Я продолжал смотреть внутрь хижины, которую присутствие прекрасной девушки делало для меня священной, но искоса следил и за поведением мужчин. По их взглядам и жестам было ясно, что они уже кончили обсуждать столь волновавший их вопрос и говорили теперь обо мне и моем деле. Заметив, что я наблюдаю за ними, они ушли за хижину, где я не мог ни слышать, ни видеть их, но я нисколько не жалел об этом, ибо имел теперь возможность целиком отдаться более приятным наблюдениям.

Я начал все смелее всматриваться в темноту хижины. С какой радостью подошел бы я к дверям, с каким восторгом вошел бы, если бы нечто большее, чем простая деликатность, не удерживало бы меня на месте! Следя за светлым силуэтом девушки, двигавшейся по хижине, я увидел, как она осторожно, на цыпочках, приблизилась к задней стене и стала около нее. За этой самой стеной совещались скваттер и его гость. Может быть, она подошла, чтобы подслушать их разговор? Ей легко было это сделать, так как даже до меня долетали не только голоса, но и отдельные слова. Девушка стояла неподвижно, слегка наклонившись вперед, опустив голову и, видимо, внимательно прислушиваясь. Я пытался угадать, зачем она это делает, когда она вдруг отошла от стены и через секунду снова показалась в дверях.

На пороге она остановилась вполоборота ко мне, поглядывая на заднюю стену хижины. Убедившись, что за ней не следят, она обернулась и вдруг побежала ко мне. Удивленный и обрадованный, я вскочил на ноги и молча, почтительно ждал ее приближения. Из осторожности я не решался заговорить, догадываясь, что она опасается, как бы отец и его гость не заметили ее поступка. К тому же ее пальчик, прижатый к губам, призывал меня к молчанию. Поняв этот милый знак, я повиновался, и через мгновение девушка оказалась так близко, что я расслышал произнесенные почти шепотом слова. Прежде чем заговорить, она еще раз беспокойно оглянулась, опасаясь, очевидно, что нам помешают.

— Храбрый незнакомец! — быстро сказала она вполголоса. — Я знаю, вы не боитесь моего отца. Но ради всего святого умоляю вас, сэр, не драться с ним!

— Ради вас, прекрасная Лилиен, — тихо, но выразительно произнес я. — Ради вас я не буду драться с ним. Доверьтесь мне и ничего не бойтесь. Я скорее вынесу что угодно, чем…

— Тс-с-с… — прошептала она, снова прижимая палец к губам и пугливо оглядываясь назад. — Они могут услышать нас! Я знаю, зачем вы здесь, и вышла, чтобы что-то сказать вам.

— Я слушаю.

— Отец больше не хочет ссориться с вами — я только что слышала их разговор. Он хочет сделать вам одно предложение. Пожалуйста, сэр, согласитесь на него! Тогда все будет хорошо.

— Ради вас, прекрасная Лилиен, я соглашусь, каковы бы ни были условия. Но вы можете сказать, что ваш отец собирается предложить мне?

— Я слышала, как он говорил, что продаст… о боже!.. идут! Если меня увидят…

Ее шепот был заглушен голосами мужчин, приближавшихся к углу хижины. По счастью, девушка успела скользнуть в дверь, прежде чем они появились, и у них не возникло подозрения, что она только что подбегала ко мне. Выйдя из-за угла, незнакомец остановился у хижины, а скваттер подошел ко мне. Выпрямившись во весь свой исполинский рост, он с минуту молчал. Я заметил, что все следы гнева исчезли с его лица, на котором теперь выражалось не то сожаление, не то раскаяние.

— Послушайте! — сказал он наконец. — Я хочу предложить вам две вещи. Если вы согласитесь, тогда нам незачем больше ссориться, а тем более всаживать друг в друга пули, как мы только что собирались делать.

— Скажите ваши условия, — ответил я, — если это окажется возможным, обещаю вам согласиться.

На какие только условия не согласился бы я ради Лилиен!

— Ничего невозможного. Условия самые справедливые.

— В таком случае, могу вас уверить, Хикман Холт, что я их приму.

— Ну, так вот: во-первых, вы назвали меня трусом, — берете вы обратно эти слова?

— Охотно!

