Течение Великого океана очень напоминает Гольфстрим. Оно проходит мимо Алеутских островов, по направлению к востоку, упирается в остров Ванкувер, отсюда уходит к югу, вдоль берега Калифорнии образует полукруг, похожий на подкову, и вновь направляется назад к центральной части моря, омывая на своем пути Сандвичевы острова.

Благодаря этому корабль, отправившийся из Сан-Франциско в Гонолулу, может пользоваться этим течением. А если еще и ветер благоприятен, то он быстро совершит свой переход.

И то и другое способствовало быстрому передвижению «Крестоносца», и военный фрегат, идущий к Сандвичевым островам, достиг их очень скоро.

Двое на фрегате считают каждый день и каждый час не потому, что им так уж хотелось посетить короля островов, и не потому, что они ожидали там найти какое-нибудь развлечение. Напротив, если бы от них зависело, они остановились бы в гавани Гонолулу только для того, чтобы взять новый запас бананов и жирных местных кур.

Эдуард Крожер и Билль Кадвалладер думают о своих красавицах, и сердца их полны воспоминаний об улыбках, которые им дарили девушки, и теперь будут ждать их под небом Андалусии.

Срок ожидания невелик. Моряки приучены к долгим разлукам с родными и близкими, а потому терпеливы. Но не это беспокоит их и не это заставляет их высчитывать каждую милю пути. Они не сомневаются в верности своих избранниц, их беспокоит другое — страх за девушек, безотчетный, постоянный.

Если бы не Лара и Кальдерон, бояться было бы нечего. Но что-то подсказывает влюбленным юношам, что эти головорезы ни перед чем не остановятся и могут помешать Кармен Монтихо и Иньесе Альварес скрыться из Калифорнии. Да, скрыться! Именно это слово употребляют Крожер и Кадвалладер, когда разговаривают по этому поводу.

Еще до прихода на Сандвичевы острова они услышали новость, которая их обрадовала: экипажу «Крестоносца» стало известно, что фрегат остановится только на короткое время и даже не зайдет в гавань Гонолулу. Нужно будет только послать официальную депешу британскому консулу, а затем повернуть обратно и плыть дальше.

— Хорошая весть, не правда ли? — сказал Кадвалладер своему товарищу. — Мы быстро прибыли сюда из Фриско, как янки называют Сан-Франциско. Если не засидимся на Сандвичевых островах, то поспеем к перешейку в одно время с чилийским кораблем.

— Верно. Но при условии, если он уже вышел из Сан-Франциско. Ведь там сложности с матросами. Блью говорил тебе, что на корабле не было никого, кроме капитана и его самого? Был еще негр, беглый невольник, да две обезьяны. Вот и весь экипаж, насколько мне известно.

— Этому мы должны только радоваться. По крайней мере можем рассчитывать, что, придя в Панаму, найдем там чилийский корабль. А если нет, то хоть услышим, был ли он уже или нет. Если да, то все прекрасно: значит, мы увидим их в Кадисе.

— Возможно, — сказал Кадвалладер. — Но у меня есть причина, по которой я хотел бы пробыть на островах пару дней.

— Какая же это причина?

— А вот посмотри! — и гардемарин засучил рукав рубашки до локтя.

Лейтенант увидел на белой коже татуировку, изображавшую молодую девушку, бедно одетую, но с чудными волосами.

— Это, верно, девушка, близкая сердцу? — спросил Крожер.

— Да!

— Только эта красавица не с Сандвичевых островов. Ведь ты там не бывал?

— Она чилийка, с которой я познакомился, когда мы заходили в Вальпараисо, а боцман Громмет сделал мне татуировку, пока мы плыли в Тихом океане. Работа еще не закончена, как видишь. Над головой он хотел нарисовать чилийский флаг, а внизу вензель девушки. Теперь я рад, что нет ни того, ни другого.

— А при чем тут Сандвичевы острова?

— Я хотел вытравить этот рисунок. Громмет сказал мне, что на Сандвичевых островах сумеют вывести почти безболезненно.

— Зачем тебе вытравлять? Согласен, это не очень красиво, но ведь никто не видит твою татуировку.

— Могут увидеть случайно. А уж если я женюсь, то жена увидит!

— А! Иньеса?

— Хотя бы и Иньеса. Понимаешь теперь, почему мне хочется провести денек-другой на Сандвичевых островах? Если я не вытравлю этот рисунок, в каком положении я могу очутиться? Иньеса очень добра. Я ей рассказал, что она моя первая любовь. Ты сам понимаешь, нельзя не приврать немного. Это правда: она моя первая белая возлюбленная. О чилийке я давно забыл. Но как вытравить ее изображение? Я готов дорого заплатить за это.

— По-моему, это не требует больших денег. Достаточно дать на чай старику Громмету. Портрет твоей чилийки не окончен, пускай он снова примется за работу и закончит его, но в другом виде. Над головой можно поместить испанский флаг, а внизу буквы И. А. — Иньеса Альварес, после чего показывай татуировку хоть самой Иньесе.

— Блестящая идея! Но беда в том, что внешне чилийка не так красива, как Иньеса. Невозможно, чтобы она сошла за нее!

— Дай-ка взглянуть! По-моему, все в порядке. Два-три штриха, и можно найти сходство. У твоей девушки роскошные волосы, о которых ты так много говоришь. Можно слегка изменить костюм, в волосах изобразить черепаховую гребенку, на голову набросить мантилью, которая бы ниспадала на плечи, и выйдет красивая андалуска вроде твоей Иньесы.

— Честное слово, ты умница! Можно дорисовать веер.

— Это идея! И если уж ты так опасаешься несходства, пусть он нарисует веер так, чтобы он скрывал нижнюю часть лица. Обычно они его так держат. А глаза достаточно хороши!

— У чилийки глаза были чудесные!

— Ну, понятно. Иначе бы ты не обратил на нее внимания. А художник знал ее? Он видел оригинал?

— Я описал ее ему. Он на своем веку видал их видимо-невидимо. Он написал согласно моим указаниям.

— Очень хорошо! А если чилийка увидит несколько измененный свой портрет? Ведь мы должны прийти в Вальпараисо.

— Об этом я совсем не подумал. Но я не собираюсь с ней видеться и не думаю, чтобы это случилось. По-моему, это было бы нечестно, после того, как мы обручились с испанками. И если фрегат зайдет в Вальпараисо, я не пойду на берег, сколько бы мы ни стояли в гавани.

— Земля!

Это слово прервало разговор. Его прокричал матрос с мачты, увидев Мауна-Лоа.