У ехавшего на мехари всадника были угловатые черты лица и желтая кожа, сморщенная, как пергамент.

Ему, по-видимому, было лет около шестидесяти. Его костюм и в особенности манера держать себя — что-то гордое и властное виднелось во всей его наружности — указывали на его высокое положение среди соплеменников. Это был владелец найденного накануне моряками мехари. Он был в отчаянии, когда проиграл Билла и теперь был рад восполнить потерю, забрав в плен вместо одного троих моряков.

В несколько секунд старый шейх был возле мичманов. Вместо приветствия он начал грозить молодым людям. Он поочередно направлял дуло своего длинного ружья и знаками приказывал им следовать за собой в лагерь.

Первым движением измученных усталостью юношей было повиноваться. Теренс и Колин уже сделали знак согласия, но Блаунт взбунтовался.

— С какой это стати стану я слушаться приказаний этой старой обезьяны? — крикнул он. — Позорно идти за ним следом! Никогда ничего подобного не будет. Если меня и возьмут в плен, то уж не без борьбы!

Теренс, стыдясь того, что так легко готов был подчиниться, перешел от одной крайности к другой.

— Клянусь святым Патриком, — крикнул он, — и я с тобой, Гарри!.. Лучше умрем, чем сдаваться!..

Колин, прежде чем высказаться, посмотрел вокруг себя и на устье овражка, чтобы удостовериться, что араб действительно был один.

— Черт его побери! — вскричал он после осмотра. — Если он нас возьмет, то для этого нужно, чтобы он с нами подрался. Ну, слезай, старый кремень! Ты встретишь настоящих британских морских волков, готовых сразиться с двадцатью такими, как ты!

Молодые люди выстроились треугольником для того, чтобы окружить мехари.

Шейх, не ожидавший ничего подобного, казалось, не знал, что ему делать. Потом вне себя от ярости, не будучи в состоянии дольше пересиливать своего раздражения, он поднял ружье и прицелился в Гарри Блаунта, первого угрожавшего ему.

На одну минуту облако дыма окутало молодого человека.

— Промах! — спокойным голосом проговорил Гарри.

— Слава Богу! — вскричали Теренс и Колин. — Теперь он наш! Он не успеет снова зарядить ружье. Валяй на него все разом!

И трое товарищей кинулись на мехари.

Араб, несмотря на свой возраст, казалось, ни в чем им не уступал.

Ловкий, как кошка, он бросил наземь свое ружье, ставшее бесполезным, так как он не мог его снова зарядить, и начал размахивать вокруг себя саблей, которую держал в судорожно стиснутой руке.

Вооруженный таким образом, он имел преимущество над нападающими: в то время, как он мог достать того или другого одним движением, они не могли подойти ближе из боязни, что шейх выбьет у них кортики, а то и снесет голову. Благодаря этому, юноши все время должны были держаться на известном расстоянии от шейха, и оружие их не приносило им никакой пользы.

Шейх, сидя на верблюде, само собой разумеется, мог не бояться своих противников, тогда как каждый из его ударов мог сделать одного из молодых людей негодными к битве.

— Убьем верблюда, — крикнул Гарри Блаунт. — Тогда старый мошенник будет к нам ближе, а там…

Но Теренс придумал нечто другое и теперь готовился выполнить задуманное.

Еще учась он славился своим искусством прыгать при игре в чехарду. И теперь только и ждал возможности им воспользоваться. Наконец он выбрал минуту, когда мехари повернулся к нему задом, и в ту же минуту он сделал отчаянный прыжок и опустился на спину верблюда.

К счастью для шейха, молодой наездник-гаер уронил при прыжке свое оружие, иначе мехари не долго нес бы на себе двойной груз.

Оба противника помещались на спине мехари таким образом, что можно было принять их за одного седока. Худой как кощей араб совершенно исчезал в объятиях Теренса — так сильно последний сжимал его, а сабля, недавно еще такая грозная, валялась на песке у ног мичманов.

Борьба продолжалась на спине мехари.

Араб сидел крепко, зная, что если только он очутится на земле, то будет во власти молодых людей, с которыми еще недавно полагал легко справиться Он понимал, что бегство было единственным шансом на спасение, так как во что бы то ни стало надо разлучить своего врага с его двумя компаньонами.

И он издал крик. Услышав голос хозяина, мехари, хорошо выдрессированный, завертелся на месте, как волчок, а затем быстрым аллюром помчался в сторону овражка.

