«Весь следующий день, — продолжал англичанин, — мы посвятили охоте на гуанако. После долгих трудов нам удалось убить многих этих животных. Они отличаются большой осторожностью и в горах всегда находятся на самых возвышенных местах, чтобы иметь возможность издали заметить приближение охотника. Кроме того, надо иметь в виду, что раненые гуанако стремительно взбираются на крутые скалы и отправляются умирать в места, совершенно недоступные для человека, поэтому охотник на гуанако должен быть хорошим стрелком, чтобы сразу убить это животное.
Во время этой охоты я узнал от моего приятеля-индейца, что его одноплеменники устраивают иногда целые облавы на вигоней. Само собой понятно, что во мне тотчас же проснулось желание присутствовать на подобной облаве. Оказалось, что через несколько дней мой индеец должен был отправиться на одну из таких облав, устраиваемых его племенем ежегодно.
Накануне назначенного дня мы прибыли в деревушку этого племени, которая состояла всего из нескольких хижин, разбросанных на дне глубокой пропасти Кордильеров. Благодаря такому положению, климат здесь был мягче, чем в районе Пуны, а потому жители деревни могли возделывать маис и сахарный тростник. Эти индейцы считались мирными, но признавали христианство только на словах, хотя церковь с крестом и составляла главное украшение их деревни. Священник был единственным белым, жившим в этой деревне, и сопровождавший меня индеец представил меня этому почтенному патеру, который отнесся ко мне дружески. К величайшему моему изумлению, это духовное лицо должно было принять участие и даже играть главную роль в предстоявшей облаве, он больше всех интересовался успехом этой охоты и, как я узнал это потом, имел к тому вполне основательные причины: прибыль от этой облавы составляла часть ежегодного дохода почтенного патера.
Накануне предстоявшей охоты священник всячески помогал своим прихожанам в их приготовлениях и щедро наделял их разными советами.
Я жил в доме патера, и он делил со мной трапезу, которая состояла в основном из жирных куриц, приправленных крепким испанским перцем.
На другой день перед выступлением охотников был отслужен молебен, после чего наш караван начал взбираться по крутым дорожкам, ведшим в Пуну. Наше шествие имело очень живописный вид, так как с нами было много лошадей, мулов и лам, среди которых теснились мужчины, женщины, дети и собаки. Казалось, будто деревню покинули все живые существа. Это последнее замечание вполне соответствовало действительности, ибо охота на вигоней продолжается не один день, а целые недели. Поэтому приходится брать с собой палатки, одеяла, кухонную посуду, и присутствие женщин на облаве оказывается таким же необходимым, как и присутствие мужчин. Они должны заботиться о порядке в лагере, варить пищу и, при случае, оказывать услуги на самой охоте.
Некоторые из мулов были нагружены предметами, назначения которых я никак не мог понять. Тут были груды тряпок, длинные и короткие канаты и пучки колье. Мне некогда было расспрашивать обо всем этом, так как мне стоило немало труда править моей лошадью по скользким и крутым тропинкам. Спустя некоторое время наше путешествие было прервано неожиданной остановкой.
— В чем дело? — спросил я.
— Гуаро, — спокойно ответили мне люди, находившиеся впереди меня.
Это название особого рода моста, по которому нам предстояло проходить. Мне никак не верилось, что можно переправляться по такому мосту, хотя патер и уверял меня, что часа через два мы все будем уже находиться по ту сторону пропасти, которая зияла перед нами.
Гуаро состоял только из толстого каната, протянутого над пропастью; при помощи блока по этому канату скользило выдолбленное бревно, имевшее форму корыта; привязанная к корыту веревка позволяла протягивать его то к тому, то к другому краю пропасти. Я никогда не забуду неприятного чувства, которое я испытывал, пока меня переправляли в этом корыте.
Сначала меня привязали к нему лицом кверху, а ногами велели обхватить главный канат, и в таком приятном положении я повис над бездной. После долгих подергиваний и вздрагиваний корыто благополучно достигло противоположного края, и я мог снова встать на ноги.
В награду за это неудобное путешествие я вволю нахохотался над толстым и пузатым патером, который имел необыкновенно забавный вид, когда его переправляли в том же корыте. Но почтенный священник нисколько за это не обиделся и уверял меня, что вполне привык к такого рода путешествиям, а потому и не испытывает ни малейшего страха.
