В асиенде Каса-дель-Корво царит печаль. Между членами семьи — какие-то загадочные отношения.

Их осталось только трое. Видятся они гораздо реже, чем раньше, а при встречах держатся очень холодно. Они видятся только за столом и говорят тогда только о самом необходимом.

Понять причину этой печали нетрудно; до некоторой степени понятна и их молчаливость.

Смерть, в которой больше уже никто не сомневается, — смерть единственного сына, единственного брата, неожиданная и загадочная, — страшный удар и для отца и для сестры. Эта же смерть может объяснить и мрачное уныние Кассия Колхауна, двоюродного брата убитого.

Но дело не только в этом. Они сдержанны друг с другом даже в тех редких случаях, когда им приходится говорить о семейной трагедии.

Помимо общего горя, у каждого из них есть еще какая-то своя тайная печаль, которой он не делится и не может поделиться с остальными.

Гордый плантатор не выходит теперь из дому. Он часами шагает по комнатам и коридорам. Тяжесть горя сломила его гордость и грозит разбить сердце. Однако старика гнетет не только тоска о погибшем сыне; невнятные проклятия, срывающиеся порой с его губ, выдают и другие чувства.

Колхаун все время куда-то уезжает, как и раньше; он появляется, только когда надо садиться за стол или ложиться спать, — и то не всегда. Как-то раз он отсутствовал весь день и почти всю ночь. Никто не знает, где он был; и ни у кого нет права спрашивать его об этом.

Луиза почти все время проводит в своей комнате. Иногда, правда, она поднимается на асотею и стоит там одна, о чем-то размышляя. Там, под сводом синего неба, ей легче переносить свои страдания — тоску о погибшем брате, страх потерять любимого и, быть может, неприятные мысли о скандале, уже связанном с ее именем. Последнее меньше всего беспокоит ее. Больше всего ее волнует страх за любимого; печаль о погибшем брате, такая мучительная вначале, стала понемногу утихать. Но тревога о возлюбленном с каждым часом становится сильнее. Луиза знает, что Морис Джеральд заперт в крепких стенах военной гауптвахты. То, что эти стены неприступны, ее не беспокоит; наоборот, она боится, что они недостаточно крепки. Для этого у Луизы есть основания. До нее дошли ужасные слухи. Поговаривают о новом суде Линча; на этот раз в качестве судьи выступит не Сэм Мэнли и присяжными будут не «регулярники», а негодяи, не знающие, что такое совесть, которых всегда можно найти в пограничных селениях, особенно вблизи военного поста. У многих эти разговоры вызывают удивление. Трудно понять, почему арестованного должны снова судить не по закону. Факты, выяснившиеся за последнее время, не меняют дела; во всяком случае, нет никаких новых доказательств его виновности.

Хотя четыре всадника и не были индейцами — что доказано находкой в дупле, — тем не менее вполне возможно, что в смерти Генри Пойндекстера повинны они. Кроме того, нет ни малейшей связи между ними и мустангером — не больше, чем если бы они были настоящими команчами.

Почему же тогда опять вспыхнула эта неприязнь к арестованному?

Все это настолько странно, что многих ставит у тупик.

Лишь немногие знают или подозревают разгадку этой страшной тайны; пожалуй, всего только трое: Зеб Стумп и Луиза Пойндекстер; третий — Кассий Колхаун.

Наблюдательный охотник заметил кое-что подозрительное в поведении Мигуэля Диаса и его приятелей, которые неожиданно завязали дружбу с десятком таких же отпетых негодяев — «грозы» поселка. Зеб выяснил также, что их подстрекатель — отставной капитан волонтеров Кассий Колхаун. Зеб Стумп поделился своими открытиями с молодой креолкой, которая поняла всю их важность; это-то и вызвало в ней мучительную тревогу. Жадно ловит она новые слухи, напряженно глядит на дорогу, ведущую к форту, точно ждет вестника, который принесет ей оттуда либо смертный приговор, либо надежду на жизнь. Она не смеет показываться около гауптвахты. Вход туда охраняется часовым, а кругом люди — толпа праздных зевак, которые во всех странах находят какое-то мрачное удовольствие быть вблизи тех, кто совершил преступление. А этот осужденный вызывает особый интерес, потому что он сумасшедший, или хотя бы временно лишился рассудка. Дверь гауптвахты, несмотря на присутствие часовых, все время осаждается бездельниками, прислушивающимися к бреду безумца. Пройти сквозь эту толпу под огнем любопытных взглядов — значит для Луизы Пойндекстер рисковать своей репутацией. Если бы Луиза была предоставлена самой себе, это соображение, возможно, ее не остановило бы, но за ней следит отец, у которого и так уже возникли подозрения. A кроме того, еще один родственник не менее рьяно оберегает ее честь в глазах общества. Ей не позволят это сделать. Ей остается только сидеть дома; то, запершись в своей комнате, она ищет утешения в воспоминаниях о словах, которые она слышала на Аламо у постели больного; то на асотее перебирает в памяти счастливые минуты, проведенные среди акаций; то снова горюет при мысли, что тот, кто покорил ее гордое сердце, теперь унижен, опозорен, брошен в тюрьму и, быть может, выйдет оттуда лишь для того, чтобы умереть.

