Прошло три года. Оба брата окончили колледж и жили в отцовском замке. Юноши наши стали молодыми людьми.

Нигель отличался благоразумием, хорошим поведением, бережливостью и прилежанием.

Характер Генри был совершенно иным. Хотя его и нельзя было назвать отъявленным шалопаем, но, во всяком случае, привычки его были не из похвальных. Книги он ненавидел, удовольствия обожал и презирал бережливость, считая ее самым ужасным людским пороком.

Нигель был по натуре хитрым, угрюмым эгоистом, между тем, как Генри, одаренный от природы великодушными наклонностями, предавался увлечениям своего возраста с пылом, который время должно было, конечно, смягчить.

Генерал, довольный поведением старшего сына, был страшно недоволен наклонностями младшего, тем более, что, как Иаков, он больше любил младшего.

Борясь всеми силами против пристрастия, в котором генерал упрекал себя, он не мог не сознаться, что он был бы гораздо счастливее, если бы Генри вздумал подражать своему брату, даже если бы роли их совершенно переменились! Но, по-видимому, этому желанию не суждено было осуществиться. Во время пребывания обоих братьев в колледже награды, получаемые Нигелем, не могли вознаградить генерала за огорчения, причиняемые шалостями младшего сына.

Надо сказать еще, что Нигель ревностно превозносил свои заслуги и неутомимо доносил о всяком безрассудстве своего брата. Генри редко писал отцу; впрочем, письма его только подтверждали сообщения старшего брата, ибо в них заключались исключительно просьбы выслать деньги.

Бывший солдат, великодушный до расточительности, не отказывал ни в чем; его заботила не высланная сумма денег, а то, как она будет истрачена.

Окончив учение, молодые люди наслаждались периодом праздности, во время которого школьная личинка превращается в бабочку и пробует свои силы.

Если между братьями и существовала старая вражда, то с виду это заметить было трудно. Скорее казалось, что они питали друг к другу искреннюю братскую дружбу.

Генри был прямой и откровенный; Нигель сдержанный и молчаливый. Слепо повинуясь малейшим желаниям своего отца, Нигель в то же время выказывал ему глубокое уважение.

Генри же, нисколько не заботясь о выражении знаков внешнего почтения, не думал, что оказывает непочтительность отцу, возвращаясь не вовремя домой и бросая деньги на ветер. Подобное поведение оскорбляло генерала и подвергало тяжкому испытанию его любовь к младшему сыну.

Наконец, наступил момент, когда должна была всплыть наружу взаимная антипатия между братьями. Поводом к этому послужило новое чувство, под влиянием которого самая горячая братская любовь часто переходит в ненависть. Чувство это было любовь к одной и той же женщине.

Мисс Бэла Мейноринг была молодая девушка, красота и обаяние которой могли вскружить голову и не таким молокососам, как Нигелю и Генри. Она была на несколько лет старше сыновей генерала Гардинга, и красота ее была в полном расцвете. Имя ее как нельзя больше соответствовало ее наружности. Это была красавица из красавиц в целом графстве Букс.

Отец ее, полковник индийских войск, умер в Пенджабе. Менее счастливый, чем генерал Гардинг, он оставил своей вдове ровно столько, что она могла купить себе только скромный домик недалеко от парка Бичвуд: весьма опасное соседство для молодых людей, едва вышедших из пеленок отрочества, достаточно богатых, чтобы не заботиться о будущем, и мечтающих об ухаживании.

Имение генерала оценивалось, по меньшей мере, в сто тысяч фунтов. Человек, который не может жить на половину этой суммы, не способен, конечно, ее и увеличить. Не было никакой причины предполагать, чтобы это состояние в один прекрасный день было разделено не поровну. Генерал Гардинг был не такой человек, чтобы одного сына обогатить за счет другого.

Старый генерал был несколько эксцентричен, что выражалось в наклонности к неограниченному самовластию и недопущению противоречий, — результат долгой привычки повелевать в военной службе, но не имевшей никакого отношения к отцовским чувствам. И нужны были обстоятельства исключительные, очень серьезные поводы к недовольству, чтобы честно нажитое им состояние не было разделено поровну между детьми.

Так рассуждали в том обществе, где вращались Гардинги. И с такими надеждами на блестящее будущее могли ли молодые люди думать о чем-либо другом, кроме любви? И на ком ином могли остановить они свой выбор, как не на Бэле Мейноринг?

Так и случилось. И так как молодая кокетка отвечала на их пылкие взгляды с одинаково трогательной нежностью, оба брата влюбились в нее по уши.

Они почувствовали силу ее очарования в один и тот же день, в один и тот же час и, может быть, в один и тот же момент. Случилось это на празднике стрелков из лука, устроенном самим генералом, и на который были приглашены мисс Мейноринг с матерью. Бог любви присутствовал на этом празднике и пронзил своей стрелой сердца сыновей генерала Гардинга.

Ощущение раны в сердце разно выразилось у братьев. Генри был весь внимание и услужливость по отношению к мисс Мейноринг; он подбирал ее стрелы, подавал ей лук, защищал ее от солнца, когда она натягивала лук, и готов был каждую минуту броситься к ее ногам.

Нигель, наоборот, держался в отдалении, выказывая полнейшее равнодушие. Он старался возбудить ревность молодой девушки, ухаживая за другими дамами, одним словом, он пустил в ход все средства, которые ему мог подсказать его коварный и расчетливый ум. Таким образом, ему удалось скрыть от всех присутствующих свою только что зародившуюся страсть.

Генри не был так счастлив; уже к концу праздника все гости его отца были убеждены, что одна стрела во всяком случае попала в цель: в сердце Генри Гардинга.