Только к вечеру мы добрались до места нашей охоты, и потому она была отложена до следующего дня, а пока все занялись устройством лагеря. Лучшая палатка была разбита для патера, и он любезно пригласил меня ночевать у него. Вечер был холодный, да, кроме того, мы находились еще на значительной высоте, а потому следовало подумать о разведении огня для того, чтобы погреться и сварить ужин. Поблизости не было другого топлива, кроме навоза, и детям не стоило никакого труда набрать его в достаточном количестве, так как равнина, на которой мы остановились, служила пастбищем стадам лам и рогатого скота. Наутро, еще задолго до восхода солнца, часть индейцев направилась к соседним высотам в сопровождении женщин и детей, которые несли вышеупомянутые колья, веревки и связки тряпок. Час спустя туда же направились и настоящие охотники, то есть загонщики со своими собаками. Я охотно пристал бы к этому отряду, но патер заявил притязание на мое общество и обещал провести меня в такое место, откуда я могу прекрасно видеть все подробности интересовавшей меня облавы, а пока что мы сели на коней и отправились туда, где работали женщины и дети. Все они были заняты устройством ограды из кольев и канатов, на которые потом были повешены куски бумажной ткани. Они свешивались почти до земли и развевались по ветру. Эта ограда имела круглую форму и осталась открытой с той стороны, откуда ожидалась дичь.
Когда все приготовления были окончены, рабочие разделились на две части и вытянулись в две линии, начиная от входа в ограду, так что получилось нечто вроде исполинской воронки, имевшей в своем широком конце около двух миль. После того дети и женщины, не покидая своих мест, уселись на земле в ожидании той дичи, которую должны пригнать взрослые охотники. Они понемногу приблизились к ограде и тоже развернулись полукругом с тем расчетом, чтобы концы этого полукруга пришли в соприкосновение с краями той живой воронки, которая выстроилась у входа в ограду. Благодаря этому образовалось замкнутое помещение громадных размеров, внутри которого, обезумев от страха, металось стадо вигоней. Бедные животные не знали, в которую сторону им напра виться, так как впереди их ожидала ограда, а с боков и сзади они натыкались на охотников и их помощников, которые встречали животных громкими криками и заставляли их снова возвращаться к ограде. Мы с патером стояли на возвышенном месте и могли отлично видеть, что наша добыча состояла из нескольких стад вигоней. Это привело почтенного патера в прекрасное настроение, и он то и дело выкрикивал:
— Смотрите! Смотрите! Одно, два, три, четыре стада, и все большие!
Но вдруг голос патера изменился, и он воскликнул жалобным тоном:
— Jesus, Maria! Как сюда попали проклятые гуанако?!
Присмотревшись хорошенько, я действительно увидел среди вигоней стадо гуанако, но никак не мог понять, почему присутствие этих животных вызывало гнев и проклятия благочестивого патера.
— Ах, — сказал он, вздыхая, — эти гуанако испортят всю охоту, и она не даст никаких результатов!
Продолжая стонать и называя гуанако еретиками, патер объяснил мне, что эти безбожные животные не питают никакого уважения к канатам, перескакивают через ограду или прорывают ее и таким образом указывают путь к бегству и остальным животным. Вигоней было штук пятьдесят, и потеря подобной добычи была, конечно, весьма чувствительной для патера и для всего индейского племени. Но теперь уже не было возможности отделить гуанако от остальных животных, так как все они густой толпой понеслись ко входу в ограду и были загнаны в нее надвигавшимися охотниками. Все же удалось выгнать гуанако из ограды, и вход в нее был быстро заделан при помощи новых кольев и канатов. После этого началось избиение вигоней, для чего охотники вооружились своими «бола», тяжелыми шарами, привязанными к длинной веревке. Размахивая шарами над головой, охотник бросал их в намеченное животное, и вскоре вся внутренность ограды была усеяна мертвыми и умиравшими вигонями. Затем наступили взаимные поздравления, и всюду слышался радостный говор.
Мясо вигоней было распределено между различными индейскими семействами, а кожи принадлежали церкви, т. е. патеру, что, конечно, было львиной долей добычи. Веревки и колья, из которых была сделана ограда, пришлось перенести на другое место, так как облава должна была продолжаться еще девять дней. За это время были убито 500 вигоней, 20 гуанако, несколько оленей и с полдюжины черных медведей, случайно попавших».