Как счастлива была Луиза, когда на четвертый день утром в Каса-дель-Корво появился Зеб Стумп и принес известие, что «отряд вернулся в форт»! А это говорило о многом. Теперь уже не надо было опасаться жестокого намерения вырвать арестованного у стражи — не для того, чтобы спасти его, а для того, чтобы погубить.

— Можете больше не беспокоиться, — сказал Зеб с уверенностью в голосе. — Теперь эта опасность миновала, мисс Луиза, — я принял меры.

— Меры? Но какие, Зеб?

— Прежде всего я повидался с майором сразу же, как только он вернулся, и мы поговорили с ним по душам. Я рассказал ему всю эту историю, все, что мне самому известно. К счастью, он не настроен против мистера Мориса, а, сдается мне, по-прежнему хорошо к нему относится. Потом я рассказал про эту грязную банду американцев, мексиканцев и прочих. Не забыл и про негодяя Диаса — пожалуй, самого опасного из них. И вот майор распорядился удвоить охрану.

— Как я рада! Так вы думаете, что теперь их можно больше не опасаться?

— Если вы говорите о шайке мистера Мигуэля Диаса, то могу поклясться, что нет. Пусть он сам сначала выберется из тюрьмы.

— Что? Диас в тюрьме? Как? Когда? Где?

— Вы задали мне сразу три вопроса, мисс Луиза. Ну что ж! Для удобства давайте начнем с последнего. Значит, вы спрашиваете — где? В этих местах только одна тюрьма, другой нет. Я хочу сказать, что это гауптвахта форта. Он там.

— Вместе с…

— Я знаю, кого вы хотели назвать. Да, вы угадали. Они в одном доме, хотя и не в одной комнате. Между ними перегородка, но через нее все слышно; можно было бы переговариваться, если бы только они захотели. Вместе с мексиканцем сидят и трое его окаянных приятелей. Ну, уж эти-то, наверно, найдут о чем потолковать.

— Это хорошая новость, Зеб. Вы вчера мне сказали, что Диас изо всех сил старался…

— …сам угодить в тюрьму. Это ему здорово удалось. Или кто-нибудь ему помог.

— Но скажите же: как, когда?

— Ох, как вы торопитесь, мисс Луиза! Дайте хоть дух перевести. Ваш второй вопрос — когда? И на это нетрудно ответить. Этого негодяя поймали и посадили час назад. Я видел, как за ним захлопнулась дверь гауптвахты. После этого я прямо направился сюда.

— Но вы еще не сказали, почему его арестовали.

— Не успел еще, мисс Луиза. Это длинная история — ее не скоро расскажешь. Хотите ли выслушать теперь или после…

— После чего, мистер Стумп?

— Как вам сказать… мисс Луиза, я думал… после того, как я отведу в конюшню свою старую кобылу. Ей, видно, хочется немножко пожевать чего-нибудь вроде кукурузы и хлебнуть какого-нибудь пойла. Мы ведь с ней долго были в пути и только час назад вернулись в форт.

— Простите меня, дорогой мистер Стумп! Я не подумала об этом… Плутон, отведи лошадь мистера Стумпа в конюшню и смотри накорми ее хорошенько… Флоринда! Флоринда!.. А что можно вам предложить, мистер Стумп?

— Не беспокойтесь обо мне, мисс Луиза, спасибо вам большое. Я думал только о кобыле. Что же касается меня, то часика два я еще могу обойтись без еды. Но, если в вашем доме есть что-нибудь вроде мононгахильского виски, это было бы мне, старику, очень полезно для поддержания духа.

— Мононгахильского виски? Сколько угодно. Но, может быть, вас угостить чем-нибудь получше?

— Лучше мононгахильского виски?!

— Да. Не хотите ли хересу, шампанского или коньяка? Если вы его предпочитаете.

