Так как ущелье было слишком узко, чтобы позволить им улечься рядком, то они вытянулись один за другим, начиная с Колина и кончая старым моряком. Билл заснул последним; товарищи его уже мирно посапывали, а он еще долго прислушивался к реву моря и жалобному вою ветра. «Это начинается буря, и она разыграется в самом скором времени, — сказал он сам себе, — но здесь, слава Богу, нам нечего бояться.»

Едва старый морской волк закрыл свои глаза, как предсказание его сбылось: ветер африканских пустынь — ужасный самум, приблизился.

Туманный пар, некоторое время висевший в атмосфере, унесло первым порывом ветра, и туман заменило облако белого песка, которое, крутясь, поднималось к небу и даже неслось над океаном.

Если бы не ночь, то можно было бы увидеть, как огромные песчаные облака завивались над дюнами и, превращаясь в столбы, гордо шествовали по вершинам холмов для того, чтобы вдруг разбиться и распасться белой массой песка.

Потерпевшие крушение продолжали спать, несмотря на вой бури и на засыпавший их песок.

Над ними уже носилось дуновение смерти, а они так и лежали неподвижно, как разбитые параличом. Они не слышали завывания ветра, не чувствовали пыли, набивавшейся им в рот, в ноздри и в уши и грозившей задушить их.

Не прошло еще часа с начала бури, а уже над телами спавших было несколько дюймов песку.

Головы их, лежавшие выше тела, были, впрочем, не совсем еще засыпаны; песчаная пыль слегка только прикрывала их и давала еще доступ воздуху.

Вдруг все четверо были разбужены далеко не обыкновенным образом: им показалось, что по их телам ступали ногами, что их давила какая-то огромная масса.

Так как это давление повторилось два раза с промежутками не больше, как в одну секунду, то этого было достаточно, чтобы привести моряков в чувство. Они скорей инстинктивно, чем сознательно поняли, что наверное будут раздавлены, если не сделают отчаянных усилий, чтобы выйти из этого положения.

Прошло, однако, еще несколько времени, прежде, чем кто-либо из них смог произнести хоть слово, и тогда оказалось, что каждый рассказал одну и ту же историю. Каждый чувствовал, что его чем-то давило сверху, и видел, хотя и неясно, как над ним прошла какая-то огромная масса, без сомнения, какое-то животное… Весь вопрос заключался только в том, какое это животное. Ответить на это никто не мог. Они знали только одно, что это было гигантское животное, странное, с тонкой шеей и таким же туловищем, длинными ногами и огромными ступнями, которыми оно, тяжело ступая, причиняло им болезненное ощущение.

Едва оправившись от кошмара и все еще смутно соображая, что такое с ними случилось, они стали гадать, какое это было животное. Они делали самые странные предположения, не догадываясь, от какой опасности их избавило появление зверя, если это даже и дикий зверь, и как они должны быть ему благодарны за это. Когда прошли первые минуты удивления и разговоры смолкли, все стали с дрожью прислушиваться. Рокот моря, стоны ветра, шелест падающего песка — были единственными звуками, которые они сначала услышали.

Но вскоре, однако, они расслышали продолжительный топот, а через некоторое время к нему примешалось всхрапывание и крики на совершенно незнакомом языке. Старый Билл, уверявший, что знает крики животных всего мира, и тот не мог объяснить их.

— Пусть меня повесят, — прошептал он своим спутникам, — если я что-нибудь тут понимаю.

— Тс! — проговорил Гарри Блаунт.

— Ай! — крикнул Теренс.

— Тс! — прошептал Колин. — Что бы это ни было, оно приближается, будьте внимательны!

Молодой шотландец был прав — шум шагов, храп и крики приближались, хотя производившее их существо все еще оставалось невидимым в песчаном тумане. Казалось, что чье-то огромное тело быстро спускается по склону ущелья и притом несется с такой необузданной быстротой, что следовало как можно скорее убираться с дороги, по которой бежит зверь.

Потерпевшие крушение стали инстинктивно, как могли, искать защиты на склоне песчаного ущелья.

Едва они успели переменить позицию, как совсем близко от них пронеслась огромная масса.

Если бы моряки не знали, что находятся на берегах Африки, изобилующей странными животными, они подумали бы, что это некое сверхъестественное существо. Но по мере того, как к ним возвращались способность мыслить и хладнокровие, они решили, что перед ними пронесся не дикий зверь, а самое обыкновенное, хотя и очень большое четвероногое животное.

Прежде всего обращало на себя внимание наблюдателя ничем не объяснимое странное поведение животного. Зачем уходило оно сначала к самому верху прохода, а потом спустилось вниз и понеслось по ущелью, точно спасаясь от преследования?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно было ждать, пока хоть немного станет светлее.

К рассвету самум прекратился, и наконец потерпевшие крушение узнали, с кем они имели дело.

Это действительно было четвероногое животное, и если оно показалось им странным в темноте, то не менее странным оно выглядело и теперь. У него была длинная шея, голова почти совсем без ушей, ноги, оканчивавшиеся широкими раздвоенными ступнями, худой и тонкий хвост, большой горб, возвышавшийся на спине.

— Ба! Да это ни кто иной, как верблюд! — сказал Билл, как только свет дал ему возможность хорошо рассмотреть животное. — За каким чертом он сюда забрался?