Молодой ирландец был так занят желанием сбить с верблюда своего противника, что не обратил внимания на сигнал. Когда он увидел опасность, то решил отказаться от борьбы с арабом и уже не думал о том, чтобы стащить шейха со спины мехари, а желал только сам убраться поскорее. Все его усилия остались бы бесполезными, не случись обстоятельства, совершенно неожиданно поблагоприятствовавшего исполнению его намерения.

Повод животного тащился по земле, потому что араб, занятый борьбой с врагом, выпустил его из рук. Недоуздок запутался между раздвоенными пальцами мехари, и верблюд упал на песок. Груз его был опрокинут этим ударом; оба противника, ошеломленные падением, оставались несколько мгновений без чувств.

Они еще не пришли в себя, когда Гарри Блаунт и Колин подбежали к ним. Но в это время, испуская адские крики, из-за дюн появился целый отряд странных созданий, которые окружили их.

Выстрел, сделанный шейхом, был услышан в лагере, и арабы тотчас же поспешили к берегу. Таким образом, сопротивление стало невозможным. Мичманы, захваченные врасплох, дали себя связать и увезти в палатки.

Они приблизились к дуару с таким же отвращением, как и Билл час тому назад. С них прежде всего сняли одежды, оставив им только рубашки, да и то они предпочли бы быть от них избавленными — до такой степени они были мокры. Но когда одежды их были розданы отряду, согласно обычаю, шейх потребовал троих своих пленников и их рубашки, как часть их кожи, и после некоторого пререкания его требование было удовлетворено.

Вот в таком-то смешном наряде мичманы снова очутились перед Биллом, одеяние которого было не лучше. Его молодым товарищам не было дозволено приблизиться к нему. Хотя они принадлежали другому арабскому вождю, но им пришлось испытать на себе, подобно старому моряку, ярость женщин и детей до той минуты, когда, боясь за порчу своей добычи, хозяин, наконец, пришел за ними, чтобы укрыть их в своей палатке. Остальная часть ночи прошла довольно спокойно.

В ту минуту, когда Билл явился верхом на верблюде в лагерь, оба шейха, с общего согласия, собирались снять свои палатки. Сын Иафета направлялся на север к марокканским рынкам, а потомок Хама шел на юг в Тимбукту.

Неожиданное пленение моряка и троих мичманов изменяло их планы; они отложили свой отъезд до следующего дня и удалились в свои палатки для отдыха.

Лагерь безмолвствовал. Крики женщин и детей прекратились. Слышен был только лай собак, ржание лошадей или храп мехари.

Трое мичманов говорили между собой, временами повышая голос, чтобы их мог слышать Билл, которого стерегли на другом конце лагеря, а они так нуждались в его советах.

Арабы не понимали ни слова из того, что говорили молодые люди, и поэтому не мешали им продолжать беседу.

— Что они с тобой делали, Билл? — спросили молодые люди своего старого товарища.

— Все, что могли придумать, чтобы сделать старого морского волка как можно несчастнее; на моем теле нет ни одного местечка, которое не было бы изранено. Мой худой остов должен походить теперь на старую цедилку. Лагерь разделен между двумя вождями, и один из них — тот старый плут цвета копченой селедки. Они долго ссорились из-за меня и, наконец, разыграли меня.

— Как ты думаешь, куда они поведут нас, Билл?

— Бог один знает. Я же уверен только, что нас далеко увезут отсюда!

— Значит, нас разлучат? — поинтересовался Колин.

— Клянусь кровью, Колин, я этого очень боюсь.

— Почему ты думаешь, что это будет именно так?

— Потому, что я это слышал и видел. Мне кажется, они хотят идти по разным дорогам. Я не много понимал из того, что они говорили, но все время слышал, что они говорили про Тимбукту и про Сок-Атоо, два больших негритянских города, и я думаю, что мой хозяин направится к одному или к другому из этих портов.

— Но почему же ты думаешь, что нас не поведут в ту же сторону?

— Потому, что вы принадлежите старому шейху, который, конечно, араб; он собирается направиться на север.

— Это довольно правдоподобно, — сказал Колин.

— Видите ли, нас поймали две акулы, и мы можем быть уверены, что они продадут нас тем, кто пожелает нас купить…

— Надеюсь, — перебил Теренс, — что ты ошибаешься. Неволю было бы очень тяжело переносить одному. Вместе какое бы то ни было горе мы перенесем гораздо легче. Я все-таки надеюсь, что нас не разлучат.

Разговор окончился на этом пожелании, и, невзирая на свое печальное положение, они вскоре заснули.