— Хорошо. Теперь второе дело. Я не признаю вашего права на этот участок. Я его расчистил, и он мой. Мне плевать на преимущественное право покупки, и я никому не позволю согнать меня с земли, которую сам обработал. Но, в конце концов, я не держусь непременно за этот участок. Для моего дела и другой будет не хуже, а может быть, и лучше. Поэтому, если вы согласитесь оплатить мои расходы и работу, забирайте без лишних слов и участок и хижину, и кончим это дело.

— Сколько же вы хотите получить?

Я с волнением ждал ответа, так как кошелек мой был далеко не полон. Во всяком случае, по весу он не мог сравниться с тяжестью, давившей мое сердце. Впрочем, последняя тоже стала меньше, чем час назад. У меня было около двухсот долларов, и я боялся, что такая сумма не удовлетворит скваттера.

— Ну, — ответил он после паузы, — конечно, участок и все, что на нем сделано, стоит немало, но я не берусь оценивать сам. Это надо поручить кому-нибудь третьему, хотя бы моему другу, который стоит вон там. Он человек подходящий, потому что разбирается в законах и может правильно нас рассудить. Так ведь, Джош?

Я был несколько удивлен, что Холт так фамильярно обращается к своему другу, столь похожему на священника, но промолчал.

— О да! — сказал тот. — Я готов оценить ваше имущество, разумеется, с согласия этого джентльмена.

— Какая же ему цена, как вы думаете? — спросил я в нетерпении.

— Я бы сказал, что за все сделанное здесь мистером Холтом достаточной платой можно считать сто долларов.

— Сто долларов?

— Да. Наличными, конечно.

— Вас удовлетворит такая сумма? — обратился я к Холту.

— Если наличными, то да.

— В таком случае, я согласен.

— Отлично! Значит, по рукам! Платите деньги, а я передам вам имущество в присутствии этого джентльмена. Он же может выдать вам и расписку.

— Не надо. Я верю вам на слово.

Я не льстил скваттеру. Как ни груб он был в своих действиях, я чувствовал, что на его слово можно положиться. Поэтому я без колебания отсчитал деньги и положил их на пень рядом с тем оригинальным документом, который был пригвожден к нему ножом.

— Когда вы сюда переедете? — спросил Холт.

— Когда вам удобно, — ответил я, желая быть как можно любезнее.

— Мне выехать недолго — вещи не громоздкие. Я мог бы вас впустить сюда хоть завтра, если бы не одно дельце вот с этим моим другом. Может быть, послезавтра? Тогда уж я смогу совсем освободить место. Подходит это вам?

— Вполне.

— Ну, вот и хорошо. Я пригласил бы вас зайти, да угощать нечем. Разве что этим куском оленины, да она сырая. Кроме того, у меня как раз сейчас важное дело, которым я должен заняться!

— Ничего. Я перекушу в Суомпвилле.

— Ну, тогда до свидания. Желаю удачи с этим участком.

— Благодарю. До свидания.

Я вскочил в седло и повернул лошадь к воротам. Вероятно, я сделал бы это довольно неохотно, если бы не заметил, что прекрасная Лилиен выскользнула из хижины и поспешила в том же направлении. Две или три жерди были положены на прежнее место, и она подошла, чтобы снова их снять. Что это — простая любезность или предлог, чтобы поговорить со мной? Мое сердце исполнилось радости при мысли, что последнее предположение может оказаться правильным. Когда я приблизился к воротам, жерди были уже сняты, а девушка стояла, прислонившись к столбу, обняв его своей белоснежной рукой. Как я позавидовал этому куску дерева!

— Обещайте, что мы увидимся, — прошептал я наклонившись.

Она робко оглянулась в сторону хижины. Нас никто не видел, так как скваттер и его гость ушли в конюшню. Я заметил у нее в руке цветок бегонии, который она вынула из своих золотых волос. Щеки ее вспыхнули румянцем, едва ли менее ярким, чем венчик этого цветка, в тот момент, когда она вдруг бросила его на мое седло.

— Обещайте! — настойчиво повторил я.

— Да… Да! — прошептала она и быстро отошла, услышав шум возле дома.

«Да-да!» — кричал пересмешник, когда я проезжал под высокими магнолиями. «Да-да!» — повторяли за ним тысячи голосов его соперников — других лесных певцов. Или это было только эхо ее голоса, все еще звучавшего в моем счастливом сердце?