— Наверное, — высказал предположение Теренс, — он-то и ходил по нашим телам, пока мы спали. Я чуть не задохнулся, когда он наступил мне на живот.

— И я также, — сказал Колин. — Он на целый фут втоптал меня в песок. Ах! Хорошо еще, что на нас лежал толстый слой песка; мы ему обязаны спасением жизни: не будь песка, эта крупная скотина растоптала бы нас в лепешку.

Моряки подошли к животному. Оно лежало вовсе не так, как ложатся животные, собираясь отдохнуть; видно было, что эту позу верблюд выбрал не по доброй воле. Длинная его шея словно запуталась в передних ногах, а голова лежала ниже, уже наполовину засыпанная песком. Так как верблюд лежал неподвижно, то моряки предположили, что он убился насмерть во время падения. Это могло объяснить его скачки, происходившие, без сомнения, от предсмертных конвульсий.

Однако, осмотрев верблюда хорошенько, они увидели, что он не только жив, но даже находится в добром здравии, и поняли причину его странных движений: крепкий недоуздок, обвязанный вокруг его головы, запутался в передних ногах, и, благодаря этому, верблюд упал. Длинный конец веревки крепко был замотан вокруг его ног.

Меланхолическая поза верблюда развеселила смотревших на него моряков. Они были очень голодны и мясо верблюда, не особенно лакомое кушанье в обыкновенное время, теперь казалось роскошью. Кроме того, они знали, что внутри верблюжьего горба они найдут запас воды, который даст им возможность утолить снедавшую их жажду.

Но, осматривая верблюда, они сделали открытие, что вовсе нет надобности убивать животное для того, чтобы утолить мучительную жажду: на верхушке его горба находилась небольшая плоская подушка, крепко привязанная толстым кожаным ремнем, проходившим под животом. Это был мехари, или верховой верблюд, одно из тех быстроходных животных, которых используют арабы при своих продолжительных поездках по пустыне Сахаре.

Но не седло привлекало внимание моряков, а нечто вроде мешка, висевшего за горбом мехари. Мешок был из козьей кожи, и после осмотра оказалось, что он наполовину полон воды. Это действительно была «ля герба», принадлежавшая хозяину животного, составлявшая часть вьюка и более необходимая, чем само седло.

Четверо потерпевших крушение, страдая от жажды, не задумываясь присвоили себе содержимое мешка. Они отстегнули его, вырвали пробку и, по очереди передавая друг другу драгоценную влагу, жадно выпили все до последней капли.

Утолив жажду, они стали советоваться, каким бы образом утолить им также и мучивший их голод, который сильно начинал давать себя знать. Убить им верблюда, или нет.

Убийство, по-видимому, было единственным средством утолить голод, и горячий Теренс уже вытащил из ножен свой кортик, чтобы вонзить его в шею верблюда.

Колин, более спокойный, посоветовал ему подождать по крайней мере до тех пор, пока они решат окончательно этот вопрос.

Мнения по этому вопросу разделились. Теренс и Гарри Блаунт предлагали, не раздумывая долго, немедленно убить верблюда и позавтракать. Старый Билл присоединился к мнению Колина.

— Сначала употребим его на то, чтобы он нас куда-нибудь перенес, — проговорил молодой шотландец. — Мы можем еще один день пробыть без пищи, и тогда уже, если ничего не найдем, мы изрежем животное на куски.

— Ну, на что можно надеяться в подобной стране? — спросил Гарри Блаунт. — Посмотрите кругом себя: ни малейшего клочка зелени, кроме моря, в какую бы сторону ни повернуться… не видно ничего, из чего можно было бы приготовить обед хотя бы для сурка!

— Быть может, — возразил Колин, — пройдя несколько миль, мы встретим другую природу. Мы можем идти вдоль берега. Может быть нам удастся найти каких-нибудь раковин, которыми мы еще лучше, чем верблюжьим мясом, подкрепим наши силы? Посмотрите туда, я вижу темное место на побережье. Я положительно уверен, что мы там непременно найдем раковины.

В ту же минуту все глаза направились в ту сторону, за исключением взгляда Билла. Старого моряка заинтересовало совсем другое. Вдруг послышалось его радостное восклицание, привлекшее внимание его товарищей.

— Это самка, — объявил Билл. — У нее был детеныш недавно. Смотрите, у нее есть молоко; его хватит на всех нас, за это я ручаюсь.

И точно желая доказать, что он говорит правду, старый моряк стал на колени около все еще лежавшего животного и, приблизив свою голову к его вымени, начал сосать.

Верблюдица не оказывала ни малейшего сопротивления; если она и удивилась странному виду детеныша, то только благодаря цвету его кожи и странному костюму, потому что, без всякого сомнения, верблюдица была приучена оказывать такую же услугу своему африканскому владельцу.

— Превосходно! Первый сорт! — крикнул Билл, отодвигаясь, чтобы передохнуть. — Подходите!… каждому свой черед; хватит на всех!

Молодые люди стали на колени, как это уже делал моряк, один за другим и всласть напились из «фонтана пустыни».

Когда каждый выпил приблизительно около пинты этой питательной жидкости, опавшее вымя верблюдицы дало им знать, что запас молока истощился.