям. Вы ведь до сих пор еще не имеете никакого доказательства, что он хочет вас обмануть, и поэтому вы ничем не можете объяснить причину, почему отказываетесь исполнить свое обещание. Отвезите письмо в Свеору. Если вы не получите денег, тогда будете иметь право не вести туда невольников и можете делать с ними, что захотите. Так вы будете правы и никому не удастся вас обмануть.
Бо-Музем, самый молодой из купцов, первый одобрил предложение пилигрима и стал энергично поддерживать его.
— Нужен только один день, — сказал он, — чтобы достигнуть Агадэца, пограничного города государства Марокко, а оттуда до Свеоры не больше трех дней езды.
Двое остальных купцов совещались несколько минут и затем объявили, что готовы последовать совету мудрого Эль-Хаджи. Бо-Музем отвезет в Свеору письмо от Гарри к его дяде.
— Скажите молодому человеку, — сказал один из купцов переводчику, — скажите ему от меня, что если там не заплатят выкупа, то он непременно умрет по возвращении Бо-Музема.
Крумен перевел эти слова, но Гарри, не задумываясь, принял условие.
Вскоре Гарри принесли кусок грязной бумаги, заржавленное перо и немного чернил.
В то время, как он писал, Бо-Музем приготовлялся к отъезду.
Зная, что единственная надежда на спасение состояла в сообщении их положения какому-нибудь соотечественнику, живущему в Могадоре, Гарри взял перо и написал следующие строки:
«Сэр!Гарри Блаунт.»
Два мичмана с английского военного корабля, потерпевшего крушение несколько недель тому назад у мыса Бланко, и два матроса в настоящее время находятся в неволе в небольшой деревушке на расстоянии одного дня пути от Агадэца. Податель этой записки — один из наших хозяев. Цель его путешествия в Могадор — узнать, будет ли заплачен за нас выкуп. Если он не найдет лица, которое согласилось бы заплатить за нас выкуп, пишущий вам это письмо будет убит по возвращении посланного. Если вы не можете или не хотите заплатить суммы, назначенной за наше освобождение (сто пятьдесят долларов за каждого из нас), то будьте добры указать подателю письма кого-нибудь из европейцев, который согласится дать эту сумму.
Другой мичман и матрос находятся также в рабстве на расстоянии двух дней пути к югу от этой деревушки.
Может быть, податель этого письма Бо-Музем выкупит также и их, если он будет уверен, что получит выкуп и за них.
Молодой англичанин адресовал это письмо: «Английскому купцу в Могадоре».
Бо-Музем быстро собрался. Перед отъездом он велел передать Гарри, что если его путешествие в Свеору будет неудачно, то только смерть молодого собаки-христианина в состоянии будет вознаградить его за это.
Затем он сел на верблюда и, обещая вернуться не позже, как через неделю, уехал.