— Нет, не надо мне этих французских вин, пусть их пьют, кому нравится. Может, у французов и есть вкусные вина, — а уж если есть, я уверен, что они найдутся в доме Пойндекстера, — но я пробовал только те, которыми угощает маркитант в форте. Будь это лекарство — дело другое: они могут вывернуть все кишки у крокодила. Нет, будь она проклята, эта французская бурда и особенно коньяк! И что может быть лучше чистого кукурузного сока, который привозят из Питтсбурга на реке Мононгахиле!

— Флоринда! Флоринда!

Горничной можно было и не говорить, зачем ее звали. Присутствие Зеба Стумпа достаточно красноречиво указывало, зачем ее зовут. Не дожидаясь распоряжения, она вышла и через минуту вернулась с графином, наполненным тем, что старый охотник называл «чистым кукурузным соком», но что на самом деле было продуктом переработки ржи.

Зеб не заставил себя упрашивать. Скоро жидкость в графине убыла на одну треть. Две трети он оставил для того, чтобы освежаться во время длинного рассказа, к которому уже готов был приступить.

Глава LXX. «ИДИТЕ, ЗЕБ, И ДА ПОМОЖЕТ ВАМ БОГ!»

Старый охотник не любил ничего делать второпях. Это сказывалось даже в его манере пить; и теперь, как всегда, он медленно смаковал свое виски.

Креолка, сгорая от нетерпения, не стала дожидаться, пока он сам заговорит.

— Скажите, милый Зеб, — сказала она, отослав служанку, — почему арестовали этого мексиканца? Митуэля Диаса, я хочу сказать. Мне кажется, что я кое-что о нем знаю.

— Не вы одна, мисс Луиза, — многие знают проделки этого негодяя. Ваш брат… Но об этом пока не будем говорить. А Зеб Стумп знает или сильно подозревает, что Мигуэль Диас имел какое-то отношение к… Вы понимаете, о чем я говорю?

— Продолжайте, мистер Стумп!

— Так вот. Вскоре после того, как мы вернулись с Аламо, явились и парни, которые поскакали в погоню за индейцами; они обнаружили, что это были вовсе не индейцы. Вы это, конечно, слыхали, мисс Луиза. Вещи, найденные в дупле дерева, ясно говорят, что те, кого мы видели над обрывом, не были краснокожими. Я и сам об этом подумал, когда нашел в хижине карты.

— Значит, это они явились ночью в хакале, это их видел Фелим?

— Без сомнения. Это те же самые мексиканцы.

— А почему вы думаете, что они мексиканцы?

— Очень просто. Я сам убедился в этом. Я выследил, куда скрылся каждый из этой шайки.

Молодая креолка больше не задавала вопросов. Рассказ Зеба пробудил в ней новую надежду. Она терпеливо ждала его продолжения.

— Видите ли, мисс Луиза, карты и некоторые их слова, которые Фелим повторил мне как сумел, навели меня на мысль, что эти люди — мексиканцы. Убедившись в этом, я уже легко мог догадаться, откуда приблизительно они могли явиться. Я достаточно хорошо знаю местных мексиканцев, чтобы по описанию узнать каждого из четверки. Их индейские тряпки меня не провели. Кроме того, одному из них я поставил свою метку.

— Вашу метку? Как же это, Зеб?

— Помните, я выстрелил?

— Я видела, как вы спустили курок, но тех, в кого вы стреляли, не видела, — я ведь стояла за деревьями.

— Так вот, мисс Луиза, когда старик Стумп спускает курок, пуля редко летит мимо цели. Я знал, что попал в этого прохвоста. Стрелять-то пришлось издалека, и пуля была уже на излете, но я знал, что она его зацепила. Я видел, как он дернулся, и подумал: «Если только в той шкуре не пробито дыры, то я готов поменяться с ним своей». После этого вернулись наши молодцы и рассказали нам о белых, а не о краснокожих. Я уже знал, кто были эти индейцы, и мог бы изловить их, но я этого не сделал.

— Но почему же, мистер Стумп? Ведь, может быть, это те же люди, которые убили моего бедного брата!

— Вот именно потому-то я их пока и не трогал. Была еще и другая причина. Мне не хотелось уходить далеко от форта — я боялся, как бы в мое отсутствие не произошло чего плохого. Вы понимаете? Да и помимо всего, я считал, что еще рано доводить дело до конца. Мне хотелось сделать это без промаха.

— И вы это сделали?

— Еще бы! Видите ли, погода стояла сухая, и я особенно не торопился сделать то, что решил. Итак, я дождался возвращения солдат и тогда мог спокойно оставить мистера Мориса под надежной охраной. Только после этого я оседлал свой старую кобылу и отправился туда, где нашли все эти парики и перья. Я легко нашел это место по описаниям тех, кто там побывал. Их вел этот желторотый Спенглер, и я знал, что они и половины следов не заметили, так что для меня там тоже достаточно осталось. Я не ошибся. Любой дурак, который когда-нибудь был в прерии, мог бы найти обратные следы этих фальшивых команчей. Любой лавочник смог бы проследить их по прерии, а вот мистер Спенглер и остальные не смогли. Я шутя все проверил, хотя следы были сильно затоптаны. Я проследил путь каждой из четырех лошадей до ее конюшни.

