Фрегат стал. А что же шхуна? Все пристально смотрят на странное судно, и суеверные мысли перерастают в страх. Почему наступила эта внезапная тишина? Старые матросы качают головой, а молодые прямо говорят, что это видение. Приходят на память морские легенды и передаются из уст в уста. А шхуна все летит вперед, бороздя морскую поверхность.

— Не догнать нам ее, товарищи, — вздыхает старый матрос, — сколько ни гонись, хоть до Страшного суда. А догнали бы, досталось бы нам, как в день Страшного суда.

— Глупо гнаться за ней, — подхватывает другой, — я рад, что нам не догнать ее.

— Не бойся, не поймаем, — говорит первый. — Смотри-ка, она идет себе да идет. Понятно, ей все равно, что с ветром, что без ветра.

Но вот и на преследуемом судне повисают паруса, падает флаг, и уже нельзя различить, что он сигнализирует. Штиль остановил и шхуну.

— Что вы можете сказать об этом судне, Блэк? — спрашивает командир у старшего помощника.

— Судя по цветам, судно чилийское, — ответил лейтенант. — На палубе ни души. Вон что-то показалось у кормы, как будто голова человека… Опять скрылось…

Офицер пристально смотрит в бинокль, но ничего не видит.

— Странно, — говорит капитан. — Выкинули сигнал: «терплю бедствие», а судно уходит от помощи. Тут что-то не так, господа, — обращается он к офицерам. — Что вы об этом думаете?

Все молчат, не зная, что ответить. И только двое — младший помощник и один из гардемаринов о чем-то догадываются, что видно по выражению их лиц. И по мере того, как они смотрят на шхуну, беспокойство это растет. Они, однако, хранят молчание, оставляя свои мрачные мысли при себе.

— Ничего подобного не припомню за всю свою службу, — говорит старший офицер. — Не могу себе представить, хоть убейте, что нужно этому чилийскому судну, если только оно чилийское? Это не корсары. Пушек нет, и людей не видно. Надо послать шлюпку, чтобы узнать, в чем дело.

— Вряд ли найдутся желающие, — возразил с усмешкой старший помощник. — Матросы боятся, что это «Летучий Голландец» .

Капитан и офицеры смеются, а выражение лиц младшего помощника и гардемарина по-прежнему мрачно.

— Не сомневаюсь, — говорит капитан, — что молодцы на баке побаиваются идти к тому судну, но я сейчас покажу вам, как можно рассеять их робость.

В нескольких шагах от бака он останавливается, поворачивается к офицерам и подает знак, что просит внимания.

— Ребята, — говорит он. — Вы видите шхуну, за которой мы гнались, и на ней сигнал: терплю бедствие. Ни одно английское судно не может к нему отнестись равнодушно, а тем более — военное. Лейтенант, прикажите спустить шлюпку, а вы, боцман, дайте свисток к отправлению. Кто хочет ехать — на шканцы!

Громкое «ура» было ответом. Матросы столпились на шканцах.

— Так вот, господа, — обращаясь к офицерам, гордо сказал капитан, — каков английский матрос. Он никого не боится, а там, где дело идет о человеколюбии, ему не страшен ни черт, ни привидение.

Когда капитан отвернулся, многие отступили, и число желающих значительно уменьшилось. Но все же их было достаточно для самой большой шлюпки на фрегате, чтобы сразиться с экипажем преследуемого судна, если б то были даже самые отчаянные пираты.