Колокол Каса-дель-Корво дважды прозвонил, приглашая к завтраку, а еще раньше протрубил рожок, созывая невольников с дальних уголков плантации.

Те, кто работал вблизи, расположились около своих хижин на траве или на бревнах и принялись за еду.

Семья плантатора, собравшись в столовой, уже готова была сесть за стол, но оказалось, что не все еще в сборе.

Не было Генри.

Сначала этому не придали никакого значения, и все ждали, что он вот-вот появится. Но прошло несколько минут, а Генри все не было. Плантатор с некоторым удивлением сказал, что не в привычках сына опаздывать к столу.

На юго-западе Америки принято, что к утреннему завтраку вся семья собирается в определенный час и все вместе садятся за стол. Этот обычай возник в связи с некоторыми особенностями местного меню. «Виргинский бисквит», вафли, гречневые оладьи — все это вкусно только прямо с огня. И час, когда завтракают в столовой, — час мучений для кухарки у раскаленной плиты.

Лентяи, которые любят поспать и опаздывают к завтраку, рискуют получить холодные оладьи или остаться без вафель, — вот почему на южных плантациях таких лентяев мало.

Поэтому и в самом деле могло показаться странным, что Генри Пойндекстера все еще не было за столом.

— Куда же пропал мальчик? — ни к кому не обращаясь, спросил отец уже в четвертый раз.

Ни Колхаун, ни Луиза ничего не ответили. Луиза и сама задала такой же вопрос. Однако в ее взгляде и в тоне сквозило что-то странное, но это можно было заметить, лишь внимательно всмотревшись в ее лицо. Едва ли это объяснялось отсутствием ее брата за завтраком. Такой пустяк вряд ли мог кого-нибудь взволновать, а Луиза в эту минуту, несомненно, была сильно взволнована.

Чем же? Никто не спросил ее. Отец не заметил ничего странного в ее взгляде, и тем более кузен, который сам старался скрыть какую-то неприятную мысль под маской напускного спокойствия. С тех пор как Колхаун вошел в столовую, он не произнес еще ни одного слова и, вопреки своей привычке, ни разу не посмотрел на Луизу. Сидя за столом, он заметно нервничал и, когда появлялся слуга, раз или два даже вздрогнул. Не оставалось сомнений, что он чем-то сильно взволнован.

— Очень странно, что Генри опоздал к завтраку, — чуть ли не в десятый раз повторил плантатор. — Неужели он еще спит?.. Нет, Генри никогда не встает так поздно. Но если он даже куда-нибудь ушел, то он должен был услышать рожок… Может быть, он все-таки в своей комнате… Плутон!

— Я здесь, масса Вудли! Вы меня звали?

На Плутона, кроме обязанностей кучера, были возложены также обязанности лакея, прислуживающего за столом.

— Пойди в спальню Генри и, если он там, скажи ему, что мы уже кончаем завтракать.

— Его там нет, масса Вудли.

— Разве ты был у него в комнате?

— Да… нет, я хотел сказать — нет. Я не был у него в комнате, но я был в конюшне — хотел накормить его лошадь, масса Вудли. Нет ее там, не было все утро — я встал чуть свет. И седла нет, и уздечки нет, и массы Генри тоже нет. Он выехал, когда еще все в доме спали.

— Ты в этом уверен? — спросил плантатор, серьезно взволнованный таким сообщением.

— Еще бы нет, масса Вудли! Там в конюшне только лошадь массы Колхауна. Крапчатая бегает в загоне, вороного массы Генри нигде не видно.

— Это еще не означает, что мистера Генри нет в его комнате. Иди сейчас же и посмотри.

— Иду сию же минуту, масса! Увидите, Плутон правду говорит. Молодого джентльмена там нет. Масса Генри там, где его лошадь.

— Ничего не могу понять… — сказал плантатор, когда Плутон вышел из комнаты. — Генри уехал из дому, да еще ночью. Куда же он поехал? Я не могу себе представить, к кому бы он мог поехать в такое позднее время. Он отсутствовал, по словам негра, всю ночь. Наверно, был в форте с молодежью. Надеюсь, не в баре…

— О нет, он, конечно, туда не поедет, — вмешался Колхаун, озадаченный как будто не меньше самого плантатора. Однако он не стал высказывать никаких предположений и ни слова не сказал о сцене, разыгравшейся в саду.

«Надеюсь, Кассий об этом ничего не знает, — подумала Луиза. — Если так, то все может остаться тайной между мной и братом. Я всегда сумею уговорить Генри… Но почему же его до сих пор нет? Я не ложилась всю ночь, ожидая его. Он, наверно, догнал Мориса, и они побратались. Я надеюсь, что это так, хотя местом их примирения мог оказаться и бар. Генри очень воздержан, но под влиянием таких переживаний он мог изменить своим привычкам. И его нельзя за это осуждать, тем более что в таком обществе с ним не случится ничего дурного».

Трудно сказать, как далеко зашли бы размышления Луизы, если бы они не были прерваны появлением Плутона. Вид у него был такой сосредоточенный, словно он собирался сообщить что-то очень важное.

— Ну что же, — закричал плантатор, не дав ему заговорить, — там он?

— Нет, масса Вудли! — взволнованно ответил негр. — Там его нет, массы Генри нет. Но… — продолжал он нерешительно, — Плутону грустно сказать это… Его лошадь там…

— Его лошадь там? Надеюсь, не в его спальне?

— Нет, масса. И не в конюшне. Она около ворот.

— Его лошадь у ворот? Но почему тебе грустно говорить об этом?

— Потому что, масса Вудли, потому что… лошадь эта массы Генри… потому что вороной…

— Да говори же ты толком, косноязычный! Что «потому что»? Надеюсь, голова у лошади цела? Или, может быть, она потеряла хвост?

— О, масса Вудли, негр не этого боится! Пусть бы лошадь потеряла голову и хвост. Плутон боится, что она потеряла своего всадника.

— Что? Лошадь сбросила Генри? Чепуха, Плутон! Невозможно, чтобы лошадь сбросила такого наездника, как мой сын. Невозможно!

— Я и не говорю, что сбросила. Я боюсь беды похуже этой. Дорогой старый масса, я больше ничего не скажу! Выйдите, пожалуйста, к воротам и посмотрите сами.

Сбивчивая речь Плутона и особенно его тон и жесты встревожили всех: не только плантатор, но и его дочь и племянник быстро встали со своих мест и поспешили к воротам асиенды. То, что они увидели, могло вызвать лишь самые мрачные предположения.

Один из негров-невольников стоял, держа за уздечку оседланную лошадь. Она была совсем мокрой от ночной росы, и, очевидно, рука грума еще не касалась ее. Лошадь била копытом и храпела, словно она только что спаслась от какой-то страшной опасности. Она была забрызгана чем-то темным — темнее росы, темнее ее шерсти: плечи, передние ноги, седло были в темных пятнах запекшейся крови.

Откуда примчалась эта лошадь?

Из прерии. Негр поймал ее на равнине, когда она с волочащимися между ног поводьями, руководимая инстинктом, бежала домой — к асиенде.

Кому она принадлежала?

Этого вопроса никто не задал. Все знали, что это лошадь Генри Пойндекстера.

Никто не спросил, чьей кровью запачкана лошадь. Все трое подумали об одном человеке: о сыне, о брате, о кузене.

Бурые пятна, на которые они смотрели полными отчаяния глазами, были пятнами крови Генри Пойндекстера. Они не сомневались в этом.