— А потом?

— Потом я поговорил с майором, и через полчаса все четыре красавца очутились за решеткой. Главаря схватили первым, иначе он мог бы улизнуть. Я был прав, утверждая, что оставил на мистере Мигуэле Диасе свою метку. Пуля попала ему в правую руку. Поэтому-то он и выронил лассо.

— Значит, это был он? — невольно сорвалось у Луизы, и она задумалась. — Очень странно, — продолжала она тихо, как будто разговаривая сама с собой. — Ведь это его я видела на поляне в зарослях. Да, без сомнения. А эта мексиканка — Исидора… Ах! Здесь кроется какая-то темная тайна! Кто сможет ее разгадать?.. Скажите мне, милый Зеб, — обратилась Луиза к охотнику, подойдя к нему поближе, — эта мексиканка… эта сеньорита, я хочу сказать… которая была там… часто она бывала у него?

— У кого? Про кого вы спрашиваете, мисс Луиза?

— У мистера Джеральда.

— Может быть, и часто, а может быть, и нет — ни то, ни другое мне не известно. Я ведь и сам редко там бывал. Я охочусь обычно не в тех местах. Только иногда, бывало, забреду туда для разнообразия, подстрелить дикого индюка или оленя — на этой речке их много водится. Если вы спрашиваете мое мнение, так я думаю, что эта девица никогда раньше там не бывала. По крайней мере, я об этом ничего не слыхал. А Фелим, уж наверно, проболтался бы. Я слыхал только об одной особе женского пола, которая приезжала в гости в эту хибарку.

— Кто? — быстро спросила креолка и сейчас же пожалела об этом. Яркая краска выступила у нее на щеках, когда она заметила многозначительный взгляд Зеба. — Но это неважно, — продолжала она, не дожидаясь ответа. — Так вы думаете, Зеб, что эти люди, эти мексиканцы, замешаны в убийстве моего брата?

— Сказать вам правду, мисс Луиза, я просто не знаю, что и думать… В прериях еще никогда не случалось такого таинственного происшествия. Иногда мне кажется, что это работа мексиканцев; иногда в голову приходят другие мысли, и тогда мне кажется, что к этому черному делу приложил руку кто-то другой. Я пока не скажу, кто.

— Только не он, Зеб, только не он!

— Нет, это не мустангер — он тут совсем ни при чем. Хотя очень многое и говорит против него, я ни на минуту не усомнился в его невиновности.

— Да, но как он сможет это доказать? Говорят, что все улики против него. И никто не хочет сказать ни слова в его защиту.

— Нет, это не совсем так. Мне еще не удалось как следует выяснить это дело — все времени не хватало: не спускал глаз с тюрьмы и со всех прочих, — но теперь у меня есть эта возможность, и я ее не упущу. Прерия — это большая книга, мисс Пойндекстер, интересная большая книга, надо только уметь читать по ней. Хотя Зеб Стумп и не слишком большой грамотей, но эту премудрость он постиг; ему, может быть, удастся найти свидетельства, разбросанные по траве прерии. Может быть, удастся что-нибудь узнать на берегах Аламо…

— Вы думаете, что сможете найти какие-нибудь следы?

— Надо будет съездить и хорошенько везде поглядеть — особенно на том месте, где я нашел мустангера в когтях ягуара. Следовало бы отправиться туда еще раньше, но я уже сказал вам, почему не мог этого сделать. Слава Богу, что за это время не было ни капли дождя, и даже следы, сделанные неделю назад, можно будет прочитать так же легко, как вчерашние. Конечно, не всякий в них разберется… Ну, а теперь мне пора в путь, мисс Луиза. Я заехал к вам на минуточку — рассказать, что делается в форте. Нельзя терять времени. Меня пустили сегодня утром к мистеру Морису; у него в голове начинает проясняться. Этого только и ждут, чтобы потребовать суда. Может быть, это произойдет через каких-нибудь три дня. А мне необходимо вернуться к началу суда.

— Идите, Зеб, и да поможет вам Бог в этом добром деле! Возвращайтесь с доказательствами его невиновности. Я буду вечно вам благодарна, как за… нет, больше, чем за спасение моей жизни.

Приласкав собаку, он прикрыл плащом голову, защищаясь от солнца.