Радость, так внезапно озарившая сердце Елены Армстронг, должна была также внезапно и погаснуть. Тот, кто ее подарил, тот ее и отнимал.

Пока ходили за лошадьми, Кленси объявил ей свое намерение расстаться с ней немедленно.

— Зачем? — спросила она с отчаянием.

— Елена, вы знаете, что вы дороже для меня всего в мире. Без вас жизнь для меня — ничто, да я и не хотел бы жить без вас. Но есть еще другое существо, требующее доли моей привязанности.

Его прервало движение девушки; она побледнела и отняла до половины руку, находившуюся в его руке.

Хотя Кленси и не догадался о причине, однако, заметил ее движение и поспешил успокоить:

— Долг своей привязанности я должен отдать той, которой больше нет и которой я никогда не увижу. Надобно ли прибавлять, что я говорю о матери?

Елена Армстронг успокоилась.

— Я слышала о ее смерти, — сказала она.

— Скажите скорее, об убийстве, — заметил Кленси, стискивая зубы. — Да, мать моя была убита тем самым человеком, который сейчас убежал отсюда. Но он недалеко уйдет от меня. Я поклялся на могиле матери не знать ни минуты покоя, пока не отомщу за нее. Я шел по его следу до сих пор и пойду, пока не настигну его и не сделаю по нему смертельного выстрела. Вот почему я оставляю вас, Елена Армстронг, и вот что служит мне извинением.

Она хотела останавливать, упрашивать его, но в эту минуту привели лошадей. Она успела только сказать ему жестокое, безумное слово:

— Вам память матери дороже меня.

Оно вырвалось у нее исключительно под влиянием горя, и она едва успела произнести его, как уже и пожалела об этом при виде произведенного им действия.

— О, нет, Елена, это не то! — сказал он отчасти извиняясь, отчасти с упреком, — знайте, что это не то. Подумайте, что я дал торжественную, священную клятву на свежей могиле, и должен сдержать ее.

Девушка взяла его за руку, которую было оставила, и крепко пожала; она подняла на него глаза с большим доверием, чем когда-либо, и взгляд ее светился безграничной любовью.

Эгоизм ее личной страсти стушевался перед святостью сыновнего чувства.

— Ступайте, ищите мести, о которой вы говорили, — сказала она. — Может быть, вы и хорошо делаете. Вы возвратитесь ко мне таким же верным, как были верны своей матери. Если не возвратитесь, я вскоре умру.

Лошади дожидались. Вудлей торопил с отъездом.

Охотник, подобно Елене Армстронг, был удивлен, что Кленси намеревался остаться один. Он начал делать ему замечания и предложил взять его или кого-нибудь другого в товарищи. Он не мог решиться покинуть своего молодого друга и спутника.

Кленси заставил его замолчать несколькими словами.

— Поезжайте, Вудлей, и проводите барышень. Что касается меня, то я должен преследовать своего врага и буду преследовать до тех пор, пока не настигну, а тогда один из нас сойдет в могилу. Не бойтесь, я не доставлю этому негодяю случая выстрелить в меня сзади.

— Но почему же вы не хотите, чтоб я или Хейвуд остались при вас, чтобы по крайней мере знать, куда вы едете?

— Есть на это причины. Мужчина хоть раз в жизни должен совершить какое-нибудь дело, которое дало бы ему почувствовать, что он мужчина. У меня есть такое дело, и я должен совершить его один. Мне не хотелось бы разделять его с другим, даже с вами.

— Стало быть, вы предпочитаете отправиться один?

— Я только возьму с собой Юпитера и мою старую собаку, чтобы она помогла отыскивать следы ночью. Днем я и сам могу, как вам известно. Мы, однако, теряем время, Саймон Вудлей. Ступайте. Делайте, как я вам сказал: я так хочу и настаиваю на этом.

— Хорошо, хорошо, Чарльз Кленси. Желание ваше будет исполнено, хотя мне и тяжело расставаться с вами. Давайте руку на прощанье. Бог да сохранит вас и да спасет от когтей дьявола.

За этим последовала тягостная сцена разлуки двух влюбленных, которые боялись, что расстаются навеки. Хотя с одной стороны это была разлука добровольная, однако обоим она казалась неумолимой судьбой.

Они расстались с тяжестью на сердце. Елене Армстронг, может быть, предстояло найти отца мертвым. Чарльз Кленси шел отомстить за мать, которую у него убили.